• 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • ПРИДУМАННАЯ БИТВА («ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ»)

    1

    Что известно из исторических документов о сражении новгородско-суздальского войска под командованием братьев Александра и Андрея с ливонцами («Ледовом побоище»)?

    В отличие от «Невской битвы» о войне русских с ливонцами в начале 40-х годов XIII века сообщают не только «Житие» и НПЛ, но и Лаврентьевская летопись и западные источники — Ливонские хроники.

    Самый ранний из дошедших до нас- отечественных источников, упоминающих о «Ледовом побоище», — Лаврентьевская летопись. Ее сообщение и самое лаконичное: «Великий князь Ярослав послал сына своего Андрея в Новгород в помощь Александру против Немцев. Победив за Псковом на озере и взяв много пленных, Андрей с честью возвратился к своему отцу».

    Таким образом, Лаврентьевская летопись ни слова не говорит об участии в этом сражении новгородцев и только упоминает об Александре, а победу в битве приписывает его брату Андрею.

    Если автор «Жития» утверждает, что после «Ледового побоища» прославилось имя Александра «по всем странам от моря Варяжского и до моря Понтийского, и до моря Египетского, и до страны Тивериадской, и до гор Араратских, даже и до Рима Великого. Распространилась же слава о его имени среди тысячи и среди тьмы тем», то по Лаврентьевской летописи выходит, что о всемирной славе Александра не подозревали даже его ближайшие родственники. Более подробный рассказ об этой битве в Новгородской Первой летописи. Считается, что в наиболее раннем списке этой летописи (Синодальной) запись о «Ледовом побоище» была сделана в 30-х годах XIV века. По НПЛ ливонцы преследуют отступающих русских и встречаются с их основными силами. «Александр и новгородцы построили полки на Чудском озере на Узмене у Вороньего камня. И наехали на полк Немцы и Чудь, и пробились свиньею сквозь полк. И была сеча там велика Немцев и Чуди. Бог пособил князю Александру. Врага гнали и били семь верст до Суболичьского берега. И пало Чуди бесчисла, а Немцев 400 (позднейшие переписчики округлили эту цифру до 500, и в таком виде она вошла в учебники истории. — Авт.). В Новгород приведено пятьдесят пленных. Битва состоялась пятого апреля в субботу».

    Как видно из этого текста, новгородский летописец, в отличие от своего суздальского коллеги, не упоминает об участии в битве князя Андрея и владимиро-суздальской дружины.

    Сравним летописные свидетельства с тем, что сообщает о «Ледовом побоище» самая ранняя из дошедших до нас редакций «Жития»: «Отец Александра, Ярослав, прислал ему на помощь младшего брата Андрея с большою дружиною. Да и у князя Александра было много храбрых воинов, как в древности у Давида-царя, сильных и стойких. Была же тогда суббота, и когда взошло солнце, сошлись противники. И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью. А это слышал я от очевидца, который поведал мне, что видел воинство Божие в воздухе, пришедшее на помощь Александру. И так победил врагов помощью Божьей, и обратились они в бегство, Александр же рубил их, гоня, как по воздуху, и некуда было им скрыться. Здесь прославил Бог Александра пред всеми полками, как Иисуса Навина у Иерихона. А того, кто сказал: «Захватим Александра», — отдал Бог в руки Александра. И никогда не было противника, достойного его в бою. И возвратился князь Александр с победою славною, и было много пленных в войске его, и вели босыми подле коней тех, кто называет себя «божьими рыцарями».

    Таким образом, из напыщенного и многословного текста «Жития» о сражении мы узнаем совсем немного: — бой начался, «когда взошло солнце»; — в нем участвовало «большое» суздальское войско во главе с Андреем; — с помощью «воинства Божьего» русские одержали победу и преследовали противника «как по воздуху». И это все.

    Рассказ «Жития» о «Ледовом побоище» уступает более подробному и содержательному рассказу Новгородской летописи. Следовательно, источники информации у автора «Жития» и у летописца были разные. Последний осведомлен значительно лучше, чем лично знакомый с участниками описываемых событий автор «Жития».

    Более поздние редакции «Жития» (конец XVI века) устраняют расхождения с летописным известием, добавляя к первоначальной версии детали, позаимствованные из НПЛ: — место сражения, — «Немцы и Чудь пробились свиньей сквозь русские полки», — Александр преследует отступающих врагов семь верст, — данные о потерях. Число убитых врагов возрастает от редакции к редакции до 900. В некоторых редакциях «Жития» (а всего их насчитывается более двадцати) появляются сообщения об участии в сражении магистра Ордена и его пленении, а также абсурдная выдумка о том, что рыцари тонули в воде.

    Между НПЛ и «Житием» есть еще одно принципиальное расхождение: по летописи сражение с ливонцами состоялось после того, как был «освобожден» Псков. Ранняя редакция «Жития» заставляет усомниться в такой последовательности событий. По «Житию» неясно, что же было в начале: или Александр освободил Псков, а потом произошла битва с «немцами», или победа в этой битве привела к тому, что псковичи были вынуждены принять Александра на правах победителя. Вот этот отрывок: «После победы Александровой, когда победил он короля («Невская битва». — Авт.), на третий год, в зимнее время, пошел он с великой силой на землю псковскую, ибо уже был взят немцами город Псков. И пришли немцы к Чудскому озеру, и встретил их Александр, и изготовился к бою, и пошли они друг против друга, и покрылось озеро Чудское множеством тех и других воинов». Далее, после одержанной на льду озера победы, с «множеством пленных» Александр направился не в Новгород, где по идее и должны были встретить победителей, а в Псков, где его, по словам «Жития», у города встречал народ. Получается, что псковичи, узнав о разгроме ливонского войска, решили сдаваться на милость победителя и вышли просить у Александра пощады.

    Из этого можно сделать вывод, что Псков совершенно не тяготила «немецкая» «оккупация», и псковичи не торопились отказаться от союза с Ливонией. Не зря же Александр после разгрома ливонцев обращается к псковичам с такой речью: «О, невежественные псковичи! Если забудете это (имеется в виду, что он, говоря словами «Жития», «победил иноплеменников и оружием веры освободил Псков от жоязычников». — Авт.), то уподобитесь иудеям, которые забыли Бога, освободившего их из египетской неволи». «Невежество» псковичей надо, видимо, понимать в том смысле, что в отличие от иерархов Русской Православной Церкви, они считали, что «неволя» «иноязычников» — ливонцев меньшее зло, чем ордынское иго и власть Ярославичей.

    Напрасно увещевал псковичей устами Александра автор «Жития». О своем благодетеле и освободителе они или очень быстро забыли, или ничего не знали. Это подтверждает такой пример: спустя сто лет после описываемых событий — зимой 1343 года, псковичи отправились в очередной грабительский набег на земли эстов. «Пять дней и пять ночей воевали они неприятельские села около Медвежьей Головы (Оденпэ), не слезая с лошадей, воевали там, где не бывали их отцы и деды». Ливонцы, собрав силы, погнались вслед за псковичами, которые «поехали назад к Пскову с большим полоном». Догнав противника, преследователи напали на него. Псковичам пришлось принять бой. «Стали псковичи на бой, помолились святым князьям своим Всеволоду и Тимофею (Довмонту)» (Соловьев, СС, т. 2, с. 248). Почему не Александру Ярославичу молятся псковичи перед боем? То, что их молитва обращена к князю Довмонту, понятно: он умер в 1299 году, и память о его деяниях была еще свежа. Но князь псковский и новгородский Всеволод Мстиславович умер в 1138 году. Почему же неблагодарные псковичи вспоминают в молитвах, прощаясь друг с другом перед смертью, имя князя, умершего два века назад, а не имя великого полководца Александра Ярославича? В отличие от Александра, ни Довмонт, ни Всеволод от «крестоносцев» или других каких захватчиков Псков не освобождали. В школьный учебниках истории про них не пишут. Литовского князя Довмонта вообще можно причислить к «иностранным захватчикам». Он пришел со своей дружиной в Псков из Литвы и стал там князем, прогнав Святослава (сына брата Александра Ярослава Ярославича). Это чуть было не привело к новой войне с «низовой землей». В 1266 году Ярослав, который после смерти брата стал Великим князем, пришел со своими полками к Новгороду, чтобы идти на псковичей и Довмонта. Поход не состоялся потому, что ему решительно воспротивились новгородцы. Сегодня в Пскове никто не знает, кто такой Всеволод Мстиславович и чем он прославился. Зато все знают имя Александра Невского и искренне уверены в том, что именно он был защитником и освободителем Пскова. Вот результат многовековой пропаганды, превративший заурядного князя в национального героя первой величины.

    Вот и все, что известно из отечественных первоисточников о «Ледовом побоище». Численность войск, их построение, состав? Нет данных. Как развивался бой, кто отличился в сражении, сколько погибло русских? Неизвестно. Как, наконец, проявил себя в сражении Александр? Кого на этот раз хватил копьем по физиономии? Ответов ни на один из этих вопросов нет. Поразительный контраст с рассказом о «Невской битвы», в котором поименно названы герои и указано число погибших дружинников, описаны детали боя и действия отдельных подразделений, в том числе и противника. О более крупной по масштабам и историческому значению битве известно намного меньше. Как же так? Казалось бы, все должно быть наоборот. Свидетелей и очевидцев «Ледового побоища» на порядок больше, чем «Невской битвы». Ведь в сражении с «немцами» участвовала не одна «малая дружина», а объединенные силы Новгородской и Суздальской земель. В отличие от «Невской битвы», в «Ледовом побоище» было захвачено много пленных. Эти обстоятельства должны были помочь автору «Жития», который так любит ссылаться на свидетельства «очевидцев», воспроизвести развернутое и подробное описание сражения. Так почему же он этого не делает?

    Многие историки отмечали тот факт, что описание «Ледового побоища» в «Житии» производит впечатление литературного заимствования. Как доказал В. И. Мансикка (Житие Александра Невского. СПб., 1913), автор «Жития» в рассказе о «Ледовом побоище» воспользовался описанием сражения между Ярославом Мудрым и Святополком Окаянным из чтения в честь Бориса и Глеба. Георгий Федоров отмечает и то, что «Житие» Александра «есть военная героическая повесть, вдохновленная римско-византийской исторической литературой (Палея, Иосиф Флавий)» (Святые Древней Руси, с. 100), а описание «Ледового побоища» — калька победы Тита над евреями у Генисаретского озера из третьей книги «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия.

    И. Греков и Ф. Шахмагонов считают, что «облик битвы во всех своих позициях очень схож со знаменитой битвой при Каннах» («Мир Истории», с. 78). Вообще рассказ о «Ледовом побоище» из ранней редакции «Жития» всего лишь общее место, которое с успехом можно применить к описанию любого сражения. Только зачем было автору «Жития» углубляться в такое далекое прошлое, как история Пунических войн, когда у него были гораздо более свежие примеры для заимствования?

    В XIII веке было немало сражений, которые могли стать для авторов рассказа о «Ледовом побоище» источником «литературного заимствования». Расскажем о двух из них, удивительно похожих на рассказ о «Ледовом побоище». Лет за десять до предполагаемой даты написания «Жития» (80-е годы XIII века) произошло крупное сражение между ливонскими рыцарями и литовцами. Оно тоже состоялась на льду, но только не озера, а Рижского залива. И описание его удивительно похоже на описание «Ледового побоища».

    Началось с того, что литовцы напали на Эстонию, а затем по льду Рижского залива проникли на остров Сааремаа.

    Магистр Ордена Отто собрал из замков рыцарей в Ригу, созвал ополчение из горожан. Выступившая из Риги армия соединилась с силами епископов Дерптского и Эзель-Викского и датчанами из Северной Эстонии. У Карусена, на льду залива между островами Муху и Виртсу, ливонцы преградили путь литовцам, возвращавшимся с добычей. Магистр Отто с орденскими войсками занимал центр, епископские полки стояли на левом фланге, датчане — на правом.

    Сражение произошло 16 февраля 1270 года. Битва началась атакой орденских сил в центре: рыцарская конница атаковала литовские позиции. Литовцы встретили врага, укрывшись за санями, и успешно отразили атаку тяжелой кавалерии, перебив рыцарских коней, запутавшихся между санями. После того как центр войска союзников был уничтожен, литовцы обрушились на фланги противника и довершили его разгром. Магистр Отто и командир датчан погибли. После боя литовцы проследовали домой с захваченной добычей, не пытаясь как-либо использовать свою победу в этом сражении.

    Итак, как и в «Ледовом побоище», в битве при Карусене рыцарская конница атакует центр, там они «вязнут», и обходом с флангов противник завершает их разгром. При этом ни в том, ни в другом случае победители не пытаются как-либо воспользоваться результатом разгрома вражеского войска.

    Да и потери ливонского войска в битве при Карусене удивительно совпадают с названным в Новгородской летописи числом павших в «Ледовом побоище». Согласно Ливонской рифмованной хронике, в этом бою погибли 600 христиан, в том числе 52 рыцаря Ордена (соответственно 500 погибших и 50 пленных в «Ледовом побоище»).

    Поневоле напрашивается вопрос: а не позаимствовал ли летописец известие о битве при Карусене? Достаточно только изменить место и время сражения, заменить литовцев на русских — и готово «Ледовое побоище». Даже современники вряд ли обнаружили подлог. О битве при Карусене знали немногие. Зато многие помнили о том, что ливонцы заняли Псков и Изборск и были оттуда изгнаны суздальской ратью. Почему бы при этом не произойти сражению, в котором их отцы и деды нанесли поражение рыцарям на льду озера?

    Очень похож на описание «Ледового побоища» и рассказ о сражении бывшего новгородского князя Мстислава Удалого с венграми, поляками и богемцами в 1219 году. Карамзин пишет, что богемцами командовал некий Воевода Фильний. «Сей надменный Барон изъявлял величайшее презрение к Россиянам и часто говорил в пословицу: «Один камень избивает множество глиняных сосудов. Острый меч, борзый конь, и Русь у ног моих» (СС, т. 3, с. 454). Описание вражеского военачальника, хвастающего тем, что легко справится с русскими, напоминает хвастовство ливонцев из «Жития». Как и «Ледовое побоище», это сражение началось с того, что «рыцари» почти разгромили русских. И в этот самый момент им в тыл неожиданно ударила отборная конная дружина Мстислава и его союзники половцы. Враг был окружен и разбит. Вот описание этого сражения (по Карамзину): «Ляхи стояли на правом крыле; Венгры и Галичане на левом; легкое войско их находилось впереди. Россияне показались: шли они медленно и стройно; за ними Половцы. Владимир Рюрикович предводительствовал одной частью войска, другою Мстислав… Уже битва началась. Владимир не устоял против Ляхов: они гнали Россиян, брали пленников, добычу, и древними песнями отцов своих торжествовали победу. Венгры, Галичане также имели успех, и бедствие наших казалось совершенным. Но Мстислав в самое то время с отборною дружиною и с Половцами ударил в тыл неприятелю: изумленные, расстроенные Венгры падали мертвые целыми рядами; сам предводитель их отдался в плен, и скоро Ляхи к отчаянию своему увидели, что победа им изменила; окруженные Россиянами, не могли спастись ни мужественною обороною, ни бегством и все легли на месте. Одни Половцы брали пленников, ловили коней, обнажали мертвых: Россияне, исполняя волю Князя, старались только о совершенном истреблении неприятеля. Еще многие Ляхи оставались назади, не ведали о гибели своих и, видя издали государственное знамя Польское, толпами стремились к оному; но сие знамя, с изображением Белого орла, развевалось уже в руках победителя: они находили там смерть. Кровопролитие было ужасно; вопль, стон несчастных жертв достигал до Галича; трупы лежали кучами на пространстве необозримом. Россияне, торжествуя победу, все единодушно превозносили хвалами Мстислава Храброго, называя его, по тогдашнему обыкновению, красным солнцем отечества» (там же).

    В отличие от «Ледового побоища», это сражение имя собственного не получило и в учебники истории не вошло. Из чего можно сделать вывод: для полководца главное не победа в бою. Главное — это ее правильно и красочно описать и преподнести. Поэтому всегда настоящие герои остаются неизвестными, а приписавшие себе их заслуги никогда не воевавшие штабные писари ходят в героях.


    2

    А что пишут о битве, которая принесла, если верить «Житию», всемирную известность Александру Ярославичу, Ливонские хроники?

    Древнейшая из них, Ливонская рифмованная (т. е. написанная в стихах. — Авт.) сообщает, что потери Ордена составили двадцать рыцарей и шестеро попавших в плен. В этой хронике ничего не говорится о месте сражения. Но слова менестреля о том, что убитые падали на траву (землю), позволяет сделать вывод о том, что сражение велось не на льду озера, а на суше. Если «траву» (gras) автор Хроники понимает не образно (немецкое идиоматическое выражение — «пасть на поле брани»), а буквально, то получается, что сражение произошло, когда лед на озерах уже растаял, или противники сражались не на льду, а в прибрежных зарослях камыша.

    Вот этот отрывок из ЛРХ: «Русским были обидны их неудачи; быстро они приготовились. Тогда выступил князь Александр и с ним многие другие русские из Суздаля. Их сильное войско направилось в землю братьев-рыцарей. Братья-рыцари оказали им сопротивление; но их было немного.

    В Дерпте узнали, что пришел князь Александр с войском в землю братьев-рыцарей, чиня грабежи и пожары. Епископ велел мужам епископства поспешить в войско братьев-рыцарей для борьбы против русских. Они привели слишком мало народа, войско братьев-рыцарей было также слишком маленьким. Однако они пришли к единому мнению атаковать русских. Русские имели много стрелков, которые мужественно приняли первый натиск, Видно было, как отряд братьев-рыцарей одолел стрелков; там был слышен звон мечей, и видно было, как рассекались шлемы. С обеих сторон убитые падали на траву. Те, которые находились в войске братьев-рыцарей, были окружены. Русские имели такую рать, что каждого немца атаковало, пожалуй, шестьдесят человек. Братья-рыцари упорно сопротивлялись, но их там одолели. Часть дерптцев спаслись, покинув поле боя. Там было убито двадцать братьев-рыцарей, а шесть было взято в плен. Таков был ход боя».

    ЛРХ относит эти события ко времени магистра Германа Балка (Meister Herman Balke, ливонский магистр 1237—1238 гг. Умер в марте 1239 г. По другим данным, был магистром до 1243 года).

    Таким образом, рассказ Ливонской рифмованной хроники в целом совпадает с рассказом НПЛ о событиях под Изборском и Псковом, но не содержит никаких данных о битве ливонцев с русскими на льду озера. Из ЛРХ можно сделать вывод о том, что сражение произошло во владениях Ордена, когда братья-рыцари вместе с пришедшими им на помощь дерптцами контратаковали русских.

    Согласно ЛРХ, основная тяжесть отражения нападения русских легла на плечи Дерптского епископа.

    Тевтонский Орден в это время не мог оказать помощи своим вассалам в Ливонии, так как в 1242 году прусские племена объединились (до этого они действовали разрозненно) и подняли восстание. Пруссы разорили владения Ордена и осадили ряд замков. Восстание продолжалось до 1249 года. Тевтонцы проиграли ряд крупных битв. В этот раз пруссы в борьбе с Орденом использовали не только силу оружия, но и дипломатию. На соборе 1245 года в Лионе представители пруссов потребовали у католической церкви, чтобы она перестала поддерживать Орден.

    Восстание удалось погасить только путем переговоров в результате активного посредничества церкви. Таким образом, на протяжении пяти лет тевтонцы вели войну, которая требовала напряжения всех сил Ордена. Следовательно, они не только не могли помочь своим ливонским вассалам, но и сами нуждались в их помощи.

    Отечественные историки утверждают, что восстание пруссов началось после поражения рыцарей под Псковом, а поводом для его начала послужил разгром основных сил Ордена русскими. А к 1241 году, после того как рыцари в 1240 году разгромили пруссов и заставили их признать власть Тевтонского Ордена, в Пруссии наступил долгожданный мир. Следовательно, ничто не мешало направить рыцарей Ордена из Пруссии на помощь своим братьям в Ливонии. Но даже если это и произошло именно так, то тевтонцы вряд ли успели поспеть к месту событий. Привести войска из Пруссии в Ливонию было не так просто — между ними была враждебная Литва. Переброска войска была возможна только по морю. Тевтонцам, у которых не было флота, сначала надо было зафрахтовать суда, потом добраться на них до Риги, а оттуда маршем к Дерпту. Но ведь нападение русских на орденских братьев в Пскове было внезапным. Вторжение в Ливонию началось сразу же после освобождения Пскова. Так что позвать тевтонцев на помощь Дерптский епископ не успел бы. Да и с чего вдруг Тевтонский Орден должен был выступить на помощь епископу Герману? Даже если бы русские захватили его владения, интересы Тевтонского Ордена при этом никак не пострадали.

    Автор ЛРХ не высказывает ни малейшего восхищения полководческими дарованиями Александра. По ЛРХ, русским удалось окружить часть ливонского войска не благодаря таланту Александра, а потому, что русских было намного больше, чем ливонцев. Впрочем, даже при подавляющем численном превосходстве над противником (если верить ЛРХ — 1 к 60) они не смогли окружить все ливонское войско: части дерптцев удалось спастись, отступив с поля боя. Поскольку именно они составляли большую часть ливонского войска, то в окружение попала незначительная часть «немцев» — 26 братьев-рыцарей, которые предпочли смерть на поле боя позорному бегству. Более поздний по времени написания источник — Хроника Германа Вартберга. Она написана спустя сто пятьдесят лет после событий 1240—1242 годов. Основной лейтмотив этой Хроники — сложные взаимоотношения рыцарей с ливонской церковью и городами. Самое интересное в Хронике Вартберга то, что благодаря ей мы можем сделать вывод о том, как спустя много лет потомки разбитых в «Ледовом побоище» рыцарей оценивали масштаб и значение этого события.

    Поскольку история Ордена Меченосцев и его вхождение в Тевтонский Орден для автора Хроники всего лишь краткое предисловие к событиям более близким, то Вартберг в своем повествовании упоминает только наиболее значимые, по его мнению, события тех лет. Война с русскими, во время которой Орден овладел Изборском и Псковом, согласно Вартбергу имела место во время второго магистра Ордена Меченосцев (он называет этот Орден «Братство рыцарства Христова»). «В 1211 г. жил второй магистр братьев рыцарства Христова, Вольквин (Фольковин), не менее способный, благочестивый и честный муж. Он мудро вел войны Господни, и братья ордена верно помогали ему.

    Он же покорил эстов и эзельцев христианской вере и наложил на них дань; он построил также, а именно из камня, замок Феллин и небольшой ревельский замок, и укрепил их самым лучшим образом башнями и глубокими рвами. Он произвел также и другие постройки около Дерпта и Одемпэ, о коих я ради краткости не упоминаю». Отметив самые главные заслуги «второго магистра» (реальный Вольковин, как мы знаем, погиб в битве при Сауле в 1236 г.), Вартберг переходит к войне с русскими: «далее он завоевал Изборск. Плесковские же русские (псковичи) подчинились ему после того, как он сжег их город. Для охраны замка, равно как и для увеличения числа обращенных, магистр оставил здесь двух орденских братьев с небольшим числом людей. Но когда новгородцы узнали об этом, они захватили внезапно оставшихся братьев вместе с их людьми. Далее он построил у русских замок по имени Копорию и наложил в то же время дань на ватландских русских». Это все, что пишет эта Хроника о войне с русскими в 1240—1242 годы. Таким образом, автору этой Хроники ничего неизвестно ни о «Ледовом побоище», ни о дальнейшей судьбе замка в Копорье. Не позволяет эта Хроника судить и о том, когда же произошли описанные события. По Вартбергу, они имели место до 1241 года, когда ливонских рыцарей, ставших вассалами Тевтонского Ордена, возглавлял Андрей Фельфен (Андреас фон Белвен) — магистр Тевтонского Ордена в Ливонии. В этом году, по Вартбергу Орден воевал с эстами, поднявшими восстание против католических миссионеров на острове Эзель (современный о. Сааремаа). «В его время эзельцы отложились от веры и избили христианский народ вместе с бывшим налицо духовенством, причем преосвященный Генрих, их епископ, едва избежал смерти. Но когда выше названный магистр их снова покорил, он им даровал некоторые права и вольности, которые впоследствии этот епископ утвердил».

    Но вернемся к описанию деятельности «второго магистра» Ордена Меченосцев. Из Хроники следует, что несмотря на известные нам по другим источникам регулярные и масштабные нападения русских на территорию Ливонии, Орден в этих конфликтах участия не принимал. Что подтверждает предположение о том, что нападению со стороны Новгородской земли в основном подвергались владения ливонской церкви и, прежде всего, территория Дерптского епископства.

    Что же касается похода против Пскова, то, как следует из этой Хроники, он состоялся после того, как Орден решил более важные задачи, а именно: одержал победу над датчанами в борьбе за господство в Северной Эстонии. Следовательно, логичнее было бы обвинить «немецких рыцарей» не в стремлении покорить земли Руси, а в желании установить свое господство над Данией.

    В Ливонской хронике Рюссова, изданной в 1848 году на основе более ранних изданий, говорится, что во времена магистра Конрада (Великий магистр Тевтонского Ордена в 1239—1241 гг. Умер от ран, полученных в сражении с пруссами 9 апреля 1241 года. — Авт.) в Новгороде был король Александр. Он (Александр) узнал, что при магистре Германе фон Зальте (магистр Тевтонского Ордена в 1210—1239 гг.) тевтонцы захватили Псков. С большим войском Александр берет Псков. Немцы упорно сражаются, но разбиты. Погибли семьдесят рыцарей со многими немцами. Шесть братьев попадают в плен и замучиваются до смерти.

    Некоторые отечественные историки интерпретируют сообщения Хроники Рюссова в том смысле, что семьдесят рыцарей, о гибели которых он упоминает, пали при взятии Пскова. Но это неправильно. Очевидно, что в Хронике Рюссова все события 1240—1242 годов: взятие ливонцами Пскова, его освобождение Александром, вторжение новгородско-суздальских дружин в Ливонию и «Ледовое побоище» — объединяются в одно целое. О таких событиях, как взятие Изборска, разгром под Изборском псковского войска, строительство крепости в Копорье и ее захват новгородцами, вторжение русских в Ливонию, эта Хроника не упоминает. Таким образом, «семьдесят рыцарей и много немцев» — это общие потери Ордена (точнее, ливонцев и датчан) за все время войны. Еще одно отличие Ливонских хроник от НПЛ — количество и судьба пленных рыцарей. Хроника Рюссова сообщает о шести пленных, а новгородская летопись — о пятидесяти. Взятых в плен рыцарей, которых в фильме Эйзенштейна Александр предлагает менять на мыло, по ЛРХ «замучили до смерти». НПЛ пишет о том, что немцы предложили новгородцам мир, одним из условий которого был обмен пленными: «а что, если мы пленили мужей ваших, теми разменяемся: мы ваших пустим, а вы наши пустите». Но дожили ли пленные рыцари до обмена?

    Больше никаких сведений о событиях 1240—1242 годов в западных источниках нет.

    Между Ливонскими хрониками и русскими источниками есть принципиальная нестыковка. По второй редакции «Жития» получается, что Псков был под «немцами» менее года. По НПЛ — около двух лет. По Ливонским хроникам Псков заключил мир с Орденом не позднее марта 1239 года, а новгородцы возвращают его только в 1244 году. Получается, что ливонский гарнизон находился в Пскове почти целых пять лет.

    Если принять ливонскую хронологию, то получится, что у ливонцев было более чем достаточно времени для того, чтобы напасть на Новгород или другие русские земли. Но поскольку они этого не делают, то в их планы это не входило, а значит, надо признать тот факт, что никакой агрессии Запада против Руси не было. А грабежи купцов в окрестностях Новгорода — это не начало «крестового похода» на Русь, а обыкновенные приграничные стычки, которые прекращались на время и вновь вспыхивали с новой силой.

    Если предположить, что в датировке событий ошибаются Ливонские хроники, а не новгородский летописец? Тогда эта ошибка говорит о том, что для истории Тевтонского Ордена это очередное столкновение с русскими в Ливонии было второстепенным событием. Что касается собственно «Ледового побоища», то вряд ли есть основания считать, что Ливонские хроники, которые достаточно объективно описывают как победы, так и поражения рыцарей Ордена, решили замолчать их поражение в битве с русскими на льду озера. Да и какой смысл было скрывать поражение, если гибель в бою была для рыцаря честью? Орденские хроники не преминули бы описать героическую гибель доблестных воинов во славу Господа.


    3

    «Ледовое побоище» с давних пор было предметом исследования отечественных историков. Однако все эти изыскания сводились, в лучшем случае, к пересказам и интерпретации НПЛ, в худшем — «Жития». Исследованием достоверности изложенных в этих источниках фактов до революции не занимались.

    Новый всплеск интереса к деятельности Александра Невского начался в советское время в конце 30-х годов прошлого века. Советские авторы стали приписывать «Невской битве» и «Ледовому побоищу» выдающееся значение в истории не только Руси, но и всей Европы. Они пытались доказать, что героические русские воины во главе с Александром Невским остановили многовековой немецко-рыцарский «Drang nach Osten», ранее приведший к покорению западных славян и прибалтийских народов. Начиная с 1938 года — момента появления первых советских работ о «Ледовом побоище», — в СССР появилось огромное количество сочинений, посвященных деятельности Александра Невского. С этого времени бывшему православному святому, перекрашенному коммунистами в одного из первых защитников Отечества от западной агрессии, уделяется видное место во всех трудах и учебниках по истории СССР и военного искусства. Правда, в большинстве работ советского времени об Александре Невском пересказывают уже давно известные факты, изложенные еще дореволюционными историками. Обычно «Ледовое побоище» освещается без использования западных источников и не на основании подлинного летописного текста, а по пересказам, сделанным в более ранних работах. В основном переписывалась одна из первых советских работ об Александре Невском — брошюра 1938 года А. И. Козаченко «Ледовое побоище». Многочисленные ошибки, неточности и просто фантазии из его работы внесли в советскую литературу о «Ледовом побоище» ошибки и неточности, многократно повторенные другими авторами. Например, Козаченко принадлежит мысль о том, что во главе ливонцев «выступил со всеми рыцарями ордена магистр Валк», то есть магистр Тевтонского Ордена Герман Балк. В действительности Балк умер в 1239 году и событиях 1240—1242 годов, по этой уважительной причине участвовать не мог, а тевтонские рыцари не принимали непосредственного участия в делах своего филиала в Ливонии.

    Ливонские хроники не сообщают об участии в войне с русскими руководителей Тевтонского Ордена. Магистр Ордена находился в Пруссии. Командующий вассалами Тевтонского Ордена в Ливонии имел титул ландмейстера. В апреле 1242 года большинство ливонских рыцарей во главе с ландмейстером Дитрихом фон Грюнингеном сражались в Курляндии.

    Можно предположить, что в «Житиях», где появилась мысль об участии в бою магистра и его пленении, магистром назван некий южный ливонец, попавший в плен к новгородцам: в рыцарской иерархии православые монахи не разбирались. Если рассуждать теоретически, то в случае разгрома ливонского воинства в руки русских должен был попасть не кто иной, как сам епископ Дерптский Герман. Но о нахождении его в плену тоже ничего неизвестно. Да и возраст у Германа был к тому времени до того почтенный (около 70 лет), что он физически не мог участвовать в сражении.

    Именно Козаченко выдумал, что перед «Ледовым побоищем» «часть дружины была поставлена в засаду за возвышенностями берега» и в разгар боя ударила «с тыла… закупорив окончательно щель, пробитую германской свиньей». С легкой руки Козаченко эта фантастическая засада, явно придуманная по аналогии с действиями «засадного полка» во время Куликовской битвы, вошла в учебники.

    Почему малограмотные вымыслы Козаченко оказались так живучи? Дело в том, что когда советские историки писали о «Невской битве», они пользовались рассказом «Жития» о «шести храбрых мужах», выдавая его за летописное свидетельство. Это было несложно, поскольку в Лаврентьевской, Софийской, Псковской, Никоновской и других поздних летописях цитируются различные редакции «Жития» (об этом обстоятельстве историки, разумеется, умалчивали). А рассказ о «Ледовом побоище» в «Житии» лишен каких-либо подробностей. Поэтому пришлось напрягать фантазию. Последователи Козаченко произвели на свет множество псевдонаучных реконструкцией «Ледового побоища», включая кинематографическую — фильм Эйзенштейна «Александр Невский». Впрочем, и в те времена находились те, кто имел смелость признать, что подобные изыскания не имеют отношения к науке. Так, И. Греков и Ф. Шах-магонов, авторы книги «Мир Истории» пишут: «Мы нигде не находим вполне ясного ответа, как, каким образом, с помощью каких тактических приемов новгородское войско победило профессиональное войско немецких рыцарей» (с. 78).

    Несмотря на робкие возражения отдельных критиков, творческое наследие Козаченко живет и продолжает победное шествие из учебника в учебник. Что же насочиняли его последователи про «Ледовое побоище»? Начнем с того, как описывают историки построение русских войск. Именно в том, как расположил свои войска на поле боя Александр, многие авторы видят залог его победы в этом сражении. Возьмем, к примеру, одну из последних публикаций на эту тему. Интересна она тем, что опубликована в официальном рупоре пропаганды Российского министерства обороны — газете «Красная Звезда» к важной дате — 759-й годовщине «Ледового побоища». Автор статьи — не какой-нибудь историк-дилетант, вроде меня, а дипломированный специалист, кандидат исторических наук Юрий Соколов. Вот что пишет этот, с позволения сказать, военный историк: «Учитывая особенности тактики рыцарей, которые обычно вели фронтальную атаку против пехотинцев бронированным клином, названным на Руси «свиньей», Александр Невский решил ослабить центр («чело») и усилить полки правой и левой руки. Конницу, разделенную на два отряда, он расположил на флангах позади пехоты. За «челом» князь встал со своей тяжеловооруженной дружиной. Подобное построение позволяло не только с успехом парировать прорыв центра, но и осуществить двусторонний охват неприятеля с целью нанесения ударов по флангам и тылу, и полностью окружить его».

    Откуда автор вышеприведенной цитаты узнал эти подробности, остается только гадать. Богатая фантазия — это, конечно, хорошо. Плохо, когда фантазия заменяет историку знание предмета. Дело в том, что описанное Соколовым построение русского войска известно со времен киевского князя Святослава (?-972 гг.) и без особых изменений дошло до Куликовской битвы. Головной полк, полк правой и левой руки, засадный полк. Именно так строилось русское войско еще в X и XI веке. «Войска в битвах располагались обыкновенно тремя отделениями: большой полк, или чело, и два крыла; в челе ставили варягов наемников; если не было наемников, то земские полки, а дружину по крылам, сохраняя ее для решительного нападения» (Соловьев, СС, т. 1, с. 224).

    Но только тогда непонятно, о каком полководческом гении Александра Ярославича можно говорить, если он слепо заимствовал тактику своих отцов и дедов?

    Что нового по сравнению с военной наукой двух-трехвековой давности внес в построение русского войска Александр? Ничего. Нет, прошу прощения, виноват, внес: по Соколову, у Александра полка не три (пехота в центре, конница по флангам), а четыре: «за челом князь встал со своей тяжеловооруженной дружиной». Но тогда выходит, что Соколов сам себе противоречит: он утверждает, что «Александр Невский решил ослабить центр («чело») и усилить полки правой и левой руки». Но если за «челом» «князь встал со своей тяжеловооруженной дружиной», то получается, что Александр Ярославич не только не ослабил центр, а наоборот, сделал его самой сильной частью своей позиции.

    Другое противоречие: где же расположил свою конницу Александр, если его конная дружина была в центре, за «челом», а Соколов утверждает, что конницу он разделил на «два отряда»? Тогда выходит, что Александр конницу разделил не на два, как пишет Соколов, а на три отряда. То, что кандидат наук Соколов не умеет считать до трех, не так важно, важно то, что за конницу Александр разделил на два отряда и поставил на фланги, если его конная дружина стояла в центре? Дружинников своего брата Андрея? А может быть, татарскую? Но участие татар в «Ледовом побоище» сам Соколов напрочь отрицает, заявляя, что подобные предположения — наглая ложь. По его словам, «такая версия была введена в оборот секретарем Батория Рейнгольдом Гейденштейном в период Ливонской войны 1558—1583 гг.». Тогда откуда у Александра Ярославича столько конницы, что он ставит ее и на фланги, и в центре, где ее прикрывает пешее «чело»?

    Вообще само утверждение Соколова о том, что «конницу, разделенную на два отряда, он (Александр Невский) расположил на флангах позади пехоты», обнаруживает в нем человека, который плохо понимает то, о чем говорит. Ну и как бы русская конница при таком построении смогла бы осуществить свой запланированный маневр по окружению рыцарского клина? По головам стоящей перед ней пехоты? Согласитесь, не самое удачное решение. Не проще было бы сразу вывести конницу вперед, чтобы она, переходя в атаку, не теряла драгоценного времени, объезжая строй пеших воинов?

    Далее Соколов пишет о том, как развивались события: «Крестоносное войско численностью примерно в 12—15 тысяч человек врубилось в передовой полк, пробилось через него, стремясь прорваться через центр «чела», чтобы развернуть фланги клина с целью охвата рассеченных боевых порядков русской пехоты. Но первые ряды рыцарей, пробившихся сквозь «чело», были остановлены конной дружиной Александра Невского».

    Использование главной ударной силы — конных дружинников в обороне да еще в позиции, где они лишены возможности маневра и не могут быть использованы для контратаки?! Ни один полководец так бездарно не распорядился бы своим самым мощным и боеспособным отрядом.

    Даже сугубо штатскому человеку очевидно, что конная дружина в решающий момент сражения должна наносить удар по флангу или в тыл атакующим ливонцам, а не ждать, пока они уничтожат центр русской позиции, чтобы по трупам своей пехоты броситься в атаку. То есть, по Соколову получается, что Александр позволил противнику разгромить его войско по частям.

    Расположив княжескую конную дружину за «челом», Соколов делает неуклюжую попытку добиться соответствия между зафиксированным летописцем фактом прорыва ливонцев сквозь порядки русских войск и выдумкой конца 30-х годов о том, что Александр Невский окружил противника. При всей бессмысленности такого построения у него есть один плюс, о котором Соколов, естественно, помалкивает: всю тяжесть боя, а значит, и наибольшие потери, несет именно «чело» и фланги. А пока они гибнут в бою, княжеская дружина во главе с Александром Ярославичем спокойно стоит в резерве и до последнего момента в битве участия не принимает. В случае поражения она легко покинет поле боя. В случаи победы — бросится добивать отступающих врагов, брать пленных и собирать трофеи.

    Этот тактический прием применяли все русские князья. Соловьев приводит рассказ о сражении тмутараканского князя Мстислава с Ярославом Мудрым: «Мстислав с вечера исполчил дружину и поставил северян в чело против варягов, а сам стал с дружиной своей по крылам…» (СС, т. 1, с. 222). Если поменять северян на новгородцев, а варягов на «немцев», получится построение Александра Ярославича перед «Ледовым побоищем» (с некоей модификацией у Соколова, по которой Александр оказался еще хитрее и свою дружину расположил не на флангах, а в тылу). Наутро, обходя поле сражения, Мстислав, увидев трупы павших в бою варягов и северян, сказал: «Как не радоваться? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина моя цела».

    Так что и в этом смысле ничего нового Александр в военном деле не открыл: смысл построения Александра не в том, чтобы «парировать прорыв центра», а в том, чтобы поставив на острие удара новгородцев, сохранить свою дружину. И чем больше новгородцев погибло бы в битве и, наоборот, чем больше уцелело княжеских дружинников, тем проще было бы диктовать князю Александру свою волю строптивому новгородскому вече. Еще один откровенный нонсенс. Соколов пишет, что враги «стремились прорваться через центр «чела», чтобы развернуть фланги клина с целью охвата рассеченных боевых порядков русской пехоты». Хотелось бы полюбопытствовать, как бы они охватили расчлененные боевые порядки русской пехоты, если на флангах этих самых боевых порядков стоит конница? Либо немцы были дураки, либо Соколов не прав.


    4

    В более ранних спекуляциях на тему «Ледового побоища» построение русского войска описывалось по «Святославу». К примеру, И. Греков и Ф. Шахмагонов тоже обратили внимание на то, что ничего нового в построении своего войска князь Александр не придумал: «Русское войско было построено по классической схеме, выработанной еще Святославом. Центр — пеший полк с выдвинутыми вперед лучниками, по флангам — конница. Клин пробил русский центр, но в это время ударила по флангам русская конница, и рыцари оказались в окружении» (указ. соч., с. 78).

    При небольших нюансах в описании деталей битвы, вызванных стремлением авторов внести собственный вклад в «науку», они дружно сходятся в том, что Александр Невский, «учитывая особенности тактики рыцарей» предугадал то, что ливонцы будут атаковать «свиньей», и подготовил им ловушку.

    Если Александр Ярославич построил войска «по классической схеме, выработанной еще Святославом», то заявления о том, что он «учел особенности тактики рыцарей», выглядит более чем странно. Общеизвестно, что во времена Святослава еще не было ни рыцарской конницы, ни военно-монашеских Орденов. Или надо признать, что противники Святослава — хазары, печенеги, волжские булгары, византийцы, располагали рыцарской кавалерией и строили свои боевые порядки «свиньей». А это уже такой же бред, как участие в сражениях Александра Невского «небесного воинства».

    Кроме того, как Александр Ярославич мог учесть особенности тактики рыцарей, если он с ними до этого никогда не воевал? Научился ей в «Невской битве»? Но в этом сражении, если верить официальной версии, он мог научиться только тактике панического отступления. Разумеется, молодого неопытного князя могли просветить его умудренные боевым опытом родственники или бояре. Но и это не так. Ни присланный отцом в подмогу Александру младший брат Андрей, ни другие военачальники новгородско-суздальского войска о тактике рыцарей не имели ни малейшего представления. До «Ледового побоища» в русских летописях не сообщается ни об одном сражении с рыцарями, в котором они атаковали «свиньей». Более того, до 5 апреля 1242 года у русских вообще не было опыта крупных полевых сражений с рыцарским войском: во всех предыдущих стычках ливонцы старались избегать открытых сражений с русскими. Ввиду подавляющего численного превосходства противника они предпочитали пережидать нападения русских дружин за стенами своих замков.

    Эпизод, когда сотня братьев-рыцарей полдня отбивала русских на переправе, явно не давал повода сделать вывод о том, что рыцари «обычно вели фронтальную атаку против пехотинцев бронированным клином». То же самое можно сказать и по поводу неудачной вылазки ливонцев во время осады Ярославом Всеволодовичем Дерпта в 1234 году. Тогда большинство атакующих провалилось под лед прежде, чем русские смогли разобраться в особенностях их тактики.

    Первыми, кто мог столкнуться с атакой рыцарской кавалерии, были псковичи, которые неудачно пытались отбить у Ярослава Владимировича Изборск. Но это всего лишь предположение, поскольку никаких подробностей об этом бое, кроме числа погибших в нем русских, нет.

    Для современников, имеющих такое же представление о тактике рыцарей, как и князь Александр, видимо, интересно будет узнать о том, что построением «клином» она не ограничивается. Арсенал тактических приемов рыцарского войска был намного богаче. Поэтому, как построятся рыцари на поле боя, и в каком строю будут атаковать, не мог с уверенностью предположить даже полководец, имевший большой опыт сражения с ними.

    О том, как воевали тевтонские рыцари, хорошо известно по описанию в Ливонских хрониках, в которых подробно рассказывается о многих сражениях. Так что фантазировать по этому поводу нет необходимости. Достаточно просто ознакомиться с первоисточниками. Еще большее заблуждение полагать, что тактическое построение рыцарского войска на поле боя не предусматривало возможности нанесения противником фланговых ударов. Рыцари про защиту флангов не забывали!

    Например, когда рыцари располагали незначительными силами (как это было и во время «Ледовою побоища»), они применяли построение «изгородь» («en haie». — Фр.). Тяжеловооруженные конные рыцари выстраивались в одну линию впереди войска. При этом между отдельными рыцарями, растянувшимися вдоль всей линии фронта, было значительное расстояние. Позади стояла легкая кавалерия, а за ней пехота. Это построение позволяло одновременно использовать в сражении всех тяжеловооруженных всадников — главную ударную силу рыцарского войска. А растянутый по фронту строй затруднял превосходящему по численности противнику совершить маневр по окружению рыцарского войска. Логично было бы предположить, что и против русских ливонское войско, в котором собственно рыцарей было несколько десятков (всего ливонских рыцарей, по спискам Ордена, было чуть больше сотни), выстроится точно таким же образом.

    Но даже если рыцари выстроились «клином», который бросился в атаку на центр русской позиции, то это не означает, что фланги атакующего отряда были незащищенными.

    Например, в уже упомянутой битве при Карусене орденская кавалерия была прикрыта с флангов отрядами союзников-аборигенов. Рыцари, которые в 1242 году так же, как и при Карусене, атаковали первыми, скорее всего, использовали тот же самый тактический прием. Это значит, что если во время «Ледового побоища» несколько десятков тяжеловооруженных всадников построилась «клином», то оставшаяся — большая часть — ливонского войска обеспечивала безопасность флангов и тыла этого ударного отряда.

    Можно возразить, что поскольку в битве при Карусене ливонские рыцари преградили путь противнику, а в случае «Ледового побоища» — наоборот (русские — ливонцам), то построение рыцарского войска могло быть другим. Каким же?

    Таким, например, как в битве при Вильянди в 1217 году, в результате которой Эстония попала под власть Ливонии. Ливонская армия состояла из 3000 воинов. По территории противника ливонцы двигались тремя параллельными колоннами, для того чтобы в случае внезапного нападения иметь возможность быстро развернуться в боевые порядки. Опять же рыцари двигались в центре, а слева и справа, прикрывая фланги, их союзники леты и ливы. В таком строю они и вступили в бой с эстами. Рыцарское войско состояло из всадников, а леты и ливы действовали в пешем строю, прикрывая фланги. Рыцари, атаковавшие в центре, обратили в бегство противостоявшие им войска эстов. Летам, атаковавшим одновременно с рыцарями, на своем фланге тоже удалось нанести поражение эстам. А вот ливы на своем фланге отступили. Эсты, воспользовавшись этим, нанесли удар в тыл рыцарям, которые в этот момент преследовали их бегущих соплеменников. Однако на исход сражения этот контрудар не повлиял. Несмотря на то, что силы эстов в два раза превосходили ливонские (если верить цифрам, приведенным в Ливонской хронике), войско язычников все же было разбито. Заметим, что и в этом сражении ливонская пехота находилась не в центре строя всадников, а снаружи его, прикрывая рыцарей от фланговых ударов. Точно так же выстроили свои порядки рыцари и в следующем году, когда им пришлось воевать против объединенного новгородско-псковского войска, вторгшегося в Ливонию. Правда, тогда до боя дело не дошло, так как, увидев численность русского войска, ливонцы отступили, поспешив укрыться за стенами замков.

    Нет никаких оснований считать, что преследуя отступающие на озеро отряды Александра, ливонцы двигались не своим проверенным походным строем в три колонны, а как-то иначе. И уж тем более, встретив на своем пути основные русские силы, они даже и не подумали перестраиваться в один огромный «клин» (подобный тому, который изображают на схемах в учебниках истории). Зачем? Походный строй в три колонны позволял им с ходу начать атаку на выстроенные для боя полки Александра. При этом рыцарская конница, развернувшаяся из походной колонны в атакующую лаву, могла не беспокоиться о своих флангах, которые прикрывали две другие колонны.

    Ну, а если поверить в то, что ливонцы оставили фланги неприкрытыми? Насколько реально было провести упомянутый Соколовым маневр по «двустороннему охвату флангов» и заходу в тыл ливонцам конных отрядов русского войска?

    На такой открытой местности, как многокилометровое ровное как стол пространство замерзшего озера, совершить незаметно маневр по обходу невозможно. Противник, пытающийся зайти в тыл, будет замечен как минимум за три километра (расстояние до линии горизонта). Это означает, что у обороняющихся будет достаточно времени, для того чтобы перестроить свои боевые порядки для отражения этой атаки или отступить.

    Не говоря уже о том, что коннице трудно было бы передвигаться с большой скоростью по льду. Это показал в своем фильме Эйзенштейн, где есть сцена, в которой на глазах у Александра, выбирающего место для будущего сражения, поскользнувшись на льду, падает лошадь с наездником. «Что, копыта скользят?» — восклицает князь. Так что на скользящих копытах в тыл немцам русской коннице пришлось бы заходить медленно и осторожно. А это значит, что у ливонцев было еще больше времени на то, чтобы, заметив грозящую опасность, предпринять адекватные ответные меры для ее устранения. При таком раскладе возможность окружения ливонского войска кажется маловероятной.


    5

    Насколько непредсказуемой и гибкой была тактика рыцарей, свидетельствует Грюнвальдская битва. Это сражение было значительно масштабнее, чем «Ледовое побоище». Максимальное количество воинов, которое могли выставить новгородцы и псковичи, вместе с пришедшими им в помощь дружинами «низовой земли» под командованием Андрея — около двадцати тысяч. Хотя псковичей, скорее всего, на поле боя не было. Об их участии в сражении НПЛ и «Житие» не сообщают. Силы, которые могла выставить Ливонская конфедерация, значительно меньше. Поскольку даже поздние редакции «Жития» ничего не говорят о численности вражеского войска, историкам приходится фантазировать. Впрочем, большинство из них даже в советское время, когда в исторических исследованиях было больше идеологии, чем науки, старательно обходили стороной вопрос о численности ливонского войска. Нельзя же было признать, что «немцев» было если не в шестьдесят раз (как об этом говорит ЛРХ), то все равно намного меньше, чем их противников. Если про численность «крестоносного войска» и говорили, то оценивали ее равной или даже превосходящей по численности силы Александра Ярославича. Например, один профессор — преподаватель истории столичного педагогического ВУЗа, учит будущих преподавателей, что «немцы имели превосходство в силах, по крайней мере, превосходство в численности тяжеловооруженных рыцарей». Очень интересное замечание насчет тяжеловооруженных рыцарей. Поскольку ни тяжеловооруженных, ни легковооруженных рыцарей в русском войске не было вообще, то, если предположить, что у ливонцев их было сто, получается, что по числу рыцарей они превосходили русских в сто раз. Ну и что? А на этих сто тяжеловооруженных рыцарей у русских была тысяча лучников, которые за одну минуту выпускали десять тысяч стрел — по сто на каждого рыцаря. Возможно, что среди этих лучников не было ни одного стрелка, сравнимого по меткости с Робин Гудом. Но попасть в такую крупную цель как всадник на лошади, не так сложно, как в глаз белке. Даже если цели достигли десять стрел из ста, то этого вполне достаточно, чтобы поразить если не всадника, то его коня.

    Обычно советские историки оценивали численность «рыцарского» войска в двадцать тысяч воинов. Сейчас аппетиты уменьшились: например, по Бегунову, у «немцев» было двенадцать тысяч воинов (указ. соч., с. 77). Что касается зарубежных ученных, то они оценивают численность ливонского войска на порядок меньше: восемьсот немцев и датчан (в том числе несколько рыцарей) и около тысячи эстонцев (Д. Николла. «Lake Peipus», 1996, p. 41).

    В сражении при Грюнвальде, по самым скромным подсчетам, каждая сторона выставила не менее двадцати тысяч бойцов. По некоторым оценкам, в этом сражении участвовало более ста тысяч воинов с обеих сторон. Например, Соловьев приводит следующие цифры: «у рыцарей было 83 000 войска, у Витовта и Ягайла — 163 000» (т. 2, с. 374).

    Интересна Грюнвальдская битва не только своими масштабами, но и тем, что в этом сражении участвовали все рода войск и использовалось самое современное оружие того времени: легкая кавалерия, тяжелая (рыцарская) кавалерия, пехота, лучники и арбалетчики. Кроме того, тевтонцы одни из первых в истории войн применили в этом сражении полевую артиллерию. Как же построились рыцари в сражении при Грюнвальде? В отличие от «Ледового побоища», они пришли на поле будущей битвы первыми и поэтому имели возможность выбрать наиболее выгодную позицию. И как же расположились тевтонцы? Построились «клином»? Нет. По предположениям историков (в исторических документах об этом нет сведений), рыцари выстроились в несколько рядов, расположив впереди пушки, а за ними арбалетчиков и пехоту. Тяжелая рыцарская кавалерия стояла позади строя пехоты, разделенная на три отряда: два на флангах и один в резерве. Причем всадников на правом фланге было на треть больше, чем на левом.

    По фронту позицию тевтонцев защищали волчьи ямы. Как видно, орденское войско приготовилось к обороне, и наступать первыми рыцари не собирались. Как могла начать атаку их главная ударная сила — тяжелая кавалерия, если дорогу ей загораживала собственная пехота и волчьи ямы? Позаботились тевтонцы и о безопасности своих флангов: они были прикрыты лесом и болотом.

    Тактический замысел рыцарей сводился к следующему: заставить противника начать атаку на позиции Ордена. В ходе атаки его боевые порядки расстроятся, а большая часть сил окажется вовлеченной в схватку с пехотой. В этот момент в сражение и должна была вступить главная ударная сила Тевтонского Ордена — рыцарская конница. Пока войско Ягайлы и Витовта сковано боем с пехотой Ордена, более мощный правый фланг рыцарского войска обходит противника и заходит ему в тыл.

    Так как весь тактический замысел тевтонцев строился на том, что противник будет атаковать их позиции первым, то для того, чтобы реализовать свой план, они были вынуждены буквально уговаривать Ягайло и Витовта перейти в наступление. Три часа тевтонцы безрезультатно прождали, что их противник начнет атаку. Но так и не дождались. Тогда магистр Ордена послал в лагерь Ягайлы и Витовта глашатаев с двумя мечами — символами вызова на бой. Глашатаи объявили о том, что войска Ордена отступают, чтобы освободить противнику место для наступления. Оставив в качестве приманки пехоту и артиллерию, тевтонцы отвели назад свою конницу. И только тогда войско союзников двинулось в атаку. Так что если бы Ягайло и Витовт так и не осмелились начать атаку, битва могла бы и не состояться: две армии просто простояли бы друг против друга. Литовцы, поляки, чехи и русские, вышедшие на поле возле деревень Грюнвальд и Танненберг, в отличие от князя Александра Ярославича имели за плечами уже двухвековой опыт сражений с рыцарями. Кто-кто, а они уж наверняка прекрасно знали «особенности тактики рыцарей». Только эти знания и численное превосходство над противником мало помогли им в данном сражении. Если бы не гибель магистра Ордена, неизвестно, удалось ли вообще союзникам одержать тогда победу над рыцарями.

    Бросается в глаза, что тактика рыцарей в Грюнвальдской битве весьма похожа на тактический план Александра Ярославича, изложенный Соколовым в «Красной Звезде». Такое же построение войск: впереди лучники и пехота, а за ними конница, разделенная на три отряда. Такой же расчет на то, что кавалерия сумеет обойти противника, связанного боем по фронту, и нанести ему удар по флангам и с тыла. Только несмотря на то, что Грюнвальдская битва развивалась в полном соответствии с тактическими замыслами тевтонцев, они ее проиграли. Точно такая же участь могла ожидать и Александра Ярославича. При гипотетическом сравнении «Ледового побоища» и Грюнвальдской битвы возникает вопрос: а могли ли в 1242 году ливонцы, встретив на льду развернутое для сражения войско Александра и Андрея остановиться в ожидании, пока русские первыми начнут атаку? Могли. Учитывая численное превосходство русских, а этот факт никто не подвергает сомнению, именно так они и должны были поступить: атаковать превосходящего по численности противника — безумие: слишком велик риск попасть в окружение. А в рукопашном бою, каким были все сражения до появления огнестрельного оружия, это означало верную смерть. При том, что построение войск Александра Ярославича внешне похоже на построение рыцарского войска в Грюнвальдской битве, между ними есть принципиальное различие, которое, реконструируя «Ледовое побоище», не учитывают наши доценты с кандидатами: тевтонцы были готовы к тому, что войска Ягайлы и Витовта атакуют их позиции по всему фронту, а не только в центре. Именно поэтому они и расположили свою пехоту равномерно вдоль всей линии своих войск. А вот Александру Ярославичу, уверенному в том, что рыцари нанесут удар в середину русского войска, логичнее было бы всю свою пехоту поставить именно в центре, а конницу расположить на флангах, чтобы ничего не мешало ей в нужный момент стремительно обрушиться на фланги пресловутой «свиньи». Неслучайно большинство историков считают, что новгородско-суздальские войска построились именно так: пехота в центре, конница на флангах. Вот, например, как описывает построение русского войска Л. В. Беловинский в книге «С русским воином на века»: «Александр построил свое войско по иному: в центре находилось ополчение, а на флангах — профессиональные воины-дружинники (т. е. конница. — Авт.). Из дружины был выделен и отряд в засаду… Первый удар рыцарей заставил плохо вооруженное ополчение попятиться. Но острие бронированного клина увязло в массе русских воинов, а опытные, хорошо вооруженные дружинники, как крыльями охватили вражеское войско, пробились в тыл рыцарям. А затем в атаку бросился засадный полк, и немцы побежали» (с. 213).

    Приведенный отрывок демонстрирует еще одно широко распространенное заблуждение наших историков: о «плохом вооружении» новгородского ополчения. Напомню, что для большинства новгородцев мужского пола «призывного возраста» одним из основных источников дохода были набеги на соседние народы. Члены ушкуйничьих шаек, конечно, не были профессиональными воинами. Скорее, их можно сравнить с участниками современных организованных преступных группировок. Так, новгородские ушкуйники, чья жизнь и достаток целиком зависели от их вооружения и умения им пользоваться, сильно уступали в этом рыцарям и наверняка были вооружены лучше чухонского ополчения, составлявшего основную массу ливонского воинства. Впрочем, автор ставшей уже классической книги «Древнерусское оружие» А. Кирпичников утверждает, что вооружение русского воина не только не уступало, а даже превосходило западноевропейские аналоги. Сравним, к примеру, плоский (похожий на ведро) шлем европейского рыцаря и конусообразный шлем русского пехотинца. С конусообразного шлема соскальзывал меч противника, а плечи русского воина оставались невредимыми, так как под кольчугой прикреплялась широкая наплечная стальная пластина, которую историческая традиция сохранила в виде погон. «По данным археологических раскопок, во всех странах Европы вместе взятых найдено в археологических слоях IX—XIII веков значительно меньше кольчуг и шлемов, чем в земле тех же столетий одной лишь Новгородской земли, хотя Европа тогда была заселена несравненно плотнее, а в новое время тщательнее раскопана археологами» (В. Чивилихин. «Память», с. 540).

    Не случайно всего через двадцать лет после «Ледового побоища», в битве при Раковоре (1268 г.), когда рыцари опять выстроились «клином» против русских полков, на острие их удара вновь стояли не «профессиональные воины-дружинники» русских князей, а все те же «плохо вооруженные» новгородцы. Только тогда почему же, господа-историки, летописец называет новгородский полк в Раковорской битве «железным полком»? Да потому, что новгородцы воевали не в рваных телогрейках с оглоблями в руках, а в металлических доспехах. И тяжелая рыцарская кавалерия в Раковорской битве не смогла прорвать строй закованного в броню новгородского городского ополчения, в то время как атака русской кавалерии (т. е. хорошо вооруженных княжеских дружин) по флангам рыцарского войска благополучно захлебнулась. Почему наши историки утверждают, что в ходе «Ледового побоища» все произошло наоборот — совершенно непонятно. Впрочем, есть и те, кто не отрицает очевидного факта, подтвержденного данными археологических раскопок: «новгородцы имели на вооружении очень надежные дощатые доспехи» (дощатые в смысле не из досок, как у чухонцев, а из толстых металлических пластин. — Авт.) (И. Греков и Ф. Шахмагонов, указ. соч., с. 80). Но и здесь наши историки верны себе: «Построенные глубокой стеной пешие воины в дощатых доспехах не очень-то поворотливы в бою, и могли стать приманкой для клина»!!! (там же). Можно подумать, что закованные в более несовершенные (по мнению Чивилихина) доспехи рыцари были более поворотливы. Да и зачем пехоте во время боя крутиться, это же не балет: македонская фаланга тоже была «не очень-то поворотлива», но при этом показала высокую боевую эффективность.


    6

    Из анализа в целом повторяющихся в общих чертах описаний «Ледового побоища» можно сделать вывод о том, что план Александра, основанный на «глубоком знании» особенностей тактики рыцарей, строился на следующих допущениях:

    Первое — немцы будут атаковать, а не займут оборонительную позицию. Второе — атаковать они будут «клином». Третье — атака будет направлена в центр русского войска.

    Если бы хотя бы одно из условий изменилось, то этот «гениальный» план по окружению рыцарского войска был обречен на провал, и вместо выдающейся победы русские войска потерпели бы сокрушительное поражение.

    Насколько высока вероятность того, что ливонцы действовали именно так, как этого ожидал от них Александр Ярославич? Давайте разберемся по пунктам.

    Обстоятельство номер один: рыцари должны атаковать первыми. Возможность того, что ливонцы вместо того, чтобы атаковать своим «излюбленным строем», будут ждать, пока их первыми атакует Александр Ярославич, даже не обсуждается. Это такая аксиома отечественной истории, не требующая доказательств.

    Но в том-то все и дело, что рыцари Тевтонского Ордена предпочитали тактику обороны. Обычно они не бросались в атаку, а наоборот, выжидали, пока противник атакует их первым. Именно так они поступали в самых крупных битвах — Раковорской и Грюнвальдской. В сражении под Раковором дело дошло даже до того, что русские, для того чтобы заставить рыцарей начать атаку первыми, начали обстреливать их строй из камнеметов. У Александра Ярославича камнеметов не было. Как бы он заставил ливонцев пойти на «прорыв центра», если бы они заняли оборонительную позицию? А самое главное, что бы делал Александр, если бы они так и не пошли в атаку? Ведь в этом случае его тактический замысел попросту терял всякий смысл.

    Обстоятельство номер два: рыцари должны были пойти в атаку не просто «клином», а именно таким «клином», как его рисуют на переходящей из книги в книгу схеме. То есть с незащищенными флангами, а пехота расположена не снаружи строя всадников, а внутри него. Как, интересно, Александр Ярославич осуществил бы свой гениальной замысел по окружению ливонцев, если бы рыцари прикрыли фланги своей атакующей кавалерии пехотой? Ведь если ливонская пехота стояла на флангах или позади атакующей рыцарской конницы, то кавалерии Александра Ярославича, где бы и как бы он ее ни расположил, не удалось бы так просто осуществить удар во фланг рыцарского «клина». Его коннице пришлось бы сначала разбить прикрывающую фланги «клина» пехоту, а в это время рыцари, легко покончив с ослабленным по замыслу Александра центром, сами нанесли бы удар в тыл русской коннице. И что тогда осталось бы от великого полководца и его войска?

    В том, что ливонцы поступили бы именно так, нет ни малейших сомнений. Но так как такая тактика противоречит выдуманному историками описанию «Ледового побоища», родилась чудовищная по наглости фальсификация. Чтобы ливонская пехота не помешала великому полководцу осуществить его гениальный замысел, ее поместили в центр конного построения. И, как это неудивительно, это абсолютно нелепое умозрительное утверждение прижилось.

    Вот, для примера, типичное описание боевого построения ливонского войска в «Ледовом побоище»: «Все войско строится в виде клина: его острие — одетые в латы рыцари, их кони тоже покрыты железом и по бокам клина рыцари, а внутри этой подвижной брони — пехота. Неудержимо и грозно движется клин — «свинья» — на противника, рассекает его строй, проходит сквозь шеренгу, дробит затем на части и уничтожает сопротивляющихся и бегущих».

    Типичная ошибка — уверенность в том, что благодаря уступному расположению первых шеренг и узкому глубокому построению «клин» позволяет прорывать строй противника. Видимо, авторы подобных суждений полагают, что в этом случае происходит нечто подобное тому, как долото расщепляет дерево. Однако на практике конный «клин» в этом качестве совершенно бесполезен. При таком построении в бою могли принять участие только несколько человек, находящихся впереди строя. Остальная масса воинов не только ничем не могла помочь в схватке своим впереди стоящим товарищам, а наоборот, мешала им, создавая элементарную давку. В таком строю удобно конвоировать пленных, а не воевать: при таком построении подавляющее большинство воинов не может участвовать в схватке, а в бою на счету каждый меч и каждое копье.

    Если во время атаки сохранять данное построение, то при столкновении с противником стоящие в первой шеренге три человека подвергнутся нападению как минимум пяти противников. При таком неравном соотношении сил прорвать вражеский строй им вряд ли удастся. Поэтому из второй шеренги «клина» два крайних воина должны перейти в первую, но и они, в свою очередь, столкнутся с превосходящим по численности врагом. Чтобы этого ни произошло, к моменту столкновения с противником «клин» должен развернуться в конную лаву шириной во весь фронт атакуемых боевых порядков.

    Более того, глубокое построение кавалерии невозможно по определению, так как в ходе атаки лошади задних шеренг не станут давить на передних лошадей, а если всадники попытаются их заставить, то это приведет к полному хаосу в рядах атакующей кавалерии и она сама станет легкой добычей противника.

    В фильме «Александр Невский» Эйзенштейна «Ледовое побоище» — кульминационный момент картины. Разумеется, режиссер попытался показать на экране атаку немецкого «клина»: рыцари, с копьями наперевес галопом несутся на полки Александра Невского под стремительно нарастающий ритм пронзительной музыгки Шостаковича. Интересно, пробовал ли Эйзенштейн построить массовку, изображающую рыцарей именно так, как опи-сышают это учебники истории? Или сразу отказался от этой опасной для здоровья актеров и лошадей затеи? Перед камерой ему не удалось воссоздать даже глубокого конного строя. Тем более, показать, как внутри него по снегу и скользкому льду бежит, не отставая от идущих галопом конников, плотная масса закованных в броню пеших воинов. В действительности, если построить подобным образом войско, то такой «клин» может передвигаться только медленным шагом. Поэтому рыцари на экране атакуют обыкновенной лавой. Просто центр ее скачет быстрее, чем фланги, что создает некое подобие клиновидного построения.

    «Знатоки» рыцарской тактики утверждают, что рыцари строились «клином», чтобы рассечь вражеский строй. А что происходило после того, как рыцари узким фронтом проходили сквозь строй вражеского войска? Да вот что: если противник не обращался в бегство, то оказывался у рыцарей на флангах и в тылу, и тогда участь атакованных со всех сторон всадников была предрешена. Чтобы этого не произошло, «клин» при приближении к противнику опять же должен был развернуться в конную лаву. Только так максимальное количество тяжеловооруженных всадников могли одновременно вступить в бой и нанести наибольший урон противнику, в то же время лишая его возможности ударить по флангам атакующим.

    Вот почему мы не встречаем в новое время подобного экзотического построения ни у пехоты, ни тем более у кавалерии. Даже при богатом воображении невозможно представить себе кавалергардов (тяжелая кавалерия XIX в.) времен наполеоновских войн, атакующих «клином».

    А у наших историков почему-то получается. Кино они, что ли, не смотрят? А то бы увидели, что конница всегда атакует лавой, а не глубоким строем. Это так и по документальным кадрам времен Первой мировой и Гражданской войны. Точно такая же картина в батальных сценах художественных кинофильмов, в которых воспроизведены масштабные кавалерийские атаки: «Война и мир», «Ватерлоо», «Крестоносцы». Даже во «Властелине Колец», в котором есть несколько сцен кавалерийских атак, реализованных с помощью компьютерной графики, позволяющей воплотить в жизнь самые смелые фантазии, нет такого конного «клина».

    Получается, что построение клином в боевом отношении абсолютно не эффективно? Наоборот, очень эффективно. Просто предназначено это построение не для прорыва строя противника, а лишь для сближения с ним. Тактика кавалерии во все времена основывалась на нанесении мощного сплоченного удара. Но рыцарей от регулярной кавалерии более позднего времени отличала крайне низкая строевая подготовка и отсутствие дисциплины. Воинская дисциплина была не просто слабым местом рыцарей — ее у них не было совсем. Каждый рыцарь — индивидуальный боец, воин, занимающий очень высокое положение в обществе, а посему с болезненно острым чувством собственного достоинства. В своем деле — военном — он равен или даже превосходит своего сеньора, а по происхождению рыцари могли быть знатнее королей. И кто же может посметь им что-то приказывать? Для рыцаря любой приказ — покушение на его честь, чуть ли не оскорбление.

    В бой рыцари кидались сломя голову, забыв о строе, не обращая внимания на приказы командующих. Впрочем, какие там приказы? Рыцарям не приказывали, а лишь вежливо предлагали держать строй. При малейшем признаке победы рыцари, потеряв к сражению всякий интерес, кидались грабить лагерь врага — ведь ради этого, собственно, они и воевали. Недаром сеньоры перед боем в качестве «наглядной агитации» вынуждены были строить виселицы для устрашения своих вассалов, презирающих дисциплину и думающих только о собственной славе и благосостоянии.

    Если бы атака рыцарской конницы начиналась сразу развернутой линией, то вместо организованного удара в определенную точку рыцари рассеялись по всему полю боя: кто в поисках достойного противника для схватки, кто — легкой добычи. В результате тяжеловооруженные всадники, хаотично и беспорядочно перемещающиеся по полю боя, из грозного противника превращались в легкую добычу для простых крестьян, вооруженных дальнобойными луками, и терпели поражение за поражением от пешего городского ополчения, встречающего закованных в броню всадников в плотном строю, ощетинившись длинными копьями. Или становились добычей легкой кавалерии, атаковавшей одинокого всадника со всех сторон, или не по-рыцарски расстреливая его издалека из луков. Именно так и расправлялись конники Батыя во время похода в Европу с рыцарской конницей.

    Вот почему с конца XI века, когда во время «крестовых походов» европейцы столкнулись с необходимостью противостоять арабским всадникам, стали возникать духовно-рыцарские Ордена со строгими уставами, которые заставляли рыцарей соблюдать дисциплину на поле боя. Прежде всего, не покидать и не ломать строй, обороняться при неудаче, а не бежать с поля боя, до полной победы не грабить лагерь противника.

    Итак, как же воевала соблюдавшая жесткую дисциплину и безусловное подчинение вышестоящему командиру конница Тевтонского Ордена? Чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, рыцари подходили к противнику шагом, по словам современника, так, «как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту». Медленное сближение имело еще и тот смысл, что экономились силы лошади для решающего броска и схватки. Только подъехав совсем близко к врагу, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр.

    Но пустить рыцарей на врага развернутой лавой и медленным шагом — задача трудновыполнимая даже для дисциплинированных рыцарей Ордена. Какой-нибудь сорвиголова рванет вперед, другой ему вслед, третий вообще назад — и пиши пропало. Именно поэтому рыцари приближались к противнику глубокой колонной — «кабаньей головой».

    В глубокой колонне всадники, находящиеся впереди (а это были лучшие воины и военачальники), вели за собой основную массу рыцарей до максимального сближения с боевыми порядками противника, после чего «клин» перестраивался в лаву. Чтобы осуществить это непростое перестроение, рыцари выстраивались не в один огромный «клин», а в несколько небольших, которые вступали в бой один за другим или одновременно на разных направлениях.

    У «клина» было и еще одно очень важное достоинство: узкий фронт. Ведь когда отряд рыцарей медленно, «шаг за шагом», приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников. Монголы при Лигнице и англичане при Кресси и Пуатье именно из луков буквально расстреляли рыцарей. А при построении «клином» целью вражеских стрелков оказывались только несколько всадников в самом надежном защитном снаряжении. Остальных можно было поразить только малоэффективным неприцельным навесным огнем.

    Таким образом, рыцарский «клин» — «кабанья голова» предназначался только для сближения с противником, а никак не для атаки. Утверждение о том, что он предназначен для прорыва боевого порядка противника, придумали люди, не имеющие не малейшего понятия о боевом применении кавалерии и тактике рыцарского войска. Разумеется, никакой пехоты внутри строя конницы быть не могло. А где же была пехота в то время, когда ливонская конница «свиньей» приближалась к русским дружинам? Шла вслед за всадниками, подобно тому, как в современном бою она идет за танками и боевыми машинами. Но отечественные историки считают иначе. Вот, к примеру, что об этом пишет выше процитированный автор: «В середине клина, стараясь не отставать от всадников, бежали с секирами и короткими мечами рыцарские слуги и пехота. Подпустив «кабанью голову» на несколько сот метров, русские лучники начали осыпать ее стрелами. Под свистящим градом стрел немецкий клин несколько сузился…»

    Не знаю, кому первому пришла в голову гениальная идея, но она явно принадлежит человеку не только в седле не сидевшему, но и даже не бегавшему стометровку, не говоря уже о марш-броске на шесть километров с полной выкладкой. Хотел бы я посмотреть, как будет бежать, «стараясь не отставать от всадников», пехотинец, обутый не в легкие и удобные беговые кроссовки, а в тяжелые сапоги, в металлических доспехах, со щитом в одной руке, с мечом (пусть и коротким, но не из картона) в другой и с тяжелым шлемом на голове. И все это по скользкому льду.

    Пехота может идти внутри строя кавалерии только при условии, что всадники будут двигаться медленным шагом. Да только зачем ставить пехоту внутри строя всадников, если при таком построении она не сможет принять участия в бою? Не лучше ли ей тогда просто стоять на месте и ждать, пока своим натиском кавалерия не сомнет вражеских лучников и не расчистит пехоте дорогу для атаки, а не соревноваться в скорости с кавалеристами, которые все-таки сидят в седлах и не так устают, перемещаясь на поле боя. А представьте себе, что кто-то из пехотинцев упадет. Споткнуться можно и на ровном месте, не то что на льду. И что будет с этим строем? Повторение трагедии на Ходынском поле? Особенно после того, как под огнем лучников рыцарский клин «несколько сузился». Не боевое посторонние, а какая-то соковыжималка получается.

    Обстоятельство номер три: ливонцы должны были ударить обязательно в центр русской позиции. На то, что «крестоносцы» могли поступить совсем не так, некоторые историки обратили внимание еще в советское время. Например, упоминавшиеся выше Греков и Шахмагонов: «Встает вопрос, что побудило командование Тевтонского Ордена, достаточно изощренное в тактике, принять построение клином и наносить удар по центру русского войска, упустив из внимания его фланговое прикрытие» (указ. соч., с. 79). Действительно, почему историки так уверены в том, что ливонцы должны были атаковать центр? А что бы делал Александр, если бы рыцари ударили во фланг его войска? Давайте представим, что бы произошло, если бы ливонцы атаковали не центр русской позиции, а фланги, где стояла конница. А произошло бы следующее: своими трехметровыми копьями рыцари просто перекололи бы коней под русскими всадниками. Затем, потоптав выбитых из седел поверженных дружинников копытами своих укрытых в броню коней, зашли бы в тыл пеших войск Александра, которых в это время по фронту атаковали ливонские пехотинцы, предварительно осыпав градом стрел из луков и арбалетов. Таким образом, в окружении оказалось бы войско Александра Ярославича.

    Могли ли рыцари поступить именно так? Да. Только так они и должны были вести этот бой в том случае, если бы решили не обороняться, а нападать. Построение русского войска в том виде, каким его описывают в отечественной исторической литературе, просто вынуждало рыцарей атаковать именно так: ударить во фланг по русской коннице, разбить ее, а потом перейти к уничтожению пеших воинов. Сам менталитет средневекового рыцаря диктовал именно такое поведение. Рыцари презирали даже собственную пехоту, которую, случалось, попросту затаптывали, горя нетерпением сразиться с «достойным» противником — такими же рыцарями. Оценивая полководческий талант Александра Ярославича, интересно сравнить его план с тем, как собирались сражаться с рыцарями их противники в Грюнвальдской битве, которые, как уже говорилось, в отличие от него действительно имели большой опыт сражений с рыцарским войском. Как они думали отражать атаку рыцарского «клина»? Надо полагать, по проверенному рецепту прославленного на весь мир военачальника Александра Невского? Как это ни странно, нет. Построились поляки, литовцы, русские, чехи и монголы на поле Грюнвальда совершенно не так, как расположил свои войска на льду озера Александр Ярославич. Почему? Да именно потому, что их командиры прекрасно понимали, что рыцари нанесут главный удар не в центр, а по флангам: именно так действовали все военачальники, начиная с битвы при Левктрах (371 г. до н. э.), где впервые был применен этот удачный тактический прием.

    Не зная, куда нанесет свой сокрушающий удар тяжелая рыцарская кавалерия, Ягайло и Витовт выстроили свои войска в три последовательные линии. Такой строй не только делал одинаково защищенной всю позицию. Такое глубоко эшелонированное построение снижало вероятность того, что противник сможет прорвать их позиции. Силы второй и третьей линии можно было оперативно перебросить к месту вражеского удара и нанести по атакующим рыцарям фланговый удар. В отличие от войска Александра Ярославича, у Ягайлы была рыцарская кавалерия Соответственно тактика ее боевого применения должна быть аналогична тактике Тевтонского Ордена, то есть в соответствии с измышлениями наших историков — построение «клином». Однако польские рыцари тоже почему-то не выстроились «свиньей». Наоборот, в первую атаку на позиции Ордена бросился не «клин» тяжелой рыцарской кавалерии, а лава легкой конницы.


    7

    Согласно НПЛ, ливонцы достигли своей цели — рассекли на две части русские полки. И если это произошло, то окружить их Александр Невский никак не мог — путь вперед для ливонцев был свободен. А поскольку они стали отступать к своему берегу, то и путь назад русские им преградить не смогли. Вот такое вот странное получается окружение. Ливонцы двигаются туда, куда захотят. Решили идти вперед и прорвать центр русской позиции — прорывают. Захотели уйти назад и отступать на свою территорию — отступают. Если бы им надо было пойти налево или направо, они это, видимо, сделали с таким же успехом. Неудивительно, что летописец не говорит о том, что русским удалось окружить ливонское войско. Никто из русских историков в дореволюционное время тоже ничего не писал об окружении ливонского войска. Даже откровенно тенденциозная книга М. Хитрова «Александр Невский», в которой цитирование первоисточников обильно разбавлено художественными зарисовками, не пытается приписать Александру Ярославичу славу победителя в битве при Каннах. Вот как Хитров описывает ход «Ледового побоища» после прорыва ливонцами центра русского войска: «Немцы озираются кругом и вместо ожидаемого расстройства и рассеяния врагов с ужасом видят, как ряды русских плотно смыкаются живою стеной. Грозные взоры русских, их сверкающее оружие, дымящееся неприятельской кровью, их готовность броситься на врагов смутили немцев. Александр Ярославич только и ждал этого психологического момента боя. Подобно вихрю, налетел он на оторопелых врагов, совершив искусное обходное движение, и ударил на них с отборными полками с той стороны, откуда Они вовсе не ожидали нападения. Военная хитрость Александра вполне удалась. Весь боевой план немцев расстроился. Тогда началась ужасная сеча. Поднялся невообразимый шум от частых ударов мечей по щитам и шлемам, от треска ломавшихся копий, от разрывов льда, от воплей сраженных и утопавших. Казалось, все озеро всколыхнулось и тяжко застонало… Лед побагровел от крови… Правильного боя уже не было: началось избиение врагов, упорно боровшихся до позднего вечера».

    Из этого описания следует, что Александр Ярославич не великий полководец, а талантливый психолог, правильно оценивший эмоциональное состояние противника. И ни одного слова об окружении. «Обходное движение», удар с неожиданной стороны — вот о чем пишет Хитров. Главная слабость версии об окружении ливонского войска в том, что она противоречит тому, что русские преследуют отступающего врага. О том, что «немцы» отступали, отмечают и НПЛ, и ЛРХ, так что этот факт можно считать бесспорным. Ни один из авторов, утверждающих, что Александр окружил вражеское войско, не отрицает того, что сражение завершилось преследованием отступающего противника. К примеру, тот же Соколов пишет: «Противник был окружен и разгромлен. Русские гнали остатки немецкого войска вплоть до противоположного берега на расстоянии 7 км». Если быть точным, то 7 верст. Именно такое расстояние называет НПЛ. В километрах тогда расстояние еще не измеряли. Историк Соколов этого, очевидно, не знает.

    Впрочем, не в этом дело. Военный историк должен понимать, что когда противник окружен, как, например, немцы в битве под Сталинградом, то его никуда не надо «гнать». Надо принять его капитуляцию или, если он не сдается, то, как завещал Максим Горький, — уничтожить. Другое дело, если окружить ливонцев не удалось, или они прорвали окружение, или в окружение попала только часть их войска. Почему же современные отечественные историки так упорно настаивают на надуманной версии об окружении? Мотив может быть один: об окружении говорит ЛРХ. Но автор Хроники говорит о том, что в окружение попали только братья-рыцари. Основная масса ливонского войска покинула поле боя.

    Может быть, свидетельством славной победы русского оружия и критерием тяжести нанесенного ливонцам поражения является то, что русские гнали врага семь верст, о чем с гордостью пишут историки?

    Интересно, что ровно столько же — семь верст преследовали русские отступающего противника в Раковорской битве, которая состоялась четверть века спустя после «Ледового побоища». Случайное совпадение? Вряд ли. Похоже, автор рассказа о «Ледовом побоище» позаимствовал эту цифру именно из описания Раковорской битвы.

    На самом деле, то что русские преследовали отступающих «немцев» семь верст, совсем не повод для гордости. В действительности это означает только то, что, двигаясь быстрым шагом (учитывая среднюю скорость движения — пять км в час), русская пехота продолжала преследование отступающего противника полтора часа. А если преследование вела конница, как это обычно и бывало, то и того меньше — около получаса. Что же случилось через полчаса? Почему бойцы Александра Ярославича, дойдя до противоположного берега, прекратили «гнать остатки немецкого войска»? Может быть, потому, что преследователь и преследуемые поменялись местами? Для сравнения: ливонцы накануне «Ледового побоища» преследовали разбитых ими русских всю ночь, то есть несколько часов. А после победы в Грюнвальдской битве победители преследовали бегущих с поля боя тевтонцев 25—30 км. Потом вернулись на поле битвы, где три дня праздновали победу и собирали трофеи. Затем вновь продолжили преследование до самой столицы Тевтонского Ордена Мариенбурга. Почему русские не преследуют разбитого врага до самого Дерпта или еще дальше, до самой Риги? Почему и в этот раз, как и после «Невской битвы». Александр не воспользовался плодами своей победы? Что помешало русским закрепить свой успех, добить Ливонию и навсегда покончить с этим плацдармом «католической агрессии»? Если «Ледовое побоище» действительно закончилась именно так, как его описывают учебники истории, то есть сокрушительным разгромом ливонцев, то сделать это было несложно: оборонять их города было некому. Все защитники полегли на льду озера.

    Да и сам ход кампании требовал переноса военных действий на территорию противника. Ведь она и началась с нападения русских войск на Ливонские земли. Теперь, после того как Александр Ярославич успешно выманил из-за стен замков и разгромил основные силы врага, сам Бог велел продолжить начатое. Но вместо этого он развернул свои полки и ушел домой. Так не поступал ни один победитель. Никто из историков не пытался объяснить это странное поведение полководца. Почему? Потому что рационального объяснения ему нет. Представим себе, что Наполеон после Бородинской битвы вместо того, чтобы взять Москву, развернулся на сто восемьдесят градусов и возвратился в Париж. Но Наполеон взял Москву, хотя и не выиграл, по мнению российских историков, Бородинскую битву. А Александр Ярославич, согласно общепринятой в отечественной литературе версии, не просто одержал победу в «Ледовом побоище», а нанес противнику такое поражение, какого рыцарское войско никогда до этого не несло. Но вместо того, чтобы захватить территории, получить контрибуцию, обложить побежденных данью, он даже не завершил разгром отступающего противника. Победители себя так не ведут.

    Конечно, наши историки нашли объяснение и этому парадоксу. Мол, потери русских в «Ледовом побоище» были слишком велики. Поэтому они и не могли воспользоваться своей победой. Учитывая, что новгородский летописец вообще не упоминает о потерях русского войска, можно сделать вывод о том, что они были минимальными. Так что эта причина неубедительна.

    Другая версия объясняет такое, мягко говоря, странное поведение победителей «благородством» Александра Ярославича. Например, «действительный член нескольких академий» Бегунов пишет о том, что после «Ледового побоища» Рига ожидала появления русских под стенами города. «Потрясенный разгромом всего рыцарского войска, магистр Дитрих фон Грюнинген с трепетом ожидал рать Александра Невского под стенами Риги. Поэтому он отправил посольство в Данию, к королю Эрику Святому, с просьбой спасти Рижскую Богоматерь от жестокости русских» (Бегунов, указ. соч., с. 81). Хитров, у которого Бегунов позаимствовал этот сюжет, добавляет: «Судя по себе, наши враги не могли предполагать, что их благородный победитель считает своим нравственным долгом жить, «не преступая в чужая части». Для него довольно было и того, что он навел страх на врагов, от которого они долгое время не могли прийти в себя, и заставил их уважать русское имя».

    Несколько парадоксальное объяснение, учитывая, что «Ледовому побоищу» предшествовало то, что «не преступая в чужая части», дружины Александра вторглись в Ливонию. Что же касается трогательной сцены дрожащего от страха магистра ливонских рыцарей под стенами Риги и его заботы о судьбе ливонской церкви, то за подобное суждение его автору надо ставить двойку по специальности. С чего это вдруг магистр, вместо того чтобы защищать владения Ордена и готовить свою резиденцию в Вендене (Цесисе) к предстоящей осаде, бросил ее на произвол судьбы и пришел помогать своему врагу — Риге?


    8

    Из всего вышесказанного можно сделать вывод: «Ледовое побоище» в том виде, как его описывают отечественные историки, никогда и ни при каких обстоятельствах произойти не могло.

    Историки, разумеется, считают по-другому. В целом оценка этого сражения у всех одинаковая, поэтому раз уж я начал с цитирования «Красной Звезды», то этим изданием и закончим цитирование псевдонаучных опусов наших историков. Итак, по Соколову: «Ледовое побоище 1242 года — крупнейшее сражение в истории Средневековья. Оно было выиграно русскими войсками, отстаивавшими независимость Отчизны. Победа в битве на льду Чудского озера 1242 года, в которой участвовало до 30 тыс. человек с обеих сторон, произвела огромное впечатление на современников…» Интересно, на основании чего историки делают вывод, что «Ледовое побоище» произвело «огромное впечатление на современников»? На основании «Жития», написанного через столетия после этого события? Но более ранние источники не позволяют согласиться с такой оценкой «Ледового побоища» его современниками. В летописи Суздальской земли ему посвящена буквально одна строчка, в которой, кстати, нет ни слова об Александре Ярославиче. Разбитые орденские рыцари о том, что потерпели поражение в «крупнейшем сражении в истории Средневековья» уже через сто лет после этого сражения об этом даже и не догадывались, о чем свидетельствует Хроника Вартберга. Да что немцы?! Новгородцы считали крупным сражением не сражение с «немцами» на льду Чудского озера, а состоявшуюся через четверть века Ра-коворскую битву (1268 г.). Именно про нее новгородский летописец пишет, что это она была «побоищем», равного которому «не видели ни отцы, ни деды» (НПЛ). Деды и отцы летописца были очевидцами «Невской битвы» и «Ледового побоища».

    Почему Раковорская битва произвела такое сильное впечатление на современников? Во-первых, по масштабам Раковорская битва была намного больше «Ледового побоища». В сражении под Раковором (современный г. Раквере в Эстонии) с русскими сражались не только жители Дерптского епископства, а «вся земля немецкая», то есть войска всех государств Ливонской конфедерации, которые пришли на помощь датчанам, против которых русские и затеяли этот поход. Русские полки вели не два князя, а целых семь. Соответственно и численность русского войска была раза в два-три больше, чем в 1242 году у Александра и Андрея Ярославичей.

    Во-вторых, сражение было таким ожесточенным и кровопролитным, что, поданным НПЛ, только новгородцы потеряли в нем всех своих командиров — посадника и тысяцкого, тринадцать самых знатных горожан, «а черных людей без числа». Сколько погибло русских из других русских отрядов, новгородского летописца не интересует. Надо полагать, что их потери были не менее тяжелыми.

    При этом о Раковорской битве, более масштабной, чем «крупнейшее сражение в истории Средневековья», отечественные учебники истории умалчивают. Почему? Да потому, что она ну никак не вписывается в теорию о западной агрессии против Руси. Датчане, по владениям которых был нанесен удар, никакой угрозы для Новгорода и Пскова не представляли и на русские земли не нападали (поддержка возвращения в Псков Ярослава Владимировича не в счет). Тем более, они не угрожали безопасности Твери, Суздаля и Переславля, дружины которых тоже пришли к стенам Раковора. Не собирались русские и захватывать ливонские земли, или, как принято было говорить в советское время, освобождать порабощенных местных жителей от тяжкого гнета католической церкви и западных феодалов. Это был очередной грабительский поход, один из тех, о которых Соловьев писал: «Вошли они в Немецкую землю и начали опустошать ее по обычаю» (СС, т. 2, с. 162). Именно грабительский, потому что никаких политических или военных целей он не преследовал.

    Предыстория такова: в 1268 году новгородцы отправились в поход на Литву, но по дороге передумали и повернули совсем в другую сторону — в датские владения в Ливонии. Литовцы угрожали псковским землям, зато у датчан можно было хорошо поживиться. Новгородцы опустошили окрестности Раковора, но город взять не смогли. Потеряв в походе семь человек, они возвратились домой очень недовольные постигшей их неудачей, и сразу приступили к подготовке нового вторжения в датские владения. Не рассчитывая больше только на собственные силы, новгородцы послали к низовским князьям с предложением принять участие в походе на Раковор. Пригласили мастеров, умеющих делать осадные орудия. Рижане, дерптцы, ливонские рыцари, встревоженные масштабными военными приготовлениями, направили послов, с которыми новгородцы договорились о том, что ливонские немцы не будут помогать датчанам. Поход начался с опустошения беззащитных чудских селений. В одном месте русские обнаружили пещеру, в которой спряталось множество местных жителей. Неизвестно, чем аборигены помешали русским и почему они решили их уничтожить. «Три дня стояли полки перед пещерою и никак не могли добраться до чуди; наконец один из мастеров, который был при машинах, догадался пустить воду: этим средством чудь принуждена была покинуть свое убежище, и была перебита». (Соловьев, СС, т. 2, с. 162).

    После сражения, так и не взяв Раковора, дружины русских князей, простояв в знак победы три дня «на костях» (на поле битвы), попросту разошлись по домам, не сделав никаких попыток закрепиться на территории Ливонии. Только псковичи во главе со своим неугомонным князем Давмонтом остались, чтобы еще пограбить. «Давмонт с псковичами хотели воспользоваться победою, опустошили Ливонию до самого моря и, возвратившись, наполнили землю свою множеством полона» (Соловьев, СС, т. 2, с. 163).

    Кого же разгромил Александр Ярославич в «крупнейшем сражении Средневековья»? Во всяком случае, «Ледовое побоище» не нанесло урона ливонским рыцарям: трудно нанести поражение тем, кто в этом сражении фактически не участвовал. Орден сохранил свой военный потенциал и продолжал расширение своих владений. Совместно с дружинами пришедших на помощь Ордену польских и чешских князей тевтонцы успешно сражаются с пруссами и продолжают возведение каменных замков и строительство новых городов. Главным противником тевтонцев в это время были литовцы, которые при жизни Александра Ярославича нанесли братьямрыцарям два тяжелых поражения. В этих сражениях Орден понес потери, намного превосходящие потери в «Ледовом побоище».

    В начале 1259 года литовские войска совершили набег на земли данников Ордена куршей. По данным ЛРХ, литовцев» (жемайтийцев) было около 3000 человек. Когда они возвращались с добычей, их догнали войска Ордена. Тевтонцы проиграли битву у Скуодаса, погибли тридцать три рыцаря, много рядовых воинов. 13 июля 1260 года на земле куршей между литовцами и силами Ордена состоялась еще одна битва. Вместе с силами Ордена в битве приняли участие датские и шведские части во главе с принцем Карлом, рыцари европейских стран. На стороне рыцарей сражались и их вассалы из местного населения — эсты и курши. В начале битвы они бежали с поля боя. Первыми бежали курши, а затем их примеру последовали и эсты. Ливонский хронист замечает по этому поводу: «как уже не раз бывало». Некоторые историки утверждают, что они не покинули поле боя, а вступили в сражение на стороне литовцев. Из-за предательства союзников литовцы, которых было около четырех тысяч, получили подавляющее численное превосходство и смогли окружить войска Ордена. По данным Ливонских хроник, в этом бою погибли сто пятьдесят рыцарей Ордена, много простых воинов, магистр Бурхард фон Хорнхаузен, маршал Ордена Генрих фон Ботель, принц Карл. Попавшие в плен к литовцам рыцари были сожжены. Битва при Дурбе и «Ледовое побоище» очень похожи: в том и другом сражении рыцарей покинули союзники, и им пришлось противостоять превосходящим силам противника. Но результаты сражения отличаются поразительно. При Дурбе четыре тысячи литовцев уничтожили сто пятьдесят рыцарей, а в «Ледовом побоище» пятнадцати-двадцатитысячное русское войско — в шесть раз меньше — двадцать шесть (двадцать убитых, шесть взятых в плен, по ЛРХ). И после этого у кого-то поворачивается язык назвать Александра Ярославича великим полководцем?

    Распространенный в отечественных учебниках истории вывод о том, что победа Александра Невского в «Ледовом побоище» обезопасила на четверть века западные рубежи Северо-восточной Руси, давно пора переписать. Не немецкую агрессию остановил Александр Ярославич, а «немцы», разбив вторгшиеся в Дерптское епископство войска, на триста лет остановили русскую экспансию в Ливонию. Сокрушительное поражение Домаша Твердиславича убедительно продемонстрировало, что даже наспех собранное небольшое войско Дерптского епископства может дать достойный отпор агрессору. После этого крупных нападений многотысячных войск нескольких русских княжеств (подобных походу Ярослава Всеволодовича в 1222 г.) на «немцев» не было до Ливонской войны. Следующую попытку грабительского набега русские предприняли не в немецкие, а в датские владения. Поражение в Раковорской битве окончательно остудило пыл наших предков. А в следующем столетии все силы Новгорода отняла борьба с Москвой, и воевать с западным соседом ему стало невыгодно. Выгодно стало с ними дружить против Московской Руси. Поэтому когда в 1397 году сын Дмитрия Донского Великий князь Василий потребовал от Новгорода разорвать мир с немцами, они дали такой ответ в Москву: «Князь Василий! С тобой у нас один мир, с Витовтом другой, с немцами третий!» (Соловьев, СС, т. 2, с. 351).

    Какой же будет объективная оценка деятельности Александра Ярославича? Реальный Александр был пособником татар и не отражал никакой угрозы с Запада. Он не был защитником Русской земли и выдающимся полководцем.

    В этой книге я упомянул таких выдающихся князей, как благородный рыцарь Мстислав Удалой, защитник Пскова Давмонт, руководитель анти-ордынского восстания Андрей Всеволодович, победитель шведов на Неве Андрей Александрович, Даниил Галицкий… И это далеко не полный список имен русских князей XIII века оставивших заметный след в истории. Почему же вся слава досталась одному, прямо сказать, не самому достойному? Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, кому было выгодно сделать из Александра Ярославича легенду, превратив его в национального героя, спасителя Отечества и даже святого-чудотворца.








     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх