Русская криптология

Хотя появление тайнописи в России датируется XII-XIII веками, использование криптографии для засекречивания государственной переписки началось лишь в эпоху правления Петра I. Чрезвычайная осторожность, которую русские проявляли в вопросах криптографии, свидетельствует о том, что в России криптографы приобретали навыки работы единственно правильным путем – практикуясь в криптоанализе. В XVIII веке Россия переняла у Запада одно из его полезных нововведений – «черные кабинеты». Так же, как в Англии и Австрии, у русских они размещались в почтовых отделениях. В число сотрудников «черных кабинетов» входили специалисты по вскрытию конвертов и подделке печатей, переводчики и дешифровальщики.

«Черные кабинеты» действовали в царской России со времен правления императрицы Елизаветы. Посол Франции маркиз Шетарди определенно знал, что русские вскрывают его корреспонденцию. Однако текст его писем был зашифрован, и Шетарди чувствовал себя в полной безопасности, так как был уверен, что русские недостаточно образованны, чтобы вскрыть его шифр. Неизвестно, насколько он был прав в отношении русских, но для трех немцев, работавших в русском «черном кабинете», это был отнюдь не крепкий орешек. Шетарди допустил ошибку, когда в письме домой неуважительно отозвался о русской императрице, написав, что она «полностью находится во власти своих прихотей» и является «довольно фривольной и распутной женщиной». Это письмо попало в руки канцлера императорского двора графа Алексея Бестужева-Рюмина, который только и ждал случая, чтобы отомстить Шетарди, который сплел вокруг Бестужева сеть интриг в связи с англофильскими настроениями графа. Письмо было показано Елизавете, которая, будучи ослепленной своими симпатиями к Франции, отказалась ему поверить до тех пор, пока оно не было дешифровано в ее присутствии. На следующий день. 17 июня 1744 г., когда Шетарди прибыл в свою резиденцию, ему была вручена нота, в соответствии с которой в течение 24 часов французский посол должен был покинуть пределы России. Шетарди заявил протест. Тогда русские начали зачитывать ему его же собственные письма. «Достаточно», – сказал он и отправился упаковывать вещи.

В конце XVIII века информация, получаемая с помощью криптоанализа, по-прежнему продолжала служить источником ценных сведений для министерства иностранных дел России. 26 марта 1800 г. министр иностранных дел Панин писал из Петербурга своему послу в Берлине: «В нашем распоряжении есть шифры, с помощью которых король35 переписывается со своим поверенным в делах в России. В случае, если у вас возникнут подозрения в вероломстве министра иностранных дел Пруссии графа Кристиана фон Хаугвитца, то ваша задача будет состоять в том, чтобы под каким-нибудь предлогом заставить его написать сюда письмо по интересующему нас вопросу. Сразу же, как только будет дешифровано его письмо или письмо его короля, я проинформирую вас о его содержании».

Спустя 12 лет после этого русские дешифровальщики внесли свой вклад в достижение победы над Наполеоном. Французский полководец определенно не придавал большого значения криптографии. Во время почти всех своих военных кампаний, в том числе и русской, Наполеон использовал один довольно простой шифр. Даже если бы его генералы не злоупотребляли лишь частичным зашифрованием своих посланий, то и тогда их криптограммы все равно были бы дешифрованы русскими криптоаналитиками. Русский император Александр I обильно процитировал переписку генералов Наполеона в своих воспоминаниях о войне. А однажды, во время званого обеда, данного им в Париже в честь французских маршалов через несколько лет после окончания войны с Наполеоном, Александр упомянул о том, что читал секретную французскую переписку. Маршал Макдональд, вспомнив, что один из французских генералов оказался перебежчиком, сказал: «Ваше величество, нет ничего удивительного в том, что вы смогли дешифровать нашу переписку, ведь кто-то передал вам ключи». Александр отверг это утверждение. Приняв серьезный вид и положив одну руку на сердце, а вторую подняв вверх, он сказал: «Нет. Я даю вам мое честное слово». Русские криптоаналитики могли гордиться тем, что их достижения пропагандировал сам царь.

В XIX веке криптоанализ постепенно превратился в орудие царского деспотизма. По всей стране нарастало движение за свободу. Одним из методов, с помощью которых «охранка»36 следила за подпольщиками, было использование «черных кабинетов» для ознакомления с содержанием писем и телеграмм подозреваемых лиц.

Постоянно функционирующие «черные кабинеты» были созданы при почтовых отделениях Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Вильно, Томска и Тифлиса. Кроме них, были еще временные, которые создавались в других городах по мере необходимости. Большинство сотрудников «черных кабинетов» были иностранцами, являвшимися подданными России. В основном это были немцы, говорившие на русском языке с большим акцентом, поскольку в целях собственной безопасности они вели изолированный образ жизни. Для вскрытия писем, как правило, использовался пар или горячая проволока, с помощью которых снималась восковая печать. Начальник киевского «черного кабинета» Карл Зиверт, впоследствии осужденный как австрийский шпион, изобрел устройство, которое полностью исключало возможность случайной поломки или обгорания печати, свидетельствовавших о том, что конверт был распечатан. Это устройство представляло собой тонкую круглую отполированную палочку размером с вязальную спицу, расщепленную примерно до половины. Зиверт вводил палочку под клапан конверта, разрезом захватывал письмо, наматывал его на палочку и извлекал из конверта, не оставляя после себя каких-либо видимых повреждений.

«Черные кабинеты» направляли добытые воровским путем криптограммы в «охранку», где был квалифицированный специалист по криптоанализу, некто, Иван Зыбин, обладавший почти сверхъестественными способностями. Начальник «охранки» в Москве П. Заварзин вспоминает, что это был высокий худой, смуглый 40-летний мужчина с длинными волосами, расчесанными на пробор, имевший живой и проницательный взгляд. «По отношению к своей работе он был фанатиком, если не маньяком. Чтобы вскрыть простой шифр, ему было достаточно увидеть его только один раз. Если же ему приходилось иметь дело со сложным шифром, то он почти впадал в состояние транса, из которого выходил лишь тогда, когда шифр был вскрыт», – писал Заварзин.

Однажды в 1911 г. Заварзину пришлось привлечь Зыбина к работе над перехваченным письмом, в основном состоявшим из дробей. Зыбин приехал из Петербурга и, успев только поздороваться с Заварзиным, попросил дать ему письмо. Чиновник дал ему копию, но Зыбин хотел получить оригинал. Он уже было направился за ним на почту, когда ему сказали, что письмо отправлено. Заварзин уступил гостю свой стол, и вскоре Зыбин с головой ушел в работу, быстро заполняя разложенные перед ним листы бумаги. Когда Заварзин вернулся, чтобы пригласить Зыбина на обед, то ему пришлось обратиться к Зыбину дважды, прежде чем его слова были услышаны. За обеденным столом, все еще находясь в состоянии транса, Зыбин поел супа, затем перевернул тарелку и попытался писать на ней. Но так как карандаш на тарелке не был виден, он начал писать на манжетах, не обращая ни на кого внимания. Вдруг он вскочил со стула и закричал: «Тише едешь – дальше будешь»!

После этого Зыбин сел, отдохнул и съел обед, как нормальный человек. Он объяснил Заварзину, что повторения букв в письме дали ему ключ к шифру. Выкрикнутая им фраза «Тише едешь – дальше будешь» и была искомым ключом. В дешифрованном письме шла речь о пересылке в Киев нескольких картонных коробок. В этих коробках, вероятно, находилась взрывчатка, так как в то же самое время русский император планировал совершить туда поездку. Заварзин немедленно установил наблюдение за адресатами письма и помешал им организовать покушение на императора.

Зыбин рассказывал, что только однажды не смог вскрыть шифр, которым было написано письмо, посланное австрийским шпионом. «Но это было очень давно, – признался он Заварзину. – Сейчас это исключено». Начальник «охранки» Алексей Васильев также поделился своими воспоминаниями о Зыбине. Однажды во время налета на один из домов в Севастополе был найден лист бумаги, исписанный цифрами. Васильев передал его Зыбину, который тут же предложил затребовать из Севастополя все книги, найденные в этом доме. Вскоре после их прибытия, выяснив, что для шифрования была использована повесть Куприна «Поединок», Зыбин вручил Васильеву полученный открытый текст. За эту работу Зыбин получил повышение по службе и был отмечен наградой. В другом случае прочесть письмо террористов Зыбину помогло знание цены одного фунта динамита, которую ему сообщил Васильев.

Перед Первой мировой войной Россия провела одну из крупнейших для того времени разведывательных операций, вынудив полковника Редля выдать ей стратегические планы генштаба Австро-Венгрии. Боясь появления в России доморощенного Редля, начальник армейского шифровального бюро полковник Андреев вплоть до последней минуты перед началом боевых действий воздерживался от рассылки копий нового шифра, предназначенного для использования в период войны. Эта мера предосторожности привела к печальным последствиям.

Русскими планами ведения военной кампании против Германии предусматривалось вторжение двух армий на территорию Восточной Пруссии. Армия под командованием генерала Раненкампфа должна была вести наступление строго в западном направлении и боевыми действиями сковать немцев. Перед армией генерала Самсонова, располагавшейся южнее, была поставлена задача обойти Мазурские болота, выйти в тыл немцам и, блокировав пути отхода, уничтожить их. Естественно, что успешное решение этой задачи предполагало согласованное и тщательное взаимодействие двух русских армий.

К сожалению, российская служба связи совершенно не отвечала предъявлявшимся к ней требованиям. Когда армии Раненкампфа и Самсонова оказались разделенными Мазурскими болотами и стали осуществлять связь друг с другом в основном по радио, выяснилось, что в армии Раненкампфа новый шифр получили и старый уничтожили, а у Самсонова все еще действовал старый шифр. В результате переговоры между ними некоторое время велись по радио в открытую.

К этому надо добавить, что и материальное обеспечение русских армий было налажено из рук вон плохо. В распоряжении армии Самсонова находилось немногим более шестисот километров провода, который был вскоре израсходован. Такое скудное обеспечение резко отличалось от снабжения вооруженных сил Англии и Франции, которые на Западном фронте ежедневно расходовали почти в десять раз больше провода. В то же время средства радиосвязи использовались только в штабах обеих русских армий и в штабах подчиненных им корпусов. Штабы дивизий и штабы более низкого звена радиосвязи не имели. Поэтому штабы корпусов для связи с дивизиями были вынуждены использовать проводные средства. А штабы армий, в свою очередь, потратили мизерные запасы провода для связи с тыловым командованием. В результате радио осталось единственным средством связи между штабами корпусов и армий.

Содержание их радиопереписки не представляло тайны для противника. Общая неэффективность проведенной Россией мобилизации пагубно сказалась и на доведении до войск новых военных шифров и ключей к ним. Например, 13-й корпус армии Самсонова не имел ключей для чтения криптограмм, поступавших от его соседа, 6-го корпуса. По прошествии двух недель после начала войны русские связисты даже не пытались шифровать свои сообщения, а передавали их по радио открытым текстом.

Восточная Пруссия уже в то далекое время в буквальном смысле слова была опутана телефонными проводами. С любой захудалой фермы немцы могли докладывать о продвижении русских армий прямо в свои штабы. Русская военная разведка обнаруживала потайные телефоны в погребах и даже в пчелиных ульях. В отсутствие достаточных запасов телефонного провода командование российских войск пыталось вести переговоры по телефону из квартир местных жителей, что отнюдь не способствовало сохранению содержания этих переговоров в тайне.

В соответствии со стратегическими планами, армия под командованием Раненкампфа 17 августа начала продвижение в глубь Восточной Пруссии. Для ее обороны немцы оставили только одну армию, так как в их стратегические планы входил, в первую очередь, быстрый разгром Франции. Эта немецкая армия не уступала ни одной из двух русских армий, но была слабее их объединенных сил, и поэтому германским генеральным штабом предусматривалось поочередное нанесение ударов по русским армиям.

После боя с Раненкампфом при Гумбиннене немцы оставили свои позиции и начали поспешный отход. Им удалось остановиться только тогда, когда они уже отошли на тридцать километров. Все же немецкие войска до некоторой степени потрепали армию Раненкампфа, и тот, вместо развития успеха, на время остановил свое наступление.

Перепуганный немецкий командующий уже был готов оставить пределы Восточной Пруссии. О своих намерениях он доложил верховному командованию, которое начало подыскивать ему замену. Но его талантливый начальник штаба М. Гофман сообщил, что армия Самсонова очень далеко вклинилась на территорию Пруссии, и убедил своего шефа в необходимости нанесения удара по этому флангу русских войск. Он предложил снять с фронта два немецких корпуса, действовавших против Раненкампфа, перебросить их по отличным железным дорогам Германии на южное направление и нанести внезапный удар по южной группировке под командованием Самсонова.

Перевозки уже начались, когда прибыли новый командующий немецкими войсками Гинденбург и его начальник штаба Людендорф. Они оставили план операции без изменений. В северной части линии фронта Людендорф поставил кавалерийский заслон для прикрытия отхода войск с занимаемых позиций и наблюдения за войсками Раненкампфа. Распыление сил являлось нарушением стратегической военной доктрины Германии, в основу которой был положен принцип их концентрации. Когда 24 августа в немецком штабе шло обсуждение всех плюсов и минусов варианта Гофмана, мотоциклист привез две перехваченные русские радиограммы. Они были присланы начальником радиостанции крепости Кенигсберг. Подчиненные ему операторы у которых было мало документов для передачи, чтобы как-то развлечься, стали прослушивать работу русских радиостанций.

Обе радиограммы поступили от штаба 13-го корпуса армии генерала Самсонова и были переданы открытым текстом, так как штаб этого корпуса все еще не получил соответствующие ключи к шифрам. В них точно указывались пункты назначения частей корпуса, ожидаемое время их прибытия и планы действий. Эти данные полностью совпали с содержанием директивы, обнаруженной накануне в сумке убитого русского офицера. Перехваченные сообщения не дали главного – информации о намерениях Раненкампфа. Но, несмотря на это, Людендорф решил, что при наличии таких сведений ради достижения полной победы над Самсоновым стоило пойти на риск. Был отдан приказ о передислокации остальных немецких войск.

На следующее утро после совещания в немецком штабе появился документ, который положил конец сомнениям Гинденбурга и Людендорфа. Это была перехваченная радиограмма. Раненкампф передал ее открытым текстом своему 4-му корпусу. В ней, в частности, было сказано, что его армия будет продолжать наступление, и обозначался рубеж, на который она собиралась выйти. Немцам стало ясно, что Раненкампф намеревался и далее продвигаться вперед черепашьим шагом.

Поспешный уход немцев, следы которого обнаружил генерал Раненкампф, когда неторопливо проезжал по оставленным ими позициям, лишний раз утвердил его в ошибочности мнения о всеобщем отступлении немецких войск после Гумбиннена. Он не намерен был оказывать на немцев сильное давление, так как боялся отбросить их из Восточной Пруссии раньше, чем Самсонов сможет их разбить.

Немцы, в свою очередь, сразу же сделали вывод, что Раненкампф своевременно не выйдет ни на один из рубежей, чтобы нанести удар по тылам немецких войск раньше предполагаемого разгрома Самсонова. Получив передышку, они решили бросить все свои силы против армии Самсонова.

В то же утро связист вручил Гофману еще одну перехваченную радиограмму, также переданную открытым текстом. Самсонов отправил ее в шесть утра злополучному 13-му корпусу, у которого не было шифра. В ней содержалась полная характеристика обстановки с подробным описанием последующих действий войск армии Самсонова. Равного этому прецедента не было во всей военной истории.

При разработке своих планов немцы учли слабости в расположении русских войск. Генеральное сражение началось 26 августа, а к 30 августа немецкие войска взяли русских в железное кольцо, из которого смогли уйти только две тысячи человек. Армия Самсонова перестала существовать. Мертв был и ее командующий, в отчаянии покончивший жизнь самоубийством. После одержанной победы Гинденбург стал настолько популярен, что был назначен верховным главнокомандующим, а после войны – президентом.

Гофман, подавший идею этой блестящей операции, указал причину ее сокрушительного успеха в своей книге «Война упущенных возможностей»:

«Русская радиостанция передала приказ в нешифрованном виде, и мы перехватили его. Это был первый из ряда бесчисленных других приказов, передававшихся у русских в первое время с невероятным легкомыслием… Такое легкомыслие очень облегчало нам ведение войны на Востоке, иногда лишь благодаря ему и вообще возможно было вести операции».

Сказано ясно. Перехват незашифрованных сообщений русских войск позволил немцам одержать победу в первой битве в мировой истории, на исход которой решающим образом повлияла несостоятельность в вопросах криптографии.

Хотя в начале войны Россия испытывала большие трудности в обеспечении своих войск всем необходимым, в том числе и средствами связи, уже в первой половине сентября 1914 г. ей удалось полностью снабдить их шифровальными средствами. 14 сентября российская ставка верховного главнокомандования отдала распоряжение о том, что все военные приказы подлежат зашифрованию.

Принятая шифрсистема основывалась на многоалфавитном шифре цифровой замены, в котором допускалось зашифрование нескольких букв подряд по одному алфавиту. Этот шифр представлял собой таблицу, в верхней части которой в строку были выписаны буквы русского алфавита. Сама таблица состояла из восьми строк двузначных цифровых групп, выписанных в произвольном порядке. Строки отличались друг от друга порядком расположения в них этих групп. Слева они были бессистемно пронумерованы. При зашифровании эти строки использовались поочередно: сначала под номером один, потом два и так далее. Каждая из строк применялась для зашифрования нескольких знаков открытого текста. Количество знаков, подлежащих шифрованию данной строкой, определялось самим шифровальщиком. Для того чтобы адресат мог расшифровать полученное сообщение, в его заголовке пять раз проставлялась цифра, соответствующая количеству знаков, которые были зашифрованы каждой из строк. Когда в процессе шифрования оператор хотел изменить это число, он вставлял в текст шифровки пятизначную группу, элементами которой была одна и та же цифра, соответствующая новому числу знаков, шифруемых одной и той же строкой. Таким образом, шифртелеграммы русской армии состояли из групп букв, зашифрованных одним и тем же алфавитом. Длина каждой группы букв определялась однозначно по пятизначной цифровой группе, состоявшей из одной и той же цифры.

Уже к 19 сентября молодой одаренный начальник русского отделения дешифровальной службы Австро-Венгрии капитан Герман Покорный вскрыл эту систему и полностью восстановил все строки. Дело в том, что такие шифрсистемы не представляли непреодолимых преград для криптоаналитиков, поскольку в шифртексте зачастую сохранялась структура наиболее часто встречавшихся в открытом тексте слов, таких, как «атака» и «дивизия», которые полностью шифровались одной строкой таблицы. К тому же поначалу русские связисты нередко вставляли открытый текст в шифрованный. Вскоре одновременное использование открытых и шифрованных текстов в сообщениях было запрещено, но было уже слишком поздно, и оно сыграло свою негативную роль.

Первую важную шифртелеграмму Покорный прочитал 25 сентября. Это было длинное донесение генерала Новикова о результатах разведки с примечанием в конце:

«Я принял решение не форсировать Вислу».

Шифртелеграмма была отправлена в 8.40 утра, а в 16.00 офицер связи австрийских войск довел до сведения немецкого штаба ее содержание. Знание решения, принятого генералом Новиковым, обеспечило успех действий австро-немецких войск в начальной стадии битвы на реке Висле.

Чтение другой шифрпереписки тоже оказало большое влияние на ход боевых действий. Из телеграммы полковника русской кавалерийской дивизии князя Ингалищева немцы узнали о готовившемся наступлении на крепость Перемышль. Предупрежденный об этом комендант крепости успешно отражал атаки, пока наступление австрийских войск не вынудило нападавших в середине октября снять осаду крепости. Во время этого наступления группа Покорного читала ежедневно до тридцати шифртелеграмм противника.

Примерно в это же время русские впервые сменили шифр. Сами строки остались без изменений, переменился порядок выбора строк для шифрования. Новый шифр был вскрыт Покорным в течение нескольких минут: все трудности отпали, когда одна из русских радиостанций передала зашифрованную новым шифром телеграмму, переданную еще до смены шифра.

Продолжали развивать свою дешифровальную службу и немцы. Профессор филологии Кенигсбергского университета Людвиг Дойбнер был зачислен в народное ополчение Германии в качестве переводчика русского языка. Он начал свою службу на поприще криптоанализа с перевода перехваченных сообщений, переданных в открытую. По мере появления в этих текстах зашифрованных слов он пытался прочитать и их. Постепенно у профессора накопился такой опыт работы в этой области, что он мог читать и полностью зашифрованные тексты противника.

В середине сентября 1914 г. Дойбнер был вызван я штаб и назначен руководить переводчиками, отобранными для обучения криптоанализу. После подготовки из них была образована дешифровальная группа при штабе. Каждый вечер к 11 часам она направляла Людендорфу уже прочитанные криптограммы. Тот ожидал их с большим нетерпением и часто спрашивал у своих подчиненных, есть ли дешифрованные криптограммы противника. Приказы, которые Людендорф отдавал на следующий день, в значительной мере основывались на информации, полученной от дешифровальщиков. Если же прочитанные криптограммы не доставлялись вовремя, он сам отправлялся в дешифровальную группу, чтобы выяснить причины задержки. А когда в перехваченных и обработанных радиограммах противника не содержалось ценных данных, Людендорф выражал недовольство по поводу того, что дешифровальная группа работает недостаточно внимательно. Однако такое случалось редко.

Вскоре была установлена прямая телефонная связь между группами Покорного и Дойбнера. Они совместно читали почти все русские шифрсообщения, полученные на постах перехвата. Из радиообмена стало известно о планировавшемся русском наступлении на Силезию, являвшуюся промышленным центром Центральной Европы. К концу сентября перед Гинденбургом и Людендорфом лежала информация о составе, дислокации, численности и планах русских войск, которая почти ничем не отличалась от плана, разработанного в русской ставке. Неизвестна была только дата начала наступления, но немцы решили взять инициативу в свои руки и нанести упреждающий удар.

И вот 11 октября армия под командованием Маккензена вклинилась в русскую оборону. В 14.10 следующего дня начальник штаба одной из русских армий, по которым был нанесен удар, передал по радио длинную шифровку. Кроме даты запланированного наступления, в шифровке указывалась наиболее уязвимая зона в боевом порядке этой армии – стык между ее войсками и армией соседа. На следующий день дешифрованная и переведенная радиограмма уже лежала в штабе немецких войск Восточного фронта, а ее содержание было незамедлительно передано Маккензену. В 19.30, имея перед собой карту со схемой расположения русских, он отдал приказ о переходе подчиненных ему войск в наступление по всему фронту с нанесением главного удара в стык двух армий.

К этому времени русские уже ежедневно меняли порядок использования шифралфавитов, но по-прежнему оставляли без изменений сами шифралфавиты. В результате дешифровальщики противника без перебоев читали их шифрпереписку. Поток информации, добываемой с помощью криптоанализа, не сокращался. Немцы уже настолько привыкли к этому, что 19 октября Маккензен не отдавал приказов до тех пор, пока не были получены сведения от дешифровальщиков.

Следующий день стал черным для немецкой дешифровальной группы. В перехваченной шифртелеграмме 4-й русской армии содержалось предупреждение о том, что немцы имеют ключи к русскому шифру: русские сумели захватить ключи к немецкому и предположили, что аналогично мог поступить и противник. В действие был введен новый шифр, на этот раз – с заменой всех элементов шифрсистемы. На Восточный фронт опустился занавес молчания. Лишенные глаз и ушей, войска Маккензена к 21 октября оказались в «мешке». Русские предвкушали победу и уже заказали поезда для вывоза военнопленных. Но на следующий же день группа Покорного вскрыла новый шифр, и в немецкий штаб вновь пошел поток ценной информации. Из него немцам стало известно слабое место в кольце русских войск. К 25 октября кольцо окружения было успешно прорвано.

К весне 1915 г. в русских войсках полностью отказались от старой системы шифров и стали применять простой шифр Цезаря. Большое количество таблиц, использовавшихся в условиях ведения активных боевых действий, и ежедневная смена ключей ставили непосильную задачу перед связистами. В этих условиях вскрытие очередного русского шифра для дешифровальных служб Австро-Венгрии и Германии не составило почти никакого труда.

Чтение русских криптограмм позволило странам германского блока принимать время от времени такие меры, которые были единственно правильным тактическим решением в данной ситуации. Российский генеральный штаб был озадачен прозорливостью противника. Однажды немцы оставили занимаемые ими позиции за два дня до начала большого наступления русских войск. Одним из объяснений точного соответствия решений германского командования создавшейся обстановке русские считали использование им аэрофотосъемки.

Но постепенно крепло убеждение, что противник читает русскую шифрпереписку. Когда немецкое весеннее наступление второго года войны достигло апогея, русские опять сменили шифр. Но эта смена доставила больше хлопот им самим, так как почти все шифровки, переданные по радио в первые два дня после смены шифров, из-за допущенных ошибок так и не были прочитаны адресатами.

В июне 1916 г. вновь произошло изменение способа шифрования – русские ввели свой первый код. Возможно, это было сделано под влиянием Франции, которой из дешифрованных немецких криптограмм стало известно, что немцы читают русские шифрсообщения, или под воздействием собственной службы перехвата, которая начала функционировать в 1916 г.

Нараставшая дезорганизация русской армии оказывала отрицательное воздействие и на ее службу связи. Пропорционально снижению дисциплины в войсках росла болтливость радистов. В начале 1917 г. только в течение одного дня австрийская дешифровальная служба прочла более трехсот русских шифртелеграмм, из чего следовало, что служба обеспечения безопасности связи России быстро разваливалась.

Укрепление советской власти позволило Ленину и его соратникам заняться не только решением трудных проблем, связанных с управлением первым в мире социалистическим государством, но и традиционной для коммунистов деятельностью по разжиганию классовой борьбы во всем мире. Большевики считали себя вправе вести широкомасштабную кампанию по дестабилизации политической обстановки за рубежом, а также задействовать любые пропагандистские и агитационные методы с целью насаждения коммунизма в других странах.

Большую часть советских агентов составляли члены национальных коммунистических партий, которые ставили почти религиозное преклонение перед идеологией коммунизма выше интересов своей родины. Они отсылали в Москву огромное количество информации и получали оттуда необходимые инструкции. При этом для связи с Центром советские агенты использовали самые разнообразные шифры.

Например, в 1919 г. в самолете, летевшем из Германии в Советский Союз и совершившем аварийную посадку в Латвии, местные пограничники обнаружили три шифрованных сообщения. Не сумев их дешифровать, правительство Латвии передало эти сообщения в распоряжение американского консула в Риге, который, в свою очередь, переправил их в США. Там они были довольно быстро прочитаны. Оказалось, что сообщения послали в Москву немецкие коммунисты, которые применили для их засекречивания шифр вертикальной перестановки, а в качестве ключа использовали строки из стихотворения немецкого поэта Генриха Гейне «Лорелея». В шифровках содержалась просьба прислать побольше денег, обсуждался провал съезда коммунистов в Голландии и говорилось об аресте известной немецкой коммунистки Клары Цеткин.

Примерно в это же самое время министерство юстиции США приступило к внедрению своих агентов в Коммунистическую партию Соединенных Штатов. Секретный агент министерства Фрэнсис Морроу, ставший секретарем районного комитета американской компартии в городе Камден в штате Нью-Джерси, занимался сбором информации о противоправных деяниях своих соратников. Он завел дружеские связи с одним из организаторов партийной ячейки района, который однажды в состоянии легкого опьянения привлек Морроу для расшифровки полученного им сообщения. Так в руки Морроу попал шифр, который использовался в переписке руководства компартии с партийными организациями на местах. Его основу составлял бланк американского денежного перевода, наличие которого у частного лица было вполне обычным делом и не могло вызвать никаких подозрений. Шифрованный текст представлял собой арифметические дроби, числители которых соответствовали номерам строк текста на обратной стороне бланка почтового перевода, а знаменатели – номерам букв в этих строках. Применяемая американскими коммунистами система шифрования во многом напоминала так называемый «дробный» шифр русских революционеров, с которым они активно работали при царском режиме. Вполне вероятно, что эта шифрсистема была позаимствована именно у них, впрочем, как и многие другие методы ведения подпольной деятельности. Например, у американских коммунистов в ходу было кодовое слово «дубок», означавшее укромное место, которое служило почтовым ящиком. Это кодовое слово использовалось русскими подпольщиками еще до революции.

Руководство ведением разведывательной работы против США было поручено сотрудникам российской торговой корпорации «Амторг», которая в 1924 г. учредила свои представительства в Нью-Йорке. Вся переписка «Амторга» была зашифрована, и применявшаяся шифрсистема надежно скрывала секреты ее агентуры в США от американских контрразведывательных спецслужб. В 1930 г. по распоряжению Гамильтона Фиша, председателя комитета конгресса, занимавшегося расследованием подрывной коммунистической деятельности в США, более трех тысяч перехваченных шифртелеграмм «Амторга» были переданы в военно-морское ведомство с целью получения более полной информации об этой деятельности. Дешифровальщики, которые получили шифртелеграммы для криптоанализа, вскоре сообщили, «что шифр, используемый „Амторгом“, является очень сложным» и что «для его вскрытия их собственных знаний недостаточно». Тогда Фиш передал криптограммы в военное министерство. Через два года Фиш пожаловался на очередном заседании конгресса: «За период от 6 до 12 месяцев ни один специалист не смог прочитать ни слова из этих шифртелеграмм, хотя они заверяли меня, что легко вскроют шифр».

Однако Советский Союз был не до такой степени увлечен работой по совершенствованию своих собственных шифров, чтобы не следить за достижениями других стран в этой области. Напротив, он постоянно занимался так называемым практическим криптоанализом, который имеет другое, более прозаическое наименование – воровство шифров. Украсть чужой шифр всегда было значительно легче и быстрее, чем пытаться вскрыть его чисто аналитическим путем. Правда, стоило это, несомненно, дороже, да вдобавок еще было чревато потерей доступа ко всякой полезной информации, если противник установит, что его шифр был выкраден.

В соревнованиях по краже шифров победу одерживала то одна, то другая сторона. В 1926 г. в Марселе была арестована французская коммунистка, у которой при обыске обнаружили код французской армии. Этот код, вместе с кодом министерства внутренних дел Франции, был выкраден из тюрьмы в городе Мелуне, где печатались французские коды, одним заключенным-коммунистом, который спрятал их при выходе из тюрьмы в грамматике английского языка.

На следующий год Советский Союз завербовал эксперта по шифрам кабинета министров Ирана. К этому времени на СССР уже работал и шифровальщик одной из бригад иранской армии, дислоцировавшейся вблизи русской границы. Кроме того, советская разведка сумела заполучить ключ к шифрам дашнаков37. Деятельностью дашнаков руководили из-за границы – из города Тебриза, расположенного на территории Ирана. Советский резидент в Тебризе установил связь с одним из чиновников почтовой службы Ирана и скоро имел в своем распоряжении достаточную информацию, позволявшую ему своевременно узнавать обо всех планируемых мероприятиях дашнаков. А в 1930 г. высокопоставленный сотрудник румынской полиции в знак протеста против своего несправедливого понижения в должности передал советской разведке секретный код Румынии.

Противник тоже не сидел сложа руки. В 1925 г исчезли шифрдокументы из советского посольства в Шанхае. Русский белогвардеец, подозреваемый в краже, при невыясненных обстоятельствах исчез с корабля, на котором он отплыл из Шанхая. В 1935 г советский служащий выкрал шифры из посольства СССР в Праге, и, хотя они впоследствии были вежливо возвращены чешской полицией их законным владельцам, ничто не могло поколебать уверенности работников посольства в компрометации этих шифров.

Летом 1936 г. русская военная разведка получила доступ к шифрпереписке военного атташе Японии в Берлине с японским военным министерством в Токио. Фотокопии шифртелеграмм были предоставлены в распоряжение московского эксперта, владевшего японским языком. Он дешифровал их с помощью кодовою блокнота, добытого советской разведкой, и перевел на русский язык. Прочитанные японские шифровки касались деятельности стран, присоединившихся к так называемому антикоминтерновскому пакту, что, несомненно, представляло огромный интерес для родины III Интернационала.

В 1937 г. жертвой охотников за чужими шифрами в очередной раз стал Советской Союз: был выкраден код применявшийся для засекречивания переписки между Москвой и министерством национальной обороны испанских республиканцев, получавших помощь из СССР для борьбы против режима Франко. В 1938 г. вновь пострадал Советский Союз. Высокопоставленный сотрудник советской тайной политической полиции генерал Г.С. Люшков, отвечавший за ведение контрразведывательной работы в армии, дислоцированной на Дальнем Востоке, убежал к японцам и передал им подробные сведения об организации армейской службы секретной связи. Правда, ущерб, причиненный СССР бегством Люшкова, не был слишком большим, поскольку советские агенты за рубежом своевременно информировали Москву о тех сведениях, которые стали достоянием японцев. Однако в 1939 г. урон, нанесенный СССР, был более значительным: еще один перебежчик, дезертировавший на Запад, выдал очень ценного советского агента – капитана Джона Кинга, сотрудника шифровального отделения министерства иностранных дел Англии. Англичане приговорили Кинга к десяти годам тюремного заключения.

Это постоянное воровство друг у друга шифрматериалов в конце концов привело к нелепому судебному процессу, который состоялся в 1939 г. Двое русских эмигрантов Владимир и Мария Азаровы в 1939 г. тайком вывезли из Советского Союза, как потом было указано в материалах судебного следствия, «секретную кодовую книгу, которая содержала действующий в Советском Союзе код, предусмотренный для ведения переписки». Их вещи, в том числе и кодовая книга, сначала были доставлены на борт грузового судна, а затем выгружены в Риге, в результате чего были безвозвратно утеряны. Азаровы в судебном порядке предъявили пароходной компании иск на 511900 долларов: 11900 долларов – за утерянное личное имущество, а остальные полмиллиона – за код, что, как заявил Владимир Азаров на суде, «точно соответствовало рыночной стоимости кодовой книги на момент ее пропажи». Дело было улажено вне суда. Поэтому никто так и не узнал, какая сумма была выплачена Азаровым в порядке возмещения стоимости практически не поддающейся оценке кодовой книги.

Советский «практический криптоанализ» не ограничивался одной только кражей шифров. Разведка СССР была также чрезвычайно заинтересована в добывании открытых текстов, наличие которых помогало советским криптоаналитикам добиваться значительных успехов во вскрытии шифров. Хорошей иллюстрацией этого тезиса служат события вокруг так называемых «бумаг в тыкве», которые, как следовало из публичного заявления бывшего американского коммуниста Уиттейкера Чэмберса, были вручены ему Элджером Хиссом для последующей передачи агентам советской разведки. Хотя в силу сложившихся обстоятельств Чэмберс так и не отдал советскому разведчику полковнику Борису Быкову катушки с пленкой, на которую были засняты пресловутые «бумаги в тыкве», они составляли лишь малую часть огромного количества сфотографированных секретных документов, которые Чэмберс уже успел переправить в Москву и которые он якобы получил от Хисса. Например, среди этих бумаг была телеграмма американского посольства в Париже, датированная 13 января 1938 г. и имевшая отметку «Строго конфиденциально. Лично государственному секретарю». И хотя большая часть дипломатических телеграмм, которые попали в руки советской разведки через Чэмберса, была зашифрована несекретным кодом, остальные, как заявил в 1938 г. помощник государственного секретаря США Самнер Уэллес, «возможно, были отправлены с использованием одного из наиболее секретных кодов, бывших тогда в употреблении». Когда Уэллеса спросили, а не является ли наличие открытого текста сообщения и соответствующего ему шифрованного текста необходимыми подсобными материалами для вскрытия кода, тот ответил: «По-моему, именно так оно и есть». По крайней мере, один из известных экспертов по Советскому Союзу – Исаак Левин (американский журналист, родившийся в России) после неоднократных бесед с начальником военной разведки СССР в странах Западной Европы генералом Вальтером Кривицким, бежавшим из России, в середине 1939 г. пришел к выводу, что советская дешифровальная служба успешно вскрывала самые стойкие американские коды, применявшиеся для засекречивания дипломатической переписки.

Вполне естественно, что советских секретных агентов в США интересовали и вопросы безопасности собственной шифрпереписки. Рассказывают, что однажды в годы Второй мировой войны помощник президента Рузвельта Лочлин Кэрри, якобы работавшая на разведку СССР, явилась в дом другого советского агента Джорджа Сильвермана и сообщила ему, что Соединенные Штаты близки к вскрытию советского кода. Но когда Сильверман спросил Кэрри: «Какого именно кода?», то она так и не смогла вразумительно ответить на этот вопрос. Впоследствии Кэрри отрицала, что эти сведения могли исходить от нее, заявив о том, что ей ничего не было известно об успехах США в области криптоанализа и что она никогда не была агентом советской разведки.

Советские агенты не брезговали никакими сведениями, которые могли бы оказаться полезными для работы дешифровальных служб СССР. Когда зимой 1945 г. сотрудники американского управления стратегических служб ворвались в нью-йоркское отделение прокоммунистического журнала «Амеразия», то среди около двух тысяч подлинных конфиденциальных документов США ими был обнаружен и совершенно секретный доклад о вскрытии американцами японских кодов.

Советский Союз занимался успешным вскрытием кодов и шифров других стран, опираясь на нелегальные операции за рубежом двух своих ведомств – тайной политической полиции и военной разведки.

В задачу тайной полиции, с помощью которой коммунистическое правительство держало в подчинении народы, населявшие Советский Союз, входило как ведение внешней разведки, так и обеспечение внутренней безопасности страны. Таким образом, в СССР тайная полиция выполняла функции и ЦРУ, и ФБР. Возможно, что такое положение дел сложилось еще в царские времена, когда большое количество русских революционеров находилось за границей. В тот период царская «охранка» занималась внедрением своей агентуры за пределами России. Ее преемник при коммунистическом режиме поступал точно таким же образом с высланными или убежавшими из СССР людьми, ведущими борьбу против советской власти. Эта деятельность, как средство защиты коммунистического режима, вскоре естественным образом распространилась на капиталистические страны Запада, превратившись в политическую разведку.

Созданная Лениным всего месяц спустя после сформирования им своего правительства советская тайная политическая полиция имеет чрезвычайно запутанную историю. Многочисленные реорганизации (слияния и разделения) нашли свое отражение в частой смене ее наименований – ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, МВД, КГБ.

Другим ведомством, занимавшимся в СССР вскрытием зарубежных шифров, являлась военная разведка, по своему назначению и функциям примерно соответствовавшая разведывательному управлению министерства обороны США. Основанная первым советским военным министром Львом Троцким, она, как и тайная полиция, в ходе многочисленных реорганизаций неоднократно меняла свое наименование и структуру. Чисто теоретически военная разведка должна была заниматься исключительно военными вопросами, а тайная полиция – только ведением политического сыска. Однако на практике данное правило соблюдалось далеко не всегда, и, возможно, это делалось преднамеренно. Было время, когда на короткий срок оба разведывательных ведомства были объединены в единую систему. В настоящее время орган советской военной разведки носит название Главного разведывательного управления (сокращенно – ГРУ).

Одной из задач тайной полиции являлась защита диктатуры пролетариата от самих пролетариев, которые не обрели обещанного счастья при новоявленных диктаторах. Сразу же после своего создания по распоряжению Ленина ЧК занялась вскрытием почтовых отправлений и чтением телеграмм. В дальнейшем цели и задачи этого вида деятельности, которая при царе была прерогативой «черных кабинетов», оставались практически неизменными, а все внесенные в нее впоследствии усовершенствования касались лишь практических методов работы. В начале 50-х годов перлюстрация писем была возложена на 3-й отдел 2-го специального управления МВД, сотрудники которого проверяли благонадежность советских граждан, используя для этого разнообразные средства ведения наблюдения – миниатюрные электронные устройства для подслушивания, утонченные методы слежки, разветвленную сеть осведомителей. Представители 3-го отдела в почтовых отделениях вскрывали корреспонденцию, поступавшую из-за рубежа, а также читали письма, адресованные подозрительным лицам, и выборочно – всю другую переписку.

Перехваченные сообщения передавались в главное криптоаналитическое управление Советского Союза – в так называемый Спецотдел, основное назначение которого состояло в чтении шифрпереписки других стран. Хотя Спецотдел формально входил в состав управления по иностранным делам советской тайной полиции, в действительности же он отчитывался о своей деятельности только перед ЦК Коммунистической партии, являвшимся в СССР главным правящим органом. В 1938 г. после реорганизации Спецотдел был переименован в 5-е управление.

Спецотдел возглавлял старый большевик и друг Ленина Глеб Иванович Бокий, который одновременно был членом Верховного суда СССР. Бокий родился в 1879 г. и принимал активное участие в революционном движении. Он неоднократно подвергался арестам и был приговорен к трем годам ссылки Сибирь. Во время революции Бокий работал секретарем большевистской ячейки в Петрограде. Затем Бокий руководил ЧК в Туркестане, где он навел такой страх на местных жителей, что даже после его отъезда о нем еще долго ходили различные легенды. Например, рассказывали, что он питался мясом собак и пил кровь людей. Все это больше похоже на выдумки врагов советской власти. Однако не лишены основания слухи о том, что, уже будучи начальником Спецотдела, Бокий во время своих отпусков, которые он проводил на даче около Батуми, устраивал дикие оргии, на которые приглашались тщательно отобранные люди. Дверь его кабинета всегда была плотно закрыта, и через специально вмонтированный в нее глазок Бокий пристально изучал посетителей, прежде чем впустить их к себе. Высокий и сутулый, со злым выражением лица и холодными голубыми глазами, у своих собеседников Бокий создавал впечатление, что уже само их присутствие было ему ненавистно. Он приводил в трепет ночных дежурных, когда выходил из своего кабинета и заводил с ними разговор. Бокий никогда не носил шляпу, но всегда, независимо от сезона, надевал плащ. Он был скорее администратором, чем криптологом. В 1937 г. Бокия казнили во время большой чистки, устроенной Сталиным. Позже было установлено, что в нарушение социалистической законности Бокий хранил у себя большое количество золотых и серебряных монет.

Спецотдел занимался как вопросами шифрования, так и вопросами дешифрования. В 1933 г. шифровальщики Спецотдела работали в большой комнате на четвертом этаже обширного здания бывшей страховой компании на улице Лубянке в Москве. А дешифровальщики занимали верхний этаж бывшего здания Министерства иностранных дел на углу улиц Лубянка и Кузнецкий мост. Тот факт, что нижние этажи здания посещались частными лицами и членами дипломатического клуба, использовался для маскировки. В 1935 г. и шифровальщики, и дешифровальщики переехали в новое здание на улице Дзержинского, которая была названа так в честь первого главы советской тайной политической полиции Феликса Дзержинского.

Шифровальный отдел был разделен на несколько отделений, которые занимались обеспечением секретной связи с региональными управлениями тайной полиции, с ее пограничными частями и воинскими формированиями, с администрациями тюрем и лагерей, с нелегальной заграничной агентурой и с «легальными» резидентурами за рубежом. За секретную связь с «легальными» резидентурами отвечало отделение под номером 6. Его начальник по фамилии Козлов был снят с должности во время чистки в 1937 г. А после того, как преемник Козлова был отправлен в качестве шифровальщика в Соединенные Штаты, начальником 6-го отделения стал человек, чье имя приобрело впоследствии скандальную известность. Это был Владимир Петров, который в 1954 г. вместе с женой Евдокией получил политическое убежище в Австралии38.

Рост 6-го отделения может служить показателем расширения советской разведывательной деятельности. В 1933 г., в момент прихода Петрова в это отделение, оно насчитывало в своем составе 12 человек. К 1951 г. число его сотрудников выросло до 50. Этим людям доверялись самые большие тайны наиболее секретного учреждения в СССР, и поэтому они относились к элите советского общества. Однако их работа в «раю трудящихся» была какой угодно, но только не божественной. Операции по расшифрованию сообщений выполнялись вручную, и Петрову часто приходилось задерживаться на работе до полуночи, чтобы успеть вовремя обработать всю массу шифртелеграмм, поступивших к нему в течение дня. Позже, уже будучи заместителем начальника 6-го отделения, Петров сам не занимался непосредственно шифрованием или расшифрованием, а читал, корректировал и подписывал открытые тексты шифртелеграмм.

Иногда шифровальщикам давались поручения, выходящие далеко за рамки их прямых обязанностей, как это случилось, например, с Боковым – высоким, молчаливым сотрудником, обладавшим необычайной физической силой. Ему было поручено убить советского посла в одной из стран Ближнего Востока, что он и сделал в кабинете последнего, проломив ему череп одним ударом металлического бруска. Чтобы отвести от себя подозрение в убийстве, Боков в течение года продолжал работать шифровальщиком в этом посольстве, а затем вернулся в Россию, где за удачно проведенную операцию был награжден орденом Красной Звезды.

Дешифровальный отдел39 был разбит на отделения по географическому и языковому принципу – китайское, англо-американское и т.д.40 Будущая г-жа Евдокия Петрова, в течение двух лет изучавшая японский язык в московской спецшколе, попала на работу в японское отделение. Ее коллегами по работе были Вера Плотникова, дочь профессора японскою языка, который в течение многих лет был резидентом японской разведки в Москве, Галина Подпалова, настолько влюбленная во все японское, что, придя домой, она неизменно облачалась в кимоно, Иван Калинин, который время от времени приглашался в качестве консультанта, а также пожилой, но полный сил и энергии профессор Шунгский – главный авторитет отделения по вопросам японского языка. Однажды профессор нежно поцеловал Дусю (уменьшительное имя будущей г-жи Петровой) в щечку, когда на заключительном экзамене после четырехлетнего обучения, которым руководил сам Шунгский, она сумела правильно перевести на русский язык очень трудное японское предложение.

Шунгский служил еще в царской армии. Вообще, среди личного состава дешифровального отдела было довольно много бывших русских аристократов, в том числе графов и баронов. Это вопиющее противоречие с государственным укладом того времени объяснялось серьезной нехваткой лингвистов, которые требовались для ведения дешифровальных работ. А сама профессия дешифровальщика была настолько редкой, что даже тогда, когда представители этой профессии попадали в тюрьму, их все равно привлекали к работе по специальности.

Владимир Кривош, отец первого мужа Дуси Романа Кривоша, занимал высокий пост в царской «охранке». После революции его неоднократно то арестовывали, то освобождали. Но, даже находясь в заключении в Бутырской тюрьме в Москве, он выполнял секретные задания Спецотдела. В конце концов был арестован и его сын Роман, которого поместили в ту же тюрьму, что и отца, а начальник одного из дешифровальных отделений, входивших в состав 5-го управления тайной полиции, приносил туда обоим работу, что называется, «на дом», то есть в камеру.

Понятно, что в отношении заключенных дешифровальщиков никаких проблем, связанных с обеспечением режима секретности, не возникало. Однако в отношении остальных эти проблемы всегда стояли очень остро. Им категорически запрещалось говорить, в каком учреждении они работают и где оно расположено. Об этом никогда не рассказывала своим родителям и Дуся. Сотрудникам Спецотдела даже запрещалось посещать любые рестораны, ибо там их разговоры могли быть подслушаны иностранными шпионами и врагами советской власти.

Была ли их работа успешной?

Несомненно. Например, в середине 1929 г. Спецотдел составил многостраничный отчет о прочитанных за неделю криптограммах других государств и разослал его начальникам управлений тайной полиции и членам ЦК Коммунистической партии. В конце 30-х годов события стали развиваться еще более быстрыми темпами. Дуся вспоминает, что в этот период она совместно с несколькими другими сотрудницами была с утра до ночи занята одной только сверкой отпечатанных на машинке открытых текстов, составлявших ежедневную порцию дешифрованных криптограмм, с написанными от руки черновиками. По свидетельству высокопоставленного партийного руководителя, Спецотдел «прекрасно справлялся с работой по вскрытию кодов», а подчиненные Бокия являлись «первоклассными специалистами, которых довольно часто отмечали как передовиков социалистического соревнования».

Советские военные не имели таких богатых традиций и ресурсов, чтобы их успехи в области криптоанализа были сравнимы с достижениями тайной полиции. Включение группы военной радиоразведки в состав Спецотдела в 1933 г. свидетельствует о том, что она занимала подчиненное по отношению к нему положение. Во всяком случае, известно о ней значительно меньше. Возможно, это объясняется тем, что каждый вид Вооруженных Сил СССР вел работы по дешифрованию переписки только одного, соответствующего ему вида вооруженных сил других государств. Например, дешифровальщики Красной Армии работали против сухопутных войск Англии, Германии, США, Японии и других стран. Аналогичным образом действовали ВМФ и ВВС Советскою Союза. Поскольку криптоанализ является составной частью любой разведывательной деятельности, ГРУ, будучи основным органом военной разведки, имело в своем составе криптоаналитическую спецслужбу в виде 8-го оперативного отдела, который занимался добыванием разведывательных данных, используя для этого как легальные, так и нелегальные методы. В 1943 г. в распоряжении военной разведки было несколько вспомогательных производств, включая фабрику, занимавшуюся изготовлением фотобумаги, продукция которой почти целиком доставлялась в белый двухэтажный особняк, расположенный во дворе комплекса зданий ГРУ. Этот особняк принадлежал фотолаборатории, в которой обрабатывались фоотопленки, используемые для связи с агентурой за границей.

На Воробьевых горах находился Особый радиодивизион (ОРД), с помощью которого ГРУ поддерживало радиосвязь со своими секретными агентами, разбросанными по всему миру. Официально это учреждение называлось Научно-исследовательским институтом по проблемам золотодобычи. Специалисты ОРД принимали криптограммы от советских агентов и передавали им распоряжения за подписью «Директор». Для агентов это было практически единственным надежным средством связи с ГРУ, по приказам которого они рисковали своими жизнями. В ОРД имелись специалисты, которые разрабатывали частотные расписания для обеспечения наилучшей слышимости при проведении сеансов связи из различных точек земного шара, а также сотрудники, занимавшиеся распределением радиопозывных среди зарубежной агентуры.

Шифровальная служба в ГРУ была представлена специальным отделом, которым руководил подполковник Кравченко. Среди сотрудников отдела числился и Игорь Гузенко, скандально прославившийся впоследствии.

«Я хорошо помню первую телеграмму, которую мне дали в ГРУ для расшифрования,

– вспоминает Гузенко. -

Она пришла из города Харбина в Маньчжурии. Телеграмма по своему содержанию напоминала страницу из авантюрного романа. В ней давалось подробное описание тайника, где была спрятана рация агента (этот тайник располагался недалеко от дворца генерал-губернатора), а также весьма подробно характеризовались жители прилегающего района. Следующая телеграмма была передана мне для зашифрования. В ней содержались инструкции по проведению встречи с агентом ГРУ в Харбине. В инструкциях указывались основные и запасные места этой встречи, ее время и дата, а также приметы агента и пароль».

Гузенко и его сослуживцы, работая с криптограммами, могли реально представить себе опасность, которая ежеминутно грозила жизни агентов советской военной разведки за рубежом.

Советские военные шифровальщики учились своей профессии в целом ряде учебных заведений. Гузенко изучал основы шифрования в Военно-инженерной академии имени Куйбышева, где заместителем начальника академии по политической части был бывший опытный шифровальщик Масленников, по прозвищу Криптус, который слыл хорошим преподавателем и отменным знатоком шифровального дела. Далее Гузенко продолжил свое обучение в Высшей школе Красной Армии, более известной как Разведывательная академия. Среди других предметов шифровальное дело изучалось также и в электроминной школе в Кронштадте. Здесь в течение двух лет учился шифровальному делу Петров, при этом курс его обучения включал и криптоанализ. После этого Петров два года служил в качестве старшего шифровальщика на борту эсминца «Володарский», где работал в маленькой каюте под капитанским мостиком. По окончании срочной воинской службы Петров демобилизовался и поступил на работу в Спецотдел.

Советская шифровальная служба в основном учла плачевный опыт своей российской предшественницы времен Первой мировой войны. Об этом свидетельствует следующий полный драматизма обмен радиограммами между советскими воинскими частями 22 июня 1941 г. Сразу же после внезапного нападения Германии на Советский Союз один из передовых постов Красной Армии передал по радио открытым текстом: «Нас обстреливают. Что нам делать?» На что последовал следующий ответ: «Вы с ума сошли! Почему ваше сообщение не зашифровано?»

Во время Второй мировой войны шифровальная служба Красной Армии использовала в основном коды с перешифровкой. Советское военное командование часто заменяло коды тактического звена, но отмечались случаи, когда код, который использовался на одном участке большого фронта, через некоторое время начинал применяться на другом. У советских погранвойск и тайной полиции были свои собственные шифрсистемы. Кроме того, в распоряжении советских криптографов находилось несколько полученных по ленд-лизу экземпляров американского шифратора «М-209», которые они использовали в качестве прототипов для создания своих собственных шифрмашин, хотя об их применении на практике ничего достоверно не известно.

При достаточной интенсивности обмена шифрованными сообщениями коды с перешифровкой, безусловно, могут вскрываться. Одним из первых, кто вскрыл советский военный код, был шведский криптолог Арне Берлинг. В период ожесточенных боев финнов с русскими зимой 1939/40 г. Швеция передавала своему соседу разведывательные данные, полученные путем чтения советской шифрпереписки.

Советская стратегия ведения войны против финнов предусматривала нанесение ударов по пяти направлениям в глубь территории Финляндии. Одна из группировок Красной Армии должна была атаковать финнов в районе небольшой деревушки Суомусалми, а другая, расположенная севернее, должна была действовать в направлении деревни Салла. Однако разведывательная информация, полученная шведами из дешифрованной переписки этих группировок, помогла финнам отразить оба удара.

Финский маршал Маннергейм сумел разгромить советские войска под Суомусалми в основном благодаря тому, что он заблаговременно получил сведения о выдвижении туда 44-й Московской ударной моторизованной дивизии. Имея на руках эти сведения, Маннергейм направил в Суомусалми необходимые подкрепления. Через два дня после того, как по приказу Маннергейма пять батальонов прибыли на место, финские солдаты в белых маскировочных халатах, словно привидения, атаковали позиции советских войск, сломили их сопротивление и вынудили отступить по льду замерзшего озера Каянтоярви. Затем финские лыжники отрезали пути отхода 44-й дивизии и уничтожили ее по частям в ходе боев, которые продолжались вплоть до начала 1940 г. Финнами было захвачено большое количество советского военного имущества. Маннергейм писал:

«Потери противника нельзя подсчитать хотя бы приблизительно из-за выпавшего глубокого снега, который похоронил под собой убитых и раненых».

Стояли 56-градусные морозы, когда шведы дешифровали несколько перехваченных советских криптограмм. Попавшие в окружение солдаты радировали своему командованию о том, что они сожгли все документы и бумаги, а также о том, что в ближайшее время они собираются съесть последнюю оставшуюся в живых лошадь и что это их последнее сообщение. И действительно, никаких новых радиограмм дальше не последовало, а вскоре шведские криптоаналитики узнали, что финны ликвидировали эту группу окруженных советских солдат.

Затем один из советских батальонов передал шифрованное сообщение, в котором указывалось, что его запас боеприпасов и продуктов почти исчерпан и что ближайшей ночью будут разведены три костра, дабы указать место, куда самолетам советских ВВС следовало сбросить на парашютах необходимое снаряжение. Шведы дешифровали это сообщение и довели его содержание до сведения финнов, которые разожгли костры недалеко от указанного в сообщении места и с нескрываемым удовольствием наблюдали, как с советских военно-транспортных самолетов к ним сбрасывались тюки с продовольствием и боеприпасами.

Шведскими криптоаналитиками было прочитано большое количество криптограмм советских ВВС. Многие из них содержали приказы по нанесению бомбовых ударов по столице Финляндии. Очень часто эти криптограммы дешифровались еще до момента вылета советских бомбардировщиков с аэродромов, расположенных в Латвии и Эстонии всего в 20 минутах полета от Хельсинки. Благодаря этому финские власти имели достаточный запас времени, чтобы заблаговременно предупредить население города о готовившихся воздушных налетах, и в результате число жертв среди гражданского населения города было незначительным, учитывая количество сброшенных советских бомб.

Однако маленькая Финляндия не могла сравниться по своей военной мощи и ресурсам с Советским Союзом, и, несмотря на значительную помощь, оказываемую соседями (в том числе и в криптоанализе), в марте 1940 г. она была вынуждена подписать не совсем выгодный для себя мирный договор. Поэтому когда годом позже Германия напала на Советский Союз, Финляндия с готовностью приняла участие в начавшихся боевых действиях и приступила к активному взаимодействию со своим новым союзником в области ведения шифрперехвата.

Немецкая радиоразведка против Советского Союза была малоэффективной. В стратегическом отношении она вообще не имела ни одного сколько-нибудь заметного успеха. Немцы оказались не в состоянии вскрыть шифрсистемы, применявшиеся для засекречивания переписки высшего советского военного командования. По всей вероятности, к 1941 г. в СССР были внесены необходимые изменения в применяемые методы шифрования, и поэтому немцы не смогли добиться такого же успеха, как шведы двумя годами ранее. Таким образом, немецкая дешифровальная служба мало способствовала тому, чтобы в распоряжении верховного командования Вермахта было как можно более полное представление о советской стратегии ведения войны против Германии.

Это, однако, ничуть не мешало немцам собирать обильный урожай разведывательных сведений тактического характера. В середине 1940 г., когда Гитлер принял решение напасть на СССР, у немцев на Востоке не было никаких радиоразведывательных средств. Спустя год, когда Германия напала на Советский Союз, созданная с нуля служба радиоперехвата уже добывала важную информацию о советских войсках. Например, в июне 1941 г. захваченный немцами в плен советский летчик выдал им одну из шифрсистем, применявшихся в переписке советских ВВС. В результате полученная из дешифрованных сообщений информация помогла «Люфтваффе» уничтожить сотни советских самолетов на земле и в воздухе в ходе большого сражения в небе над Минском.

Используя свое превосходство в воздухе, внезапность нападения, скорость передвижения и другие факторы, немецкие войска победоносно продвигались в глубь советской территории. К 1942 г. в результате массированных наступательных действий немцы захватили обширные районы Советского Союза. Но зимой 1942/43 г. осажденный Сталинград выстоял, а 6-я немецкая армия капитулировала. Одновременно немцы были вынуждены снять двухлетнюю блокаду Ленинграда. К лету следующего года стало очевидно, что германский нацизм не сможет одержать победу над советским большевизмом, но войска Германии все еще надеялись удержать захваченную территорию. Немецкое высшее военное командование решило сломить наступательную мощь Красной Армии путем ведения ограниченных боевых действий. С ликвидацией превосходства своей авиации в воздухе немцы стали в меньшей степени надеяться на ведение разведки с воздуха и в большей – на действия своей радиоразведки. Во время ожесточенных сражений в октябре 1943 г. начальник штаба 48-го немецкого танкового корпуса заявил: «Лучшим и наиболее надежным источником получения разведывательных данных в настоящее время является наша служба радиоперехвата».

Несколько месяцев спустя 48-й танковый корпус участвовал в боевых действиях в районе города Радомышля в составе группы немецких армий «Юг» – одной из трех основных военных группировок Германии на Восточном фронте, перед которой стояла задача сорвать планировавшееся советское наступление. Этот корпус должен был разгромить 60-ю армию советских войск. Авиаразведка не смогла добыть какую-либо полезную информацию, а чтобы не насторожить противника, командование корпуса приняло решение группы войсковой разведки не высылать. Наступление, развернутое немцами в 6 часов утра 6 декабря 1943 г., оказалось для советских войск совершенно неожиданным, и они начали беспорядочный отход.

«В те дни,

– писал начальник штаба 48-го танкового корпуса полковник Меллентин, –

мы успешно осуществляли перехват радиосообщений русских. Эти сообщения немедленно дешифровывались, и их содержание своевременно докладывалось командованию корпуса. Мы всегда были в курсе действии русских, которые предпринимались в ответ на передислокацию наших сил, и в каждом конкретном случае мы вносили соответствующие изменения в наши планы. Вначале русские недооценили важность нанесенного по ним удара и подбросили на наш участок слишком малое количество противотанковых пушек. Затем постепенно русское командование начало проявлять заметное беспокойство. В эфире стали появляться встревоженные запросы: «Срочно уточните, откуда наступает противник». Ответ: «Узнайте у чертовой бабушки. Как я могу узнать, откуда наступают немцы?» (Всякий раз, когда в русских радиограммах упоминаются черт и его ближайшие родственники, можно предположить, что назревают серьезные события.) К середине дня 60-я армия русских перестала выходить в эфир, но это уже не имело особого значения, поскольку вскоре наши танки разгромили ее штаб».

К вечеру того же дня немцы оттеснили советские войска на 40 километров, и в результате к ночи 9 декабря запланированное советское наступление расстроилось. В течение последующих нескольких дней по советским войскам была нанесена еще целая серия ударов. Меллентин писал:

«Русские были определенно поражены этими ударами, наносимыми неизвестно откуда, а их радиопереписка неоспоримо свидетельствовала о царившем среди них замешательстве и беспокойстве».

Победа немцев в битве под Радомышлем задержала, но не сорвала наступление советских войск. В рождественские дни группа армий «Юг» была вынуждена начать свое отступление с Украины. Несколько месяцев спустя советские войска уже отбросили немцев на расстояние более чем тысяча километров.

Меллентин отмечал:

«Красная Армия периода Второй мировой войны значительно отличалась от императорской русской армии 1914-1917 гг., однако в двух отношениях русские ничуть не изменились. Они продолжают отдавать предпочтение массированным наступлениям и не перестают проявлять чрезвычайное безразличие к обеспечению безопасности своей радиосвязи».

Это замечание, по моему глубокому убеждению, справедливо только для оперативно-тактического звена советских войск, а определение «чрезвычайное» можно применить для характеристики действий русских в период их панического отступления под напором превосходящих сил противника.

Дешифрованные советские сообщения, как сообщалось в докладе об итогах работы немецкой дешифровальной службы за февраль 1944 г., «позволили получить сведения об оперативной обстановке, о районах сосредоточения, командных пунктах, потерях и подкреплениях, порядке подчинения и рубежах для атаки (смотри, например, радиограммы 122-й бронетанковой бригады от 14-го и 17 февраля). Кроме того, содержание этих сообщений дало возможность выявить семь танковых частей противника и их номера, а также установить наличие еще двенадцати танковых частей. За редким исключением, весь материал обрабатывался своевременно, и полученные сведения использовались на практике».

Эти сведения тактического характера могли в лучшем случае способствовать достижению успехов сугубо местного значения. Явная неспособность немецких криптографов вскрыть советские стратегические шифрсистемы, с помощью которых засекречивалась самая важная информация, вынудила одного немецкого криптографа признать, что, хотя Россия и проиграла Первую мировую войну в эфире, во время Второй мировой войны она сумела взять реванш за свое поражение.

В его изречении содержится доля правды. Советские криптологи достигли больших успехов как в обеспечении безопасности своей радиопереписки, так и в дешифровании немецких криптограмм. В 1942 г. они научились читать криптограммы, зашифрованные с помощью немецкого дискового шифратора «Энигма». Немецкие связисты отдали должное успехам советских криптоаналитиков, когда в решении, принятом на конференции офицеров связи в 1943 г., записали: «Запрещается каким-либо образом выделять передаваемые по радио послания фюрера».

В то же время Советский Союз надежно обеспечил безопасность своей дипломатической переписки, применяя для ее зашифрования одноразовые шифрблокноты, которые использовались начиная с 1930 г. Следовательно, важные сообщения Министерства иностранных дел СССР не читались ни врагами, ни нейтральными странами, ни союзниками. Поэтому любые планы, которые Советский Союз мог вынашивать против тех, кто в конце войны должен был стать их марионетками или противниками, так и остались наиболее неприкосновенными из его секретов.

В период Второй мировой войны агенты советской тайной полиции и ГРУ вели активные поиски ценной информации во многих точках земною шара. Три шпионские группы обеспечивали почти непрерывное поступление разведывательных данных в Москву. Легендарная сеть «Люси» в Швейцарии, «Красный оркестр» в Германии и группа Зорге в Японии добывали для Кремля нескончаемый поток подробных и достоверных разведывательных сведений.

Шифрпереписка советских разведчиков не поддавалась дешифрованию. Большинство из них использовало стандартную для советской агентуры того времени шифрсистему, которая была триумфом шифровальной техники. Она представляла собой доведенную до совершенства старую систему, применявшуюся русскими революционерами, и объединяла в себе шифр равнозначной замены с одноразовой «гаммой». В Москве обоснованно считали ее абсолютно стойкой.

Другие советские агенты пользовались слегка измененным вариантом стандартной агентурной шифрсистемы, который хотя и являлся более сложным, но в то же время был несколько ненадежнее. Этот вариант предусматривал получение знаков «гаммы» из текста обычной книги путем его шифрования с помощью шифртаблицы. В частности, данный вариант использовался агентами из «Красного оркестра». Он также применялся членами швейцарской сети «Люси» и Бертилем Эриксоном, советским агентом, арестованным в Швеции в 1941 г. Для шифрования Эриксон заимствовал тексты из книги Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», изданной в Швеции в 1940 г. Данный вариант стандартной советской агентурной шифрсистемы не является невскрываемым. Применение текстовой «гаммы» позволяет криптоаналитику восстанавливать как саму «гамму», так и первичный шифртекст.

Каким же образом эта стандартная советская шифрсистема, такая простая, но в то же время и столь надежная, использовалась советской агентурой за рубежом в годы Второй мировой войны?

Доктор Рихард Зорге, высокий, крепкого сложения человек с недоброжелательным взглядом, работал в Японии в качестве корреспондента германской газеты «Франкфуртер цайтунг». Член нацистской партии, он был в близких отношениях с послом Германии в Японии Ойгеном Оттом, с которым сдружился, когда Отт был еще только помощником военного атташе. Зорге даже состоял на службе в германском посольстве в качестве пресс-секретаря и каждый день, сидя за завтраком рядом с Оттом, просматривал газеты и обсуждал с ним последние новости и политические проблемы. После этого он передавал полученную информацию врагу Германии – Советскому Союзу. Опытные немцы как-то не обратили должного внимания на тот факт, что дед Зорге работал секретарем у Карла Маркса, а сам Зорге одно время был убежденным коммунистом.

С 1929-го по 1931 г. Зорге возглавлял советскую шпионскую сеть в Шанхае. Проявленные им способности и его интерес к Дальнему Востоку побудили ГРУ через два года направить его в Японию под видом журналиста. Задание Зорге состояло в выяснении стратегических планов Японии, которая обладала достаточным военным потенциалом, чтобы вести успешные боевые действия против СССР. Зорге кропотливо налаживал свои собственные каналы получения информации и вербовал агентов среди японцев. Самой важной его находкой оказался Хоцуми Одзаки, бывший в дружеских отношениях с принцем Коноэ, премьер-министром Японии. В дополнение к Одзаки более двух десятков других агентов-японцев поставляли ему важные сведения военного и экономического характера. Таким образом, Зорге черпал свои разведывательные данные в высших правительственных кругах Японии и одновременно имел прямой доступ к ценнейшей информации относительно планов ее европейского союзника.

Добытую информацию Зорге переправлял на фотопленках в СССР с помощью курьеров, а также передавал по радио. Его радистом был Макс Клаузен, приземистый немец с приятными чертами лица и вьющимися волосами, который в годы Первой мировой войны служил радистом в германских войсках связи и впоследствии работал вместе с Зорге в Шанхае. В качестве прикрытия Клаузен вел бойкую торговлю копировальным оборудованием. Он владел частным предприятием, имевшим такой большой коммерческий успех, что иногда Клаузену приходилось уделять делам своего предприятия больше внимания, чем заданиям Зорге. Например, в 1941 г Клаузенотправил всего лишь треть от общего количества сообщений Зорге. Однако найти полноценную замену Клаузену как радисту оказалось делом слишком сложным. Тем более, что тот проявлял чудеса изобретательности при поддержании радиосвязи на большие расстояния с помощью портативного передатчика, сконструированного им самим. Перед началом работы Клаузен собирал свой передатчик, а после окончания каждого сеанса радиосвязи разбирал его на части и укладывал в большой портфель, в котором переносил с места на место.

Однажды вечером Клаузен был на грани провала, когда его и другого агента остановил полицейский, а у них в портфеле был разобранный передатчик.

«У меня сжалось сердце от мысли, что нас выследили,

– вспоминал Клаузен. -

Но полицейский почему-то лишь заметил: «У вас фары не горят, будьте осторожны» – и отошел, не обыскав нас и не осмотрев портфель».

С приближением войны группа Зорге значительно активизировала свою деятельность. С 1938 г. ее радиопередачи стали вестись регулярно: по нечетным дням и воскресеньям сеанс связи начинался в 3 часа дня, в остальные дни – в 10 часов утра. Клаузен передавал информацию советской радиостанции, имевшей условное название «Висбаден» и находившейся где-то на Дальнем Востоке. Оттуда сообщения ретранслировались в Москву. Сначала Клаузен только передавал уже зашифрованные сообщения, но после того, как в 1938 г. Зорге на своем мотоцикле попал в аварию, из Москвы поступило распоряжение обучить Клаузена шифровальному делу. Впоследствии Клаузен писал:

«Я всегда занимался шифрованием и расшифрованием, сидя дома в комнате, которой пользовался только я один. О нежданных посетителях меня всегда предупреждал звонок над входной дверью, что давало возможность спрятать все мои бумаги. В трех случаях японские служащие видели шифр, но, кажется, не придали этому должного значения. Однажды, когда я находился в постели и занимался шифрованием41, в комнату неожиданно вошел доктор, которого обычно впускала моя служанка. Он подозрительно взглянул на шифровальную таблицу, но ограничился всего лишь замечанием: «Вам не следует ничего писать до полного выздоровления». Затем доктор произвел обычный медицинский осмотр и удалился. В течение нескольких дней я опасался того, что он известит полицию, но в этот раз все закончилось благополучно».

Зорге составлял все свои сообщения только на английском или на немецком языках, никогда не пользуясь для этой цели русским языком, чтобы не выдать истинной национальной принадлежности своей разведывательной группы.

Зорге сумел узнать не только о том, что Германия собирается совершить нападение на СССР, но даже установил приблизительную дату этого нападения. Сталин не придал значения информации Зорге и был захвачен врасплох. С началом войны наступил тот момент, ради которого Зорге и члены его группы очутились в Японии. Они прилагали все свои силы ради получения конкретной информации, которую Советское правительство считало жизненно важной для успешного продолжения войны и, фактически, для самого существования страны. Намерена ли Япония совершить нападение на СССР, чтобы «пожать руку» Германии на Урале, или она займется осуществлением своего давно разработанного плана захвата Малайи и голландской Восточной Индии, богатых каучуком и нефтью?

Япония сделала свой выбор 2 июля 1941 г. в обстановке глубочайшей секретности на заседании кабинета, на котором присутствовал японский император. По мере того как сведения об этом выборе постепенно становились достоянием все более широкого круга лиц в правительстве Японии, группа Зорге наращивала объем пересылаемой в СССР информации. Японская контрразведка перехватывала значительную часть радиопередач Зорге. В министерстве связи Японии, в бюро связи в Токио и в Осаке, а также в бюро связи японского генерал-губернатора Кореи знали о том, что с 1938 г. на территории Токио нелегально работает радиопередатчик. Однако японская радиопеленгаторная служба оказалась не в состоянии засечь его местонахождение, а дешифровальщики так и не смогли прочитать перехваченные шифровки. Эти две неудачи помешали японцам своевременно обезвредить группу Зорге.

Различные соображения привели Зорге к мысли, что Япония твердо решила не предпринимать наступления, в результате которого могла бы состояться упомянутая выше встреча с Германией на Урале. В течение лета, когда колонны немцев неуклонно продвигались по направлению к столице СССР, Зорге передавал в Москву информацию о дальнейшем наиболее вероятном развитии событий на Дальнем Востоке. В конце концов Одзаки предоставил Зорге сведения о решении Японии наступать в южном направлении и не начинать пока войну с Советским Союзом. Поэтому в начале октября 1941 г. Зорге передал свое окончательное заключение по этому вопросу:

«Вступление Японии в войну против СССР не ожидается по крайней мере до весны следующего года».

По мере получения все более обнадеживающих сообщений от Зорге Советский Союз стал снимать войска со своих восточных границ. Как раз в это же самое время немцы предприняли решительное наступление с целью захвата Москвы до начала зимы. Советское военное командование, не опасаясь удара в спину со стороны Японии, постепенно уменьшило свою Дальневосточную армию на 15 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, на 1700 танков и 1500 самолетов. Эти войска перебрасывались по территории самого крупного в мире государства с востока на запад. Свежие подкрепления, а также надвигающаяся зима замедлили продвижение немцев, но они все же продолжали находить слабые места в обороне советской столицы, нанося по этим местам улары своим большим «бронированным кулаком». 2 декабря 1941 г. немцы достигли окраины подмосковного города Химки, откуда в свинцовом небе были видны купола соборов Кремля. На следующий день с помощью свежих резервов маршал Георгий Жуков предпринял яростную контратаку и отбросил полузамерзших на тринадцатиградусном морозе немцев от стен столицы. Через пять дней Берлин сообщил о приостановлении своего наступления на Востоке. Москва выстояла.

Чего нельзя было сказать про Зорге. Полиция арестовала одного японца по подозрению в коммунистической деятельности. Этот японец не являлся членом разведывательной группы Зорге, но для того, чтобы выгородить себя, он донес на другую женщину. Эта женщина действительно была членом группы Зорге, и ее признания позволили в конце концов арестовать Одзаки. Он был задержан 15 октября, Зорге и Клаузен – 18 октября. В ходе допроса Клаузен во всем признался и посвятил японцев в тонкости работы с шифрсистемой, которая применялась им и Зорге для засекречивания радиопереписки с Москвой. Японцы смогли, наконец, прочитать злополучные криптограммы Зорге, которые послужили основным обвинением на состоявшемся судебном заседании. Клаузена приговорили к пожизненному заключению, а Одзаки и Зорге были повешены 7 ноября 1944 г. с интервалом в 50 минут. Их трагическая, но великая миссия была завершена.

Вероятно, самой разветвленной советской разведывательной сетью была организация, вошедшая в историю под именем «Красный оркестр». Щупальца «Красного оркестра» проникли в самое логово нацизма, а его филиалы функционировали на территории и Германии, и оккупированной Европы. Постоянное гудение, издаваемое радиопередатчиками, прозванными немцами «музыкальными шкатулками», послужило причиной, по которой советскую разведывательную сеть окрестили «Красным оркестром».

Зашифрованная информация поступала в Москву от 300 агентов «Красного оркестра», находившихся в Берлине, Брюсселе, Марселе, Париже и в других европейских городах. Дирижировал «Красным оркестром» Харро Шульце-Бойзен – лейтенант немецких ВВС, работавший в дешифровальной службе министерства авиации. Он был выходцем из безупречной немецкой семьи, в родстве с которой состоял сам адмирал фон Тирпиц. Своеобразным концертмейстером «Красного оркестра» был Арвид Харнак, племянник влиятельного немецкого историка-теолога Адольфа Харнака. А на должности импресарио состоял Леопольд Треппер, профессиональный советский резидент, который обосновался в Париже под прикрытием главы корпорации «Симекс».

Организация, которую Треппер создал во главе с Шульце-Бойзеном и Харнаком, оставалась законсервированной вплоть до того момента, когда 22 июня 1941 г. немцы перешли советскую границу. И сразу Москва потребовала от «Красного оркестра» информацию о планах немцев. Вскоре радиопередатчики заполнили эфир, почти непрерывно передавая пятизначные группы шифровок. Первая криптограмма была перехвачена 26 июня 1941 г. немецкой службой радиоконтрразведки в городе Кранце в Восточной Пруссии. Но расшифровать и эту, и все последующие перехваченные криптограммы «Красного оркестра» не удалось. В то время служба радиоконтрразведки имела в своем распоряжении только шесть пеленгаторов дальнего действия, и нехватка оборудования сильно затрудняла слежение за передатчиками.

Только в октябре 1941 г. стало известно, что перехваченные сообщения предназначались для Москвы, а в декабре была запеленгована первая радиостанция «Красного оркестра». 13 декабря отряд солдат, неслышно ступая сапогами, поверх которых были надеты носки, бесшумно поднялся на второй этаж дома 101 по улице Аттребатов в Брюсселе. Они ворвались в одну из комнат и арестовали там радиста-шифровальщика Михаила Макарова – лейтенанта советских ВВС, родственника министра иностранных дел Вячеслава Молотова. Одновременно были арестованы два других советских агента. В этот момент в доме появился Треппер. Он разговаривал с невероятным апломбом и, выдав себя за продавца кроликов, ловко сумел избежать ареста.

В камине немцы обнаружили обугленный клочок бумаги, исписанный цифрами. Ясно, что это были записи, сделанные в процессе шифрования какого-то сообщения, и немецкие дешифровальщики немедленно принялись за его изучение. Фраза, записанная на найденном клочке бумаги, была на французском языке и больше походила на часть ключа, чем на открытый текст. В этой фразе присутствовало слово «ПРОКТОР». Служба радиоразведки допросила хозяйку, наивную пожилую вдову, которая перечислила одиннадцать книг, которые читал ее постоялец. На 286-й странице научно-фантастического романа французского писателя Ги де Терамона «Чудо профессора Вальмара» дешифровальщики нашли действующее лицо с именем Проктор. Они сумели правильно понять важность этого совпадения. Роман Терамона дал им возможность прочесть 120 шифровок, которые принадлежали одной из самых активных радиостанций «Красного оркестра». В прочитанных сообщениях говорилось о весеннем наступлении немцев на Кавказе, давались данные о состоянии немецких ВВС, сообщались сведения о потреблении горючего, о потерях и содержалась некоторая другая важная информация. Но все имена разведчиков, упомянутых в этих сообщениях, были псевдонимами, а три арестованных на улице Аттребатов агента не хотели или не могли дать о них информацию. Служба радиоконтрразведки удвоила усилия.

После своего мелодраматического побега Треппер немедленно предупредил остальных членов «Красного оркестра» о провале. Курьеры доставили из Москвы новые ключи, и вскоре «Красный оркестр» «заиграл» с удвоенной силой. Многие исполненные им номера звучали по заявкам из Москвы.

«Жильберту42 от Директора.

Проверьте, действительно ли Гудериан43 собирается прибыть на Восточный фронт. Под его ли командованием находятся 2-я и 3-я армии? Доложите о 26 бронетанковых дивизиях, которые формируются во Франции».

Разведывательные сведения стекались от информаторов, работавших в различных областях. Шульце-Бойзен обосновался в дешифровальной службе министерства авиации. Харнак занимал высокий пост в министерстве экономики. У «Красного оркестра» были также ценные источники информации в министерстве иностранных дел, в контрразведке ВВС, в министерстве труда и пропаганды, а также в армейской криптографической службе. Монотонное звучание радиопередатчиков было для Москвы лучше всякой музыки. Благодаря «Красному оркестру» там узнали о немецком плане блокады Ленинграда, о точном времени выброски многих парашютных десантов, о ежемесячном производстве самолетов, о найденном в финском городе Петсамо советском коде, о потерях ВВС Германии, о производстве военных самолетов, о технических данных нового истребителя «мессершмитт», о создании синтетического горючего, о немецких внешнеполитических акциях, о внутренней оппозиции нацизму и о передвижениях немецких войск вдоль реки Днепр.

Но «Красный оркестр» играл не только для Москвы Немецкая служба радиоперехвата внимательно слушала издаваемые «Красным оркестром» звуки, казавшиеся ей отвратительной какофонией. И хотя криптограммы оставались неразгаданными, их источник можно было попытаться выследить. 30 июня 1942 г. на территории Бельгии была выявлена другая советская разведывательная группа, во главе которой стоял агент с большим стажем работы Йоган Венцель, за отличные знания в области радиотехники получивший прозвище Профессор. Он был схвачен рядом с еще теплым радиопередатчиком. Венцелем занялось гестапо, и дело, начавшееся с психологической встряски от ареста, довершило грубое физическое воздействие на человеческую плоть. Широкая осведомленность Профессора о системе шифрованной связи советских агентов позволила немецкой радиоразведке прочесть ранее перехваченные криптограммы «Красного оркестра». В одном из сообщений почти годичной давности ей удалось обнаружить настоящие адреса Шульце-Бойзена и Харнака. Так «Красный оркестр» остался сразу и без «дирижера», и без «концертмейстера», что не замедлило сказаться на качестве исполняемых им «мелодий».

Среди всех советских разведывательных сетей, действовавших во время Второй мировой войны, самой важной была швейцарская. Эта сеть поставляла в Центр исключительно ценную информацию благодаря тому, что своим плацдармом она избрала нейтральную Швейцарию, где в течение длительного времени была недосягаемой для немцев. Там чрезвычайно плодотворно трудился советский агент по кличке Люси, которого многие считают величайшим разведчиком военного времени. Под этой агентурной кличкой скрывался Рудольф Росслер – маленький и неприметный издатель католических книг на немецком языке. Среди источников, которыми пользовался Росслер, числились десять его товарищей по Первой мировой войне. Все они были немецкими офицерами, причем пятеро из них в ходе войны стали генералами и заняли высшие военные посты. Например, Фриц Тиль возглавлял шифровальный отдел верховного командования Вермахта. Пользуясь техническими средствами, имевшимися в его распоряжении, Тиль организовал канал оперативной радиосвязи с Росслером, чтобы передавать тому свежайшие разведывательные данные, которые добывал, находясь в самом центре управления немецкими войсками.

Главой разведывательной сети «Люси» являлся Шандор Радо, профессиональный картограф. Он был венгерским коммунистом, засланным в Швейцарию в 1936 г. для вербовки агентуры. Помощником Радо и его основным радистом был Александр Фут – невозмутимый, похожий на медведя 35-летний англичанин, который жил в Швейцарии на собственные средства, якобы уклоняясь от службы в английской армии.

В середине июня 1941 г., ночью Фут отправил в Центр короткую, но важную радиограмму:

«Директору от Доры44 через Тейлора45.

Гитлер окончательно принял решение совершить нападение на Россию 22 июня».

На Сталина эти данные не произвели никакого впечатления, как, впрочем, и информация, полученная от Зорге. Сталин посчитал, что заинтересованность Германии в покорении Англии и расчленении ее империи значила гораздо больше, чем разведывательные сведения из этих двух источников. Данный случай хорошо иллюстрирует одну из самых сложных проблем в оценке информации, поставляемой разведкой, – проверку ее достоверности.

Вначале Фут связывался с Центром только дважды в неделю, но после нападения Германии на Советский Союз Центр потребовал вести радиопередачи круглые сутки. В результате Фут, работавший без помощников, еле-еле справлялся со своей работой. После ночи, проведенной за радиопередатчиком, он вставал в 10 часов и проводил свое утро, как это положено делать английскому эмигранту, а после полудня в уединенном месте встречался с курьером. «Вернувшись после встречи, – писал он, – я обычно весь вечер занимался шифрованием». Согласно полученным из Центра наставлениям, шифрование сообщений можно было осуществлять только после наступления темноты и за запертой дверью. Но Центр постоянно торопил с отправкой накопленных разведывательных сведений, и Футу очень часто «приходилось шифровать сообщения в любую свободную минуту». За все время своей работы в качестве шифровальщика Радо Фут в общей сложности отправил более 2 тысяч шифрованных радиограмм – примерно по шесть радиограмм в сутки, в каждой из которых было примерно по 100 слов.

Связь с Центром поддерживалась на определенных частотах. Центр отвечал на своих собственных частотах. Затем обе станции меняли частоты и позывные для вечерней работы.

«Обычно я передавал свою информацию в час ночи,

– писал Фут. -

Если условия передачи были хорошими, а радиограммы – небольшими, мне удавалось закончить работу уже через пару часов. Если же, как это сплошь и рядом случалось, радиограммы были длинными, а атмосферные условия – плохими, я должен был терпеливо дожидаться. пока атмосфера придет в норму, и только тогда начинать передачу радиограмм. Часто в подобных ситуациях мне приходилось засиживаться за своим передатчиком до 6 часов утра, а раз или два – до 9 часов. Такая продолжительная работа нарушала все меры предосторожности в отношении радиоперехвата. Но это был шанс для передачи наших разведывательных данных, и Центр шел на риск, несмотря на неоднократные предостережения с моей стороны и со стороны Радо».

По мере продвижения немцев к Москве поддерживать связь с Центром становилось все труднее и труднее. Совершенно неожиданно, предупредив только вышестоящее руководство и никак не проинформировав своих агентов, с которыми поддерживалась радиосвязь, Центр покинул Москву и переместился в Куйбышев46. Такое перемещение чуть не погубило швейцарскую группу.

«19 октября,

– писал Фут, -

Центр прервал передачу на половине сообщения. Я и Радо по ночам вызывали Центр, но в ответ – ни слова. Радо был в отчаянии и поговаривал о переходе к англичанам. И вдруг однажды ночью в урочное время – после шести недель молчания – Центр откликнулся. Как ни в чем не бывало он закончил передачу телеграммы, прерванную полтора месяца назад».

Информация, которую Центр получал от своей сети в Швейцарии, была очень важна. Росслер снабжал советский Генеральный штаб ни больше ни меньше, как ежедневными боевыми приказами немцев. Советскому командованию это давало возможность совершенно точно определять, какие силы противостоят их войскам. Насколько в Москве верили этой информации, показывает случай, когда там использовали сообщение «Люси», в которое вкралась ошибка или которое было сфальсифицировано (как это случилось, неизвестно до сих пор). В сообщении говорилось о передислокации немецких войск и, по словам Директора, «это обошлось нам в несколько сотен тысяч убитыми под Харьковом и привело к тому, что немцы дошли до Сталинграда».

Как и в случае с разведывательной группой Зорге и «Красным оркестром», шифр, который применялся для засекречивания передаваемых в Москву сообщений, так и не был вскрыт противником. Немецкая радиоконтрразведка и швейцарская полиция перехватили сотни шифрованных сообщений Радо, но не смогли прочесть ни одного из них. Немцы установили абсолютно точно, что радиопередачи велись из Швейцарии. Однако там они не имели права производить аресты, а швейцарская полиция, у которой было на это право, на первых порах не желала предпринимать какие-либо активные действия против антифашистской группы. Однако в конце концов давление со стороны Германии заставило полицейских действовать более решительно. В октябре 1943 г. швейцарцы напали на след двух радиопередатчиков. 20 ноября в 1.15 ночи Фут принимал очень длинную радиограмму из Центра. Вдруг раздался сильный грохот, и комната заполнилась полицейскими. Фута арестовали, и последнее звено, связывавшее разведывательную сеть «Люси» с Центром, было ликвидировано. Сеть перестала существовать, выполнив задание Центра. И хотя до капитуляции Германии оставалось еще целых полтора долгих года, исход войны не вызывал сомнений – будущее сулило полную победу СССР.

Страны-союзницы СССР во время Второй миро вой войны были постоянными объектами его разведывательной деятельности, а окончание войны позволило эту деятельность активизировать. Наибольших успехов Советский Союз достиг, завербовав так называемых «атомных шпионов» – Клауса Фукса и Аллана Мэя, но советские мастера разведки не брезговали и «мелкой рыбешкой». С началом «холодной войны» советские агенты стали вербоваться еще более интенсивно. Разведывательная сеть СССР покрыла весь мир. Для того чтобы руководить этой сетью и получать сведения от агентуры, требовалось создать развитую систему надежной связи. Чаще всего центрами разведывательной сети СССР служили советские посольства, через которые, в частности, осуществлялась связь агентов с Центром.

В посольстве СССР в Канаде криптографические ключи, которыми пользовался шифровальщик Игорь Гузенко, хранились в специальном опечатанном портфеле. Этот портфель каждую ночь клали в стальной сейф, находившийся в одной из восьми комнат отдельной квартиры. В этой комнате были двойные стальные двери, а окна защищены металлическими щетками и стальными ставнями. Сама комната находилась на втором этаже отдельного крыла посольского здания, которое, в свою очередь, было обнесено очень высоким забором.

В советском посольстве в Австралии, где Владимир Петров шифровал разведывательные сведения, полученные от агентов КГБ, ключ от сейфа с шифрдокументами хранился в опечатанном восковой печатью конверте в главном посольском сейфе. Шифровальный отдел посольства располагался в четырех комнатах. Две из них, наружные, использовались посольством для своей обычной работы по зашифрованию и расшифрованию дипломатической переписки, а в двух внутренних потайных комнатах шифровались разведывательные данные. В столе старшего шифровальщика, стоявшем в наружной комнате, Петров видел четыре револьвера. В обоих посольствах были печи, где за ненадобностью уничтожались секретные материалы.

В 60-х годах в посольстве СССР в Вашингтоне всегда наготове были специальные химикаты, которые за несколько секунд уничтожали толстую кипу бумаги. С помощью этих химикатов избавиться от секретных бумаг можно было значительно быстрее, чем путем их простого сжигания в печи. Насколько серьезно в СССР относились к вопросам обеспечения безопасности, показывает следующий случай. Накануне нового 1956 г. советские дипломаты предпочли, чтобы их посольство в Оттаве сгорело дотла, но не допустили канадских пожарных на его территорию, чтобы те случайно не увидели посольские шифры и коды.

Документы, подлежащие отправке в Москву, фотографировались на пленку и посылались дипломатической почтой в непроявленном виде, чтобы они засветились, если почтовое отправление будет вскрыто посторонним лицом. Такой процедуре подвергались и все материалы, поступавшие в посольство. Когда из Москвы доставлялась фотопленка, она проявлялась, с каждого кадра печатался один увеличенный снимок, а затем негатив уничтожался. В свою очередь, после того как Москва подтверждала получение фотопленки из посольства, все подлинники в нем немедленно уничтожались. Фотопленка, предназначенная для советских органов государственной безопасности, запечатывалась в конверт, на котором проставлялись буквы «П. М. В.» (Палата мер и весов).

В конце 50-х годов для транспортировки непроявленной пленки стали использоваться запираемые контейнеры. При попытке вскрыть такой контейнер на хранимую в нем пленку автоматически впрыскивалась кислота. Новые шифровальные ключи пересылались дипломатической почтой. Они помещались в конверт с фамилией шифровальщика. Затем этот конверт запечатывался и клался в другой конверт, адресованный лично послу. Ключи представляли собой одноразовые шифрблокноты, которые использовались для засекречивания переписки советских зарубежных представительств – дипломатических, государственной безопасности, военных, торговых и партийных. Все телеграммы, поступавшие в советскую дипломатическую миссию, выглядели совершенно одинаково – они представляли собой длинную последовательность групп из пяти цифр. Старший шифровальщик расшифровывал самую последнюю группу и получал, скажем, 66666, что в один день обозначало принадлежность сообщения ГРУ, в другой – КГБ, а в третий – торговому представительству.

Донесения разведчиков писались на русском языке открытым текстом с использованием шпионского жаргона: слово «упаковка» означало шифрование, «открытая упаковка» – открытый текст, «банк» – тайник и т. д. Кроме того, в подобных письмах широко применялись клички. Например, в Канаде советский военный атташе полковник Заботин имел кличку Грант, Аллан Мэй – Алек. Насколько эффективна была эта предосторожность, видно из доклада канадской комиссии о деятельности советской разведывательной группы. В нем говорилось о том, что члены комиссии так и не смогли установить личности агентов, фигурировавших под псевдонимами Галя, Гини, Голия, Грин и Саренсен, хотя со всей определенностью было выяснено, что они являлись агентами Заботина.

Шифровальщик переписывал сообщение, заменяя в нем имена на клички, а наиболее секретные места – на специальные обозначения (№ 1, № 2 и т. д.). В таком виде письмо фотографировалось. Секретные места, замененные номерами, шифровались отдельно с помощью одноразового шифрблокнота. Полученный цифровой шифртекст, записанный на обычной бумаге, вместе с фотопленкой пересылался дипломатической почтой.

Например, Владимир Петров, проявив фотопленку, полученную из Москвы 25 ноября 1952 г., прочитал:

«Просим вас в следующий раз сообщить всю информацию относительно № 42, который фигурирует в папках департамента в связи с № 43, а также в связи с ее № 44 в Спарте.

В зависимости от наличия всех подробностей о № 42 и ее № 44 в Спарте мы будем рассматривать вопрос о № 45 в Суданию одного из наших планировщиков № 46 новатора под видом № 44 к № 42».

Петрову было известно, что на шпионском жаргоне «багаж» означает почту, «департамент» – консульство, «планировщик» – кадровый работник. Далее по списку кодовых обозначений Петров выяснил, что «Спарта» – это СССР, «Судания» – Австралия, «новаторы» – секретные агенты. Дешифровав прилагаемый к фотопленке шифртекст, Петров узнал, что в этом фотописьме «№ 42» – Казанова, «№ 43» – последнее завещание, «№ 44» – родственники, «№ 45» – засылка, «№ 46» – в качестве.

Таким образом, после расшифрования и перевода приведенный выше параграф стал выглядеть примерно следующим образом:

«Просим вас в следующий раз сообщить всю известную вам информацию о Казановой47, которая фигурирует в папках консульства в связи с ее завещанием и родственниками в СССР48.

В зависимости от наличия всех подробностей о Казановой и ее родственниках в СССР мы будем рассматривать вопрос о засылке в Австралию одного из наших кадровых работников в качестве секретного агента под видом родственника Казановой».

Применение подобной гибридной шифрсистемы вместо полного зашифрования было обусловлено соображениями удобства. Шифровка всего сообщения отнимала слишком много сил и требовала значительных временных затрат, поскольку шифровальщик осуществлял ее вручную.

Для своих агентов за границей Советский Союз использовал свои самые лучшие средства шифрования. С криптографической точки зрения он никак не рисковал своими агентами или их связями, поскольку для засекречивания их переписки применялись лишь очень стойкие шифрсистемы. Это придавало советским агентам больше уверенности, так как им не следовало бояться дешифровальной службы противника.

Основным шифром советских разведчиков являлся одноразовый шифрблокнот. Его внешний вид был различным. Он мог представлять собой толстую прямоугольную брошюру размером с почтовую марку, а иногда – свернутые полоски бумаги размером с сигаретный окурок. Причем во внешнем виде советских шифрблокнотов отчетливо просматривалась тенденция к уменьшению. Так, шифрблокнот, захваченный в 1954 г., содержал 40 строк по 8 групп из 5 цифр. В другом шифрблокноте, доступ к которому был получен в 1958 г., имелось 30 строк по 10 групп. В шифрблокнотах, захваченных в 1957-м и 1961 гг., было 20 строк по 4 и 5 групп соответственно. Группы, строки и страницы были пронумерованы. Еще один шифрблокнот состоял из 250 страниц, изготовленных из материала, напоминавшего металлическую фольгу. Обычно одна половина шифрблокнота печаталась красным шрифтом, а другая – черным. Вероятно, это делалось, чтобы различать «гамму», применяемую для зашифрования и расшифрования.

Размножение шифрблокнотов производилось простым фотографированием, которое считалось наилучшим способом скопировать «гамму» для агента. Более того, бумага, из которой изготавливались шифрблокноты, делалась из нитроклетчатки – материала, который применялся для производства фотопленки на заре кинематографа. Этот материал очень легко воспламеняется, а с помощью марганцовокислого калия, который у шпионов всегда под рукой, обычное горение можно было превратить почти во взрыв, который быстро и полностью уничтожал шифрблокнот, не оставляя даже скрытого изображения на пепле.

Интересно, что оригиналы некоторых шифрблокнотов готовились не с помощью высокоточных и производительных печатных механизмов, а на простой пишущей машинке. Это видно из-за наличия в них подтирок и повторных ударов, чего не может быть при полиграфическом способе изготовления.

Более важные наблюдения можно сделать при статистическом анализе цифр, содержавшихся в захваченных шифрблокнотах. В одном из таких шифрблокнотов, например, количество групп, в которых цифры от 1 до 5 чередуются с группами цифр от 6 до 0, было в 7 раз большее по сравнению со случайным распределением. Это наводит на предположение, что машинистка работала поочередно левой рукой (печатая цифры от 1 до 5) и правой (печатая цифры от 6 до 0). Кроме того, вместо половинного количества групп, начинающихся с цифр от 1 до 5, таких групп наблюдается ?. Это, вероятно, происходило из-за того, что пробел машинистка делала правой рукой, а новую группу печатала левой. Удвоений и утроений отмечается меньше, чем этого следовало ожидать согласно случайному распределению. Возможно, машинистки, которым было приказано печатать цифры наугад, понимали, что повторения неизбежны, но в целях конспирации сводили их число к минимуму. Кроме перечисленных особенностей, в шифрблокноте было слишком мало закономерностей для успешного проведения криптоанализа.

Одноразовые шифрблокноты были захвачены при аресте нескольких советских агентов. Рудольф Абель пользовался шифрблокнотом в форме брошюры размером с почтовую марку. Сотрудники ФБР обнаружили его 21 июня 1957 г. в мусорной корзине в комнате отеля «Латам» в Нью-Йорке в ходе обыска, последовавшего за арестом Абеля. Абель, выдававший себя за художника, спрятал шифрблокнот в выемке обитого наждачной бумагой куска дерева, который прятал в корзине для мусора.

В начале 1961 г. в пригороде Лондона было найдено с полдюжины шифрблокнотов в виде свернутых трубочек бумаги. Английские полицейские отыскали их в зажигалке на даче Елены и Петра Крюгер – двух советских агентов, выдававших себя за семейную американскую пару Лону и Мориса Коэн. Остальные шифрблокноты извлекли из другой зажигалки, обнаруженной на лондонской квартире их руководителя – советского резидента в Англии, известного под вымышленным именем Гордона Лонсдейла.

Английский ученый-атомщик Джузеппе Мартелли, которому было предъявлено обвинение в шпионаже против Англии в пользу Советского Союза, носил при себе два шифрблокнота, спрятанные в пачке сигарет и обнаруженные в 1963 г. при его аресте в лондонском аэропорту. Семь сигарет в пачке были нетронуты, а шесть других были склеены друг с другом и частично вырезаны, чтобы освободить место для блокнотов.

У Абеля в его художественной студии в Бруклине был коротковолновый передатчик, а в отеле «Латам» приемник. Он говорил своему помощнику о том, что записывает поступающую из Центра информацию на магнитофон, затем переписывает ее на бумагу и расшифровывает. После ареста Абеля американские контрразведчики следили за радиопередачами в соответствии с расписанием, найденным у Абеля в полом конце карандаша, и дважды перехватывали радиограммы, состоявшие из пятизначных цифровых групп.

Наряду с шифрблокнотами английская полиция обнаружила в зажигалке Крюгера расписание радиопередач. В соответствии с этим расписанием, настроившись на частоту 17080 килогерц, 9 января 1961 г. в 12.32 по Гринвичу полиция услышала позывной «277». Через 18 минут тот же самый позывной был принят на частоте 14755 килогерц. 18 января в 6.38 по Гринвичу на частоте 6340 килогерц снова был услышан позывной «277». Меньше чем через час этот позывной был замечен на волне 8888 килогерц. Пеленгаторы установили, что источник радиопередач находится в Москве. Лонсдейл имел высокоскоростной радиопередатчик, который посылал 240 слов в минуту. Советский разведчик записывал свои сообщения на пленку и затем на большой скорости передавал их в эфир.

Радиообмен советских агентов был довольно интенсивным. Крюгер осуществлял контакты с Центром по радио во вторник, среду, пятницу и субботу. Такая частота сеансов связи объясняет, почему при аресте Абеля и четы Крюгер их застали за шифрованием донесений в Центр. При аресте Абель попытался засунуть шифровку в рукав, а г-жа Крюгер перед тем, как выйти из дома, попросила у конвоиров разрешение затопить печь. Однако после того как из ее сумочки был изъят конверт с листом бумаги, на котором были напечатаны цифры, она потеряла всякий интерес к печи.

Для передачи разведывательной информации советские агенты наряду с радио часто применяли микроточки. У Лонсдейла был прибор для чтения микроточек, который он держал в банке с тальком. Абель изготовлял микроточки, уменьшая размер кадра 35-миллиметровой фотопленки с помощью линзы с очень малым фокусным расстоянием. Чтобы сохранить четкость при таком уменьшении, он использовал фотопленку с самой высокой разрешающей способностью из тех, которые продавались в магазинах. Для пересылки подготовленного материала Абель расшивал журналы по домоводству и садоводству, помещал в их корешок микроточки, снова переплетал эти журналы и посылал их по определенному адресу в Париж. По каким-то причинам эта скрытая информация не дошла до адресата, и Москва попросила Абеля прекратить отправку подобных сообщений. Однако он по-прежнему продолжал получать инструкции из Центра в виде микроточек.

Как уже отмечалось выше, советским агентам не грозит опасность быть разоблаченными из-за слабости применяемых ими шифровальных средств. Возьмем, к примеру, шифр, который использовал помощник Абеля Рейно Хейханен. В течение двух лет толстый, ленивый и безответственный Хейханен, проживавший в Нью-Йорке, лично не встречался с Абелем, а связывался с ним, оставляя сообщения в тайниках – таких, как трещина в цементной стене между 165-й и 167 улицами в Бронксе, или за вынимающимся кирпичом под мостом в Центральном парке, или под фонарными столбами в парках и на улицах. Сообщения были на так называемой мягкой микропленке, которую собственноручно изготавливал Абель. Он растворял твердую основу пленки и оставлял только мягкий эмульсионный слой, который легко было поместить в потайное место. В качестве контейнеров для сообщений, оставляемых в тайниках, Абель и курьеры из Москвы использовали высверленные карандаши, болты, батарейки и монеты. Даже будучи случайно обнаруженными, они не вызвали бы особых подозрений. Горизонтальная отметка голубым мелом в заранее обусловленных местах на заборах и на станциях метро означала, что сообщение находится в тайнике. Вертикальная отметка сигнализировала о том, что сообщение уже изъято. Эти отметки нужно было проверять ежедневно. 21 октября 1952 г., вскоре после прибытия Хейханена в Нью-Йорк, он оставил в одном из тайников свое первое сообщение. Москва ответила ему шифровкой на мягкой микропленке, помещенной в полую монету выпуска 1948 г. В шифровке говорилось:

«1. Поздравляем с благополучным прибытием. Подтверждаем получение вашего письма, адресованного V, и прочтение письма № 1.

2. Для организации прикрытия дано указание переслать вам 3 тысячи в местной валюте. Посоветуйтесь с нами перед тем, как вложить эти средства в какое-нибудь дело.

3. Согласно вашей просьбе, мы вышлем вам формулу изготовления мягкой микропленки и другую дополнительную информацию вместе с письмами вашей матери.

4. Пока еще слишком рано передавать вам одноразовые шифрблокноты. Короткие письма шифруйте, а при работе с длинными письмами применяйте вставки49. Шифровки не должны содержать данные о вас, вашем месте работы, адресе и т. д. Вставки также высылайте отдельно.

5. Посылка была лично вручена вашей жене. В вашей семье все в порядке. Желаем удачи. Привет от товарищей.

№1, 3 декабря».

Однако полая монета заблудилась. Скорее всего, Хейханен, который отличался небрежностью, просто истратил ее. Монета ходила среди миллионов подобных ей монет, и никто не догадывался о ее содержимом. Но однажды жарким летним утром 1953 г. разносчик газет Джеймс Бозарт, который только что получил сдачу 50 центов в виде пяти монет в Бруклине, уронил их на лестницу. Когда он наклонился, чтобы поднять монеты, то увидел, что одна из них распалась пополам. В половинке этой монеты находилась микропленка, завернутая в папиросную бумагу. Бозарт передал эту микропленку полицейским, которые переправили ее в ФБР. Там попытались расшифровать попавший к ним в руки материал, однако предпринятая попытка потерпела полный провал.

Четыре года спустя Хейханен явился с повинной в американское посольство в Париже, где он оказался, следуя на «заслуженный отдых» в СССР, куда его отправил Абель, разочаровавшийся в своем помощнике. Хейханен передал в ФБР применявшиеся им в переписке с Москвой шифрсистемы и ключи. Летом 1957 г. эксперт ФБР Майкл Леонард применил полученные от Хейханена сведения для чтения материала на микропленке, найденной Бозартом, и убедился, что попытки ФБР вскрыть используемую Хейханеном шифрсистему, имея на руках один только шифртекст, были абсолютно тщетными.

Таково состояние дел в русской криптографии. Представляет интерес поразмышлять о ее успехах. Россия сама по себе остается загадкой, овеянной тайной из тайн. То же самое касается и ее средств связи. Одноразовые шифрблокноты обеспечивают надежную защиту для сообщений российских разведчиков, военных, дипломатов и работников тайной политической полиции. Грамотно сконструированные шифраторы навечно сохраняют в секрете от врагов России ее наиболее важную дипломатическую, агентурную и военную переписку. В период «холодной войны» русские сумели вскрыть шифры американского посольства в Москве. Такие подвиги свидетельствуют об их осведомленности, базирующейся на глубоком понимании шифровального дела и криптоанализа. Исходят ли эти знания из врожденной способности русских к естественным наукам, что позволило им первыми запустить искусственные спутники Земли, или же из большого опыта в области криптологии, которая исправно служила коммунистическим диктаторам в России в их борьбе за власть, или же из привычки, которая впиталась в кровь всякому жителю тоталитарного общества, на каждом шагу видеть и разгадывать секреты, или из врожденной любви славян ко всему таинственному в природе, но так или иначе русские вознесли достижения своей страны в криптологии до высоты полета ее космических спутников.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх