62

Сегодня, по прошествии более чем полувека, неустанными стараниями пропаганды Эрнста Бевина помнят главным образом как ярого антикоммуниста, что автоматически превращает его в не менее ярого русофоба. И что да, то да — этот человек не любил русских (любил тут немного не то слово, в политике «любит» и «не любит» означает не то же, что мы имеем в виду под «любить» или «не любить» кого-то или что-то). Бевин считал Россию врагом не Великобритании даже, а Англии, если мы лопатой нашей мысли снимем ещё один слой, то мы обнаружим, что он видел себя выразителем и защитником интересов не Британской Империи, не Великобритании и даже не Англии вообще и не английского народа в частности, а только и только английского рабочего класса. Поскольку Бевин несомненно был социалистом, то его национальные пристрастия, которые он даже не находил нужным особо скрывать, делали его вообще-то не просто социалистом, но во вполне определённом смысле и национал-социалистом.

Вкупе с некоторыми чертами его характера вышесказанное превращало Бевина в чрезвычайно ценный политический инструмент. Причём инструмент универсальный. Дело в том, что мы не можем красить Бевина одной краской, он был не только русофобом. Этот человек «не любил» немцев и французов ничуть не меньше, чем русских. Но и это было не самым главным. С точки зрения Букингэмского дворца самым на тот момент главным было то, что Бевин до самых до печёнок не любил американцев. Да и с чего бы ему было их любить? В его жизни уже была любовь, Бевин любил английского рабочего, ну и ещё немного он любил свою жену. Больше он не любил никого.

Зная всё это и отчётливо представляя себе послевоенный политический контекст, в котором должны были развиваться мировые события, достаточно было назначить Бевина на опеделённый пост в государственной машине и после ждать. Просто ждать. Ждать пришлось недолго, менее года. А потом случилось следующее.

Представьте себе кабинет, в котором идёт секретное совещание, присутствуют всего несколько человек — два-три министра, два-три человека, формально в аппарат исполнительной власти не входящих, но тем не менее это люди из тех, кто «принимает решения», ну и сам премьер тут же, сам Клем Эттли. Совещание не просто секретное, а Top Secret секретное, секретное настолько, что присутствующие заранее предупреждены, что информацией, обладателями которой они, выйдя из кабинета, станут, они не должны делиться даже с остальными членами правительства. Вопрос, который они обсуждают, невообразимо сложен, на них ложится колоссальная ответственность за судьбы почти пятидесяти миллионов британцев. От решения, к которому они придут, в самом прямом смысле зависит судьба государства.

Премьер-министр, принявший для себя решение ещё до того, как совещание началось, подталкивает их к определённому выводу, он хочет, чтобы этот вывод они сделали сами, он хочет услышать от них «да», но остальные либо открыто против, либо колеблются. Они считают, что Англия «не потянет», что всё не то и всё не так, страна обескровлена войной, перед страной множество проблем, народ устал, ресурсы истощены и — нет денег, «господа, казна ведь пуста, о чём мы вообще говорим?» Все оживляются, переглядываются, ищут понимания и одобрения в чужих глазах, с облегчением улыбаются, «ну да, на бумаге всё всегда гладко, а про овраг, как обычно, забыли, а тут не овраг даже, а — яма.»

Денег ведь и в самом деле нет, а те, что удастся наскрести, можно потратить с куда большей пользой. Все, забыв о том, ради чего они собрались, не слушая друг-друга, начинают наперебой предлагать как и с какой государственной пользой можно истратить миллион-другой фунтов. Премьер молчит, кончиками пальцев прижимает веки закрытых глаз, не мешает всем высказаться, он тянет время, он ждёт, в совещании не принимает участия ещё один человек, он запаздывает, он только что вернулся в Англию после государственного визита в США, сколько ему нужно времени, чтобы добраться из аэропорта сюда, да где же он, думает премьер, где этот чёртов Бевин?

Дверь распахивается, вот и он. Министр иностранных дел, не здороваясь, ни на кого не глядя, думая о своём, идёт к свободному месту за столом, отодвигает стул, не садясь, вслушивается в галдёж, обводит всех тяжёлым, исподлобья, взглядом.

— Мы должны её иметь, — негромко говорит он.

Один за другим все смолкают, смотрят на закипающего яростью Бевина.

— Дело не во мне, — говорит тот, — чёрт бы со мною, но я не позволю, чтобы в будущем с министрами иностранных дел этой страны разговаривали так, как разговаривал со мною госсекретарь Бирнс. Мы должны её иметь вот здесь, — Бевин грохает портфелем, набитым государственными бумагами, по столу, министры отшатываются. — Мы должны иметь её во что бы то ни стало, любой ценой. Любой! И на боку у неё должен быть нарисован долбаный Юнион Джек!

Воцаряется молчание, лица сидящих за столом каменеют. Эттли опускает голову, пряча торжество в глазах, он выиграл, Бевин заставил их принять нужное государству решение, теперь они пойдут до конца, теперь они не отступятся. Англия получит «её». Речь на совещании шла об английской атомной бомбе.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх