ERROR 404

•» •


К
»
I
? и»\
**
•*
0
Александр ГЕНИС: •
ЛЕТО СВОБОДЫ
*

Summer time and the livin' is easy» Сям и там давят ливер из Изи «(Пер. А. Хвостенко)» Т7 ог, - говорят англичане, - сотворил «A3 мир пополудни летом.

С ними трудно не согласиться. Во всяком слу- «чае, в тех неумеренных широтах, где я вырос.» «Летом» здесь назывались каникулы - не взирая I на градусник. Но меня все равно тянуло на Се- «вер. Возможно, потому, что Запад на нас кончал- t ся - пограничным катером на горизонте.

1970-му лето удалось. Страна дружно отмеча- I ла столетие Ленина и не выходила из дома: по ' телевизору показывали «Сагу о Форсайтах».

До всех них, впрочем, мне не было дела. Я еще* не знал, что такое не повторится, но уже об этом «догадывался: тем летом мне довелось познать сво- I болу. Как всякая революция, она застала меня врас-; плох и сделала ненадолго счастливым. Свобода была в беззаконье. Отменяя пространство, время и участкового, она пьянила властью над "обстоятельствами. Достигнув так и не повторившегося баланса, душа входила в тело без остатка. Бездумно радуясь успеху, я шагал с миром в ногу даже тогда, когда шел в другую сторону.

- Свобода, - бормотала интуиция, - это резонанс тебя со средой.

Но и в остальные дни недели свобода не обходила меня стороной. Окончив школу, оставшись без обязанностей, я не торопился с планами, ел через день, спал через два и пил, что льется - когда все смешно, не бывает похмелья. Стоя перед распахнутым настежь летом, я мог выбрать любое направление, потому что судьба, словно ливень, просто не могла промахнуться.

Но мне, как уже было сказано, нравился Север. Собрав на дорогу мелочь, друзей и палатку, я смело тронулся в путь. В те времена ритуал взросления завершал гран-тур по родной истории. Маршрут вел в обход столиц на периферию нации. Теперь я уже сам не могу толком объяснить, чего мы ждали и искали в тех трудных, как паломничество, походах. Но с концом ()()-х, когда метафизическим считался вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?», популярные странствия по старинным русским монастырям стали дополнять образование и мешать ему.

В университете из всех предметов мне труднее всего давался «научный атеизм». Возможно, моему успеху в этой безбожной дисциплине мешали северные иконы, впервые открывшие мне странный - неантичный - идеал красоты. Мерой ей служил человек, все черты которого преобразила близость к Богу. В сущности, это тоже была утопия, но она призывала заменить пятилетний платоновский проект платоновской же идеей совершенного в своей нетленности образа. В заколоченных (от греха подальше) монастырях стремились переделать не одну отдельно взятую страну, а каждого отдельно взятого человека. Мне, впрочем, больше нравились ангелы - чертеж перестройки, указующий на ее конечную цель.

У нас такой не было. Летняя свобода лишала жизнь зимнего смысла, меняя идеал на счастье, когда нам было по пути. Доверяя больше встречным, чем карте, мы тряслись в попутных грузовиках, останавливаясь там, где, как это часто бывает между Балтийским и Белым морями, кончался асфальт. Угодив в беспутную паузу, мы брели пешком, ждали подводу, вскакивали в товарняк или жили там, куда занесло, надеясь, что случай подвернется раньше, чем кончится тушенка. Однажды на просеку вышел ражий медведь, в другой раз - цыганский табор, в третий - нас подобрал мятежный «газик», пробиравшийся домой на Север, не разбирая дороги. Его водитель пропил командировочные еще в Москве. В жилых местах он вел машину впроголодь, в лесу жил ухой (в Карелии без крючков не выходят из дому). За рулем шофер непрестанно матерился, но у костра, за нашей водкой, церемонно представился:

- Анатолий Борисович, - и тут же пояснил, - «Толяныч».

В то лето мне встречались только необычные люди, но и пейзажи были не проще, в чем я окончательно убедился на Соловках, когда пришел час полярного заката. Стоя по пояс в студеной воде (чтобы отвязалась мошка), я смотрел, как вчера перетекало в завтра, лето отменяло зиму, день - ночь. Нежно, как в романсе, солнце коснулось моря и, мягко оттолкнувшись от него, пустилось обратно в небо.

Нам тоже пришла пора возвращаться, но из патриотизма мы еще дали крюк во Владимир, который неведомый мне тогда Бахчанян предложил к юбилею переименовать во Владимир Ильич. Знаменитая церковь закрылась на реставрацию, причем с размахом - на десять лет. Зато был открыт магазин «Соки-Воды». В нем не было ни того, ни другого, но из вакантного конуса щедро текло «плодово-ягодное».

Окунувшись в море дефисов, смешавшись с местной толпой, мы до вечера не отходили от прилавка. Закуской служила горькая рябина с куста, неосторожно выросшего у порога.

- «Пьяной горечью фалерна чашу мне наполни, мальчик», - говорил я тетке в легких валенках.

Но она все равно улыбалась, потому что за дверьми стояло то единственное лето, когда мне все прощалось.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх