На наших глазах привычный...

На наших глазах привычный нам мир меняет свои очертания. Цивилизация глобального потребления стремительно движется к своему финалу, вползая в эпоху глубочайшего и многослойного кризиса. Какие цели в этот период должны ставить перед собой мы? Имеем ли мы право ограничиться лишь тем, что диктует инстинкт самосохранения? Очевидно, наши задачи – иного плана. Перед лицом наступающего кризиса мы должны думать не только о том, чтобы выжить, но и о том, чтобы победить. А для этого нам нужно знать этот мир в его настоящем и прошлом, видеть его реальные проблемы в системно-исторической ретроспективе.

В контексте заявленной RPMonitor темы наступления глобального кризиса мы предлагаем читателям цикл бесед с известным русским ученым и публицистом Андреем Ильичем Фурсовым, директором созданного в 1997 г. Института русской истории РГГУ. Отметим, что наш собеседник – автор известных работ о русской истории и русской власти, об истории капиталистической системы и Востока, о геополитике и глобализации, о мировых войнах и идеологии, уделяет в своих трудах особое место проблематике макроисторических кризисов.
СОЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС В ТРЕТЬЕЙ СТЕПЕНИ: ТАКОГО ЕЩЕ НЕ БЫЛО
Для начала оглянемся в прошлое. А. Фурсов выделяет три тяжелых системных кризиса, глубоко потрясших человечество: кризис «длинного» шестнадцатого века, крушение Западной Римской империи (гибель античного мира) и кризис верхнего палеолита (древнекаменного века). Каждый из них представляет свой тип кризиса.
Давайте начнем с ближайшего нам по времени – так называемого кризиса «длинного» шестнадцатого века (1453-1648 гг.) – с периода между падением Константинополя под ударами турок-османов и Вестфальским миром, завершившим Тридцатилетнюю войну. В ходе его произошел генезис капитализма.
Что произошло накануне этого кризиса? В середине четырнадцатого века по Европе пронеслась эпидемия чумы, выкосившая 20 миллионов душ из ее 60-миллионного населения. В результате «сделочная» позиция крестьянина по отношению к феодалу резко усилилась. Ведь теперь рабочих рук не хватало и власть помещика-сеньора ослабла. В течение тридцати-сорока лет сеньоры пытались силовым способом вернуть прежнее положение вещей, снова приводя «подлую чернь» к покорности. В ответ одно за другими вспыхнули восстания низов – настоящая европейская антифеодальная революция. В 1378-1382 годах прокатываются бунты «белых колпаков» во Франции, Уота Тайлера в Англии и чомпи – во Флоренции. Она надломила хребет феодализма. И после у сеньоров осталась лишь одна стратегия: сохранить свои привилегии и не оказаться ни в кулацком, ни в бюргерском «раю». Мы не можем остановить перемены? Так возглавим их и останемся при власти и богатствах! И не случайно в пятнадцатом веке появляются новые, сильные монархии и централизованно-бюрократические государства привычного нам типа. С этим процессом совпали открытие Америки, возникновение нового мирового разделения труда и революция в военном деле шестнадцатого века.
В итоге к 1648 году класс феодалов избежал уничтожения, сумев сохранить власть и привилегии. Кто-то превратился в представителей королевского двора, как во Франции. Кто-то смешался с богатыми крестьянами, как джентри в Англии. Как показывают исследования, 90% феодальных семей, которые были у власти в 1453 году, сохранили ее и в 1648-м. Однако, борясь за сохранение своих привилегий, феодалы породили капитализм. Как некий «побочный продукт». Правда, далось все это ценой невероятных крови, насилия и страданий: мы видим раскол католической церкви, отпочкование протестантизма, ожесточенные религиозно-гражданские войны в Германии, Франции и Голландии, свирепствующую инквизицию и сотни тысяч заживо сожженных. Тридцатилетнюю войну, уничтожившую четверть населения тогдашней Германии. И еще миллионы погибших от голода, холода, болезней и нищеты – спутников войн и общественных конфликтов.
Вот первый тип тяжелого кризиса перехода между эпохами – кризис, вызванный борьбой верхов за сохранение своей власти в новой эре. Некая операция «Прогресс», управляемая революция. И сей кризис был связан с внутренним развитием Европы.
Второй тип кризиса проявился в эпоху поздней античности, во времена падения Западной Римской империи (погибла в 476 г. нашей эры). Здесь мы видим внутренний кризис великой империи (падение эффективности рабовладельческой экономики, демографические проблемы, деградация правящей элиты), к коему добавилось Великое переселение народов: волны варварских племен, накатывающих на Рим с севера и востока. Если феодалам удалось сохранить власть и войти в новую эру, то позднеантичным господствующим группам не удалось. Прежняя элита исчезла. Особенно примечателен кризис перехода между рабовладельческой античностью и феодальным средневековьем тем, что огромная масса варваров была фактически «выкормлена» римлянами на границах – для них были созданы удивительно благоприятные в демографическом плане условия! Ведь что получалось? Племена германцев селились в порубежье с разрешения Рима (таким образом он избегал войн с ними), получали статус «федератов» (союзников) – и пользовались плодами имперской культуры, переходя к более производительному сельскому хозяйству. И бурно размножались. За несколько веков такой политики варвары усилились и обрушились на Рим, уничтожив высокоразвитую культуру и на много веков погрузив нынешнюю Европу во тьму невежества и раздробленности.
Таков второй тип кризиса, где внутреннее ослабление цивилизации сочетается c нашествием «внешнего пролетариата», по терминологии А. Тойнби, – волной переселения извне менее развитых, но бурно плодящихся воинственных народов.
Но самым тяжелым, страшным и долгим из известных нам кризисов человечества выступает кризис верхнего палеолита – древнекаменного века. Он начался примерно за 25 тысяч лет до нашей эры и закончился за 10-8 тысяч лет до Рождества Христова неолитической революцией: переходом от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию. Эта революция стала выходом из кризисной ситуации. В чем ее суть? Род «человек разумный» вел присваивающее хозяйство: охотился на животных, собирал плоды и коренья. Люди настолько размножились, что попросту истребили дичь и объели огромные пространства планеты. Кормиться стало нечем. А тут еще настал ледниковый период. И 25 тысяч лет назад рухнула система, базировавшаяся на высокоспециализированной охоте. Пришла социальная деградация. Примитивизировалось искусство. Население уменьшилось почти на 75-85%. И чтобы выжить, людям пришлось переходить к производящему хозяйству, одомашнивая животных и растения, изобретая ремесла.
Вот третий тип кризиса: гибель экономики старого типа, сопряженная с климатическими и экологическими катаклизмами.

– На какой из кризисов, о которых шла речь, похож тот, чьи контуры уже различимы? Который уже надвигается на современное человечество? – рассуждает А. Фурсов. – Мой ответ, к сожалению, не самый веселый: грядущий глобальный кризис несет в себе характеристики всех трех кризисов, но в одном пакете – «кризис-матрешка». Или «кризис-домино», если угодно. Только грядет этот кризис в условиях позднекапиталистической системы, которая охватила весь мир. То есть стала глобальной. Он наступает в условиях перенаселенности планеты, с огромной нагрузкой на экологию и близящимся дефицитом сырья, воды. Сюда нужно добавить чудовищную социально-экономическую поляризацию современного мира, невиданные запасы оружия массового уничтожения.

– Действительно. Впервые в истории кризис типа палеолитического разражается на перенаселенной планете, напичканной всеми видами оружия. Ну не было в каменном веке ни пулеметов, ни атомных бомб, ни отравляющих веществ… Не было опасных АЭС или химических производств, плотин и водохранилищ – всего, что, разрушаясь, может стать оружием массового поражения.

– Если кризис пойдет по количественной переформулировке закона Мерфи («все плохое происходит одновременно»), а ситуация характеризуется третьим положением теоремы Гинзберга («даже выход из игры невозможен»), то кризис XXI века будет намного круче верхнепалеолитического. И если после него что-то возникнет, то это что-то скорее всего будет отличаться от сегодняшней нашей цивилизации так же сильно, как эта цивилизация отличается от палеолита.

Разумеется, не надо себя пугать (тем более, что пугаться поздно). Но кто предупрежден, тот вооружен…


НАТИСК КОСМОКРАТИИ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ СССР

– Первые признаки нового надвигающегося кризиса, – продолжает А.Фурсов, – умным наблюдателям из западного истеблишмента были видны уже на рубеже 1960-1970-х годов. Действительно, к середине 1970-х годов окончилось беспрецедентное тридцатилетие в истории капитализма, материальные достижения которого по многим показателям превышают таковые полуторавекового периода 1800-1950 годов. В это тридцатилетие казалось, что кризис («Тридцатилетняя война» XX века – 1914-1945 гг.) преодолен и мир надолго возвращается в «золотой век» капитализма а la эпоха 1815-1914 годов. Однако в истории ничто, в том числе «золотые века», не возвращается. Славное тридцатилетие после Второй мировой оказалось всего лишь короткой вспышкой накануне кризиса, короткой передышкой внутри начавшегося в 1914 г. системного кризиса капитализма, его сладким «бабьим летом», исчерпавшим себя к середине 1970-х годов. С тех пор кризис развивается по нарастающей.

Однажды отец-основатель мир-системного анализа И. Валлерстайн заметил, что истинной причиной упадка исторических систем является падение духа тех, кто охраняет существующий строй. Сам упадок начинается тогда, когда разворачивается борьба за то, кто возглавит грядущие изменения, развернув их в свою пользу.

Феодальные сеньоры в XV веке успешно справились с этой задачей. Очевидно, мировой истеблишмент, мировая буржуазия второй половины XX века последует их примеру. Только если «сеньоры-помидоры» действовали исходя из социальных инстинктов и интуиции, то буржуины, обладая теми же инстинктами (хищник есть хищник), помимо этого имеют в своем распоряжении «фабрики мысли» и используют научные формы рефлексии (которые, впрочем, нередко вступают в противоречие с классовым интересом и сознанием).

Важная веха в осознании «железной пятой» приближения кризиса – 1975 год. Тогда на Западе появился доклад «Кризис демократии», написанный по заказу «Трехсторонней комиссии» С. Хантингтоном, М. Крозье и Дз. Ватануки. В докладе четко фиксируются угрозы положению правящего слоя – прежде всего то, что против него начинают работать демократия и welfare state (государство всеобщего социального обеспечения), оформившиеся в послевоенный период. Под кризисом демократии имелся в виду не кризис демократии вообще, а такое развитие демократии, которое невыгодно верхушке.
В докладе утверждалось, что развитие демократии на Западе ведет к уменьшению власти правительств, что различные группы, пользуясь демократией, начали борьбу за такие права и привилегии, на которые ранее никогда не претендовали, и эти «эксцессы демократии» являются вызовом существующей системе правления. Угроза демократическому правлению в США носит не внешний характер, писали авторы, ее источник – «внутренняя динамика самой демократии в высокообразованном, мобильном обществе, характеризующемся высокой степенью (политического. – А.Ф. ) участия» . Вывод: необходимо способствовать невовлеченности (noninvolvement ) масс в политику, развитию определенной апатии. Надо, мол, умерить демократию, исходя из того, что она – лишь способ организации власти, причем вовсе не универсальный: «Во многих случаях необходимость в экспертном знании, превосходстве в положении и ранге (seniority), опыте и особых способностях могут перевешивать притязания демократии как способа конституирования власти» .
Однако ослабление демократии в интересах западной верхушки было нелегкой социальной и политической задачей. Кто был становым хребтом западной демократии, которую надо было умерить? Средний класс – главный получатель выгод «славного тридцатилетия». Перераспределение общественного продукта с помощью налоговой системы welfare state привело к тому, что значительная часть среднего и часть рабочего класса, не имея буржуазных источников дохода, смогла вести буржуазный образ жизни. После Второй мировой народилась эдакая «социалистическая буржуазия». Неслучайно послевоенный триумф средних классов в ядре капсистемы совпал с триумфом государства всеобщего собеса.
Разумеется, буржуазия включила перераспределительный механизм не по доброте душевной.Welfare state – это явное отклонение от логики развития и природы капитализма, которое лишь в малой степени может быть объяснено заботой о создании спроса и потребителей массовой продукции. Главное в другом – в наличии системного антикапитализма (исторического коммунизма) в виде СССР. В ходе «холодной войны», глобального противостояния с СССР, в схватке двух глобальных проектов буржуины вынуждены были откупаться от средних и рабочих классов, замирять их (налоги на капитал, высокие зарплаты, пенсии, пособия и т.п.). Таким образом, само существование СССР, антикапиталистической системы, заставляло капсистему в самом ее ядре нарушать классовую, капиталистическую логику, рядиться в квазисоциалистические одежды. Мало того, что экономическое и социальное положение среднего и части рабочего классов упрочилось, эти группы и политически усилили свое положение в западной системе, напугав ее хозяев до «кризиса демократии».
– Почему? Что конкретно угрожало их власти и привилегиям?

– Мощные левые партии. В одних странах – социалистические, в других – коммунистические. Влиятельные профсоюзы. Все эти силы оказывали давление на буржуазию и истеблишмент, требуя дальнейших уступок. На рубеже 1960-1970-х годов буржуазия ядра капсистемы оказалась в положении аналогичном тому, в которое попали западноевропейские сеньоры на рубеже XIV-XV веков: сохранение тенденций развития вело и тех и других к постепенной утрате привилегий – в одном случае в «кулацко-бюргерском раю», в другом – в политико-экономическом раю «социалистической буржуазии».

Чтобы разрешить «кризис демократии» в интересах «железной пяты» и повернуть вспять тенденцию осереднячивания западного общества, нужно было решить несколько проблем. Политически и экономически ослабить демократические институты было невозможно без частичного демонтажа welfare state . А как его демонтируешь, если в мире есть СССР, который объективно выступал гарантом сытой и обеспеченной жизни западного «мидла»? Отсюда – с начала 1980-х годов курс на обострение и ужесточение «холодной войны» с СССР и одновременно социальное наступление на средний и рабочий классы ядра. Впрочем, в 1980-е годы это наступление все же тормозилось фактом существования соцсистемы и возможностью грабить «третий мир», прежде всего средние классы его наиболее развитых стран. Так, в 1980-е годы с помощью «структурных реформ» МВФ был, по сути, уничтожен средний класс Латинской Америки. В это же время сильный удар получили средние классы ряда африканских стран, а состояние этих классов, естественно, перекачивалось на Запад. Можно сказать, судьба латиноамериканских средних классов – это «воспоминание о будущем» среднего класса ядра капсистемы.
– Таким образом, кризис изначально был вполне рукотоворным? То есть, капиталистическая элита сознательно ввергла мир в перемены так же, как когда-то – феодальная аристократия в пятнадцатом-шестнадцатом веках?

– Да, в значительной степени так, только на новом техническом уровне и с использованием науки, прежде всего обществоведческой.

– Интересно сопоставить наши наблюдения. Программа уничтожения среднего класса и деиндустриализации Запада запускается в конце 1970-х на «пробной модели» – Нью-Йорке. Его спасает от банкротства финансовая группа во главе с банкиром Феликсом Рогатиным (Felix Rohatin). Город освобождается от промышленности и превращается в рай для богатых. Движущей силой спровоцированного кризиса становится финансовый капитал. А затем, когда СССР погибал, в 1989 году ведущие страны Запада приняли Вашингтонский консенсус, твердую линию на ультралиберализм и глобализацию – мощные средства уничтожения среднего класса и welfare state, государства всеобщего благосостояния…

– Да, с падением Союза в жизни среднего класса Запада наступает черная полоса. А вот средние классы бывшей социалистической системы уже стерли «ластиком Истории»: в 1989 году в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жило 14 миллионов человек, а в 1996 году – спасибо Горбачеву и Ельцину – уже 169 миллионов! Изъятые средства либо прямо ушли на Запад, либо со временем были размещены в западных банках – фантастическая геоэкономическая операция, глобальная экспроприация. Теперь наступает очередь «мидлов» на Западе. Недаром там уже появилась социологическая теория «20:80». Согласно ей в современном западном обществе меняется социальная структура: 20% – богатые, 80% – бедные, и никакого среднего класса – он размывается, тает вместе с нацией-государством, частной формой которого является welfare state .

Дело в том, что в условиях глобализации нация-государство слабеет, оно не может противостоять хозяевам глобальной финансовой системы. Уже на заре глобализации, в начале 1990-х объем чисто спекулятивных межвалютных финансовых трансакций достиг 1 трлн 300 млрд долларов в день – в 5 раз больше, чем объем мировых торговых обменов и почти столько же, сколько составляли на тот момент резервы всех национальных банков мира (1 трлн 500 млн долл.). Какое государство сможет выдержать пресс давления глобального финансового Франкенштейна? Государство утрачивает многие социальные и политические характеристики, превращаясь в административно-рыночную структуру. Глобализация оказалась мощным социально-экономическим оружием верхов мировой системы против середины и низов: она экономически подрывает те самые демократические политические (а, следовательно, и перераспределительные) институты, которые были гарантией положения среднего класса. У среднего и рабочего классов экономически выбивается щит, который защищал их от «железной пяты».

При этом очень важно, что хозяева глобального мира – французский исследователь Дени Дюкло называет их «гипербуржуазией» и «космократией» – оперируют на глобальном уровне, а средний и рабочий класс – на национальном, государственном, что ставит их в неравное положение. Так же, как в XVI веке новое международное разделение труда и серебро Америки переместило часть сеньоров и купцов на мировой уровень, а крестьяне остались на локальном и попали в социальный и исторический офсайд. Гипербуржуазия существует безнаказанно, пожирая в условиях глобализации капитал низших групп буржуазии и доходы среднего класса. С 1980-х годов развернулось наступление верхов на середину и низы, завершив двухсотлетний цикл наступления работяг и «середняков». Показательно, что XX век начинался книгой Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» (1929 г.), а закончился книгой К. Лэша «Восстание элит» (1996 г.). В этом плане то, что происходило в России в 1905-1917 годах и с 1987 года хорошо вписывается в общемировые тенденции. Так, горбачевщина и особенно ельцинщина – это наши аналоги тэтчеризма и рейганомики. Я уже не говорю о том, как глобализация усиливает сделочную позицию буржуазии по отношению к рабочему классу. Теперь в ответ на забастовки в Европе и США целые отрасли можно перебрасывать в Южную Корею, Китай, Таиланд. По сути, рабочий класс в ядре капиталистической системы, как и массовый средний класс, теперь не нужны.

Беседовал Максим Калашников
РУКОТВОРНЫЙ КРИЗИС. Часть 2 
Мы находимся на пороге нового «великого переселения народов»






 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх