ГЛАВА XXIV

Начало французского театра. — Бургонский отель. — Театр Маре. — Положение актеров. — Голтье Гаргиль. — Анри Легран. — Гро-Гипом. — Бельроз. — Ла Бопре. — Ла Вальот. — Мондори. — Бельроз. — Барон 1-й. — Д'Оржемон. — Флоридор. — М-ль Барон. — Дуэль между двумя актрисами. — Бежары. — Мольер. — Драматические писатели. — Скюдери. — Кальпренед. — Тристан л Эрмит. — Ла Сер. — Буа-робер. — Колете. — Скаррон. — Ротру. — Корнель.

Пять женщин, о которых мы говорили, приняв общество XVII века в его колыбели, сделали это общество изящнейшим на свете.

Мы перейдем теперь от общества к театру и дополним литературную картину эпохи портретами некоторых великих людей, которых современники оценили очень высоко, но потомство слишком унижает.

Театральные представления обрели некоторое значение только при кардинале Ришелье, а до этого порядочные женщины не ездили в театр. В то время существовали только два театра «Бургонский отель» и «Маре». Не имея для представлений костюмов, актеры брали платье напрокат в Лоскутном ряду и играли, как правило, очень плохо. Некто Аньян был первым порядочным актером, заслуживающим некоторой похвалы; после него можно назвать Валерана, бывшего актером и директором своей труппы. Артисты не имели определенного содержания и каждый вечер разделяли, согласно положению в труппе, деньги, которые Валеран, например, собирал сам у дверей театра. По мнению современников комедианты были почти все без исключения плутами и мошенниками, а их жены вели жизнь самую распутную.

Первым, ведшим сколько-нибудь приличную жизнь, был Гуго-Герю, переименовавший себя в Голтье Гаргиля; в 1597 году он дебютировал в труппе театра Маре. Скапен, знаменитый тогда итальянский актер, говорил, что во всей Италии нельзя найти актера лучше Голтье Гаргиля.

Анри Легран явился несколько позднее: он называл себя Бельвилем в высокой комедии и Тюрлюпеном в фарсе. Драматическое поприще этого актера было одним из самых продолжительных, какие только были — он играл на сцене 55 лет. Он был первым после Голтье Гаргиля актером, который жил прилично и богато, имея изящно меблированную квартиру, а до него комедианты никогда не имели порядочного жилья, жили кто где, на чердаке или в подвале словно цыгане или нищие.

В это же время театр Маре завербовал себе Робера Ге-рена, переименовавшегося в Гро-Гийома и перешедшего позже в Бургонский отель. Гро-Гийом звался также ле Фарине, поскольку на сцене он не носил, как это было принято, маску, но покрывал лицо мукой.

В таком состоянии находился театр во Франции, когда кардинал Ришелье обратил на него внимание. В Бургонском отеле он заметил Пьера Лемесье, переименовавшегося в Бельроза и сыгравшего в 1639 году роль Цинны. Вместе с Бельрозом играли ла Бопре и ла Вальот. Первая играла в трагедиях Корнеля, жаль только, что она мало ценила талант этого писателя! Она писала: «Корнель очень нас обидел — прежде нам продавали пьесы за три экю и сочиняли их за одну ночь. К этому все привыкли и мы получали большие выгоды. В настоящее же время пьесы г-на Корнеля обходятся нам очень дорого и приносят куда менее выгоды». Что касается м-ль ла Вальот, то о ней можно сказать только, что она была хороша собой и в нее многие влюблялись, в том числе аббат д'Армантьер, который был влюблен до того, что когда актриса умерла, он купил се голову у могильщика и несколько лет сохранял в своей комнате «милый череп». Примерно в это время начал обретать известность Мондори. Сын судьи из Оверни, он служил в Париже у одного прокурора, очень театр любившего и настоятельно его молодому человеку рекомендовавшего, утверждая, что стоит в выходные дни посещать театр, что обойдется недорого и лучше, нежели шататься по улицам и повесничать с друзьями или женщинами. Однако молодой Мондори до того пристрастился к театру, что стал актером, а вскоре и руководителем труппы, состоявшей из него, Ленуара и его жены, игравших прежде в труппе герцога Орлеанского, и, наконец, Лавильера — посредственного автора но хорошего актера, и его жены, той самой, в честь которой влюбленный реймсский архиепископ де Гиз носил желтые чулки. Граф Белен, известный волокита, влюбился в жену Ленуара и, не зная, чем ей угодить, заказывал Оскару Мере пьесы с условием, чтобы в них обязательно имелась роль для этой актрисы. Покровительствуя труппе, граф Белен упросил маркизу Рамбулье позволить Мондори поставить в ее отеле пьесу Мере «Виргиния»; представление состоялось в 1631 году в присутствии кардинала ла Валета, который до того остался доволен Мондори, что назначил ему пожизненную пенсию.

Мондори заметил кардинал Ришелье, который взял под свое покровительство театр Маре, где актер был директором. Однако, в 1634 году король Луи XIII, который не столько в больших, сколько в маленьких делах любил противоречить кардиналу и, желая сыграть шутку с его высокопреосвященством, перевел Ленуара и его жену в Бургонский отель. Тогда Мондори ангажировал для своей драматической труппы нового актера по имени Барон и, удвоив старания, продолжал поддерживать славу своего театра, которой много способствовала постановка трагедии Тристана л Эрмита «Марианна», продержавшейся на сцене почти сто лет и соперничавшей в успехе с «Сидом» Корнеля. Роль Ирода в «Марианне» стала триумфом для Мондори; однажды во время монолога Ирода с Мондори случился апоплексический удар и он не смог доиграть пьесу, хотя кардинал Ришелье настаивал. По этому поводу принц Гимене изрек: «Homo non peri it, sed periit artifex» — «Человек еще жив, но артист умер».

Несмотря на свою немочь, Мондори оказал своему театру еще одну услугу, выписал для него Бельроза, прекрасного актера, который, правда, оставался в театре недолго, так как поссорился с Демаре и тот ударил его тростью; Бельроз не осмелился ответить любимцу кардинала, но оставил театр, поступил на военную службу артиллерийским комиссаром и был убит.

Кардинал, давно имевший намерение составить из двух трупп одну, пригласил всех играть в своем театре. Барон, Лавильер с мужем и Жоделе представляли труппу Бургонского отеля, д’Оржемон, Флоридор и ла Бопре защищали честь театра Маре, для которого писал великий Корнель.

По мнению современников д'Оржемон был лучше Бельроза, который по словам Таллемана де Рео «был вечно нарумяненным комедиантом, всегда искавшим, куда положить свою шляпу, чтобы не испортить украшающие ее перья». Что касается Барона, то ему удавались роли угрюмого и задумчивого человека, преследуемого несчастьями. И кончил он свою жизнь неожиданно странно — играя дона Диего, артист уколол себе шпагой ногу и умер от воспаления. Барон имел от своей жены 16 детей, в том числе знаменитого Барона 2-го, который с удивительным успехом играл впоследствии первые роли и в трагедии, и в комедии. А м-ль Барон была не только отличной актрисой, но и очень красивой женщиной. Когда 7 сентября 1662 года она умерла, то газета «Историческая муза» опубликовала посвященные ей стихи, где актриса называлась «славной», «украшением сцены», «идолом Парижа» и так далее.

Примерно в это время в театре Маре случилось одно любопытное происшествие, которое могло бы окончиться трагически. Актриса ла Бопре, старея и естественно становясь капризнее, повздорила однажды с молоденькой соперницей, которая старалась не остаться в долгу.

— Хорошо, — сказала ла Бопре, — я вижу, сударыня, что вам угодно воспользоваться сценой, которую нам сейчас придется играть вместе и вместо игры драться не на шутку!

В этом фарсе две женщины вызывали друг друга на дуэль, и ла Бопре взяла две шпаги с незащищенными концами. Соперница, ничего не ожидая, получила удар в шею и облилась кровью, но для ла Бопре этого было мало, она бросилась за раненой, собираясь ее убить. Сбежавшиеся актеры остановили дуэль, а ее жертва поклялась никогда более не играть вместе с ла Бопре.

Бельроз, управлявший Бургонским отелем, сделался вдруг богомолом и пожелал сложить с себя звание директора театра и удалиться от света. Флоридор, который тогда работал в театре Маре, купил директорство за 20 000 ливров, что стало первой продажей такого рода. О самом Флоридоре сожалели мало, как о не очень талантливом актере, но с ним в Бургонский отель перешли лучшие артисты.

Примерно в это время Магдалина Бежар и Жакоб Бе-жар присоединились к Мольеру, желая составить новую драматическую труппу под названием «Знаменитый театр». Бежар был тогда в зените славы, а Мольер, славы же ради оставивший Сорбонну, был еще малоизвестен, сочиняя без особого успеха пьесы и с некоторым успехом исполняя роли шутов. Пьеса Мольера «Ветренник» была поставлена только в 1653 году в Лионе, «Досада влюбленного» — в 1654-м в Безьере. 20 февраля 1662 года Мольер женился на сестре Магдалины Елизавете Бежар, в которую был уже давно влюблен.

Перейдем теперь к писателям, которые усердно старались расширить репертуар театра. Успехи французского театра можно разделить на три периода: от Этьенна Жоделя до Робера Гарнье, то есть от 1521 до 1573 года; от Робера Гарнье до Александра Гарди (1573 — 1630); от Александра Гарди до Пьера Корнеля (1630 — 1670). Поскольку мы в нашем рассказе оказались в середине третьего периода, то его мы рассмотрим, чем дополним картину французского общества второй половины XVII века.

Физиономию времени олицетворяли: Жорж Скюдери, Буаробер, Демаре, Кальпренед, Мере, Тристан л'Эрмит, Дюрие, Пюже де ла Сер, Колете, Бойе, Скаррон, Сирано де Бержерак, Ротру и, наконец, Корнель. Поговорим о важнейших из них.

Жорж Скюдери умом и талантом надел.ал много шума в первой половине века. Ему было под тридцать, когда в 1629 году он поставил свою первую трагикомедию «Лидамон и Лидиас» или «Сходство», основанную на романе «Астрея»; в 1631 году за ней последовала трагикомедия «Наказанный обманщик или Северная история». Скюдери так возгордился успехом этих пьес, что заказал свой портрет, гравированный на меди, со следующей надписью: «Как стихотворец и как воин лаврового венка достоин». Критика, естественно, предложила другое: «Как поэт и самохвал достоин палок, не похвал».

Можно представить себе гнев Скюдери, но автор остался неизвестным и избежал мщения. Надо сказать, что Жорж Скюдери утверждал, будто также хорошо владеет шпагой, как и пером, написав об этом в предисловии к собственным сочинениям:

«Я нисколько не затрудняюсь объявить свое мнение, что никто из умерших и никто из живых не имеют в себе ничего такого, что могло бы сравниться с силами этого великого гения, а если между последними найдется какой-нибудь сумасброд, который подумает, что я оскорбляю его мнимую славу, то, желая показать ему, что я столько же его боюсь, сколько уважаю, хочу, чтобы он знал мое имя — Жорж Скюдери». — Мы выписали эти строки как яркую характеристику человека и времени.

Когда после долгих хлопот Скюдери получил место коменданта замка Нотр-Дам-де-ла-Гард, помогавшая ему в этом маркиза Рамбулье заметила:

— Этот человек не захотел бы, конечно, быть военачальником в поле! Я воображаю, что мыслями он теперь вознесся до небес и с презрением смотрит вокруг себя!

Скюдери недолго оставался в этой должности, хотя после него ее никто не занял, что отразилось в следующих стихах:


Весьма легко там управлять,

Где вместо стражников довольно

Швейцарца с алебардой грозной

На дверях намалевать.


Несмотря на служебные обязанности, Скюдери не переставал заниматься литературой и написал для театра одну за другой пьесы «Великодушный вассал», «Комедия в комедии», «Орант», «Пдкидыш», «Переодетый принц», «Смерть Цезаря», «Дидона», «Щедрый любовник», «Несчастная любовь», «Евдокия», «Андромира», «Ибрагим и Арминий». Однако Скюдери был не только литератором, но и политиком — как сторонник принца Конде он оказался вынужденным удалиться в Нормандию, когда принц восстал против двора. Гордость Скюдери не заключалась в одних лишь словах, и в противоположность многим поэтам того времени, известным своими низкими, даже грязными, поступками, он был человеком благородным.

Скюдери собирался посвятить своего «Алариха» королеве Христине и получить за это золотую цепь в 1000 пистолей, однако пока поэму печатали, граф Делагарди, покровитель Жоржа Скюдери, впал в немилость королевы Христины и она потребовала вычеркнуть имя графа из предисловия к поэме.

— Передайте королеве, — заявил автор посланному королевы для переговоров об этом важном деле, — что если бы даже она вздумала подарить мне цепь, такую же тяжелую, как та, о которой говорится в «Истории инков», то я все равно не исполню ее требований!

Ответ не понравился Христине, и она не подарила обещанную цепь, а поэт не получил благодарности и от графа Делагарди, который еще питал надежды снова войти в милость. Скюдери упрекают в том, что он, по приказанию кардинала Ришелье, написал критический разбор «Сида», но прочитавший сочинения Скюдери простит ему это, ибо он просто нашел «Сида» весьма посредственной трагедией.

Труды Скюдери были оценены, и он стал членом Французской академии. Однако, довольно о нем, поговорим теперь о Буаробере. По смерти кардинала Ришелье, писатель хотел подружиться с Мазарини, но тот не обнаружил особой благосклонности. Тогда Буаробер объявил себя приверженцем Гонди, около которого собрались все наиболее умные люди, ненавидевшие кардинала. По непостоянству характера Буаробер, состоя в партии коадъютора, время от времени сочинял на него и его друзей вольные стишки. Поэт полагал, что Гонди не знает и однажды пригласил коадъютора на обед. Тот разговаривал с ним как всегда ласково, а после непродолжительного разговора вдруг спросил:

— Что же вы не покажете мне стихи, которые вы написали на меня и моих товарищей? Хотелось бы мне их прочесть! — Испуганный Буаробер ответил, что вовсе их не помнит.

Буаробер сочинил для театра пьесы «Соперники», «Два Алкандра», «Пален», «Три Оронта», «Коронование Дария», «Целомудренная Дидона», «Неизвестная» и «Великодушные враги». Ни одна из них не заслуживает особенного внимания, однако Буаробер был причислен к Академии, как и Колете, о котором мы скажем несколько слов.

Колете был сыном смотрителя замка и женился на служанке своего отца. Эта служанка, Мария Прюнель, была небогата и некрасива и жила в Рюнжи, в трех лье от Парижа. Однажды Колете сообщили, что его жена опасно захворала, поэт тотчас отправился из Парижа в Рюнжи и чтобы не терять время напрасно сочинил по дороге эпитафию для супруги, а так как он приехал в деревню с незаконченной работой, то стоял на крыльце, пока не сочинил последний стих. Впрочем, жена выздоровела, и эпитафия ожидала применения шесть лет.

От экс-служанки, которую Колете назвал Брюнель, подобно тому как Бартоло из Сюзанетты сделал Розинетту, поэт имел сына, осмеянного в первой сатире Буало.

После смерти Прюнель-Брюнель Колете женился на служанке своей жены, которой чуть было не пришлось похоронить поэта: во время одной прогулки ему на голову упал карниз старого дома. У лежавшего без чувств Колете нашли в кармане эпитафию для самого себя:


Лежит здесь Колете.

Чтоб оценить его

И прозу и стихи его хоть раз прочтите,

А если мнением других вы дорожите.

Прочтите написавших про пего.


Эпитафии Колете служили, так сказать, патентами на долгую жизнь, однако если он не умер от удара карнизом, то долгое время болел. Когда поэт встал с постели, слегла его жена, и поскольку она умерла, он, надо думать, опоздал на этот раз с эпитафией. Будучи падок до служанок, Колете попросил руки служанки своего брата и та, конечно, не поспесивилась. Третья жена Колете была по крайней мере умна и недурна собой, и поэт даже поссорился с братом из-за того, что тот не захотел считать ее родственницей как бывшую служанку. Чтобы простить самому себе эту третью женитьбу на «простой» женщине, Колете пожелал обессмертить имя своей новой супруги — Клодин Ленен, посвящая ей большую часть своих сочинений и даже приписывая некоторые ее авторству.

Колете до того увлекся этим, что, заболев смертельно, он написал стихи, которые его жена должна была опубликовать на другой день после его кончины и в которых говорилось, что она более не пишет. Обман, впрочем, был открыт и отмечен Лафонтеном в соответствующей эпиграмме.

К сожалению, после кончины Колете бедная Клодин дошла до того, что просила милостыню в отдаленных аллеях Люксембургского сада, стала пьяницей и умерла раньше своей старушки-матери.

Колете был одним из пяти авторов, которых кардинал Ришелье заставлял работать над своими трагедиями. Впрочем, поэт и сам написал несколько пьес для театра, между которыми нужно признать самой замечательной «Сименду или Д5е жертвы», а когда он однажды читал Ришелье свое стихотворение «Монолог в Тюильри», кардинал пришел в такой восторг, что достал из письменного стола 50 пистолей и, вручая их поэту, сказал:

— Возьмите это, г-н Колете, и не читайте мне более этих стихов, ибо если все остальное равносильно, то, уверяю вас, король не будет в состоянии вам за них заплатить! — Однако мы не знаем, действительно ли Ришелье нашел стихи прекрасными или только хотел избавиться ценой 50 пистолей от скуки слушать продолжение.

Тристан л Эрмит, полагавший себя потомком знаменитого Петра л'Эрмита (Пустынника), проповедовавшего крестовые походы, был автором известной трагедии «Марианна». Эта трагедия вышла в свет одновременно с «Сидом» Корнеля и публика не знала, какой отдать предпочтение. Кроме «Марианны» л'Эрмит написал трагедии «Пантей», «Падение Фаэтона», «Глупость мудреца», «Смерть Сенеки», «Домашние несчастия Константина Великого», «Паразит»; последняя трагедия «Осман» была поставлена после смерти автора.

Л Эрмит, как и Скюдери, был человеком воинственным, и в 13 лет ему пришлось бежать из родного города за убийство солдата. Несмотря на театральные успехи он жил в нищете, поскольку вовсе не умел льстить, а кроме того был азартным игроком, которого можно было встретить во всех картежных домах, днем — за игрой, а ночью — по причине отсутствия ночлега. Один из приятелей упрекнул поэта за подобный образ жизни и передал нам его ответ:

— Предоставьте поэтам жить в их фантазиях! — ответил Тристан л'Эрмит. — Разве вы не знаете, что они любят жить на свободе? И что вам до того, что они плохо одеты? Были бы хороши их стихи!

Кроме л'Эрмита был у Корнеля и другой соперник — Пюже де ла Сер, впоследствии забытый, но в свое время прославившийся трагедией в прозе «Тома Морус». Эта пьеса имела такой успех, что перед вторым ее представлением были выломаны двери театра и задавлено четыре капельдинера, вздумавших сопротивляться нашествию желающих. А поэтому, когда в присутствии де ла Сера начали хвалить «Сида», он заметил:

— Я с удовольствием уступлю место г-ну Корнелю, но только в том случае, если на представлении хоть одной его пьесы будет убито не четыре, а пять привратников!

Однажды ла Сер написал эпитафию на смерть короля Густава-Адольфа.

— Однако, — сказал ему приятель, — вы говорите в своей эпитафии, что король отдал свою душу Богу?

— Конечно, — ответил поэт, — почему же нет?

— Но Густав-Адольф был еретиком! — уточнил приятель.

— Я написал, — заявил ла Сер, — что он отдал свою душу Богу, но я не говорил, что Богу угодно было сделать с душой этого еретика.

Кроме «Томы Моруса» ла Сер написал еще «Опустошение Карфагена», «Климена или торжество добродетели», «Тезей или узнанный принц». Однако оставим ла Сера с его театральным успехом и перейдем к Кальпренеду, который подписывал свои романы и пьесы «Готье де Гост, кавалер, владетель Кальпренеда, Тулгу, Сен-Жан-де-Ливе и Ватмениля». Его первая трагедия «Смерть Митридата» была поставлена в 1633 году и имела огромный успех. Автор находился за кулисами, когда к нему подошел приятель со словами:

— Ну, видите, друг мой Кальпренед, — какой успех? Слышите, аплодисментам конца нет! Браво! Браво!

— Однако, — отвечал автор, — не говорите много об этом! Если мой отец узнает, что я заделался литератором, то непременно лишит меня наследства!

— Неужели, — удивился приятель. — Да от чего же?

— Отец мой не хочет, чтобы я был писателем, ему это не нравится… — На этих словах разговор прекратился, так как публика требовала понравившегося автора.

Прогуливаясь однажды с Саразеном, секретарем герцога Лонгвиля, Кальпренед увидел вдруг человека, на которого имел причины гневаться.

— Ах, я несчастный! — воскликнул он. — Я дал клятву убить этого негодяя при первой же встрече!

— Так что же! — удивился Саразен. — Вот как раз случай!

— Но им нельзя воспользоваться! — сказал Кальпренед. — Как раз сегодня утром я был на исповеди и мой духовник взял с меня обещание не торопиться! — Однако на самом деле Кальпренед был действительно храбрым человеком. Его шурин де Брок, имевший с ним процесс о наследстве, пригласил его к себе. При выходе из дома на поэта напали сразу четверо и сбили его с ног, но он моментально поднялся и, не пытаясь бежать, прислонился к стене и стал лицом перед противниками. Проходившие мимо Свиньяк, дворянин из Лимузена, и отставной гвардейский капитан Вильер-Куртен, увидев, как поэт сопротивляется четырем негодяям, подали помощь и обратили нападавших в бегство.

Кальпренед женился по литературной любви. Одна молодая вдова, увлекшись чтением его романов и имея достаточное состояние, объявила, что согласна выйти за него замуж с условием — Кальпренед обязуется закончить роман «Клеопатра», который бросил по причине ссоры с книгопродавцами. Условие было внесено в свадебный контракт. Как и жена Колете, жена Кальпренеда издавала стихи с той лишь разницей, что писала их сама, в том числе одно очень умное о вкусах и нравах своего времени.

Кроме романов «Кассандра», «Клеопатра», «Фарамон» и трагедии «Митридат», Кальпренед поставил на сцене «Брадаманта», «Жанну Английскую», «Кровавую жертву» и «Графа Эссекского».

Обратимся теперь к Скаррону, которого тогда называли «маленьким Скарроном» или «Скарроном безногим». Поль Скаррон, ставший известным не столько благодаря таланту, сколько удивительному богатству той, что стала его вдовой, был сыном советника верхней палаты, прозванного Скарроном-апостолом, поскольку постоянно ссылался на изречения апостола Павла. Поль Скаррон был недурен собой, разбирался в литературе и светских удовольствиях, отлично танцевал, как вдруг его увидели несчастным, убогим, едва передвигающимся, с трудом владеющим руками и языком, который он, однако, с большими усилиями старался употреблять с пользой. Происхождение недуга доподлинно неизвестно, одни говорят, что причиной стало лекарство, данное каким-то шарлатаном, другие утверждают, что, спасаясь от взбунтовавшейся черни в Мане, где он служил каноником, он бросился в холодную воду и она привела к параличу. Сам Скаррон в послании к г-же д'Отфор объясняет это падением с лошади, но он сохранил свой веселый характер несмотря на увечье, и куда бы его не приносили, он везде шутил, а при каждой встрече с аббатом Жиро просил найти невесту, но не слишком хорошего поведения, в частности для того, чтобы в трудную минуту излить на нее всю досаду. Надо сказать, что аббат действительно рекомендовал Скаррону несколько женщин такого сорта, но женился он все-таки на другой.

Скаррон стал не только благодетелем комедии, написав «Жоделё» и «Забавного наследника», не только любимцем коадъютора, которому посвятил свой «Комический роман», но и большим приятелем всех знатнейших лиц в Париже. Кроме комедий Скаррон сочинил и две пьесы — «Дон Жафе Армянский» и «Сторож над самим собой».

Как Скаррон предшествовал Мольеру, так Ротру стал предшественником Корнеля. И хотя Ротру был моложе Корнеля только несколькими годами, он опередил его и в комедии, и в трагедии; в комедии — «Кольцом забвения», в трагикомедии — «Клеаженором и Дористеей», в трагедии — «Умирающим Геркулесом». Поэтому Корнель называл Ротру своим отцом и наставником. А чтобы не быть свергнутым с пьедестала, Ротру после представления своей «Вдовы» поторопился, по нашему мнению рано, уступить первенство своему сопернику — это был человек, готовый на самопожертвование и мало заботившийся о славе.

Ротру был готов пожертвовать не только славой, но и жизнью. В то время, как он служил заседателем уголовного суда в Дре, опасная повальная болезнь поразила город — в день умирало до 30 человек. Мэр умер, губернатор бежал, а Ротру заменил обоих. В это время его брат, живший в Париже, прислал письмо, в котором убедительно просил Ротру приехать к нему, но тот отвечал, что его присутствие необходимо в управляемой им области и он останется до тех пор, пока будет считать это необходимым.

Богу угодно было наградить прекрасную жизнь этого человека спокойной, тихой смертью с венком поэта на голове и пальмой праведника в руке.

Что касается Пьера Корнеля, о нем можно сказать, что как автор «Сида», «Горация» и «Цинны» он во всех отношениях был счастливым. Париж восторгался его сочинениями, рассмотренными Академией, Ротру был другом, Кальпренед, Буаробер и Скюдери — врагами. Жизнь Корнель посвятил трудам, слава которых осталась нерушимой и для отдаленных поколений.

С первым театральным периодом отошла в тень народная литература, со вторым — на французскую сцену пришел итальянский и испанский дух. В скором времени придет подражание греческим и латинским классикам, и Корнеля станут называть «старым римлянином», хотя скорее он был старым кастильцем. Корнель смог бы написать «Фарсальскую битву», но никак не «Энеиду»; впрочем, Лукан был родом из Кордовы.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх