Таежные прелести

Мы проснулись в прекрасном настроении. Какое же развеселое выдалось утро! Птицы посвистывали на все лады. Позавтракав на скорую руку, мы собрались в путь.

— Чинька ночью на палатку лез, — говорил ворчливо Александр Иванович. — Не зря это… Может, испугался кого? Он хотел нас на всякий случай предостеречь.

— Кого ему здесь бояться! — беспечно отмахнулся я.

Александру Ивановичу явно хотелось поговорить, но мы спешили. Охотничья тропа тянулась ниточкой на юг мимо заболоченных мест, в обход сопки, вдоль прозрачного таежного ручья. У Лиды корзина, у меня заплечный рюкзак, при надобности способный вместить два ведра лимонника.

— Чинька, ты чего вертишься под ногами? — озлился я. — Иди вперед!

Он пробежал немного и остановился. Пропустил меня и опять пристроился позади. А замыкающей шла Лида. Мы оставили его в покое. Пусть идет где хочет…

Тропка по иссохшим кочкам вывела нас к узкой поляне, раскинувшейся по всему склону сопки. Поляна сплошь поросла полынью, высотой в человеческий рост. Мы не могли видеть друг друга, даже встав на цыпочки и вытянув шеи. Лида отстала.

— Ты где там? — окликнул я ее обеспокоенно.

— Здесь! — послышалось совсем рядом.

— Ну и травка! Здесь только засаду делать… В двух шагах ничегошеньки не разглядишь!.. Чинька с тобой?

— Тут он крутится, под ногами.

— Пошли дальше, не задерживайся.

Сверху в дымчатой дали виднелись покатые, сплошь поросшие лесом сопки. Все залито темной предосенней зеленью, когда еще не тронула желтизна деревья, но уже от ночных холодных ветров задубели листья, начала иссыхать трава. Вокруг ни жилья, ни дороги, только лес с темными огромными пятнами матерого кедрача, — словно тени от непроглядных туч легли на склоны сопок.

— Вот где шишек-то! — восторженно прошептала Лида. — Приехать бы за ними позднее…

— Ты хочешь сказать: за кедровыми орехами? — уточнил я.

И мы дружно рассмеялись не шутке, а так, от веселого настроения.

Мне казалось, в тайге удивляться особенно нечему. Такой же лес, как и повсюду, такие же деревья и кусты. Ан нет! Тайга — это нечто иное. Тут такие дебри, что и голову не просунуть. Деревья сверху прикрыли землю от солнца, словно крышей, и только кое-где хилый лучик проклюнется, но так и не дотягивается до земли. Там глядишь, трава такая густая: шагаешь по ней — хруст раздается на всю округу, как будто ты не идешь, а траву косишь.

А в иных местах и трава не растет. Голая земля, присыпанная толстым слоем преющей хвои, и ни росточка, ни стебелька! На крутизне такие огромные деревья с вывороченными корнями вповалку лежат, что, кажется, сунешься за корневище, а оттуда хозяин тайги — медведь — как рявкнет: «Здра-а-астье, а мы вас тут давно поджидаем!..»

Мы подошли к подножию сопки, поросшей внизу орешником да колючим «чертовым деревом», и собирались было брать ее приступом, но поднялись метров на десять и остановились перевести дыхание. Лида отстала и карабкалась следом.

— А где Чинька?

— Только что был здесь, — удивилась она не меньше моего.

Мы огляделись, Чинька исчез. У меня мелькнула нехорошая догадка…

В это краткое мгновение я вспомнил все, что слышал с детства о собаках и о тайге. Я рос в среде потомственных охотников. И хотя я ранее никогда не бывал в настоящей тайге, но о ней знал почти все.

Дело в том, что мой дед, у которого я воспитывался, был тигроловом; его предки жили в таежном поселке еще тогда, когда не было в Приморье ни городов, ни портов. Прокрутив в голове сведения, почерпнутые невесть как давно, я пришел к единственно правильному выводу: нас преследует тигр!.. Никаких сомнений тут и быть не могло. Лишь один зверь может выслеживать собаку часами и не отступаться от нее при любой опасности. И даже самый хороший охотничий пес трусливо подожмет хвост и будет искать защиты у людей, стоит ему лишь учуять тигра. Он не станет лаять, кидаться на зверя, защищая себя и хозяина. Собаке не дано превозмочь свой извечный страх перед этой огромной кошкой. На противоборство с тигром способен лишь человек. Да и то не всякий!

Тигр, в свою очередь, питает к собакам самую искреннюю привязанность и любовь гурмана. Если тигр привязался к охотнику с собакой, тут кричи не кричи, стреляй не стреляй, он свою добычу не упустит. Таежники это знают. Их выстрелы и попытки воспрепятствовать тигриной охоте могут только спровоцировать зверя к нападению на них самих. О ловкости, с какой полосатый хищник уносит свою добычу, я слышал прямо-таки легепды.

Тигр может неожиданно напасть из укрытия, сбить охотников и буквально из-под ног выхватить собаку.

Чинька от самого лагеря шел по тропе, втиснувшись между мной и Лидой, а привык он ходить впереди. Тогда я не придал этому значения, принял его поведение за блажь. И треск там, в зарослях овражка, меня не насторожил. Я и вообразить не мог, что недалеко от поселка мог встретиться какой-либо зверь поболее лисы.

Сейчас, проанализировав все это, вспомнив поведение Чиньки и те странности, которые мы вольно или невольно замечали в тайге, я все понял. Вот почему Чинька пропал. Смириться с этим было трудно. Умом я все понимал, а сердце надеялось на чудо.

Посмотрев вниз на притихшую тайгу, Лида задумчиво сказала:

— Похоже, дорогую цену запросила тайга за лимонник.

— Чинька, ко мне! — крикнул я изо всех сил. Деревья заглушили мой голос. Мы прислушались. Вокруг было тихо и спокойно, лишь сойки заполошенно кричали там, откуда мы пришли.

— Так бесшумно крадет собак только тигр, — сказал я.

— От самого лагеря мне все время казалось, что сзади кто-то идет. Нет, не идет, а движется… Там низинка такая и заросли густые. Ты ничего не слыхал? — спросила Лида.

— Нет, не слыхал… Да и не прислушивался. Впрочем, постой!.. Там, в буреломе, сук треснул. Звук был хлесткий, я еще подумал: какой же вес надо иметь, чтобы такой сук переломить. А потом вроде я и забыл об этом. А ты чего молчала?

— Я не была уверена. И потом, вдруг подумаешь, что испугалась, решишь возвратиться в лагерь.

Мы стояли и глядели друг на друга. Что же делать? Искать! Но где? Возвращаться в лагерь? Уйти — означало бы оставить нашего друга в тайге. Стоять и ждать… Но чего? И я принялся кричать как можно громче на всю таежную глухомань:

— Ко мне, ко мне, Чинька!

Я призывно засвистел. Но тайга молчала. Лида кричала до тех пор, пока не сорвала голос. Чиньки не было. Конечно, неуместно было поднимать в тайге такой невообразимый шум. Притихло все: где-то оборвалось далекое уханье совы и даже смолкли горластые сойки.

Прошло с полчаса. Мы отчаялись и решили уходить, как вдруг услышали, что кто-то мягко бежит по сухой листве.

— Чинька, Чинька, — позвал я. — Ко мне!

— Там по низине кто-то носится, слышишь?

— Слышу, — ответила Лида, — вот опять…

И вновь мне показалось, что это мелкая дробная рысь Чиньки.

— Это Чиньку кто-то не пускает к нам, — говорит Лида.

— Да, видно, не может прорваться.

Мы обрадовались, что он жив, и закричали:

— Чинька, Чинька!

И вдруг из непроглядных густых зарослей выскочил Чинька. Он подкатился к нам, упал под ноги и завалился в полном бессилии, распластав по земле лапы. Бока его ходили ходуном. Он задыхался, глаза затуманенно расширились, из открытой пасти во всю длину свисал язык и с него стекала алая кровь.

— Загоняла… — сказал я, склонившись над Чинькой.

— Все-таки прорвался! — обрадовалась Лида.

«Она где-то рядом», — подумали мы.

— Ему надо дать отдышаться, иначе он не сможет идти, — кивнул я на Чиньку, а сам подумал, что этой задержкой подвергаю опасности и Лиду и себя. Как поведет себя наш преследователь дальше, неизвестно. У меня на поясе только нож, а тигр — зверь серьезный.

Чинька охнул и смог наконец подняться. Мы пошли вверх. Теперь и я улавливал шаги какого-то зверя, шедшего следом. «Может быть, мне все это мерещится?» — успокаивал я себя.

— Давай сменим направление?..

Мы развернулись и пошли по своим следам обратно. И тотчас же услыхали, как ниже нас, где-то совсем рядом, кто-то прошелестел в обход. Теперь сомнений не было, нас преследовали!

— Жаль, что баночку из-под тушенки не взяли.

— А что?

— Колотили бы в баночку. — Шутка получилась кислой и улыбки не вызвала. Я обозлился.

— Пошли куда шли, все равно он от нас не отстанет.

И мы пошли на сопку. Когда нам слишком явно докучали шаги, Лида говорила: «Стучи!» — и мы били палками по стволам деревьев. На какое-то время преследователь затихал. Мы продвигались шумно, вопреки неписаным правилам таежной жизни, разговаривали громко, и даже иногда я свистел. У гнилого толстого пня мы остановились. Слева колыхнулся кустарник, длинная ветка с шапкой зелени на макушке медленно и плавно распрямилась, словно ее только что прижимали к земле и враз отпустили.

— Стучи! — и мы двинулись дальше. Наконец-то вышли на поляну, сплошь заросшую дикой малиной. Оттуда тяжело ломанулся в заросли тайги белогрудый медведь. Хруст веток извещал нас о его бегстве.

— Нас уже ничем не испугаешь! — сказали мы с Лидой и навалились на ягоды. Они были отборные, ярко-красные и такие сочные, что, позабыв об опасности, мы принялись обирать кусты и наполнять свои полиэтиленовые мешочки. Посреди малинника мы увидели вытоптанную площадку. Это медведь лакомился. Когтями сгребал с веток ягоду вместе с зеленью и ел, а листья выплевывал. Здесь даже пахло зверем. От недавних переживаний у меня обострилось обоняние. Пожалуй, поживи в тайге немного — и станешь чуять зверя лучше охотничьего барбоса!

Чинька вначале настороженно обнюхивал следы, а потом, глядя на нас, осмелел и принялся есть малину.

— Смотри, тоже распробовал, — показала на него Лида.

В зарослях тайги, где-то далеко от нас, раздавалось нечто похожее на «фры-ры-ры!». Это отряхивался медведь.

— И его ест мошка, ишь как вертится.

— Не уходит, ждет… — заметила Лида.

— Зато киса ушла. Она вряд ли пойдет туда, где медведь пасется.

— Чего?

— Ну, знаешь, как раньше было. Открыл землю, воткнул палку, и это мое! Другой не трогай. Так и у зверей.

— А мы, значит, забрались в мишин огород?

Мы наелись малины, набили ягодой мешочки. Пора и честь знать. А то как взбунтуется хозяин.

Потом мы облюбовали клен, оплетенный лианой, и собрали с него ведра два ягод лимонника. Ладонью загребаешь гроздь, срываешь ее и бросаешь в корзину. Радовались как дети: ягоды крупные, налитые, вызревшие, хотя еще тверденькие, не раскисшие. Пока до дому довезешь — и поспеют, и мягкими сделаются.

Возвращаясь в лагерь, Чинька снова заупрямился. И вперед не идет, и сзади не плетется. Лезет под ноги, хоть ты тресни!

— Опять осада! — смекнули мы, насторожившись. Шли, оглядываясь, вслушиваясь в каждый шорох. Но зверь двигался тоже опасливо, поодаль, вперед не забегал, но и не оставлял нас совсем. Тропа пошла в сопку. По правую сторону на откосе пространство сквозь деревья хорошо просматривалось. А вот слева заболоченное место и вроде овражка неглубокого, и там такие непроглядные заросли.

Чинька от нас не отходил ни на шаг. Я для эксперимента останавливался, пропускал его вперед. Он тут же сворачивал с тропы, напускал на себя серьезный вид, разглядывал кузнечика или нюхал ромашку, пропускал меня и шел впереди Лиды.

— Это что же получается!.. Мы его должны защищать, а не он нас?.. Вот тебе и охрана! — возмущался я.

Мы не узнавали Чиньку. Бранились, возмущались, убеждали, что именно он должен по своей собачьей должности оборонять нас. Все было напрасно! По этому вопросу он имел свое собственное мнение.

Но вот потянуло дымком. Скоро должен был показаться лагерь, где нас ждал Александр Иванович. И вдруг Чинька выскочил вперед и понесся с бугра на бугор, да еще вокруг нас…

— Смотри на него! Снята осада, выходит…

— Снята! — обрадованно подтвердила Лида.

Мы побросали палки.

У костра нас ждал сюрприз. Александр Иванович принимал гостей. Три симпатичных паренька оживленно беседовали с ним о тайге, об охотничьих делах.

— Вы знаете, что у нас тут тигра ходит? — спросил паренек с круглыми черными глазами, когда мы тяжело опустились у костра прямо па сырую землю.

— Догадались, — ответил я, — она весь день нам испортила и собаку чуть не схарчила.

— Тигра за собакой и охотилась. Вон там, глянь, следищи какие оставила, с мой сапог.

Мы рассказали о своих приключениях.

— Она! — дружно и обрадованпо подтвердили гости. А черноглазый паренек добавил:

— Она собачатину любит! Эта тигра у поселка шлендрает. Ее у нас не раз видели. Старая такая, облезлая, вся желтая, почти без полос.

И тут я вспомнил… Утром, проснувшись раньше всех, я вышел из машины. Костер еще не совсем потух, чуть дымились две головни. Я присел на корточки и стал раздувать огонь, ломая мелкие сухие веточки и бросая их на угли. Показались язычки пламени. Вдруг полог палатки, где спал Александр Иванович, еле заметно зашевелился и у самой земли образовалась крохотная щель. Из нее, как из амбразуры, блеснул его настороженный глаз. «Чего это он подглядывает?» — удивился я. А сейчас мне все стало ясно… Это он тигра высматривал. Напряжение сегодняшнего дня вылилось у меня в неудержимый смех. Все с молчаливым недоумением ждали, когда я утихомирюсь. Наконец я припал головой к земле и продемонстрировал, как Александр Иванович выглядывал из-под полога палатки. Люди собрались у костра сообразительные. Все поняли. А Александр Иванович попытался внести ясность.

— Я ж вам говорил, что Чинька всю ночь на палатку кидался, а вы и слушать не хотели! Я б вам с утра объяснил, что это значит… Уж я-то на своем веку их повидал!

Разговор снова оживился. Наперебой стали вспоминать случаи про тигров.

— Удивительно, как ваш пес выкрутился, — сказал один из парней, с уважением глядя на Чиньку.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх