• Интриги
  • Ревность и соперничество
  • Избавление от соперниц
  • Тайные связи
  • Флирты на прогулках
  • Пороки
  • Наказания
  • Побеги
  • ДАМСКИЕ ШАЛОСТИ

    Интриги

    Излюбленным занятием обитательниц гарема были интриги. Матери принцев и принцесс были поглощены заботами о будущем своих детей; те же, кто детей не имел, изобретали хитроумные способы понравиться султану, сделаться матерью и получить законное «повышение по службе». А так как соперниц, желавших таким же образом добыть себе счастье и могущество, в гареме всегда было в избытке, то в ход пускались самые изощренные и хитроумные средства. Очаровательное ангелоподобное создание могло учинить все, что угодно — от драки с целью изуродовать конкурентку до государственного переворота.

    В предисловии к трагедии «Баязид» Жан Расин писал: «Вряд ли на свете есть еще один подобный двор, при котором любовь и ревность были бы столь же хорошо известны, как там, где заперто вместе столько соперниц, пребывающих в вынужденной праздности и не знающих иного занятия, кроме как совершенствоваться в искусстве обольщения и любви».

    Роберт ван Гулик рассказывает о том, как фаворитки пробивались к вершинам власти:

    «Женская половина дворца, как и раньше, напоминала улей, где процветали интриги, так как каждая женщина буквально из кожи вон лезла, чтобы привлечь внимание императора. Двум женщинам удалось пробиться на вершины с помощью своей красоты и незаурядности, и их имена хорошо известны в истории страны.

    Первая была госпожа У Чжао, которая, будучи супругой императора Тай-цзуна, вступила в интимные отношения с его сыном-наследником… Когда она стала фавориткой Кай-цзуна, она убила своего собственного ребенка и затем ложно обвинила императрицу и другую фаворитку императора в злодеянии. Император отправил обеих женщин в темницу и в 655 году возвысил У Чжао, сделав ее императрицей. Но он все же выказывал некий интерес в отношении двух отвергнутых женщин, и У Чжао приказала забрать их из темницы, жестоко избить, а затем отрезать кисти рук и ступни и утопить в бочке с вином. Вскоре после смерти императора У Чжао узурпировала всю власть, управляя империей „железной“ рукой. В личной жизни она отличалась крайней похотливостью. Еще при жизни императора она уговорила его разместить большие зеркала вокруг кушетки, где она обычно развлекалась с ним в дневное время. Однажды, когда император находился там один, известный генерал Лю Цзяньгуй (601–685) пришел на аудиенцию. Он ужаснулся, когда увидел императора, сидящего среди зеркал, и сказал: „На небе не бывает двух солнц, на земле не может быть двух правителей. Но твой слуга видит здесь многочисленных Сынов Неба. Разве это не зловещий знак?“ Тогда император приказал убрать все зеркала, но когда после его смерти императрица У Чжао продолжила свои любовные приключения, она приказала поставить зеркала снова. Должно быть, эта женщина обладала потрясающей жизнеспособностью. Когда ей было около семидесяти лет, она все еще забавлялась с Чан Чанцуном, молодым человеком, который был ее фаворитом в течение восьми лет и который расхаживал по дворцу с нарумяненным и напудренным лицом. Ян Ляньфу написал сатирическое стихотворение об амурных делах императрицы:

    Ясным весенним днем в зеркальном зале
    Разыгрывается много тайных игр,
    Отраженные образы тел цвета нефрита
    Точно повторяют их каждое движение.
    Господин Шесть, упоенный победой,
    Улыбается сверкающей пустоте,
    Резвится пара мандаринок
    В зеленых волнах.

    Вторая удачливая наложница была Ян-гуйфэй, „драгоценная наложница Ян“. Ее имя было Юй Хуань — „Нефритовое кольцо“, она была наложницей сына императора Мин-хуана (712–755), известного покровителя искусств и литературы. Ян-гуйфэй описывают как замечательную белокожую красавицу, правда, довольно полную — как этого требовала мода того времени. Очень скоро ее взял себе старый император и возвысил, а в 745 году она получила ранг гуйфэй. Император исполнял ее малейшее желание. Три ее сестры пришли в гарем фаворитками, а кузен был назначен министром. Император очень любил наблюдать за ней, когда она, обнажившись, купалась, и построил для нее дворец Хуацзин на горячих источниках в провинции Шаньси, куда каждый год ездил вместе с ней. Но ее карьера была внезапно прервана восстанием Ань Лушаня. Когда в 756 году армии повстанцев приблизились к столице, император вместе со своими женщинами сбежал. В пути стража потребовала голову Ян-гуйфэй, которая, как считали в народе, была источником бед, обрушившихся на империю. Император вынужден был уступить, и она и ее сестры были убиты. После поражения Ань Лушаня войсками сторонников империи император вернулся в столицу, но он так и не смог забыть Ян-гуйфэй и скорбел о ней до конца своих дней».

    Ревность и соперничество

    «Можно представить себе, какое соперничество, какая ревность, какие запутанные интриги рождаются в среде этих праздных женщин, молодых, пылких или тщеславных! — писал Джордж Дорис. — Они образуют бесчисленные кружки и группы — со своими секретами, своими симпатиями и антипатиями. Соперничающие кланы ведут между собой нескончаемую скрытую войну, приводящую к шумным ссорам, к потасовкам, которые требуют вмешательства евнухов и прекратить которые иногда требует больших усилий».

    Видавшие виды кальфы щедро снабжали своих пассий рецептами хитроумных интриг. Уроки гаремного соперничества предлагались и в популярных у наложниц книжках вроде упоминавшихся «Тысяче и одной ночи» или «Книги попугая».

    Полезные сведения содержала и «Камасутра»: «Если, кроме нее, у мужа несколько жен, старшая жена должна заключить союз с той, что ближе к ней по положению и возрасту и подстрекать ее ссориться с нынешней любимицей мужа. Потом выразить второй жене свое сочувствие, собрать всех жен вместе и выставить фаворитку мужа как коварную и злую женщину, не выдавая себя при этом. Если фаворитка ссорится с мужем, старшая жена должна встать на ее сторону, всячески ее подбадривать и подстрекать и тем самым еще больше усилить ссору. Если ссора легкая, старшая жена должна сделать все, чтобы она стала серьезной. Но если после этого она обнаруживает, что муж по-прежнему предпочитает фаворитку, она должна изменить тактику и примириться с любимицей мужа, чтобы не навлечь на себя его неудовольствие».

    Сгорающих от ревности соперниц Александр Сергеевич Пушкин описал в «Бахчисарайском фонтане»:

    …Но где Зарема,
    Звезда любви, краса гарема? —
    Увы! печальна и бледна,
    Похвал не слушает она.
    Как пальма, смятая грозою,
    Поникла юной головою;
    Ничто, ничто не мило ей:
    Зарему разлюбил Гирей.
    Он изменил!..
    Но кто с тобою,
    Грузинка, равен красотою?
    Вокруг лилейного чела
    Ты косу дважды обвила;
    Твои пленительные очи
    Яснее дня, чернее ночи;
    Чей голос выразит сильней
    Порывы пламенных желаний?
    Чей страстный поцелуй живей
    Твоих язвительных лобзаний?
    Как сердце, полное тобой,
    Забьется для красы чужой?
    Но, равнодушный и жестокий,
    Гирей презрел твои красы
    И ночи хладные часы
    Проводит мрачный, одинокий
    С тех пор, как польская княжна
    В его гарем заключена.
    …Мария! ты пред ним явилась.
    Увы, с тех пор его душа
    Преступной думой омрачилась!
    Гирей, изменою дыша,
    Моих не слушает укоров,
    Ему докучен сердца стон;
    Ни прежних чувств, ни разговоров
    Со мною не находит он.
    Ты преступленью не причастна;
    Я знаю: не твоя вина…
    Итак, послушай: я прекрасна;
    Во всем гареме ты одна
    Могла б еще мне быть опасна;
    Но я для страсти рождена,
    Но ты любить, как я, не можешь;
    Зачем же хладной красотой
    Ты сердце слабое тревожишь?
    Оставь Гирея мне: он мой;
    На мне горят его лобзанья,
    Он клятвы страшные мне дал,
    Давно все думы, все желанья
    Гирей с моими сочетал;
    Меня убьет его измена…
    Я плачу; видишь, я колена
    Теперь склоняю пред тобой,
    Молю, винить тебя не смея,
    Отдай мне радость и покой,
    Отдай мне прежнего Гирея…
    Не возражай мне ничего;
    Он мой! он ослеплен тобою.
    Презреньем, просьбою, тоскою,
    Чем хочешь, отврати его…
    Невинной деве непонятен
    Язык мучительных страстей,
    Но голос их ей смутно внятен;
    Он странен, он ужасен ей.
    Какие слезы и моленья
    Ее спасут от посрамленья?
    Что ждет ее? Ужели ей
    Остаток горьких юных дней
    Провесть наложницей презренной?.

    Избавление от соперниц

    «Жены и одалиски составляют высшее сословие из невольниц, — писала Мелек-ханум. — Если их господин богат, то они пользуются всеми прихотями роскоши: экипажами, выездами, пирами, прислугой всех родов. Но часто случается, что раба не долго остается единственной женой; муж вводит другую, которая делается уже подругой по привязанности. В каком бы положении ни находилась первая жена, будь она свободной или рабой, вторая жена всегда старается свести первую на задний план. Если вторая тоже раба, то дело оканчивается ревностью, если же она свободная женщина и происходит из семейства, уважаемого мужем, то бедная жена-раба должна переносить все неприятности, все унижения, которые только может придумать ревнивая и могущественная соперница. Жизнь первой жены становится рядом мучений, нередко оканчивающимся трагически.

    Если же раба поступит в гарем высокопоставленной женщины, то положение ее становится крайне плачевным: раба должна проводить ночи стоя, прислуживая во время оргий своей госпожи. Из простого каприза рабы часто осуждаются на бичевание их евнухами, вооруженными курбачами или кнутами из слоновой кожи.

    С другой стороны, эти несчастные создания иногда одновременно служат предметом страсти их господина и предметом ревности своих госпож. Ввиду постоянного одиночества, подстрекаемые мыслью быть одалиской или второстепенной женой, часто взятые насильно — они сами ищут случая вступить в связь. Но лишь только их госпожа узнает о какой-либо интриге, как на рабу обрушиваются все ужасы ее бешенства. Муж, терпение которого обыкновенно совершенно теряется, оставляет несчастную жертву во власти своей жены, которая с целью освобождения себя от соперницы старается ее продать».

    Рабыни-служанки, не имевшие шансов понравиться владыке гарема, вели свою войну за место под солнцем. Они старались сблизиться с главными женами, чтобы, оказав им какие-либо тайные услуги, получить на своих хозяек определенное влияние. Далее следовали примитивный шантаж и откровенное вымогательство. От таких рабынь хозяйки избавлялись разными способами. Рабынь пристраивали в жены к старым вдовцам. Или предлагали приличную сумму отступных и полную свободу за пределами своего дома. Если эти способы не помогали, находились евнухи, слуги или наемные убийцы, которые всегда были готовы совершить хорошо оплачиваемое черное дело.

    «Ревность принцессы простирается и на тех из ее невольниц, — писала Мелек-ханум, — которые служат ее страстям; при малейшем подозрении в измене она приговаривает их к смерти под ударами кнута».

    В книге Роберта ван Гулика читаем: «У князя Чу были две фаворитки, Ван Чаопин и Ван Тию. Когда князь заболел, наложница по имени Чаосинь ухаживала за ним и снискала его благосклонность. Однажды, когда князь развлекался с Тию, он обнаружил у нее в рукаве кинжал. Когда ее высекли и допросили, Тию призналась, что она и Чаопин договорились убить Чаосинь из ревности. Чу затем допросил Чаопин, которая созналась после того, как ее прижгли железными прутьями. Вслед за этим князь собрал всех женщин и сам убил Тию, отрезав ей голову, потом он заставил Чаосинь убить Чаопин. Он сделал Чаосинь своей главной женой. Она приревновала его к наложнице по имени Тао Ван-цзинь и оклеветала ее, сказав, что Ван-цзинь обнажалась перед художником, который рисовал ее портрет. Когда затем она также обвинила ее в прелюбодеянии, князь приказал ее выпороть и заставил других женщин жечь ее иголками. Ван-цзинь бросилась к колодцу и хотела утопиться, Чаосинь приказала вытащить ее и virga intra pudenda eius adacta interfecif3. Затем она отрезала жертве нос, язык и губы и приказала сжечь тело. Далее, когда князь оказал знаки внимания другой наложнице по имени Юнъай, Чаосинь оклеветала и ее. Юнъай бросилась в колодец, чтобы избежать истязаний, но Чаосинь приказала вытащить ее и пороть до тех пор, пока она не признается в супружеской измене».

    Тайные связи

    До наших дней дошло множество историй о похождениях восточных донжуанов и казанов, перед которыми приключения героев «Декамерона» сильно бледнеют. Эти истории были весьма популярны в народе и даже представлялись в театрах марионеток. А еще рассказывают, что чужеземцы, наслышанные о «подвигах» местных сердцеедов, которым якобы удавалось проникать в гаремы и даже похищать оттуда красавиц, и решавшиеся на подобные авантюры, легко могли быть облапошенными девицами легкого поведения, выдававшими себя за обитательниц гарема.

    Иногда подобные легенды распространяли сами же жертвы своего легковерия, попавшиеся в сети девиц легкого поведения, которые походили на турчанок своими костюмами, но на самом деле турчанками не были.

    Уловки таких дам, которые «достаточно хорошо подражают манерам турчанок, чтобы провести чужеземца», описал Теофиль Готье: «Для спектакля требуется лишь старая сводня, состоящая в сговоре с прекрасной интриганкой, легковерный молодой человек и уединенный дом, где назначается свидание. Мужское тщеславие дорисовывает остальное. Приключение, как правило, заканчивается изъятием более или менее крупной суммы (о чем в рассказах не упоминается) у одураченного гяура, который видит в каждой продажной женщине по меньшей мере фаворитку паши или даже мечтает вступить в соперничество с самим султаном. В действительности же жизнь турчанок наглухо скрыта от нас стенами домов, и невероятно трудно узнать, что же происходит за их окнами с частыми решетками, где проделаны овальные глазки… чтобы незаметно глядеть на улицу».

    Между тем за этими стенами разыгрывались нешуточные страсти. Известно, например, что один «утешитель покинутых женщин», красавец Решид, проникал в гаремы в женском платье. Когда его поймали и с пристрастием допросили, оказалось, что по сокровенным уголкам гаремов таких «барышень» бродило множество.

    Случалось, что изнемогающие от скуки и обделенные вниманием дамы сами приглашали кавалеров.

    В сказках Шехерезады описан один хитроумный способ доставки в гарем любовника:

    «А потом она взяла меня и положила в сундук и заперла его, и затем подошла к евнуху, с которым было много вещей, и стала брать их и складывать в другие сундуки и запирала их один за одним, пока не сложила всего. И сундуки положили в челнок и поехали, направляясь к дворцу. И меня взяло раздумье, и я сказал про себя: „Я погиб из-за своей страсти! Достигну я желаемого или нет?“

    И я стал плакать, находясь в сундуке, и взывать к Аллаху, чтобы он выручил меня из беды, а они все ехали, пока не оказались с сундуками у дверей покоев халифа, и сундук, в котором я был, понесли в числе других.

    И моя подруга прошла мимо нескольких евнухов, приставленных наблюдать над гаремом, и слуг и дошла до одного старого евнуха; и тот пробудился ото сна и закричал на девушку и спросил ее: „Что это такое в этих сундуках?“ — „Они полны вещей для Ситт-Зубейды“, — ответила она. И евнух сказал: „Открой их один за одним, чтобы мне взглянуть, что лежит в них!“ Но девушка возразила: „Зачем открывать их?“ И тогда евнух закричал: „Не тяни, эти сундуки необходимо открыть!“ — и поднялся и сразу же начал открывать сундук, в котором был я. И меня понесли к евнуху, и тогда мой разум исчез, и я облился от страха, и моя вода полилась из сундука; и девушка сказала евнуху: „О начальник, ты погубил и меня и себя и испортил вещи, стоящие десять тысяч динаров! В этом сундуке разноцветные платья и четыре манна воды Зезема (Замзама, священного источника в Мекке. — Ш.К.), и сейчас вода потекла на одежды, которые в сундуке, и теперь в них полиняет краска“. „Бери твои сундуки и уходи, сказал евнух, и слуги подняли мой сундук и поспешили уйти, а другие сундуки понесли вслед за моим“».

    Не оставила без наставления таких искателей любовных приключений и «Камасутра»: «С помощью служанок женщины из царского гарема могут заполучить мужчин в женской одежде. Эти служанки и дочери нянь, пользующиеся доверием женщин и знакомые с их тайнами, должны отыскивать мужчин и приглашать в гарем, рассказывая о том, какие награды их ожидают, описывая способы войти в гарем и выйти из него, большие размеры вознаграждения, беззаботность часовых и невнимательность служанок царских жен. Но эти женщины никогда не должны уговаривать мужчину прийти в гарем, говоря ему неправду, потому что это, возможно, приведет к его гибели. Что же касается самого мужчины, то ему лучше не приходить в гарем, даже если доступ туда нетруден, из-за многочисленных опасностей и бедствий, ожидающих, если его там обнаружат».

    Султаны, тратившие огромные средства на роскошные наряды и драгоценности для своего гарема, на армию прислуги для него, вовсе не были застрахованы от неверности своих жен. Как султаны пресыщались своими многочисленными женами, так и жены порой пресыщались окружавшим их богатством, которое слепило глаза, но не наполняло сердце. Если уж дамы сераля желали обрести предмет тайной сердечной привязанности, то ни евнухи, ни стены, ни угроза расправы не могли их остановить. Всегда находились те, чьи взгляды, как живописала Шехерезада, оставляли после себя тысячу вздохов. Были и отчаянные ловеласы, которые умели пользоваться женскими слабостями и завлекать дам в губительные сети любви, тем более что признательность «осчастливленных» ими не имела границ. Некоторые влиятельные сановники даже потакали таким нарушениям гаремного устава. Они ловко управляли тайными страстями, шантажируя их жертв и интригуя при дворе в своих интересах.

    Жерар де Нерваль рассказывает о приключениях в Константинополе французского дагеротиписта (фотографа), рассчитывавшего сколотить состояние с помощью новомодного технического изобретения:

    «Обычно он выбирал многолюдные места и однажды установил свой аппарат в тени Сладких вод.

    Внимание его привлек ребенок, игравший на траве; художник сделал снимок и получил прекрасное изображение на пластинке. Он выставил портрет на обозрение; вокруг немедленно собралась толпа зевак.

    Из естественного любопытства подошла и мать ребенка; она была поражена, увидев прекрасный портрет, и решила, что это — колдовство.

    Художник не знал турецкого языка и сперва не понял комплиментов дамы. Сопровождавшая ее негритянка сделала ему знак следовать за ними. Дама села в арбу и поехала в Скутари (часть Стамбула. — Ш.К.).

    Художник, взяв под мышку довольно увесистый ящик с дагеротипом, отправился пешком вслед за арбой. Дойдя до первых домов Скутари, он увидел, что арба остановилась, дама вышла и направилась в деревянный особняк, стоявший на берегу моря. Старуха-негритянка сделала ему знак не входить в дом, а подождать на улице; только с наступлением темноты она ввела его внутрь.

    Когда художник предстал перед дамой, она ему заявила, что пригласила его для того, чтобы он сделал с помощью своего аппарата ее портрет.

    — Мадам, — пытался объяснить художник, — мой аппарат работает только при солнечном свете.

    — Ну что ж, — ответила дама, — подождем, пока встанет солнце.

    К счастью для мусульманской морали, это была вдова.

    На следующее утро, пользуясь солнечными лучами, проникавшими через зарешеченные окна, художник попытался запечатлеть черты прекрасной дамы из предместья Скутари. Она была еще молода, несмотря на то, что у нее был уже большой сын; как вы знаете, на Востоке обычно выходят замуж в двенадцать лет. Пока художник обрабатывал свои пластины, в наружную дверь постучали.

    — Прячьтесь! — крикнула дама и с помощью служанки затолкала художника вместе с его аппаратом в крошечный чулан рядом со спальней. У несчастного было достаточно времени, чтобы предаться грустным размышлениям. Он не знал, что дама была вдовой, и, естественно, подумал, что неожиданно из какого-нибудь путешествия вернулся ее муж. У него возникло и другое предположение, также сулящее ему неприятности: в дом нагрянула полиция, которой сообщили, что накануне сюда зашел гяур. Он прислушался и, поскольку комнаты в турецких домах разделены тонкими перегородками, вскоре несколько успокоился, так как различил только женский шепот.

    Действительно, дама принимала одну из своих подруг, но такие визиты в Константинополе могут продолжаться целый день: прекрасные бездельницы ищут любой повод убить время. Показываться было опасно: посетительница могла быть старой и некрасивой; к тому же, хотя мусульманкам нередко приходится делить мужа, это отнюдь не означает, что им неведомо чувство ревности, особенно в делах сердечных. А несчастный художник имел неосторожность понравиться.

    Наступил вечер; докучливая подружка пообедала, отведала прохладительных напитков и, вдоволь позлословив, удалилась восвояси, позволив наконец французу покинуть свое тесное убежище.

    Было слишком поздно, чтобы вновь приниматься за долгое и трудоемкое изготовление дагерротипа. Помимо всего художник испытывал голод и жажду. Пришлось отложить сеанс до утра.

    На третий день его положение напоминало положение матроса из народной песни времен Людовика XV, которого долго держала взаперти жена судьи: он начал томиться.

    …Художник изготовил заказанный ему портрет и дал понять, что важные дела требуют его возвращения в Перу. Но выйти из дома днем было невозможно, а когда наступил вечер, прекрасный ужин, предложенный дамой, удержал его в не меньшей степени, чем признательность за ее очаровательное гостеприимство. Однако на следующий день он решительно заявил о своем намерении уйти. Опять нужно было дожидаться вечера. Но его дагеротип спрятали, а как можно было уйти без этого ценного аппарата, в те времена единственного в городе? Кроме того, с его помощью он зарабатывал себе на жизнь. Женщины Скутари несколько необузданны в своих привязанностях; дама дала понять художнику, который уже стал разбирать некоторые турецкие слова, что если он попытается уйти, то она позовет соседей и громогласно заявит, что он пробрался в дом, покушаясь на ее честь.

    В конце концов эта обременительная связь истощила терпение молодого человека. Пока дама спала, ему удалось удрать через окно, пожертвовав дагеротипом.

    Самым печальным в этой истории было то, что друзья художника в Пере, обеспокоенные его трехдневным отсутствием, известили полицию. Нашли свидетелей, которые видели, что произошло на Сладких водах. Крестьяне заметили, как проезжала арба, за которой несколько поодаль шел художник. Показали и дом; несчастную турчанку наверняка бы растерзали фанатики за то, что она принимала гяура, если бы полиция вовремя ее не увезла. Она отделалась пятьюдесятью палочными ударами, а негритянка получила двадцать пять, так как по закону невольнику полагается наказание в два раза меньше, чем свободному человеку».

    Флирты на прогулках

    Томящиеся в сералях прелестницы старались не упустить ни одной возможности, чтобы совершить прогулки за стенами гарема. Это вносило в их жизнь разнообразие и сулило приключения.

    «В большей части случаев они служат предлогом для заранее условленных встреч, для свиданий и всевозможных интриг, — писал Осман-бей. — Эти дамы до того привыкли к подобному препровождению времени, что часто они и выезжают только с целью подразнить гуляющих и заставить их делать тысячи глупостей. Они находят это более занимательным, чем сидеть взаперти в серале; что, впрочем, совершенно понятно.

    Так, например, увидев какого-нибудь молодого человека, проходящего мимо их экипажа, они начинают делать ему знаки, гримасы и тем увлекают его за экипажем и заставляют бегать целые часы, а потом вдруг приказывают лакею прогнать его или уезжают галопом.

    Но точно так же, когда они хотят, они не боятся передавать и получать платки, конфеты и даже любовные записки.

    Что же касается лакеев и дворцовых надзирателей, то эти люди часто бывают принуждены играть самую печальную роль, потому что трудно ладить с женщинами, ищущими приключений, и теми, которые гоняются за ними. Ловкие из них успевают устроиться полюбовно с обеими партиями и забирают в карманы все, что им дают для того, чтобы они смотрели сквозь пальцы. Впрочем, если бы даже они и хотели действовать, то не могли бы, потому что женщины всегда могут пожаловаться и выбрать себе кого-нибудь более сговорчивого».

    По примеру своих хозяек рабыни гарема, отправляясь в экипажах по какому-либо поручению, находили время и на то, чтобы позабавиться, дразня молодых людей:

    «Однажды, когда нас четверо поехало в одной карете, мы увидели, что двое пашей, еще молодых, приблизились к нам, — передает их рассказ Мелек-ханум. — Они рассмотрели наши черты лица через яшмак и приблизились к дверцам нашего экипажа. Они спросили знаками, не желаем ли мы фруктов; мы ответили утвердительно. Предложив нам освежиться, они угостили нас музыкой и затем предложили нам по маленькому кошельку с золотом, которые мы и приняли. Ободренные успехом, они отправились за нами, чтобы узнать, где мы живем и кто мы. Каково же было их удивление, когда они увидели, что наш экипаж направляется ко дворцу и останавливается перед большими воротами гарема. Бедняги, казалось, были совершенно уничтожены от досады. Для того чтобы над ними посмеяться, мы махали им руками в знак прощания».

    Пороки

    Для женских пороков в сералях была самая благодатная почва.

    «Они окружены роскошью и блеском, но в единственной радости, для которой они, казалось бы, были созданы, — в любви им отказано, — писал Джордж Дорис. — Это лишение, самое жестокое из всех возможных лишений для восточной женщины, этот придирчивый, постоянный унизительный надсмотр, сопровождающий их даже в заточении, эта атмосфера вялости и лени, в которой угасает их жизнь, — все это повергает их в особое состояние души. В отсутствие повелителя, одно имя которого заставляет их трепетать, они нервны, раздражительны, капризны и порочны.

    …Это монотонное, праздное и нездоровое существование часто толкает их к противоестественным порокам: многие из них предаются сапфизму — преступлению, строго наказуемому в серале. Иногда их греховная любовь остается платонической, но из опасения, что она перерастет в бурную страсть, подозрительные пары разлучают.

    …Часто случается, что евнухи вносят еще больший беспорядок поддержкой той или иной стороны в этих ссорах, проникаясь к какой-нибудь из этих прекрасных женщин безнадежной страстью, которую из сострадания, из-за собственной порочности или по любви — кто знает? — не одна из невольных полудевственниц Йилдыза позволила, насколько это было возможно, удовлетворить. Однако не всегда добровольно отдаются они ласкам евнухов, ибо часто последние выискивают свои жертвы среди тех девушек, которые, будучи представлены повелителю, оказываются им отвергнуты: перенесенное оскорбление делает их объектом издевательств как со стороны остальных женщин, так и со стороны евнухов.

    Догадывается ли Абдул-Хамид об этих попытках измены? Не чрезмерная ли ревнивость нрава заставила его запретить впускать в свой гарем собак, даже кастрированных? По крайней мере известно, что на просьбу одной из своих фавориток позволить ей иметь гаванского бишона он ответил мягким отказом, сославшись на опасность бешенства. Чтобы утешить молодую женщину, он галантно предложил ей в подарок бриллиантовую диадему».

    Наказания

    Время от времени в гаремах происходила полная ревизия. Лица, замеченные в явных нарушениях, понижались в должности, получали взыскания или отставку. На смену им приходили новые особы, успевшие себя хорошо зарекомендовать. После всеобщего переполоха прежние союзы распадались, и все на время успокаивалось. Затем образовывались новые партии с новыми предпочтениями, и все начиналось сначала.

    В такие «революционные» периоды дисциплина в гареме налаживалась, но ненадолго. Даже авторитета валиде-султан или угроз главного евнуха было недостаточно, чтобы усмирить страсти, которые подспудно кипели, как лава в притихшем на время вулкане.

    Для поддержания хотя бы видимости порядка устраивались показательные репрессии. Приговоры приводили в исполнение евнухи.

    Наказания варьировались от заключения на гаремную «гауптвахту» на определенный срок или назначения на черные работы до битья палкой по пяткам или полосования кнутом.

    Иногда непокорных одалисок отправляли на «перевоспитание» к работорговцам.

    «Абдулла был мавр из Марокко и с давних пор вел свою коммерцию в Константинополе, — писал Осман-бей. — …Но репутацию свою он составил благодаря тонкому такту, с которым умел обращаться со своим товаром, и в особенности свойственной ему одному способностью укрощать строптивых рабов. Когда в каком-нибудь гареме не знали, как справиться с своенравной невольницей, то ее отдавали на выучку к Абдулле, который мастерски обуздывал ее нрав и из рук его она выходила шелковая. В обыкновенных случаях неповиновения Гаджи-Абдулла наказывал строптивых на месте, но если дело шло об исправлении закоренелых пороков, то Абдулла брал пациентку к себе на дом, где имел всевозможные лекарства против хронических душевных недугов, вроде подпольных ям, инструментов для пытки и т. д. Одна из наших невольниц, прошедшая школу Абдуллы, не могла вспоминать о нем без содрогания. „Если б вы знали, — твердила она нам частенько, — что за злодей этот Абдулла. Он уже многих отправил на тот свет и хотел сделать то же самое со мною“. Выражение, которое принимало при этом лицо несчастной женщины, давало понять, каков был с нею Абдулла».

    Более суровые приговоры сулили расставание с жизнью самыми ужасными способами — удушением, утоплением, отравлением и проч.

    Некоторые дамы приказывали подкупленным евнухам приводить понравившихся им молодых людей, с которыми предавались оргиям. Сразу же после свидания они, по примеру Клеопатры, умерщвляли своих любовников.

    Позаботиться о том, чтобы гости унесли свои тайны в могилу, и скрыть следы преступных связей поручалось все тем же евнухам.

    «Принцесса была женщина с сильными страстями и притом — жестокого характера, — пишет Мелек-ханум о сестре султана. …Рассказывают, что она для своего развлечения собирала около себя до десяти молодых греков, совершенно обритых и разрисованных, заставляя их танцевать в женских костюмах. Когда до султана доходили слухи о развлечениях его сестры с этими танцорами, он приказывал казнить их, и это нисколько не печалило принцессу.

    …Однажды, прогуливаясь в окрестностях столицы, она увидала молодого крестьянина привлекательной наружности и пригласила его прийти во дворец с цветами и растениями. После того как он раз попал туда, никто более не видел его: несчастный юноша после удовлетворения страсти этой прихотливой и жестокой женщины был убит по ее приказанию».

    В комментариях к роману «Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй» читаем: «Вначале она была наложницей письмоводителя Ляна, который приходился зятем императорскому наставнику Цаю. Жена у Ляна была до того ревнива, что убивала служанок и наложниц и закапывала их у себя в саду».

    Роберт ван Гулик описывает нравы, царившие в Китае во времена династии Хань:

    «Родственники императора Цзин-ди (156–140 гг. до н. э.) были по большей части выродками и садистами, они вступали в кровосмесительные отношения со своими сестрами и другими родственницами и также распутничали с любой замужней женщиной, которая им понравилась. Их супруги и наложницы часто вели себя не многим лучше. В главе 53 „Истории династии Хань“ нарисована мрачная картина сексуальной жизни при дворах этих князей.

    Князь Туан страдал от „истощения потенции“, „инь вэй“, и заболевал каждый раз, когда ему предстояла близость с женщиной. У него тем не менее был мальчик-любовник, которого он убил собственными руками, когда обнаружил, что тот вступает в тайные связи с женщинами его гарема.

    Князь Чень, будучи дегенератом с садистскими наклонностями, развратничал со своими сестрами, а чтобы повеселить себя, он приказывал топить в озере перед дворцом мальчиков и девушек. Он заставлял провинившихся женщин гарема стоять нагишом во дворе в течение дня и бить в барабан, заставлял их голышом сидеть на дереве на протяжении нескольких дней, морил их голодом».

    Побеги

    Несмотря на бдительную охрану и смертельную опасность, скандальные побеги невольниц из гаремов случались довольно часто.

    Одну из драматических историй приводит в своих воспоминаниях Мелек-ханум:

    «Утром Назиб-ханум взяла карету принцессы, и мы отправились. Две маленькие невольницы следовали за нами верхом на лошадях. Вскоре мы увидали приближавшегося к нам молодого джентльмена, который, поравнявшись с нами, бросил в нашу карету цветы и записку. Молодая черкешенка вся вспыхнула, сказала ему украдкой несколько слов и незаметным образом сунула ему в руку письмо. Мужчина этот был греческий купец, в которого Назиб была влюблена. Он был незнатен и небогат и, очевидно, рассчитывал на выгодный брак с придворной особой. Надо заметить, что Назиб играла в опасную игру. Выбрав себе женихом христианина, она рисковала быть брошенной в волны Босфора в мешке с ядром.

    Несколько времени спустя разнесся слух, что она бежала, и этот побег ее спас. Она написала своему возлюбленному, чтобы он приехал к ней в назначенный день в лодке и остановился против дворца со стороны, ближайшей к морю. С помощью греческих женщин, допускаемых в гаремы для выполнения различных обязанностей, она достала себе европейское платье и густую вуаль и взяла с собою несколько бриллиантов и других драгоценных вещей, составлявших часть ее приданого, подаренного ей Эссемах-султаншей, которая имела намерение в скором времени выдать ее замуж. Для своего побега она воспользовалась тем временем, когда европейские дамы приезжают с визитами во дворцы, а мужья их дожидаются на улице: быстро пройдя мимо стражи, заметившей, однако, что эта дама похожа на приемную дочь султанской сестры, и подав руку тому, кто ее ожидал, она отправилась в лодке к кораблю, готовившемуся сняться с якоря, и таким образом покинула Константинополь и Турцию.

    На следующий день Эссемах-султанша приказала позвать свою воспитанницу, чтобы ехать вместе с нею с поздравлением к султану Абдул-Меджиду, ее племяннику, только что вступившему тогда на престол. Все поиски были, конечно, тщетны. Молодой черкешенки нигде не нашли. И только спустя несколько времени узнали, что она вышла замуж в Галаце за своего возлюбленного, похитившего ее.

    Вступив в супружество с греком, Назиб-ханум много за свою жизнь испытала превратностей судьбы. Муж ее бежал со всеми ее сокровищами и кончил свою карьеру банкротством. Наконец, бедная женщина осталась вдовой с двенадцатью детьми. Невозможность существовать с таким огромным семейством заставила Назиб-ханум прибегнуть к прежним своим повелителям. Она вернулась в Константинополь старухой и в лохмотьях. Турки, оставив всякие упреки за ее поведение, приняли ее ласково и снабжают ее средствами для существования до настоящего времени».

    Джордж Байрон в «Гяуре» описывает повелителя, тоскующего по сбежавшей от него любимой:

    Гарема сладостные пляски,
    Красавиц пламенные ласки —
    Ничто Гассана не влечет,
    Охота в лес его зовет,
    В горах он целый день проводит,
    Но все ж забвенья не находит.
    Иначе жизнь его текла,
    Когда Лейла с ним жила:
    Гарема игры были милы…
    Но разве там уж нет Лейлы?
    Так где ж она?
    Об этом нам
    Сказать бы мог
    Гассан лишь сам.
    Различно в городе судили.
    Она бежала, говорили,
    Когда ночная скрыла тень
    Последний Рамазана день
    И минарет с его огнями
    Меж правоверными сынами
    Благую весть распространял:
    Байрама праздник возвещал.
    Она в ту ночь ушла купаться,
    Чтобы домой не возвращаться.
    Переодетая пажом,
    За мусульманским рубежом
    Она от мести грозной скрылась…

    Примечания:



    3

    Латинский текст приведен, как в подлиннике.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх