Глава 13

«Гранатная афера»

Атмосфера вокруг советско-германского военного сотрудничества постепенно ухудшалась. Претензии германского посла на единоличное представительство и ответственность за всю полноту германо-советского диалога, позволившего Германии начать «возвращение в Европу», неудачная деятельность ГЕФУ, проведение военным министерством Германии самостоятельной русской политики с самонадеянными заявлениями представителей райхсвера официальным советским представителям, с одной стороны, утечка информации, происходившая с советской стороны в результате различных инцидентов («дело Скоблевского, «дело Петрова», «случай с Семашко», «случай с Климом»); довольно прозрачные намеки советских представителей на возможность в случае нежелания Германии вместе создавать советскую военную промышленность обратиться к заклятому врагу Германии — Франции, с другой; наконец, деятельность разведок Англии, Франции, Польши, практически с самого начала наблюдавших за развитием советско-германских «военно-технических контактов» и по мере возможности прилагавших усилия к его срыву[252], с третьей, неуклонно вели к «взрыву бомбы».

Летом 1926 г. тема «тяжкой компрометации Германии» неожиданно замаячила перед германскими политиками в связи с «делом Скоблевского». Советская сторона в связи с подписанием Берлинского политического договора через Литвинова предложила 7 мая 1926 г. окончательно устранить из советско-германских отношений все «препятствующие им политические инциденты», имея в виду помиловать и произвести обмен всех арестованных и осужденных лиц. К тому времени в Германии помимо Скоблевского были осуждены к четырем годам каторги еще трое человек (некто Р. Озоль и супруги Г. и В. Лоссин, все — немцы и все — за передачу Советскому Союзу военных секретов). В СССР были осуждены 14 немецких подданных: студенты К. Киндерман и Т. Вольшт (по делу с ними проходил еще один эстонец, от которого в ходе процесса судебные органы добились признания выдвинутого против него обвинения); консульские агенты в Батуми, Поти и Баку К. Корнельсен, супруги А. и К. Шмитц, К. и М. Фогелей, торговец Т. Экк, обвиненные в экономическом военном шпионаже в декабре 1925 г.; Анна Аух, сосланная весной 1924 г. в Сибирь за укрывательство белогвардейского офицера; трое торговцев в Ленинграде Л. Байер, Арндт, Г. Мюллер — по обвинению в подкупе; а также представитель «Юнкерса» в Москве Шолль, обвиненный (и признавшийся) в подкупе «высших чинов» советского воздушного флота. Четырем из них грозила смерть, остальным — пожизненное либо длительное лишение свободы[253].

Берлин согласился с подобным обменом и 22 мая 1926 г. об этом был проинформирован посол Брокдорф-Ранцау. Было сделано соответствующее сообщение советскому полпредству в Берлине[254]. Однако германский МИД справедливо опасался, что военное министерство воспротивится такому шагу. С другой стороны, МИД полагал, что если обмен не будет произведен, то тогда приговоры в процессах над арестованными в СССР немцами будут весьма жестокими. В свою очередь это привело бы к тому, что «политическое значение Берлинского договора было бы утрачено и, ввиду известного единства политики и экономики в России, не замедлили бы сказаться и экономические последствия». Мало того, в связи с делом Шолля, реальной стала бы угроза компрометации и данное дело могло бы вылиться в международный скандал, поскольку советское правительство, как опасались в Берлине, не смогло бы сохранить контроль над процессом, который, в конечном счете, был бы использован компартией в идеологических целях. Вот тогда и всплыли бы связи «Юнкерса» и стоявшего за его спиной военного министерства с «Красным воздушным флотом». После этого публичное обсуждение этих вопросов без труда перешло бы и на прочие военные связи Германии с СССР[255].

В связи с этим 12 июля 1926 г. Дирксен составил краткий, но весьма емкий и красноречивый документ:

«Компрометирующий материал.

1. 200 тыс. снарядов складированы в Ленинграде, будут транспортированы в Германию (нарушение Версальского договора).

2. Липецк. Обучение немецких курсантов в военной школе летчиков (нарушение Версальского договора).

3. Обмен военными и морскими миссиями. (Если, может быть, и не нарушение Версальского договора, то, во всяком случае, опасность тяжкой компрометации.)

4. Мы строим в России химзавод.

5. Мы содержим танковую школу.

6. «Юнкерс».

7. Предстоят переговоры с Уншлихтом о переносе немецкой (военной) промышленности в качестве оборонной промышленности в Россию («Райнметалл», «Крупп»).

8. Мы инвестировали в военную промышленность 75 млн. марок»[256].

Сотрудник германского посольства в СССР А. Хенке, находившийся в то время в Берлине, 12 июля 1926 г. также подготовил для Дирксена обзорный документ с перечислением проводившейся в нарушение военных положений Версальского договора деятельности. В нем наряду с производством и вывозом военного снаряжения и боеприпасов из СССР говорилось об обучении советских летчиков германскими инструкторами; о деятельности летной школы в Липецке; о неоднократных визитах в СССР делегаций райхсвера, ВМФ и ВВС (Миссии Хассе, Менцеля, Фишера, Вильберга, Фогта, Шпиндлера), а также об участии на маневрах РККА в 1925 г. под вымышленными именами группы «активных» офицеров райхсвера[257].

14 июля на совещании между статс-секретарем МИД Германии Шубертом и военным министром Гесслером (присутствовал Шляйхер), а затем на заседании 19 июля 1926 г. с участием канцлера Лютера обсуждалась угроза компрометации в связи с требованием Москвы получить в ходе обмена Скоблевского. В Берлине царило единое мнение, — и оно было отчетливо проиллюстрировано в случае со Скоблевским и «делом немецких студентов», — что в случае посылки новых эмиссаров из СССР в Германию для разжигания революционной деятельности Москва найдет возможность подстраховать их арестом немецких заложников[258].

19 июля 1926 г. кабинет принял решение о «политическом помиловании» Скоблевского, обусловив его согласием Исслера. Однако тот резко возражал против такого решения и грозил уйти в отставку, полагая, что нельзя прощать преступника, участвовавшего в подготовке попытки свергнуть конституционный строй в Германии. Помощь райхсвера в подавлении «Октябрьского переворота» 1923 г. была тогда решающей; поэтому помилование Скоблевского, по мнению Гесслера, крайне негативно подействовало бы на райхсвер. Ситуация обострилась настолько, что военный министр предложил даже пойти на прекращение военного сотрудничества с СССР, если из-за «военного дела» советская сторона получит свободу рук для шантажа[259].

В конце концов на заседании кабинета 12 августа 1926 г. было подтверждено решение о помиловании Скоблевского, и 20 августа президент Гинденбург подписал соответствующий указ[260]. Таким образом, вопрос со Скоблевском, Шоллем, студентами и другими арестованными был урегулирован: 14 осужденных в СССР немцев в сентябре того же года были обменяны на четырех, осужденных в Германии (в том числе Скоблевского).

Однако советско-германские отношения ждало еще одно испытание, связанное с «гранатной аферой» и «делом Юнкерса», вылившимся позже в огромный скандал. Слухи о перевозках морем грузов из Германии в СССР (маузеры, сырье для производства ОВ, порох, снаряды, запчасти для самолетов и стрелкового оружия и т. д.) в Финляндии начали циркулировать еще в феврале 1926 г, когда несколько пароходов с этим грузом попали в Финском заливе во льды[261]. 5 июля финский министр иностранных дел Э. Н. Сетала информировал об этом германского посланника в Хельсинки Х. Хаушильда, особенно акцентировав внимание на том, что немецкий пароход «Альтенгамме» был зафрахтован под груз с военным снаряжением для СССР (маузеры, мышьяк для производства ОВ). В ноябре 1926 г. финны составили список советских фабрик, на которых Германия помогала налаживать военное производство. Об этом стало известно и в Варшаве, и в Париже, и в Лондоне. Французская газета «Аксьон Франсез» опубликовала об этом заметку в номере от 9 августа 1926 г. В начале августа 1926 г. генсек МИДа Франции Ф. Бертело интересовался у германского посла в Париже Л. фон Хеша относительно германских поставок ОВ морем в СССР. Об этом же запрашивал у статс-секретаря МИД Германии Шуберта английский посол в Берлине лорд д’Абернон. Пресс-атташе польского посольства в Берлине Б. Эльмер передал одному американскому журналисту материал о германских поставках в СССР с просьбой опубликовать его.

Пытаясь пресечь расползание взрывоопасной информации, Шуберт в телеграмме от 6 августа 1926 г. поручил послу во Франции Хешу и посланнику в Финляндии Хаушильду сообщить министрам иностранных дел Франции и Финляндии, что официальные германские власти к перевозкам вооружения никакого отношения не имеют и что скорее всего речь идет о международной контрабанде оружия с использованием зафрахтованных в Германии судов. Адресатом могут быть и Россия, и Китай. В больших количествах оружие через Чехословакию, Данию и Россию в Китай сбывало итальянское правительство. Вполне возможно, что и германские суда доставляли подобные грузы из Копенгагена в Ленинград. Шуберт приводил конкретный случай с задержанием английскими властями в южноафриканских портах двух германских судов, зафрахтованных Правительством Италии для Перевозок в Китай трофейного оружия времен империалистической войны 1914–1918 гг.[262]

Параллельно «Юнкерс», все более обраставший долгами, подготовил несколько меморандумов (от 1 мая, 25 июня 1926 г. и др.), подробно освещавших его контакты с «Зондергруппой Р» военного министерства и советской стороной, и передал их журналистам и парламентариям[263]. Положение усложнилось, когда 6 октября 1926 г. в отставку вынужден был уйти главнокомандующий райхсвером Зект[264]. Он хотя и был «трудным собеседником» для многих левых политиков, а также и для военного министра Гесслера, но он пользовался большим уважением среди правых и мог в случае надобности оказать на них необходимое воздействие.

11 октября 1926 г. Зекта заменил на посту главнокомандующего генерал В. Хайе[265].

«Бомба» взорвалась в начале декабря 1926 г., когда влиятельная английская газета «Манчестер Гардиан» 3 и 6 декабря выступила с резкой критикой СССР и Германии. По следам ее статей 4, 5, 6 и 7 декабря выступила газета СДПГ «Форвертс». Статьи в «Манчестер Гардиан» от 3 декабря 1926 г. назывались «Грузы боеприпасов из России в Германию» и «Визиты офицеров в Россию». В статьях в сенсационном ключе с огромными заголовками на первой странице говорилось о существовании на протяжении пяти с лишним лет секретных связей между райхсвером и Красной Армией. Газета информировала о построенном «Юнкерсом» в Советском Союзе авиационном заводе, производившем продукцию для армий обеих стран, о строительстве в СССР германских химзаводов по производству ОВ, в которых участвовали германские и советские военные эксперты. Для поддержания связей и ведения необходимых переговоров офицеры райхсвера приезжали в Советский Союз по фальшивым документам, главнокомандующий райхсвером генерал Зект был обо всем этом не только информирован, но и имел весьма хорошие связи с высокопоставленными офицерами Советской России[266]. Относительно грузов боеприпасов сообщалось, что в ноябре 1926 г. шесть советских кораблей прибыли в Штеттин, причем один из них в пути потерпел крушение, и при этом выяснилось, что груз состоял из оружия и боеприпасов, предназначавшихся для райхсвера (18 ноября 1926 г. у берегов Финляндии затонула яхта «Анна». На ее борту было 50 т. боеприпасов). Отмечалось, что в одном из посланий в Москву по случаю визита делегации из Восточной Пруссии советский полпред Крестинский рекомендовал своему правительству продемонстрировать визитерам, что в Москве сожалеют об отставке Зекта и даже советовал оказать на них воздействие и организовать в Восточной Пруссии оппозицию против Штреземана.

«Манчестер Гардиан», явно сочувствуя Штреземану, которого «действительно нельзя назвать другом русских», призывала германское правительство «скорейшим образом навести порядок в собственном доме» с тем, чтобы на переговорах в Женеве[267], где должны были обсуждаться вопросы о германском разоружении и о прекращении деятельности Межсоюзнической контрольной комиссии, могло быть найдено приемлемое для всех сторон решение. 4 декабря Берлин через Телеграфное агентство Вольфа опубликовал официальное опровержение, указав, что подобные публикации имеют целью помешать переговорам в Женеве.

5 декабря 1926 г. социал-демократический «Форвертс» статьей «Советские гранаты для пушек райхсвера» в не менее сенсационном духе сообщил о публикации «Манчестер Гардиан». «Форвертс» выступил с упреком в адрес райхсвера и обвинениями против Советской России, которая «вооружает германскую контрреволюцию». Москва поставляет оружие райхсверу, чтобы подавлять в Германии революционное движение, и она же «подстрекает немецких рабочих на выступления против пулеметов, начиненных русскими боеприпасами! Братский привет из Москвы!» — издевался над КПГ «Форветрс» и ехидно вопрошал: «Не были ли ружья, стрелявшие в рабочих-коммунистов в Саксонии, Тюрингии и Гамбурге заряжены русскими пулями?». Райхсканцелярия намеревалась предупредить руководство СДПГ о том, что подобные выступления «Форвертса» вредят политическим интересам Германии в отношениях с СССР, и запретить продолжение подобных нападок[268].

5 декабря 1926 г. Штреземан, выехавший в Женеву для участия в работе 43 сессии Совета Лиги Наций, в телеграмме из Швейцарии заведующему Вторым Европейским отделом (Западная и Южная Европа) МИДа Германии Г. Кепке на случай обращения к нему министров иностранных дел других стран касательно публикаций в «Манчестер Гардиан» и «Форвертсе» писал, что его аргументация будет строиться на заявлении об отсутствии каких-либо «военно-политических секретных договоренностей» между Германией и СССР. Министр намеревался напомнить о критической ситуации, в которой в начале 20-х годов находилась Германия, имея в виду в первую очередь угрозу для Восточной Пруссии, на которую неоднократно претендовала Польша, и оккупацию Рурской области в 1923 г. Именно тогда «определенными ведомствами райхсвера» деятельность определенных германских экономических кругов была использована для ликвидации недостатка у Германии боеприпасов и других оборонительных средств. Однако как только германское правительство узнало о сути «русского дела», оно, поняв всю его двусмысленность, дало необходимые распоряжения о его прекращении; а чтобы не вызывать ненужного обострения в делах с ХСР, Германия приступила к постепенной ликвидации данного «дела», так что весь вопрос уже, мол, потерял свое политическое и военное значение[269].

МИД Германии информировал 6 декабря своего министра в Женеве о том, что с согласия канцлера В. Маркса, Военного министра Гесслера и главкома райхсвера Хайе. Германской прессе было указано, исходя из внешнеполитических интересов, не муссировать более данного вопроса в сенсационно-обвинительном ключе. Появившиеся 6 декабря статьи в газетах «Берлинер Тагесцайтунг» («Русско-германская военная промышленность») и «Вельт ам Монтаг» были написаны уже, как говорится, «в русле данных директив». Так, «Берлинер Тагеблат», констатировав наличие фактов сотрудничества, напомнил его побудительные мотивы (Версальский договор, «Лондонский ультиматум», Генуэзская конференция, оккупация Рура, ожидание польского нападения). «Политика удушения» Германии со стороны Антанты сильно ударила по самолетостроению Германии, и многие фирмы вынуждены были работать за рубежом. Так, «Фоккер» «ушел» в Голландию, «Дорнье» — в Италию, причем это не противоречило Версальскому договору. Что касается заказов боеприпасов и оружия в России, то после Локарно, писала газета, Германия не делала в СССР новых заказов[270].

6 декабря 1926 г. «Манчестер Гардиан» опубликовала еще одну статью о германо-советском военном сотрудничестве «Военная трансакция Берлина», использовав один из меморандумов фирмы «Юнкерс». В статье довольно подробно была изложена история взаимоотношений «Юнкерса» с «Зондергруппой Р» военного министерства Германии и советским правительством, начиная с лета 1921 г. «Форвертс» в тот же день опубликовал небольшую заметку «Советские гранаты» с нападками на газету КПГ «Роте Фане», а «Ляйпцигер Фолькс-цайтунг» — разоблачительную статью о «немецкой фабрике по производству ядовитых газов в России». 7 декабря «Форвертс» на публикацию «Манчестер Гардиан» от 6 декабря откликнулся статьей «Россия и райхсвер. Новые разоблачения „Манчестер Гардиан»»[271].

Практически вся центральная пресса Германии (в основном это были газеты различных партий) пестрела статьями на данную тему. Здесь и уже упоминавшаяся «Ляйпцигер Фольксцайтунг»(СДПГ), «Дойче Тагес-цайтунг» (НННП), и «Дойче Альгемайне Цайтунг» (ННП), и газета партии Центра «Германия», и «Фёлькишер Беобахтер» (НСДАП), и, конечно же, уже упоминавшиеся «Форвертс» (СДПГ) и «Роте Фане» (КПГ). Со своими комментариями выступили независимые «Берлинер Тагеблат» и «Вельтбюне». Мелкие же, провинциальные газеты ограничились лишь перепечаткой сообщений из «Манчестер Гардиан», а также отдельных комментариев из упомянутых газет.

Буквально в те же дни, почти всю первую декаду декабря 1926 г., в Берлине с визитом находился советский нарком иностранных дел Чичерин. На встрече с представителями германской прессы 6 декабря он кратко квалифицировал данные сообщения: «Made in England»[272], a советское полпредство информировало германское военное министерство о том, что оно лишь ограничится ссылкой на «английские инсинуации»[273].

8 декабря Чичерин обсудил с главкомом райхсвера Хайе дальнейшие перспективы военного сотрудничества в связи с разоблачениями. Исходя из того, что сотрудничество будет продолжено, они согласились с необходимостью сделать минимальные признания о его наличии, а также с тем, чтобы были даны соответствующие гарантии его дальнейшего продолжения. Хайе уведомил о желании военного министерства выйти из сделки по сооружению химзавода с участием «Штольценберга». Было заявлено, что «Райнметалл» и «Крупп» продолжат строительство в СССР заводов по производству тракторов (и военного оборудования)[274].

Швейцарская газета «Нойе Цюрхер Цайтунг» в комментарии от 9 декабря написала, что «всему миру было известно» о создании «Юнкерсом» в России авиационного (а также химического) завода. При этом Россия не связана, как Германия, Версальским договором и поэтому «может как и другая военная держава обеспечивать себя военными самолетами и отравляющими газами».

К слову, несмотря на все сенсационные разоблачения, Штреземану — наряду с его французским коллегой А. Брианом — в Осло 10 декабря 1926 г. была вручена Нобелевская премия мира. В Женеве Штреземану 12 декабря 1926 г. удалось добиться прекращения межсоюзнического военного контроля над Германией. Причем тема военного сотрудничества между Москвой и Берлином в Женеве даже не упоминалась[275].

Резонанс от разоблачений «Манчестер Гардиан» и особенно от публикаций «Форвертса» в Германии был очень большим. Кампания в германской прессе в связи с «советскими гранатами» безостановочно продолжалась более двух недель. Причем особое внимание привлекали статьи социал-демократической прессы, которая продолжала муссировать эту тему главным образом потому, что коммунистическая пресса Германии («Роте Фане») и советская пресса оспаривали наличие каких-либо военных отношений между СССР и Германией. Чрезвычайно сильно было и недовольство СДПГ Гесслером, отставки которого требовали социал-демократы[276].

6 декабря руководство СДПГ в письменной форме направило военному министру Гесслеру свои претензии к политике, проводившейся руководством райхсвера. При этом три вопроса напрямую касались его взаимоотношений с РККА («Юнкерс», химзавод «Берсоль», перевозки боеприпасов из Ленинграда в Штеттин летом 1926 г.)[277]. По первому пункту информация была почерпнута из меморандума «Юнкерса», по второму — частично оттуда же, а также от неизвестных лиц, по третьему вопросу СДПГ была проинформирована начальником полиции Штеттина социал-демократом Феннером, проводившим соответствующее служебное расследование. Феннер подробно проинформировал руководство своей партии и о зафрахтованном рейхсвером судне («Растенбург»), затонувшем вместе с военным грузом при переходе в Штеттин из Швеции.

Дирксен в записке для руководства германского МИД (статс-секретарю Шуберту) от 15 декабря 1926 г. сообщал, что вопрос с «Юнкерсом» будет «снят» ввиду предстоявшей ликвидации заводов «Юнкерса» в России; вопрос о химзаводах так просто не отпадет, поскольку военное министерство не хотело оставаться ни в качестве покупателя продукции, ни в качестве совладельца завода; по поводу боеприпасов предлагалось произвести перерасчет с советской стороной. В итоге все вопросы, ставшие известными СДПГ, «как бы принадлежали прошлому»[278].

В тот же день правительство Маркса (католическая партия Центра), пытаясь предотвратить разрастание масштабов скандала и не допустить внешнеполитических дебатов в райхстаге, назначенных на 16–17 декабря, Предложило находившимся в оппозиции социал-демократам сформировать правительство «большой коалиции». Однако правление СДПГ, согласившись в принципе пойти на это предложение, изменило затем свою позицию и — недовольное деятельностью военного министра Гесслера (Демократическая партия), — потребовало прежде отставки правительства[279].

В Москве «Известия», комментируя ситуацию, 17 декабря 1926 г. писали:

«Решение о привлечении социал-демократов в правительство было принято под влиянием Штреземана. <…> Перемены в правительстве коснутся, вероятно, прежде всего поста военного министра. Штреземан настаивает на отставке Гесслера»[280].

16 декабря 1926 г. с разоблачительной речью в райхстаге выступил бывший премьер-министр, депутат райхстага от СДПГ Ф. Шайдеман. Он заявил, что «райхсвер все больше и больше становится государством в государстве, которое следует своим собственным законам, проводит свою собственную политику». Указав на конкретные факты деятельности «Зондергруппы Р», ГЕФУ, ВИКО, «Юнкерса», «Штольценберга», транспортировку морем боеприпасов из Ленинграда в Штеттин в сентябре-октябре 1926 г., Шайдеман заявил, что СДПГ «за создание вооруженной армии, но действительно демократическо-республиканской».

Поэтому социал-демократия выступает против тайного вооружения и за реформу райхсвера. Касательно отношений с СССР он сказал:

«Мы желаем хороших отношений с Россией, но они должны быть честными и чистыми. Это нечестные и нечистые отношения, когда Россия проповедует мировую революцию и вооружает райхсвер, <…> когда одновременно обмениваются братскими поцелуями и с коммунистами, и с офицерами райхсвера. Кто это делает, подозрителен тем, что он из двоих обманывает, как минимум, одного. <…> Мы хотим быть друзьями Москвы, но мы не хотим быть шутами Москвы: Никакого Советского Союза в обмен на германские пушки!»

В заключение Шайдеман предложил райхстагу выразить недоверие правительству[281]. В прениях в райхстаге выступил также коммунист В. Кёнен. Он обвинил социал-демократов в том, что они снабдили английскую либеральную газету «Манчестер Гардиан» мошенническими данными о мнимой связи между советским правительством и райхсвером.

«Все сегодняшние заявления Шейдемана на эту тему — пошлейшая демагогия, — сказал Кёнен. — История о гранатах, опубликованная в «Форвертсе», — сплошная ложь»[282].

17 декабря 1926 г. райхстаг 249 голосами против 171 вынес вотум недоверия кабинету Маркса и он вынужден был уйти в отставку. «За» голосовали социал-демократы, коммунисты, националисты и тевтонцы (фашисты)[283].

В беседе с советским полпредом Шуберт 17 декабря 1926 г. указал, что германскому правительству, с оглядкой на Англию и Францию, придется все же сделать заявление об имевшем место ранее двустороннем взаимодействии по военной линии. Крестинский однако настаивал на полном опровержении самого факта существования военного сотрудничества. Отрицала его и пресса СССР. Тем не менее, «Правда» в статье «Лови вора» от 16 декабря 1926 г. практически подтвердила правильность сообщений «Манчестер Гардиан».

Она писала:

«Оказывается, что в пределах нашего Союза, по соглашению между нашим и германским военными ведомствами, некоторые германские фирмы соорудили несколько лет назад три завода, изготовлявшие предметы, нужные для нашей обороны. В число этих предметов входили аэропланы, газы, снаряды и т. д. <…> Если мы даем иностранцам концессии на сооружение фабрик и заводов для производства предметов, нужных нашему потребительскому рынку, то почему нам запрещать им или даже не поощрять их открывать у нас заводы и фабрики, нужные для нашей обороны? <…>

Насколько мы знаем и насколько нам видно из изучения Версальского договора, Германии воспрещается производить у себя или ввозить или вывозить снаряжение, но нисколько не возбраняется ее фирмам открывать любые фабрики и заводы за границей, в том числе и такие, которые изготовляют аэропланы или даже пушки и снаряды. <…>

Услужливый «Форвертс» пускает в ход фальшивку (а быть может, и ряд их), чтобы доказать, что нарушителем мира является Советский Союз, <…> который заключил с германским правительством чуть ли не тайный военный союз. В английской газете <…> так и говорится, что между нашим правительством и германским военным ведомством существует тайная военная конвенция, а «Берлинер Тагеблатт», которая взялась опровергнуть эти все измышления, не нашла ничего лучше сказать для выгораживания своего правительства, как такую же неправду о том, что несколько лет назад советское правительство будто бы предлагало военный союз. Конечно, ни в предположении, ни в натуре такой военный союз не существует И не существовал, но его нужно было придумать для того, чтобы подвести фундамент под другую выдумку о взаимных услугах нашего и германского военных ведомств»[284].

Спустя неделю, 24 декабря Дирксен, учитывая сдержанную позицию западных держав, опасения полной ликвидации сотрудничества со стороны СССР, а также «передышку» социал-демократов, предложил руководству германского МИДа пойти на сокращение данного сотрудничества до «разумных масштабов». При этом исходная позиция была такая, что о полной ликвидации не могло быть и речи.

Она представлялась:

«1) невозможной;

2) ненужной;

3) неосуществимой».

Было предложено:

1) отказаться от недопустимых и компрометирующих форм сотрудничества и ликвидировать их, выплатив советской стороне 10 миллионов задолженности;

2) сохранить и легализовать «допустимые», разрешенные отношения между военными[285].

31 декабря 1926 г. Уншлихт по поводу разоблачений СДПГ информировал Литвинова в письме (копии Сталину и Ворошилову) о том, что по агентурным сведениям вся разоблачительная кампания была инспирирована Штреземаном, который передал социал-демократам через своего секретаря соответствующие материалы. Целью Штреземана при этом, по заключению Уншлихта, была борьба с просоветскими настроениями в райхсвере, а также стремление выступить в роли защитника райхсвера от радикальных элементов, пытавшихся «республиканизировать» райхсвер и, таким образом, поднять свой невысокий в германских военных кругах авторитет.

К тому времени, писал Уншлихт, заинтересованность Германии в СССР как «военной базе» уменьшилась, поскольку Германия в качестве базы для развития своей авиации начала использовать Францию, флота — Англию, артиллерии — Швецию. Кроме того, у немцев были базы в Финляндии, Испании, Голландии, Аргентине; «усилилось сотрудничество с Чили (флот, авиация, гидроавиация, газовое дело)», а также с Турцией. Таким образом, налицо была тенденция к уменьшению интереса Германии к СССР как в вопросе военно-политического сотрудничества, так и в вопросе сотрудничества райхсвера с РККА[286].

В последние дни декабря 1926 г. в «Ляйпцигер Фольксцайтунг» в форме новогоднего обзора появилась статья о внешней политике, в которой германскому правительству предлагалось сделать выбор «в пользу союза с СССР против английского империализма», а также «в пользу Туари и против Локарно с целью создания фронта «Париж-Берлин-Москва»». В спокойном тоне говорилось о военном сотрудничестве Германии и СССР.

«Правда» тут же выступила с большим комментарием. Она писала:

«Суждения газеты свидетельствуют об окончательном провале «гранатной» травли СССР, поднятой социал-демократами перед лицом растущих симпатий социал-демократических масс к СССР»[287].

Однако та же «Правда» на другой день в комментарии под заголовком «От Рут Фишер до Чемберлена» в истерическом тоне писала:

«Совгранатная кампания продолжается. Берлинские социал-Иуды прямо надрываются в мерзопакостной травле страны Советов. Нанизывают легенду за легендой, одну пошлей, отвратительней, несуразнее другой. Интриги «красного сатаны» — СССР, московские «военные тайны», «советские гранаты», «таинственные связи с райхсвером!» «Aus-gerechnet? Granaten, Granaten, Granaten». «Отличные гранаты, гранаты советские», — вопят лизоблюды английского империализма. Для придания веса «гранатной» чепухе социал-демократическая гоп-компания пользуется вовсю методом «косвенных улик», таинственных намеков, ссылок на какие-то якобы «полупризнания» с нашей стороны, в частности со стороны нашей газеты»[288].

«Правда» неоднократно возвращалась к этому случаю, яростно настаивая на отсутствии поставок Германии «советских гранат».

7 января 1927 г. Литвинов в беседе с германским послом в Москве Брокдорфом-Ранцау высказал большую озабоченность «букетом» разоблачений в английской и германской прессе. Через Крестинского он предложил совместные «параллельные действия правительств обоих государств по противостоянию «напору свободной прессы»». Однако Штреземан, которому Крестинский изложил советские предложения, согласившись с необходимостью координации подобных действий в будущем, указал на проблематичность полного отрицания военных контактов[289]. И действительно, о сотрудничестве знало, помогало ему и непосредственно участвовало в нем такое большое количество людей и в СССР, и в Германии, что отрицать его было не солидно[290]. У немцев поэтому и родилась идея «легализовать» военное сотрудничество. К тому же подобная легализация довольно удачно вписывалась в рамки «возвращения» Германии в мировую политику, причем Берлин убивал сразу двух зайцев: во-первых, признанием факта сотрудничества он демонстрировал свою лояльность и открытость по отношению к Западу, что объективно внушало доверие и уважение к его внешней политике, а, во-вторых, это признание служило Западу серьезным предостережением о том, что у Германии в лице СССР есть солидный союзник, с которым у нее установились по многим направлениям весьма прочные связи.

8 течение января-февраля 1927 г. правительственные круги Германии обстоятельно готовились к этому шагу — представители важнейших министерств, военного и иностранных дел, провели несколько секретных совещаний. На одном из них — 24 января, — с участием статс-секретаря МИДа Шуберта, зав. восточноевропейской референтурой МИД Дирксена, нового начальника генштаба генерала Ветцеля и руководителя «Зондергруппы Р» («Вогру») майора Фишера, состоялась «инвентаризация военно-технических контактов». Указав, что ставшие известными социал-демократам моменты сотрудничества принадлежат прошлому («Юнкерс», «Берсоль», советские поставки снарядов), военные назвали те области, где военное сотрудничество продолжалось. Это летная и танковая «частные» школы, финансировавшиеся военным министерством, проведение в СССР научных опытов по использованию ОВ и обмен военным опытом (взаимные визиты офицеров генштабов обеих армий и их участие на маневрах и учениях). Сохранение летной и танковой школ было признано жизненно необходимым, поскольку авиация и танки «в любой будущей войне будут играть решающую роль». Шуберт тем не менее напомнил о постоянно повторявшемся Брокдорфом-Ранцау тезисе о том, что зависимость в данном вопросе от советской стороны, которая могла бы шантажировать Берлин и в известном случае «организовать» и утечку информации, нетерпима[291]. Но не менее убедителен в своих доводах был и Ветцель. Он говорил, что советская сторона несомненно была очень заинтересована в продолжении военных отношений, надеясь серьезно подучиться у райхсвера. Если же Москва бы увидела, что Берлин сворачивает военное сотрудничество, то она мгновенно обратилась бы за аналогичной помощью к Франции или еще какой-либо державе. Тем самым Берлин безвозвратно потерял бы те политические дивиденды, которые он получал от военного сотрудничества с СССР[292]. На совещании 4 февраля 1927 г. с участием Штреземана и Хайе была признана безусловная необходимость сохранения в СССР летной и танковой школ райхсвера, причем Штреземан проявил к ним живой интерес. 26 февраля 1927 г., по итогам этого совещания был составлен протокол, в котором констатировалось, что «созданные на основе заключенных в 1922 и 1923 гг. договоров военно-промышленные предприятия («Юнкерс», «Берсоль», производство боеприпасов) в конце 1926 г. ликвидированы». Штреземан и Хайе согласовали, что до конца лета 1927 г. военнослужащие райхсвера не будут обучаться в танковой и летной школах и воздержатся от участия в испытаниях химоружия; а осенью 1927 г. министры решили этот вопрос пересмотреть. Взаимное участие на маневрах у них сомнений не вызывало и оно было продолжено, как и прежде[293].

Между тем «Форвертс» не унимался: в первом квартале 1927 г. он еще, по меньшей мере, 18(!) раз возвращался к теме военного сотрудничества между Москвой и Берлином. Заголовки статей были весьма показательны: «Фабрика отравляющих газов в Троцке. Показания двух свидетелей»; «Советские гранаты. Бухарин заявляет: у нас они могут производиться»; «Советские гранаты в Штеттине. Отчаянные усилия „Роте Фане»»; «Доллары за советские гранаты. Ни игра в прятки, ни отрицание не помогут!»; «Советские гранаты и КПГ. Вранье»; «Коммунисты продолжают лгать». «Ляйпцигер Фольксцайтунг» вторила: «Свастика и советская звезда»; «Советские гранаты для Германии»; «Отрицать больше нечего» и т. д.[294] 17 февраля «Форвертс» опубликовал еще одну статью «Бюджет райхсвера на обсуждении комитета» об обсуждении вопросов военного сотрудничества во внешнеполитическом комитете райхстага. К тому же несколькими днями раньше, 12 февраля 1927 г., польская газета «Курьер Варшавский» сообщила о бегстве за рубеж советского летчика Клима, также поведавшего о некоторых сторонах германо-советских военных связей. В феврале 1927 г. командир авиаотряда К. М. Клим вместе с мотористом Тимощуком на самолете «Ансальто» перелетел в Польшу. Тимощук однако через несколько дней вернулся в СССР. Клим же остался и был объявлен советской стороной «вне закона»[295]. В начале марта 1927 г. в переданном Нидермайером Берзину письменном сообщении немецкая сторона жаловалась, что несмотря на все предпринимаемые ею меры предосторожности, у нее не было «никакой уверенности в возможности обеспечить тайну, как это показал случай с Климом»[296].

В таких условиях германское правительство было вынуждено, не затягивая, сделать во внешнеполитическом комитете райхстага официальное заявление по факту военного сотрудничества райхсвера с Красной Армией. Ни отчаянные усилия Литвинова побудить германскую сторону отказаться от этого шага, ни настоятельные рекомендации Брокдорфа-Ранцау не смогли ничего изменить: 23 февраля 1927 г. военный министр Гесслер зачитал соответствующее заявление. В нем были изложены причины, побудившие Берлин в начале 20-х годов пойти на военно-технические контакты с Москвой и выделить на эти цели 75 млн. золотых марок, а также возникшие далее трудности, заставившие разорвать все договоры, заключенные германскими фирмами с советскими контрагентами. В заключение Гесслер призвал всех участников заседания комитета к строгому соблюдению секретности относительно сделанного им заявления. В ходе дискуссии Вирт и Шуберт вывели обсуждение вопроса на весь комплекс германо-советских взаимоотношений. Шуберт заявил, что с заключением 6 октября 1925 г. в Локарно Рейнского гарантийного пакта и советско-германского Берлинского договора от 24 апреля 1926 г. германская политика была поставлена на прочную основу, сохранение же достигнутого уровня отношений с СССР являлось «хребтом», основой всей политики Германии. В тот же день о весьма благоприятном исходе заседания внешнеполитического комитета райхстага было проинформировано советское полпредство в Берлине, германский посол в Москве получил указание немедленно проинформировать об этом советское правительство[297].

Хильгер, советник германского посольства в Москве в 1922–1941 гг., писал в своих воспоминаниях, что, несмотря на разоблачения,

«Берлин и не думал прекращать прежней политики».

Более того,

«все <…>, начиная от Штреземана, были полны решимости не только в том же объеме продолжать военное сотрудничество, но и, — пусть очень осторожно, — интенсифицировать его».

1926 г., а в более широком плане полоса 1925–1927 гг. стали водоразделом в советско-германских отношениях, являвших собой в 1920–1926 гг. довольно тесное военно-политическое содружество. Практически все вопросы военного сотрудничества, главной целью которого было усиление Красной Армии и райхсвера, Москва и Берлин решали тогда в тесном согласии. Однако вступление Германии в Лигу Наций и «гранатный скандал» выявили границы сближения Берлина и Москвы: военное сотрудничество, претерпев определенные изменения, хотя и продолжалось (в нем появились даже новые моменты), однако его исключительное значение для взаимоотношений Москвы и Берлина пошло на убыль. Здесь сказался и постепенный уход его творцов (Ленин, Троцкий, Вирт, Зект), и — главное — постепенное включение обеих сторон в мировую политику с использованием альтернативных партнеров. Это означало переосмысление, а в некотором смысле и инвентаризацию сторонами всего комплекса двусторонних отношений, начало сугубо прагматического подхода к военному сотрудничеству Оно стало терять свой политический подтекст, а, следовательно, и свою «особость».



Примечания:



2

См.: Рапалльский договор и проблема мирного сосуществования: Сб. статей. М., 1963; Ахтамзян А. А. Рапалльская политика. Советско-германские дипломатические отношения в 1922–1932 гг. М., 1974.



25

До 6 июня 1920 г. После выборов 6 июня 1920 г. парламент Германии стал называться не Национальным собранием, а райхстагом.



26

Пятницкий В. И. Заговор против Сталина. М., 1998. С. 322.



27

2-й конгресс Коммунистического Интернационала. Стенографический отчет. Петроград, 1924. С. 41–48.



28

Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М.,1998. С. 186.



29

Rüge Wolfgang. Deutschland von 1917bis 1933. Berlin, 1978. S. 161,164.



252

Центр хранения историко-документальных коллекций РФ, ф. 308, оп. 3, д. 94, л. 6-12; ф. 308, оп. 4, д. 35, л. 11–15.



253

ADAP, Ser. B, Bd.II,2. S. 185–191.



254

ADAP, Ser. В, Bd.II, 1. S. 475–477.



255

Ibid. S. 185–190.



256

ADAP, Ser. B, Bd.II,2. S. 120.



257

Ibid. S. 118–120.



258

Ibid. S. 125–131,131-133,190.



259

Ibid. S. 131–133.



260

Ibid. S. 190–191.



261

Ibid. S. 93–95.



262

Ibid.S. 171–172,182-183,189.



263

Ibid. S. 189.



264

В августе 1926 г. с согласия Зекта на маневрах одного из полков райхсвера присутствовал и даже исполнял обязанности ординарца принц Вильгельм. Известие об этом попало сначала на страницы местной, а затем и центральной печати. 1 октября 1926 г. военный министр Гесслер потребовал от Зекта разъяснений, но разговора не получилось. 5 октября он предложил генералу уйти в отставку. 6 октября Зект подал прошение об отставке и 8 октября она была принята президентом Гинденбургом. (Подробнее см.: Meier- Welcker Hans. Op. cit. S. 501–523).



265

27 октября 1926 г. он посетил Крестинского с «вступительным визитом». Генерал заверил советского полпреда, что «никаких изменений в ориентации райхсвера не произойдет». АВП РФ, ф. 04, оп. 13, п.90,д.50186,л. 18.



266

ADAP, Ser.B, Bd.II,2. S. 390–391,399,404,405.



267

В Женеве 1–4 декабря состоялась сессия комитета Совета Лиги Наций по ст. 16 устава Лиги, а 6—11 декабря 1926 г. прошла 43 сессия Совета Лиги Наций.



268

ADAP, Ser.B, Bd.II,2. S. 399–400.



269

Ibid. S. 400–401.



270

Ibid. S. 405–406.



271

Ibid. S. 407.



272

«Сделано в Англии». (Ibid. S. 406).



273

Ibid. S. 405.



274

Ibid. S. 406–407.



275

Zarusky Jürgen. Die deutschen Sozialdemokraten und das sowjetische Modell. Ideologische Auseinandersetzung und außsenpolitische Konzeptionen 1917–1933. München, 1992. S. 201.



276

ADAP, Ser. B, Bd. 11,2. S. 409–411.



277

Ibid. S. 425–426.



278

Ibid. S. 425–427.



279

Ibid. S. 441–442.



280

«Известия», 17 декабря 1926 г.



281

Verhandlungen des Reichstages, III. Wahlperiode 1924, Bd.391. S. 8577–8586.



282

«Известия», 18 декабря 1926 г.



283

Там же.



284

«Правда», 16 декабря 1926 г.



285

ADAP, Ser.B, Bd.II,2. S.. 467–469.



286

РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 151, л. 3–5.



287

«Правда», 4 января 1927 г.



288

«Правда», 5 января 1927 г.



289

ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 19–20.



290

19 января 1927 г. газета «Мюнхнер Пост» опубликовала фамилии офицеров райхсвера, находившихся на временной службе в Советском Союзе. Редактора газеты тогда обвинили в государственной измене, и дело об этом даже передали в суд. (Gustav Hilger. Op. cit. S. 196).



291

14 января 1927 г. райхскомиссар по соблюдению общественного порядка Кюнцер информировал МИД Германии о поступившей из доверительных источников информации о том, что утечка информации была намеренно организована советскими агентами в Англии и Франции с целью вызвать у Антанты недоверие и подозрительность к Германии и, тем самым, воспрепятствовать сближению ее с Западом. Информацию же «Манчестер Гардиан» якобы передал советский дипломатический агент Гаврилов. А Чичерин-де, прибывший в первой декаде декабря 1926 г. с визитом в Берлин, привез с собой для передачи французам несколько документов о деятельности германских фирм и офицеров райхсвера в Москве («Юнкере», «Крупп», «Штольценберг», полковник в отставке М. Бауэр). Эти документы 1 декабря 1926 г. диппочтой были направлены в Париж для передачи близким к французскому МИДу кругам. (ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 154–155).



292

Ibid. S. 139–142.



293

Ibid. S. 256–257,420.



294

Jürgen Zarusky. Op.cit. S. 207.



295

РЦХИДНИ, ф. 17, on. 3, д. 618, л. 1,4.



296

АВП РФ, ф. 0165, on. 5, п. 123, д. 146, л. 178.



297

ADAP, Ser.B, Bd.IV. S. 403–406.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх