• Живые навещают мертвых
  • Памятники
  • Надписи, эпитафии
  • Могилы, на которые приходят многие
  • На кладбище

    Живые навещают мертвых

    "Как хороша жизнь, как хорошо жить" - строки из дневника московского студента, высеченные на его памятнике. Он ушел на Первую мировую войну, был ранен в плечо, умер от раны в московском госпитале и похоронен был здесь, в родном городе. Памятник одиноко стоит на окраине парка, в центре парка кинотеатр "Ленинград", все это у метро "Сокол". Я в том районе вырос, и надпись про "хорошо жить" - одна из первых, прочитанных мною. Мама говорит (я этого не помню), что в начале пятидесятых, когда мы там с ней гуляли, среди нечастых деревьев были видны заросшие холмики... Как это сказать: бывшие могилы? А бывают они бывшими?.. Говорили, что это захоронения неопознанных погибших во время Ходынки (а Ходынское поле там и правда недалеко). Что же до единственного сохранившегося памятника, то он вроде как примкнул к существовавшему кладбищу - братскому, безымянному*.

    Парк год от года выравнивался, засаживался, получил в честь молодежного международного фестиваля имя "Дружба", кинотеатр построили.

    По этому памятнику, наверное, не только я учился читать и впервые узнал о Первой мировой войне и о том, что раны в плечо могут быть смертельными, о том, как студенты уходили на фронт и возвращались памятниками тому, "как хороша жизнь". Но уже совсем недавно я, да и многие открыли для себя, что братское кладбище у кинотеатра "Ленинград" было устроено специально для тех, кто умер в московских госпиталях от ран, полученных на фронтах Первой мировой. Кладбище было классически-регулярным, с памятниками, храмом, построенным по проекту архитектора Щусева, и сюда ответвлялась специально достроенная трамвайная ветка.

    ...Были мы как-то с коллегой по делам на "Соколе", и я подвел его посмотреть памятник. Надписи нельзя было прочесть. Нынешняя городская кислотная среда к вырезанному на камне бывает беспощадна. И восстанавливал я по памяти - про этого студента и про то, конечно, "как хорошо жить"...

    В надписях на могилах ранних христиан и в перечнях мучеников за веру иногда вместо слов "умер тогда-то" сказано "родился", а "диптихи" - списки усопших для поминовения - назывались не "книгами мертвых", но "книгами живых". "Ты жив. Врата небесные отверзлись для тебя. Ты живешь в мире", писали над могилами. Смерть для христианина - первый день жизни вечной, потому день рождения. Гробница - место временного упокоения до дня всеобщего Воскресения и Суда. Ранние христиане чувствовали и выражали это особенно остро.

    Впервые три века христианства не было каких-либо определенных мест для погребения умерших. Так, апостол Петр был погребен при Триумфальной дороге около Тибра, а апостол Павел - при дороге Остиенской. Обычай хоронить умерших вне города был всеобщим в те времена не только у христиан, но и у иудеев и язычников. А уже с IV века начали погребать некоторых христиан не только при храмах, но и в самих храмах. Так, первый император, признавший и принявший христианство, Константин Великий и дети его были погребены в храме Святых апостолов. Впрочем, честь быть погребенным при храме (а тем более, в самом храме) предоставлялась не всем, а лишь некоторым избранным из христиан - государям, епископам, клиру. И мирянам особо примерной христианской жизни. Прочие даже и в VI веке были погребаемы в открытом поле, вне города.

    Для выноса тела у ранних христиан не было специально приставленных к тому наемных лиц - родственники сами несли покойника до могилы. Но при Константине Великом установлен был Церковью (с разрешения императора) особый чин похорон, и вошло в обычай иметь для выноса тела и захоронения людей, составляющих особый класс могильщиков и причислявшихся к должностным лицам Церкви. Обязанностью могильщиков, называвшихся fossores, было приготовление могил в криптах и подземных коридорах, а также опускание в них тел умерших. Должность fossores была почетной, часто на могильном монументе высекалось имя могильщика. Могильщики составляли целую корпорацию, свободную от налогов, пользовавшуюся особыми привилегиями, жили в специально отведенных для них жилищах и делились на несколько обществ, из которых одни приготовляли могилы, другие составляли похоронную процессию, третьи переносили и опускали тело в могилу. Место для погребения умерших указывала Церковь.

    С IV века похороны сопровождались массой народа, главное место занимало духовенство, во время шествия пелись церковные гимны и псалмы, которые исполнялись монахами и мирянами; сопровождавшие гроб несли зажженные восковые свечи (в Константинополе они заменялись особыми погребальными лампадами), а впереди процессии несли крест. Обряд похорон был строго регламентирован.

    Первые христианские кладбища появились на окраинах Рима, в так называемом подземном Риме - в катакомбах. С начальных времен существования "вечного города" вокруг него, по окраинам, стали появляться большие ямы и глубокие рвы, из которых для постройки сооружаемых в городе зданий добывали камни, глину и особую землю, используемую вместо цемента (видимо, известь). По мере того как вырывали землю, стали образовываться под землей гроты, пещеры и переходы, галереи между ними. Первые римские христиане воспользовались ими и начали хоронить своих покойников в этих заброшенных подземных ходах и гротах. И рядом со своими подземными кладбищами они устроили со временем небольшую церковь для совершения богослужения.

    В стенах коридоров христиане зарывали своих покойников, в гротах и пещерах устраивали алтари и служили литургии, панихиды и все церковные службы. Когда начались гонения, они спасались в катакомбах от жестоких преследований и там же хоронили мучеников за веру, по повелению римских императоров умерщвленных или растерзанных в цирках хищными зверями. Очень часто с опасностью для жизни уносили они тела своих мучеников. Обыкновенно делали это ночью - вывозили на крытых повозках из ворот Рима, потом спускали их в подземные кладбища и хоронили с большими почестями. В годовщину их кончины христиане собирались и праздновали память их торжественным богослужением. Все это делалось тайно. В тайне держали имена священников и клириков, расположение своих катакомб и входов в них. Иногда римские солдаты, отыскав катакомбы христиан, убивали всех, кого там находили. Так, император Нумериан, узнав, что множество мужчин, женщин и детей ищут убежища в катакомбах около дороги Саллара, велел завалить камнями и засыпать песком вход в подземелье, - и все христиане, скрывавшиеся там, погибли.

    Таковы катакомбы, служившие и местом погребения, и местом убежища, и местом общественной молитвы древних христиан.

    Но вот что сохранилось в обычаях похорон и устройствах могил от раннехристианских времен до наших дней - надписи на каменных плитах с указанием имен умерших и обстоятельств смерти, иногда - эпитафии и даже портреты усопших, вырезанные на камне.

    Сохранилась, например, такая надпись: "Диоген, могильщик, в мире положен в восьмой день октябрьских календ". Могильщики (или гробокопатели), хоронившие мертвых, рывшие могилы и ставившие памятники с надписями, были как мы уже упоминали - членами церковного клира. Многие из них были знакомы с архитектурой и владели резцом и кистью. На многих могильных камнях сохранились портреты самих могильщиков, высеченные на камне. Портрет упомянутого Диогена на кладбище св. Калликста представляет могильщика во весь рост. На нем надето платье, спускающееся до колен, на ногах сандалии. С левого плеча ниспадает кусок ворсистой ткани, на правом плече и около колен видно изображение креста, в правой руке - заступ, в левой - зажженный фонарь на цепочке, у ног - инструменты.

    В языческом Риме не было в обычае упоминать на могильном камне о простом ремесле, но христиане не делали в этом отношении никаких различий они считали себя равными, братьями, и всякое ремесло почетным. На надгробных памятниках они обозначали имя и ремесло каждого почившего: консул и простой работник были равно почтенны в их глазах.

    Есть надпись о трагическом событии периода гонений на христиан: "Здесь Гордиан из Галлии, зарезанный за веру со всем своим семейством, почивает в мире. Феофила, служанка, поставила памятник".

    Есть трогательные и лаконичные надписи и эпитафии:

    "В пятую календу ноября здесь был положен в мире Горгоний, друг всем и никому не враг".

    "Дионисию, невинному младенцу. Он почивает здесь между святыми. Вспомните и помолитесь об авторе и гравере".

    "Кукумий и Виктория заживо сделали себе сей камень".

    "Клавдию достойному, ревностному и меня любившему".

    Но главное: "Живи в Боге и во Христе".

    Потому на кладбища и приходят, что верят: здесь не только погребено тело близкого или известного, почитаемого человека, но этот человек, умерший, так или иначе "живет". Одни просто уверены, что когда они приходят к могиле, то и душа покойника где-то рядом, здесь. И беседуют с ним. Другим место захоронения помогает "войти в контакт" с душой, которая пребывает неведомо где и непонятно в каком виде, образе, но так или иначе существует. Есть, конечно, и третьи: они не верят в загробную жизнь. Или даже уверены, что таковой нет и быть не может. Но и они приходят на кладбища. Зачем? Да затем же - чтобы мысленно поговорить с умершими. Пусть этот разговор воображаемый - он реален, ибо исходит из того, каким был покойник при жизни, его характера, суждений, слов, интонаций. Иначе говоря, совершенно неверующий посетитель кладбища приходит как бы в гости к своей памяти об умерших - для него это место сосредоточения на чем-то весьма нужном ему. Ну и, конечно, традиционная дань уважения к ушедшим. "Я знаю, что тебя тут нет, - может сказать он, - но..." И дальше разговаривает с покойным о чем-то наболевшем, печальном или радостном.

    Так что кладбища устроены не только для тех, кто похоронен, но и для тех, кто сюда приходит. Нам не все равно, на каком кладбище будет лежать наш близкий, что вокруг. И другим тоже не все равно. Кладбище - место общественное.

    И вообще, если в дни похорон мы заботимся, как обустроить покойника и первоначально обиходить могилку (поставить табличку и, если все совершается по-христиански, установить крест, пусть временный), то дальше начинаются заботы совсем иного рода. Что поставить на могиле? Какую сделать надпись? Мы начинаем думать и о том, кто будет приходить сюда - мы сами и наши близкие или многие - поклониться праху известного человека? Будут проходить посещающие соседние могилы, просто гуляющие по кладбищу.

    Наш покойник оказывается не один. И мы здесь - в обществе. И у каждого кладбища своя история, свои порядки, а у нового они складываются. Поэтому, отвечая самим себе на вопросы, как обустроить могилу, мы волей-неволей обращаемся к традиции и к случаям исключительным. Чтобы лучше понять, как и что нам надо делать.

    Памятники

    Ухоженная могила и крест - вот все, что предписывает Церковь в отношении кладбищ. Но христианская культура - эстетствующая. Красота богослужений, священнических одежд, церковного пения - куда это денешь?.. Есть поразительные по своей простоте храмы, их форма оттачивалась из века в век. Есть роскошные. Кто скажет, что одни лучше, а другие хуже? Не в том смысле, кому что нравится, какая архитектура ближе, а что люди, строившие церкви "не в моем вкусе", меньше верили. Так, конечно, не скажешь.

    Даже протестанты сначала выкинули из церквей все живописные и резные изображения, соскоблили росписи, а потом... Скучно стало в осиротевших стенах. И бюргеры стали заказывать для храмов дорогие резные скамьи, облицовывать стены и своды. В храме трудно без красоты.

    То же и с захоронениями. Солидные гробницы, украшенные резьбой, ставили для князей уже на крещеной Руси. Ну это, положим, продолжение прежних традиций. Но и для святых, которые при жизни ходили в рубище, для тех, кому внешняя скромность была истинно присуща, устраивать стали драгоценные гробницы (раки). Чем больше и дольше почитались мощи святого, тем большей лепотой окружалось место упокоения и поклонения.

    Ничего удивительного, что и кладбища обычных, так сказать, мирян - не государей и не святых - стали со временем превращаться в парки скульптур. Явление это на Руси довольно позднее - с XVIII века. Эпоха после Петра I сделала скульптуру на православном кладбище явлением заурядным. От столиц пошло в регионы, от аристократии потомственной - к знати новой. Не каждый мог заказать такой памятник. Это сдерживало. Но еще, конечно, и традиция: немало было (и есть) россиян, кто в этом ни необходимости, ни даже приличия не находил. И российское церковноначалие смотрело на новое веяние без одобрения, хотя, строго говоря, противоречия с верой тут нет. Ибо нет поклонения истукану. А лишь памятный знак.

    Заметим, что поначалу скульптурные надгробия российских кладбищ изображали не самих покойников. Появились скульптуры плакальщиц. Разные аллегории: например, сломанное дерево, крест и якорь - символы печали, веры и надежды. Было весьма популярным, например, изображения ангела, возлагавшего розу на гробницу. Но украшались могилы изваяниями и в совсем ином роде, без фигур: резные каменные кресты, изысканные чугунные ограды. Однако со временем появились и изображения самих покойников.

    Традиция ставить скульптурные портреты - бюсты, изваяния в полный рост - восходит к Древнему Риму. А в России XVIII-XIX веков знание античной культуры становилось непременной частью школьного образования. Поэтому и неудивительно, что изображение умершего над могилой начинает входить в российскую традицию погребения.

    Однако и ныне изображение усопшего живым на месте его погребения все же противоречит православной традиции. Ни на одном кладбище вы не увидите ни скульптурного, ни фотографического изображения священника, архиерея или монаха над его могилой. На кресте может быть разве что иконка. Но все равно скульптуры на кладбищах ставили, ставят и, видимо, будут ставить. А с конца ХIХ века - с появлением фотографии и технологии перенесения фотоизображения на керамические пластины - овальные портреты на крестах и памятниках становятся обычными для российских кладбищ.

    Один из рассказов И.Бунина, "Легкое дыхание", начинается с описания могилы:

    "На кладбище над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.

    Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.

    В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне - фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.

    Это Оля Мещерская".

    И от этого фарфорового портрета начинается рассказ - о трагической судьбе девушки, юном существе, необычайно любившем жизнь.

    Не о каждом умершем мог появиться знаменитый рассказ, который бы все читали. Надгробные изображения покойного старались "рассказать" людям о нем все больше. Информация о покойниках расширялась - и не за счет аллегорических фигур и символов, а прямолинейно и конкретно. В скульптурных изображениях стала обозначаться (и даже подчеркиваться) профессиональная принадлежность умерших.

    Особенно характерно прослеживается это на новом (советского периода) кладбище возле Новодевичьего монастыря. Есть там один памятник, поистине говорящий скульптурным своим изображением. Маршал войск связи в Великую Отечественную войну изображен на памятнике почти в полный рост, говорящим по телефону, с телефонной трубкой в руке. И по выражению его лица ясно: он говорит с высоким начальством. Возможно, с самим Верховным главнокомандующим. Таким образом, над могилой как бы витает и дух Сталина.

    Совсем иной стиль - и с иными изобразительными средствами - возник в наше время, с 90-х годов ушедшего века. С приходом "новых русских". Появились портреты в полный рост, выполненные техникой фотогравюры по черному полированному граниту. Эти памятники наряду с более ранними скульптурами, предвестили кладбищенскую гигантомания российских мафиози конца ХХ века. Памятники им огромны, более двух с половиной метров в высоту. Гигантские фигуры, изображенные на могильных камнях, символизируют через натуралистически явленное тело физическую мощь. Правда, надгробные монументы "новых русских" включают все же в согласии с национальной традицией и изображение креста. Но крест не занимает больше центральное место на памятнике. А лишь маргинальное, боковое, где-нибудь в углу...

    Иные памятники невольно могут вызвать иронию. Иные - страх. Но встречаются в наше время и надгробия, способные вызвать совсем другие чувства.

    На Востряковском кладбище в Москве, на новой лесной территории, есть могила. Памятник небольшой, из серого гранита: развернутая ладонь, в которой, свернувшись калачиком, уютно спит младенец. Перед памятником на стандартной мраморной пластине - имя, фамилия и годы жизни. Портрета нет. Судя по датам, похоронен юноша, проживший всего семнадцать лет. Но эпитафия на памятнике - прописными, выпуклыми, рельефными буквами по черненой меди добавляет к этой анкетной информации ещё нечто:

    И жизнь твоя была чиста Во власти белого листа.

    Да, конечно, думаешь, он писал стихи. И может быть, это строчки из его стихотворения...

    Теперь медной пластины с эпитафией уже нет. Известно, куда и зачем девается ныне медь и бронза с кладбищ, цветной этот металл...

    А ведь скульптура и надпись в этом памятнике были одинаково важны, составляли единое целое.

    Надписи, эпитафии

    Необычные, развернутые надписи на памятниках для нашего времени не очень характерны. Редкий случай - на Новокунцевском кладбище в Москве на могиле, видимо, известного врача-анестезиолога такая надпись: "Анестезиолог анестезиологу - анестезиолог". Думалось, что под анестезией друзья, поставившие этот памятник, подразумевали, как обычно, свою скорбь и память об этом человеке. Но, оказывается, выбитая на граните фраза - традиционный, обязательный и чуть ли не единственный тост, который произносят после проведения удачной и трудной операции, чокаясь мензурками с медицинским спиртом. Это формула профессионального братства. А в общем-то это эпитафия - выразительная, в некотором роде философская надпись на могиле.

    Было время, когда на Руси эпитафий не было. Был крест, к кресту прикреплялась икона Спасителя, Богородицы или святого, чье имя носил умерший. И писались имя и годы жизни. Иногда лишь на каменных могильных плитах иноков и архиереев перечислялись достоинства их праведной жизни. Высекались и строки из Священного писания или молитв.

    Эпитафии пришли в Россию XVIII века как античное наследие, даже несколько ранее, чем надгробные скульптуры. Надписи рассказывали в прозе или стихах о достоинствах покойного, о его жизни. Появилась целая кладбищенская литература со своими писателями, занимавшимися исключительно сочинением эпитафий в честь влиятельных и богатых граждан. Появились и философические надписи. Порой развернутые эпитафии сочетали рассказ о достойной жизни покойного с некой назидательной философией.

    Например, такая - с кладбища Александро-Невской лавры в Петербурге:

    "Здесь погребен почивший о Господе лейб-гвардии Измайловского полка иерей Алексей Михайлович, кой в 1 день 1776 года начал себе новый год в вечности, в чине священника служил 32 года, а умирая без мала 60 лет, оставил память добродетелей своих бессмертну.

    Прохожий! Я достиг к пристанищу надежну;

    К нему имея все дорогу неизбежну,

    Старайтесь свою жизнь тако препровождать,

    Чтоб не страшилися в сем порте приставать".

    Встречались и трогательные надписи - своего рода житейские сюжеты. Такая, например, - с петербургского Волковского кладбища:

    Двубрачной быв, была душой обоих.

    Один оплакан ей, другой рыдал по ней И вместе с дочерью, виной её кончины,

    Здесь сердца своего скрыл обе половины.

    И очень знаменитые строки из эпитафии, ставшие крылатыми в Петербурге ХIХ века, не раз упоминавшиеся в художественной литературе (правда, с некоторой долей иронии). Только эти три строки и сохранились на могильной плите Волковского кладбища:

    О ты, жестокая холера,

    Какого ты сразила кавалера,

    Измайловского унтер-офицера...

    Имя гвардейского унтера неизвестно, однако и безымянный, он по-своему вошел в историю.

    Среди надгробных надписей прославленных россиян знаменита и выделяется такая: "Здесь лежит Суворов" - на могиле полководца в Александро-Невской лавре, в Петербурге.

    Александр Васильевич Суворов к славе своей относился с уважением, знал, что она надолго переживет его. Потому, умирая в Петербурге, в доме племянника Хвостова, раздумывал: какая надпись на памятнике будет ему приличнее? Хвостов был известный сочинитель весьма выспренних од, и дядя недаром беспокоился, что его надгробие будет изукрашено рифмованным многословием. Не то чтобы полководец не ценил стихов - он и сам их писал. Но к таланту племянника относился без особого доверия. И тут тяжелобольного генералиссимуса посетил Державин. Суворов прямо спросил, что бы тот написал на его памятнике. Тут много слов не надо, ответил Державин, достаточно написать: "Здесь лежит Суворов". "Помилуй Бог, как хорошо!.." - восхитился полководец.

    Вернее почувствовать, чем так понравилась самая краткая "ода" Державина Александру Васильевичу, можно, припомнив один эпизод из времен Итальянского похода Суворова и военных действий на Средиземном море. Тогда к Александру Васильевичу прибыл курьер союзников-австрийцев с депешей от адмирала Ушакова. Докладывая, курьер стал подробно титуловать адмирала. Суворов прервал его, строго сказав, что о таких людях, как Ушаков, достаточно просто сказать "Федор Федорович" и уже ясно, о ком речь.

    Итак, Александр Васильевич завещал выбить на камне всего три слова. Но Хвостов не послушался. Нет - оду он писать не стал, видимо, уразумев, что дяде этого почему-то не хотелось. Но как не начертать на памятнике, что Суворов был генералиссимусом и "Римской империи князем Италийским", и графом Рымникским, и каких орденов кавалером, и прочая... Другие родственники, однако, дело исправили: написали, как было завещано. А мраморную плиту с полным титулом отвезли в Новгородскую губернию - в село Кончанское, где Суворов, когда оказывался не у дел, жил и рачительно хозяйствовал. Но одновременно следил по газетам за европейскими делами и продумывал планы грядущих кампаний. В Кончанском он построил церковь, сам читал на службах из Писания, пел басом на клиросе. В этот скромный храм и привезли из Петербурга богатую плиту. Всему свое место.

    Хоть и не так, конечно, прославился, как Суворов, но все же оставил свой след в жанре эпитафий современник великого полководца Иван Федорович Лужков. Он служил при Екатерине II библиотекарем Эрмитажа и заодно следил за порядком содержания драгоценностей императрицы. Екатерина, часто заходя перебрать свои "камушки", любила побеседовать с Лужковым. Бесхитростный и безбоязненный, он прямо говорил, что думал, о любых предметах, в том числе и важнейших государственных. Урезонить его не было никакой возможности: на чем стоял - упирался. Не раз и не два императрица заявляла ему, что он упрям как осел. Лужков соглашался. Почти. "Упрям, да прав!" Павел I, взойдя на престол, Лужкова от службы уволил - знал, что противоречий его не снесет, а обижать старика было жалко. Дал хороший пенсион, купил дом.

    Лужков в отставке не скучал. Писал свои записки и занимался кладбищами. Он всякий день почти ходил на отпевания людей, часто ему вовсе не известных. Рыл могилы для неимущих покойников. И сочинял эпитафии.

    Вот образцы его творчества.

    "Оставил горестных сирот, стремящихся продолжить род".

    На плите младенца: "Не грусти, мамаша, целый день летаю в качестве серафима".

    Весьма известной стала такая - перекличка мертвого с теми, кого оставил: "Паша, где ты? - Здеся. - А Ваня? - Подалее немного. - А Катя? Осталась в суетах". То есть существует ещё на бренной земле. Или, как прямо бы сказали ранние христиане, - ещё не "родилась".

    Но чего стоит надпись-перекличка того же времени на одном из московских кладбищ: "Скажи, что есть там? - О, не могу, запрещено!.."

    С годами жанр эпитафии в России становился все более привычным, можно сказать - частью письменной культуры. И вот уже на заре ХХ века совсем молодая поэтесса написала такие стихи:

    Идешь, на меня похожий,

    Глаза устремляя вниз.

    Я их опускала - тоже!

    Прохожий, остановись!

    Поэтическое воображение уносило её в некие неведомые ей годы, когда её уже не будет среди живых и кто-то пройдет по кладбищу возле её могилы.

    Прочти, - слепоты куриной И маков набрав букет,

    Что звали меня Мариной И сколько мне было лет.

    А ведь действительно, когда мы бываем на кладбище и, прочитав на могильной табличке фамилию и имя умершего, посмотрев на портрет его, если он есть, обязательно обратим внимание и на годы жизни этого некогда жившего на земле человека. Почему-то в тот момент нам нужна какая-то информация о нем, которая вскоре, конечно, забудется. Как и писала о том поэтесса:

    ...Легко обо мне подумай,

    Легко обо мне забудь.

    Но собственно ее-то имя не забудется. Это Марина Ивановна Цветаева, великий русский поэт ХХ века. Но тогда юная женщина, не ведая о своей грядущей посмертной славе, писала будто эпитафию себе. Чтобы обозначить себя хотя бы среди живших.

    ...Я тоже была, прохожий!

    Прохожий, остановись!

    Нет, это, конечно, не эпитафия. Это просто прекрасные стихи, поэтическое размышление о предстоящем когда-то упокоении. Но вот действительная эпитафия, которая довольно часто в XIX веке встречалась на кладбищенских могильных камнях. И обращена она тоже к некоему неведомому прохожему и даже совпадает в некоторых деталях ("Сорви себе стебель дикий/ И ягоду - ему вслед..." - М. Цветаева):

    Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я;

    Присядь и отдохни на камне у меня,

    Сорви былиночку и вспомни о судьбе;

    Я - дома, ты - в гостях; подумай о себе.

    Возможно, от этой наивной эпитафии и родилось стихотворение Марины Цветаевой.

    Могилы, на которые приходят многие

    Были с древних времен и, видимо, всегда будут могилы особо почитаемые. Почитание, правда, выражается по-разному, как различны сами люди и их представления о чем-то святом и сокровенном.

    ...В Санкт-Петербурге, на Смоленском кладбище вот уже два века есть могила, над которой беспрерывно служат панихиды. Причем многие годы те, кто заказывал панихиды, уносили с могилы на память и в знак благословения горсть земли. Холм приходилось все время насыпать заново. Наконец, положили мраморную плиту. Но и её разбирали по крошкам. А чтобы о них - разрушителях могилы - плохо не думали, оставляли тут же деньги для нищих. Кончилось дело тем, что над могилой поставили часовню, а в часовне церковную кружку для сбора милостыни.

    Над входом в часовню надпись: "Раба Божия Ксения". Необычное подвижничество святой блаженной Ксении Петербургской началось на похоронах. Молодая вдова неожиданно скончавшегося офицера, певчего придворного хора, она шла за гробом мужа в его одеждах и называла себя его именем. Ксения решила, что внезапная кончина мужа (видимо, без принятых перед смертью обрядов) требует особенной её молитвенной поддержки и христианского подвига. Ее сочли безумной - таковой она и хотела казаться. Но как отмеченная в глазах петербуржцев неким Божиим даром, она пользовалась всю свою последующую долгую жизнь особым их доверием. Ее неожиданные и даже странные советы оказывались людям порукой в решении семейных дел, в избавлении от разных бед. После смерти блаженную стали почитать ещё более истово. И вошло в обычай то, что можно назвать благочестивым разорением её могилы. Поклоняющиеся ей сами вели себя словно блаженные...

    А вот необычный не памятник даже, а некий памятный знак на известной могиле. К ограде прикованы кандалы. Всякий день, летом и зимой, в любую погоду-непогоду в кандалы продеты свежие цветы. Нигде ничего подобного, кажется, не было, да и будет ли?.. Это могила доктора Гааза на московском Введенском (Немецком) кладбище. Хоронили его при огромном стечении народа. На казенный счет. Ибо все свое некогда весьма немалое состояние он потратил на арестантов и на устройство больниц для них и для бездомных нищих. Главный тюремный врач Москвы, он, среди многого прочего, добился сначала того, чтобы этапируемых на каторгу не приковывали к общему железному пруту, а потом и замены кандалов на более легкие, с кожаной или суконной подкладкой. Эти-то, прозванные "гаазовскими" кандалы прикованы к ограде его могилы. Вот так - благодарность за кандалы. "Спешите делать добро" высечен на скромном надгробии девиз "святого доктора". Но его, добро, ещё и надо уметь делать. Федора Петровича Гааза по делам его знала вся Москва, вся ссыльная и каторжная Сибирь. По благословению московского митрополита католику Гаазу служили панихиды в православных храмах. Тоже случай, прямо сказать, редкий.

    Вокруг смерти и захоронения легендарных личностей неизбежно складываются легенды. Впрочем, что есть легенда?

    В год смерти Высоцкого в дальнем конце страны, куда, однако, пленки с новыми записями Владимира Семеновича доходили чуть ли не быстрее, чем распространялись по Москве, нас, столичных командированных, озадачили вопросом: "Правда ли, что Высоцкий похоронен рядом с Есениным?" Человек, который спрашивал, заметьте, не сказал, как иной бы: "Да, я знаю, что..." Нет, он хотел знать, точно ли. И что было ему ответить? "Нет"? Как же нет, если на одном кладбище и даже не очень далеко? Для человека, не бывавшего на Ваганьковском, двухсотлетнем московском кладбище, где знаменитых имен десятки и десятки, это и впрямь рядом. Наверное, даже принес эту весть в родную глухомань человек, побывавший в Москве. И вычислил очень важное. Недалеко друг от друга две чтимые могилы поэтов. "К Есенину" приходят читать стихи. Его и свои. При этом часто выпивают. А "к Владимиру Семеновичу" тогда просто тропа не зарастала, у ограды все время люди. Автобусы с туристами специально подъезжали к Ваганьковскому - ради посещения могилы Высоцкого. И у всех желающих "приобщиться" это искренне, хотя иногда слишком уж как-то истерично...

    Неужели пришла пора?

    Неужели под душою падаешь, как под ношей?

    А казалось... казалось ещё вчера...

    Дорогие мои... дорогие мои... хор-рошие...

    Это последние строки из "Пугачева", поэтической драмы Есенина. Высоцкий играл в ней. Пьеса очень своеобразная, не очень-то и "пьеса" ревущий стих. И казалось, что в том давнем спектакле все произносили есенинские строки, как Высоцкий, - его голосом, интонациями...

    Памятники Есенину и Высоцкому в Москве ныне стоят ещё и на бульварах, продолжающих один другой, - на Тверском и Страстном. Считай, рядом...

    С могилами известных людей происходят и события неприятные. Приведем два эпизода из жизни кладбищ, когда слово "надругательство" произносилось, но в первом случае дело скоро исправили, а во втором - надругательство было спорным. Так или иначе эти эпизоды напоминают о том, что кладбище все же место священное и суета тут никак не уместна.

    Об этой истории даже в Киеве - городе, где молва мгновенно разносит, домысливая и разукрашивая, весть о необычном происшествии, - знали не многие. Слишком быстро все началось и закончилось. Рассказывал реставратор, работавший в Киево-Печерской лавре. Время действия - 1970-е годы.

    На кладбище Лавры покоится премьер Российской империи, реформатор П.А. Столыпин. Его застрелили в 1911 году во время спектакля в Киевском оперном театре и похоронили на погосте древнейшего монастыря Руси. Советская власть убитого премьера поминала нехорошими словами. Но кладбище мемориальное, следовательно, ухоженное, и могила Столыпина была в порядке.

    Вдруг звонок из Москвы в Киев - от одного начальства другому: "У вас там есть могила Столыпина?" Киев уточнил и ответил: "Да". И, представьте, ничего, ну ни единого слова Москва на это не сказала. Попрощалась и трубку повесила. Что делать? Не долго думая, в одну ночь сняли ограду, надгробие вынули из земли, как зуб ловкой рукой стоматолога, место выровняли, закатали асфальтом. Вокруг - ограды, плиты, а тут - черная плешь. Те, кто узнал про случившееся, ходили посмотреть. Но недолго. Через несколько дней опять звонок из Москвы: "Из Америки приедут столыпинские потомки, хотят могилу посетить". Ну что тут делать? Слава тебе Господи, Лавра - не что-нибудь, и вообще украинцы народ хозяйственный, ничего просто так не выбросят. Из запасников принесли надгробие и ограду, разбили асфальт. В одну ночь все стало по-прежнему.

    Другой случай из близких нам времен - парадоксальный и обыденный.

    У святого Русской Православной Церкви патриарха Тихона (1865-1925), как и у всякого земного человека, были родители. Скромные люди, похороненные на кладбище города Торопца: батюшка протоиерей Иоанн Беллавин и матушка Анна Гавриловна. Памятник на их могиле разбили в послереволюционные годы, в пору сильной ссоры новой власти с Церковью. Новый, скромный обелиск с крестом поставили верующие после Великой Отечественной войны. Так и стоял он, пока не пришли иные времена. В 1997 году Фонд святителя Тихона города Великие Луки и великолукский же завод высоковольтной аппаратуры при участии столичной газеты "Экономика и жизнь" решили, что захоронение родителей патриарха слишком уж скромно. Могильные холмики сровняли с землей, положили фундаментальную бетонную плиту, а на ней установили цельносварную часовню. Почитатели патриарха, с которыми не посоветовались, считают, что часовня напоминает "павильон-беседку садово-парковой архитектуры", жалеют о надгробии, которое было.

    Обе стороны конфликта считают себя правыми и обиженными. Не будем никого судить. Но заметим: когда сносят одно и ставят другое, кому-то всегда будет жаль прежнего.

    "Покойники ничего с нас не просят". Христианские наставления о кладбищах

    О значении кладбищ и пагубности небрежения к ним приходилось, как ни странно, напоминать и во времена, традиционно православные. Вот проникновенные слова из проповеди провинциального священника Иоанна Кутепова (конец XIX в.):

    "Содержать свое приходское кладбище в благоустроенном виде, в чистоте и опрятно - священная обязанность каждого из нас, слушатели. Вот это почему.

    Приходское кладбище есть священное место, где покоятся телеса наши до будущего воскресения. Православное кладбище есть такое место, где земля свята есть...

    Между погребенными на кладбище есть святые, избранные Божии. Мы не знаем, кто они и где их могилы. Это одному Богу известно. А веруем, что непременно есть. Сколько там похоронено одних невинных младенцев, которые блаженствуют в Царствии Божием! Их святые души суть заступники нашего прихода и верные молитвенники о нас. По их-то святым молитвам селения наши стоят невредимыми. Их-то святые ходатайства защищают наши дома, поля и все домашнее хозяйство наше от огня, града, меча и от всякого зла. Они-то и составляют семя свято - состояние селений наших...

    А у нас что делается? Не то что оградой, наши кладбища не обнесены и настоящей канавой. На наших кладбищах иногда ходит скотина, расталкивает ногами могилы, оскверняет их. На наших кладбищах могилы обвалились, кресты покривились. И стыд, и срам нам иметь кладбища так запущенными. Большой грех мы берем на душу свою, что содержим кладбища в таком пренебрежении. Это пренебрежение наше преступно. За это попрание, за это поругание над такою святынею, как православное кладбище, мы не минем наказания Божия, если не раскаемся в этом грехе и не позаботимся о благоустройстве своего кладбища. Ведь это и небольшого расхода стоит. Чего стоит целым приходом обнесть кладбище прочной оградой, а нет - хоть окопать канавою и обсадить скорорастущими деревьями! Какой тут труд окопать могилы, обложить дерном и поставить на них кресты. Ведь тратим же мы более того и незнамо куда, а на такое святое дело у нас и средств не стало! Нет! Этого не должно быть. Сплотимся поединодушней. Приложим руки. Поусердствуем над этим добрым делом. Все дело в усердии. Покойники оставили нам все, что имели. Они ничего с собою не взяли. Ничего с нас и не просят. Нам самим будет хорошо посмотреть на благоустроенное кладбище. И совесть наша будет чиста и покойна".

    Бывают случаи, когда человек сам при жизни распоряжается: что установить на его могиле, что написать. Некоторые даже при жизни хотели все это видеть и ставили памятники у будущей могилы, и надпись была, только без даты смерти. Так делали в стародавние времена аристократы, имевшие фамильные усыпальницы, и сегодня - богатые чудаки. Но чаще ставят памятник и делают надпись близкие умершего.

    Не хочется предписывать, как обустроить могилу. Это дело интимное, частное. Но понимаем ли мы иногда в скорби, верно ли отдаем себе отчет, что именно хотим сделать для умершего и для себя? Зададимся лишний раз вопросами: для кого мы ставим памятник, для кого мы делаем надпись?

    Давайте представим, как мы будем приходить на могилу близкого нам человека. Следует ли ставить в ограде могильного участка лавочку? А может быть, неплохо было бы поставить и столик? И уж конечно, надо бы посадить цветы на могильном холме... Все это надо решить в кругу семьи.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх