• Встреча с резидентом
  • Глава 6

    ФУРЛОНГ

    Не ложись с мужчиной, как с женщиной: это мерзость.

    (Книга Левит XXXIU,22)

    Редактор журнала «Международное обозрение» Рональд Фурлонг находился в своем женевском офисе на Рю де Риволи, он уже собирался идти на ланч, когда раздался пронзительный звонок междугородного телефона.

    Звонили из Цюриха из редакции журнала «Армада». Фурлонг сразу узнал хриплый, прокуренный голос сотрудника журнала Майкла Лонга и насторожился, предчувствуя, что ничего хорошего он не сообщит. Лонг интересовался погодой в Женеве, жаловался, что его замучили проклятые ветры-фены, от которых разламывается голова и скачет кровяное давление. Но вот в болтовне Лонга проскользнуло то зловещее слово, которое больше всего боялся услышать Рональд. Условное словечко-сигнал означало, что завтра, во вторник, ему надлежит прибыть в английское посольство в Берне и явиться к резиденту в секцию службы паспортного контроля, под «крышей» которого обосновался его шеф О'Брайн Тир. Визовые секции паспортного контроля в посольствах — излюбленные прикрытия разведчиков «Сикрет интеллидженс сервис».

    Встреча с шефом ничего хорошего не обещала. Вообще Фурлонг старался как можно реже встречаться со своим резидентом, хотя знал его около двадцати лет, со студенческой скамьи, по совместной учебе в Оскфорде.

    После телефонного звонка Рональд быстро собрал разбросанные на письменном столе документы, положил их в сейф, закрыл на ключ, поднялся из-за стола и вышел из кабинета, бросив на ходу своей секретарше Марте, что ушел на ланч.

    После разговора с Лонгом все мысли редактора были заняты предстоящей встречей с шефом. Предмет разговора ему был предельно ясен и тревожил: снова, уже в который раз, речь пойдёт об этом русском, снова на его голову посыпятся упреки, что разработка идет крайне медленно, нет видимых конкретных результатов, заслуживающих внимания, творческих предложений. Шеф наверняка будет требовать форсировать работу с русским.

    В кафе Фурлонг устроился на своем любимом месте в углу у окна. Взял кружку темного пива, заказал ланч и вновь углубился в свои мысли, стараясь привести их в порядок и сформулировать тезисы доклада резиденту. Память вытащила на поверхность тот эпизод, когда он впервые встретился и познакомился с Владимиром Резуном апрельским днем 1977 года. Советский дипломат посетил его редакцию. В глаза сразу бросились округлости его женоподобной фигуры, короткие ноги, толстые ляжки, большая круглая голова, пухлые женские губы, румяные, как у девушки, щеки. Как опытный педераст Фурлонг сразу безошибочно определил, что перед ним стоит его возможный сексуальный партнер. Все признаки были налицо, он не мог ошибиться: русский уже неоднократно бывал предметом мужского вожделения. Надо было не упустить шанс, чтобы эта встреча не оказалась последней. Уже несколько месяцев Фурлонг не имел интимного партнера и очень страдал от этого. У его бывшего любовника, архивариуса французского посольства в Женеве Франсуа Лагранжа, закончилась командировка, и он уехал к себе на родину. Посетитель, похоже, сам шел на контакт, подробно интересовался тематикой журнала, стоимостью подписки, с большим вниманием просматривал издания, задавал вопросы, не торопился уходить. Возможно, Фурлонг это не исключал впоследствии при анализе, что русский дипломат и сам почувствовал родство душ, точнее, тел.

    После первого посещения русский зачастил в редакцию, покупал журналы, интересовался новыми публикациями. Он старался получить сигнальный номер до выхода его в печать. Знакомство развивалось, появились общие интересы. Скоро обнаружилось, что оба увлекались нумизматикой. Благодаря Резуну англичанин значительно пополнил свою коллекцию русских и советских монет. Резун тоже не отставал, получил в обмен интересные экземпляры, которых у него до этого не было. Кроме того, ему удалось значительно увеличить свой обменный фонд. Встречи новых знакомых обычно проходили в редакции журнала «Международное военное обозрение». Иногда Фурлонг приглашал нового знакомого на ланч в свой любимый ресторан, расположенный недалеко от редакции. В большинстве случаев платил Фурлонг. Русский никогда не возражал. Однажды, когда платил Резун, англичанин обратил внимание на то, что русский не знал, сколько надо давать чаевых официанту, и растерялся. Из этого Фурлонг сделал вывод, что Резун редко посещал рестораны, а если и посещал, то за него платили другие.

    Очень скоро Фурлонг безошибочно определил, что его новый знакомый вовсе не международный чиновник постоянного представительства СССР при ООН в Женеве, как было указано в его визитке, а самый обыкновенный военный советский разведчик, и по всей вероятности, из ГРУ. Военные уши постоянно вылезали из его цивильного костюма. Это проявлялось в его чрезмерном интересе к военной тематике. Он часто употреблял в разговоре характерные словечки, которые были совершенно чужды гражданским чиновникам из ООН. Фурлонг вспоминал, как однажды, увидев на его рабочем столе готовившийся к печати сигнальный номер журнала с новым западногерманским танком «Леопард-2», Резун так разволновался, что у него стали дрожать руки.

    Тогда-то между ними и состоялся характерный разговор.

    — А какой запас хода у этого нового натовского танка и какая пушка? — спросил Резун.

    — Я не специалист в этой области, не знаю, — ответил Фурлонг. — На обложке только реклама «Леопарда-2». Танк впервые будет показан и описан в нашем журнале как общеевропейский танк для НАТО. Подробные тактико-технические характеристики приводятся вот в этой инструкции по эксплуатации.

    Фурлонг вынул из внутреннего ящика стола довольно толстую инструкцию по эксплуатации. На обложке был изображён танк и по-немецки написано «Warungsbuch» («инструкция по обслуживанию»).

    — Вот в этой книжке, — сказал Фурлонг, — протягивая её русскому, — возможно, есть то, что вас интересует. Правда, она на немецком.

    — Это ничего, — беря инструкцию в руки, проговорил Ре-зун. — Я разберусь.

    Фурлонг тогда заметил, с каким интересом русский начал торопливо листать брошюру, стараясь, по всей видимости, отыскать нужные ему цифры.

    — Если вас заинтересовал этот танк, — сказал англичанин, — я могу попросить Марту снять для вас ксерокопию обложки.

    — Буду вам очень благодарен и обязан, — с плохо скрываемой радостью в голосе отвечал Резун. И, немного помедлив, как бы раздумывая, стоит ли задавать этот вопрос, продолжил: — А инструкцию по эксплуатации танка «Леопард-2» вы могли бы дать мне на время ознакомиться? Видите ли, в армии я служил механиком-водителем, и мне интересно ознакомиться с новым немецким танком.

    Резун произнес эти слова и испугался. Он понимал, что этой просьбой с головой выдает себя как разведчика. Кровь залила его щеки и запульсировала в висках. Уж больно сильным был соблазн — новый западногерманский танк «Лео-пард-2» стоял как важный пункт в разведзадании. О нем были короткие сообщения в западной прессе, но нигде не появлялись его фотографии и не сообщались подробно его тактико-технические характеристики. В таких случаях говорят: и хочется и колется. Резуну вспомнился случай на международной выставке по аэронавтике в Цюрихе. Он увидел на американском стенде описание одного навигационного прибора к американскому кораблю «Аполлон». Вокруг никого не было. Только протяни руку — и описание твое. Стенд с инструкцией, словно магнит, притягивал к себе молодого разведчика. Резун несколько раз подходил к стенду и не решался, а так хотелось взять. Наконец рука сама потянулась к инструкции, и вдруг он увидел, что она прикреплена тонкой металлической цепочкой к столу. Резун испугался и отдернул руку, словно обжегся. Приехав в отпуск, он случайно попал на партийное собрание в управлении. Разбирался проступок одного помощника военного атташе на выставке в Ле Бурже. Наш разведчик пытался украсть какой-то прибор со стенда на выставке. На выходе его взяли под белые ручки и препроводили в полицейский участок.

    Не помогло и то обстоятельство, что он был советский дипломат. Все закончилось скандалом и выдворением его из страны. В прессе поднялась шумиха. После этого случая Резун взял за правило не рисковать и придерживался мнения, чем дальше от иностранцев, тем лучше.

    — Видите ли, — отвечал Фурлонг, — инструкцию по эксплуатации немецкого танка «Леопард-2» мне предоставил для журнала на доверительной основе мой хороший знакомый — военный атташе ФРГ полковник Вольфганг фон Крюге. На ней стоит гриф «конфиденшнл». Я должен вернуть ему инструкцию послезавтра. Я могу вам ее дать, но только до завтра.

    — Конечно, конечно, я верну вам ее завтра в полдень, не беспокойтесь, — быстро проговорил Резун. — Можете не сомневаться.

    На следующий день Резун явился в редакцию часов в одиннадцать с большим пакетом. В пакете была русская водка, шампанское, икра. Он вернул инструкцию, поблагодарил и был чрезвычайно доволен.

    Англичанин, потягивая пиво, вспоминал, как однажды спросил русского, почему он интересуется военной тематикой. Тот ответил, что по возвращении на родину планирует серьезно заняться научной работой по истории Второй мировой войны. Подбирает материалы по военным вопросам. Собирает мемуарную литературу. Кроме того, по работе ему приходится заниматься военными вопросами по переговорам Солт. По совету резидента Фурлонг подарил Резуну книгу Вильяма Ширера «Взлёт и падение Третьего рейха».

    Определённые подозрения у Фурлонга вызвал и слабый французский язык русского дипломата. Обычно международные чиновники в совершенстве владели иностранными языками, многие знали несколько.

    После первого доклада о русском резидент заинтересовался этим сообщением, а через месяц, вызвав Фурлонга к себе, подробно расспрашивал о деталях и просил обратить на него самое серьезное внимание. Тогда Фурлонгу показалось, что у резидента имелась какая-то информация на русского, о которой он по каким-то причинам не хотел говорить. Шеф улыбался своей загадочной улыбкой, как бы подчеркивая, что ему всегда известно больше, чем кому-либо другому. На этот раз ему явно не хотелось сообщать Фурлонгу всю имеющуюся у него информацию о русском. Резидента больше интересовало мнение подчиненного о Резуне.

    Раньше эта снисходительная улыбка шефа раздражала и даже бесила Фурлонга. Но постепенно он привык к этой манере шефа вести беседу и не обращал на нее внимания. Правда, это не всегда удавалось скрыть. Он недолюбливал этого выскочку из аристократической семьи, который всегда старался унизить, подчеркнув, что ты варвар из Шотландии и не чета ему, патрицию, чистокровному англосаксу. О'Брайн Тир был настоящий англичанин, чопорный и высокомерный, знающий себе цену. Шутки в отношении других народов были проникнуты ядовитым юмором.

    Особенно он не мог терпеть немцев, в каждом видел маленького Гитлера. Не жаловал и французов, называя их лягушатниками. Швейцарцев называл скрягами, зло шутил над их порядками в стране. Вечером после 23.00 у них, по правилам общежития, даже писать мужчинам стоя нельзя, дабы не потревожить шумом соседей. Садись и оправляйся, возмущался шеф, рассказывая о порядках в Швейцарии.

    После ланча Фурлонг перешел в бар, взобрался на высокую тумбу у стойки. Бармен, сразу заметив своего постоянного клиента, поспешил к нему с услужливой профессиональной улыбкой.

    Заказав двойную порцию шотландского виски, Фурлонг продолжал думать о предстоящей встрече с резидентом. Как настоящий шотландец он пил только чистое виски и снисходительно улыбайся, когда видел, как кто-нибудь разбавлял этот напиток. «Почему он меня так срочно вызывает? — думал он. — Ведь я с ним встречался неделю тому назад, вроде все обсудили. Может быть, резидент получил какие-нибудь срочные указания из Сенчури-Хаус, из штаб-квартиры СИС? В том, что речь, несомненно, пойдет о Резуне, нет никаких сомнений. На прошлой встрече с резидентом тот сказал совершенно определенно, что русский для меня должен быть объектом номер один». Собственно, шеф для него ничего нового не открыл. Фурлонг и сам прекрасно знал, что в случае удачи с русским знакомым ему дадут дослужить эти три года, оставшиеся до пенсии. В пятьдесят пять он получит солидную пенсию, сможет завести свое дело и спокойно доживать свой век в родной Шотландии.

    Конечно, есть и кое-что новое, о чем можно доложить по работе с Резуном. На прошлой неделе, например, в среду отлично сработала одна задумка, которая пролила свет на многое. Как-то в разговоре Фурлонг по договоренности с резидентом рассказал Резуну, что его брат, командир атомной подводной лодки, служит на английской базе на Гибралтаре. Русский очень заинтересовался этим сообщением, стал расспрашивать о Гибралтаре, о брате, о подводных лодках, чем еще больше выдавал себя как военный разведчик. Шеф наверняка обрадуется, узнав, что его идеи претворяются в жизнь.

    На следующей встрече с Резуном в редакции, вспоминал англичанин не без удовольствия, в кабинет во время беседы по его сигналу вошла секретарша Марта, как всегда, покачивая своими мощными бедрами, и положила на стол почту. Фурлонг извинился и стал просматривать документы и письма. Вдруг он расплылся в улыбке и проговорил: «Боже мой, наконец-то весточка от брата с Гибралтара». И углубился в чтение письма. Резун в это время сидел напротив англичанина и просматривал какой-то журнал.

    — Ну что нового сообщает брат с берегов Атлантики? — спросил Резун, когда англичанин закончил чтение и отложил письмо в сторону.

    — Пишет, что скоро, наконец, переберутся на родную базу в Шотландию, — ответил Фурлонг и продолжал: — Брат так мечтает скорее вернуться на родину. Опостылело ему служить на чужбине рядом с этими янки.

    — Вы что, покидаете Гибралтар? — спросил Резун.

    — Ну что вы, Гибралтар — наша военно-морская база, наша опора. Брат пишет, что на смену придет новая флотилия из Шотландии.

    — Наверное, ваш брат будет служить теперь в Холи-Лох? — проявлял любопытство Резун.

    — Не знаю, — отвечал Фурлонг. — Как вы хорошо знаете наши военно-морские базы, господин Резун.

    — Я постоянно читаю ваш журнал, — отвечал Резун. — Там недавно была опубликована большая статья о военно-морских силах Великобритании. Но меня больше интересуют операции по проводке кораблей из Великобритании в СССР Северным морским путем в Мурманск и Архангельск во время Второй мировой. Кстати, если нам встретится литература по этому вопросу, скажите мне, пожалуйста.

    — Хорошо, — ответил Фурлонг. — Буду иметь в виду. Собираете материал для будущей диссертации?

    — Совершенно верно, — подтвердил Резун. — Думаю, об этом еще никто детально не писал. Этот вопрос требует подробного научного исследования.

    «Конечно, об этом стоит доложить резиденту, — подумал Фурлонг. — А вдруг шеф пронюхал о моей сексуальной связи с русским?» — пронеслась тревожная мысль.

    Он хорошо помнил свой первый сексуальный контакт с Резуном. Жена у англичанина практически постоянно проживала в Великобритании. Под Глазго в Шотландии у них был дом с небольшим земельным участком, который по наследству достался его жене от родителей. Жена Фурлонга не работала и всю свою любовь и заботу отдавала кошкам, которых в доме никогда не было меньше двадцати. У мужа в Швейцарии бывала наездами. Такое большое кошачье хозяйство надолго оставлять было нельзя, да и климат Швейцарии на нее плохо действовал. Дочь жила отдельно. Она занималась конным спортом, была членом какого-то клуба, все свободное время пропадала на конюшне, ухаживая за лошадьми. После того как ко дню рождения родители подарили ей лошадь, ее редко видели дома. Конюшня стала ее домом. Сын, футбольный фанат шотландского клуба «Глазго рейнджере», учился на экономиста, в свободное время пропадал на стадионах и тоже редко бывал дома. Он собирал и коллекционировал различную футбольную атрибутику: вымпелы команд, подержанную форму футболистов различных клубов, значки, проспекты, фотографии знаменитых футболистов. У него была своя жизнь, в которую родители не вмешивались.

    Рональд Фурлонг был среднего роста, плотного телосложения, с большой круглой головой и массивным подбородком. В молодости он играл в регби, но с годами бросил заниматься спортом и стал заметно толстеть. Попытался было заняться теннисом, но начал беспокоить радикулит. Теннис пришлось оставить. Он был типичным шотландцем, неторопливым в движениях, флегматичным на вид, большим любителем виски. За вечер он мог спокойно один выпить бутылку «Джон и Уокер».

    В тот памятный день Фурлонг пригласил Резуна к себе домой по случаю своего дня рождения. Посидели, выпили, поболтали, а дальше все оказалось очень просто, получилось как бы само собой. Русский быстро почувствовал, что от него требовалось.

    Через некоторое время Фурлонг понял, что Резун поддался ему и пошел на сексуальный контакт, потому что хотел его завербовать. Хотя чувствовалось, что русский был не новичок в этом деле. Они стали часто встречаться и в редакции, и дома у Фурлонга. Англичанин давал ему материалы, которые готовились к печати. Резун дарил щедрые подарки, которые англичанин с большим удовольствием принимал. Да и кто из иностранцев в то время отказывался от русской водки и икры? Любовные контакты продолжались, но не так часто, как хотел бы Рональд. Он даже ревновал Резуна к своей секретарше Марте. Посещая редакцию, русский всегда оглядывал ее с ног до головы, словно раздевал. Цокал языком и говорил, какая звонкая девица, хоть в анатомический музей. При этом он загадочно улыбался и потирал руки. Когда Фурлонг спрашивал, почему в анатомический музей, Резун произносил загадочное и непонятное слово «антропос». Его глаза зажигались хитрым огоньком, и он говорил: «Надо знать русскую классику».

    Конечно, Фурлонг умалчивал при беседах с резидентом о своих сексуальных контактах с разрабатываемым русским. За последнее время Резун стал избегать сексуальных контактов с англичанином. Это злило и раздражало Фурлонга. Шеф между тем требовал активизации работы, просил основное внимание уделять разыгрыванию перед русским роли вербуемого.

    Фурлонг прекрасно знал, что в так называемый «секьюрити риск» для контрразведки «Сикрет интеллидженс сервис», кроме связи с компартией, входит и наличие гомосексуальных наклонностей. «Болезнь аристократов», как ее называют в Англии, загубила карьеру ряда сотрудников СИС, и, в том числе, далеко не рядовых. Даже сам Уинстон Черчилль, по воспоминаниям его матери, имел «сексуальные опыты» с мужчинами. Правда, на его карьере это никак не отразилось.

    «Болезнью аристократов» Фурлонг заболел еще в Оксфорде, где она была широко распространена среди студентов и преподавателей. Эта болезнь, вероятно, в генах у англосаксов. Распространившись в аристократической среде, она затронула и разведку, кадры которой комплектуются в основном из выпускников университетов. Предпочтение отдается Кембриджу и Оксфорду.

    Фурлонг после окончания Оксфорда не сразу попал в Сенчури-Хаус. Несколько лет он работал журналистом в редакции небольшой газеты в Глазго. Вел отдел внешней политики, неоднократно выезжал в загранкомандировки в Лаос, Вьетнам, Камбоджу, иногда во Францию, так как в университете специализировался по романским языкам и хорошо владел французским. По всей видимости, его репортажи из Вьетнама и Камбоджи, а также знание французского языка привлекли внимание специалистов из СИС. Знание иностранных языков, не очень распространенное у англичан, почитающих английский язык главным в мире, высоко ценится в разведке.

    Сначала Фурлонг просто сотрудничал с СИС в качестве доверенного лица, выполняя отдельные мелкие поручения кадровых разведчиков. Потом его привлекли к сотрудничеству на контрактной, постоянной основе. Пройдя специальную подготовку, Фурлрнг стал офицером «Сикрет интеллидженс сервис» (СИС).

    В Сенчури-Хаус Фурлонг встретился со своим однокашником по Оксфорду и будущим резидентом в Швейцарии О'Брайном Тиром. Он уже давно работал в СИС и, судя по его поведению, был каким-то начальником, Тир со снисходительной улыбкой похлопал по плечу Фурлонга, пожелал ему успехов на новом поприще и исчез за дверью какого-то кабинета. И только через несколько лет судьба свела их вновь в Швейцарии. До поездки в Швейцарию Фурлонг четыре года проработал в Болгарии под «крышей» журналиста и неплохо изучил русский язык. Главной задачей СИС была и остается работа против русских, являвшихся во все времена главным противником.

    В Болгарии Фурлонг особых успехов не добился. Оставаясь иногда по вечерам один на один с собою и бутылкой виски, он думал, что ошибся в выборе профессии. Он приходил к выводу, что разведка — грязное дело, совершенно ему не подходящее. Ему всегда была ближе журналистика. Все-таки разведка, особенно агентурная, не каждому по зубам. Чтобы быть разведчиком-вербовщиком, надо иметь особый склад характера. Конечно, кое-чему можно научиться, но мастером не станешь. «У меня больше склонность к аналитической работе, — размышлял Рональд. — Копаться в грязном белье людей, лезть в душу — не для меня. Ведь не каждый может стать классным хирургом, лётчиком, музыкантом, так и в разведке, нельзя всем ставить вербовочные задачи. Я ошибся, как ни горько в этом признаться, а ведь большая часть жизни прошла именно в разведке. Думаю, я не одинок в этом. Большинство людей в мире работают не по своей специальности. Так уж устроен мир. Уйду на пенсию через пару лет и пошлю разведку ко всем чертям. Займусь любимым редакторским делом, куплю небольшую яхту и буду ходить в море на семгу, и пропади все пропадом!»

    Фурлонг и Тир были из разных сословий. О'Брайн Тир происходил из родовитой аристократической семьи. Перед поступлением в Оксфорд окончил привилегированный частный колледжи по рекомендации высокопоставленных друзей родителей после окончания университета был направлен сначала на службу в МИД Великобритании, а затем в СИС.

    Кадровики СИС сознавали, что питомцы таких учебных заведений — ярые приверженцы «британского образа жизни». Они уверены в прочности своего положения, в своей избранности, а потому считают, что им по праву принадлежит власть. С течением времени, правда, аристократическая прослойка в «Сикрет интеллидженс сервис» стала уступать место представителям среднего класса, сохраняющим, впрочем, приверженность идеалам «британского образа жизни» и вполне усвоившим такие ценности западного общества, как деловая хватка, стремление к успеху любыми, в том числе сомнительными методами, бивший через край индивидуализм. Они хорошо усвоили завет предков: «Мой дом — моя крепость». Именно на этой волне Фурлонг, представитель среднего класса, и попал в разведку.

    Встреча с резидентом

    На следующий день рано утром Фурлонг на машине отправился в Берн. Моросил мелкий дождь, дул сильным ветер, дорога была скользкая, поэтому Рональд не гнал, ехал осторожно. Спешить ему, собственно, было некуда: до встречи с резидентом времени было достаточно. Дорога сначала шла вдоль Женевского озера, огибая его с северо-запада, затем выходила на восьмирядную автостраду и устремлялась на северо-восток — по направлению к столице. У озера ветер был особенно сильный и пронзительный, как в аэродинамической трубе. Местность от Женевы до Берна напоминала Фур-лонгу чем-то родную Шотландию. Почти безлесые холмы переходили в долины. Дорога то поднималась вверх, то опускалась круто вниз, то шла вдоль небольшой речки, то ныряла в туннель. На холмах только не было привычных белых, перемещающихся по склонам, как снежные шапки, овец. Бросалось в глаза обилие рекламных щитов вдоль дороги, призывающих выгодно вкладывать деньги в банки.

    Через два часа Фурлонг въезжал в Берн. Женева в Швейцарии больше, чем столица. В ней более двух тысяч различных международных организаций. Там можно встретить людей, говорящих на различных языках мира. Берн же небольшой провинциальный городок для иностранных дипломатов.

    Фурлонг припарковал машину на стоянке посольства Великобритании в Швейцарии на улице Тунштрассе, 50, и вошел в здание посольства. Он поднялся на лифте на четвертый этаж, набрал код на массивной двери. Щелкнул автоматический замок, дверь бесшумно открылась и впустила посетителя в просторный холл помещения резидентуры СИС.

    Вешая плащ, Фурлонг заметил светло-серый плащ резидента, в углу стоял его зонтик с белой костяной ручкой.

    Фурлонг оглядел себя в зеркало, поправил ладонью седеющие волосы, вынул из внутреннего кармана бархотку и прошелся ею несколько раз по черным лакированным туфлям.

    Пожалуй, по обуви можно безошибочно отличить истинного англичанина-мужчину. Туфли английского джентльмена всегда идеально блестят.

    Рональд позвонил резиденту по внутреннему телефону, стоявшему на тумбочке у большого зеркала при входе в помещение резидентуры. Услышав короткое «войдите», Рональд открыл дверь и вошел в кабинет резидента. Из-за стола поднялся О'Брайн и лёгкой спортивной походкой направился навстречу входящему Фурлонгу. После короткого взаимного приветствия резидент пригласил посетителя присесть. Шеф, как всегда, был чисто выбрит, одет с иголочки в строгий темно-синий шерстяной костюм. Однотонный шелковый галстук хорошо подходил к его белоснежной сорочке, коротко стриженные на американский манер волосы делали его на несколько лет моложе. До блеска начищенные черные туфли еще больше подчеркивали его приверженность английскому стилю. Когда он улыбался, глаза оставались холодными и безучастными, по ним трудно было определить, какие мысли и чувства владели этим человеком в данный момент. Его и без того тонкие губы растягивались в ниточку, обнажая ровные зубы.

    Кабинет шефа представлял собой довольно большую прямоугольную комнату, обращенную зашторенными окнами во внутренний двор посольства. В углу у письменного стола небольшой сейф, вмонтированный в стенку, на стене напротив окон висела репродукция картины, изображавшая Трафальгарское сражение англичан с испанцами под руководством адмирала Нельсона. Рядом с сейфом стоял большой письменный стол с приставным небольшим столиком и двумя стульями. В углу у окна — холодильник. На полу от двери через всю комнату шла серая ковровая дорожка. Стены комнаты были обиты каким-то звукопоглощающим коричневым приятным на вид материалом, вызывающим почему-то желание прикоснуться к нему и ощутить его тепло.

    — Как доехали? — начал шеф, усаживаясь в свое мягкоё кожаное кресло.

    — Спасибо, нормально, — отвечал Фурлонг. — Погода, правда, паршивая, дождь и сильный ветер.

    Тир открыл сейф, вынул из него тонкую папку и положил ее перед собой.

    — Да, погода прескверная, — согласился резидент. — И здесь, в этой деревне, вот уже два дня льет дождь. Что у вас нового с Наполеоном? — Резидент назвал Резуна псевдонимом.

    — Могу доложить, — начал Фурлонг. — Письмо «моего брата» с военно-морской базы подводных лодок сработало превосходно. Так, как мы с вами и задумали. Резун проявил чрезвычайный интерес к этому сообщению, задавал дополнительные вопросы, интересовался деталями. Я ему соответственно подыгрывал. Наибольший эффект произвел на него проспект «Леопарда-2», специально положенный мной на стол. Вы бы видели, как он затрясся, как у него загорелись глаза. Я ему дал на день инструкцию по эксплуатации танка. На следующий день он вернул инструкцию и рассыпался в благодарностях. Короче, у меня нет никаких сомнений в том, что Резун — разведчик, по всей вероятности, военный разведчик из ГРУ.

    Фурлонг умолчал, что благодарность русского выражалась не только в словах, но и в солидном пакете с русской водкой и икрой.

    — Это очень хорошо с «Леопардом» и вашим «братом». Вы правы, утверждая, что русский — разведчик из ГРУ. Но нам об этом уже давно известно. Ваши доводы только подтверждают известный факт, — проговорил О'Брайн Тир, открывая папку и вынимая из нее тонкий лист шифротелеграммы. — Ведь мы с вами давно пришли к выводу, что Наполеон — разведчик. Это уж не так сложно было определить. Вы, надеюсь, хорошо понимаете, что любого разведчика, работающего под официальной «крышей», контрразведка вычисляет через три-четыре месяца после его приезда в страну. Правда, подчеркиваю, если разведчик работает, а не валяет дурака. Это, собственно, аксиома. Но перед нами была поставлена мистером Си задача не только выявить его как русского разведчика, но изучить и найти подходы к нему, установив мотивы для вербовки. Вы уже четыре года работаете в Швейцарии, а результатов практически никаких. Возитесь с этим отщепенцем-венгром, пьяницей и хапугой, у которого нет серьезных выходов в Венгрию. Он мог представить для нас некоторый интерес в Венгрии. После того как в 1956 году сбежал из страны, с него нечего взять. Я вам давно говорил, что с ним пора кончать и исключить из агентурной сети резидентуры. Русский — другое дело, это ваш последний шанс. Пока он старается вас, судя по всему, вербовать. Думаю, вы прекрасно понимаете, что наша главная цель — это Россия, хотя мы и далеко от нее территориально. Вот и директор СИС, — шеф взял шифровку в руки, но не стал ничего из нее зачитывать, — требует от нас активизации работы с Наполеоном. Вы слышали о загадочной душе русского? — вдруг, резко сменив тему разговора, спросил шеф.

    — Да, конечно, слышал и читал об этом достаточно много, — отвечал Фурлонг. — В Болгарии мне пришлось с этим часто сталкиваться.

    — А о русском графе, полковнике Александре Чернышеве вы что-нибудь слышали? — допытывался резидент.

    — Нет, не припомню, — ответил Фурлонг.

    — Так вот что я вам скажу, — наставительно продолжал Тир. — Славяне-мужчины отличаются от других повышенной потенцией. И надо сказать, женщины всех национальностей предпочитают русских. Это проверено и доказано жизнью не однократно. Кстати, и русские женщины не отстают от своих мужчин, даже превосходят их кое в чем. В каких только странах их нет! Это прекрасный экспортный товар для России. Говорят, русские женщины не только сексуальны, но и неприхотливы, а в доме лучше хозяйки не найти. Не то что наши эмансипе. Так вот, военный атташе во Франции полковник Чернышев благодаря своим любовным связям с француженками все знал о подготовке Наполеона к войне с Россией. Изображая повесу, ловко интригуя, он с помощью женщин подкупал чиновников Наполеона. Русские хорошие любовники, и СИС это прекрасно знает и умело использует.

    «Куда он клонит? Неужели пронюхал о моей сексуальной связи с Резуном?» — со страхом подумал Фурлонг.

    — Русские — это не холодные немцы или скандинавы, — продолжал резидент. — Немцы даже в любви соблюдают свой Ordnung (порядок. — А. К.). У них есть так называемый Monika Tag (день Моники. — А.К.), в который супруги должны совсршать свои супружеские обязанности. Это я вам серьезно говорю. Я вам скажу, Фурлонг, кого-кого, а немцев я, слава богу, изучил досконально.

    Фурлонг знал слабость своего шефа разглагольствовать о немцах. Это был его конек. Он любил вспоминать о своей работе в послевоенной Германии, похвастаться успехами.

    — Русские, — между тем продолжал О'Брайн, — довольно активно используют эту славянскую особенность, но и сами порой попадаются на этом, несмотря на то что их коммунистическая мораль не позволяет это делать. Внебрачные любовные связи в коммунистической России, особенно у разведчиков, преследуются и строго наказываются. Но против природы не попрёшь. Русские любят иногда, несмотря на все запреты, тряхнуть стариной и заглянуть под подол чужой женщине. Вы же знаете о последней нашумевшей любовной истории с Ивановым в нашем Королевстве?

    — Знаю, конечно, — подтвердил Фурлонг. — Все газеты об этом трубили. О помощнике военно-морского атташе СССР в Великобритании и его любовнице проститутке Кристине Киллер.

    — Вот-вот, — перебил Фурлонга шеф. — Я вам об этом и говорю. Они и проститутками не брезгуют, когда это идет на пользу делу. И наш военный министр Профьюмотоже хорош гусь, вляпался в эту грязную историю. А ведь Иванов-то не только с красавицей Киллер баловался. У него был дальний прицел — выйти на военного министра. Злые языки поговаривали, что русский даже залез в постель к его жене.

    Шеф вновь достал из папки шифровку, о которой он, казалось, уже забыл, и, обращаясь к своему подчиненному, продолжал:

    — Мистер Си выражает недовольство вашей работой, Фурлонг. Вы возитесь с этим русским больше года, но до сих пор у вас нет четкого плана работы с ним. Учти, Рональд, — перешёл шеф на «ты», что очень редко допускал со своими подчинёнными. — Я тебя уже неоднократно предупреждал: Наполеон — твой последний шанс. Хотя мы и любим говорить, что у Великобритании нет постоянных друзей и противников, есть только постоянные интересы, в обозримом будущем наш постоянный интерес — уничтожить Советы. Думаю, вы это хорошо понимаете, — шеф вновь перешел на официальный тон. — Этот мальчик, как вы правильно предполагаете, из ГРУ на нас свалился с неба. Будет стыдно, если мы упустим этот счастливый шанс и не сумеем его переиграть и завербовать. Вы догадываетесь, куда я клоню?

    — По правде сказать, пока нет, — отвечал Фурлонг.

    — Очень плохо, — нахмурился шеф. — Всю эту историю о загадочной русской душе, о сексуальных способностях русских мужчин я вам рассказал не просто так. Я это говорил, чтобы направить ваши мысли в нужном направлении в работе с нашим русским.

    «Боже мой, похоже, он действительно знает о моих отношениях с русским и хочет это использовать», — в страхе подумал Фурлонг.

    — Вы, надеюсь, знаете, — продолжал резидент, — что у СИС тоже богатый опыт в использовании женщин против любвеобильных русских. Скажу вам по секрету, по нашей статистике, двое из трех попадаются, когда мы подставляем наших женщин. Этот способ очень эффективен, но сложен в реализации. Да и толковых профессионалок не так просто найти.

    «Слава богу. Вроде пронесло», — вздохнул с облегчением Фурлонг.

    — Вы мне неоднократно докладывали, что Резун в разговорах с вами частенько затрагивает женскую тему, отпускает сальные шуточки по поводу вашей секретарши Марты. Почему бы нам ее не использовать? Вы с ней работаете уже четвёртый год. Вероятно, хорошо ее изучили и знаете все подходы к ней, ее слабые стороны.

    — Да, да, — прервал шефа Фурлонг, обрадовавшись, что О'Брайн направил тему разговора совершенно по другому руслу и что его опасения были напрасны. — Вы правы, сэр, он называет мою секретаршу звонкой девицей. Я заметил, что, когда он смотрит на Марту, его глаза становятся маслеными, в них появляются какие-то озорные чёртики.

    — Так это как раз то, что надо, — сказал О'Брайн. — Я вас и направляю к этим чёртикам, вернее, надо направить эту немку Марту к этим чертикам. Немки очень сговорчивые женщины. Это вам говорю я, проработавший в Германии пять долгих лет. Надо сделать так, чтобы он с ней переспал, а не говорил бы ей только комплименты и любовался ее женскими прелестями. Сейчас очень подходящий момент. Его жена уехала в Россию, он остался один, это дает нам шанс.

    «Шеф информирован о Резуне лучше, чем я, — подумал Фурлонг. — Знает даже, что его жена в отъезде. А я об этом понятия не имею». Вслух же сказал:

    — Дело в том, сэр, что Марта совершенно игнорирует его. Резун всячески пытается оказывать ей знаки внимания: дарит сувениры, отпускает комплименты. Марта — это Zarweib (царь-баба. — А.К.). Помните, у Ремарка в «Трех товарищах» женщина-гвардеец, мощная, высокая, показывала в кабаре разные шуточки и забавляла ими мужчин. Резун у моей Марты уместится под мышкой.

    — Что вы о каком-то Ремарке, — раздраженно перебил резидент своего подчиненного. — Какая там у немцев литература, что они там могли сказать миру нового? Вот наши гиганты: Шекспир, Диккенс, Голсуорси… А эти «карлики»? Да и Ремарк. Кто он? Убежал из Германии в одних кальсонах от фюрера. Немец, швейцарец, еврей? Он — космополит без национальности. Я вижу, вам эта задача — затащить Марту в постель к Резуну — не по силам. Для женщины, Фурлонг, важен не рост мужчины, а нечто другое. Пора бы вам это знать на шестом десятке лет.

    Резидент вдруг замолчал, достал сигарету, закурил, вышел из-за стола и стал задумчиво ходить по комнате. Через некоторое время он резко остановился, словно принял какое-то важное решение, и, обращаясь к Фурлонгу, сказал:

    — Хорошо, оставим Марту. Я перед вами ставлю задачу на ближайшую перспективу. Вам надо отдать все силы, чтобы Наполеон продолжал вас разрабатывать в качестве потенциального источника военно-политической информации. Было бы неплохо, чтобы он начал вам платить деньги за оказываемые услуги под расписку и в конце концов предложил бы вам сотрудничать с ГРУ. Мы еще детально обсудим, какие материалы можно ему подсунуть. У вас есть кое-что от вашего знакомого немца фон Крюге? Попробуйте перед Резуном представить дело так, что у военного атташе ФРГ, вашего очень хорошего знакомого, имеются важные материалы, но немец, как все немцы, любит деньги больше родной Mutter (матери. — А.К.). Поэтому за информацию надо платить. При случае покажите ему что-нибудь. Уверен, у русского загорятся глаза, появятся те чертики, о которых вы мне рассказывали. Когда он заглотит наживку, скажите, что можно получить и более подробные описания, но за определенное вознаграждение. Уверен, Наполеон начнет интересоваться стоимостью материалов, уточнять их название. Сразу не даст ответ. Ведь ему необходимо согласовать свои действия с Центром. Мы и начнем с ними, не с Резуном, а уже с Центром настоящую игру. Организуем что-нибудь и из Лондона, я поговорю с нашими военными на эту тему. Может быть, они могут кое-что интересное подкинуть. Короче, перед вами широкое поле деятельности. Резун уже проглотил крючок. Вам осталось вытянуть рыбу. И последнее. У нас не так много времени. У русского скоро заканчивается срок командировки в Швейцарии.

    Когда Фурлонг поднялся и уже собрался уходить, резидент вдруг неожиданно остановил его вопросом:

    — А что вы думаете об этом немце, фон Крюге?

    — Большой любитель выпить за чужой счет, — ответил Фурлонг, — играет в карты и часто сидит без денег. Иногда занимает и у меня, когда проигрывает и сидит на бобах. По-моему, очень азартен и надеется картами поправить свое положение.

    Резидент, конечно, разыгрывал спектакль перед своим подчиненным и во многом лукавил. Начальство любит иногда свалить свою вину на подчиненных, обвинить их в бездеятельности, когда получает втык от вышестоящего начальства. В шифровке мистера Си не было ни слова о работе Фурлонга. Генеральный директор выражал недовольство работой резидентуры и требовал ускорить разработку Наполеона. О'Брайн Тир знал о Резуне значительно больше, чем Фурлонг. Он давно поставил на русского и свою карьеру связывал во многом с успехом в работе с ним.

    Его работа в разведке началась в 1954 году с участия в операции «Берлинский туннель». Операция проводилась совместно англичанами и американцами и предусматривала открытие шестисотметрового туннеля в глубь советского сектора на территории ГДР и подключение к советским подземным линиям связи. Американцы финансировали операцию, англичане были ее мозговым центром. Руководил англичанин Питер Ланн, человек с богатым разведывательным опытом и блестящей репутацией. Он был переведен в Западный Берлин из Вены, где возглавлял посольскую резидентуру СИС.

    В Австрии под руководством Питера Ланна были проведены операции «Конфликт», «Сахар», «Лорд» по проникновению в телефонные коммуникации советских вооруженных сил, дислоцированных в этой стране, с целью получения важной информации.

    После Второй мировой войны у английской разведки в Германии имелась многочисленная агентура. Тиру удалось через одного своего агента добыть информацию о телефонных коммуникациях Советского Союза в Германии. Некоторые советские кабели связи проходили в непосредственной близости к американскому сектору Берлина, и районе Альтглинике.

    Однако ни американцы, ни англичане понятия не имели, что хитроумная дорогостоящая операция была обречена на провал еще до того, как она начала осуществляться. Выдающийся советский разведчик Джордж Блейк, участвовавший в разработке «Берлинского туннеля», заблаговременно предупредил советское командование о готовившейся операции.

    В 1956 году советская сторона решила пресечь операцию ЦРУ-СИС.

    После того как мировой общественности стало известно о провале операции «Берлинский туннель», из английской ре-зидентуры СИС в Западном Берлине были отозваны многие ее участники. В том числе и ее руководитель Питер Ланн, которого направили на Ближний Восток, в Бейрут. Многих работников западногерманской резидентуры уволили из разведки. Тиру удалось благодаря влиятельным друзьям и молодости остаться на плаву. Он никому не рассказывал об этом.

    Став кадровым офицером разведки, О'Брайн Тир после тщательной подготовки был направлен в западногерманскую резидентуру СИС, насчитывавшую более ста офицеров-разведчиков.

    О'Брайн проявил себя как способный, энергичный работник. Ему удалось сделать несколько ценных вербовок. Начальство обратило внимание на молодого напористого офицера.

    Шеф часто рассказывал своим подчиненным о работе в Германии против русских. Он был убежденным антикоммунистом и не менее убежденным противником СССР.

    — Золотые времена были, — хвастался он перед Фурлон-гом. — Продажные голодные немцы готовы были за пачку сигарет, буханку хлеба мать родную продать. Их еще Гитлер научил доносить друг на друга.

    Швейцария была третьей длительной зарубежной командировкой Тира. Здесь тоже все шло не так гладко. В шифровке генерального директора СИС упреки делались не Фурлонгу, а резиденту СИС в Швейцарии О’Брайну Тиру. Руководитель разведки требовал принятия более энергичных мер в работе с русским. Резидентуре предлагалось разработать в кратчайшие сроки конкретный план мероприятий по завершению разработки «Наполеон».

    Тир понимал, что в случае неудачи с русским его карьера разведчика закончится и никакие друзья и связи в английском истеблишменте уже не спасут его.

    Беседуя с Фурлонгом, резидент не делился с ним своими планами в работе с Наполеоном. Он уже давно уделял пристальное внимание Резуну и через свои связи и связи других офицеров резидентуры помимо Фурлонга изучал и накапливал информацию на русского. У него практически был готов план вербовочной операции Резуна. Фурлонгу в этом плане отводилась вспомогательная роль приманки.

    Через своих друзей в службе безопасности, и прежде всего через своего пленного агента, одного из руководителей контрразведки Швейцарии Фрица Шварцбергера, Тир постоянно получал обширную информацию на Резуна и на советскую колонию в Швейцарии. Английскому резиденту были известны сводки наружного наблюдения за советскими гражданами в Швейцарии, в том числе за Резуном. Из наблюдений контрразведки Швейцарии за Наполеоном следовало, что он не имел каких-либо серьезных источников среди иностранцев и использовался русской резиденту-рой для сбора и обработки информации в прессе. Служба наружного наблюдения отмечала, что молодой русский сотрудник международной организации ООН был на побегушках сначала у резидента ГРУ Ивана Сергеевича Глотова, а затем у сменившего его Бориса Михайловича Александрова. Оба резидента ГРУ хорошо известны английской разведке, особенно Глотов — по нашумевшему в свое время шпионскому делу Резун часто сопровождал жену Александрова по магазинам и при этом проявлял чрезмерное усердие, угодливость. Подходя к начальству на приемах, как военный, вытягивался в струнку, щелкал каблуками, с головой выдавая себя.

    Не остались без внимания англичан и некоторые «мелочи» в поведении русского. Так, однажды после приема в советском посольстве Резун, вероятно, немного выпив, сел за руль и, на рассчитав, задел машиной ограду частного дома. Сильно испугался. В страховой компании всячески пытался замять дело, предлагая страховому агенту водку и икру, уговаривал ремонт машины и ограды отнести за счет страховки. Об этом пустячном инциденте Резун не стал докладывать начальству, стараясь самостоятельно уладить это дело. Однако Александрову каким-то образом стало известно об этом, и он, вызвав на ковер молодого офицера, задал ему головомойку, обещая доложить в Центр при повторении подобных проступков. Резун страшно испугался и очень переживал.

    О'Брайн Тир знал и о сексуальной связи с Фурлонгом. Сначала это была непроверенная информация, основанная на предположениях. Тир ей не поверил и потребовал доказательств. Через некоторое время он получил от Шварцбергера неопровержимое подтверждение в виде аудио- и видеозаписей. Получив столь пикантные материалы, О'Брайн коренным образом изменил первоначальный план вербовочной операции. Теперь был найден, по его мнению, стопроцентный мотив, надо было только с умом и безошибочно воспользоваться им для вербовки русского разведчика.

    Резидент СИС сам был не безгрешен и понимал, что вмешательство в частную жизнь других людей, особенно своих подчиненных, противоречит всем нормам английской морали. Но, с другой стороны, он знал, что принятые в обществе нормы поведения не всегда уживаются с профессией разведчика. И все же, имея компрометирующие Фурлонга и русского материалы, Тир не решался использовать своего работника в открытую в качестве компромата при проведении операции.

    Резидент СИС в Швейцарии долго раздумывал, прежде чем нашел другой путь. Фурлонгу в плане отводилась вспомогательная роль, его использовали втемную, как принято выражаться у разведчиков. Перед ним ставилась задача разыграть роль вербуемого, стать агентом русского и вывести его в нужный момент на редакцию журнала «Армада» в Цюрихе для проведения вербовочной беседы. Редакция журнала была прикрытием английской разведки в Швейцарии.

    После того как Фурлонг покинул английское посольство в Берне, достал из сейфа шифроблокнот и написал лаконичную телеграмму генеральному директору СИС, в которой попросил разрешения на два дня прибыть в штаб-квартиру СИС для личного доклада плана операции по вербовке Наполеона.

    Разрешение было получено на следующий день. В аэропорту Лондона Хитроу О'Брайна Тира ожидала служебная машина.

    Он давно уже не был на острове и с интересом рассматривал знакомые с детства улицы столицы, отмечая перемены. Машину пошла по набережной Темзы, по направлению к штаб-квартире «Сикрет интеллидженс сервис». Тир начинал свою службу в разведке еще в Бродвей-Билдинге, что у станции лондонского метро «Сент-Джеймс Парк». В то далекое время это был строго законспирированный объект.

    Ровно в 14.00 резидент английской разведки в Швейцарии О'Брайн Тир вошел в просторный кабинет генерального директора СИС, таинственного мистера Си, настоящее имя которого не имели права произносить подчиненные из опасения быть услышанными посторонними. Конечно, Тир знал, что генерального директора СИС зовут сэр Морис Олдфилд. В 1974 году, отправляясь резидентом в Швейцарию, Тир в кабинете Олдфилда получал инструкции на командировку. Такой порядок существовал в СИС всегда.

    Из-за стола поднялся невысокий, лысеющий, но еще не старый мужчина веером шерстяном костюме-тройке и пошел навстречу О'Брайну, дружески, как старый знакомый, протягивая руку для приветствия.

    Тиру бросилось в глаза, что директор выглядел уставшим и несколько озабоченным.

    Когда мужчины удобно устроились у журнального столика, открылась дверь и появилась молодая женщина в белом переднике, с подносом, на котором стоял чайный фарфоровый сервиз.

    Разлив чай и поговорив немного о пустяках, не относящихся к делу, Олдфилд вдруг неожиданно для резидента обратился к нему по студенческой привычке на «ты»:

    — Ну что, О'Брайн. Как там русские говорят: взять быка за рога. Очень метко. Так давай с главного. Для чего пожаловал?

    Тир знал, что директор ценил в докладах подчиненных четкость и немногословность. Он сообщил, что прибыл в соответствии с его указаниями доложить о состоянии дел по работе с Наполеоном и предложить конкретный план действий по его вербовке.

    — Очень, очень интересно. Что же вы намерены предпринять? Из текущих ваших докладов мне в общих чертах известно состояние дел в резидентуре. Вы, конечно, будете докладывать об этом русском. Надеюсь, вы не забыли горькую историю нашего предшественника по неудачной вербовке русского и учли ошибки? — проговорил директор, закуривая сигару и готовясь выслушать доклад своего подчиненного.

    Тир знал, конечно, что до него в Швейцарии английской разведкой СИС была предпринята неудачная попытка завербовать одного русского специалиста, который находился в стране в служебной командировке по линии МВТ. Специалист не представлял какого-либо интереса для СИС. Но кто-то из его близких родственников, кажется, по линии жены, был высокопоставленным работником КГБ. Это и привлекло внимание английской разведки к работнику Внешторга. Англичане использовали свой любимый прием: подсунули ему женщину, надеясь, что компромат сработает. Русский оказался крепким орешком. Он отверг напрочь все предложения вербовщиков. Вербовочная операция проходила в номере гостиницы, где проживал русский специалист. Видя, что дело может кончиться международным скандалом, англичане пошли на убийство. Русскому сделали укол, введя смертельную дозу сильного наркотика. Чтобы скрыть следы, они извлекли у мертвеца мозг и исчезли. Однако русские врачи сумели определить причины смерти специалиста. В прессу просочилась информация о действиях английских спецслужб.

    От жестких действий по отношению к своим противникам британские спецслужбы не отказывались никогда. Убийства и истязания стали повседневной практикой в деятельности СИС. Жестокость — национальная черта англичан, по выражению известного британского писателя Джона Бойтона Пристли. Собственно, иудо-протестантский принцип «Цель оправдывает средства» всегда господствовал в британских спецслужбах.

    — Да, сэр, я знаю об этой неудаче, — ответил резидент.

    — Так какие мотивы вы хотите использовать против русского разведчика? — прямо задал вопрос директор СИС. — Перед вами кадровый военный разведчик, а не чиновник гражданского Министерства внешней торговли. Смотрите не сломайте о него зубы и не наломайте дров. Очередной провал нам не простят наши ястребы в правительстве. С русским разведчиком у вас должен быть железный мотив. Я хорошо знаю этих непредсказуемых людей. Один русский поэт написал: «Умом Россию не понять…» — дальше не помню. В этом утверждении есть доля истины о русском характере — их не так-то просто раскусить. Они сами себя не понимают как следует. Ведь вы хотите сейчас предложить мне классическую схему вербовки: есть мотив, который вам представляется надежным. Правильно я вас понимаю?

    — Совершенно верно, сэр, — ответил Тир.

    — Но такая схема хороша, — вновь продолжал развивать свою мысль Олдфилд, — при очень надежном мотиве, когда вербуемому некуда деваться, когда у него нет иного выбора. Самый лучший вариант — иметь дело с волонтером, как в случае с Пеньковским. Нотам, — мистер Си прморщился, — помешали наши друзья довести дело до логического конца. Ну ладно, я помешал вам закончить мысль. Так какой же мотив предлагаете вы использовать с русским разведчиком? Слушаю вас внимательно. Продолжайте.

    — Основной мотив, сэр, — отвечал Тир, — это повышенный бионегатив у разрабатываемого русского.

    — Что вы имеете в виду под словом «бионегатив»? Это что-то для меня новое, — спросил Олдфилд.

    — Под этим словом, — начал О'Брайн, — я имею в виду сумму негативных качеств, унаследованных или приобретённых человеком, которые могут быть использованы разведкой в качестве компромата при вербовке разрабатываемого. Это различные патологии, шизофрения, отклонение в психике, наследственные болезни.

    — Теперь мне понятно. Вы, я смотрю, психолог. Вторгаетесь в психику человека, в самое сокровенное и малоисследованное. До вас в этом пытались, кажется, разобраться Ломброзо, Фрейд и другие. Любопытно узнать, что же за бионегатив вы обнаружили у нашего пациента? — спросил шеф.

    — Основной мотив, сэр, гомосексуальные наклонности Наполеона, — начал резидент. — Нами установлено, русский — бисексуал. Резидентура располагает аудио- и видеоматериалами, которые его компрометируют. Кроме того, он труслив и меркантилен. Вот этот суммарный бионегатив и даёт нам основание полагать, что предъявленный компромат поставит русского в безвыходное положение. Ему, по моему мнению, ничего другого не остается, как только согласиться с нашим предложением о сотрудничестве.

    — Говорите, гомосексуализм как основной мотив? Для русских это, конечно, очень серьезно, они таких не держат в разведке, насколько я знаю. Это идет вразрез с их моральными принципами. Кто же сексуальный партнер русского? — спросил директор СИС.

    — В этом, сэр, самая большая загвоздка, которая заставила просить вас принять меня для личного конфиденциального доклада, — ответил Тир и продолжил после небольшой паузы: — Партнером Резуна является наш сотрудник Рональд Фурлонг.

    — Что?! — повысив голос и вставая, произнес всегда сдержанный Олдфилд. — И вы хотите на этом построить вербовку русского? Втянуть нашего работника в эту грязную историю? Вы понимаете, к чему все это может привести? И кто даст на это санкцию?

    — Нет, нет, сэр, — поспешно возразил Тир. — Фурлонг не догадывается, что нам известна его сексуальная связь с русским. Мы получили материалы от нашего давнего швейцарского друга Шварцбергера. Я планирую не ставить Фурлонга в известность и не включать его в состав участников операции. Фурлонгу отводится вспомогательная роль — разыграть роль вербуемого. Кроме того, у нас против русского есть еще компромат. Я вам докладывал, что он бисексуал. Нам удалось провести против него операцию с одной женщиной и получить компрометирующие материалы.

    — Кого вы планируете привлечь к вербовочной операции? — задал вопрос Олдфилд.

    — Вербовочную беседу планирую провести лично, а к операции привлечь моего заместителя Дерфила Сервила и оперативного офицера резидентуры Гордона Барроса. Вербовочную беседу мы собираемся провести в Цюрихе в редакции журнала «Армада», куда по приглашению Фурлонга приедет Резун.

    Генеральный директор СИС Морис Олдфилд внимательно слушал доклад резидента, не перебивая его, задумчиво прохаживаясь по просторному кабинету. Когда Тир закончил, директор, заложив руки за спину, подошел к окну и сказал:

    — Значит, Фурлонг болен «аристократической болезнью», хотя, насколько я знаю, к аристократическому роду не принадлежит. Ну что же, в личную жизнь мы вмешиваться не должны. Мы же джентльмены. Хотя джентльменство и разведка — вещи несовместимые. Вы знали о его болезни до сообщения Шварцбергера?

    — Нет, сэр, — ответил Тир. — У меня были лишь смутные подозрения.

    — А сколько лет Фурлонгу? — вновь спросил директор.

    — Пятьдесят три, — ответил резидент.

    — Через два года на пенсию, — задумчиво произнес Олдфилд. — Конечно, не стоит ломать ему карьеру из-за этой шалости с русским. Но я согласен с вами, что это можно использовать в наших интересах. Мне нравится ваша идея. Кто ещё, кроме вас, знает о Фурлонге?

    — Никто, кроме меня и моего заместителя, сэр, — ответил Тир. — Наш агент Шварцбергер в курсе, но деталей не знает.

    — Обо всём этом никто, кроме названных лиц, не должен знать, — продолжал развивать свою мысль генеральный директор СИС. — Премьер-министру я доложу, не вдаваясь в подробности. Шварцбергера я знал в своё время, встречались здесь, в Лондоне. Он надежный человек. Такими агентами надо дорожить. Он уже в возрасте, скоро на пенсию. Надо подумать о его замене. Такие люди нам нужны в КРО (контрразведывательные органы. — А.К.) Швейцарии. При встрече с Шварцбергером передайте ему привет от меня и благодарность за работу. После завершения операции подумайте о вознаграждении агента. За оказанную помощь надо платить. Конечно, материалы по Фурлонгу необходимо изъять у наших друзей. Они им не нужны. У вас в резиденгуре достаточно сил и средств, чтобы квалифицированно провести операцию по вербовке Наполеона. Названного вами мотива вполне достаточно, чтобы успешно ее осуществить. Изложите подробный план операции письменно в одном экземпляре без упоминания Фурлонга. Подробные указания о проведении операции и подтверждение Центра получите почтой. У вас есть что-нибудь еще ко мне? — спросил руководитель английской внешней разведки.

    — Да, сэр, — начал резидент. — Я уже вам докладывал в переписке о военном атташе ФРГ в Швейцарии Вольфганге фон Крюге, с которым Фурлонг имеет дружеские, доверительные отношения.

    — Да, да, помню, — подтвердил шеф разведки. — Так что с ним?

    — Дело в том, сэр, что отношения эти в настоящее время больше похожи на агентурные. За оказываемые нам услуги он с большой охотой получает подарки и даже деньги. Удалось выяснить, что он патологически жаден, кроме того, заядлый картежник. По нашим данным, он проиграл большую сумму денег и обратился к нам за помощью.

    — То есть, дорогой О'Брайн, — перебил шеф своего подчиненного, — вы хотите спросить, не завербовать ли нам нашего верного союзника по НАТО?

    — Совершенно верно, сэр, — улыбаясь, произнёс Тир.

    — Вы знаете, я не стал бы возражать, — проговорил Олдфилд. — Но мы с вами этот вопрос не обсуждали. Доведите дело до того, чтобы плод совершенно созрел и сам попросился к нам в рот. Может быть, за это тонкое дело возьметесь вы сами, вы ведь имеете богатый опыт работы в Германии. Когда у вас будет на столе его подписка о готовности сотрудничать с СИС, доложите мне постфактум ваши предложения и вашу просьбу о его вербовке. Вам понятен ход моих мыслей?

    — Абсолютно, сэр, — ответил Тир, вставая.

    Резидент СИС в Швейцарии О'Брайн Тир шел подлинному коридору и улыбался своим мыслям. «Конечно, — думал он, — дело с фон Крюге до успешного конца могу довести только я. А кто же ещё?»

    После того как Тир покинул кабинет, Морис Олдфилд еще долго стоял в раздумье у окна. Может быть, он предчувствовал, что над ним сгущаются грозовые тучи и ему не простят его «аристократическую болезнь», как он простил её несколько минут тому назад рядовому работнику СИС.

    Он не мог тогда представить, что через год «железная леди», узнав, что он гей, не посчитается с его несомненными заслугами и авторитетом и отправит его в отставку, которая так и останется для многих загадкой.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх