• 69. Сердце лучистое и сердце пылающее[792]
  • 70. Сердце и мозг[809]
  • 71. Эмблема Сердца Иисусова в одном тайном американском обществе[831]
  • 72. Всевидящее око[841]
  • 73. Горчичное зерно[857]
  • 74. Эфир в сердце[904]
  • 75. Божественный град[919]
  • Символика сердца

    69. Сердце лучистое и сердце пылающее[792]

    Говоря, в связи с "дождем и светом", об изображениях солнца с лучами попеременно прямыми и волнистыми, мы отметили, что эти два типа лучей обнаруживаются и на некоторых символических изображения сердца. Одним из самых интересных примеров, которые можно было бы привести здесь, является изображение сердца на маленьком барельефе из черного мрамора, датированном, вероятно, XVI веком и происходящем из обители Сен-Дени д'Орк, которое было исследовано Шарбонно-Лассеем.[793] Это лучистое сердце помещено в центре двух кругов, на которых соответственно располагаются планеты и знаки Зодиака, что характеризует его именно как "Центр Мира", в двояком значении — символики пространственного и символики временного.[794] Это изображение, очевидно, является «солярным», но, впрочем, тот факт, что солнце, понимаемое в смысле «физическом», само размещено на планетном круге, как то и подобает в нормальной астрологической символике, убедительно показывает, что речь идет здесь, собственно, о "Духовном солнце".

    Вряд ли есть необходимость напоминать, что взаимоуподобление солнца и сердца (имеющих значение "центра"), является общим для всех традиционных доктрин как на Западе, так и на Востоке. Так, например, Прокл говорит, обращаясь к солнцу: "Занимая над эфиром срединный трон и имея лицом ослепительный круг, являющийся Сердцем Мироздания, ты исполняешь весь промысел вплоть даже до пробуждения ума".[795] Мы цитируем здесь именно этот текст предпочтительно перед другими в силу того, что в нем есть формальное упоминание ума, а как нам уже случалось часто пояснять, сердце во всех традициях рассматривается прежде всего как место пребывания ума.[796] Впрочем, согласно Макробию, "имя Мирового Разума, которое дают солнцу, соответствует имени Сердца Неба;[797] источник эфирного света, Солнце для этого флюида является тем, чем является сердце для одушевленного существа";[798] а Плутарх пишет, что солнце, "имея силу сердца, рассеивает и распространяет из себя самого тепло и свет, как если бы это были кровь и дыхание".[799] Мы обнаруживаем в этом последнем отрывке, как для сердца, так и для солнца, указание на тепло и свет, соответствующие типам лучей, рассмотренным нами; и если «дыхание» соотносится в нем со светом, то это потому, что, собственно, оно и является символом духа, который есть, по существу, то же самое, что и разум (ум). Что же до крови, то она, очевидно, является переносчиком "одушевляющего тепла", что более конкретно соотносится с «витальной» ролью центрального принципа бытия.[800]

    В некоторых случаях, когда речь идет о сердце, изображение заключает в себе лишь один из двух аспектов: свет или тепло. Свет, естественно, изображается излучением обычного типа, т. е. исключительно прямыми лучами. Что же до тепла, то оно чаще всего олицетворяется пламенем, исходящим из сердца. Можно заметить, впрочем, что, как правило, излучение, даже когда в нем соединены оба аспекта, похоже, призвано наводить на мысль о признанном первенстве аспекта света. Такая интерпретация подтверждается тем фактом, что изображения лучистого сердца, с различением или без различения двух типов лучей, являются самыми древними, в большинстве своем восходящими к эпохам, когда ум еще традиционно соотносился с сердцем; тогда как изображения пылающего сердца особенно распространились в связи с современными идеями, соотносящими сердце всего лишь с чувством.[801] Действительно, слишком хорошо известно, что отсюда в конце концов пришли к тому, чтобы не придавать сердцу иного значения, кроме этого, и к полному забвению его связи с разумом (умом). Истоки этого отклонения, несомненно, восходят к рационализму в той мере, в какой последний стремится просто-напросто отождествить разум с рассудком, ибо это вовсе не с последним связано сердце, но именно с трансцендентным интеллектом, который как раз игнорируется и даже отрицается рационализмом. С другой стороны, верно, что как только сердце начинает рассматриваться как бытие существа, все модальности последнего могут быть соотнесены с ним, по крайней мере, косвенно, включая сюда и чувство, или то, что психологи именуют «аффективностью». Но это не умаляет необходимости соблюдать иерархию отношений и настаивать на том, что один лишь интеллект (ум) является поистине «центральным», тогда как остальные модальности имеют более или менее периферический характер. Но поскольку интеллектуальная интуиция, пребывающая в сердце, не признается,[802] а пребывающий в мозгу рассудок узурпировал его "озаряющую"[803] роль, сердцу же «оставили» лишь роль вместилища чувств.[804] Впрочем, современный мир и должен был увидеть рождение противовеса рационализму, который можно назвать сентиментализмом, т. е. склонностью видеть в чувстве то, что есть самого глубокого и возвышенного в человеческом существе, утверждать его превосходство над интеллектом. И совершенно очевидно, что подобное, как и все, что в действительности является, в той или иной форме, всего лишь экзальтацией «инфрарационального», могло произойти только потому, что вначале интеллект был сведен единственно к рассудку.

    Теперь же, если мы хотим, вне зависимости от современного отклонения, о котором мы только что говорили, установить некоторую, вполне законную связь сердца с чувствами, нужно рассматривать эту связь как непосредственный результат рассмотрения сердца в качестве "жизненного центра" и места пребывания "одушевляющего тепла", поскольку жизнь и ее чувственная сторона очень близки друг другу, хотя эта близость не столь очевидна, тогда как связь с интеллектом принадлежит к совершенно другому порядку. Впрочем, эта тесная связь жизни и чувств выражена самой символикой, поскольку и то и другое в ней равным образом олицетворяются аспектом тепла.[805] И как раз в силу этого самого уподобления, но на этот раз осуществляемого вполне сознательно, в обиходной речи привычно говорят о теплоте чувства или аффекта.[806] Нужно также заметить в связи с этим, что когда огонь поляризуется на два своих взаимодополняющих аспекта, каковыми являются свет и тепло, последние в проявленности некоторым образом обратны друг другу. Известно также, что, даже с точки зрения простой физики, пламя тем жарче, чем оно менее ярко. Точно так же, чувство в действительности есть не что иное, как тепло без света,[807] и можно также обнаружить в человеке свет без тепла, свет рассудка, который есть лишь отраженный свет, холодный, как символизирующее его сияние луны. Напротив, на уровне принципов, оба аспекта, как и вообще все взаимодополнительности, неразделимо сливаются и соединяются, потому что они суть составные части одной и той же сущностной природы. Стало быть, так же обстоит дело и в том, что касается чистого разума, который принадлежит именно к этому уровню первоначал, а это еще раз подтверждает, что, как мы указывали раньше, символическое излучение в его двойной форме целиком может быть соотнесено с ним. Огонь, который пребывает в центре бытия, есть одновременно свет и тепло; но если хотят перевести эти два понятия соответственно как разум и любовь, хотя они, по сути, есть всего лишь два нераздельных аспекта одного и того же, то нужно, дабы такой перевод был приемлемым и законным, добавить, что любовь, о которой идет речь, в этом случае отличается от чувства, получившего то же название, так же, как чистый разум отличается от рассудка.

    В самом деле, очевидно, что некоторые понятия, позаимствованные у эффективности, так же хорошо, как и другие, поддаются аналогичному переносу (транспозиции) на более высокий уровень, ибо все вещи в самом деле, помимо своего прямого и буквального значения, обладают другие, поддаются аналогичному переносу (транспозиции) на более высокий уровень, ибо все вещи в самом деле, помимо своего прямого и буквального значения, обладают также и значением символа по отношению к более глубинным реальностям. И, в частности, это очевидно так всякий раз, когда в традиционных доктринах речь идет о любви. У самих мистиков, несмотря на некоторые неизбежные смешения, язык чувств особенно заметно выступает как способ символического выражения, потому что, какова бы ни была у них бесспорная доля чувства в обычном смысле этого слова, невозможно допустить, как бы ни претендовали на это современные психологи, что здесь нет ничего, помимо сугубо человеческих эмоций и чувств, просто-напросто соотносимых с надчеловеческим объектом. Однако транспозиция становится еще более очевидной, когда мы констатируем, что традиционные приложения идеи любви не ограничиваются областью экзотерической и особенно религиозной, но что они равным образом простираются на область эзотерическую и инициатическую. Именно так обстоит дело в различных ответвлениях или школах исламского эзотеризма и точно так же — в некоторых доктринах западного средневековья, конкретнее же, в традициях, присущих рыцарским орденам,[808] а также в инициатической доктрине — впрочем, связанной с этими традициями — которая нашла свое выражение у Данте и "Адептов Любви". Добавим, что различение разума и так понимаемой любви имеет свое соответствие в индуистской традиции, с ее различением Джнана-марги и Бхакти-марги; только что сделанный нами намек на рыцарские ордена указывает, кстати, что путь любви особенно присущ кшатриям, тогда как путь ума, или знания, естественно, есть тот, что особенно подобает брахманам. Но в конечном счете, речь здесь идет всего лишь о различии, касающемся только способа рассмотрения Первоначала, в соответствии с самим различием индивидуальных натур, которое никоим образом не могло бы повлиять на нераздельное единство самого Первоначала (Верховного Принципа).

    70. Сердце и мозг[809]

    В журнале Vers I'Unite (июль-авг. и сент. — окт. 1926) мы прочитали подписанное госпожой Т. Дарель исследование, где обнаруживаются соображения, в некоторых отношениях достаточно близкие к тем, что излагали и мы. Быть может, уместно сделать оговорки относительно некоторых выражений, которые, на наш взгляд, не обладают всей желательной точностью. Но от этого нам не представляется менее интересным воспроизвести некоторые отрывки из этого исследования.

    "…Если и есть некое сущностное движение, так это то, которое превратило человека в вертикальное существо, свободно устойчивое, в существо, идеальные порывы которого, его молитвы, его самые возвышенные и чистые чувства, подобно фимиаму, восходят к небесам. Из этого существа Верховное Существо сотворило храм в Храме и потому наделило его сердцем, т. е. незыблемой точкой опоры, центром движения, делающего человека адекватным его первородным истокам, подобным Первопричине. Верно в то же время и то, что человек был наделен мозгом; но этот мозг, иннервация которого свойственна всему животному царству целиком, de facto оказывается подчиненным уровню вторичного движения (по отношению к изначальному движению). Мозг, инструмент мысли, заключенной в мироздании, и трансформатор, применительно к нуждам и миру человека, этой латентной мысли, таким образом, через свое посредничество, делает ее осуществимой. Но одно лишь сердце, посредством тайного вдоха и выдоха, позволяет человеку, оставаясь соединенным с его Богом, быть живой мыслью. Так, благодаря этой царственной пульсации, человек сохраняет свое божественное слово и трудится под эгидой своего Творца, бдительный к его Закону, счастливый единственно ему принадлежащим счастьем похитить себя у себя самого, отклоняясь от тайного пути, который ведет от его сердца к Сердцу универсальному, Сердцу божественному… Вновь упав на уровень животности, какой бы превосходящей он ни был вправе ее называть, человек отныне может пользоваться только мозгом и его придатками. Делая это, он живет лишь его преобразующими возможностями; он живет латентной мыслью, рассеянной в мире; но более не в его власти быть живой мыслью. Однако религии, святые, даже памятники, воздвигнутые под знаком исчезнувшего духовного рукоположения, говорят человеку о его происхождении и привилегиях, с ним связанных. И стоит ему захотеть, как его внимание, сосредоточенное исключительно на нуждах его частного состояния, может устремиться к восстановлению в нем равновесия, к новому обретению счастья… Крайности его заблуждений ведут человека к признанию их тщеты. На последнем дыхании он уже инстинктивным движением сосредотачивается на самом себе, ищет убежища в своем собственном сердце и робко пытается сойти в его молчаливую крипту. Там суетный шум мира смолкает. Если же он еще звучит, то это значит, что безмолвная глубина еще не достигнута, что высочайший порог не перейден… Мир и человек есть одно. И сердце человека, Сердце мира есть единое Сердце".

    Наши читатели без труда обнаружат здесь идею сердца как центра бытия, идею, которая, как мы уже объясняли (и еще вернемся к этому), является общей для всех древних традиций, исходящих из традиции изначальной, чьи останки еще обнаруживаются повсюду для того, кто умеет их видеть. Они обнаружат здесь также идею падения, отбросившего человека далеко от его первоначального центра и разорвавшего его непосредственное общение с "Сердцем Мира" — такое, каким оно было, естественным и постоянным, в эдемическом состоянии.[810] Они обнаружат наконец, в том, что касается центральной роли сердца, указание на двойное, центростремительное и центробежное движение, сравнимое с двумя фазами дыхания.[811] Верно, что в только что процитированном нами отрывке двойственность этих движений соотносится с двойственностью сердца и мозга; на первый взгляд, это вносит некоторое смешение, хотя последнее может иметь место и тогда, когда мы становимся на несколько иную точку зрения, с которой сердце и мозг также рассматриваются как, в некотором роде, образующие два полюса человеческого существа.

    "Органом центробежной силы у человека является Мозг, а силы центростремительной — Сердце. Сердце, место пребывания и хранитель изначального движения, в телесном организме олицетворяется движением диастолы и систолы, которое непрерывно возвращает к своему движителю кровь, порождающую физическую жизнь, и вновь исторгает ее оттуда для орошения поля ее действия. Но Сердце еще есть и нечто другое. Как солнце, которое, постоянно распространяя веяния жизни, сохраняет тайну своей мистической царственности, Сердце облекается тонкими функциями, не различимыми для тех, кто не погрузился в глубинную жизнь и хоть сколько-нибудь не сосредоточил свое внимание на внутреннем царстве, которое есть Дарохранительница… Сердце есть, согласно нашему пониманию, место пребывания и хранитель космической жизни. Это знали те религии, которые сделали Сердце священным символом, и строители соборов, воздвигавшие святая святых в сердце Храма. Это знали также и те, кто, в традициях самых древних, в ритуалах самых тайных, абстрагировались от дискурсивного разума, обязывали свой мозг к молчанию, чтобы войти в Святилище и там вознестись над своим относительным бытием до Сверхбытия. Этот параллелизм Храма и Сердца возвращает нас к двойному модусу движения, которое, с одной стороны (вертикальный модус), возвышает человека над самим собой и освобождает его от процесса собственно проявленности, а с другой стороны (модус горизонтальный или круговой), заставляет его участвовать во всей этой проявленности целиком".

    Сравнение Сердца и Храма, проводимое здесь, мы, в частности, обнаружили в еврейской Каббале,[812] и, как мы указывали ранее, к этому можно добавить высказывания некоторых теологов средневековья, уподобляющих Сердце Христа Дарохранительнице или Ковчегу Завета.[813] С другой стороны, что касается рассмотрения вертикального и горизонтального движения, то оно соотносится с одним аспектом символики креста, особенно развитой в некоторых школах мусульманского эзотеризма, о которой мы, быть может, как-нибудь поговорим. В действительности, именно об этой символике идет далее речь в том же исследовании, и мы приведем из него последнюю цитату, начало которой можно соединить с тем, что мы говорили, в связи с символами центра, о кресте в круге и о свастике.[814] "Крест является космическим знаком по преимуществу. С самого отдаленного времени, доступного нашему зрению, Крест олицетворяет то, что соединяет — в их двойном значении — вертикаль и горизонталь; он связует их собственное движение с единым центром, с одним и тем же источником. Как не придать метафизического смысла знаку, способному так полно соответствовать природе вещей? Став почти исключительно символом Божественного распятия, Крест лишь усугубил свое сакральное значение. В самом деле, если изначально этот знак был олицетворением связей мироздания и человека с Богом, то оказывалось невозможно не отождествить Искупление с Крестом, не пригвоздить к Кресту Человека, Сердце которого в высшей степени является олицетворением божественного в мире, забывшем об этой тайне. Если бы мы провели здесь экзегезу, легко было бы доказать, до какой степени Евангелия и их символика значимы в этом отношении. Явление Христа есть более, чем исторический факт — это великое Деяние, которому вот уже два тысячелетия. Его образ принадлежит всем векам. Он возникает из могилы, куда сходит бренный человек, дабы воскреснуть нетленным в Божественном человеке, в Человеке, искупленном вселенским Сердцем, которое бьется в сердце Человека и кровь которого изливается для спасения человека и мира".

    Последнее замечание, хотя и высказанное в терминах немного темных, по сути согласуется с тем, что мы сказали относительно символической ценности, которой, помимо собственно реальности (и, разумеется без какого-либо воздействия на нее) обладают исторические факты и в особенности факты истории священной.[815] Но не на этих соображениях нам хотелось бы сейчас остановиться. К чему мы стремимся, так это, воспользовавшись представившимся нам таким образом случаем, вернуться к вопросу об отношениях сердца и мозга или способностей, олицетворяемых этими двумя органами. Мы уже сказали кое-что по этой теме,[816] но мы полагаем, что не бесполезным будет ее дальнейшее раскрытие.

    Мы только что видели, что в определенном смысле можно рассматривать сердце и мозг как два полюса, т. е. как два взаимодополняющих элемента. Эта точка зрения дополнительности и в самом деле соответствует определенному порядку, определенному уровню реальности, если можно так выразиться. Она даже является менее внешней и менее поверхностной, чем точка зрения чистой и простой оппозиции, которая, однако, также охватывает часть истины, но лишь тогда, когда мы остаемся на уровне самых непосредственных видимостей. С принятием дополнительности оппозиция уже оказывается примиренной и разрешенной, по крайней мере, до определенной степени, поскольку два ее члена в некотором роде уравновешивают друг друга. Однако и эта точка зрения все еще недостаточна уже в силу того, что она, несмотря ни на что, сохраняет дуальность. Сказать, что в человеке есть два полюса или два центра, между которыми, в зависимости от случая, может существовать антагонизм или гармония, будет верно, когда мы рассматриваем его в некоем определенном состоянии; но не есть ли это состояние "децентрированности и разъединенности", как таковое характерное для человека падшего, а стало быть, отделенного от своего изначального центра, как мы напоминали выше? Именно в момент падения Адам становится "знающим добро и зло" (Бытие, 3, 22), т. е. начинает рассматривать все вещи в аспекте дуальности: двойственная природа "Древа Познания" открывается ему тогда, когда он оказывается выброшенным за пределы пространства изначального единства, которому соответствует "Древо Жизни".[817]

    Как бы то ни было, несомненно, что если дуальность существует в бытии, то это лишь с точки зрения случайной и относительной; если же встать на другую, более глубокую и более сущностную точку зрения или если рассматривать бытие в соответствующем ему состоянии, то единство этого бытия должно быть восстановлено.[818] И тогда соотношение двух элементов, которые вначале представали как противоположные, становится другим. Это соотношение уже не корреляции или координации, но субординации. Два члена этого соотношения и в самом деле более не могут быть размещаемы на одном и том же плане, как если они были в некотором роде равнозначны, напротив, один зависит от другого, имея в нем свое первоначало. И таков именно случай, соответственно, мозга и сердца.

    Чтобы сделать это более понятным, мы обратимся к уже описанной нами символике,[819] согласно которой сердце уподобляется солнцу, а мозг — луне. Но солнце и луна, или, скорее, космические принципы, олицетворяемые этими двумя светилами, часто изображаются как взаимодополняющие, и они и в самом деле являются таковыми с определенной точки зрения; тогда между ними устанавливается род параллелизма или симметрии, примеры которого легко было бы найти во всех традициях. Так, герметизм делает солнце и луну (или их алхимические эквиваленты, золото и серебро) образами двух начал, активного и пассивного, или, иначе говоря, мужского и женского, которые являются двумя членами подлинной взаимодополнительности.[820] Впрочем, если, как это вполне закономерно, рассматривать внешнюю сторону явлений нашего мира, то солнце и луна действительно имеют роли сравнимые и симметричные, будучи, согласно библейскому выражению, "двумя светилами великими: светило большое для управления днем и светило меньшее для управления ночью" {Бытие, 1: 16). А некоторые дальневосточные языки (китайский, анамитский, малайский) обозначают их понятиями, которые равным образом симметричны, имея смысл "око дня" и "око ночи". Однако, если проникнуть за видимость, уже невозможно будет отстаивать это подобие равенства, потому что солнце само по себе является источником света, тогда как луна лишь отражает свет, получаемый ею от солнца.[821] Лунный свет, в действительности, является лишь отражением солнечного света; можно было бы сказать, следовательно, что луна, как «светило», существует лишь благодаря солнцу.

    То, что верно для солнца и луны, верно также для сердца и мозга, или, лучше сказать, для способностей, олицетворяемых этими органами и символизируемых ими, т. е. интуитивного разума и разума дискурсивного, или рационального. Мозг, в качестве органа или орудия этого последнего, реально играет лишь роль «передатчика» и, если угодно, «трансформатора»; и это не без оснований слово «рефлексия» прилагается к рациональной мысли, посредством которой все вещи видятся как бы в зеркале, quasi per speculum, как говорит апостол Павел.[822] Не без оснований также тот же корень, man или men, послужил, в самых разных языках, для образования многочисленных слов, которые, с одной стороны, обозначают луну (греческое mene, английское moon, немецкое mond),[823] а с другой — рациональную способность, или «ментал» (санскритское manas, латинское mens, английское mind),[824] а также, следовательно, человека, более подчеркнуто рассматриваемого в его рациональной природе, посредством которой определяется его специфичность (санскритское manava, английское man, немецкое mann и mensh).[825] В самом деле, рассудок, который есть всего лишь способность опосредованного знания, является чисто человеческой модальностью разума, а интеллектуальная интуиция может быть названа надчеловеческой, потому что она есть непосредственное участие в универсальном разуме, который, помещаясь в сердце, т. е. в самом центре существа, там, где находится точка его соприкосновения с Божественным, проникает в это существо изнутри и озаряет его своим излучением.

    Свет является самым распространенным символом знания; естественно, стало быть, олицетворять посредством солнечного света непосредственное, т. е. интуитивное знание, которое есть знание чистого разума, а посредством лунного света — знание отраженное, т. е. дискурсивное, которое есть знание рассудка. Как луна не может светить, если она сама не освещена солнцем, точно так же и рассудок, на том уровне реальности, который является его собственной областью, не может функционировать должным образом иначе, как будучи подкреплен освещающими и направляющими его принципами, получаемыми от высшего разума. Здесь существует двусмысленность, которую важно рассеять.

    Современные философы[826] удивительным образом ошибаются, говоря, как это им свойственно, о "рациональных принципах" — словно бы эти принципы принадлежали собственно рассудку, как если бы они были в некотором роде его творением, тогда как, напротив, для управления им они должны предписываться ему, стало быть, являться свыше. Таков один пример рационалистической ошибки, и отсюда можно понять сущностное различие между рационализмом и интеллектуализмом. Достаточно поразмыслить одно мгновение, дабы понять, что принцип, в подлинном смысле этого слова, уже в силу того, что он не может быть выведен или извлечен из чего-либо другого, схватывается лишь непосредственно, стало быть, интуитивно, и не может быть предметом дискурсивного познания — т. е. познания способом, присущим рассудку. Если воспользоваться здесь схоластической терминологией, то это именно чистый разум является habitus principiorum, тогда как рассудок есть лишь habitus conclusionum.

    Еще и другое следствие является результатом фундаментальных характеристик разума и рассудка: интуитивное знание, именно потому, что оно непосредственно, неизбежно безупречно само по себе;[827] напротив, ошибка всегда может вторгнуться в косвенное или опосредованное знание, каковым и является знание рациональное. Отсюда можно видеть, до какой степени был неправ Декарт, желая приписать непогрешимость рассудку. Именно это Аристотель выражает в следующих терминах:[828] "Среди свойств разума,[829] в силу которых мы достигаем истины, есть такие, которые всегда являются подлинными, и другие, которые могут ввести в заблуждение. Рассуждение относится именно к этому последнему случаю; но разум всегда в согласии с истиной, и ничто не может быть вернее разума. Итак, принципы не нуждаются в доказательствах, а поскольку всякая наука сопровождается рассуждением, то познание принципов — не есть наука (но есть тип познания высший, нежели научное или рациональное знание, способ, который и составляет, собственно, метафизическое знание). Впрочем, один лишь разум является более истинным, чем наука (или чем рассудок, который созидает науку); следовательно, принципы исходят от разума". И дабы еще лучше утвердить интуитивный характер этого разума, Аристотель говорит также: "С помощью принципов не доказывают, но посредством их непосредственно постигают истину".[830]

    Это непосредственная перцепция истины, это интеллектуальная и сверхрассудочная интуиция, о которой современные люди, похоже, утратили даже самое понятие, это поистине "знание сердца", согласно выражению, часто встречающемуся в восточных доктринах. Кстати сказать, это знание само по себе есть нечто не сообщаемое; им нужно "реально овладеть", по крайней мере хоть до какой-то степени, чтобы постичь, что оно есть на самом деле. И все, что можно о нем сказать, дает лишь более или менее приблизительное, всегда неадекватное представление. Ошибкой было бы в особенности поверить в возможность действительного понимания типа знания, о котором идет речь, удовольствовавшись его «философским» рассмотрением, т. е. рассмотрением извне; ибо никогда не следует забывать, что философия есть всего лишь сугубо человеческое, или рассудочное знание, каковым всегда является "профаническое знание". Напротив, именно на сверхрассудочном знании основывается, по существу, "священная наука", в том смысле, в каком мы употребляем это понятие в наших сочинениях. И все, сказанное нами об использовании символики и символических доктрин в контексте традиции, позволяет достичь наиболее полного ведения, частью которого является всякое знание, однако, только в той степени, в какой это последнее вообще реально, хотя бы по подобию лунного света, отражающего солнечный. "Сердечное ведение" — это непосредственная перцепция умопостигаемого света, этого Света Слова, о котором говорит апостол Иоанн в начале своего Евангелия, Света, излучаемого "Духовным Солнцем", которое есть подлинное Сердце Мира.

    71. Эмблема Сердца Иисусова в одном тайном американском обществе[831]

    Известно, что Северная Америка является излюбленной землей для тайных и полутайных обществ, которые кишат в ней так же, как религиозные и псевдорелигиозные секты всякого рода, впрочем, здесь охотно принимающие такую же форму. Нужно ли в этом стремлении к таинственности, проявления которого зачастую весьма странны, видеть своего рода противовес чрезмерному развитию практического духа, который, с другой стороны, рассматривается всеми — и вполне справедливо — как одна из характерных черт американской ментальности? Что до нас, то мы думаем именно так, и мы действительно усматриваем в этих двух крайностях, столь причудливо соединенных, два результата одного и того же нарушения равновесия, которое достигло своего пика в данной стране, но которое, и это нужно сказать, в настоящее время грозит распространиться по всему западному миру.

    Сделав это замечание общего характера, следует признать, что среди многочисленных американских тайных обществ надлежит проводить различия; было бы большой ошибкой воображать, что все они обладают одним и тем же характером и стремятся к одной и той же цели. Есть среди них такие, которые объявляют себя чисто католическими, как "Рыцари Колумба"; есть также и еврейские, но особенно много протестантских; и даже в тех, что являются нейтральными с религиозной точки зрения, влияние протестантизма часто является преобладающим. Это причина для недоверия: протестантская пропаганда очень вкрадчива и принимает любые формы в целях наилучшей адаптации к различным средам, в которые она стремится проникнуть. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что она осуществляется более или менее скрытым образом, под прикрытием ассоциаций подобных тем, о которых идет речь.

    Следует сказать также, что некоторые из этих организаций имеют мало серьезный, скорее же довольно ребяческий характер; их пресловутые тайны суть нечто абсолютно не существующее и не имеют никакого другого назначения и смысла, кроме как возбуждать любопытство и привлекать сторонников. Единственная опасность, представляемая ими, состоит, в конечном счете, в том, что они эксплуатируют и усугубляют то умственное неравновесие, о котором мы только что упомянули. Вот почему мы видим, как заурядные общества взаимопомощи используют так называемый символический ритуал, более или менее имитирующий масонские формы, но в высшей степени фантастический и выдающий полное невежество его авторов относительно элементарных знаний о подлинной символике.

    Наряду с этими простыми, «братскими», как говорят американцы, ассоциациями, которые, похоже, и являются самыми распространенными, существуют другие, с инициатическими или эзотерическими притязаниями; но в большинстве своем они тоже не заслуживают быть принимаемыми всерьез, хотя и являются, быть может, более опасными в силу самих этих претензий, способных обмануть и ввести в заблуждение наивные или плохо осведомленные умы. Например, имя «Розы-Креста», похоже, обладает особой притягательностью и было принято большим числом организаций, лидеры которых не имеют ни малейшего понятия о том, чем были раньше подлинные розенкрейцеры.

    А что же сказать о группировках с восточными этикетками или о тех, кто претендует на связь с античными традициями, но у кого на самом деле обнаруживаются лишь идеи самые западные и самые современные?

    Среди старых заметок, касающихся некоторых из этих организаций, мы обнаружили одну, которая привлекла наше внимание и которая, по причине одной содержащейся в ней фразы, показалась нам достойной быть воспроизведенной здесь, хотя термины ее неясны и заставляют сомневаться относительно точного смысла того, о чем идет речь. Вот она, в точности воспроизведенная упомянутая заметка, которая относится к обществу, именуемому Order of Chylena, о котором, кстати, у нас нет никаких других сведений.[832] "Этот орден был основан Альбертом Стэлеем в Филадельфии (Пенсильвания) в 1879 году. Его устав имеет заголовок The Standart United States Guide. Орден имеет пять градусов компаньонажа, производных от подлинной степени "Е Pluribus Unum" (девиз Соединенных Штатов). Его штандарт несет на себе слова Evangel и Evangeline, вписанные в шестиконечные звезды. Философия универсальной жизни, похоже, является его основным учением, а элементом его является утерянное слово Храма. Ethiopia, Она — Невеста; Chylena, Он же есть Искупитель. Похоже, это Он говорит о себе "Я Есть", и это действительно так (свидетельство тому — две концентрические окружности). "Вы видите Сердце Иисусово (Сакре-Кер — Sacre-Ceur); его очертания указывают вам, что это воистину "Я",[833] — говорит Chylena".

    На первый взгляд, здесь трудно вообще что-то понять; несколько выражений — масонские, такие, как "пять степеней товарищества" и "утерянное слово Храма"; здесь также есть всем известная шестиконечная звезда Соломона.[834] В этом тексте обнаруживается также стремление придать организации собственно американский характер; но что может означать все остальное? Особенно, что означает последняя фраза, и надо ли видеть здесь признак какой-то подделки Сердца Иисусова, в дополнение к тем, о которых Шарбонно-Лассей говорил ранее в Regnabit?[835]

    Должны признаться, мы не сумели обнаружить до сих пор, ни что означает имя Chylena, ни то, каким образом оно может употребляться для обозначения «Искупителя», ни даже в каком смысле, религиозном или нет, должно пониматься это последнее слово. Кажется, однако, что в той фразе, где речь идет о «Невесте» и «Искупителе», налицо библейский намек, вероятно, вдохновленный Песнью Песней; и довольно странно, что этот самый «Искупитель» показывает нам Сердце Иисусово (есть ли это его собственное сердце?), как если бы он действительно был самим Христом. И все-таки, еще раз — почему именно это имя, Chylena? С другой стороны, можно также спросить себя, к чему здесь имя Евангелины, героини знаменитой поэмы Лонгфелло; но, похоже, оно выбрано как женская форма имени Евангел, с которым стоит лицом к лицу. Есть ли это утверждение «евангелического» духа, в том несколько специфическом смысле, как понимают его протестантские секты, охотно украшающие себя этим определением? Наконец, если имя Эфиопия прилагается к черной расе, что является его самым естественным истолкованием,[836] то из этого, быть может, следовало бы заключить, что более или менее «евангельское» (т. е. протестантское) «искупление» последней является одной из целей, которые ставят себе члены ассоциации. Если бы это было так, девиз "Е Pluribus Unum" логично можно было бы истолковать в смысле попытки сближения, если не слияния, различных рас, образующих население Соединенных Штатов и всегда столь резко разделенных их естественным антагонизмом. Это всего лишь гипотеза, но в ней нет ничего неправдоподобного.

    Если речь идет об организации протестантского толка, то это еще не основание думать, что эмблема Сердца Иисусова в ней непременно извратила свое подлинное значение; в действительности некоторые протестанты относятся к Сердцу Иисусову с подлинным и искренним поклонением.[837] Однако, в данном случае смесь разношерстных идей, о которых свидетельствуют несколько воспроизведенных нами строк, побуждает нас к недоверию; мы спрашиваем себя, чем может быть эта Философия универсальной жизни, центром которой, похоже, является принцип "Я Есть". Наверняка все это могло бы пониматься во вполне нормальном смысле и даже быть увязано с идеей сердца как центра бытия; но, скорее всего, с учетом тенденций современного духа, наиболее полным выражением которого является американская ментальность, последнее будет понято в исключительно индивидуальном (или, если угодно, "индивидуалистическом") и чисто человеческом смысле. Именно к этому мы и хотим привлечь внимание, заканчивая исследование такого рода загадки.

    Современная тенденция, какой мы видим ее утверждающейся в протестантизме, есть прежде всего тенденция к индивидуализму, который открыто заявляет себя в "свободном исследовании", отрицании всякого законченного и традиционного духовного авторитета. Этот же самый индивидуализм, с точки зрения философской, равным образом утверждается в рационализме, который есть отрицание всякой способности познания, высшей по отношению к рассудку, т. е. индивидуальной и сугубо человеческой модальности разума. И этот рационализм, во всех его формах, более или менее прямо вышел из картезианства, о котором, естественно, заставляет нас подумать "Я Есть" ("Я существую"), принимающее мыслящий субъект, и ничего более, за единственную исходную точку всей реальности. Таким образом, на интеллектуальном уровне понимаемый индивидуализм своим почти неизбежным следствием имеет то, что можно было бы назвать «гуманизацией» религии, кончающей вырождением в то, что можно было бы назвать «религиозностью». Т. е., превращением в простое дело чувства, в совокупность смутных и неопределенных стремлений; впрочем, сентиментализм является, так сказать, дополнением рационализма.[838] Уже не говоря о таких концепциях, как теория "религиозного опыта" Уильяма Джеймса, легко найти примеры подобного отклонения, более или менее выраженного в большинстве различных вариантов протестантизма и, конкретнее, англо-саксонского протестантизма, где догмат в некотором роде растворяется и исчезает, не оставляя ничего, кроме того гуманитарного «морализма», более или менее шумные проявления которого являются одной из характерных черт нашей эпохи. От этого «морализма», который является логическим завершением протестантизма, до «морализма» чисто светского и «безрелигиозного» (чтобы не сказать антирелигиозного) всего лишь один шаг, и некоторые совершают его достаточно легко. В конечном счете, это всего лишь различные степени развития одной и той же тенденции.

    С учетом этого не следует удивляться, что он (морализм) иногда пользуется фразеологией и символикой, чье происхождение является чисто религиозным, но которые утратили такой характер и извратили свое первоначальное значение и которые могут легко обмануть тех, кто не осведомлен об этом искажении. Будь такой обман преднамеренным или нет, результат остается одним и тем же. Именно так подделывают образ Сердца Иисусова для олицетворения Сердца Человечества (понимаемого, кстати, в смысле исключительно коллективном и социальном), как это отметил Шарбонно-Лассей в статье, на которую мы ссылались выше, и в которой он цитировал текст, где говорит о "Сердце Марии, символизирующем материнское сердце человеческой Родины, женское сердце, и Сердце Иисусово, символизирующем отцовское Сердце Человечества, мужское сердце. Сердце мужчины, сердце женщины, оба божественны в своем духовном и естественном первоначале".[839]

    Мы не знаем, почему этот текст непреодолимо приходит нам на ум в связи с документом тайного американского общества, о котором только что шла речь; не утверждая этого абсолютно, мы полагаем, что здесь мы сталкиваемся с чем-то в том же роде. Как бы то ни было, это травестирование Сердца Иисусова в Сердце Человечества является, собственно говоря, «натурализмом», который рискует очень быстро выродиться в грубое идолопоклонство; "религия Человечества" в современную эпоху не является исключительной монополией Огюста Конта и некоторых из его позитивистских учеников, за которыми, по крайней мере, следует признать заслугу откровенного выражения того, что другие облекают в двусмысленные формулы. Мы уже отмечали искажения, которым кое-кто в наши дни мимоходом подвергает само слово «религия», прилагая его к вещам чисто человеческим.[840] И это злоупотребление, зачастую бессознательное, не является ли оно результатом совершенно сознательного и преднамеренного, действия, осуществляемого теми, кто бы они ни были, кто, похоже, своей задачей поставил систематическую деформацию западной ментальности еще у истоков современности? Иногда есть искушение в это поверить, особенно при виде повсеместного утверждения, как это имеет место со времени последней войны, разновидности светского и «гражданского» культа, псевдорелигии, в которой отсутствует всякая идея Божественного. В данный момент мы не хотим долее останавливаться на этом, но мы знаем, что не мы одни усматриваем здесь тревожный симптом.

    В заключение скажем, что все это соотносится с одной и той же центральной идеей обожествления человечества, не в том смысле, как позволяет понимать ее христианство, но в смысле замещения Бога человечеством. А если это так, легко понять, что пропагандисты такой идеи пытаются завладеть эмблемой Сердца Иисусова, чтобы сделать из этого обожествления человечества пародию на соединение двух природ, божественной и человеческой, в личности Христа.

    72. Всевидящее око[841]

    Одним из символов, общих для христианства и масонства, является треугольник, в который вписана еврейская Тетраграмма,[842] а иногда только иод, первая буква тетраграммы, которую можно рассматривать здесь как сокращенное выражение[843] последней и которая, кстати, в силу своего изначального значения,[844] также сама по себе образует божественное имя, и даже, в соответствии с некоторыми традициями, самое первое из всех.[845] Иногда также сама иод замещается глазом, повсюду именуемым "Всевидящее око" (The All-Seeing Eye); сходство формы иод и глаза и в самом деле служит основанием для уподобления, которое, впрочем, обладает несколькими значениями. О них, не претендуя полностью исчерпать вопрос, небезынтересно, по меньшей мере, кое-что сообщить здесь.

    Прежде всего, уместно будет заметить, что треугольник, о котором идет речь, всегда занимает центральное положение,[846] и что, кроме того, в масонстве он подчеркнуто помещается между солнцем и луной. Отсюда следует, что глаз, заключенный в этом треугольнике, не должен был изображаться в форме обычного глаза, правого или левого, потому что на самом деле солнце и луна соотносятся соответственно с правым и левым глазом "Универсального Человека" в той мере, в какой последний отождествляется с Макрокосмом.[847] Для того, чтобы символика была вполне точной, этот глаз должен бы являться «лобным», или «центральным», т. е. "третьим глазом", сходство которого с иод еще более поразительно; и действительно, это именно "третий глаз" "видит все" в совершенной единовременности вечного настоящего.[848] В этом отношении в обычных изображениях присутствует неточность, которая вносит в них неоправданную асимметричность и которая, несомненно, обусловлена тем, что изображение "третьего глаза", похоже, является необычным в западной иконографии; но любой, кто хорошо разбирается в этой символике, легко может ее (эту неточность) исправить.

    Правильный треугольник соотносится именно с Первоначалом; но когда он отражением опрокинут в проявленность, то взгляд заключенного в нем глаза кажется как бы направленным "вниз",[849] т. е. от Первоначала (Принципа) к самой проявленности, и, помимо своего общего смысла «вездесущности», он обретает тогда более отчетливо особое значение «Провидения». С другой стороны, если это отражение рассматривается более частным образом, в человеческом существе, то следует отметить, что форма опрокинутого треугольника есть не что иное, как геометрическая схема сердца.[850] Глаз, являющийся его центром, тогда является, собственно, "глазом сердца" (айнуль-кальб исламского эзотеризма) со всеми подразумеваемыми в нем значениями. Кроме того, уместно добавить, что именно посредством этого, согласно другому выражению, сердце «отверсто» (эль-куальбуль-мафтух); такое отверстие, глаз или иод, может символически изображаться как «рана», и мы напомним в этой связи о лучистом сердце из Сен-Дени д'Орк, о котором мы уже говорили ранее[851] и одной из самых примечательных особенностей которого является именно то, что рана — или ее видимое замещение — явным образом имеет форму иод.

    Но это еще не все: в то же самое время, как она — о чем мы только сказали — изображает "глаз мира", буква иод, согласно одному из ее иероглифических значений, олицетворяет также «семя», заключенное в сердце, символически уподобляемом плоду. И, кстати сказать, это равно может пониматься в смысле макрокосмическом и микрокосмическом.[852] В его приложении к человеческому существу это последнее примечание следует соотносить со связями "третьего глаза" и луза,[853] для которого "лобный глаз" и "глаз сердца", в конечном счете, олицетворяют две различные локализации и который является ядром или "зародышем бессмертия".[854]

    Что еще очень значимо в некоторых отношениях, так это то, что арабское выражение айнуль-кхульд являет двойной смысл "глаза бессмертия" и "источника бессмертия"; а это возвращает нас к идее «раны», о которой мы говорили выше, потому что в христианской символике также с "источником бессмертия" соотносится двойной поток крови и воды, истекший из отверстия в сердце Христа.[855] Именно этот "напиток бессмертия", согласно легенде, был собран в Грааль Иосифом Аримафейским; и мы напомним в связи с этим, что сама чаша является символическим эквивалентом сердца,[856] и что так же, как и последнее, она есть один из тех символов, которые традиционно схематически изображаются в форме перевернутого треугольника.

    73. Горчичное зерно[857]

    В связи с символикой еврейской буквы иод, изображенной внутри сердца,[858] мы отмечали, что на лучистом сердце астрономического мраморного изображения в Сен-Дени д'Орк рана имеет форму иод, и это сходство слишком разительно и слишком значимо для того, чтобы не быть преднамеренным. С другой стороны, на эстампе, рисованном и гравированном Калло для диссертации, защищенной в 1625 году, мы видим сердце Христа, заключающее в себе три буквы иод. И будь эта буква, первая в тетраграмматическом Имени, на основе которой созданы все остальные буквы еврейского алфавита, одна, как изображающая Божественное Единство,[859] или будь она повторена трижды, с "тринитарным"[860] значением, она всегда по сути своей есть образ Первоначала (Верховного Принципа). Иод в сердце — это, стало быть, Первоначало, пребывающее в центре, будь то, с точки зрения макро-космической, "Центр Мира", который есть "Святой Дворец" Каббалы,[861] либо, с точки зрения микрокосмической и, по крайней мере, виртуально, центр всякого творения, который символизируется сердцем в различных традиционных доктринах[862] и который является самой внутренней точкой, точкой контакта с Божественным. Согласно Каббале, Шехина, или "Божественное присутствие", которая отождествляется со "Светом Мессии",[863] обитает (shakan) одновременно в скинии, называемой поэтому мишкан, и в сердце верных;[864] и существует очень тесная связь между этой доктриной и значением имени Эммануил, прилагаемого к Мессии и толкуемого как "С нами Бог". Но в этой связи можно развернуть еще и другие соображения, в особенности отталкиваясь от того факта, что иод, наряду со значением «первоначала», имеет также значение «зерна» ("семени"); иод в сердце есть, стало быть, своего рода семя (зародыш), окутанное плодом. Здесь указание на тождество — по крайней мере, в определенном отношении — между символикой сердца и символикой "Мирового Яйца", и посредством этого можно также понять, почему наименование «семя» прилагается к Мессии в различных текстах Библии.[865] В особенности идея семени в сердце должна привлечь здесь наше внимание; она, кстати, заслуживает его тем больше, что находится в прямой связи с глубинным смыслом одной из самых знаменитых евангельских притчей, притчи о горчичном зерне.

    Чтобы хорошо понять эту связь, нужно обратиться, прежде всего, к индуистской доктрине, которая дает сердцу как центру бытия имя "Божественного града" (Брахмапура) и которая, что очень примечательно, описывает этот "Божественный град" в выражениях, тождественных некоторым из тех, что используются в Откровении для описания "Небесного Иерусалима".[866] Божественное Первоначало, поскольку оно пребывает в центре бытия, часто символически обозначается как "Эфир в сердце", как изначальный элемент, от которого происходят все остальные, естественно, понимаемые как олицетворение Первоначала. И этот «Эфир» (Akasha) есть то же самое, что и еврейский Авир (Avir), из тайны которого хлынул свет (Aor), создающий протяженность посредством своего излучения вовне,[867] "осуществляя из пустоты (thohu) нечто и из того, что не было, то что есть,[868] тогда как посредством концентрации, коррелирующей с этим световым расширением, он остается в середине сердца как иод, т. е. "сокрытая точка, ставшая проявленной, один в трех и три в одном".[869] Но сейчас мы сойдем с этой космогонической точки зрения, чтобы предпочесть ей точку зрения отдельного существа, человеческого существа, впрочем, тщательно отмечая, что между этими двумя точками зрения, макрокосмической и микрокосмической, есть аналогическое соответствие, в силу которого всегда возможна транспозиция одной на другую.

    В священных текстах Индии мы обнаруживаем такой текст: "Этот Атман (Божественный дух) в моем сердце меньше, чем зернышко риса, чем зерно ячменя, чем горчичное семя, чем семя проса, чем ядро семени проса; этот мой Атман в моем сердце больше, чем земля, больше, чем воздушное пространство, больше, чем все эти миры".[870]

    Нельзя не поразиться сходству терминов этого отрывка со словами евангельской притчи, на которую мы только что ссылались: "Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастает, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его".[871]

    Против этого само собой напрашивающегося сближения можно привести лишь одно возражение: можно ли действительно уподоблять пребывающему в сердце Атману то, что Евангелие называет "Царствием Небесным" или "Царством Божиим"? Ответ на этот вопрос дает само Евангелие, и это ответ абсолютно утвердительный; в самом деле, фарисеям, которые спрашивали, когда же настанет "Царство Божие", понимая его во внешнем и временном смысле, Христос ответил такими словами: "Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот Царство Божие внутри вас есть" (Regnum Dei intra vos est).[872] Божественное воздействие всегда осуществляется изнутри, вот почему оно не поражает взглядов, всегда неизбежно обращенных к внешнему; вот почему также индуистская доктрина дает Первоначалу имя "внутреннего распорядителя" (autar — yami),[873] поскольку его действие выполняется изнутри наружу, из центра к окружности, от непроявленного к проявленности, таким образом, что его исходная точка ускользает от всяких способностей чувственного порядка или тех, что от него более или менее прямо производны.[874] "Царство Божие" так же, как и "Дом Божий" (Beith-El),[875] естественно, отождествляется с центром, т. е. с тем, что есть самого внутреннего, будь то по отношению к совокупности всех творений, либо же по отношению к каждому из них, взятому отдельно.

    С учетом сказанного можно ясно видеть, что антитеза, содержащаяся в евангельском тексте, образ горчичного зерна, которое "меньше всех семян", но которое становится "больше всех злаков", в точности соответствует двойной, нисходящей и восходящей, последовательности, которая в индуистском тексте равно выражает идею предельной малости и идею предельной великости. Кроме того, в Евангелии есть другие тексты, где горчичное зерно также принимается за олицетворение самого малого. "Если бы вы имели веру в зерно горчичное…".[876] И это не без связи с предыдущим, ибо вера, посредством которой некоторым образом схватываются вещи сверхчувственного порядка, обычно соотносится с сердцем.[877] Но что означает эта оппозиция, согласно которой "Царство Небесное", или "пребывающий в сердце Атман", есть одновременно и самое малое, и самое большое? Ясно, что это должно толковаться в двух различных аспектах; но каковы все же эти аспекты? Чтобы понять это, в конечном счете, достаточно знать, что когда аналогичным образом переходят от низшего к высшему, от внешнего к внутреннему, от материального к духовному, такая аналогия, дабы быть правильно примененной, должна пониматься в обратном значении: так, подобно тому, как образ предмета в зеркале обратен по отношению к самому предмету, то, что является первым или наибольшим на уровне Первоначала, является, по крайней мере, видимым образом, последним или наименьшим на уровне проявленности.[878] На такое значение обратности самым всеобщим образом указывают другие евангельские слова, по крайней мере, в одном из их смыслов: "Будут последние первыми, первые — последними";[879] "ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя — возвысится";[880] "итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном";[881] "кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою";[882] "кто из вас меньше всех, тот будет велик".[883]

    Дабы ограничиться особо занимающим нас здесь случаем, и чтобы сделать явление более понятным, мы можем взять термины сравнения из математики, воспользовавшись двумя, геометрической и арифметической символиками, между которыми в этом отношении есть совершенное согласие. Именно так геометрическая точка ничтожна количественно и не занимает никакого пространства, хотя она есть принцип, посредством которого произведено все пространство, являющееся лишь разворачиванием ее собственных виртуальностей, будучи «осуществлено» лишь ее излучением по "шести направлениям".[884] Равным образом, арифметическая единица является самым малым из чисел, если рассматривать ее как погруженную в их множественность, но она же является самым большим числом изначально (в принципе), потому что она все их заключает в себе виртуально и производит весь их ряд бесконечным повторением себя самой. И точно так же, если вернуться к символике, о которой говорилось вначале, иод является самой малой из всех букв еврейского алфавита, и, однако же, именно от нее производны формы всех остальных букв.[885] С этим двойным аспектом связывается, кстати, и двойной иероглифический смысл иод, как «первоначала» и как «семени», в высшем мире именно первоначало заключает в себе все; в низшем мире во всем заключено семя. Это точки зрения трансцендентности и имманентности, примиренные в едином синтезе всеобщей гармонии.[886] Точка есть одновременно принцип и зародыш протяженностей; единица есть одновременно принцип и зародыш чисел; точно также Божественный Глагол, в зависимости от того, рассматривается ли он как вечно пребывающий в самом себе или делающий себя "Центром Мира",[887] есть одновременно принцип и зародыш (первоначало и семя) всех творений.[888]

    Божественное Первоначало, пребывающее в центре Бытия, в индуистской доктрине изображается как зерно или семя (dhatu), а также как росток (bhija),[889] потому что в некотором роде он лишь виртуально пребывает в творении, покуда «Единение» действительно не осуществилось.[890] С другой стороны, это же самое творение и вся проявленность, к которой оно принадлежит, существуют лишь силой Первоначала, не имеют позитивной реальности иначе, как соучаствуя в его сущности и соразмерно этому участию. Божественный Дух (Атман), будучи единственным Принципом всех вещей, безгранично превосходит всякое существование;[891] вот почему о нем говорится, что он больше каждого из "трех миров": земного, промежуточного и небесного (трех членов Трибхуваны), которые являются различными модальностями универсальной проявленности, а также больше, чем совокупность этих "трех миров", потому что он находится за пределами всякой проявленности, будучи Принципом (Первоначалом) недвижным, вечным, абсолютным и безусловным.[892]

    В притче о горчичном зерне есть еще один момент, который требует объяснения в связи со всем предыдущим;[893] там говорится, что зерно, возрастая, становится деревом; но известно, что дерево во всех традициях является одним из основных символов "Оси Мира".[894] Такое значение абсолютно уместно здесь — зерно есть центр; возникающее из него дерево есть ось, непосредственно исходящая из этого центра, и она простирается сквозь все миры его ветвей с садящимися на них отдохнуть "птицами небесными", которые, как в некоторых индуистских текстах, олицетворяют высшие состояния бытия. Действительно, эта неизменная ось является "божественной опорой" всякого существования; она есть, согласно учению дальневосточных доктрин, направление, по которому осуществляются "Действия Неба", место проявления "Воли Неба".[895] Не здесь ли одна из причин, по которым в Pater ("Отче наш… — Прим. пер.) тотчас же за просьбой: "Да приидет Царствие Твое" (речь идет здесь именно о "Царствии Божием") следует такая: "Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…"), выражение «осевого» соединения всех миров между собой и с Божественным Первоначалом, полного осуществления этой всеобщей (тотальной) гармонии, на которую мы указывали и которая может осуществиться только тогда, когда все творения согласно устремляют свои упования по одному единственному направлению, направлению самой оси?[896]"Да будет все едино, — говорит Христос, — как Ты, Отче, Во Мне и Я в Тебе… да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне, да будут совершены воедино".[897] Именно это совершенное единство является подлинным пришествием "Царствия Небесного", пришедшего изнутри и распространяющегося вовне, в полноте всемирного строения, свершением всякой проявленности и восстановлением целостности "изначального состояния". Это пришествие "Небесного Иерусалима в конце времен":[898] "…се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.[899] И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже…".[900] "И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем; и рабы Его будут служить Ему. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах их.[901] И ночи[902] не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, потому что Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков".[903]

    74. Эфир в сердце[904]

    Коснувшись ранее того, что индуистская доктрина символически именует Эфиром в сердце, мы отметили то, что обозначается таким образом, в действительности является Божественным Первоначалом, пребывающим, по крайней мере виртуально, в центре всякого бытия. Сердце здесь, как, впрочем, во всех традиционных доктринах, действительно рассматривается как олицетворение витального центра существа,[905] и это в самом полном смысле, который можно себе представить, ибо речь не идет о только лишь телесном органе и его физиологической роли, но такое понимание, путем аналогичного переноса, равным образом соотносимо со всеми точками зрения и со всеми областями, на которые распространяются возможности данного существа, например, человеческого, потому что его случай — именно в силу того, что это наш случай — есть, очевидно, тот, который интересует нас самым непосредственным образом. А еще точнее, витальный центр рассматривается как соответствующий самому малому желудочку сердца; ясно, что эта подробность (где мы, кстати, обнаруживаем идею «малости», о которой мы говорили в связи с горчичным зерном) обретает все свое символическое значение, когда его транспонируют за пределы телесной области. Но следует хорошо понимать, что, подобно всякой истинной и подлинной традиционной символике, той, о которой мы говорим, опирается на реальность через действительную связь, существующую между центром, понимаемом в высшем или духовном смысле, и определенной точкой организма, которая является его олицетворением.

    Возвращаясь к "Эфиру в сердце", приведем один из основных текстов, относящихся к этой теме: "В этом месте пребывания Брахмы (т. е. в витальном центре, о котором только что шла речь) находится маленький лотос, жилище, в котором есть маленькая ниша (dahara), занятая Эфиром (Akasha); надо исследовать то, что есть в этом месте, и мы познаем его".[906] То, что подобным образом пребывает в этом центре существа, это не только эфирный элемент, первоначало (принцип) четырех других, чувственно осязаемых элементов (стихий), как могли бы подумать те, кто задержался бы лишь на чисто внешнем смысле, т. е. на том, что соотносится единственно с телесным миром, в котором этот элемент как раз играет роль первоначала. Потому что именно из него, через дифференциацию дополнительных качеств (становящихся по видимости противоположными в своем внешнем проявлении) и через нарушение изначального равновесия, где они пребывали в «неразличимом» состоянии, возникли и развернулись все явления этого мира.[907] Но это только относительное первоначало, как относителен и сам этот мир, будучи лишь частной модальностью универсальной манифестации (проявленности); тем не менее верно, что именно эта роль Эфира, как первого из элементов, делает возможной транспозицию, которую надлежит осуществить. Всякий относительный принцип, уже в силу того, что он тем не менее есть подлинный принцип на своем уровне, является естественным отражением, хотя более или менее удаленным, и как бы отблеском абсолютного и высшего Принципа (Первоначала). И даже именно в качестве «опоры» для такой транспозиции называется здесь Эфир, как на это подчеркнуто указывает конец процитированного нами текста, потому что если бы речь не шла ни о чем другом, кроме того, что буквально и прямо выражают использованные для этого слова, то, очевидно, нечего было бы и исследовать. А то, что надлежит исследовать, это духовная реальность, по аналогии соответствующая Эфиру, которой он является, так сказать, выражением по отношению к чувственно осязаемому миру. Результатом этого исследования является то, что именуется, собственно, "знанием сердца" (harda-vidya), и последнее есть в то же время "знание глубины" (dahara-vidya); равнозначность этих понятий в санскрите выражается тем фактом, что соответствующие слова {harda и dahara) образуются одними и теми же буквами, просто расположенными в различном порядке. Это, иными словами, знание того, что есть самого глубокого и самого сокровенного в бытии.[908]

    Точно так же, как и само наименование Эфира, такие понятия как «лотос» и «ниша», которые мы встречаем здесь, разумеется, также должны пониматься символически; впрочем, как только мы выходим за пределы чувственно осязаемого уровня, более никоим образом не может быть вопроса о локализации в собственном смысле слова, поскольку то, о чем идет речь, более не подчинено условиям пространства. Выражения, относящиеся к пространству, так же, как и ко времени, обретают тогда смысл чистых символов; и, кстати сказать, такая разновидность символики становится естественной и неизбежной, коль скоро возникает необходимость воспользоваться способом выражения, адаптированным к индивидуальному и земному человеческому состоянию, воспользоваться языком, который есть язык существ, актуально живущих в пространстве и времени. Точно так же эти две формы, пространственная и временная, которые в определенном отношении и в некотором смысле дополняют друг друга, находятся во всеобщем и почти непрерывном употреблении, будь то для того, чтобы дать два различных образа одной и той же реальности,[909] которая, однако, в самой себе пребывает по ту сторону пространства и времени. Когда, например, говорится, что разум (ум) пребывает в сердце, само собой разумеется, что речь ни в коей мере не идет о том, чтобы локализовать разум, предписать ему «размеры» и определенное положение в пространстве; это современной и чисто профанической философии, вместе с Декартом, было предназначено поставить противоречивый уже в самих своих терминах вопрос о "местопребывании души" и разместить ее буквально в определенной части мозга. Древние традиционные доктрины достоверно никогда не оставляли места для подобных смешений, а их авторитетные истолкователи всегда в совершенстве знали, чего держаться в символическом истолковании, приводя в соответствие между собой, но без смешения их, различные уровни реальности и строго соблюдая их иерархическое распределение по степеням универсального существования. Кстати сказать, все эти соображения нам кажутся столь очевидными, что мы почти склонны извиняться за свое настойчивое о них напоминание; и если мы допускаем это, то лишь в силу очень хорошего знания о том, что делают ориенталисты, по причине своего незнания самых элементарных сведений из области символики, с доктринами, которые они изучают извне, никогда не стремясь обрести их непосредственное знание, и как они, понимая все в самом грубо материальном смысле, искажают доктрины, являя нам иногда настоящую карикатуру на них. И в силу того также, что мы знаем, позиция этих ориенталистов не является исключительной, но, напротив, она проистекает из ментальности, которая, по крайней мере на Западе, присуща большинству наших современников и которая, по сути, есть не что иное, как сама специфически современная ментальность.

    Лотос обладает символикой, аспекты которой многообразны, и мы уже говорили о некоторых из них по другим поводам;[910] в одном из этих аспектов, в том, с которым соотносится только что процитированный нами текст, им (лотосом) олицетворяются различные, даже второстепенные центры человеческого существа, будь то центры физиологические (нервные узлы, в частности), будь то, в особенности, центры психические (соответствующие тем же самым узлам в силу связи между телесным и тонким состоянием в том сложном целом, которое образует собственно человеческую индивидуальность). Эти центры в индуистской традиции обычно именуются «лотосами» (раdmas или kamalas), и они изображаются с различным число лепестков, которые все равным образом имеют символическое значение точно так же, как и цвета, которые, помимо того, связываются с ними (не говоря о некоторых звуках, которые также сочетают с ними и которые являются мантрами, соотносящимися с различными вибрационными модальностями, в гармонии с особыми способностями, управляемыми, соответственно, центрами, о которых идет речь и которые, в некотором роде, создаются их излучением, изображаемым распускающимися лепестками лотоса;[911] они также именуются «колесами» (чакрами). А это, заметим мимоходом, еще и подтверждает очень тесную связь, на которую мы указывали ранее, как на всеобще распространенную, между символикой колеса и символикой цветов, таких, как лотос или роза.

    Прежде, чем мы пойдем дальше, напрашивается еще и другое замечание, а именно то, что в этом случае, как и во всех других того же рода, было бы самой большой ошибкой полагать, что рассмотрение высших смыслов противоречит допущению буквального смысла, что оно уничтожает или разрушает последний, либо же некоторым образом фальсифицирует его; взаимоналожение множества смыслов, которые вовсе не исключают, а, напротив, гармонизируют и дополняют друг друга, является, как мы уже не раз объясняли, абсолютно универсальной чертой подлинной символики. Если ограничиться рассмотрением телесного мира, то реально это именно Эфир, как первый из чувственно осязаемых элементов, играет здесь центральную роль, которую следует признавать за всем, что является на каком-либо уровне принципом: его состояние целостности и совершенного равновесия может быть изображено изначальной нейтральной точкой, предшествующей всем различиям и всем оппозициям, той, откуда они все исходят, и куда они в конечном счете возвращаются для разрешения, в двойном попеременном движении расширения и концентрации, выдоха и вдоха, диастолы и систолы, из которого и слагаются, по сути, две комплементарные фазы всякого процесса проявления. Кстати, это очень точно выражено в древних космологических концепциях Запада, где четыре дифференцированных элемента (стихии) изображаются расположенными на оконечностях четырех ветвей креста и попарно противоположными друг другу: огонь и вода, воздух и земля, согласно их участию в фундаментальных свойствах, равным образом противостоящих друг другу парами — теплое и холодное, сухое и влажное, в соответствии с аристотелевской теорией.[912] И на некоторых из этих изображений то, что алхимики называли «квинт-эссецией» (quinta esentia), т. е. пятым элементом, который есть не что иное, как Эфир (первый в порядке разворачивания проявленности, но последний в обратном порядке, на уровне поглощения или возвращения к изначальному единству) изображается в центре креста в виде пятилепестковой розы. Эта роза, что совершенно очевидно, в качестве символического цветка напоминает лотос восточных традиций (центр креста соответствует здесь «нише» сердца, применяется ли эта символика с точки зрения макрокосмической или микрокосмической), тогда как, с другой стороны, геометрическая схема, на которой она начертана, есть не что иное, как пентаграмматическая звезда, или пифагорейская пентальфа.[913] Таков частный случай применения символики креста и его центра, полностью соответствующий его общему значению, такому, как мы объяснили его ранее;[914] и в то же время эти соображения, касающиеся Эфира, естественно, должны соотноситься также и с космогонической теорией, которую мы находим в еврейской Каббале, в том, что касается Авира (Avir), и о которой мы напоминали раньше.[915]

    Но в традиционных доктринах физическая теория (в древнем смысле этого слова) никогда не может рассматриваться как самодостаточная; она есть лишь отправная точка, «опора», позволяющая, посредством аналогических соответствий, подняться к познанию высших уровней. Впрочем, таково, как известно, одно из существенных различий между точкой зрения священной, или традиционной, науки и точкой зрения науки профанической такой, какой создают ее современные люди. То, что пребывает в сердце, — это, стало быть, не только Эфир в собственном смысле слова; в той мере, в какой сердце является центром человеческого существа, рассматриваемого в его целостности, а не только в его телесной модальности, то, что находится в этом центре, есть "живая душа" (jivatma), заключающая изначально все возможности, которые разворачиваются в ходе индивидуального существования, как Эфир содержит в принципе все возможности телесной или чувственно осязаемой проявленности. Весьма примечательно, с точки зрения соответствий между восточными и западными традициями, что Данте также говорит о "духе жизни, пребывающем в самой тайной горнице сердца",[916] т. е. именно в этой самой «нише», о которой идет речь в индуистской традиции; и что, может быть, самое примечательное, так это то, что выражение, которое он употребляет здесь, spirito della vita, также является возможно более буквальным переводом санскритского термина джи-ватман (jivatma), хотя очень маловероятно, чтобы он (Данте) каким-либо образом мог об этом термине знать.

    Это не все: то, что соотносится с "живой душой" как пребывающей в сердце, затрагивает — непосредственно, по крайней мере, — лишь промежуточную область, составляющую то, что можно было бы назвать собственно психическим уровнем (в первичном смысле греческого слова психэ), и не выходит за пределы рассмотрения человеческой индивидуальности как таковой. Стало быть, отсюда следует еще подняться к высшему смыслу, который есть смысл чисто духовный или метафизический. И вряд ли есть необходимость отмечать, что взаимоналожение этих трех смыслов точно соответствует иерархии "трех миров". Таким образом, то, что пребывает в сердце, с первичной точки зрения, есть эфирный элемент, но и не только это; с точки зрения второй — это "живая душа", но также не только это, ибо то, что олицетворяется сердцем, есть, по существу, точка контакта индивида с универсумом или, иными словами, человеческого с Божественным, точка контакта, которая, естественно, отождествляется с самим центром индивидуальности. Следовательно, сюда нужно ввести третью точку зрения, которую можно назвать «надындивидуальной», потому что, выражая отношения человеческого существа с Первоначалом, она тем самым преодолевает пределы индивидуальной обусловленности. И, наконец, это именно с такой точки зрения говорится, что пребывающее в сердце есть сам Брахман, Божественное Первоначало, из которого проистекает, от которого полностью зависит всякое существование и которое изнутри проникает, поддерживает и освещает все сущее. Эфир также, в телесном мире, может рассматриваться как всесозидающий и всепроникающий, и вот почему все священные тексты Индии и канонические (auforises) комментарии к ним изображают его как символ Брахмана;[917] то, что обозначается как "Эфир в сердце", в более высоком смысле есть, стало быть, Брахман, и, следовательно, "сердечное знание", когда оно достигает своей самой глубокой степени, поистине отождествляется с "божественным знанием" (Brahma-vidya).[918]

    Божественное Первоначало, впрочем, рассматривается как также пребывающее в центре всякого бытия, и это соответствует тому, что сказано апостолом Иоанном, когда он говорит о "Свете истинном, который просвещает всякого человека, приходящего в мир", но это "божественное присутствие", уподобляемое еврейской Шехине, может быть лишь виртуальным в том смысле, что человек может не иметь его актуального сознания; оно становится полностью действительным для этого существа только тогда, когда существо это осознало его и его «осуществили» посредством «Единения» ("Union"), понимаемого в смысле санскритской Йоги. Тогда этот человек знает, самым реальным и самым непосредственным из всех способов знания, что "пребывающий в сердце Атман" — есть не просто дживатман, индивидуальная и человеческая душа, но что это также абсолютный и безусловный Атман, универсальный и божественный Дух, и что и тот, и другой находятся в нерасторжимом и неизреченном контакте, ибо в действительности они суть одно, как, по словам Христа, "Мой отец и Я едины". Тот, кто действительно поднялся до такого знания, воистину достиг центра, и не только своего собственного центра, но также — именно в силу этого — центра всего сущего; он осуществил соединение своего сердца с "Духовным Солнцем", которое является подлинным "Сердцем Мира". Рассматриваемое подобным образом сердце есть, согласно учению индуистской традиции, "Божественный град" (Brahma-рига); и последний описывается, как мы уже указывали ранее, в понятиях, сходных с теми, которые в Откровении относятся к "Небесному Иерусалиму", а он также является одним из олицетворений "Сердца Мира".

    75. Божественный град[919]

    Мы уже говорили по различным поводам о символике "Божественного града" (Брахма-пуры в индуистской традиции);[920] известно, что так именуется собственно центр бытия, называемый сердцем, которое, кстати, действительно соответствует ему (центру) в телесном организме, и что этот центр — есть место пребывания Пуруши, отождествляемого с Божественным Первоначалом (Брахманом) постольку, поскольку он является "внутренним распорядителем" (antar-yami), который управляет всей совокупностью способностей данного существа посредством «бездеятельного» действия, являющегося непосредственным следствием одного его присутствия. Имя Пуруша по этой причине толкуется как означающее пуришайя (purishaya), т. е. тот, кто пребывает или покоится (shaya) в творении, как в городе (pura); такое истолкование, очевидно, основывается на Нирукте, но А. Кумарасвами отметил, что, хотя дело не обстоит так в большинстве случаев, оно может представлять в то же время настоящее этимологическое отклонение,[921] и этот пункт, в силу всех сближений, которым он открывает путь, заслуживает, чтобы мы остановились на нем более подробно.

    Прежде всего, следует отметить, что греческое слово полис (polis) и латинское цивитас (civitas), обозначающие город, своими корнями, соответственно, соотносятся с двумя элементами, из которых образовано слово puru-sha, хотя, в силу некоторых фонетических изменений при переходе от одного языка к другому, это может остаться не замеченным с первого взгляда. В самом деле, санскритский корень pri или pur в европейских языках превращается в ple или pel,[922] так что pura и polis строго эквивалентны; с точки зрения качества, этот корень выражает идею полноты (санскритское puru и purna, греческое pleos, латинское plenus, английское full), а с точки зрения количественной — идею множества (греческое polus, латинское plus, немецкое viel). Как совершенно очевидно, город существует лишь благодаря собиранию множества живущих в нем и образующих его "население"[923] индивидов (слово populus равным образом имеет то же происхождение), и это могло бы оправдывать употребление для обозначения его терминов, о которых идет речь. Однако, это лишь самый внешний аспект, и когда хотят проникнуть в суть вещей, гораздо важнее рассмотреть идею полноты. Но в этой связи известно, что полное и пустое, рассматриваемые как корреляты, являются одним из традиционных символических олицетворений комплементарности активного и пассивного принципов; в данном случае можно говорить, что Пуруша наполняет своим присутствием "Божественный град" во всей его протяженности и во всех его зависимостях, т. е. целостность бытия, которое без этого присутствия было бы всего лишь пустым «полем» (kshetra), или, иными словами, чисто потенциальностью, лишенной всякого актуализованного существования. Именно Пуруша, согласно текстам «Упанишады», освещает "это все" (sarvam idam) своим излучением, образом своей «бездейственной» деятельности, посредством которой осуществляется всякая проявленность, согласно самой «мере», которая определяется действительной протяженностью этого излучения[924] точно так же, как в апокалиптической символике христианской традиции "Небесный Иерусалим" весь целиком освещается светом Агнца, который покоится в его центре "словно закланный", стало быть, в состоянии "недеяния".[925] Мы можем еще добавить в этой связи, что заклание Агнца "от начала мира" в действительности есть то же самое, что ведическое жертвоприношение Пуруши, по видимости расчленяющего себя у истоков проявления, чтобы присутствовать одновременно во всех существах и во всех мирах,[926] так что будучи по существу единым и изначально заключающим все в самом своем единстве, внешне он предстает как множественный. А это, в свой черед, точно соответствует двум идеям, полноты и множественности, о которых только что была речь; и вот почему также говорится, что "в мире есть два Пуруши: один разрушимый и другой неразрушимый, первый распределен между всеми существами, второй незыблем".[927]

    С другой стороны, латинское civitas производно от корня kei, который в западных языках равнозначен санскритскому корню shi (откуда shaya); его первоначальное значение — отдых, покой (греческое keisthai, возлежать); значение резиденции, или постоянного жилища, а таковы смыслы города, является, в конечном счете, непосредственным следствием первого. Пуруша, покоящийся в "Божественном граде", может быть назван его единственным гражданином" (civis),[928] потому что множество обитателей, которые населяют его, воистину существует лишь через него, будучи целиком создано его собственным светом и одушевлено его собственным дыханием (prana). Впрочем, световой луч и жизненное дыхание здесь не что иное, как два аспекта сутратмы. Если "Божественный град" (или "Царство Божие", которое "внутри нас", согласно евангельским словам) рассматривать в его самом строгом значении, исключительно как самый центр бытия, то само собой разумеется, что реально там пребывает один лишь Пуруша; но распространение этого понятия на все творение, со всеми его свойствами и составляющими его элементами, равным образом законно по причинам, которые мы только что объяснили, и ничего не меняет здесь, потому что все это целиком зависит от Пуруши и обязано ему даже самым своим существованием. Жизненные функции и способности живого существа часто сравнивают, в их отношениях к Пуруше, с подданными и слугами царя, и среди них существует иерархия, сравнимая с иерархией различных каст в человеческом обществе.[929] Дворец, в котором пребывает царь и откуда он правит всем, является центром или сердцем города,[930] его основной частью, в которой все остальное есть, в некотором роде, всего лишь продолжения или «расширения» (такой смысл также содержится в корне kei). Но, разумеется, подданные никогда не пребывают в состоянии абсолютной зависимости подобной той, о которой идет речь, потому что, а функция царя есть единственная в городе, хотя ситуация «правителя» существенно иная, нежели ситуация "управляемых",[931] сам царь есть однако же человеческое существо, как и его подданные, а не принцип другого порядка.

    Еще один образ, и более точный, дается нам игрой марионеток, потому что последние одушевляются лишь волей человека, который приводит их в движение по своему произволу (а нить, посредством которой он заставляет их двигаться, естественно, является еще одним символом сутратмы); в этой связи мы обнаруживаем особо поразительный «миф» в Катха-Сарит-Сагара (Katha-Sarit-Sagara).[932] Речь идет там о городе, целиком населенном деревянными автоматами, которые во всем ведут себя как живые существа, за исключением того, что они лишены дара речи; в центре находится дворец, где пребывает человек, являющийся "единственным сознанием" (ekakam chetanam) города и причиной всех движений этих автоматов, которые он сам и создал. И здесь уместно заметить, что этот человек именуется плотником, а это уподобляет его Вишвакарману, т. е. Божественному Принципу, поскольку последний созидает Вселенную и управляет ею.[933] Это последнее примечание побуждает нас уточнить, что символика "Божественного Града" доступна применению как «макрокосмическому», так и «микрокосмическому», хотя исключительно последнее мы рассматривали во всем предыдущем изложении, можно было бы даже говорить о нескольких «макрокосмических» применениях на различных уровнях, в зависимости от того, идет ли речь об отдельном мире, т. е. об определенном состоянии существования (и именно к этому случаю относится собственно символика "Небесного Иерусалима", о которой мы напоминали выше) или обо всей совокупности универсальной проявленности. Во всех случаях, рассматривается ли центр одного мира или центр всех миров, в этом центре находится Божественный Принцип (Пуруша, пребывающий на солнце, который есть Spiritus Mundi западных традиций); он играет для всего, что проявлено в соответствующей области, ту же роль "внутреннего правителя", которую Пуруша, пребывающий в сердце каждого существа, играет для всего, что заключено в возможностях этого существа. Тогда, дабы применить это ко множеству проявленных существ, остается лишь осуществить перенос без каких-либо модификаций того, что в случае применения «микрокосмического» говорится о различных свойствах отдельного существа. Впрочем, символика солнца как "Сердца Мира"[934] объясняет, почему сутратма, связующая каждое существо с центральным Пурушей, олицетворяется тогда "солнечным лучом", именуемым сушумна.[935] Различные изображения сутратмы показывают также, что видимое расчленение Пуруши на уровне «макрокосмическом», так же как и на уровне «микрокосмическом» должно рассматриваться не как фрагментация, противоречащая его сущностному единству, но как «распространение», сравнимое с распространением лучей, исходящих из центра. И в то же время, поскольку сутратма уподобляется нити (sutra) уже самим своим именем, эта символика находится в тесной связи также и с символикой ткачества.[936]

    Нам остается вкратце указать на еще один момент, а именно: для того, чтобы быть законными и приемлемыми с традиционной точки зрения, т. е. для того, чтобы, в конечном счете, быть поистине «нормальными», строение и организация всякого города или человеческого общества должны стремиться сколь возможно полно брать за образец "Божественный Град". Мы говорим "сколь возможно полно", потому что, по крайней мере, в нынешних условиях нашего мира подражание этой модели (которая есть, собственно, "архетип") всегда будет вынужденно несовершенным, как это показывает сказанное нами выше по поводу сравнения Пуруши с царем; но, как бы то ни было, лишь в той мере, в какой будет осуществлено это подражание, строго говоря, будет и право говорить о «цивилизации». Достаточно сказано и о том, что все, именуемое так в современном мире, все, притязающее даже быть «цивилизацией» по преимуществу, есть только карикатура на нее, а часто даже и ее противоположность во многих отношениях. Антитрадиционная цивилизация, подобная этой, в действительности не только не заслуживает такого имени, но она есть даже, по всей строгости, противоположность подлинной цивилизации.


    Примечания:



    7

    Опубл. в Reg., дек. 1925.



    8

    Мы могли бы напомнить также о герметическом атаноре, колбе, в которой совершается "Великое Делание", само название которого, по мнению некоторых, производно от греческого атанатос, «бессмертный»; постоянно поддерживаемый в ней невидимый огонь соответствует жизненному теплу, которое обретается в сердце. Мы могли бы провести аналогию и с другим очень распространенным символом, символом яйца, который обозначает воскресение и бессмертие и к которому нам, быть может, еще представится случай вернуться. Отметим, с другой стороны, что чаша Таро (происхождение которой весьма таинственно) была заменена сердцем в объемных игральных картах, а это еще раз указывает на равнозначность двух символов.



    9

    Опубл. в V.I. ('журнал Le Voile d'Isis), февр. — март 1934.



    79

    Опубл. в V.I., авг. — сент. 1929.



    80

    См. наши статьи Сердце Мира в еврейской Каббале и Святая Земля и Сердце Мира, в Reg., июль-август и сент. — окт. 1926.



    81

    Стоит заметить, что употребляемые здесь выражения наводят на мысль о часто отмечаемом сходстве между строительством Храма, рассматриваемым в его идеальном значении, и "Великим Деланием" герметистов.



    82

    Каббала, т. 1, стр. 509.



    83

    Каббала, т. II, стр. 116.



    84

    Там же, т. 1, стр. 501.



    85

    См. гл. Громовые камни.



    86

    Кеми по-египетски означает "черная земля", и такое название также встречается у других народов; от этого имени произошло слово алхимия (al в арабском языке всего лишь артикль), первоначально обозначавшее герметическую науку, то есть жреческую науку Египта.



    87

    Изида и Озирис, 33; пер. Марио Менье, стр. 116.



    88

    Там же, 32, стр. 112. В Индии же, напротив, именно Юг обозначался как "правая сторона" (дакшина); однако, вопреки видимости, это, по сути, то же самое, так как речь идет здесь о той стороне, которую имеют справа от себя, обращаясь лицом к Востоку, и легко представить себе левую сторону мира простирающейся справа от созерцающего Восток и наоборот. Так, как это имеет место для двух людей, обращенных лицом друг к другу.



    89

    Изида и Озирис, 10, стр. 49. Легко заметить, что этот символ, с тем значением, которое придается ему здесь, может быть сближен с символом феникса.



    90

    Этот источник идентичен также "источнику знания", на который нам уже случалось ссылаться.



    91

    Вот почему "источник знания" — есть в то же время "источник молодости" (fons juventis), потому что пьющий из него освобождается от пут времени; источник этот располагается у подножия "Древа Жизни" (см. наше исследование Тайный язык Данте и "Адепты Любви" в V.I., февр. 1929), а его воды явно тождественны "эликсиру долголетия" герметистов (идея «долголетия» имеет здесь то же значение, что и в восточных традициях) или "напитку бессмертия", о котором, под разными именами, речь идет повсюду.



    92

    См. нашу статью Тройная друидическая ограда; мы отличаем там имение связь этого изображения в обеих формах: круглой и квадратной, с символикой "Земного Рая" и "Небесного Иерусалима".



    93

    Критский лабиринт был дворцом Миноса, имя которого идентично имени Manu, изначального (примордиального) законодателя. С другой стороны, можно, на основании сказанного здесь, понять, почему про хождение лабиринта, начертанного на плитах пола некоторых церквей, средние века считалось замещающим паломничество в Святую Землю для тех, кто не мог совершить его. Нужно напомнить также, что паломничество было одним из олицетворений посвящения, так что "паломничество в Святую Землю" в смысле эзотерическом есть то же самое что и "поиски утерянного слова" или "поиски Святого Грааля".



    792

    Опубл. в Е.Т., июнь-июль 1946.



    793

    Мраморная плита с астрономическими изображениями из Сен-Дени д'Орк, в Reg., февр. 1924 (Христианский Бестиарий).



    794

    На том же самом изображении есть также и другие детали, представляющие большой интерес с символической точки зрения. Так, сердце несет на себе рану или, по меньшей мере, то, что внешне сходно с раной, имеющей форму еврейской буквы иод. А это одновременно соотносится и с "Глазом Сердца", и с аватарическим «семечком», пребывающим в «центре», понимается ли последний в смысле макрокосмическом (как в данном случае) или микрокосмическом (см. Заметки о посвящении, гл. XLVIII).



    795

    Песнь Солнца, в пер. Марио Мёнье.



    796

    Совершенно ясно (несколько дальше мы еще вернемся к этому), что речь идет здесь о чистом разуме, в универсальном смысле, а не о рассудке, который является всего лишь простым отражением первого на индивидуальном уровне и который соотносится с мозгом. Тогда последний, в человеческом существе, является по отношению к сердцу аналогом того, чем является луна по отношению к солнцу в мироздании.



    797

    Это выражение, "Сердце Неба", в приложении к солнцу, встречается также в древних традициях Центральной Америки.



    798

    Сон Сципиона, I, 20.



    799

    О лике, видимом на диске Луны, 15, 4. — Этот текст, как и предыдущий, приводится как примечание переводчика к отрывку из Прокла, воспроизведенному нами.



    800

    Аристотель уподобляет органическую жизнь теплу, в чем он согласен со всеми восточными доктринами; сам Декарт помещает в сердце "огонь без света", являющийся для него, однако, лишь принципом исключительно «механической» физиологической теории, каковой является и вся его физика, что, разумеется, не имеет ничего общего с традиционной точкой зрения древних.



    801

    Примечательно в этой связи, что, в частности, в христианской символике самые древние изображения, такие, как Сердце Иисусово, все принадлежат к типу лучистого сердца, тогда как в тех, что не восходят глубже XVII века, постоянно встречается пылающее сердце, да и то довольно редко; здесь перед нами достаточно многозначительный пример влияния, оказываемого современными концепциями даже на область религии.



    802

    Именно эта интеллектуальная интуиция, собственно, и символизируется "глазом сердца".



    803

    См. сказанное нами в других местах о рационалистическом смысле, приданном «просвещению» в XVIII веке, именно в Германии, и о сходном значении имени баварских иллюминатов (Заметки о посвящении, гл. XII).



    804

    Именно так Паскаль, современник зарождения рационализма в собственном смысле слова, уже понимает «сердце» исключительно в смысле «чувства».



    805

    Речь идет здесь, естественно, об органической жизни, в самом ее буквальном, а не высшем смысле, в котором «жизнь», напротив, соотносится со светом, как это можно видеть как раз в начале Евангелия от Иоанна (см. Заметки о посвящении, гл. XLVII).



    806

    У современных людей, впрочем, сердце довольно расхожим образом принимается за олицетворение любви, не только в религиозном смысле, но также и в смысле собственно человеческом. Такое олицетворение было в особом ходу в XVIII веке.



    807

    Вот почему древние изображали любовь слепой.



    808

    Известно, что главной основой этих традиций было Евангелие от Иоанна. "Бог есть Любовь", — говорит апостол Иоанн, что, конечно, не может быть понято без транспозиции, о которой идет речь. И военный клич тамплиеров был таков: "Да здравствует Бог Святая Любовь".



    809

    Опубл. в Е.Т., янв. 1927.



    810

    См. гл. Сердце Иисусово и легенда о Святом Граале.



    811

    См. гл. Идея Центра в древних традициях.



    812

    См. Сердце Мира в еврейской Каббале.



    813

    См. О цеховых, знаках и их изначальном смысле.



    814

    См. Идея Центра в древних традициях.



    815

    См. Райские Древеса, в Reg., март 1926, стр. 295.



    816

    См. гл. Сердце лучистое и сердце пылающее.



    817

    См. Райские Древеса. Некоторые сравнения, которые можно провести между библейской и апокалиптической символикой, с одной стороны, и символикой индуистской, с другой, позволяют четко заключить, что сущностью "Древа Жизни" является, собственно, «Неделимое» (на санскрите Адити). Но это увело бы нас слишком далеко.



    818

    Можно вспомнить здесь присловье схоластиков: "Esse et unum convertuntur".



    819

    См. гл. Сердце лучистое и сердце пылающее.



    820

    Впрочем, нужно заметить, что в некотором отношении каждый из двух членов в свой черед может поляризоваться на начало активное и пассивное, откуда изображения солнца и луны в качестве андрогинов. Так, Янус, в одном из своих аспектов, есть Лунус — Луна, как мы уже отмечали ранее. Можно понять, посредством аналогичных рассуждений, что центробежная и центростремительная силы, с определенной точки зрения, соотносятся, соответственно, с мозгом и сердцем. И что с другой точки зрения, они обе находятся в сердце, как соответствующие двум взаимодополняющим фазам его главной функции.



    821

    Это можно было бы обобщить: «рецептивность» повсюду и всегда отличает пассивный принцип, так что больше нет полной эквивалентности между ним и активным принципом, хотя в некотором смысле они необходимы друг другу, будучи один активным, а другой пассивным только в силу их взаимосвязи.



    822

    "…гадательно, как бы сквозь тусклое стекло" — 1-е Кор., 13, 12. — Прим. пер.



    823

    Отсюда также наименование месяца (латинское mensis, английское month, немецкое monat), который есть, собственно, лунный месяц. Равным образом, с тем же самым корнем связываются идея меры (латинское mensura) и идея деления или раздела; но это также увело бы нас слишком далеко.



    824

    Память тоже обозначается сходными словами (греческое mnesis, mnemosune); в действительности, и она также есть лишь «отражающая» способность, а луна, в определенном аспекте своей символики, считается «олицетворением» космической памяти.



    825

    Отсюда равным образом происходит имя Минерва (или Менерва) у Этрусков и Латинян; следует заметить, что Афина греков, тождественная ей, вышла из мозга Зевса и что эмблемой ее является сова, которая, в силу своей природы ночной птицы, соотносится еще и с лунной символикой; в этом отношении сова противоположна орлу, который, будучи способен прямо смотреть на солнце, часто олицетворяет интуитивный разум, или непосредственное созерцание умопостигаемого света.



    826

    Уточним, что этим выражением мы обозначаем тех, кто олицетворяет современную ментальность — такой, какой мы не раз имели случай ее определить (см., в частности, наше сообщение в июньском номере за 1926 год); уже сама точка зрения современной философии и ее особый способ ставить вопросы несовместимы с подлинной метафизикой.



    827

    Фома Аквинский отмечает, однако, что разум может ошибаться в перцепции своего собственного предмета; но эта ошибка происходит лишь per accidens по причине вторжения положений дискурсивного порядка; и стало быть, речь идет здесь не о чистом разуме. Кстати сказать, хорошо известно, что безупречность отличает лишь само схватывание интуитивных истин, а не их формулирование или их перевод в дискурсивную модальность.



    828

    Derniers Analytiques.



    829

    Обычно словом «avoirs» передают греческое слово exis, которое почти не переводимо на французский язык и которое более точно соответствует латинскому habitus, обозначающему одновременно природные свойства, расположение, состояние, способ быть.



    830

    Напомним также определения св. Фомы Аквинского: "Ratio discursum quemdam designat, quo ex uno in aliud cognoscendum anima humana pervenit; intellectus vero simplicem et absolutam cognitionem (sine aliquo motu vel discureu, statiam in prima et subita acceptione) designare videtur". (De veritate, q. XV, a. I).



    831

    Опубл. в Reg., март 1927.



    832

    Это перевод заметки, извлеченной из брошюры, озаглавленной Arcane Associations, которая была издана в Societas Rosicruciana Америки (Манчестер, N.H. 1905).



    833

    Английский текст гласит: "You see this Sacred Heart; the outline shows you that «I».



    834

    См. Хризма и Сердце в старинных цеховых гербах.



    835

    См. Кощунственные представления о Сердце Иисусовом, авг. — сент. 1924.



    836

    Слова "Nigra sum, sed formosa" ("Черна я, но прекрасна") Песни Песней могли бы, возможно, быть основанием того, что это наименование отнесено к «Невесте».



    837

    Мы уже упоминали Капеллана Кромвеля, Томаса Гудвина, посвятившего книгу поклонению Сердцу Иисусову (Хризма и Сердце в старинных цеховых гербах, в Reg., нояб. 1925, стр. 402, сноска 1).



    838

    См. гл. Сердце лучистое и сердце пылающее.



    839

    Цитата из Эхо незримого (1917), в работе Кощунственные представления о Сердце Иисусовом, в Reg., авг-сент. 1924, стр. 192–193.



    840

    См. гл. Реформа современного сознания.



    841

    Опубл. в Е.Т., апр. — май 1948.



    842

    В масонстве этот треугольник часто обозначается именем дельта, потому что именуемая так греческая буква действительно имеет треугольную форму; но мы не думаем, что в этом следует усматривать какое-либо указание на происхождение символа, о котором идет речь. Впрочем, ясно, что значение последнего соотносится исключительно с тернером, тогда как греческая дельта, несмотря на свою форму, соотносится с 4 как по своему алфавитному порядку, так и по числовому значению.



    843

    В еврейском языке тетраграмма также иногда сокращенно изображается тремя иод, имеющими явную связь с самим треугольником; когда они расположены в форме треугольника, они четко соотносятся с тремя масонскими и компаньонажными степенями.



    844

    Иод рассматривается как первичный элемент, на основе которого формируются все буквы еврейского алфавита.



    845

    См. по этому вопросу работу Великая Триада, гл. XXV.



    846

    В христианских церквах, где он присутствует, этот треугольник обычно размещается над алтарем; и, кстати сказать, поскольку последний увенчан крестом, в совокупности этот крест и треугольник весьма любопытным образом являют алхимический символ серы.



    847

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. XII. — В этой связи и, конкретнее, в связи с масонской символикой уместно заметить, что глаза являются именно «светами», освещающими микрокосм.



    848

    С точки зрения "тройственного времени", луна и левый глаз соответствуют прошлому, солнце и правый глаз — будущему, а третий глаз — настоящему, т. е. неделимому «мгновению», которое, находясь между прошлым и будущим, является отблеском вечности во времени.



    849

    Можно сблизить это со значением имени Авалокитешвара, обычно толкуемого как "Господь, который смотрит вниз".



    850

    По-арабски сердце именуется кальб, а опрокинутое — маклюб, словом, производным от того же корня.



    851

    См. гл. Сердце лучистое и сердце пылающее.



    852

    См. Заметки о посвящении, гл. XLVIII. — С точки зрения макрокосмической, уподобление, о котором идет речь, равнозначно отождествлению сердца с "Мировым Яйцом"; в индуистской традиции зародыш, заключенный в последнем, есть Хираньягарбха.



    853

    См. Царь Мира, гл. VII.



    854

    По поводу символов, имеющих отношение к лузу, отметим, что форма мандорлы ("миндалины", что также является значением слова "луз") или vesica piscis средневековья (см. Великая Триада, гл. II) также напоминает форму "третьего глаза"; изображение Христа в Славе внутри него оказывается идентичным "Пуруше в оке" индуистской традиции. Выражение инсануль-айн, употребляемое в арабском языке для обозначения зрачка глаза, равным образом соотносится с той же символикой.



    855

    Кровь и вода здесь взаимодополняющи; можно было бы сказать, пользуясь языком дальневосточной традиции, что кровь, соответственно, есть ян, а вода — инь (относительно огненной природы крови см. Человек и его становление согласно Веданте, гл. XIII).



    856

    Кроме того, легенда об изумруде, выпавшем изо лба Люцифера, также устанавливает прямую связь Грааля с "третьим глазом" (см. Царь Мира, гл. V). — О "камне, упавшем с небес", равным образом, см. гл. Lapsit exillis.



    857

    Опубл. в Е.Т., янв. — февр. 1949. — Эта статья, которая была написана ранее для журнала Regnabit (Reg), но не появилась там, поскольку враждебность некоторых «неосхоластических» кругов вынудила нас прервать наше сотрудничество, сегодня публикуется в более конкретной «перспективе» христианской традиции, с намерением показать совершенное согласие последней с другими формами универсальной традиции. Статья эта дополняет некоторые сведения, уже сообщенные нами по тому же вопросу в работе Человек и его становление согласно Веданте, гл. III. Мы привнесли в уже сказанное немного модификаций, дабы уточнить некоторые моменты, и в особенности, чтобы добавить отсылки к различным нашим трудам там, где это представлялось нам могущим быть полезным читателю.



    858

    См. гл. Всевидящее око.



    859

    См. Великая Триада.



    860

    Это значение наверняка присутствует, по меньшей мере тогда, когда изображение трех иод принадлежит христианским авторам, как в случае только что упомянутого нами эстампа; более общим образом (ибо не следует забывать, что три иод встречаются также как сокращенная форма тетраграммы в самом иудаизме) она находится в связи с универсальной символикой треугольника, на собственную связь которой с сердцем мы также указывали.



    861

    См. Символика Креста, гл. IV.



    862

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. III.



    863

    См. Царь Мира, гл. III.



    864

    См. Символика Креста, гл. VII. — Пребывание Эс-Сакины (Шехины) в сердце верных равным образом утверждается исламской традицией.



    865

    Исайя, 4, 2 (в русском тексте "отрасль Господа" — Прим. пер.); Иеремия, 23: 5; Захария, 3: 8 и 6: 12 — См. Заметки о посвящении, гл. XLVII и XLVIII, а также наше уже упомянутое исследование Всевидящее око.



    866

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. III.



    867

    См. Царство количества и знамения времени, гл. III.



    868

    Это Fiat Lux (Ехи Aop) ("Да будет свет" — пер.) Книги Бытия, первое утверждение Слова в деле творения; начальная вибрация, которая открывает путь разворачиванию возможностей, заключенных потенциально, в состоянии "безвидном и пустом" (тоху ва-боху), в изначальном хаосе (см. Заметки о посвящении, гл. XLVI).



    869

    См. Символика Креста, гл. IV.



    870

    Чхандогъя Упанишада, 3, 14, 3 — Цит. по: Древнеиндийская философия, М., 1971, стр. 90–91 — Прим. пер.



    871

    Мтф., 13, 31; Мрк., 4, 30–32; Лк., 13, 18–19.



    872

    Лк., 17,21 —Напомним в этой связи следующий даосский текст (уже процитированный нами более полно в Человек и его становление согласно Веданте, гл. X): "Не спрашивайте, пребывает ли Первоначало в том или в этом. Оно во всех существах. Вот почему его называют великим, высшим, целостным, универсальным, всеобщим… Оно во всех существах как естественное завершение (центральная точка или "неизменная средина"), но оно не тождественно этим существам, не будучи ни диверсифицированным (во множестве), ни ограниченным" (Чжуан-цзы, гл. XXII).



    873

    "В центре всех вещей и выше всех созидающее действие Высшего Первоначала" (Чжуан-цзы, гл. IX.).



    874

    "Распорядительное" действие, которое заставляет мироздание возникнуть из хаоса (известно, что космос по-гречески означает одновременно и «порядок», и "мироздание"), по сути, отождествляется с изначальной вибрацией, о которой мы говорили выше.



    875

    См. Царь Мира, гл. IX.



    876

    Лк., 17, 6.



    877

    Можно было бы найти здесь и более конкретную связь с символикой "глаза сердца".



    878

    См. Человек и его становление согласно Веданте гл. III.



    879

    Мтф., 20, 16; там же, 19, 30; Мрк., 10. 31.



    880

    Лк., 18, 14.



    881

    Мтф., 18, 4.



    882

    Мрк., 9, 34.



    883

    Лк., 9, 8.



    884

    О соотношении точки и протяженности см. Символика Креста, гл. XVI.



    885

    Отсюда слова: "Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота (т. е. ни одна иод — Р. Генон) или ни одна черта (часть буквы, элементарная форма, отождествляемая с иод — Р. Генон) не прейдет из закона, пока не исполнится все". — Мтф., 5, 8.



    886

    Сущностное тождество двух аспектов олицетворяется также численной эквивалентностью имен Эль-Элион, "Всевышний Бог", и Эммануил, "Бог в нас" (см. Царь Мира, гл. VI.



    887

    В индуистской традиции первый из этих двух аспектов Глагола есть Свайамбху, а второй — Хираньягарбха.



    888

    С другой точки зрения, такой же метод рассмотрения обратного значения можно применить и в отношении двух взаимодополняющих фаз универсальной проявленности; разворачивания и свертывания, выдоха и вдоха, расширения и сосредоточения, «растворения» и «осаждения» (См. Великая Триада, гл. VI.



    889

    Следует отметить в этой связи родство латинских слов gramen, зерно, и germen, росток. На санскрите слово дхату служит также для обозначения словесного корня как «семени», развитие которого приводит к рождению всего языка как целого (См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. XI).



    890

    Мы говорим «виртуально», а не «потенциально», потому что не может быть ничего потенциального на уровне божественном; лишь со стороны индивидуального бытия и по отношению к нему можно было бы говорить здесь о потенциальности. Худшая потенциальность — это абсолютная недифференцированность "первичной материи" в аристотелевском смысле, идентичная без видности изначального хаоса.



    891

    Мы берем слово «существование» в его строго этимологическом значении: exister — (франц. «существовать» — Прим. пер.) — это ex-stare, почерпать свое бытие из чего-то иного, помимо себя самого, быть зависимым от высшего принципа, так понимаемо существование это, стало быть, бытие случайное, относительное, обусловленное, способ быть того, кто в самом себе не имеет своей достаточной причины.



    892

    "Три мира" не упоминаются в притче о горчичном зерне, но они олицетворяются тремя мерами муки в непосредственно следующей за ней притче о закваске (Мтф., 13, 33; Лк., 13, 20–21).



    893

    Отметим тут же, что «поле» (кшетра) в индуистской терминологии есть также символическое обозначение области, в которой разворачиваются возможности данного существа.



    894

    См. Символика Креста, гл. IX.



    895

    См. Символика Креста, гл. IX.



    896

    Следует отметить, что слово «concorde» (согласие — Прим. пер.) буквально означает "соединение сердец" (cum-cordia); в этом случае сердце принимается, главным образом, за олицетворение воли.



    897

    Ин., 17, 21–23.



    898

    Чтобы еще теснее связать это с только что сказанным нами о символике дерева, напомним еще, что "Древо Жизни" помещено в центре "Небесного Иерусалима" (см. Царь Мира, гл. XI, и Символика Креста, гл. IX).



    899

    Здесь, естественно, можно вспомнить о том, что мы говорили выше о Шехине и Эммануиле.



    900

    Откр., 21, 3, 4 — "Небесный Иерусалим" в качестве "Центра Мира" в самом деле отождествляется с "местом бессмертия" (см. Царь Мира, гл. VII).



    901

    Можно видеть здесь указание на "третий глаз", поскольку последний имеет форму иод, как мы объясняли в нашем исследовании о Всевидящем Оке. Как только люди будут восстановлены в их "изначальном состоянии", они и в самом деле вновь станут обладать в силу этого "чувством вечности".



    902

    Естественно, ночь понимается здесь в низшем смысле, где она уподобляется хаосу, и очевидно, что совершенство «космоса» противопоставляется последнему (можно было бы сказать, другой оконечности манифестации) таким образом, что оно может рассматриваться как вечный «день».



    903

    Откр., 22, 3–5 — См. там же, 21, 23: "И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник Агнец". "Слава Божия" есть еще одной из обозначений Шехины, проявление которой, действительно, всегда изображается как «свет» (см. Царь Мира, гл. III.).



    904

    Опубл. в Е.Т., апр. — май, 1940. — Подобно гл. Горчичное зерно, эта, которая должна была стать ее продолжением, первоначально была написана для Regnabit (Reg); она, стало быть, дает место для тех же заметок, и хотя большая часть содержащихся в ней соображений, несомненно, не является целиком новой для читателей. Etudes Tradetionnelles (E.T.), мы подумали, что все-таки для них может быть небезынтересно увидеть то же в несколько ином освещении.



    905

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. III.



    906

    Чхандогъя Упанишада, 8, 1, 2.



    907

    См. наше исследование Индуистская доктрина пяти элементов, в Е.Т., авг. — сент. 1935.



    908

    По поводу полости, или «пещеры» в сердце, рассматриваемой более специально как «место», где совершается рождение Аватара, см. также Заметки об инициации, гл. XLVIII.



    909

    Например, геометрическое изображение множественных состояний бытия и их олицетворение в форме ряда, последовательных «циклов».



    910

    См., в частности, гл. Цветы-символы.



    911

    Обо всем этом см. Кундалини-йога, в Е.Т., окт. и нояб. 1993.



    912

    За подробностями мы еще раз отсылаем к нашему уже упомянутому выше исследованию Индуистская доктрина пяти элементов.



    913

    Напомним, что такое изображение, характера чисто герметического и розенкрейцерского, которое есть, собственно, изображение Rota Mundi, было помещено Лейбницем в заглавие его трактата De Arte combinatoria (См. Основы дифференциального исчисления, предисловие).



    914

    См. Символика Креста, гл. VII.



    915

    См. гл. Горчичное зерно.



    916

    "In gell punto dice veracementa che le spirito della vita, le quale dimora nella segretissima camera del cuore…" (Vita Nuova, 2).



    917

    "Брахман подобен Эфиру, который повсюду и который одновременно проникает во внешнее и внутреннее всего сущего" (Sankarachaiya, Atma-Bodha).



    918

    Но еще и само это божественное знание может быть двух типов: ограниченным — «предельным» (apara) и «беспредельным» (para), соотносящимся, соответственно, с миром небесным и тем, что находится за пределами "трех миров"; но это различие, несмотря на свою крайнюю важность с точки зрения чистой метафизики, не должно влиять на соображения, которые мы излагаем в настоящий момент, так же, как не должна влиять та из двух различных степеней, где, соответственно, может рассматриваться само «Единство».



    919

    Опубл. в Е.Т., сент. 1950.



    920

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. III; см также гл. Горчичное зерно и гл. Эфир в сердце.



    921

    What is civilization? (Alberti Schweitzer Festschuft); мы заимствуем из этого исследования часть последующих соображений, в частности, в том, что касается лингвистической точки зрения.



    922

    Известно, что буквы r и l фонетически очень близки и легко заменяют одна другую.



    923

    Франц. «population» — Прим. пер.



    924

    См. Царство количества и знамения времени, гл. III.



    925

    Напомним еще, что проявление Шехины, или "божественного присутствия" всегда олицетворяется светом.



    926

    См. гл. Собирать то, что рассеяно.



    927

    Бхагавадгита, XV, 16; согласно продолжению этого текста, Пуруша-атман, который идентичен Параматману, находится за пределами (выше) этих двух аспектов, потому что он есть высшее Первоначало, трансцендентное по отношению ко всякой проявленности: он не пребывает "в мире", но, напротив, это все миры пребывают в нем.



    928

    Равнозначное греческое выражение monos polites было применено Филоном по отношению к Богу.



    929

    Это точка зрения, в частности, была развита Платоном в его Республике.



    930

    Первоначально этот дворец был в то же самое время и храмом; этот двойственный характер иногда еще встречается в эпохи «исторические», и мы напомним здесь, в частности, пример Ming-Tang в Китае (см. Великая Триада, гл. XVI).



    931

    В их отношении друг к другу «правитель» находится "в акте", а «управляемые» — "в потенции", согласно аристотелевскому и схоластическому языку, вот почему в традиционной концепции царь и его царство находятся в отношениях активного и пассивного принципов, но, напротив, царь, поскольку он осуществляет временную власть, в свою очередь, становится принципом пассивным по отношению к духовной власти (A. Coomoraswamy, Spiritual Authority and Temporel Power in the Theory of Indian Government).



    932

    Cm. A. Coomaraswamy, "Spiritual Paternity" and the "Puppet Complex", в Psychiatry, авг. 1945.



    933

    См. Масоны и карпентеры, в Е.Т., дек. 1946.



    934

    Само собой разумеется, что речь идет не о "том солнце, которое видят все люди", но о духовном солнце, "которое немногие постигают умом" (Atharva-Veda, X, 8, 14) и которое представляется недвижно пребывающим в зените.



    935

    См. Человек и его становление согласно Веданте, гл. XX; этот "солнечный луч" есть вместе с тем то же самое, что и "золотая струна", о которой говорит Платон.



    936

    См. Символика Креста, гл. ХIV; напомним здесь более конкретно о символике паука в центре его путины, образе солнца, лучи которого, являющиеся эманациями или «распространениями» его самого (как паутина создается пауком из его собственной субстанции), образуют в некотором роде «ткань» мироздания. Они актуализируют последнюю по мере того, как распространяются во всех направлениях, исходя из своего источника.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх