Евреи в подвале

М. Скажите, когда вы, работая на Геринга, продавали украденные произведения еврейского искусства, что вы думали о Берлине?

С. Это был огромный город, не такой приятный, как Мюнхен.

М. Я согласен с вами. Конечно, как баварец я имею некоторое предубеждение в этом вопросе. Пруссаки лишены вкуса.

С. Мне действительно не по душе ваши наигранные замечания по поводу украденных еврейских произведений искусства.

М. Ай-я-яй, я опять вас обидел? Я полагаю, что пришло время сделать это сегодня. Я должен обижать вас каждый день, и тогда вы чувствуете себя счастливым потом, когда я мил с вами. Украденные? Чепуха. Когда Гитлер собрал вместе всех импрессионистов и свалил все в одну кучу с Клее и Кандинским, толстяк Герман (Геринг) получил огромную их часть. Конечно, я тоже решил взять несколько работ. Моей жене не нравились ренуаровские толстые, монголоидные обнаженные, висевшие в ее очень приличной гостиной, и я взял шесть Моне, одного Мане и несколько маленьких вещей, которые дарил моим бедным родственникам на Рождество. Вы же, с другой стороны, помогали старику Герману распродавать награбленное и не отрицаете этого. Вы ведь понимаете, что у вас не может быть от меня секретов?

С. Нет нужды обсуждать это.

М. Стенографистка знает все. Что вы ей не скажете, я скажу. Итак, если бы вы стали немного лучше играть в шахматы, мы могли бы растянуть эти разговоры на несколько недель, пока не выясним, выбрали ли мистера Трумэна, но вы все равно торговали украденными картинами. И как много вы увезли вашей милой семейке в Америку? Одну? Две? Может быть, три или четыре, только чтобы уберечь их, конечно. Может, пять?

С. Я не брал ничего, если хотите знать.

M. Когда я приеду в Америку, может быть, я приду к вам и увижу, насколько вы в действительности правдивы.

С. Вряд ли, генерал Я останусь здесь, а у вас будут дела в Вашингтоне, которые меня абсолютно не касаются.

М. Может быть, мы где-нибудь встретимся и вы покажете мне свои картины.

С. Я уже говорил: у меня нет картин.

М. Я найду альбомы рисунков фон Глёдена, которые мы взяли у Штауффенберга, и вы сможете вырезать все симпатичные рисунки и повесить на стене. Я полагаю, что ваша семья не будет этому рада.

С. Я не интересуюсь картинами молодых итальянских мальчиков.

М. Может быть, мы найдем молодых китайских мальчиков?

С. Генерал, ради бога, вам непременно надо развивать эту тему?

М. При чем здесь Бог? Скажите, ваша семья знает об украденных еврейских предметах искусства?

С. Слушайте, почему вы так свирепы сегодня?

М. Без особых причин. Какой-то идиот выключил холодную воду на втором этаже, когда я принимал душ сегодня утром, и я чуть не ошпарил наиболее важные части моего тела. Это никого не приводит в хорошее настроение. К слову, один из моих садовников сказал, что видел вас вчера в городе, в кафе, с необычайно уродливой женщиной. Это ваша родственница?

С. Нет, это мой друг.

М. Если у вас такой же вкус в искусстве, то мне следовало бы отдать вам Ренуара, чтобы вы могли заряжаться радостью, рассматривая перед завтраком громадную дряблую задницу. Заметьте, я оказываю вам честь, утверждая, что вы крутитесь около полной женщины, а не тощего, молодого и изнеженного китайского мальчишки.

С. Я сказал: просто друг.

М. Как бы мне это описать? Сложена, как пивной бочонок, волосы пострижены короче, чем мои, и без макияжа. У нее случайно нет татуировок? Наверное, парусный корабль на руке? Может быть, кинжал и череп где-нибудь? Остерегайтесь женщин в мужских ботинках и с татуировками. Она также курит сигары?

С. Это просто моя знакомая.

М. Ладно, у вас слишком хороший, вкус, чтобы танцевать с ней польку на матрасе. Единственный тип мужчин, который захотел бы прийти к ней, это ветеринар. Кроме того, она на шесть дюймов выше вас и сложена как мужик с пивоваренного завода, который доставляет пивные бочки к моему служебному входу. Подумайте об этом, это запросто мог бы быть мужчина с бочками. Нет, ошибка. У нее усы больше. Не сомневаюсь, что она была экскурсоводом по ночной жизни здесь, в Женеве. И поверьте мне, ночное время – единственное время, когда женщине такого типа разрешено покинуть школу для девочек. Вы видели «Девушек в мундирах» или нет?

С. Вы что-то имеете против лесбиянок? Ладно. Мы говорили о Буше…

М. Подделка.

С. Я не уверен. А почему вы уверены?

М. Он какой-то неправильный. Некоторые имеют чутье на такие вещи. Кстати, вы взяли что-нибудь из Клее, когда Герман продавал их?

С. Вам нравится Клее?

М. Послушайте, если бы я когда-нибудь принес один из этих набросков в мой дом, я бы сделал для них обрамление из плиток, чтобы хорошо гармонировало со стенами уборной, где я бы их и повесил. Я думаю, что Гитлер был прав, когда сжигал весь этот мусор. Не работы импрессионистов, но все остальное.

С. Снова антисемитские настроения?

М. Попытайтесь быть веселым. Я говорил о сожженных произведениях дегенеративного искусства, а не о евреях. И кроме того, у нас никто не сжег ни одного еврея. Пока те были живы. Только трупы. А их картины были очень, очень мертвыми, насколько я могу в этом разобраться.

С. Вы знаете, что много евреев было сожжено.

М. Это верно. Обычно у нас были горящие евреи на Кудамм в Берлине каждую пятницу, вечером. После того как все добрые католики заканчивали свой обед, они выходили на улицу и жарили евреев на углях. Маленькие дети помогали с детьми, как вы знаете. Послушайте, не надо глупостей, хорошо? Почти все евреи, которые жили в Берлине до войны, были там же после того, как война закончилась. Если, конечно, вы же первые не убили их бомбами. Я должен рассказать вам действительно смешную историю.

С. Боже, пожалуйста, не надо. Ваш юмор сегодня не из лучших, и у нас есть вопрос для обсуждения.

М. О, позвольте мне поведать вам о евреях в подвале.

С. Пожалуйста, не надо.

М. Это действительно согревающая сердце история о извечной доброте человечества, которая так часто упускалась из виду в те дни. Я начну. Вы знаете, что в Берлине я жил на улице Корнелиуса в очень приличной части города. Вы когда-либо бывали на этой улице?

С. Я не припомню.

М. Это неважно. Однажды служанка соседей сказала моей жене, что ее хозяин прячет евреев в подвале. Это, конечно, считалось серьезным правонарушением. За это можно было и поплатиться. Моя жена рассказала мне об этом, и я сказал, что займусь этим. Я хотел спросить ее, где она хранит ножи на кухне – я-де пойду и сделаю им радикальную хирургическую операцию, но промолчал. С моей женой осторожность – это лучшая часть доблести, поверьте мне.

Итак, в воскресенье я решил исполнить мои обязанности, как надежный часовой государства. Я надел хороший костюм, взял с собой пакет и пошел звонить моим соседям с евреями в подвале.

Это была семья Шальмайер. Он был священником-лютеранином и немного формалистом, но они были соседями, так что я был очень вежливым, когда стучал в дверь. Дочь подошла к двери, и я спросил, дома ли отец. Он вышел в прихожую и выглядел как смерть в черном костюме. Они все приходили в ужас от шефа гестапо, но я должен сказать, что мои соседи были очень хорошо воспитаны. И вот сей добрый человек стоял, и казалось, что он вот-вот намочит штаны. Такой вежливый разговор. «Доброе утро, генерал», – сказал он, а я сказал: «Хайль Гитлер», – просто для того, чтобы он продолжал стоять на цыпочках. Естественно, он ответил в том же роде, мы стояли и улыбались друг другу, как пара обезьян. Я начинал уставать от вида его похожей на баранью физиономии и протянул ему пакет.

«О, мой господин, что это?» – спросил он. «Ну, – сказал я, всего-навсего маленький подарок от меня. Кое-что, я думаю, что вам может пригодиться». Когда люди говорят мне такое, они обычно дарят мне свитер, который выглядит, как если бы он был связан пьяными бабуинами.

С. Что там было? Ордер на арест? Пара наручников?

М. Нет. Одна из тех больших индийских резиновых вещей, которые женщины, курящие сигары, любят называть «дорогой». Что там было? Отгадайте.

С. Что-то ужасное, я полагаю. Человеческая рука.

М. Попытайтесь быть серьезным. Он взял пакет и уставился на него, как будто в нем были кобры. Я сказал ему, чтобы он развернул сверток.

С. Я думаю, что вам вряд ли стоит продолжать.

М. О, не будьте столь чувствительны. Вы всегда выглядите так, как будто только что получили пощечину. Он наконец открыл пакет и продолжал глазеть и глазеть.

С. Очень хорошо, я сыграю в вашу садистскую игру. Что было внутри?

М. Я даже не знаю, надо ли вам говорить. Ладно, возможно, мне следует это сделать, в конце концов. Какой смысл рассказывать хорошую историю, если не заканчиваешь ее надлежащим образом. Там были продовольственные книжки и карточки на одежду. Без них во время войны ничего нельзя было купить.

С. Продовольственные карточки?

М. Да. Когда герр Шальмайер спросил меня, зачем нужны продовольственные карточки, я сказал ему с милой улыбкой, что они для евреев, которых он прячет в своем подвале. Я был уверен, что бедный человек обделался, и я узнал об этом позже от его дочери…

С. Не так сразу, после завтрака, пожалуйста.

М. Я узнал, что он сидел на полу еще десять минут после моего ухода. Он был уверен, что я вернусь со своими людьми и заберу всю семью. Что до меня, то я надел шляпу и пошел домой, так как хотел переодеться и отправиться трудиться над моим мотоциклом. Вы знаете, что я пользовался мотоциклом? БМВ—Р75. Отличная машина. Мы делаем лучшие мотоциклы, и не было ничего такого, чему бы я радовался больше, чем работе с моторами. Это было моим ремеслом, пока я не ужаснул местных священников, побив всех в Берлине в шахматы, и, возможно, даже имел жареного ребенка на воскресный ланч. Почему вы на меня так смотрите?

С. Это правдивая история?

М. Конечно, да. Это так глупо – выдумывать. Что с вами случилось?

С. Вы это сделали? Вы действительно это сделали или нет? Что с ними стало?

М. С кем? Шальмайерами? Я полагаю, они все еще там, если русские не изнасиловали и не съели их.

С. Евреи. Я имею в виду евреев. Вы их забрали?

М. Конечно, нет. Почему я должен был это сделать?

С. Это было незаконно с вашей стороны. Вы нарушили законы рейха!

М. Противозаконно продавать украденные произведения искусства, а мы совершали по сделке в неделю, в конце концов. Может быть, я должен был сделать из евреев садовых рабов и использовать их для того, чтобы они нажимали на рычаг проклятой газонокосилки, или, быть может, одеть их в костюмы и поставить вокруг как больших карликов под деревьями. Они никого там не беспокоили, и кто я такой, в конце концов, чтобы доставлять старику Шальмайеру неприятности?

С. Что было с их служанкой? Что она сделала?

M. Служанка. Итак, я встретился с ней сразу после всего этого и описал радости женского блока в Равенсбрюке, так что она сразу успокоилась и закрыла рот. Еще одно слово – и оно стало бы последним. Я знаю, кого мне напоминает старая карга, с которой вы вчера были. Одну из женщин Штауффенберга. Мужчины все выглядели странно и многие из них женились на русских женщинах, которые выглядели как то, что вы втыкаете на поле, чтобы отпугивать птиц.

С. Они умерли за ваши грехи.

М. Да ладно вам… только две. Конечно, остальных мы поместили в различные восстановительные центры на свежем воздухе, но, я полагаю, они уцелели. Я не знаю точно, но мне все равно. Мы упрятали почти всех. Мать Штауффенберга обычно часами сидела на корточках в камере, цитируя Шиллера. Конечно, она делала то же самое на свободе, и я действительно не думаю, что она понимала, где находится. Вот почему я питаю отвращение к аристократии. Странного вида люди со смешными именами типа «Вахвах» или «Клампс» (заросли). Цирковые люди. И дети, похожие на лабораторные экземпляры, плавающие в стеклянных банках.

С. Вы действительно ошпарились сегодня.

М. Вначале я говорю вам о вашей сказочной подружке и сержу вас, затем осчастливливаю вас рассказом о евреях в подвале, а теперь вы злитесь, потому что я насмехаюсь над упадническими старыми кроликами со шлейфом титулов и столь же безмозглыми, как черепахи Что у вас есть, кроме фальшивых картин? Как насчет хороших шахмат? Почему не взять их из банка и не сделать мне подарок? Ротшильды никогда не упускали такой возможности, и, поступив так же, вы немного улучшите вашу игру.

С. Вы продолжаете приставать ко мне с подобными вещами? Вы знаете, что я просто не могу пойти в банк и дать вам то, что вы просите. Это должно быть qui pro quo в конце концов.

М. А вы продолжаете приставать ко мне с царскими янтарными гарнитурами. Теперь, когда я продал их вам, вы хотите знать, есть ли у меня еще, не лежат ли сокровища где-нибудь поблизости. Вы иногда бываете таким занудой. Вы хотите отправить янтарь вашей семье?

С. А, вот они где! У вас еще действительно что-то есть.

М. Очень мало, и вы их не получите. С другой стороны, Дюрер великолепно смотрится в моем кабинете, большое вам спасибо. Расскажите мне что-нибудь о вашем президенте Трумэне. Он любит искусство?

С. Вы должны определиться в терминах. Купальный костюм, разрекламированный в газетах, может рассматриваться как искусство, вы знаете.

М. И нет сомнений, вы знаток подобных вещей, также как и репродукций позднего фон Глёдена, но Трумэн, разве он не коллекционирует искусство?

С. Я не знаю всех в Америке, и я не знаю Трумэна. Я так не думаю. Он простой человек из сельской местности. Если он любит картины, это должны быть изображения цветов или восхода солнца.

М. Не толстые ренуаровские обнаженные женщины?

С. Мой бог, нет. Его жена никогда не допустит подобных вещей.

М. Если что-то стоит много денег, жены могут закрывать глаза на отвисшую грудь.

С. О ком вы говорите? О миссис Трумэн?

M. Нет, о живописи, вы что, идиот? Если, конечно, вы не имели связи с этой женщиной и не можете обсуждать ее анатомию по личному опыту.

С. Послушайте, мы не можем быть серьезнее и вернуться к делам?

М. Я просто хотел узнать, могли бы мы дать взятку президенту в виде некоторых наших, когда-то украденных, картин, вот и все. Вы сразу же начали обсуждать отвисшие груди жены президента, и я заметил, вы отказались признать, что имели с ней длительные отношения, поэтому мы и не смогли взяться за дело. Могу я дать ему картину или две?

С. Почему бы вам не спросить об этом у него, если он когда-нибудь позволит вам приблизиться к нему хотя бы на милю?

М. Я сначала приму ванну и натру свое тело одеколоном. Не беспокойтесь, держу пари, что я найду возможность встретиться с ним. Если я сначала наступлю в коровью лепешку, возможно, он будет добрее ко мне. Конечно, его жена может обеспокоиться тем, что я оставляю следы на ее коврах. Мне следовало бы рассказать вам о вечеринке, которую устроил Геббельс на острове Лебедя в Берлине. Что за ужасный фарс! Министр изо всех сил старался выглядеть суперэлегантно, чтобы успешно конкурировать с балами Геринга. Прекрасная вилла была наполнена цветами и слугами, оркестры играли, прекрасные девушки в маскарадных костюмах танцевали, и милые фонарики мерцали на деревьях. Конечно, большинство гостей были старыми и стойкими членами партии, они незамедлительно набрались бесплатного спиртного и сильно опьянели. В то время как Геббельс и его привлекательная жена пытались произвести хорошее впечатление на членов дипломатического корпуса и различных выдающихся иностранцев, происходили пугающие сцены за кулисами и пьяные партийные боссы бегали по сцене, пытаясь насиловать хорошеньких девушек. Геббельсу приходилось кричать, чтобы быть услышанным, чтобы перекричать бьющих посуду и орущих Золотых Фазанов. Я пришел по необходимости, и должен сказать, что получил большое удовольствие, любуясь оргией. Это выглядело как встреча венгерского парламента. Скажите мне, такие вещи происходят в Вашингтоне?

С. Люди в Вашингтоне знают, как себя вести.

М. Ладно, мне нравится мое предположение. Я думаю, что многие из ваших сенаторов любят иногда немного выпить. Что происходило в период Рузвельта? Я говорил, что президент был калека, так что я не могу представить себе его гоняющимся за женщиной, которая (судя по ее портретам) выглядит как лошадь задом наперед. Она, его жена, должно быть, остается целой и невредимой где угодно и когда угодно. Есть все же некоторые преимущества в том, чтобы быть уродливой.

С. Миссис Рузвельт не любит мужчин. У меня есть действительно отвратительная история про нее, но мы должны вернуться к работе, пожалуйста.

М. Продолжайте, пожалуйста.

С. Ладно, я слышал это от нескольких достоверных источников, так что полагаю, что это правда. Есть один парень, Джо Лэш. Лидер молодых коммунистов в Америке. Миссис Рузвельт симпатизировала ему…

М. Насколько я знаю, она больше любила его политику…

С. Как я уже сказал… я не перебил вас, нет?

М. Вы бы не посмели. Так простите же мне мою неотесанность. Я никогда не ходил в шикарный колледж.

С. Как я сказал, Лэш ушел в армию и был где-то в западной части Соединенных Штатов в учебном лагере, когда миссис Рузвельт и ее секретарша приехали к нему с визитом вежливости. У него был отпуск, и они ушли на обед, который и закончили наверху, в комнатах отеля. Армия подозревала Лэша в том, что он был профессиональным коммунистом, и они установили микрофон в его комнате. Все шумы были записаны. Сначала кто-то решил, что Лэш занимался сексом с миссис Рузвельт, но, когда это всплыло, после внимательного прослушивания стало ясно, что миссис Рузвельт и на самом деле занималась сексом, но со своей секретаршей. А Лэш был в другой комнате со своей девушкой.

М. А миссис Рузвельт была в постели со своей.

С. ФБР было в шоке! Записи приказали уничтожить, но они не были уничтожены. Один из моих друзей слышал их и сказал, что все это было чрезвычайно смешно.

М. Вы должны устроить для меня – как-нибудь – частное прослушивание. Бог знает, я слышал так много косноязычных хрюканий и громких криков страсти. Мы делали подобные вещи, и я уверен, вам все это известно по личному опыту. Но мы удалились от дела. Мы могли бы оставить в покое тему сексуальных отклонений и продолжить о том, как делаются деньги.

С. Я пытался подтолкнуть вас к этому последние десять минут.

М. Ваши часы отстают. Я думаю, двадцать.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх