• ЛЮБОВЬ К АЛГОРИТМУ
  • ПРИНЦИП СООТВЕТСТВИЙ И ЧУВСТВО ЮМОРА
  • РЕЧЕВЫЕ ФИГУРЫ
  • Глава 4

    ВСЕМУ СВОЯ КАТА

    ЛЮБОВЬ К АЛГОРИТМУ

    Знакомство с Японией вызывает у многих смутные ассоциации с образцовой воинской частью. Газоны в ней подстрижены, улицы чисто выметены, строения аккуратны, а личный состав хорошо обучен и дисциплинирован. Это впечатление усиливается повсеместной обязательностью и стандартностью приветствий, речевых реакций на повторяющиеся ситуации, выдержкой и самоконтролем, стремлением к точности, вниманием к мелким деталям, которые свойственны большинству японцев. Если добавить к этому коллективистские начала, любовь к униформе и корректность в общении, сходство станет ещё более явным. Наблюдение Р. Марша о том, что «пожалуй, самое важное для японца — это умение подчиняться и следовать распоряжениям вышестоящих» (March, 88), гоже наводит на мысль об армейском порядке и дисциплине.

    При всей пестроте и многообразии современной японской жизни в ней всё же явственно прослеживается некое стремление к единообразию и стандарту. Зарубежные журналисты многократно описали в своих репортажах море японских служащих, ежедневно вливающееся и выливающееся из дверей токийских офисов, одетых в одинаковые серые или синие костюмы, с одинаковым выражением лиц, одинаково серьёзных и сосредоточенных. Мелькающие за окном суперэкспресса тысячи аккуратных, налепленных друг на друга домиков создают у наблюдателя впечатление тщательно продуманного многообразия, непостижимым образом сливающегося в один типаж под названием «японский дом».

    Судя по запискам путешественников, единообразие ощутимо присутствовало и в прошлой японской жизни.

    «Обыкновенная одежда обоих полов и всех классов одинакова по форме, все различие в достоинстве и цвете материи. Богачи носят точно такие же башмаки, как и бедные» (Зибольд и др., 321, 323).

    «Я нигде не встречал такого бесцветного однообразия покроя и окраски одежд, как в Японии. Во всякой другой стране её (толпу. — А. П.) следовало бы назвать… "серою толпою", но здесь гораздо уместнее назвать её «синею», так как вся она, от мала до велика, без различия пола, возраста и звания, была облачена в однообразные, как мундир, халаты, окрашенные всеми возможными мутными оттенками индигового цвета» (Мечников, 53).

    «Сословия японского народа… не представляют собой тех резких различий, которые так заметны у нас. <…> Привычки, наклонности и строй домашней жизни совершенно одинаковы во всех слоях японского общества. Офицер, чиновник правительства, купец, земледелец, работник — все живут одинаково, все однообразно устраивают своё жилище и домашнюю обстановку; богатство делает в них только качественное и количественное различие, оставляя те же основные черты: чистота циновки у губернатора такая же, как и у земледельца, хотя красивее и дороже; все носят платье одного покроя, хотя и различных ценностей; даже касательно комфорта жилище богача не представляет большой разницы с домом бедняка» (Бартошевский, 358).

    В публичном поведении и общении японцев обнаруживается множество черт, говорящих о высокой степени унификации жизни. Во многих ситуациях они обращаются друг к другу не по имени или фамилии, а по должности или званию. Наверное, самое известное в этом ряду — слово сэнсэй, ставшее уже международным. Таких же обращений, но менее известных, существует великое множество. Например, в служебной обстановке не принято называть вышестоящих по фамилии (тем более по имени) — только по должности (начальник отдела бутё, директор центра сэнтатё, президент фирмы сятё и т.д.). Без добавления вежливых суффиксов, только по рангу обращаются к любому должностному лицу: к директору магазина (тэнтё), к ректору университета (гакутё), к послу (тайси), к министру (дайдзин) и т. д. Обращение по фамилии с добавлением вежливого суффикса — сан считается неуместным, поскольку в официальной обстановке может указывать на наличие неформальных отношений, что нарушает принцип соответствий. Студенты разных курсов тоже не называют друг друга ни по имени, ни по фамилии. Независимо отличных отношений младший называет старшего словом сэмпай, старший младшего — кохай. Кроме отношений старшинства, эти слова ничего не выражают. Японцы вообще называют друг друга по именам реже, чем в других культурах. Даже в семье родные братья и сестры делают это только в особых, редких случаях. В остальное время они обращаются друг к другу по позиции, занимаемой в семейной иерархии: старший брат (ани), младшая сестра (имото) и т. д. Эта коммуникативная норма тоже очень напоминает дисциплинированный мир военных, где место человека в иерархии определяется числом звёздочек на погонах: капитан Иванов, полковник Сидоров…

    В японском обществе люди уверенно чувствуют себя в условиях формализованного публичного общения, когда на любую ситуацию, которая может сложиться, есть заранее заготовленная речевая фигура или стереотипная модель поведения (Дыбовский). Эти «заготовки» отличаются высоким качеством исполнения и весьма элегантны по форме. Взрослый «социально полноценный» японец должен безукоризненно владеть искусством такого общения. Традиционный этикет сложился в эпоху Токугава, о которой Т. Богданович писал: «Подавляющая масса сложных требований этикета, поражающих в Японии и теперь, ведёт начало с той эпохи. Тысячи поклонов, условных жестов, трафаретных улыбок должны были сопровождать всякую встречу между людьми, особенно встречу низшего с высшим» (Богданович, 95).

    Унифицированность речевого поведения японцев бросается в глаза любому, кто знает японский язык. Для каждой повторяющейся ситуации в нём заготовлена своя стандартная фраза. Её непременно произносят, уходя из дома и возвращаясь, вручая кому-либо подарок, приходя на работу и уходя с неё, угощая гостя, входя в чужой дом и покидая его, при встрече с чужим ребёнком, при встрече со знакомым после долгого перерыва… Оказавшись в определённой ситуации, японец обязан произнести установленную речевым этикетом фразу. По-японски они называются кимари монку. Например, вручая кому-то подарок, нужно обязательно сказать хон-но цумаранай моно дэс га (дословно: «подарок ничего из себя не представляет, но…»). Угощая дома гостей, независимо от обилия блюд на столе нужно произнести столь же ритуальную фразу нани мо аримасэн га («у нас ничего нет, но…»). И так далее.

    Многочисленные современные пособия учат японцев не только тому, что говорить, но и как говорить: «Когда прибегаешь к помощи стандартных этикетных выражений, важно помнить, что делать это нужно уверенно и без колебаний. <…> Эти конструкции нужно не изучать, а применять на практике. Поначалу может быть чувство неудобства и неловкости, но постепенно оно пройдёт. <…> Самое главное — заучить эти выражения» (Мураока, 15).

    Перечислить все ситуации, требующие стандартных этикетных фраз, невозможно — из них состоит жизнь. В жаркий день правила хорошего тона предписывают сообщать всем, что тебе очень жарко. В холодный — что тебе холодно. На вопрос иностранца, почему японцы так любят повторять очевидные всем вещи, обычно следует ответ: «это облегчает общение». По-видимому, такой «разговор» выполняет не только информационную, но и ритуальную функцию. Он подобен обмену условными знаками, с помощью которых говорящий сообщает о своей готовности следовать установленным нормам и сигнализирует: я реагирую на ситуацию так же, как все, / я свой / я предсказуем / в общении со мной никаких неожиданностей не будет. Другими словами, партнёры как бы постоянно подтверждают друг другу свою готовность следовать общепринятым образцам речевого поведения. В культуре, ориентированной на гармонию отношений, кооперацию и взаимодействие, такая манифестация много значит. «В Японии члены любого коллектива лицедействуют. Главный смысл лицедейства в том, чтобы продемонстрировать членам группы: "мне доставляет удовольствие говорить на темы, которые все обсуждают". Хотя на самом деле это может быть не так» (Миямото, 118).

    Японское общество в этнокультурном плане очень однородно, это упрощает и ускоряет распространение такого рода клише. По поведению в стандартных ситуациях вы вряд ли отличите рабочего дорожно-строительной компании от университетского профессора, а начинающего клерка от президента фирмы. Потому что все они одинаково хорошо знают, как и где стоять, идти, сидеть, когда, что и как говорить, а когда вообще молчать. Это не преувеличение. При найме новых сотрудников почти все японские фирмы устраивают им учебный «курс молодого бойца» длительностью от нескольких недель до нескольких месяцев. В ходе учёбы им прививают нормы и правила общения, поведения, манеры одеваться и прочие необходимые для работы вещи. Для этих целей издаётся масса учебной литературы, в которой всё это подробно описано. Большой популярностью пользуются пособия Дзукай сяин-но мана («Манеры поведения корпоративных служащих с иллюстрациями»), Дзиссэн манюару бидзинэсу мана («Практическое руководство по манерам и поведению в бизнесе»), Хатараку дзёсэй-но хай сэнсу мана («Надлежащие служебные манеры для работающих женщин») и другие издания. Поэтому любой начинающий сотрудник, встретив гостя в своей фирме и провожая его к месту переговоров, будет идти на полшага сзади и справа от него. Идя по коридору один, он будет избегать центральной линии. Выехав на встречу с клиентом, прибудет за пять минут до назначенного времени, а когда минутная и секундная стрелки совпадут, едва слышно постучит в дверь. Не получив ответа, подождёт секунд десять, затем постучит чуть громче. Услышав «войдите», он не откроет дверь сразу, а сначала громко назовет своё имя и название фирмы, и только потом, приоткрыв дверь, попросит разрешения войти. Всему этому его научат прежде, чем поручить первое самостоятельное дело.

    Формирование морально-нравственного единообразия японцев в национальном масштабе началось после 1868 года, когда идеологическим воспитанием населения занялось государство. За предшествующие три столетия был разработан социальный устав и нормы жизни для 4-х основных сословий. Каждому японцу была гарантирована пожизненная сословная неприкосновенность, но зато и изменить принадлежность к сословию было практически невозможно. В эпоху Токугава действовал известный принцип кансон мимпи (верхам — почтение, низам — презрение). Он проводил чёткую черту между теми, кому положено принимать решения и управлять, и теми, у кого была одна, но зато большая обязанность — внимать и подчиняться.

    Наблюдая за жизнью японской столицы, иностранцы в середине XIX века отмечали, что «Эдо есть по преимуществу город обширных размеров, и японский народ отлично усвоил и превосходно соблюдает при движении по улицам тот порядок, который в наших столицах так трудно бывает установить, несмотря на все усилия полиции» (Гюмбер, 209)

    В японских школах того времени наизусть заучивали воспитательные речёвки (сицукэ-ноута), формировавшие главные жизненные привычки и стереотипы поведения. Для легкости запоминания они складывались по правилам японского стихосложения: «встал, умылся, причесался — на поклон к родителям». Так следовало начинать каждый день.

    От соблюдения общих правил и предписаний не освобождался никто, в том числе и правящая элита. Иностранные наблюдатели сообщали, что «японский вельможа во время путешествия — раб обычая и этикета. Мельчайшие подробности его одежды, конвоя, поклажи, знаков отличий, остановок на пути, его обедов, даже ночлегов, определены неизменными правилами. Поэтому положение вельможи очень скучно, тяжело и даже опасно в Японии…» (Зибольд и др., 340).

    После 1945 года сицукэ как главный метод идеологического воспитания утратил своё значение, а само его название стало ассоциироваться с тёмным милитаристским прошлым. Однако, по сути, этот метод продолжает оставаться привлекательным для японских педагогов и сегодня. В популярной книге, совместно написанной несколькими профессорами ведущих японских вузов (11 изданий за 19 лет!), авторы предлагают вернуться к проверенным временем традициям и усилить элемент твёрдой выучки в воспитательном процессе.

    «Каким должно быть новое воспитание? Современным. Учить обращению с информацией и правилами дорожного движения. Приучать бережно относиться к записям, ибо утрата одного листка ведет к утрате записанной на нём информации. Приучать ставить дату на каждом листке с записями, ибо это очень важно. <…> Сейчас телефоном пользуются механически. Надо прививать твердые навыки, как правильно принимать звонок, как говорить, как пользоваться компьютером, многоканальным телевизором и т. д. <…> В плане дорожного движения тоже много нового. Как правильно переходить дорогу, как правильно обходить стоящий автомобиль, как вести себя в случае ДТП… Всё это не вопросы нравственности, это вопросы твёрдой выучки. И если эту выучку сделать содержанием обучения, то, скорее всего, и взрослые и дети охотно пойдут в такие школы» (Умэсао, 133). Собственно, в такие школы японцы и ходят, потому что других не бывает.

    В Японии любят и умеют делать всё по правилам. Прежде чем приступить к выполнению любого более или менее сложного действия, японцу непременно нужно ознакомиться с инструкцией, где описаны суть и последовательность составляющих его операций. Или получить объяснение от сведущего человека, который в этом случае автоматически превращается в сэнсэя, независимо от возраста и социального положения. Этим словом в Японии могут величать и заслуженного профессора, и известного политика, и девушку-инструктора по аэробике в фитнес-клубе. Задумавший поправить здоровье бизнесмен или вышедший на пенсию профессор не испытывают ни малейшего дискомфорта, когда называют словом сэнсэй молодую девушку. Потому что она знает правила, как выполнять упражнения, и значит, в данной ситуации сэнсэй она, а не профессор. Совокупность таких правил называется словом ката, которое можно перевести как «форма, шаблон, матрица, алгоритм». Ничего исключительно японского в этом понятии нет, но мало кто может сравниться с японцами по уважению к нему.

    Ката и её реализация играют не последнюю роль в производстве и качестве японских товаров. В большинстве индустриально развитых стран цена товара жёстко привязана к его качеству. Закон рынка: чем больше разница в цене, тем ощутимее разница в качестве. В Японии это правило безотказно работает только в одну сторону — чем дороже изделие, тем выше его качество. В обратном направлении оно тоже действует, но с оговоркой — каким бы дешёвым ни был товар, по качеству он не опускается ниже некоего усредненно-стандартного уровня. Трудно найти сшитую в Японии пусть и недорогую обувь, которая развалилась бы через пару недель. Или дешёвый холодильник, который не проработал бы и двух-трех лет. Или совсем уж никуда не годный автомобиль. Не случайно в первой четвёрке индустриальных стран мира (США, Великобритания, Германия и Франция), где потребитель требователен и придирчив к качеству товаров, импорт из Японии уверенно занимает по этому показателю первые места. Но вот по яркости, неповторимости и оригинальности дизайна японские товары в этих странах оцениваются не так высоко, проигрывая зарубежным конкурентам. Это обратная сторона стандартизации. Опросы показывают, что в быту у японских покупателей наибольшей популярностью пользуются не известные высоким качеством товары из Германии, а те, что произведены в Италии и больше известны в мире оригинальностью и элегантностью оформления, чем надёжностью и качеством (Такахаси, 2003: 53, 55).

    Производственная ката — это набор технологических операций. Как правило, она хорошо продумана и строго соблюдается. Там, где процессы автоматизированы, качество обеспечивается техническими средствами. Там, где всё зависит от человека, решающими оказываются его точность, аккуратность и концентрация внимания. За столетия до эпохи автоматизации производства японская культура начала формировать людей, идеально отвечающих требованиям производства будущего. К началу этой эпохи в распоряжении японских управленцев оказалась армия грамотных и дисциплинированных исполнителей, для которых любая публичная деятельность, в том числе и трудовая, естественным образом представлялась в виде выполнения правил той или иной каты с переходом от одной к другой. В сочетании с современными технологиями это качество оказалось, вероятно, одним из решающих компонентов «послевоенного экономического чуда», продемонстрированного японской экономикой.

    Для того чтобы получить много взрослых и ответственных приверженцев «квадратно-гнездового образа действия и мышления», их нужно сначала воспитать. В Японии это делается продуманно и последовательно.

    Японская школа. На двери учительской комнаты прикреплён стандартный лист бумаги, на котором написано:

    Для учеников, входящих в учительскую.

    ИНСТРУКЦИЯ.

    1. Аккуратно постучать в дверь три раза.

    2. Получив разрешение учителя, войти со словами сицурэй ита симас.

    3. Коротко изложить суть дела.

    4. Закончив разговор, извиниться должным образом.

    5. Выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.

    Это тоже ката. Небольшая, но регулярно повторяющаяся в повседневной жизни. Их вообще довольно много. Иллюстрированное пособие по бытовому этикету, одно из бесчисленных изданий такого рода, учит. «Придя в гости, обувь нужно снимать, стоя спиной к двери. Ступив на пол, развернуться, опуститься на колени, приподнять обувь и повернуть её носками к выходу. Если в прихожей есть полка для обуви, ставим её каблуками к полке» (Нисидэ, 67). Вообще к входу и выходу, шире — к началу и окончанию любого действия, его ритуальному оформлению — в Японии относятся особенно внимательно. Вот, например, инструкция из того же пособия, как правильно открывать раздвижную перегородку в японском доме: «Раздвижную перегородку фусума следует открывать в три этапа: 1) опустившись на колени, поместить одну руку в углубление перегородки и приоткрыть её на 10 см; 2) переместить руку из углубления на боковую раму перегородки и расширить просвет до 30 см; 3) двумя руками раздвинуть фусума настолько, чтобы можно было пройти, подняться с колен, войта в комнату» (Нисидэ, 21).

    Есть специальная ката по безопасному переходу улицы. Каждый ребёнок знает, что на пешеходном переходе сначала надо осмотреться, взять в руку флажок ярко-желтого цвета, поднять его над головой, и только потом начинать движение. Флажки стоят в специальных футлярах по обеим сторонам переходов на главных дорогах. Там, где их нет, переходить проезжую часть следует с поднятой или вытянутой вперед рукой. За долгие годы привычка настолько въедается в сознание, что в небольших городах пожилые пешеходы часто переходят улицу с поднятой рукой даже тогда, когда вокруг на километр нет ни одного автомобиля.


    Правильный переход улицы: на зеленый свет и с поднятой рукой.


    Дорожная разметка — тоже фактор безопасности.

    Для людей старшего возраста в Японии разработана своя универсальная ката. Она так и называется: «как правильно стареть». В любой поликлинике можно увидеть плакате таким заголовком, который рассказывает, как нужно стареть по правилам. Судя по тому, что японцы живут дольше всех в мире, эта ката тоже исправно соблюдается. В 2006 году пятая часть всего японского населения перешагнула 65-летний рубеж, а каждый десятый японец был старше 75 лет (Главное статистическое управление, 19.09.2006).

    Если вы простудились, нужно надеть на лицо марлевую маску. Поэтому зимой в Японии так много людей в масках. Если начался дождь, то следует раскрыть зонтик. Даже если идти всего десять метров, а дождик едва накрапывает. А если вы оцарапали палец, то ранку лучше сразу заклеить пластырем. Иначе все будут обращать на неё внимание и участливо интересоваться, что случилось. А если заклеить, то не будут. Потому что по правилам, оцарапав палец, нужно наклеить пластырь. Все эти действия просты, совершенно правильны и не вызывают возражений. Удивляет их повсеместная исполняемость.

    Стрельба из лука — национальный вид спорта в Японии. Для неискушённого наблюдателя процесс поражения мишени может показаться чем-то средним между ритуальным танцем и синтоистским обрядом. Безукоризненно точное и плавное выполнение всех движений во время подготовки и исполнения выстрела — его необходимое условие. Без этого стрелок не заслужит похвалы наставника, даже если поразит мишень. И наоборот, японцы убеждены, что если движения выполнены правильно, то промахнуться невозможно. Форма процедуры определяет её результат. На соревнования по стрельбе излука зрители приходят, чтобы полюбоваться красотой движений.


    Стрельба из лука.

    Как и всё в Японии, любовь к упорядоченности и стандарту имеет давнюю традицию. Попав в 1811 году в плен к японцам, В. М. Головнин обратил внимание на любопытную деталь: все японские охранники мастерски и совершенно одинаково связывали своих пленников. «Японцы в сём деле весьма искусны, и надобно думать, что у них законом постановлено, как вязать, потому что нас всех вязали разные люди, но совершенно одинаково: одно число петель, узлов, в одинаковом расстоянии и прочее» (Головнин, 54). «По части связывания пойманного преступника японские полисмены… великие мастера. Раньше… существовал даже особый класс полицейских «скороходов», одной из главных специальностей которых было обладание искусством связывать преступников» (Шрейдер, 370). Для стражей порядка были разработаны специальные способы связывания преступника, не позволявшие ему освободиться ни при каких условиях. Надёжность узлов японцы проверяли на самых известных фокусниках того времени, умевших выбираться из сложных переплетений.


    Шестнадцать способов связывания человека.

    Когда в 1970-х годах в Японии вошли в моду горные лыжи, тысячи японцев записались на курсы при лыжных курортах. Под руководством инструкторов, прошедших обучение и получивших сертификаты, они проводили на склонах выходные, осваивая новую технику движений. Им и в голову не приходило, что можно встать на лыжи без предварительной подготовки. Ведь есть же специальная горнолыжная ката, значит, сначала нужно её освоить под руководством сэнсэя. Наблюдая россиян с недавнего времени пристрастившихся к этому виду отдыха, понимаешь всю разницу в подходах. Наших людей не страшат ни склоны, ни скорость, они всему учатся сами, падая и осваивая технику по ходу удовольствия. В отличие от японцев, они не знают слова ката.

    Любовь к алгоритмам, матрицам и инструкциям по их исполнению распространяется в современном японском обществе со скоростью эпидемии. Купив в японском магазине обычную отвёртку, читаю прилагаемую к ней инструкцию из двух пунктов: 1) отвёртку необходимо использовать по назначению; 2) используя отвёртку по назначению, необходимо соблюдать осторожность, чтобы не поранить глаз. В голову сразу приходит мысль, что при всей маловероятности травмы всё же больше шансов поранить отверткой руку, чем глаз. Но тут же соображаю: глаз, конечно, серьёзнее, поэтому дотошный автор инструкции на нём и сосредоточился.

    Подивившись инструкции к отвёртке, прихожу домой. В ванной наклоняюсь к крану с горячей водой — руки помыть, и взгляд сам собой упирается в яркую наклейку с изображением красной перечёркнутой ладони и надписью: «Осторожно! Во избежание ожога не прикасаться!»

    Однако инструкция по применению отвёртки и напоминание о горячем кране — как ни крути, современные реалии. Может, это не японцы такие особенные, а мы отсталые. Умные люди говорят, что такая смешная с виду инструкция нужна для защиты изготовителя, напуганного разгулом судебных исков от находчивых покупателей-пользователей. Чиркнет такой пользователь себе отвёрткой по глазу, поцарапает веко — и к адвокату, иск на сумму со многими нулями изготовителю предъявлять. Вот тут-то инструкция ему и пригодится: предупреждали, мол, осторожнее надо, инструмент всё-таки. Ну и с краном что-то в этом роде.

    Но вот А. Н. Мещеряков в «Книге японских символов» приводит пример совсем другого рода, древний и очень занятный. Он пишет «Даже отхожее место не могло умерить страсти японцев к написанию инструкции. Вот, например, наставление Догэна, одного из патриархов дзэн-буддизма, которое он адресовал монахам в XIII веке (по своему решительному настрою напоминает суворовские инструкции своему войску).

    «Отправляясь в отхожее место, бери с собой полотенце. Помести его на вешалку перед входом. Если на тебе длинная ряса окажется, повесь её туда же. Повесив, налей в таз воды до девятой риски, и таз держи в правой руке. Перед тем как войти, переобуйся. Дверь закрывай левой рукой. Слегка сполоснув водой из таза судно, поставь таз перед входом. Встань обеими ногами на настил, нужду справляй на корточках. Вокруг не гадить! Не смеяться, песен не распевать. На стенах не писать. Справив нужду, подтираться либо бумагой, либо бамбуковой дощечкой. Потом возьми таз в правую руку и лей воду в левую, коей хорошенько вымой судно. После этого покинь отхожее место и вымой руки. Мыть в семи водах: три раза с золой, три раза с землей, один раз — со стручками (стручки дерева гледичияввиду своих бактерицидных свойств использовались вместо мыла). После чего ещё раз сполосни руки водой» (Мещеряков, 2004: 470).

    Оказывается, японцы уже в XIII веке переобувались при входе в туалет. Это объясняет, почему в каждом японском доме во всех туалетах, сколько бы их ни было, стоят белоснежные тапочки с соответствующей надписью. Ещё в этой инструкции примечательно требование закрывать дверь левой рукой, пока правая держит таз с водой. Кроме левой руки вроде ничего и не остаётся. Впрочем, на то она и инструкция, чтобы голову зря не ломать, а выполнять что велено.

    Нет, всё-таки в этой любви к инструкциям проявляется чувство более масштабное, чем просто боязнь претензий от пострадавших пользователей отвёрток. В этом меня окончательно убеждает табличка в японском лифте, которую я совершенно не замечал до встречи с инструкцией к отвёртке: «Войдя в лифт, нажмите кнопку нужного вам этажа». Ну что тут скажешь? Только одно: спасибо за заботу и внимание.

    Количество поведенческих матриц и степень их распространённости в японской этнокультуре намного выше, чем в европейской. Кроме того, японцы склонны унифицировать те элементы поведения, которые в других странах относятся к сфере персонального выбора. В этом причина многих недоразумений с иностранцами. Знаток классической японской литературы Р. Миллер «жаловался, что японцы, делая ему комплименты за переводы на английский язык своей классики, тут же извинялись, если имели при себе визитные карточки с одним японским текстом, без английского» (Miller, 1982. Цит. по: Алпатов, 2003: 141). Американец исходит из простой логики: если иностранец знает японский, ему необязательно иметь визитку на английском. Японец, особенно во время ритуальных процедур, логикой не руководствуется, у него для этого есть ката: иностранцу нужно вручить визитку на иностранном языке. Знание иностранцем японского языка в кату не заложено, поэтому с точки зрения японца извинение — необходимый элемент правильного алгоритма.

    Как и всё в этом мире, японская любовь к алгоритму имеет свои плюсы и минусы. О плюсах было сказано достаточно, а минусы проявляются и больно бьют тогда, когда человек оказывается в нестандартной ситуации, требующей нестандартного выхода. Таких жизненных ситуаций огромное количество, и каждый может без труда составить собственный список. В Японии в такие ситуации лучше не попадать.

    ПРИНЦИП СООТВЕТСТВИЙ И ЧУВСТВО ЮМОРА

    Любовь японцев к алгоритмам и матрицам, к стандартизации и унификации действий и элементов окружающего мира отчасти можно объяснить стремлением к совершенству, которое иногда называют японским перфекционизмом, иногда — эстетизмом. В этом сказывается также приверженность традициям и глубокое почтение к прецеденту (дзэнрэй дзюсисюги). По японским представлениям, то, что опробовано и проверено временем, имеет приоритетную ценность. А если опробован целый алгоритм действий, то он становится просто незаменимым.

    Другой важный элемент японского стремления к совершенству — повышенное внимание, уделяемое внешней форме. С тех пор как в мире начали проводиться международные выставки по искусству упаковки, представители Страны восходящего солнца неизменно занимают на них первые места. Получивший в последние десятилетия признание в мире японский промышленный и художественный дизайн уходит корнями туда же, в искусство формы. В любом туристическом справочнике можно найти упоминание о том, что блюда японской кухни имеют миниатюрный объём и неповторимый вкус, который может нравиться или не нравиться, но эстетическое удовольствие от созерцания блюд получают все. Может быть, в этом причина того, что семь из каждых десяти иностранцев называют знакомство с японской национальной кухней главным побудительным мотивом для поездки в Японию (Ёмиури, 19.12.2007).

    Одно из проявлений принципа соответствий — гармония между внешним обликом человека и характером его деятельности. Проще говоря, любовь к форменной одежде. По японским представлениям, групповая принадлежность обязательно должна быть выражена внешне. Среднестатистический японец надевает полноценную униформу в 12 лет, когда поступает в среднюю школу, и носит её 6 лет, до получения аттестата зрелости. Однако уже в начальной школе он получает отдельные фрагменты униформы — такой же, как у всех, ранец и головной убор, отдельно для зимы и лета. После окончания школы для тех, кто поступает в вузы, наступает 4-летний перерыв, а потом — принятая в компании униформа, до выхода на пенсию.


    Униформенная жизнь.

    У современных японцев одним из любимых видов отдыха являются пешие прогулки по горам. Благо, что в Японии много невысоких гор, подниматься на них можно в любом возрасте и почти круглый год. Если японец решит заняться горным туризмом, то первое, что он сделает, это купит себе по списку всё, что положено: рифлёные ботинки, альпийскую шляпу, непромокаемую куртку, рюкзак и т. п. Прогуляться по обустроенным горным дорогам в обычной спортивной одежде и обуви ему и в голову не придёт. Только в горно-туристской. Более того, ката горного туризма требует, чтобы всё необходимое покупалось не в обычном универмаге, а в специальном магазине. Цены там, конечно, повыше, но в магазине знают: «правильный» японец мимо них не пройдёт. Купив всё необходимое, начинающий туристу знает, как нужно готовиться к подъёму, что лучше съесть на завтрак, как правильно дышать во время ходьбы, через какое время сделать первый привал, а также много других полезных вещей.


    Горная туристка.

    То же с любой другой деятельностью, будь то рыбалка, футбол или бальные танцы. У каждого новичка-рыболова должен быть спиннинг если и не последней, то хотя бы предпоследней модели. А местная футбольная команда закупит (тоже в специализированном магазине) новые мячи и полный комплект спортивной формы ещё до того, как начнет тренироваться. В общем, «спортсменом можешь ты не быть, но форму надевать обязан».

    По японским правилам, не только одежда и внешний облик, но также внутреннее состояние человека должно соответствовать тому, чем он занимается в данную минуту. Одно из проявлений этого правила — запрет на употребление спиртного в рабочее время. Вечером, после окончания работы, японцы пьют и ведут себя при этом так же, как везде в мире, но нужно очень постараться, чтобы найти нетрезвого японца в светлое время суток.

    Японский климат не отличается суровостью: максимальный перепад летних и зимних температур несопоставим с российским. Тем не менее, у привыкших аккуратно подстраивать свою жизнь к условиям окружающей среды японцев на каждый из четырёх сезонов есть перечень блюд, соответствующих данному времени года. Выполняющее роль национального воспитателя и советчика японское телевидение в подходящий момент подсказывает, в жаркие летние дни аппетит у людей снижается, поэтому есть нужно охлаждённые блюда со стимулирующим аппетит кисловатым соусом (например, китайскую лапшу хияси тюка). А зимой, наоборот, лучше готовить горячие блюда. Принцип соответствий не позволяет японцам есть мороженое в зимние месяцы, хотя на большей части страны температура не опускается ниже нуля. Одно из самых ярких впечатлений, которые японские туристы получают в России — это вид наших соотечественников, аппетитно поглощающих на улице эскимо при минусовой температуре.

    Этот же принцип соответствий лежит в основе общеизвестной японской серьёзности в рабочее время. Большую часть своей жизни японский мужчина проводит на работе, поэтому привычка незаметно становится второй натурой. Деловитая озабоченность японцев может быть как подлинной, так и показной, но в любом случае совмещать работу с удовольствиями, в том числе в виде шуток и смеха, в Японии не принято. Принцип «делу — время, потехе — час» соблюдается здесь строго. Поэтому иностранцы, которые во время посещения Японии ограничиваются общением с хозяевами в деловой обстановке, часто уезжают домой с убеждением, что японцы вообще не смеются, а только вежливо улыбаются.

    Здесь следует отметить два момента.

    Первое. В японской культуре смех не всегда выражает то же самое, что в западной, его функции могут отличаться. Умение открыто и заразительно смеяться, которое у многих народов считается признаком добродушия и широты характера, в японской культуре таковым не является. Это слишком открытое проявление эмоций, оно не согласуется с принципом самоконтроля и самоограничения на людях. Японцы обычно смеются сдержанно и мелко. А женщинам вообще положено при смехе прикрывать рот рукой, как бы подавляя проявление чувств и одновременно прикрывая его от взгляда собеседника. Этот жест и сегодня считается признаком любой воспитанной женщины, его можно видеть в Японии повсюду. В западной культуре улыбка является на лице таким же обязательным элементом повседневного приветствия, как и рукопожатие. В Японии люди кланяются друг другу с почтительно-серьёзными лицами, хотя в последнее время под влиянием интернационализации всё чаше улыбаются при встречах.

    В западной культуре смех — чисто эмоциональная, неконтролируемая реакция, а в Японии это ещё и элемент публичного поведения. Представителям других культур его причины и смысл бывают непонятны. В записках Н. Бартошевского есть замечание, свидетельствующее о неадекватном восприятии европейцами японского смеха: «Смеются они (японцы. — А. П.) довольно часто, но ещё чаще довольно глупо улыбаются, повторяя своё неизменное хе, хе, то есть да, да» (Бартошевский, 350). Это «хе-хе» — описание сдержанного японского смеха, который показался нашему соотечественнику глупым. Действительно, японцы смеются так довольно часто. Например, когда попадают в неловкую ситуацию или становятся объектами всеобщего внимания. В этом случае человек прикрывает смехом свою растерянность или смущение. По-японски это называется тэрэкакуси (тэрэ — смущение, какуси — сокрытие). Точно так же смеются японцы и в тех случаях, когда становятся свидетелями неуместных или неловких действий, высказываний других людей. Иностранцам такая реакция может показаться неестественной или даже обидной, но у неё то же самое назначение — скрыть смущение невольных свидетелей чужой оплошности. Такой смех можно часто видеть или слышать во время спортивных репортажей, когда комментаторы вынуждены реагировать в прямом эфире на самые разные действия спортсменов, в том числе и на неудачные.

    В публичном поведении японцы прикрывают мягким и сдержанным смехом довольно широкий спектр чувств и эмоциональных реакций, проявление которых нежелательно по соображениям этикета (недовольство, раздражение, и пр.). Например, таким смехом собравшиеся обычно реагируют на сообщение о том, что кто-то из коллег не успел подготовить к началу совещания необходимую справку и поэтому всем придётся немного подождать. В таких случаях смех помогает избежать негативных реакций и напряжённости в отношениях между людьми. В свое время А. Николаев точно подметил, что японский смех — это «не столько выражение радости, сколько результат издавна привитого этикета, старательно культивируемого самообладания» (Николаев, 14).

    Второе. Смех в его первозданном проявлении, как несдерживаемая эмоциональная реакция на что-то забавно-остроумное, в японской культуре имеет больше ограничений, чем в западной. Шутки, юмор и смех японцы четко отделяют от серьёзных дел, и в рабочей обстановке стараются их избегать. Не принято шутить на рабочих совещаниях, в общении работников сервиса с клиентами (клиентам можно!), не шутят учителя и преподаватели на уроках и т. д. Как всегда и везде, исключения бывают, но в основном это правило соблюдается. Тот, кто его не придерживается, рискует заработать репутацию человека с пробелами в воспитании. Или большого оригинала. Человеку молодому, скорее всего, подскажут, а тому, кто постарше и поопытнее, замечаний делать не станут в расчёте на то, что по реакции окружающих он сам всё поймёт.

    Сдержанное отношение к смеху как проявлению личных эмоций прямо влияет на чувство юмора и то место, которое он занимает в повседневной жизни. Некоторые зарубежные авторы пишут о том, что японцы вообще лишены чувства юмора. Это неверно. Мне неоднократно доводилось слышать от коллег-преподавателей весьма остроумные шутки и видеть адекватную реакцию на них. Но в отличие от других стран, в японской культуре чувство юмора не считается особым достоинством, помогающим человеку в жизни. Это просто черта характера. Возможно, такое отношение объясняется тем, что остроумная шутка или нестандартное замечание так или иначе связаны с демонстрацией личных вкусов или индивидуальных способностей. А это противоречит важной заповеди группового поведения — быть как все и не выделяться.

    По принципу соответствий, японцы смеются много и без всякого стеснения там, где смеяться положено. Это всевозможные юмористические шоу и телепередачи, неформальные молодёжные компании, разного рода развлекательные мероприятия и т. д. На японском телевидении уже много лет идёт юмористическая передача, которая так и называется — «Можете посмеяться» (Вараттэ ий томо). Название как бы объявляет о том, что нормы публичной сдержанности здесь не действуют, смеяться можно сколько угодно. Сценические жанры, наполненные смехом и юмором (мандзай, ракуго), существовали в Японии с давних пор и пользовались большой популярностью.

    В этой довольно обширной области японская и западная культура смеха совпадают между собой. Хотя и здесь японский вариант имеет ограничения, не существующие в других культурах. Например, в Японии не принято шутить по поводу болезни, смерти, физических и умственных недостатков людей, а также их национальной или расовой принадлежности. По соображениям этикета, недопустимо делать объектом шуток старших по возрасту или положению. Под запрет попадают также все шутки и анекдоты из серии «чёрный юмор».

    В фильме Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» есть эпизод съёмок популярной во времена СССР телепередачи «Голубой огонёк». В нём два известных в то время юмориста высмеивают качество советского общепита, распевая частушки:

    В ресторане как-то дед
    Скушал комплексный обед.
    И теперь не плотит дед
    Ни за газ и ни за свет.

    Во время просмотра фильма японские студенты получили на руки подстрочный перевод текста. Но, даже зная слова, никак не могли понять смысла двух последних строчек. Во время опроса они высказывали самые фантастические версии относительно того, почему дедушка вдруг перестал платить за коммунальные услуги после общепитовского обеда. Вплоть до того, что ресторан взял на себя расходы пожилого клиента в виде рекламы. Узнав, что имели в виду авторы частушки, студенты были шокированы: как можно отравить пожилого человека в ресторане, да ещё и смеяться по этому поводу? Такая разница в восприятии даёт основания некоторым иностранцам говорить об отсутствии у японцев чувства юмора.

    Вообще, русские анекдоты представляют собой явление специфическое по меркам любой культуры, поэтому говорить об отношении к ним японцев нужно с известными оговорками. В этом компоненте русский и японский этнокультурный тип вы глядят антиподами — японцы анекдотов никогда не сочиняли и не рассказывали. Людям, стоящим обеими ногами на земле, не склонным к витанию в облаках и отвлечённым рассуждениям, труднее даётся отрыв от реальной действительности и переход в мир смешных выдумок. Кроме того, русские анекдоты имеют чрезвычайно широкий диапазон, что также затрудняет их восприятие иностранцами. Например, японцы совершенно не воспринимают абстрактные анекдоты, которые кажутся им надуманными и бессмысленными.

    Тридцать лет изучавший русский язык Ёсиаки Сато написал брошюру, в которой знакомит японского читателя с нашими анекдотами. В предисловии он пишет. «Иностранцам трудно понять русские анекдоты. Из всего услышанного я понимал с первого раза не больше половины. <…> Но даже когда понимаешь смысл, <…> в большинстве своём анекдоты не кажутся столь смешными, как японские мандзай или ракуго, французские анекдоты или американские шутки». Правда, тут же автор добавляет, что при умелом переводе на японский язык «они могут стать весьма интересным жанром» (Сато, 2). В конце брошюры он знакомит читателя с тем, как в России обстоит дело с анекдотами про японцев. «Анекдотов про японцев мало. Отношение к нам хорошее, во многом благодаря продукции Сони и Панасоник. Русские считают, что японцы трудолюбивы, но лишены чувства юмора». И приводит два коротких анекдота с подробными пояснениями. Один из них: «Японская трагедия: папа — рикша, мама — гейша, сын — мойша» (Сато, 62).

    На японский язык переведено уже несколько сотен русских анекдотов, но мне не доводилось видеть ни одного без подробного объяснения, где и над чем нужно смеяться. И дело здесь не только в трудности восприятия, но и в бесконечной любви японцев к разбору на мелкие составляющие любого явления и терпеливому изучению их устройства и назначения. Объясняя читателям смысл анекдотов, японские авторы часто повторяют, что их содержание — чистый вымысел, в реальной жизни такого быть не может. Это тоже кое о чём говорит. Несмотря на непривычность и трудности восприятия, многим японцам нравятся русские анекдоты. И серьёзных работ, посвященных изучению этою феномена устного народного творчества, в последнее время появляется в Японии всё больше (см., например, Кавасаки, 1999).


    Смешная мимика.

    Актеры комедийного жанра.

    Хотя смех и юмор занимают в японской культуре более скромное место, чем в русской или евро-американской, именно японцы первыми разработали опытный образец прибора для измерения смеха. Прибор, естественно, миниатюрный. Для тех, кто знаком с особенностями национального японского творчества, в этом нет ничего удивительного. Авторы изобретения говорят, что соединенный с компьютером аппарат может измерять в специальных единицах интенсивность смеха и даже определять, смеётся человек искренне или только из вежливости. Действие его основано на анализе электромагнитных изменений (до 3 тысяч в секунду!), происходящих при сокращениях лицевых мышц, которые сопровождают смех. Цель создания прибора — выяснить, действительно ли смех благотворно влияет на нервную систему и здоровье человека.

    Говоря о принципе соответствий, нельзя не упомянуть о японских приветствиях. В самых распространённых, часто повторяющихся бытовых ситуациях японцы употребляют около четырёх десятков устойчивых куртуазных выражений. По частоте использования они примерно соответствуют русским «будьте добры» или «всего хорошего». При такой многочисленности приветствий их значения неизбежно дублировали бы друг друга, если бы не одно замечательное свойство: их конкретность и привязка к ситуации.

    По большому счёту, выбор того или иного приветствия зависит от трёх факторов: места, времени и условий встречи. Сочетания этих факторов и порождают всё многообразие японских этикетных штампов. Например, при встрече со знакомым, который занят каким-либо полезным делом, стандартного «здравствуйте» будет недостаточно. Его действия следует отметить специальным приветствием, выражающим благодарность и похвалу за труд (оцу-карэ-сама). Пересекая невидимую границу и вторгаясь на территорию, реально или условно принадлежащую другому человеку, нужно извиниться по специальной форме (сицурэй итасимас или о-дзяма симас). Такие же устойчивые этикетные клише существуют для бесчисленного множества других ситуаций, встречающихся ежедневно на каждом шагу и не поддающихся даже простому перечислению. Чтобы объяснить правила употребления только самых распространенных приветствий, нужно было бы написать отдельный учебник. Таким образом, все, кто изучает японский язык, на практике знакомятся с конфуцианским пониманием отношений между людьми и ролью приветствий в их гармонизации.

    В русском языке таких устойчивых приветствий в несколько раз меньше, чем в японском. Но зато есть два, которые не имеют японских эквивалентов. Во-первых, японцы не говорят чихнувшему человеку «будьте здоровы» и, во-вторых, не желают приятного аппетита. Так что в плане этикета мы тоже не лыком шиты.

    РЕЧЕВЫЕ ФИГУРЫ

    Согласие между людьми японцы считают важнейшим элементом всеобщей гармонии мира (категория ва). В начале VII века принц Сётоку Тайси составил первое в истории Японии законодательное уложение, в которое соответствующий пункт был вписан под первым номером: «Следует ценить согласие, и отсутствие духа мятежности должно составлять основу. <…> Когда верх демонстрирует согласие, а низ — дружелюбие, всегда существует взаимное понимание в обсуждаемых делах, они движутся сами собой» (Нихон сёки, 94).


    Мемориальный камень. Иероглиф ВА — символ гармонии.

    Для поддержания внешнего согласия в японской культуре разработаны многочисленные коммуникативные нормы и речевые фигуры: некатегоричное утверждение, непрямой вопрос, завуалированный отказ и т. п.

    Некатегоричные формы суждения используются в повседневном общении, пожалуй, чаще всего. В первую очередь это касается выражения собственных чувств и мыслей. Например, вне узкого круга близких людей не принято давать негативную оценку кому-либо или чему-либо. В таких случаях вместо категоричного «мне не нравится» используется более нейтральный по смыслу оборот «не знаю, что и сказать» (до ка на). В некатегоричную форму облекаются и суждения о совершенно бесспорных фактах. Например, сотрудник фирмы, накануне разославший всем коллегам письменные уведомления о предстоящем совещании, не скажет «всем разосланы уведомления, а потому…». Стандартный вариант фразы должен иметь оттенок предположения: «Вероятно, вы уже получили уведомления, поэтому…»

    Непрямой вопрос также встречается довольно часто. Им пользуются для того, чтобы не ставить собеседника перед необходимостью отвечать. Для этого вопросу придаётся форма неопределённого предположения, которое можно либо подтвердить, либо оставить без комментария.

    Японский речевой этикет формировался веками, и два столетия назад уже имел вполне современный облик: «Горячо спорить почитается у японцев за великую неблагопристойность и грубость; мнения свои они всегда предлагают учтивым образом со многими извинениями и со знаками недоверчивости к своим собственным суждениям, а возражений никогда ни на что открыто не делают, но всегда обиняками, и по большей части примерами и сравнениями» (Головнин, 353).

    Завуалированный отказ, вовсе на таковой не похожий — излюбленный предмет критики со стороны американцев, привыкших к четким и недвусмысленным «да» и «нет». Действительно, прямой отрицательный ответ, по японским меркам, означает нарушение правил гармоничного общения: отказать — значит оскорбить. Случайно или нет, но даже построение некоторых фраз подчиняется этому правилу. В японском, как и во многих других языках, широко распространены вопросы, задаваемые в отрицательной форме, например: ты не хочешь пойти прогуляться? В английском и русском отрицательный ответ звучит одинаково: нет, нехочу. Японцы отвечают, да, нехочу. В европейских языках отрицание двойное, оно направлено и на само действие, и на предположение собеседника о желании партнера. В японском варианте отрицается только действие, а предположение собеседника подтверждается.

    Поэтому зарубежные знатоки японской культуры предупреждают соотечественников: если японец сказал вам «да», это ещё не значит, что он принимает ваши условия или соглашается с вами. Скорее всего, это знак того, что он вас понял. И если по ходу вашей пламенной речи он усиленно кивал головой и сочувственно поддакивал, то это означает лишь то, что он понимает паши доводы и смысл сказанного. Возможно даже, что он нам сочувствует. Но не более того. А вот если он сказал «хорошо, я подумаю», то это уж точно «нет».

    В этом с ними нельзя не согласиться. Можно лишь добавить, что между японским «да», которое часто ничего не значит, и «я подумаю», которое означает «нет», есть множество переходных вариантов с полутонами и оттенками. И еще — богатый арсенал других уловок, чтобы избежать слова «нет». Впрочем, в каком языке и в какой культуре их мало?

    И в деловом мире с его неизбежными процессами сближения и отдаления партнеров японцы стремятся придерживаться традиций. С учётом японского отношения к фактору времени давнему партнёру могут простить какие-то прегрешения. Если же ситуация изменится и возникнет потребность с ним расстаться, то это будет сделано по-японски: не вдруг, а постепенно, но неуклонно начнут меняться условия сотрудничества. В худшую для партнёра сторону, конечно. У него останется два варианта действий: либо отказаться от совместной работы, либо попытаться выяснить всё на переговорах. В последнем случае ему выразят искреннее сочувствие и пообещают при первой возможности вернуться к прежним условиям работы, но вот нынешняя ситуация никак не позволяет это сделать. Прямого объяснения причин, равно как и предложения свернуть сотрудничество, он вряд ли добьётся. Всем, кто имеет деловые контакты с японцами, полезно знать об этой особенности их менталитета. Она уже многие годы навлекает на себя нешуточную критику со стороны западных партнёров. А японцы очень чувствительны к тому, что о них говорят и пишут. Люди они практичные, и выводы делают быстро. Да и интернационализация сказывается. Так что иностранцы в последнее время всё чаще слышат от японцев вполне откровенные мнения.

    Нормы речевого поведения требуют не только знания, когда что говорить, но и умения молчать. Эта «зона молчания» в публичном поведении японцев гораздо шире, чем в других культурах. Например, при общении с вышестоящим или старшим по возрасту считается неэтичным задавать без крайней необходимости вопросы, высказывать собственные соображения и вообще проявлять инициативу. Достаточно слушать и запоминать. Даже если японец не понял собеседника, он скорее всего не станет уточнять и переспрашивать в расчёте на то, что поймёт упущенное из дальнейшего изложения. А уж возражать в разговоре с «высшим» — вообще бестактность и полная невоспитанность. Это тоже отголосок древнего конфуцианского постулата, который позднее закрепился в самурайском кодексе. «Хороший вассал — это тот, кто безоговорочно подчиняется своему господину. Можно сказать, что это идеальный вассал» (Хагакурэ, 2000: 76). «Когда разговариваешь со старшими или влиятельными людьми, следует быть осмотрительным и не высказываться много о таких вопросах, как учение, мораль и традиции. Подобные высказывания звучат неучтиво» (Хагакурэ, 2000: 126).

    Почтительное отношение к «высшему» лежит в основе ещё одного японского правила, которое не согласуется с европейским этикетом — при разговоре не смотреть собеседнику в глаза. В прошлые эпохи прямой взгляд рассматривался как вызов. Поэтому и сегодня многие японцы при разговоре предпочитают направлять взгляд куда-то в область кончика носа собеседника и стараются не встречаться взглядом с незнакомыми людьми.

    Один живущий в Японии австралиец решил выяснить, до каких пределов доходит готовность японцев соблюдать установленные нормы общения. На вопрос о том, кто были его предки, он с самым серьёзным видом отвечал, что его прабабушка была кенгуру или коала. К его удивлению, японские собеседники очень редко выказывали недоверие или смеялись, давая понять, что считают его слова шуткой. В большинстве случаев его ответы воспринимались с серьёзным видом и оставались без комментария (March, 63). Независимо оттого, что на самом деле думали японцы, они не могли открыто возразить, усомниться или высмеять иностранца, не нарушив золотого правила японского поведения: подлинные мысли и чувства вторичны, внешняя благопристойность первична.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх