• Лекция 14 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ (СОЦИОЛОГИИ ТРУДА)
  • Лекция 15 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ПОЛИТИКИ. ОЖИДАЕМЫЕ И ЖЕЛАЕМЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ ОБЩЕСТВА, В СОЦИАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И СОЦИАЛЬНОМ УПРАВЛЕНИИ
  • Лекция 16 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ СЕМЬИ. ПЕРСПЕКТИВЫ НАЧАВШЕГОСЯ ПРОЦЕССА ДЕПОПУЛЯЦИИ
  • Лекция 17 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ОБРАЗОВАНИЯ
  • Лекция 18 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ
  • Лекция 19 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ МЕДИЦИНЫ
  • Лекция 20 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ
  • Лекция 21 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ РАССЕЛЕНИЯ
  • Лекция 22 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
  • Лекция 23 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ПРЕСТУПНОСТИ
  • Лекция 24 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО НАРКОТИЗМА (АЛКОГОЛИЗАЦИЯ И ДЕЗАЛКОГОЛИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВА)
  • Лекция 25 (заключительная) НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПРОГНОСТИКИ
  • Алфавитный указатель русских терминов
  • Терминология
  • Термины автоматизации прогнозирования, примыкающие к системе нормативных терминов
  • Литература
  • Часть IV

    ПРИКЛАДНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПРОГНОСТИКА. ПРОГНОЗИРОВАНИЕ КОНКРЕТНЫХ ПРОБЛЕМНЫХ СИТУАЦИЙ НА ПРИМЕРЕ ОДНОЙ СТРАНЫ (РОССИИ)

    Лекция 14

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ (СОЦИОЛОГИИ ТРУДА)

    В 1991—1995 гг. сектор социального прогнозирования Ин­ститута социологии РАН реализовал очередной исследователь­ский проект «Перспективы трансформации России: эксперт­ный сценарно-прогностический мониторинг» (одноименная монография издана Центром общественных наук МГУ в 1998 г.). Проект предусматривал трижды повторенный панельный оп­рос экспертов и разработал серии прогнозных сценариев на этой основе. В данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.

    Напомним еще раз логический алгоритм технологическо­го прогноза: система количественных и качественных показа­телей исходной (базовой) модели и прогнозного фона. Экст­раполяция динамических рядов этих показателей в будущее с целью выявления назревающих проблем (трендовая модель поискового прогноза). Нормативная разработка тех же пока­зателей по заранее заданным критериям оптимума с целью выявить возможные пути решения таких проблем. Рекоменда­ции сфере социального управления путем сопоставления дан­ных поискового и нормативного прогнозов. Никаких пред­сказаний, только «взвешивание» возможных последствий напрашивающихся решений.

    Допустим, вам, как заведующему сектором социального прогнозирования какого-то НИИ, заказали долгосрочный прогноз (на 20 лет) ожидаемых и желаемых изменений в эко­номике России. Какие показатели заложите вы в исходную модель и что порекомендуете российскому правительству?

    Возможных показателей – сотни и тысячи. Из них нужно ото­брать десяток-другой ключевых, которые нетрудно было бы детали­зировать на любом уровне конкретизации. В случае с Россией было бы напрасным трудом использовать стандартные показатели гло­бального, регионального или локального уровня: получится карти­на, далекая от реальной действительности. Слишком велика специ­фика, возникшая в результате краха реализованной утопии казар­менного социализма. Попытаемся индицировать это понятие – представить его в виде упорядоченной совокупности показателей.

    Напомним, что российское бытие XX века вопреки истмату (историческому материализму) целиком определилось утопическим сознанием. Кучка фанатиков-утопистов, дорвавшись до власти, на­вязала стране сказку, сделанную былью. Сказка, в самых общих чер­тах, опиралась на три догмы-постулата:

    1. Дестратификция общества, превращение его из классового в бесклассовое, «социально-однородное».

    2. Демаркетизация экономики, замена рынка Госпланом.

    3. Демонетаризация финансов, замена реальной (конвертируе­мой) валюты «дензнаками», которые печатаются в любых потреб­ных количествах для контроля над распределением товаров и услуг с целью перехода затем вообще к бесконтрольному распределению «по потребностям».

    Именно такую программу большевики попытались реализовать в 1918—1920 гг. и потерпели крах, восстановив против себя практи­чески всю страну. Потому что все три пункта программы оказались несбыточными, утопическими.

    Классовая структура общества (любого человеческого общества на любом уровне детализации – до производственного или соседс­кого коллектива, компании или любой другой малой социальной группы включительно) остается незыблемой, что с ней ни делай. Меняется только характер классов, а сами они как были, так и оста­ются. Можно истребить феодальную аристократию, буржуазию, крестьянство. Неизбежно исчезнут предприниматели, инициатив­ные добросовестные рабочие, рачительные хозяева, подлинная ин­теллигенция. Их место займут надзиратели и батраки-люмпены, офи­церы и солдаты гигантского «вселенского стройбата», в который обратится страна.

    Никуда не денется высший класс – 1—2% населения, в руках которого практически вся власть и львиная доля богатств страны. Только вместо аристократии он будет называться сначала «номенк­латурой», а затем «новыми русскими». Никуда не денется высше-средний класс – еще десяток-другой процентов, составляющих со­стоятельные, зажиточные семьи (в СССР и сегодняшней России он «съежился» до менее десятка процентов). Останется средний класс людей со средними по стране доходами. В благополучных странах он составляет подавляющее большинство населения. В сегодняш­ней России это считанные проценты, т.к. формально почти полови­на населения относится к беднякам низше-среднего класса (правда, тут вносит свой вклад «теневая экономика», существенно меняющая реальные доходы, не говоря уже о повальном воровстве). Нако­нец, останется низший класс нищих. В благополучных странах он составим по масштабам с высшим. В сегодняшней России это фор­мально каждый третий (с теми же поправками на «теневую эконо­мику» и воровство).

    Всякое посягательство на рынок тут же влечет за собой появление «черного рынка» соответствующих масштабов и ква­зиказарменное распределение товаров и услуг не по труду, а «по чинам», с тотальным дефицитом всего и вся, с километ­ровыми очередями, с резким обнищанием населения, посколь­ку цены на «черном рынке» гораздо выше.

    Наконец, замена валюты «дензнаками» тут же порождает чудовищную инфляцию, обесценение пустых, ничем не обес­печенных бумажек, переход к бартеру – натуральному обме­ну товарами и услугами, что еще более ухудшит положение основной массы населения.

    Все это в полной мере испытало на себе население России в 1918—1920 гг., которое восстало против этого и вынудило утопистов начать упоминавшуюся в первых лекциях («перестрой­ка № 1») новую экономическую политику. Но поскольку НЭП оказался смертельной угрозой для новой аристократии – но­менклатуры, в 1929 г. была предпринята вторая попытка сде­лать только что рассказанную сказку былью. К несчастью для населения страны, на сей раз она увенчалась успехом. Получилась нежизнеспособная, но, как ни парадоксально, очень жи­вучая система, из которой, как уже рассказывалось, мы еще пять раз – от Хрущева до Горбачева – тщетно пытались выйти. И нет уверенности, что выйдем в седьмой раз, хотя пытаемся вот уже второй десяток лет. Нежизнеспособная потому, что с казарменным положением общество мирится только во время войны. Ибо казарма – это при­нудительный труд, принудительная идеология и специфичные ка­зарменные отношения, известные под названием «дедовщина». Принудительный труд неизбежно порождает имитацию труда по принципу: «солдат спит, а служба идет» («видимость работы за ви­димость зарплаты»). Именно поэтому мы проиграли гонку воору­жений и третью мировую войну («холодную») с противником вчет­веро более богатым и на порядок превосходившим нас технологи­чески. Принудительная идеология практически возможна только при непрерывном массовом терроре, который дошел при Сталине до предела физических возможностей, слабеет террор – начинается «дезидеологизация» населения, которая выражается в тотальной деморализации (оподлении), дезинтеллектуализации (оглуплении) и патопсихологизации (остервенении) людей. Что и видим воочию. Наконец, «дедовщина» подразумевает всесильных «паханов», их при­хлебателей – «шестерок» и жуткую участь «опущенных» на страх всем остальным, чтобы повиновались беспрекословно. Как в тю­ремной камере. Ну, кому такое может понравиться, кроме «дедов»? Такая система не просуществовала бы и месяца, если бы «камера-казарма» не уравновешивалась «сказкой-утопией».

    Во всех странах с низкоразвитой экономикой (включая СССР-Рос­сию) не имеет работы – по меньшей мере, постоянной работы – каждый третий. А в СССР безработицы, как известно, не было. Были «избыточные» (фиктивные) рабочие места – более 30 миллионов на 130 миллионов трудящихся. Человеку гораздо приятнее получать грошовую зарплату, чем такой же величины пособие по безработи­це. Поэтому даже сегодня за такую систему голосует 30—40% изби­рателей. Хотя чудовищная скрытая безработица никуда не делась, ибо что такое зарплата, равная или даже меньше пенсии для десятка-полутора миллионов работающих?

    Во всех странах сегодня – зарплата (пусть даже очень вы­сокая), а завтра – конверт с уведомлением об увольнении. А в СССР везде и всюду 2 и 16 числа каждого месяца – «получка», совершенно независимо от экономической эффективности пред­приятия, учреждения, организации до банкротства включительно. Короче, «пайка» – как в казарме или тюрьме, всегда и при всех условиях. Не беда, что платят не деньгами, а «дензнаками». Не беда, что такое жалованье – как подаяние нищему (в смысле суммы). Главное – гарантированно, с уверенностью в будущем. Раз­ве это не привлекательно для десятков процентов людей по сей день?

    Во всех странах плохой работник получает меньше хорошего. И ему постоянно грозит увольнение. А в СССР зарплата зависела толь­ко от должности. А должность – только от хороших или плохих отно­шений с начальством. И – никаких увольнений даже при длитель­ных запоях, прогулах, отъявленной халтуре, старческом маразме. Разве это не кисельные реки и молочные берега даже при 120 р. на двоих?

    Вот почему шесть раз пытались «работать как в СССР, а жить как в США». И очень огорчались, что не получается. Теперь пытаемся в седьмой раз…

    Трагедия сегодняшней России в том, что на место выжившей из ума «номенклатуры» пришел всевластный высший класс, в кото­ром решающую роль, помимо верхушки открыто уголовной ма­фии, сросшейся с коррумпированной частью госаппарата, игра­ют так называемые компрадоры-торговцы национальным богатством страны, складывающие выручку на тайные счета в зарубежных бан­ках. В «банановых республиках» это – торговля бананами, кофе, кокой, другими наркотиками. В России – нефтью, газом, металлом, лесом. Подумайте только: сотня олигархов с несколькими милли­онами их прихлебателей получает от продажи нефти и газа пример­но столько же, сколько остальные 144 млн. населения!

    Соответственно определяются перспективы развития экономи­ки. Как ни старайся, а через 10—20 лет будешь в Колумбии: 1—2% компрадоров, 8—10% их прихлебателей, засилье мафии и беспрос­ветная нищета остальных 90%.

    Заметим также, что Колумбия – послушная игрушка в руках США и транснациональных корпораций, которые умело заботятся о том, чтобы Россия не свернула с «колумбийского пути». Их «аген­тов влияния» у нас хоть отбавляй – до самых известных политичес­ких деятелей включительно.

    Можно, конечно, дернуться «влево» и в одночасье покончить с насквозь криминализированной экономикой.

    Достаточно вновь призвать к власти коммунистов. Но тогда мгно­венно попадешь из Колумбии в КНДР с тамошним массовым голо­дом и террором. Образно говоря, снова вернешься в 1984 год, отку­да снова дорога либо к 1991-му, либо к 1937-му.

    Можно дернуться и «вправо», призвав к власти наших доморо­щенных нацистов. Тогда попадешь в Сараево, точнее, в Косово. И ужасы Гражданской войны 1918– 1921 гг. померкнут в сравнении с новой войной. Тем более что НАТО и прочие супостаты отнюдь не останутся в стороне, помогут стереть русских с лица земли, как сер­бов в Косово.

    А нет ли альтернативных путей в будущее? Ведь не одна же Россия пытается выйти из казарменного положения. Чтобы не говорить о Венгрии, Чехии, Словении и других сравнитель­но более развитых странах, давайте вспомним о Словакии – отсталом захолустье Чехословакии, еще весь десяток лет на­зад неотличимой от Закарпатной Украины и вообще от СССР. Словакия и сегодня отстает от Чехии. Но – гораздо меньше, чем мы от Словакии. В чем дело?

    Прежде всего, конечно же, дело в политике, в структуре и характере высшего, правящего класса. (Этому мы посвятим следующую лекцию.) Кроме того, Словакии не надо было, в отличие от СССР, тратить на «оборонку» 88 копеек с каждо­го рубля национального дохода. Не надо решать колоссаль­ный сложности проблему ставшего ненужным в прежнем объе­ме военно-промышленного комплекса, составляющего три чет­верти национальной экономики. Мы ее решили хищнически: вместо конверсии на мирные рельсы развалили ВПК и разда­ли задарма оставшиеся жирные куски кучке «новых русских», которые постарались сделать из этих кусков возможно боль­ше миллиардов долларов, переправленных на тайные счета в зарубежных банках. Навести порядок в этой сфере не поздно и сейчас, но это – особая проблема.

    Главное же, Словакия, как и все цивилизованные страны, сделала упор на массовое предпринимательство, способное дать рабочие места растущим десяткам процентов трудоспо­собного населения – не только самим предпринимателем, но и их наемным работникам. Однако простым указом-приказом массовое предпринимательство не возродишь. Для этого необходима специальная экономическая политика режима наиболь­шего благоприятствования массовому предпринимателю.

    Вновь обратимся к воображению читателя и попросим его представить себе следующую невообразимую ситуацию. Допустим, все до единого американские избиратели в пику бывшему СССР единогласно решили преобразовать США в новый СССР. Все конг­рессмены единогласно утвердили соответствующие поправки к Кон­ституции США, подтвержденные президентом. Частная собствен­ность упраздняется. Все фермеры объединяются в «колхозы» и ста­вятся под контроль вашингтонских чиновников. Все корпорации уп­раздняются и образуют учреждения, работающие по плану и по решениям вашингтонских чиновников. Вместо Штатов образуются союзные республики «Новая Испания», «Новая Африка», «Ирокезия» и пр., причем белых «англоязычных» всюду ставят на положе­ние турок в Германии. Что получится?

    Получится СССР № 2, но только ценой нескольких десят­ков миллионов расстрелянных или посаженных в концлагеря и ценой полного расстройства экономики, на развалинах ко­торой со временем вырастет нечто, напоминающее советскую экономику 70-х годов. Нечто подобное происходит сегодня в республиках бывшего СССР – только в обратную сторону: от СССР к США 1930-х годов, а во многом – и к США образ­ца второй половины XIX века.

    Разберемся в этом процессе детальнее. Давно известно: что­бы человек начал как следует трудиться, необходимо какое-то побуждение, стимул. Безразлично, какой: позитивный, в рас­чете на материальное или моральное поощрение либо нега­тивный, из страха перед нежелательными последствиями. По­зитивный «работает» сравнительно слабо, потому что, по рус­ской пословице, из спасибо шубы не сошьешь, богатым тоже вряд ли станешь (для этого нужен, как минимум, обман или удачная игра – биржевая или любая другая азартная, а как норма – преступление). Остается негативный, а позитивно­му отводится роль чисто вспомогательного. Долгие тысячеле­тия человечество решало эту проблему жесткой регламента­цией – ритуализацией труда. За соблюдением ритуалов стро­го следило всесильное в тех условиях общественное мнение окружающих. Оно жестоко карало за малейшее отступление от принятых стереотипов – вплоть до травли, изгнания, линче­вания. Опыт показал, что эффект стократно усиливается, ког­да подкрепляется идеологией, сурово осуждающей леность, недобросовестный труд. Истории известны две наиболее раз­витые идеологии подобного типа: «конфуцианская», породившая «трудоголизм» (по аналогии с «алкоголизмом» – «заболевание трудом», превращение труда в самоцель, в высшую добродетель), современного Китая, Индокитая, Кореи, Японии; «протестантская», породившая такой же «трудоголизм» в странах северо-западной Ев­ропы и Северной Америки. Все остальное на этом фоне выглядит, мягко говоря, чтобы никого не обижать, гораздо менее трудолюбивым. История человечества знает также попытки преодолеть леность и недобросовестность людей принуждением. Но эти попытки не дали желаемых результатов, потому что ответом на принуждение была имитация труда: человек вроде бы работает, а результаты – плачев­ны. Именно на этом обанкротились сначала рабовладельцы, потом феодалы. Но затем было совершено открытие, которое заставило более или менее добросовестно трудиться самых недобросовест­ных. Был открыт, наряду с другими рынками, рынок труда. Предла­гай, как продавец, свои рабочие руки. Может быть, кто-нибудь ку­пит их. Если же покупка оказывается неудачной – от нее просто отказываются, и продавец становится безработным. Предложение всегда и всюду намного превышает спрос. Как уже упоминалось, работы не хватает, как минимум, каждому десятому даже в странах с высокоразвитой экономикой и почти каждому третьему в слаборазвитых странах. Так что приходится, как говорят русские, выкладываться (сами они очень не любят этот глагол) – иначе уйдешь отдыхать без денег. Ничего более эффективного человечество не придумало. И, казалось, не надо придумывать: эффект поистине ко­лоссальный!

    Однако нашлись люди, которые вознамерились перекрыть и этот эффект. Вместе со всеми рынками они упразднили и рынок труда. Позитивный и негативный стимулы поменяли местами: первый сделали основным, второй – вспомогатель­ным (максимальная санкция – официальное замечание). Страх перед безработицей тоже упразднили вместе с самой безработи­цей: дали каждому конституционное право на труд и даже больше – рабочее место согласно полученному образованию. Труд объявили «делом чести, доблести и геройства», награждая за него орде­нами и медалями как за подвиги на войне. И были уверены что при таких условиях люди станут большими «трудоголиками», чем китай­цы или японцы.

    Они жестоко ошиблись. Люди охотно (поначалу) шли на собрания, где оживленно обсуждали, как лучше работать. Но рабо­тали все хуже. Часто опаздывали или не выходили на работу совсем (зарплата-то все равно гарантирована, сохранение рабочего места – тоже). На работе часами шли перекуры и чаепития: идут как бы по инерции и по сей день, куда ни загляни. А то, что производилось, ужасно по качеству. Пришлось срочно заменять позитивные стиму­лы негативными (хотя лозунги о «доблести и геройстве» оставались в силе до полного краха в 1991 г.), причем в наиболее грубой, прими­тивной форме: страхом перед тюрьмой и расстрелом. Естественно, последовала защитная реакция – самая бессовестная имитация тру­да. Она подписала смертный приговор коммунизму. Так же, как ранее рабовладению и феодализму.

    Можно сколько угодно спорить о преимуществах капитализ­ма или социализма. Но факты – упрямая вещь. И они налицо.

    Факт № 1. Толпы вполне работоспособных праздношата­ющихся на улицах всех без исключения городов бывшего СССР в рабочее время. И кучки часами блудословящих, где придется, на предприятиях. В Москве на 10 млн. населения таких праздно­шатающихся было не менее 2 млн., из них только половина – пенсионеры, а также свободные от работы или приехавшие в Москву в отпуск, остальные – сбежавшие с места работы или учебы: почти каждый пятый из работающих или учащихся! Можно возразить, что праздношатающихся и блудословящих не меньше в каждом городе мира, начиная с Нью-Йорка. Но там их «подкрепляет» высокая эффективность труда остальных. Ничего подобного нет и быть не может при «социализме».

    Факт № 2. Американская фермерская семья способна про­кормить, помимо себя самой, еще сотню семей (если считать вместе с экспортом продовольствия). Советская колхозная или совхозная семья кормила впроголодь, помимо себя, всего че­тыре семьи, и без значительного импорта продовольствия массовый голод был бы неизбежен. Американская рабочая семья снабжает всем необходимым, помимо себя, еще десяток семей и тоже обеспечивает весьма значительный экспорт. В бывшем СССР, напротив, две рабочих семьи, худо-бедно снабжали товарами пер­вой необходимости себя и третью семью, причем без импорта про­мышленных товаров положение вообще было бы ужасающим. Срав­нивайте сами.

    Факт № 3. Советское правительство пыталось стимулиро­вать качество продукции лозунгами типа «советское – значит, от­личное» и официальным присвоением «Знака качества» сколько-нибудь конкурентоспособным на мировом рынке товарам. Но факт остается фактом: к 1985 г. в среднем лишь 27% Товаров могли пре­тендовать на такую оценку. Это означает, что из каждых четырех изделий – все равно, каких: от авторучек и часов до автомашин и самолетов – лишь одно было сделано добросовестно; еще два были заведомо плохого качества и быстро выходили из строя, а четвертое изначально было негодным и всучивалось покупателю обманом. И с такой экономикой «социализм», как угрожал в свое время Хру­щев, вознамерился «похоронить капитализм»!

    Факт № 4. Всюду, где работа сравнительно высокооплачиваема и престижна, но не требует больших трудовых усилий, позволяет легко имитировать трудовую деятельность, два-три, три-четыре, а то и пять-десять «работников» (в кавычках) вместо одного в нормаль­ных условиях. Даже если работа низкооплачиваема и низкопрестиж­на, но позволяет часами болтать по телефону, проводить время в бесконечных перекурах и чаепитиях (это, как правило, почти любая работа служащего – от сторожа до секретаря) – и то все вакансии заняты, причем не редко на каждую стремятся «воткнуть» двоих-троих. С другой стороны, там, где требуется напряженный труд – за станком, за рулем, за прилавком (обслуживание огромных очере­дей), на стройке, на агроферме – миллионы незанятых вакансий. К 1985 году далеко не каждый станок был загружен даже в одну смену, а в две другие вообще, как правило, простаивал. В среднем каждая пятая автомашина – от грузовика до автобуса – стояла в гараже без шофера. На стройках недоставало каждого шестого строителя. К одному кассиру вместо четырех или к одному продавцу вместо двух выстраивались длинные очереди. Скот на агрофермах жестоко стра­дал из-за нехватки не только кормов, но и обслуживающего персона­ла. Всего в масштабах бывшего СССР насчитывалось до 16 млн. таких незаполненных вакансий. Зато на другом полюсе насчитывалось вдвое больше «избыточных» работников, занимавших никому не нужные синекуры.

    Удивительно ли, что конечным продуктом такой экономики явился типичный «советский человек», скверно питающийся и скверно одетый, сквернейше живущий в скверном жилье, знающий, что ни­какие трудовые усилия не принесут ему ничего, кроме, в лучшем случае, еще одного почетного значка на грудь или еще одной почет­ной грамоты в рамку на стенку. Что если он выработает вдвое-втрое-вдесятеро больше, ему тут же вдвое-втрое-вдесятеро снизят расцен­ки за работу и он получит «как все», т.е. столько же, сколько лентяй-сосед, проболтавший все рабочее время в «курилке» или за чашкой чая, поэтому возлагающий все надежды на то, что удастся урвать «сверх зарплаты» – все равно что и все равно как, включая взятку и воровство. Разве его можно винить за это и презирать?

    Об отношении «советского человека» к труду свидетельствуют популярные пословицы и поговорки, прочно вошедшие в народный фольклор последних десятилетий и известные всем так же хорошо, как христианину «Отче наш»: дураков работа любит, работа не волк – в лес не убежит, солдат спит – а служба идет (этот афоризм мог бы служить девизом «казарменого социализма» вместо бреда о не­известно каких пролетариях, соединяющихся неизвестно с кем), на­конец, квинтэссенция «социалистической экономики» – видимость работы за видимость зарплаты, предельно точно выражающая суть дела. И с такой экономикой вознамерились одолеть противника (НАТО), намного более могучего экономически. Удивительно ли жалкое фиаско конца 80-х – начала 90-х годов?

    Теперь попытайтесь войти в положение любого президен­та или министра любой из 15 республик, возникших на разва­линах Советского Союза. Что делать с экономикой?

    Ситуация такова. На 165 млн. трудоспособных бывшего Советского Союза (не считая 60 млн. пенсионеров и примерно такого же количества детей) приходилось 130 млн. занятых в народном хозяйстве, плюс 4 млн. солдат и примерно столько же заключенных в тюрьмах. Остальные составляли учащиеся в воз­расте старше 16 лет, несколько миллионов домохозяек, главным об­разом, в многодетных семьях азиатских республик, а также 8 млн. безработных (преимущественно в тех же регионах), живущих на иж­дивении родителей и других родственников, которые могли извле­кать сверхприбыли из торговли фруктами, цветами и другим экзоти­ческим товаром по сверхвысоким монопольным ценам в условиях почти полной изоляции от мирового рынка. Из этих 130 млн. не ме­нее 32 млн. составляли «избыточные» работники на своих никому не нужных синекурах, десяток миллионов работников на «убыточных» предприятиях (напомним: каждое восьмое из общей совокупности 80 млн. рабочих, не считая «нерентабельных», т.е. едва-едва сводя­щих концы с концами, работая на самовыживание), плюс примерно столько же ставших «излишними» в военно-промышленном комп­лексе (ВПК), где работа шла лучше, чем где бы то ни было, но где после проигрыша гонки вооружений и тем самым поражения в 3-й («холодной») мировой войне отпала необходимость в таком количе­стве работников.

    По всем этим количественным данным грубо приблизительно половина приходится на Россию (по безработным – намного меньше, по работникам ВПК намного больше). Что делать?

    Если разом «нормализовать» экономику, уволив «избыточных» на синекурах, всех – на «убыточных» предприятиях и «излишних» в ВПК, то получится уравнение: 8 млн. открытых безработных + 32 млн. скрытых безработных +10 млн. новых безработных +10 млн. частично безработных = 60 млн. безработных из 130 млн. работоспо­собных = 45-процентная безработица, невиданная нигде в мире, = полная экономическая, политическая и социальная катастрофа, по­тому что ни к общественным работам подобного масштаба, ни к выплатам такого количества пособий по безработице, ни к какому-либо другому решению этой сложнейшей проблемы ни одна рес­публика не готова. Из этой апокалипсической величины 27—29 млн. потенциальных безработных приходится на Россию, и что с ними делать – неизвестно.

    Пока что правительство всеми силами оттягивает развязку, трагическую для десятков миллионов семей.

    Но что значит «оттягивать развязку»? Это значит продолжать выплачивать зарплату десяткам миллионам квазиработающих (в допол­нение к десяткам миллионам пенсионеров), не вносящим никакого вклада в национальный доход. Это значит печатать новые и новые десятки и сотни миллиардов рублей, не обеспеченных ни товарами, ни услугами. Это означает постоянную угрозу перехода от инфля­ции к гиперинфляции. Это означает продолжение падения произ­водства, продолжение приближения ко все той же экономической, политической, социальной катастрофе – только с другой стороны.

    Приходится искать оптимум между Сциллой и Харибдой, чтобы быстрее «проскочить» стадию падения, выйти на стадию стабилиза­ции, а затем и подъема. Теоретически это не выходит за пределы реального. Практически требует множества взвешенных решений, свободных от соображений, связанных с борьбой за власть, с попу­листской демагогией, чтобы дорваться до власти, просто с некомпе­тентностью и недобросовестностью людей, выросших в условиях свое­го рода зоопарка, где главное – не собственные усилия, а близость к кормушке.

    Теоретически падение производства прекратится, как только про­цесс распадения принудительных производственных связей «сверху» (в связи с крушением «командной экономики» жесткого централи­зованного планирования) перекроется уже начавшимся процессом складывания рыночных производственных связей «снизу» на осно­ве развертывания частного предпринимательства. После чего нач­нется процесс стабилизации и последующего подъема. Так было во всех более или менее аналогичных ситуациях у других стран. Нет никакого основания считать, что в России или любой другой рес­публике бывшего СССР можно рассчитывать на что-то иное, сверхъестественное.

    Но что значит «складывание рыночных производственных связей»? Это означает развертывание массового частного пред­принимательства – процесс, идущий полным ходом в быв­шей ГДР, в Польше, Венгрии, Чехии, Китае, – во всех «соци­алистических» странах, дальше продвинувшихся к выходу из лабиринта «казарменного социализма» (в Китае – с его спецификой, предусматривающей минимизацию «казармы» в эко­номике с сохранением ее в политике). Но в бывшем СССР этот процесс наталкивается на четыре, даже на пять чудовищных препятствий, пострашнее знаменитых «четырех призраков» Френсиса Бэкона, олицетворявших ложные идеи, которые уво­дят человека от истины.

    Первое препятствие – почти полное отсутствие инфра­структуры снабжения. Представьте себе американского фер­мера или владельца ресторана, у которого отключили телефон, ото­брали телефонную книжку (теперь – отключили компьютер), и он должен ехать в город, чтобы неделями договариваться о покупке продуктов, семян, удобрений, горючего, техники, запасных частей к ней и пр. Много он наработает? Между тем, именно в таком поло­жении оказывается любой российский предприниматель. Ему неку­да звонить, некого просить о присылке хотя бы за наличные (о кре­дите нечего и говорить) всего того, без чего невозможно начать работу. В условиях тотального дефицита и отсутствия сети специализированных фирм он тратит круглый год часы и дни, иногда неде­ли и месяцы на то, чтобы «достать» необходимое за деньги (по мо­нопольно высоким ценам!). Достаточно первого серьезного сбоя – например, обманули с обещанием поставить сырье или горючее, – и плоды целого года работы могут пойти под откос. Конечно, постепенно необходимые связи и поставки налаживаются. Но без помощи государства этот процесс может растянуться на 10—15 лет. А государство пока что не помогает или помогает очень плохо.

    Второе препятствие – почти полное отсутствие инфраструкту­ры сбыта продукции. Представьте себе американского фермера или владельца мастерской, которому надо самому грузить в машину и везти на рынок свой товар, стоять там самому за прилавком целые дни и недели, либо отдать его за бесценок перекупщику-монополи­сту, который к тому же постоянно шантажирует его, угрожая распра­вой. Когда же в таком случае работать и что останется от прибыли? Именно в таком положении находится любой российский предпри­ниматель, отданный правительством полностью на произвол пере­купщика. Конечно, и здесь система сбыта постепенно налаживает­ся. Но и здесь потребуется лет 10—15, пока она начнет полноценно функционировать, если не поможет полностью пассивное пока что государство.

    Третье препятствие – почти полное отсутствие инфраструк­туры защиты от мафиозных уголовных структур, прежде все­го – от рэкета. Американский предприниматель, тоже нема­ло страдающий от рэкетиров, имеет хотя бы возможность по­звонить в полицию. Российский формально тоже имеет такую возможность (и время от времени в газетах сообщают о поим­ке с поличным очередной банды рэкетиров). Но практически в подавляющем большинстве случаев он предпочитает отку­паться от рэкетиров чудовищно высокой данью, составляю­щей от десятой доли до четверти, трети и более прибыли. Дело в том, что в СССР почти полностью отсутствовал опыт борьбы с рэкетом: у директора государственного предприятия было бесполезно пы­таться вымогать что-то существенное – все деньги проходили че­ред бухгалтерию, и грабили в основном инкассаторов. Теперь у пред­принимателя, при удаче, можно безнаказанно выпотрошить милли­оны: пока вмешается милиция, могут убить или сжечь предприятие (что часто и происходит), а милиция к тому же может оказаться коррумпированной (что тоже не редкость). В результате почти все частные предприятия страны – от любой из тысяч мелких московс­ких лавочек до крупнейших фирм – прочно завязли в паутине рэкета.

    Рэкет настолько безнаказан, что рэкетиры почти легально соби­раются на свои конференции в ресторанах, устраивают постоянные кровавые «разборки» – передел «сфер влияния» в городах, а также пышные похороны умерших или погибших «крестных отцов». Го­сударство проявляет позорное бессилие, и нам еще предстоит гово­рить об этом детальнее в лекции о мафизации общества. Но именно безнаказанность мафии быстро близит день развязки. Начались ла­винообразно растущие «заказные убийства» предпринимателей, вообще каждого, кто осмеливается стать на пути рэкета. Мафия явно рвется к контролю над государственными структурами. И в самые ближайшие годы грядет генеральное сражение: либо Россия и дру­гие республики бывшего СССР превратятся в гигантскую Колум­бию под властью медельянского картеля (и тогда конец массовому частному предпринимательству) – либо государство перейдет в контрнаступление и принудит рэкет к обороне (чего пока не просматривается).

    Четвертое препятствие – почти полное отсутствие инфраструктуры защиты от хищничества чиновников, так сказать, рэкета со сто­роны власть имущих. Как и во всех или почти во всех странах Азии, в России, как и в остальных 14 республиках бывшего СССР, невоз­можно шагу ступить, чтобы какой-нибудь султан, шах, хан во вполне европейском костюме не потребовал от тебя взятку – начиная с последнего швейцара и кончая высшими сановниками (или их же­нами, сыновьями, племянниками, внуками и пр.).

    А уж истребовать взятку с предпринимателя может только очень ленивый: с него постоянно требуется разрешение на то, другое, пя­тое, десятое – а где и когда в России чиновник давал разрешение без взятки? Желающие могут убедиться в этом сами, даже не покидая пределов своей страны: достаточно обратиться с любой просьбой в любую российскую (украинскую, латвийскую и т.д.) инстанцию.

    Американский предприниматель при конфликтной ситуации имеет возможность снять трубку и обратиться к своему адвокату. В России адвокатов в десятки раз меньше, законов на этот счет – никаких вообще, любой адвокат полностью бессилен перед самым последним чиновником. Поэтому остается платить чиновному рэкети­ру. И чем больше плата – тем медленнее идет процесс становления массового предпринимательства.

    Наконец, первое посттоталитарное российское правительство (и не только оно в бывшем СССР) словно с ума сошло. Стремясь лю­бой ценой пополнить государственный бюджет, оно раскрутило на­логовый пресс на предпринимателя до – вы не поверите! – 90% его прибыли. Вновь и вновь прошу представить себе американского предпринимателя, которому только что пришлось отдать из каждой тысячи долларов чистой прибыли двести-триста долларов уголов­ному рэкетиру, двести-триста долларов – чиновному рэкетиру, а тут еще налоговая инспекция требует с него якобы «оставшиеся» (?!) девятьсот. Как тут работать? Как решиться завести собственное предприятие? Не проще ли заняться перепродажей краденого или скупленного в государственных магазинах (за взятку)? Прибыли баснословные, а налоговая инспекция не подступится, поскольку биз­нес целиком относится к сфере «теневой» экономики. Многие из моих знакомых бизнесменов именно так и поступили. И процвета­ют. Но чем больше они процветают – тем дальше путь к нормализа­ции экономики, к ее стабилизации и подъему.

    В принципе в обществе, где не только нет кризиса перепроизвод­ства, но тотальный дефицит всего и вся в рамках платежеспособного спроса, быть не может никакой безработицы. По подсчетам эконо­мистов, одна только сфера частного предпринимательства могла бы поглотить до половины потенциальных безработных (14—15 млн. из 27– 29 млн. в России). Прибавьте сюда массовую переподготовку кадров на незаполненные вакансии – так и не развернутую до сих пор. Прибавьте сюда необходимость для матерей с малолетними детьми оставаться дома, пока дети не пойдут в колледж. В США и других развитых странах дома остается (в постоянной ротации) до трети и больше работоспособных женщин. В России нужда выгоня­ет на работу намного больше 90% женщин с малолетними детьми, которые оказываются в буквальном смысле брошенными на произ­вол судьбы. Нормализуйте положение, и вы получите дополнитель­но несколько миллионов освободившихся рабочих мест. Но в прави­тельстве России – нам еще предстоит специально говорить об этом – не доросли до понимания серьезности проблемы. Что говорить о руководителях предприятий? Наконец, в России поистине безбреж­ное поле для общественных работ на добрый десяток миллионов человек: миллионы километров непроложенных и неблагоустроен­ных дорог, мусору на улицах – как после землетрясения, десяток районов экологического бедствия размером со средний штат США каждый.

    Словом, при окончательном переходе от социальной патологии к норме работа может найтись для каждого потенциально безработ­ного. И еще найдется место для нескольких миллионов высокооплачиваемых иностранных специалистов, не исключая и американских. Но для этого нужно окончательно распроститься с наследием «ка­зарменного социализма» – социальной патологией. А это невоз­можно сделать при существующей социально-политической над­стройке, порожденной тоталитаризмом и сохраняющей все его черты. Обратимся к этой стороне дела.

    Лекция 15

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ПОЛИТИКИ. ОЖИДАЕМЫЕ И ЖЕЛАЕМЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ ОБЩЕСТВА, В СОЦИАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И СОЦИАЛЬНОМ УПРАВЛЕНИИ

    Вспоминается забавная юмореска давних лет. Два итальянца спо­рят, на ком держится Италия. Исключим женщин, говорят они, с ними только скандалы. То же самое с чиновниками и военными – какая от них польза? Рабочим только бы бастовать. Крестьяне вооб­ще не нужны, потому что едим и пьем все импортное. Остаемся лишь ты и я. Но все знают, что ты – бездельник. Вот и выходит, что вся Италия держится только на мне.

    Этот интересный вывод приходит в голову, когда задумываешь­ся, на ком держится Россия. С той разницей, что тут трудно опреде­лить, кто есть кто в этой стране. Сотни людей из многих тысяч препо­дававших в университетах марксизм-ленинизм десятилетиями не­плохо зарабатывали как специалисты по социальной структуре со­ветского общества. К каким выводам они пришли?

    В основе лежала догма, будто советское общество состоит из рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллиген­ции. Рабочие – это хорошо, и чем их больше – тем лучше. Кресть­яне – это плохо, это всего лишь переходный этап от мелкой буржу­азии к пролетариату. Ну а об интеллигенции часто упоминали с эпи­тетом «гнилая». Предполагалось, что при коммунизме интеллиген­тами станут все рабочие, и интеллигенция, как особая социальная груп­па, исчезнет.

    Любопытно, что проповедовали такую чепуху профессора, ис­кренне считавшие себя интеллигентами. Но они ошибались и в этом. Правда, при таком подходе возникали определенные трудности. Например, во многих случаях оставалось неясным, кого относить к уважаемым рабочим, а кого – к гораздо менее уважаемым интел­лигентам. И принимались соломоновы решения: продавец – рабо­чий, старший продавец, который тоже стоит за прилавком, но отве­чает за других продавцов отдела в магазине, – служащий, т.е. интел­лигент, даже если неграмотен; рабочий с университетским образо­ванием (таких в погоне за более высокой зарплатой к 1985 г. набра­лось миллионы) получил название «рабочий-интеллигент», а рабо­чий или крестьянин вообще без всякого образования, исполнявший обязанности главы государства (например, Калинин или Хрущев) опять-таки автоматически становился служащим-интеллигентом.

    Точно так же одни крестьяне именовались «колхозниками», а другие, примерно в таком же количестве, – «рабочими» (совхо­зов). Считалось, что это – два совершенно разных класса общества, хотя разница заключалась лишь в том, что одни (колхозники) обяза­ны были принудительно работать даром, только за право пользова­ния приусадебным участком, а другим в совхозах, в приложение к участку, выплачивалась мизерная заработная плата, на которую все равно невозможно прожить. В остальном те и другие оставались бес­правными рабами, с надсмотрщиком, который в одном случае име­новался «председатель колхоза», а в другом – «директор совхоза», но оба, в свою очередь, были такими же бесправными рабами у партийного руководителя района, который отвечал перед таким же руководителем области, а тот – перед ЦК КПСС в Москве.

    Предмет особой гордости составляло то, что процентная доля рабочих непрестанно поднималась (за счет падения процентной доли крестьян) и к 1970-м годам превысила 60%. Очень огорчались, что никак не можем поднять ее до 100%. И очень удивлялись, что у наших антагонистов на Западе процентная доля рабочих упала вдвое и продолжала снижаться. Кто же там будет устанавливать диктатуру пролетариата, если рабочих окажется меньше, чем капиталистов? Невозможно было допустить крамольную мысль, что каждый рабо­чий «там» по количеству продукции (качество лучше не сравни­вать) равен двум-трем, если не трем-четырем «здесь». Утешало лишь то, что «у них», как и «у нас», падала доля занятых сельским хозяй­ством. Но в СССР с 80% сначала до 30%, затем до 20%. А в США с 60% сначала до 20%, затем до 2%. Разница – вдесятеро.

    Наконец, ни в какие ворота не лезли 43 миллиона служащих-ин­теллигентов (против нескольких десятков тысяч до 1917 г.). А никакие другие категории догмой не предусматривались. Неужели в самых развитых странах мира интеллектуалы составляют считанные про­центы, а в СССР – каждый третий? При этом все знали, что подавля­ющее большинство из советских шести миллионов инженеров, трех миллионов педагогов, одного миллиона врачей по своему культур­ному уровню мало чем отличаются от простых рабочих и к интелли­гентам их причислять так же нелепо, как и подавляющее большинство из восемнадцати миллионов начальников разных рангов.

    Впрочем, нашлись еретики, которые и тут придумали соломоно­во решение: считать интеллигентами только тех, кто имеет диплом университета и техникума, а прочих именовать просто служащими. После многолетних дебатов эта ересь была принята если не в канон, то к сведению. Но жизнь и здесь сыграла с догматиками злую шутку. Даже две шутки – одну количественного характера, другую каче­ственного.

    В количественном отношении дипломов (формально—на уров­не западного бакалавра или магистра) набралось к 80-м гг. более 35 миллионов – у каждого четвертого из работающих! Неужели ин­теллигентом стал если не каждый третий, то каждый четвертый? Все наглядно видели, что это не так. С другой стороны, семь миллионов дипломированных специалистов – каждый пятый – в погоне за более высокой зарплатой, как мы уже говорили, предпочли перейти в ряды «синих воротничков», причем на такую низкоквалифициро­ванную работу (например грузчиком), которая никак не вязалась с причастностью к «рабочим-интеллигентам». Нам еще предстоит под­робнее рассмотреть этот поразительный для несведущего читателя феномен. Пока отметим только, что он чрезвычайно затруднял сопоставление догмы с реальной действительностью.

    Еще хуже обстояло дело с качеством. Советский диплом не полу­чил признания ни в одной развитой стране мира. Его обладателя, в лучшем случае, заставляют сдавать экзамены на подтверждение сво­ей квалификации, а в худшем – без церемоний отправляют в ряды «синих воротничков» или безработных. И, добавим, правильно де­лают, потому что, по меньшей мере, один обладатель диплома из трех не проходят простейшей аттестации ни в СССР, ни тем более за рубежом. Это как раз тот случай, когда невиданное в других странах астрономическое количество перешло в такое качество, которое толь­ко в шутку можно сопрячь с интеллигентностью.

    Особенно обидно, что полностью девальвировались не только дипломы вуза, но даже на уровне кандидата и – верх скандальнос­ти! – доктора наук, профессора, члена академии. Кому на Западе приходилось общаться с представителями советских научных деле­гаций, тот наверняка видел, что многие из этих представителей по уровню культуры ничем не отличались от простых шоферов (в том числе – советских). Какая уж тут интеллигенция!

    Нам предстоит разобраться и с этим феноменом. Предваритель­но отметим, что сказанное вовсе не означает, будто в России нет интеллектуалов, рабочих, фермеров на уровне не ниже (даже выше) западного. Просто почти всю действительную интеллигенцию унич­тожили или изгнали из страны еще в 1918—1922 гг., а затем мето­дично, год за годом, добивали тех, кто остался, плюс столь же систе­матично выбивали подлинную интеллигентность из молодежи. В результате, за исключением сравнительно немногих «белых ворон», выжили те, кто сумел приспособиться к условиям тоталитаризма и кого тот сделал такими, каковы они есть. Остальным было просто не выжить.

    Такова была формальная социальная структура советского об­щества, и за десяток лет после крушения СССР она, конечно же, не могла серьезно измениться ни в одной из его республик, начиная с России.

    Перейдем теперь от формальной к фактической стороне дела. Отметим, что советские догматики напрасно выдумыва­ли догмы о социальной структуре общества. За пять тысяч лет до них это гораздо лучше сделали совсем другие люди, жившие в таком же разбойничьем государстве, каким, по сути, является каж­дая империя. Они создали классификацию, которую можно уверен­но применять к каждому государству с древнейших времен до наших дней. Специфика в каждом случае, конечно, имеется. Но в общем трудно ошибиться: всюду одно и то же. С американской, допу­стим, спецификой я знаком поверхностно, зато советскую (включая российскую) знаю досконально, как социолог-профессионал.

    Шайку отъявленных разбойников, которые силой оружия подчи­няют себе остальных, эти умные люди в Древней Индии назвали «кшатрии» (воины). А тех, кто уговаривает их жертвы не сопротив­ляться, – «брахманы» (жрецы). Из прочих, тех, кто устроился по­приличнее, – «вайшии» (торговцы), остальных – «шудры» (крестьяне, ремесленники, слуги). Наконец, совсем уж обездоленных, за­видующих даже шудрам, – «парии» (это слово вошло во все языки мира и перевода не требует).

    В царской России эта классификация сохранялась очень четко: кшатрии – дворяне; брахманы—духовенство, чиновничество (за рамками дворянства), немногочисленные деятели науки и искусст­ва; вайшии – купцы и мещане (мелкие торговцы, зажиточные ре­месленники); шудры – крестьяне, рабочие, прислуга; парии – ди­кие кочевники. В Советском Союзе та же классификация выглядит сложнее. Но она – та же, а не какая-нибудь другая.

    Вот советские «кшатрии». Формально это 43 млн. служащих, вклю­чая 18 млн. начальников всех степеней и 4 млн. солдат (1985 г.) – с семьями треть населения страны. Но фактически отсюда надо ис­ключить «нищее дворянство» – низших и средних начальников, чей образ жизни не отличим от шудр или, в лучшем случае, самых бед­ных вайшиев. Не относятся сюда и солдаты, которые намного ближе к париям. Зато фактически сюда надо причислить верхушку брахма­нов и вайшиев, чей образ жизни не отличим от аристократии совет­ского общества. В итоге получается всего 2—3 млн. чел. на весь быв­ший СССР (с семьями – не более 10 млн., т.е. примерно 2—3% насе­ления). Количественно каста совершенно ничтожная, но политичес­ки – огромная, всемогущая сила, подлинные хозяева страны (вплоть до сегодняшнего дня).

    Кшатрии на советском новоязе назывались «номенклатурой» (буквально: перечень должностей). Формально это понятие отно­сится ко всем служащим, только разного уровня: существовала но­менклатура районного комитета партии, областного, республикан­ского, наконец, центрального. Но когда термин употреблялся без пояснений, все понимали, что речь идет только о последнем звене.

    Если отбросить в сторону многочисленные формальности, ко­торые только мешают разглядеть подлинное положение вещей, то нетрудно увидеть, что речь идет не просто о разных должностях – о существенной разнице в уровне, качестве, стиле, во всем образе жизни. В этом отношении советские кшатрии отличались от брахма­нов и вайшиев (кроме верхушки тех и других), не говоря уже о шуд­рах и тем более о париях, гораздо больше, чем типичный американ­ский миллионер от типичного безработного. Здесь разница более похожа на различие между знатным и богатым французским или английским дворянином и бедняком из простонародья.

    Типичный шудра (а также низшие слои брахманов и вайшиев) живет в многоквартирном доме, который в любом городе Северной Америки или Западной Европы отнесли бы к разряду гарлемских трущоб. Живет на жилой площади в среднем по 5 кв.м на человека, редко выше 10 кв.м, нередко меньше 2—3 кв.м (и тогда долгими годами, иногда лет двадцать, стоит в очереди «на улучшение жилищ­ных условий»). Счастье, если квартира отдельная, т.е. в одной комна­те спят родители, в другой – дети, в одной обедают и смотрят теле­визор, в другой – читают или учат уроки. Несчастье, если квартира коммунальная, т.е. в каждой из нескольких комнат живет по семье, и тогда бесконечные скандалы на общей кухне из-за пользования об­щим туалетом и прихожей неизбежны. При этом без конца перебои с водой и электричеством, а зимой – с центральным отоплением (до сего дня включительно!).

    Питается шудра дома, в основном, хлебом, картофелем, кашей, супом из овощей. Мясо, молоко, сыр, творог, фрукты – роскошь, далеко не каждый день. И за продуктами надо было почти ежеднев­но стоять в очереди 2—3 часа. Работающие, учащиеся, дети в детса­дах получали свой ленч (который здесь называется обедом) в обще­ственной столовой, причем почти всегда такого отвратительного качества, что столовые презрительно называют «отравиловка». Ка­чество продуктов вообще всюду настолько низкое, что работники иностранных посольств предпочитали привозить все (включая питьевую воду) из-за рубежа.

    Одевается шудра в произведения отечественных фабрик, которые европейский или американский потребитель не купил бы даже на распродаже по цене 1 доллар за костюм, обувь или за пластиковую сумку, набитую бельем. Но и на такую одежду приходилось откладывать из зарплаты полгода-год, выстаивая в многочасовых очередях за тем, что подешевле. Пределом мечтаний были импортные куртка, джинсы, кроссовки – но это так дорого, что родители собирали своим любимым детям деньги, словно на автомашину.

    Отпуск шудра проводит в собственном жилье и на лавочке у подъезда собственного дома. Только некоторым детям был гарантирован летом один месяц «пионерского лагеря» (неотличимого от ус­ловий школы), да еще время от времени кому-то доставалась льгот­ная путевка по символической цене в дом отдыха – полная цена большинству была и остается недоступной, – но и там спальная палата на четверых-восьмерых и питание во все той же «отравиловке».

    Если шудра заболеет, он идет в очередь из полусотни человек в бесплатную поликлинику, и после двух-трех часов ожидания его в течение 5 минут осмотрят, выпишут рецепт и выставят за дверь с возгласом: «Следующий!». О систематическом медицинском наблю­дении не может быть и речи. Если шудра заболеет серьезно – его кладут в бесплатную больницу примерно на тех же условиях, что и в дом отдыха (палата на 4, 8, 12 и даже 24 койки, «отравиловка» и пр.).

    Наконец, когда шудра умрет (а он обычно не особенно долго заживается на этом свете), начинаются бесконечные мучения с его похоронами. Его хоронят на «обычном» кладбище, подальше от го­рода, куда потом трудно будет ездить ухаживать за могилой. При этом каждый шаг – от обязательного свидетельства о смерти до опускания гроба в землю – оплачивается по нарастающей все бо­лее крупной купюрой, для чего в каждой семье долгими годами копится специальный денежный фонд. Мучения на похоронах сопо­ставимы по своей огорчительности только с мучениями матери в «обычном» родильном доме, где болезнетворные микробы (такие родильные дома обычно заражены стафилококком) успешно со­перничают с привычной грубостью обслуживающего персонала.

    За время, прошедшее после крушения Советского Союза, в пла­чевной участи шудр, которые вместе с низшими слоями брахманов и вайшиев составляют подавляющее большинство (от 2/3 до 3/4) населения во всех республиках бывшего СССР, произошло только одно существенное изменение. Оно связано с быстро прогрессиру­ющим расслоением советского общества. Меньшинство выбилось на положение средних слоев вайшиев, а несколько процентов – даже на положение средних слоев кшатриев. Для подавляющего боль­шинства и без того незавидные условия жизни резко ухудшились и продолжают ухудшаться из месяца в месяц, что чревато социальным взрывом. Теперь для нуждающихся не осталось никаких надежд на улучшение жилищных условий, скудное питание становится еще более и все более скудным, а выход из строя куртки, пальто, брюк, ботинок – целая катастрофа, потому что покупка одежды равноценна, по меньшей мере, месячной зарплате.

    Жизнь настоящего (сравнительно высокопоставленного) кшат­рия отличается от жизни шудры, как небо от земли.

    Во-первых, его поселяют в доме с улучшенной планировкой. Это означает отдельную квартиру с более просторными комнатами по числу членов семьи плюс нередко еще одна общая, плюс дача за городом. Никаких перебоев с водой, электричеством, отоплением. Даже в доме заурядного кшатрия это – чрезвычайное происшествие, влекущее за собой суровое наказание для обслуживающего персо­нала. А уж в доме Брежнева, Горбачева, Ельцина и любого област­ного сановника такое происшествие намного менее вероятно, чем в Белом доме президента США.

    Во-вторых, его кормили в специальной столовой (которая так и называлась – «спецстоловая»), а его семью – такими же экологи­чески чистыми продуктами и тоже по символическим ценам из «спе­циального заказа» в особом магазине, недоступном для прочего населения. Высшим кшатриям продукты доставляли прямо на дом, средние кшатрии получали их безо всякой очереди. Для производ­ства таких продуктов имелись специальные «совхозы» с улучшен­ной агротехникой. Рассказывают, что одна мама – (жена кшатрия) очень возмутилась, когда узнала, что ее ребенку дали бутерброд с «обыч­ной» колбасой. «Ведь это же колбаса для населения!» – гневно закри­чала она, подразумевая, что аристократия к населению не относится.

    В-третьих, его одевали и обували в специальном магазине и ате­лье («спецмагазин», «спецателье») по льготным ценам и высшего качества, преимущественно из импортного. Поэтому он отличается от шудры не только откормленностью и высокомерием, но и просто одеждой – примерно так же, как маркиз в расшитом золотом кам­золе от бедняка в лохмотьях.

    В-четвертых, он – и преимущественно только он – проводил отпуск в санатории или доме отдыха, в палате на двоих с женой, питаясь в «спецстоловой», и все по льготным ценам. Именно он в первую очередь получал возможность «загранкомандировки» – самого ценного в глазах советского человека, потому что можно задаром не только посмотреть на жизнь в цивилизованной стране, но и накупить одежды на сумму, равную по меньшей мере его годо­вой зарплате, не говоря уже об уникальной возможности практи­чески даром привезти видеомагнитофон или даже автомашину. И все – за государственный счет.

    В-пятых, если он заболеет, его кладут в «спецбольницу», в од­номестную палату, с питанием как в лучшем ресторане. Его жена, взрослая дочь, подросшая внучка рожают в «спецроддоме», безо всяких стафилококков, с потрясающей предупредительностью обслуживающего персонала. А когда он умирает – его хоронят за государственный счет на «спецкладбище», либо на «спецучастке» лучшего кладбища города, с надежным уходом за могилой.

    В-шестых, его ребенок и дети его подросших детей идут не в «обычный» детсад, презрительно прозванный «камерой хранения де­тей», а в «спецдетсад», с бассейном и искусственным солярием, с хорошим питанием и намного меньшим числом детей в группе, т.е. с лучшим воспитанием и уходом за ребенком. Затем они пойдут в «спецшколу», учрежденную в каждом городе специально для детей «высокого начальства» (в Москве таких школ несколько), где собра­ны лучшие педагоги и созданы лучшие условия для поступления в университет. Затем они наверняка поступят в университет безо вся­кого конкурса, просто по звонку «сверху». И, наконец, они получат гарантированную синекуру, квартиру, дачу, автомашину – все, как у родителей. И ни один из них не будет забит насмерть в казарме, ни один не погибнет в Чечне или на других сегодняшних полях сра­жений, между республиками бывшего СССР, ни одна жена кшатрия не выйдет на многотысячную демонстрацию солдатских матерей с портретом сына в траурной рамке – это удел шудр.

    В-седьмых, ему были уготованы все развлечения, не доступные «иным-прочим». Хочешь на спектакль мимо очереди страждущих «лишнего билетика»? – Пожалуйста, бесплатная директорская или правительственная ложа. Хочешь зарубежный фильм, который не допускают на экран, оберегая нравственность населения? – По­жалуйста, тебе его доставят прямо на дом, вместе с киномехаником и киноаппаратурой. Хочешь книжку, которая давно распродана в магазинах? – Пожалуйста, есть специальный книжный ларек. Хо­чешь ночную оргию, с приглашением девиц из кордебалета? – Пожалуйста, стоит только позвонить директору театра… Хочешь про­сто даровую наложницу без хлопот? Посмазливее? Попроще? – Пожалуйста, к твоим услугам целый десяток секретарш и буфетчиц, полностью зависящих от твоей милости…

    Да, мы еще забыли сказать, что главное отличие настоящего кшат­рия от шудры (или, по российской терминологии, сановника от про­стого чиновника-служащего) – служебная автомашина с шофером за государственный счет, возможность раз в три года приобрести по льготной цене новую автомашину, продавая старую по повышен­ной цене в условиях огромного дефицита автомашин «для прочих», билет 1 –го класса в самолет или поезд безо всякой очереди и с гаран­тией отбытия и прибытия точно по расписанию. Это полностью избавляет его от ужасов «часов пик» в битком набитом трамвае, автобусе, троллейбусе, пригородной электричке, от многочасовой очереди за билетами, от риска просидеть несколько суток в аэропор­ту или на вокзале, опоздать на несколько часов или даже на сутки.

    Перечитайте внимательнее все только что написанное и поду­майте сами: может ли быть что-либо на свете – любая подлость, любое преступление – перед чем «типичный» советский человек остановился бы, чтобы перейти из состояния шудры в состояние кшатрия, чтобы сохранить последнее любой ценой? Любой ценой! Уточним, что для такого перехода не требуется ни работоспособно­сти, ни добросовестности. Только родственные связи, знакомство, протекция. И, следовательно, – тотальное социальное угодниче­ство, тотальное социальное лицемерие для столь же тотального со­циального иждивенчества на возможно более высоком уровне.

    Надеемся, картина действительной социальной структуры совет­ского и во многом современного российского общества достаточно ясна. Остается прояснить специфику положения брахманов, вайшиев и парий.

    Главная отличительная черта брахманов – их полная за­висимость от милости кшатриев на всех уровнях – от мини­стра до последнего чиновника. Это относилось в одинаковой мере и к деятелям науки, и к деятелям искусства, и к деятелям религии. Иерархия всюду очень напоминает иерархию кшат­риев (в научном мире просто слепо копирует ее). Уровень, ка­чество, стиль, весь образ жизни верхушки, как уже упоминалось, мало чем отличался от кшатриев. В средних слоях он, если была милость кшатриев, мог подниматься до среднего стандарта вайшиев. В нижних слоях, к которым относится подавляющее большин­ство брахманов, он почти неотличим от характерного для шудр.

    После крушения СССР в конце 1991 г. в положении брахманов произошли серьезные изменения. Наука и искусство впали в состо­яние серьезного кризиса – на этом мы специально остановимся в соответствующих лекциях. Положение подавляющего большинства «рядовых» деятелей науки и искусства резко ухудшается, причем над ними еще серьезнее, чем над рабочими, нависает тень массо­вой безработицы. Достаточно сказать, что в типичном академичес­ком институте, где я остался по совместительству, моя зарплата про­фессора – совсем недавно относившаяся к наивысшим в стране – стала меньше моей пенсии за выслугу лет, а у моих сотрудников – еще меньше, на нее просто физически невозможно выжить без до­полнительных приработков. Примерно такое же, и даже худшее, положение у почти каждого «рядового» из сотен тысяч литераторов, артистов, художников, музыкантов.

    Улучшение положения наблюдается разве что у деятелей религии. Раньше все они находились под строгим контролем КГБ, а многие являлись прямыми платными агентами КГБ. Иначе было трудно выжить. Мой добрый знакомый, автор ряда известных за рубежом богословских сочинений, священ­ник Дмитрий Дудко попробовал занять независимую позицию. Его «нововведение» состояло лишь в том, что он без разреше­ния начальства стал после проповеди отвечать на вопросы ве­рующих и публиковать за рубежом материалы этих бесед. К нему на проповеди стали собираться тысячные толпы молодежи. Кончилось тем, что агенты КГБ несколько раз избили его, подстрои­ли автокатастрофу, ограбление его дома цыганами, а когда и это не помогло – просто посадили в тюрьму по пустяковому предлогу, добились формального отречения по типу галилеевского и сослали в пустынный приход далеко от Москвы. Теперь, в связи с крушени­ем государства, священники обрели гораздо большую степень неза­висимости и впервые в русской истории, начиная со времен Петра Великого (начало XVIII века) или даже Ивана Грозного (середина XVI века), получили шанс стать не просто разновидностью государ­ственных чиновников, а действительно служителями культа – да еще вновь набирающим возрастающий авторитет среди населения после многих веков сравнительно низкого (по сравнению другими странами) авторитета и после многих десятилетий унизительного положения своего рода «заложников веры».

    Главная отличительная черта вайшиев – формальная неотличимость от шудр (по социальному статусу, престижу и зарплате даже ниже, чем у них), но фактически уровень, каче­ство, стиль, весь образ жизни очень близки к кшатриям. Прав­да, многие десятилетия все это приходилось, насколько воз­можно, постоянно скрывать от взоров людских, поскольку относилось к сфере уголовно преследуемой «теневой» экономи­ки и в любой момент могло закончиться тюрьмой. Мы деталь­нее остановимся на этом сюжете в соответствующей лекции. Ныне «теневая» экономика почти полностью легализована, опасность тюрьмы исчезла, и вызывающая роскошь вайшиев на фоне прогрессирующего обнищания шудр становится важным фак­тором дестабилизации общества.

    В заключение нашего обзора основных каст советско-российс­кого общества надо сказать несколько слов о любопытной судьбе парий – колхозных и совхозных крестьян. Их судьбе трудно было позавидовать даже шудрам. Как уже упоминалось, их заставляли трудиться либо даром, либо за зарплату, почти наполовину мень­шую, чем средняя зарплата шудр, так что без своего приусадебного участка им грозила голодная смерть. Им приходилось сооружать и ремонтировать примитивное сельское жилье на свои собственные средства, а не получать его даром, как шудрам. У них были еще более серьезные проблемы со всеми промышленными товарами и еще более скудное питание, чем у шудр, еще более убогое медицин­ское обслуживание и еще более убогие возможности образования детей, проведения отпуска, поездок в другие населенные пункты (на выбор: несколько часов ожидания переполненного автобуса, откры­тый кузов попутного грузовика или, в лучшем случае, велосипед). Казалось, их обездолили вчистую. Казалось, от такой судьбы раз­бежались все, кто мог, и в тысячах деревень на сотни километров вокруг остались почти одни старики. Одна такая рукотворная «по­лупустыня» образовалась даже по обе стороны 600-километровой железнодорожной и автомобильной магистрали Москва – Петер­бург. Теперь ее вновь предстоит заселять.

    Но вот колесо фортуны повернулось. Пресс налогов и реквизи­ций ослаб вместе с государством, и бывшие парии быстро догнали шудр по части съестного и количества рублей. Все более значитель­ное число их догоняет вайшиев в качестве поставщиков на рынок дорогостоящих продуктов. Конечно, это несколько тормозит, но не приостанавливает отток молодежи из села. Уже успел сложиться прочный стереотип: в деревне ты всегда останешься парией, а в городе сразу превратишься в шудру и, если повезет, может быть, даже в вайшия или низшего кшатрия.

    Ныне судьба бывших парий полностью зависит от судьбы сельс­кого хозяйства. Фермерство пока еще слишком слабо, чтобы про­кормить страну (всего лишь порядок нескольких десятков тысяч ма­лоэффективных хозяйств вместо необходимого порядка нескольких миллионов высокоэффективных). Приходится полагаться на колхо­зы и совхозы (под новыми наименованиями), но если полагаться только на них – значит, постоянный дефицит съестного и постоян­ная зависимость от импорта продовольствия на всем протяжении грядущих десятилетий. 3,5 млн. «агрокшатриев» (сельских чиновников) прямо заинтересованы в сохранении колхозно-совхозного статус-кво и делают все возможное, чтобы задушить фермерство в зародыше. Но жизнь берет свое. Каждый год умирают миллионы ста­риков, на самоотверженном труде которых десятилетиями держа­лись колхозы и совхозы. И либо им на смену должны прийти ферме­ры, гордые своей независимостью и достойные зависти, либо стра­на превратится в гигантское Сомали, полностью зависящее от грузо­виков с продовольственной помощью ООН. Правда, Россия, как из­вестно, в сотню раз больше Сомали и ее вряд ли сможет прокормить ООН или любая другая международная организация.

    Такова действительная социальная структура российского (украинского, эстонского, узбекского и т.д.) общества сегодня. Однако ее характеристика будет неполной, если мы не проясним действи­тельных политических отношений между ее элементами.

    Иностранцев часто вводит в заблуждение обилие в русском язы­ке латинских слов: император, секретарь, президент, министр, гене­рал, партия, парламент и так далее. Они наивно полагают, что рос­сийский император – это что-то вроде германского или австро-венгерского, советский генеральный секретарь – что-то вроде аме­риканского государственного секретаря, российский президент – вроде французского или того же американского, российский ми­нистр или генерал – действительно министр или генерал, какого привыкли видеть в своих странах. Что партия – это партия, а парла­мент – парламент. На самом деле здесь такая же специфика, как с турецким султаном, китайским богдыханом, персидским шахом или японским микадо: если не учитывать исторических национальных особенностей, можно впасть в серьезную ошибку. В данном слу­чае латинские слова употребляются для обозначения приблизитель­ного аналога национальной специфики, чтобы иностранцы хоть не­много понимали, чем отличается один государственный пост от дру­гого. Да и в самой России издревле любят латинизмы и эллинизмы. Они выглядят в глазах русских гораздо респектабельнее, особенно со времен Петра Великого, но совершенно не отражают сути дела.

    Первый раз с этой проблемой столетие назад столкнулся после­дний русский монарх Николай II. Ему пришлось заполнять анкету Всероссийской переписи населения 1897 г., где, естественно, стоял вопрос о роде занятий. Чем занимается российский царь? Царству­ет? Но это тавтология. Николай II, наверное, долго размышлял, зато, наконец, действительно начертал, что называется, абсолютную истину в последней инстанции: хозяин земли русской. Соответственно императрица записала: хозяйка земли русской. Попробовал бы только написать что-нибудь подобное Вильгельм II или Франц-Иосиф I. Какая бы буря поднялась в берлинском и венском парламенте! Какой скан­дал в печати! Со своей стороны, сочли бы ниже своего достоинства вообще отвечать на какую бы то ни было анкету султан, богдыхан, шах. Не написал бы «хозяин земли японской» и микадо – живое воплощение бога на земле. Видите, какие тонкости?

    Прошло около ста лет, и с той же проблемой в конце 1992 г. столкнулся российский президент Борис Ельцин. Ему надо было объяс­нить журналистам, почему он довольно невежливо прервал свой визит в Китай и неожиданно рванул в Москву. «Я получил сегодня ночью сведения, что что-то там слишком рьяно стали бороться за портфели, разбирать посты в правительстве, – заявил он. – И надо, чтобы вернулся хозяин и навел порядок там». Примерно так же мог ответить более тысячи лет назад первый император (великий князь) Восточно-Европейской империи Рюрик (почти современник импе­ратора Западно-Европейской империи Карла Великого), 400 лет на­зад – тезка Бориса Ельцина царь Борис Годунов, 80 лет назад – Председатель совета Народных комиссаров Ленин, 50 лет назад – Генеральный секретарь Коммунистической партии Сталин, 10 лет назад – Горбачев. И это была чистая правда. Но не вся правда.

    Дело в том, что в России вот уже более тысячи лет существует авторитарно-патриархальный режим правления. И никогда не суще­ствовало никакого другого с древнейших времен до наших дней. Под разными названиями, в разных формах – но именно такой, ничего больше. Не такой, как в османской, персидской, индийской, китайс­кой, японской империях, но и не такой, как в империях Западной Европы, свой собственный, своеобразный. При этом на всех уров­нях – от главы государства до главы семьи – его отличало чувство авторитарности «хозяина», «патриарха» и чувство личной зависи­мости «челяди». От членов его семьи, каких бы масштабов она ни была, от жены и детей до целого государства. В отличие от Азии, чув­ство уже личной, а не еще стадной, групповой зависимости. В отли­чие от Европы, чувство зависимости, еще не доросшее до понятия человеческого достоинства и верховенства права. Именно в этом, на наш взгляд, основная специфика евразийской, российской цивили­зации, промежуточной между европейской и азиатской.

    «Хозяина земли русской» долгое время именовали «государем», в буквальном переводе на английский – «держателем государства», «штатгальтером», «стейтхолдером». Он был вправе казнить и мило­вать любого, совершенно так же, как «держатель семьи» вправе был избить до полусмерти жену и выпороть детей. Он обращался ко всем на «ты» – совершенно как сегодня 30-летний директор об­ращается к своему 50-летнему шоферу. А его должны были вели­чать на «вы» даже его собственные дети, что сохранилось в тради­ции ряда восточно-славянских народов, например, у украинцев. Да и к каждому «хозяину» всех степеней долгое время обращались как к монарху: «милостивый государь» (сокращенно «сударь»). И добав­ляли: «Ваш покорный слуга». А еще раньше: «твой раб», «твой хо­лоп», что полностью соответствовало действительности. А когда это запретили – заметались в растерянности между чуждыми «граждани­ном» и «товарищем», пока не остановились на странном, но нейтраль­ном: «мужчина», «женщина».

    «Хозяина земли русской» долгое время именовали не про­сто «государь», но еще и «самодержец всероссийский». В бук­вальном переводе на латынь – «автократор», абсолютный мо­нарх. Однако вся правда заключается в том, что абсолютным монархом чувствовал себя не только «хозяин земли русской», но и «хозяин области», и «хозяин ведомства», и так далее, вплоть до «хозяина семьи». Абсолютным монархом по отно­шению к своим подданным. И «вашим покорным рабом» по отношению к вышестоящему «хозяину». В понимании этого – ключ к пониманию российской специфики.

    Формальное название одной из моих должностей – заведу­ющий сектором академического института. Но на самом деле – «хозяин» сектора, и в принципе могу заставить своих сотруд­ников делать все, что захочу, вплоть до писания этого текста за моей подписью или уборки моей квартиры. Многие мои коллеги именно так и делают. Однако я – всего лишь один из «челяди» своего собственного «хозяина», который формаль­но зовется директором института и который вполне может сжить меня если не со света, то из института, хотя и не имеет на это права. У директора есть свой собственный «хозяин» – академик-секретарь отделения Академии наук, у секретаря свой собственный – президент Академии, а у того – Президент России, который может в одно прекрасное утро одним росчерком пера упразднить все до единой академии наук и учредить, скажем, университетские автоно­мии по западному образцу. Как если бы хозяин семьи решил в одно прекрасное утро вышвырнуть из комнаты кресло, чтобы заменить его, допустим, торшером.

    Другое дело, что Путину сегодня не до академий, и он, наверное, вспоминает слова одного из своих недавних предшественников о том, что «связываться с учеными – все равно, что стричь свиней: визгу много, а шерсти мало».

    Точно так же по своей другой работе я профессор у «хозяи­на» университета, который правит им как своей собственной семь­ей – в точности так же, как ректор любого другого российского университета. В точности так же, как правит своим министерством любой министр, своей областью – любой губернатор, своим заво­дом – любой директор, своим посольством – любой посол. И так далее. Кстати, именно поэтому любого «хозяина» соответствующе­го ранга могут отправить в ссылку «хозяином» посольства, даже если тот до этого слыхом не слыхивал о дипломатии. И наоборот – подарить должность посла, как новую лошадь в «хозяйство».

    Конечно, со стороны может показаться, что каждый «хозяин» на своем уровне правит в соответствии с законами, которых написано немало, особенно в последние годы. Но при этом нелишне вспом­нить отзыв одного иностранного путешественника прошлого века, который удостоверял, что «неописуемая жестокость российских за­конов умеряется тем обстоятельством, что их никто не исполняет». Было бы преувеличением полагать, будто этот факт претерпел хоть малейшие изменения к сегодняшнему дню. Так, например, вот уже который год неясно, какая в России Конституция. Но это мало кого интересует. Из всех писаных и неписаных конституций все равно действуют и будут действовать только две предельно краткие:

    1.Я – начальство, ты – дурак; ты – начальство, я – дурак (в смысле: если я поставлен над тобой начальством, ты должен слу­шаться меня беспрекословно, и наоборот).

    2. Ты что, умнее других быть захотел? (в смысле строгого предупреждения, что любые пререкания с начальством, прав ли последний или нет, добром для пререкающегося не кончатся – что каждодневно подтверждается действительностью).

    В конце 1992 г. Президент России поссорился с парламен­том из-за министров: президент настаивал на своих, парламент навя­зывал своих. Президент публично сердился, грозил парламенту пальцем с телеэкрана, вступал в перебранку со спикером, затем вдруг согласился на навязанного ему премьера, но почти полностью со­хранил старый состав министров, в том числе всех основных, на­зываемых в России «силовыми». Получился скандал, смахивающий на анекдот о том, что «Иван Иванович Дерьмов меняет имя на Васи­лий» (в смысле: сохранил главное – изменил несущественное). В конце 1993 г. президент вообще разогнал неугодный ему парламент артиллерийским огнем и «исправил» конституцию так, чтобы пар­ламент не мог больше мешать ему «хозяйничать» в стране. Понять происшедшее просто невозможно, если не выучить раз и навсег­да, что в России не было, нет и долго еще не будет никаких президен­тов, парламентов, спикеров, министров и прочей латыни. Был и есть «хозяин земли русской», глава своей сложной и скандальной семьи численностью почти в полтораста миллионов человек, который по­вздорил со своей собственной «челядью», со своими «холопами» – думными дьяками и подьячими в Государственной Думе во главе с их собственным «хозяином» из-за приказных дьяков и подьячих в пра­вительстве. А в правительстве оказался свой собственный «хозяин», навязанный «хозяину земли русской» и долго прекрасно уживав­шийся с ним.

    Чтобы думные дьяки превратились в депутатов парламента, при­казные дьяки – в министров, необходима существенную деталь: партийная система, без которой депутаты превращаются в толпу либо клакеров, либо хулиганов (в СССР существовали только пер­вые, в России с 1992 г. начинают появляться вторые). Формально в России политических партий – сотни. Фактически нет ни одной партии и тем более партийной системы.

    Что такое партийная система? Это определенное соотношение правящей и оппозиционной (оппозиционных) партий. А что такое правящая партия? Это группа единомышленников, выработавших политическую программу, которую поддержало большинство из­бирателей, предоставивших авторской группе программы право формировать правительство. Но любое правительство может заку­сить удила и понести, как говорится, не в ту степь. На этот случай специально изобретена оппозиция, которая вырабатывает альтер­нативную программу и, поймав правительство на первой же серь­езной ошибке, добивается смены его. Тем самым правительство вынуждается быть предельно осмотрительным и выбирать каждый раз наименее глупое из всех возможных решений.

    В России никогда не было и нет никакой правящей партии. Были и есть только «правящие круги». При этом во времена Ельцина дан­ное словосочетание вышло из употребления. Никто не говорил даже о «правящей клике» или «камарилье», хотя новый «хозяин» терпе­ливо сносил любую хулу в свой адрес. Выражались более точно – «Семья» (с большой буквы). И всем все было понятно, потому что все остальное – «обслуга». И – никаких аналогий с «крестным отцом». Российская специфика! И никаких оппозиционных партий тоже, только якобы враждебные правительству шайки во главе со своими «хозяевами». Какая же тут партийная система?

    Начнем с того, что КПСС никогда не была ни правящей партией, ни партией вообще (хотя ложно называла себя именно так). С 1988 г. шел спор, партия ли это или чисто мафиозная структура, шайка разбойников, силой заставивших служить себе миллионы честных, но вконец деморализованных, оболваненных, остервенелых (до сего дня) людей. К концу 1992 г. Конституционный суд принял еще одно соломоново решение в ряду других таких же, упоминавшихся выше. Он постановил, что с головы этот монстр – хищный волк, а с хвоста – безобидный карась. То есть, что руководство КПСС было преступ­ным, но первичные партийные организации ни при чем. И комму­нистическая структура стала тут же возрождаться снизу. Ведь это все равно, что подтверждать приговор Нюрнбергского трибунала, но разрешить воссоздание нацистской партии! Напомним еще раз, что, по социологическим опросам, не менее 10% населения страны (преимущественно пенсионеры) всё еще остаются по инерции воинствующими сталинистами, и еще не менее четверти тяготеет к ним, и еще не менее трети, при обострении кризиса, вполне может дать еще раз оболванить себя демогогическими лозунгами типа тех, что ввергли Россию в 1917 г. в национальную катастрофу. Так что «орден меченосцев», как совершенно правильно назвал в свое вре­мя Коммунистическую партию Сталин, вполне способен еще раз опустошить Россию хуже орд Атиллы или Чингисхана. Вопрос: мож­но ли считать эти силы политической партией?

    Нет, КПСС не шайка разбойников, потому что преступления ее заправил намного масштабнее и ужаснее, чем преступления всех разбойников мира с древнейших времен до наших дней. Но она и не политическая партия, потому что не часть партийной системы, а всепоглощающая основа тоталитаризма. Пресловутая «однопартий­ная система» – это такое же извращение, как «однополая семья»: можно, конечно, создать и такую, но детей все равно не будет. Кро­ме того, ее политическая программа сначала была нереальным бре­дом, а затем переросла в наглый блеф, ничего общего не имевший и не имеющий с реальной действительностью. Вопрос: можно ли счи­тать политической программой любой роман Кафки? Бред буйного умалишенного? Блеф жулика?

    Ну а существующие группы в России, претендующие на звание политических партий? Ведь у них, кажется, в полити­ческих программах недостатка нет. Однако это – как сказать.

    Во-первых, ни в одной из политических программ не проставле­на экономическая и социальная цена того, что предлагается. Ви­дишь более или менее сияющий прилавок, а что почем – неизвест­но. Но это же чистейшей воды демагогия! Для подлинно политичес­кой партии одной демагогии маловато.

    Во-вторых, правительство, по идее партийной системы, должно руководствоваться программой правящей партии. А кто сегодня в России правящая партия? Какую, например, партию представляет правительство? А никакую! Да и не пра­вительство, не Совет министров это вовсе, а домашняя «ко­манда президента». Вроде футбольной (кстати, успешно выс­тупала и в этом качестве). У этой команды в любой момент может появиться новый вратарь, и не исключено, что она из футбольной превратится в хоккейную. А реальной (не пустословной) правительственной политической программы как не было, так и нет.

    Так что же с правительственной программой? На этот счет идут дискуссии. Злопыхатели утверждают, что министрам не до того: текучка заела. Их оппоненты возражают, что про­грамма была, только ее никто не заметил. И всем она была хороша, кроме одного: заранее не просчитывала, не «взвеши­вала» прямых и косвенных, немедленных и отдаленных последствий принимаемых решений. Ошеломительная программа! (в прямом смысле слова «ошеломление»). Похоже, с населением России поступают как с анекдотическим зайцем, который стремглав бежал из леса, жалуясь, что вышел указ рубить лапы всем, у кого их больше четырех. «У тебя ровно четыре!» – успокоили его. – «Так ведь они сначала рубят, а потом считают!» – всхлипнул заяц…

    Смысл всего сказанного сводится к тому, что для того, чтобы успешно решать стоящие перед Россией проблемы, необходима эффективная партийная система вместо наследия «ордена меченос­цев» и не менее эффективное разделение законодательных, испол­нительных, судебных властей вместо авторитарно-патриархального наследия тоталитаризма.

    О партийной системе мы, кажется, сказали достаточно. Тут, до сути, все еще впереди. Что сказать о разделении властей?

    Законодательная власть, похоже, озабочена только тем, как сохранить себя в депутатских креслах и использовать до кон­ца самим себе данные огромные привилегии, включая массо­вое переселение в Москву на даровые квартиры (извечная меч­та всякого немосковского бюрократа). Привилегиями умело дирижирует «хозяин» законодательной власти, быстро набирающий самовластность, как все его предшественники. При этом методами, очень напоминающими методы Сталина 80 лет назад. Тот тоже начи­нал с подбора своей собственной «номенклатуры» щедрой разда­чей привилегий – очень опасное повторение опыта 1922 года, обер­нувшегося семь лет спустя кровавой диктатурой. Понятна поэтому растущая настороженность российской общественности к фигуре «спикера парламента», демонстрирующего на телеэкране крупным планом известную максиму: в борьбе за власть все средства хороши. Остается добавить, что ни одного закона, который бы дал новый импульс реформам, законодательная власть так и не разработала. Скорее наоборот – как может, тормозит движение от тоталитариз­ма к демократии и рыночной экономике и вполне может начать стимулировать обратный процесс.

    Рейтинг исполнительной власти на всех уровнях катастро­фически низок. Нельзя забывать, что массовый избиратель десять лет назад голосовал не столько за Ельцина, сколько против ЦК КПСС, подвергавшего бесконечным унижениям своего изгнанника – «социалистического великомученика». С тех пор Ельцин, из-за скандального самодурства, колеба­ний, непоследовательности своей политики, год за годом те­рял сторонников и предпочел уйти в тень, не дожидаясь неиз­бежного позорного фиаско.

    Теперь ждем, что предпримет выбранный им (а затем и народом) его преемник…

    Судебная власть начинает делать первые шаги по превращению из «мальчиков на побегушках» у различных «хозяев» районного, областного и республиканского масштаба в действительно судебную власть, опирающуюся на закон, перед которым трепетала бы власть законодательная и исполнитель­ная (пока что, увы, наоборот: закон трепещет перед произво­лом любого «хозяина»). Пока что первый блин (с частичной реабилитацией мафиозной КПСС в стремлении угодить воин­ствующим сталинистским реакционерам), по русской посло­вице, вышел комом. За ним последовало несколько скандалов, окончательно дискредитировавших судебную власть.

    В заключение этой лекции, помогающей лучше понять спе­цифику России, – три дополнительных разъяснения.

    1. Мы говорили только о верхушке политической надстрой­ки России. Но это сделано, только чтобы данная лекция не переросла в курс лекций. Прошу поверить на слово, что на республиканском, областном и районном уровне, во всех без исключений организациях, учреждениях, предприятиях России картина авторитарной патриархальщины в точности такая же.

    2. Мы говорили только о России, но это только чтобы не обижать ее соседей по несчастью, гордо именуемых ныне «ближнее зарубежье», в отличие от традиционного «дальнего». Если кто-либо полагает, что в других республиках бывшего СССР – начи­ная с Прибалтики и кончая Кавказом и Средней Азией – картина авторитарной патриархальщины существенно иная, ему нужно срочно проконсультироваться с психиатром.

    3. Если кому-нибудь из читателей заглавие данной лекции показа­лось чересчур скучным, то просим принять во внимание, что рус­ская интеллигенция всегда относилась отрицательно к грубым, не­цензурным выражениям, так что пришлось остановиться на самом мягком из пришедших в голову.

    Что же касается накала просящихся на язык выражений, то он объясняется тем, что пред Россией сегодня стоят чудовищ­ные по своей сложности и опасности проблемы, а ее «хозяева» всех рангов и мастей теряют время в междоусобицах и стрем­лениях к личному самоутверждению, когда страну вот-вот на­кроет цунами событий, по сравнению с которыми 1991—1992 гг. представляется просто швейцарской идиллией. В этом нетруд­но убедиться, если внимательнее рассмотреть перспективы дальнейшего распада погибающей империи.

    Многие, наверное, поражались, с каким ожесточением шла гражданская воина в разных регионах бывшего СССР и идет по сию пору в Чечне. Не щадят ни стариков, ни женщин, ни детей, расстреливают в упор, подвергают изощренным пыт­кам. При этом делают публичные заявления по радио, телеви­дению, в печати, потрясающие то злобным цинизмом, то откровенной, очень наивной ложью, понятной разве что в устах ребенка с дефектами умственного развития. И ведь не могут не видеть, что ни в одной «горячей точке», кроме разве Чечни, ни у одной из сторон нет шансов на военную победу. Возмо­жен только геноцид миллионов людей, принадлежащих к дру­гой национальности, а наиболее вероятна продолжительная, затяжная война «на измор», до полного разорения и изнемо­жения обеих сторон, с миллионами напрасных жертв.

    Такое ожесточение способна вызвать только слепая ярость, всепоглощающая ненависть. Откуда она?

    По роду работы мне приходилось бывать с лекциями или на научных конференциях и в Югославии, и едва ли не во всех союзных республиках, в большинстве автономных республик бывшего СССР. У меня есть друзья и добрые знакомые среди молдаван и украинцев, армян и азербайджанцев, грузин и абхазов, кавказских мусульман и кавказских христиан, таджиков и узбеков и т.д. У меня нет пристрастий, положительных или отрицательных, ни к одной из наций мира, включая свою собственную, русскую. Мне известно, что нет плохих и хороших наций, есть плохие и хорошие, умные и глупые, добрые и злые люди в каждой из них. Свидетель­ствую, что в любой из перечисленных выше наций сумасшедших или фанатиков не больше, чем среди русских или американцев, и не они направляют ход событий. Тогда откуда же такой массовый пси­хоз, такое массовое самоубийственное сумасшествие?

    Можно, конечно, прибегнуть для объяснения к уже не раз применявшемуся приему. Попросить представить себе, как бы вы от­неслись к тому, что власть в Чикаго захватили индейцы, в Сан-Фран­циско – китайцы, в Нью-Орлеане – черные, в Нью-Йорке – евреи и т.д.? Боюсь, даже человек с богатым воображением не сразу поймет о чем речь. Ну и что, что губернатором, мэром, шерифом стал китаец, черный, индеец? Раз произошло законным образом – по­жалуйста! Какое это может иметь отношение к моему законному бизнесу?

    Но мы, надеюсь, не зря посвятили столько предыдущих лек­ций рассказу о том, что при казарменном социализме законного бизнеса в принципе быть не может, – он весь целиком в «теневой» экономике. И даже сегодня законный бизнес в России, как верхушка айсберга над подводной, т.е. «теневой», глыбой. Потому что законный бизнес облагается почти 90-процентным налогом, а «теневой» всегда бесплатен, если не считать взяток уголовному и чиновному рэкету. Но рэкет ни­куда не девается и при законном бизнесе.

    Мы говорили также о том, что при казарменном социализ­ме законы служат только для демагогии, а жизнью правит только один закон: «я – начальство, ты – дурак». Что при казарменном социализме никаких президентов, министров, гу­бернаторов, мэров, шерифов нет, а есть «хозяева» – такие же полновластные хозяева над своим родом-племенем, областью, предприятием, учреждением, организацией, какими были библейские патриархи. Таким образом, в Сан-Франциско придет к власти не мэр-китаец, а «крестный отец» китайской мафии, в Нью-Орлеане черный станет не просто шерифом, а всевлас­тным «хозяином» целого квартала.

    Напомним, что при казарменном социализме выгодные должности занимают не на рынке труда, а по протекции. Дома не покупают, а «получают» даром по усмотрению «хозяина». Доступ ко всем мыслимым благам зависит не от наличия де­нег, а от расположения того же «хозяина».

    Теперь догадываетесь? В Сан-Франциско при казарменном социализме мэр-китаец составит всю администрацию из ки­тайцев, отдаст китайцам все предприятия, учреждения, орга­низации, заселит все коттеджи в престижных районах только китайцами, допустит в университет только выходцев из китайских семей, наконец, заменит все вывески на улицах и все делопроизводство китайскими иероглифами. А «англоязыч­ных» вытеснит в трущобы и обречет на низкооплачиваемые работы, которыми побрезгуют китайцы. Затем, по возможности, вообще изгонит их из Калифорнии. И, если этот процесс не остановить, за Сан-Франциско последуют Сан-Диего, Санта-Барбара и так далее, до Нью-Йорка включительно.

    Теперь понимаете, почему такое ожесточение? Это не про­сто ненависть к представителю другой национальности, а ярость отчаяния, обреченности. Либо ты расстреляешь своего врага, его жену, его детей из автомата, подвергнешь его лютым пыткам, чтобы другие враги содрогнулись, либо завтра окажешь­ся на положении турка в Германии, а послезавтра тебя выб­росят с работы, сожгут твой дом, обрекут тебя на положение обездоленного нищего беженца. И это при том, что ты вовсе не турок в Германии, что тебя унижают, шантажируют и из­гоняют из страны, где ты прожил и проработал всю жизнь, где у тебя отчий дом и могилы твоих предков.

    Если ты хорват, а попал под «хозяина»-серба, тебе придется очень плохо, и поэтому ты люто ненавидишь сербов, стоишь за свой отчий дом насмерть. Но если ты серб и попал под «хозяина»-хорвата, происходит все то же самое, только наоборот, и с теми же последствиями. В точности то же самое можно сказать об армянах и азербайджанцах, о грузинах и абхазах, о грузинах и осетинах, об осетинах ингушах, об узбеках и таджиках, об узбеках и киргизах, о русских и молдаванах, о русских и украинцах и т.д. без конца. Вот почему нет ничего аморальнее и бессмысленнее, чем поддерживать хорватов против сербов, сербов против мусульман-боснийцев, армян против азербайджанцев, молдаван против русских или наоборот. Нет ничего аморальнее и бессмысленнее, чем осуждать одну из воюющих сторон, вводить санкции против нее. Это только разжигает, ослож­няет, продлевает конфликт, дает ему новый импульс. Ибо виноваты все дерущиеся одинаково. И вместе с тем не виноват никто, так как это не чья-нибудь вина, а общая беда, которую очень трудно изжить, пре­одолеть.

    Вот почему, когда ООН вводит санкции против одной только Сер­бии, а Москва на Кавказе то и дело становится на сторону того или другого участника кровавого конфликта, совершается трагическая ошибка, по незнанию, по ошибочному представлению, будто Сербия столкнулась с мусульманской Боснией, Армения с Азербайджаном, Грузия с Абхазией. На самом деле все значительно сложнее. Ибо, с известной точки зрения, нет никакой Сербии и Боснии, России и Молдавии, Грузии и Абхазии. А есть кошмарный эффект «рус­ской матрешки», который действует гибельнее водородной бомбы. Видали ли вы когда-нибудь эту выточенную из дерева игрушку, раскрашенную под русскую девушку в праздничном наряде? Раскроешь ее – а внутри точно такая же, поменьше. Раскроешь и эту – еще одна, и так далее, вплоть до совсем крошечной, но похожей нa остальные как две капли воды.

    Распался Советский Союз, распалась Югославия. Вы что же ду­маете, они распались на независимые республики, что ли? Ничего подобного! Мегаимперии распались на макроимперии, те, в свою очередь, распадаются на микроимперии, те – на нанаимперии, и так далее, вплоть до отдельного дома. Вот это и есть ужасная «русская матрешка» в действии. Не успели грузины обрадоваться своей неза­висимости от Москвы, как их тут же огорчили свои собственные, точно такие же любители независимости в лице абхазов и осетин. И если признать независимость последних в сложившихся историчес­ких границах, то грузинам в этих районах придется так же плохо, как сегодня русским в Грузии. При этом процесс неизбежно пойдет дальше, и против абхазов обязательно поднимутся не только грузи­ны, составлявшее там большинство, но и живущие в Абхазии много­численные национальные меньшинства, которые потребуют автоно­мии в районах своего расселения. И, будьте уверены, в этих районах плохо придется опять-таки абхазам. И не только в Абхазии – в любой уже «горячей» или еще «теплой» точке бывшей империи «казармен­ного социализма».

    Неужели нельзя как-то преодолеть эту проблемную ситуацию? Скажем, исключить возможность дискриминации по национально­му признаку? В принципе – можно, и мы специально остановимся на нашей концепции подобного выхода. Но сделать это непросто, ибо тут вмешивается сама Госпожа История, которая тоже требует внимания и понимания, а за пренебрежение к ней мстит самым жестоким образом.

    Проблема уходит своими истоками в 1917—1918 гг., когда при­шедшие к власти большевики ломали себе голову над тем, как сохра­нить расползающееся по швам единое государство, выступавшее под названием Российская империя. Столкнулись две концепции: федеративная, за которую выступало подавляющее большинство большевиков во главе со Сталиным (Российская Советская Федера­тивная Социалистическая Республика на всем пространстве бывшей Российской империи), и конфедеративная, точнее федерации феде­раций, которую первоначально отстаивало всего несколько человек во главе с Лениным, опасавшимся, что одной федерации окажется недостаточным, чтобы преодолеть центробежные силы, разнес­шие в прах Российскую империю. Тем более что речь шла о буду­щей всемирной федерации.

    История распорядилась так, что формально верх одержала кон­цепция умиравшего от болезни Ленина. В конце декабря 1922 г. была создана Конфедерация (Союз) Советских Социалистических респуб­лик в составе России, Украины и Белоруссии. Но фактически была реализована концепция Сталина, ибо государство осталось жестко централизованным, и не только конфедерацией, но даже собственно федерацией нигде и не пахло. Диктатор кроил и перекраивал грани­цы республик по собственному произволу, но никто не обращал внимания на такие пустяки: все знали, что страна представляла со­бой на деле не совокупность республик, а военный лагерь с комен­дантами разных зон, носившими разные названия, но одинаково безоговорочно подчинявшимися командам из Москвы. Никого не удив­ляло, что в автономных республиках существовали областные коми­теты партий, ибо все понимали, что это и есть области, только под другим названием.

    В ходе и после 2-й мировой войны Сталин репрессировал уже не отдельных людей, а целые народы, которыми был недоволен (крым­ских татар, турок в Грузии, греков с Причерноморья, чеченцев, ин­гушей, немцев Поволжья и др.), которых ссылал в Сибирь, Казах­стан, Среднюю Азию. Позднее их реабилитировали и полностью или частично вернули на родные места.

    Никому в голову не приходило, что закладывается своего рода «мина замедленного действия», которая затем взорвется и начнет уносить тысячи жизней. Сам Дьявол не мог бы придумать ничего более дьявольского. Не случайно многие считают Сталина анти­христом, который делал свое черное дело в расчете на нарастаю­щие бедствия без конца, даже когда он якобы покинет сей мир.

    Недовольство политикой Москвы в республиках, населенных представителями нерусских национальностей, зрело исподволь, де­сятилетиями, но редко проявлялось открыто, так как Сталин систе­матически почти поголовно истреблял в этих республиках не только носителей «национальной идеи», деятелей культуры, вообще на­циональную интеллигенцию, но и всех, заподозренных в «нацио­нализме». Это недовольство имело три источника и три составные части.

    Во-первых, грабительская экономическая политика Моск­вы, вывозившей, как уже говорилось, «в неизвестном направ­лении» до 90% всего произведенного «на местах». Правда, не­русские республики получали значительные дотации за счет русских областей России и Казахстана, а также Украины и Белоруссии. Это делалось по чисто политическим соображениям, чтобы проч­нее привязать к империи ее «национальные окраины». Но, во-пер­вых, дотации никогда не перекрывали реквизиций. Во-вторых, при­нудительное разделение труда при «казарменном» социализме уро­довало экономику отдельных регионов монокультурой или крупны­ми предприятиями, требовавшими постоянного притока «гастарбайтеров» извне.

    Кроме того, пожалованная милостыня никогда не ценится, а отбираемое заработанное вызывает протест. Все, что требовали рес­публики в данном отношении, – справедливая налоговая политика по договоренности с налогоплательщиком плюс с его правом рас­поряжаться оставшимся после уплаты налогов по своему усмот­рению. Но до самого краха СССР в конце 1991 г. им упорно отказы­вали. Тем сильнее стал порыв к независимости.

    Во-вторых, лицемерная национальная политика Москвы, на сло­вах поощрявшей развитие национальной культуры, а на деле под­секавшей ее под корень. Дело в том, что в условиях «казарменного социализма» сделать карьеру в смысле продвижения «парий» и «шудр» в «брахманы» и «кшатрии» было невозможно без знания русского языка. Это вам не США и не Израиль, где с плохим англий­ским или соответственно ивритом можно всю жизнь иметь непло­хой бизнес в районе, населенном единоплеменниками. Здесь с пло­хим русским языком так и останешься на дне общества, забитым крестьянином или чернорабочим. Поэтому миллионы родителей совершенно добровольно стали отдавать своих детей в русские шко­лы. Однако выпускник такой школы автоматически терял интерес к культуре своих предков (в США такой феномен достаточно хорошо известен). Понятно, это усиливало «разрыв поколений» и вызывало массовое недовольство падением национальных культур. Единствен­ное, что требовалось, фактическое уравнение местного и русского языка с повышенным вниманием к первому в государственной и общественной жизни. Но этого не было сделано – и язык явился первым «детонатором» в начавшейся междоусобице.

    В-третьих, анахроничная иерархия составных частей СССР. В нее входили союзные республики (1-й ранг), автономные республики (2-й ранг), автономные области (3-й ранг), просто области (4-й ранг), национальные округа (5-й ранг), районы (6-й ранг). Происходило это деление давным-давно в условиях, когда все государства мира тоже делились на аналогичные ранги. Существовало шесть великих держав. Они – и только они – имели право обмениваться послами (США и Япония не входили в их число). Существовало два десятка сравнительно крупных независимых государств с правом иметь вме­сто посольств миссии во главе с посланниками. И еще почти столько же малых государств, не имевших права даже на посланника – толь­ко министр-резидент. Наконец, зависимые государства должны были довольствоваться только консулами.

    После 2-й мировой войны все это наследие «европейского кон­церта» XVIII—XIX вв. отошло в область истории. Как известно, все члены ООН принципиально равны, независимо от численности на­селения, площади и военно-промышленного потенциала. Все обме­ниваются только послами. И только в Советском Союзе сохранилась анахроничная иерархия республик. В 1976 г., когда ко мне обратились из ЦК КПСС с заданием высказать конструктивные предложения по проекту новой Конституции СССР, я предупредил, что самое опас­ное – сохранение иерархии республик, и предложил хотя бы упраз­днить идиотские прилагательные перед названием каждой респуб­лики. «Да ты что! – возразили мне. – Только тронь эту бочку с порохом: сразу полыхнет!» И, действительно, спустя дюжину лет «полыхнуло», когда государственное образование 3-го ранга (авто­номная область Карабах) явилось яблоком раздора между двумя государствами 1-го ранга (Армения и Азербайджан).

    Теперь в этом регионе нагромоздилась гора ненависти на годы, если не на десятилетия вперед. А ведь как просто было погасить конфликт в 1988 году! Достаточно было объявить Карабах независи­мой республикой под патронатом Азербайджана, опасавшегося дискриминации там азербайджанского меньшинства, создать двух­палатный парламент (нижняя палата – пропорционально существо­вавшему тогда соотношению армян и азербайджанцев 80:20, верх­няя, с правом вето, – поровну тех и других), выбрать «нейтрально­го» президента, назначить дельных министров из представителей разных национальностей… Да что говорить понапрасну об упущен­ных возможностях!

    Ныне Россия окружена «огненным кольцом» центробежных сил, которые в любой момент готовы превратить весь бывший СССР во вселенский Карабах, в гигантский Ливан или Афганистан с последу­ющей эволюцией к Сомали, которое спасают от голода колонны грузовиков ООН с продовольствием, охраняемых американскими солдатами. Механизм «карабахизации» всюду один и тот же, хотя и со значительной региональной спецификой в каждом случае.

    В Эстонии треть населения – «русскоязычные синие воротнич­ки». Самих эстонцев в этой категории – считанные проценты. Фа­шиствующие экстремисты в правящих кругах не дают этой трети населения страны прав гражданства и унижают разными способа­ми, вплоть до введения специальных желтых номеров на автомаши­нах, которые ассоциируются с желтыми звездами на одежде евреев в оккупированных гитлеровцами районах. Да еще вдобавок к Рос­сии предъявляются территориальные претензии. «Русскоязычные» затаились в глухом недовольстве, потому что Москва бросила их на произвол судьбы, а участь беженцев в самой России ужаснее лю­бой дискриминации. Но достаточно искры – и запылает новый Ка­рабах.

    В главном городе Латвии – Риге едва ли не половина, если не большинство, населения – «русскоязычные». У них тоже проблемы с гражданством и разными формами дискримина­ции. И у них тоже перспектива: либо плачевная судьба бежен­ца в России, либо участь самого последнего югослава в Гер­мании. Еще одна «теплая» точка, которая в любой момент может стать «горячей».

    В Литве «русскоязычных» – всего десяток-полтора про­центов. Поэтому там дискриминация их вызывает меньшее сопротивление. Но Литва, как и вся Прибалтика, настаивает на статус-кво анте до 1939 г. А в те времена нынешняя столи­ца Литвы Вильнюс и ее главный морской порт Клайпеда от­нюдь не входили в состав Литовской республики. И как только Литва начинает чинить препятствия наземным коммуникациям России с ее Калининградской областью (бывшей Восточной Пруссией) – немедленно всплывает вопрос о статус-кво анте.

    Удивительно ли, что в отношения России с республиками При­балтики по обвинению последних в дискриминации «русскоязыч­ного» населения счел необходимым вмешаться Совет Безопасности ООН? Чтобы не допустить возникновения второй Югославии на бе­регах Балтийского моря.

    В Молдавии подавляющее большинство населения – эт­нические румыны, и, естественно, тяготеет к Румынии. Но в Ру­мынии ниже уровень жизни и своя иерархия «хозяев», кото­рые уже показали, на что способны по части жестокой дискриминации венгров в Трансильвании. Поэтому большинство мол­даван колеблется насчет желательности воссоединения с Румынией. Не колеблются только тюрки-гагаузы на юге Молдавии и «русско­язычные» в Приднестровье. Последних включили в свое время в состав Молдавии по чисто политическим соображения как плац­дарм для реконкисты Бессарабии, оккупированной в 1918г. Румы­нией, чего Россия никогда не признавала. Увидев, что над ними на­висла угроза подпасть под иерархию «хозяев» не только из Кишинева, но и из Бухареста, гагаузы и «русскоязычные» немедленно объявили независимость и отстояли ее с оружием в руках. Только бойня в городе Бендеры, с сотнями трупов и тысячами беженцев, немного отрезвила обе стороны, и наступило непрочное перемирие, готовое в любой момент взорваться новой бойней.

    Особенно опасным сделалось противостояние России и Украины: здесь число жертв в случае столкновения будет из­меряться не сотнями, а миллионами; число беженцев – не де­сятками тысяч, а десятками миллионов. Дело в том, что Укра­ина (как, впрочем, и Россия) очень неоднородна в националь­ном отношении. Ее западные области (Галиция) долго были в составе Австро-Венгрии, затем Польши, позже вошли в со­став СССР и сохранили особую культуру, причем некоторые политические лидеры этого региона только ее считают «ис­тинно украинской» и стремятся навязать остальным. Они по традиции непримиримо враждебны Москве и во время Вто­рой мировой войны без колебаний встали на сторону Гитлера против Сталина. Не остановятся они перед войной против Москвы и сейчас. А за ними – около трети украинского элек­тората, и с этим обстоятельством не может не считаться пра­вительство в Киеве. С другой стороны, оно не может не счи­таться с дюжиной миллионов «русских» на юге и востоке Украины, с дюжиной миллионов украинцев, говорящих по-украински не так хорошо, как «хозяева» во Львове и Киеве (т.е. обреченных на роль граждан второго сорта в случае победы экстремистов), и еще с дю­жиной миллионов украинцев, говорящих только по-русски, но тем не менее чувствующих себя украинцами у себя на Родине: им, ко­нечно, придется хуже всего, если верх возьмут экстремисты. Поэто­му украинское правительство старается не допустить перерастания скрытого недружелюбия в явную враждебность. Тем более что име­ется спорная территория – Крым.

    Пока что обе стороны ограничиваются взаимными мелкими пакостями вроде «дележа» Черноморского флота, который полнос­тью потерял боевое значение и через несколько лет пойдет на метал­лолом. Но не дай Бог, если между ними, по русской пословице, про­бежит кошка или вспыхнет искра! Не забудем, что Украина, как и Россия, является ядерной державой, и США, при поддержке ООН, тщетно пытаются уговорить ее сделать ядерное зло наименьшим, демонтировать свои ракеты. Меж тем помянутая «кошка» неуклонно приближается в виде все большого числа украиноязычных «хозяев», направляемых в русскоязычные районы Крыма и Донбасса. Очень опасная ситуация…

    Не меньше потенциальная опасность и в отношении автоном­ных республик, областей, округов в самой России. Она объясняется тем, что, за редкими исключениями, русские составляют в этих ре­гионах не меньше половины, а то и большинство населения. Нетруд­но представить, что произойдет, когда в этих, ставших «суверенны­ми», республиках начнет – уже начинает – размножаться соб­ственная иерархия «хозяев». Достаточно сослаться в данном отно­шении на пример Татарстана – наиболее враждебной Москве, если не считать Чечни, республики в составе России. В самом Татарста­не татар меньшинство, а за его пределами, в том числе, в Москве – более четырех пятых всех татар России. Татарские экстремисты выд­вигают лозунги «этнически чистого государства» и предъявляют территориальные претензии к соседним областям, требуют восстанов­ления границ Казанского ханства, охватывавшего в XV веке все сред­нее Поволжье. Представляете, что произойдет, если начать выселять из Татарстана два миллиона русских и сгонять туда из соседних об­ластей пять миллионов татар?

    Кто-то не поленился подсчитать, что если раскрыть «русскую матрешку» до конца и расселить народы бывшего СССР строго по их национальным республикам, то получится 75 млн. беженцев. Из них 27 млн. русских в республиках, автономных областях и округах самой России, не менее дюжины миллионов украинцев за предела­ми Украины, миллионы татар, узбеков, таджиков, представителей других национальностей. Эти люди будут обречены на мучитель­ную голодную смерть, потому что для помощи им не хватит грузо­виков не только ООН, но и всего мира.

    Между тем, «русская матрешка» продолжает раскрывать свои кошмарные потенции. С ухудшением экономического положения множатся ряды экстремистов. Появляются новые и новые этнократы, бряцающие оружием, потому что не могут предложить своему народу ничего, кроме внутреннего террора и внешней войны. По­являются новые и новые туземные «хозяева», жаждущие монополь­ной власти на «своей территории». Наиболее яркий пример – Чечня.

    Неужели неизбежно превращение России в гигантский Афгани­стан? Это было бы, конечно, иронией судьбы, но очень не хочется верить в такую перспективу.

    Вот почему (не только в моем воображении) родилась альтерна­тива. Пусть получит всемерное развитие принцип культурной авто­номии. Пусть русское, украинское, татарское и т.д. правительство – не обязательно в Москве, Киеве, Казани – заботится о народном образовании и культуре всех русских, украинцев, татар на всей тер­ритории бывшего СССР. А развитие экономики пусть координируют губернаторы штатов – крупных регионов, сформированных по прин­ципу не национальной исключительности, а экономической целесо­образности. И пусть администрация каждого штата формируется не из «хозяев» – туземных ли, пришлых ли, безразлично, – а из пред­ставителей правящей партии, победившей на выборах. Разумеется, преимущественно местных. И пусть эти штаты Евразии будут таки­ми же соединенными, как штаты Северной Америки или Западной Европы. Ибо, как гласит американский девиз, в единении – сила. И пусть будет специально построен подальше от Москвы евразийский Вашингтон, Оттава, Канберра. И пусть там заседает двухпалатный парламент, верхняя палата которого способна отстаивать интересы представителей самой малочисленной национальности. И пусть стра­ной управляет избранный народом президент, которому доверяют все до единой национальности. И пусть ему помогает правитель­ство, не из одних московских чиновников сформированное, – из первоклассных специалистов многих национальностей.

    Хотелось бы, чтобы это пророчество сбылось не на горе из 75 миллионов трупов…

    Лекция 16

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ СЕМЬИ. ПЕРСПЕКТИВЫ НАЧАВШЕГОСЯ ПРОЦЕССА ДЕПОПУЛЯЦИИ

    Из того, что известно о России и русских, нетрудно заключить: она и они смогли перенести тяжелейшие испытания в своей тысячелетней истории и особенно в своей почти 100-летней Новейшей ис­тории не только благодаря особенностям своего исторически сло­жившегося характера, но и, главным образом, благодаря господству до самых недавних времен традиционного сельского образа жизни с патриархальной семьей в основе. Именно семья старого типа – точнее связанные с ней вековые традиции, нравы, обычаи – дава­ла им возможность привычно переносить нечеловеческий труд, ужас­ные условия быта, периодический многомесячный голод (каждые несколько лет), дикий произвол «хозяев» всех степеней, начиная с местных и кончая санкт-петербургским или московским началь­ством. Именно семья при огромной детской смертности и смерт­ности людей вообще, сопоставимой с самыми отсталыми странами Африки сегодня, давала возможность обеспечивать более или ме­нее нормальное количественное и качественное воспроизводство поколений. Мало того – обеспечить рост населения с десятка мил­лионов 400 лет назад до полутораста миллионов совсем недавно. Именно семья давала для подавляющего большинства молодежи необходимое образование, готовила добросовестного работника и добропорядочного подданного – налогоплательщика. Правда, не в ее силах было воспитать гражданина с чувством собственного чело­веческой достоинства. Но это не вина ее, а беда.

    Опираясь на патриархальную семью, Россия вынесла ужас Гражданской войны 1918—1920 гг. с полным разорением страны, полуто­ра десятками миллионов жертв и полудюжиной миллионов беспри­зорных сирот, оставшихся без родителей. Вынесла ужас «коллекти­визации сельского хозяйства» 1929—1933 гг., с ее миллионами жертв. И вновь разоренной экономикой. Вынесла ужас «Большого терро­ра» 30-х гг., с новыми миллионами жертв, когда горе пришло в каж­дую семью. Вынесла бедствия 2-й мировой войны 1939—1945 гг., дважды устелив дорогу от Берлина до Москвы и обратно почти тре­мя десятками миллионов трупов, не считая большого числа калек и инвалидов, тоже почти в каждой семье. И, повинуясь очередному капризу очередного московского «хозяина», покорно приступила к «переходу от социализма к коммунизму» в середине 50-х гг.

    Затевая новую авантюру, Хрущев, умевший, конечно, читать, писать и считать, но полностью лишенный сколько-нибудь серьез­ного образования, совершенно не понимал, что подрубает сук, на котором сидит. Впрочем, его «шестерки» были не намного образо­ваннее, а советники-профессора склонялись в привычном холуй­стве, да к их советам и не особенно прислушивались.

    Идея была проста, как все гениальное: до основания разрушить все еще господствовавший в середине 50-х гг. патриархализм и за 20 лет превратить Индию в США, только полностью подчиненные зако­нам «казарменного социализма», начиная с всевластия партийных боссов и кончая рабским положением простого люда. Сказано – сделано. Крестьянам разрешили выдавать паспорта (до этого они были прикреплены к месту своего жительства наподобие ссыльно-поселенных) – и миллионные толпы людей нарастающей лавиной хлынули из деревень от принудительного труда «задарма» в города, «на все готовое», с даровым жильем и хоть маленькой, но зарплатой. Пона­чалу они наткнулись на острую нехватку жилья: городские квартиры были переполнены (по две-три семьи в одной комнате), а в избах, хатах, саклях по городским окраинам много не расселишь. Спасло архитектурное изобретение: пятиэтажные сверхдешевые дома из ротовых бетонных панелей, с облегченным фундаментом, без лифтов, куда в «малогабаритную» квартиру из крошечных комнат можно было втиснуть на 30 кв.м. две-три семьи по 5—6 человек в каждой. И тогда поток переселенцев достиг 5—6 миллионов человек в год. Ка­ралась гиперурбанизация а вместе с ней – массовый переход от Традиционного сельского к современному городскому образу жизни. В первой половине 50-х гг. подавляющее большинство (2/3 населе­ния) все еще жило в деревне, под надежным прикрытием традиций, обычаев, нравов семьи старого типа. К 70-м годам подавляющее боль­шинство (более 2/3 населения) стало жить в городе, причем городс­кой образ жизни стал быстро распространяться и на деревню: не­важно, где живет человек, главное – как живет.

    Это было, как если бы сельские жители с берегов Инда, Ганга или Амазонки вдруг переселились на Бродвей в центре Нью-Йорка. Естественно, возникли проблемы, которых не ожидали и к решению которых совершенно не были готовы. Первой жертвой гиперурба­низации сделалась, конечно же, семья – основа русской государ­ственности. Есть русская пословица: рыба гниет с головы. Перефра­зируя ее, можно сказать: общество начинает загнивать с семьи. Осо­бенно общество, на преимуществах семейного образа жизни держав­шееся.

    Началось с того, что молодежи стало трудно создать семью. Про­сто найти подходящего брачного партнера. Раньше это происходило как бы само собой. В деревне будущие женихи и невесты знали друг друга с детства. Годами им твердили, какая невеста хороша и какой жених плох, кто кому «ровня», какой должна быть добропорядочная семья и каким нерушимым брак. Я в детстве слышал нравоучитель­ный стишок: «Жена ведь не кошка, не скажешь ей брысь! Уж лучше тогда, брат Лука, не женись!» И с той поры не только я, но все мои товарищи по школе, без единого исключения, неуклонно следуют этому завету. Наступали предбрачные игры, хороводы-частушки. «Суженые», т.е. кому с кем суждено судьбой, быстро шли к помол­вке. Им казалось, что нравятся друг другу, что выбрали друг друга. Им и в голову не приходило, что с ними была проведена почти 20-летняя пропагандистско-воспитательная работа, что их соответству­ющим образом настроила сила общественного мнения окружаю­щих и аккуратно, неприметно подтолкнула друг к другу, стремясь к возможно более гармоничным брачным союзам во имя крепости общества. Теперь эта сила стала слабой. Социальный механизм бра­косочетания расстроился и миллионы потенциальных женихов и невест годами стали напрасно искать друг друга. Очень быстро дело дошло до того, что два из каждых трех молодых людей к 25 годам жизни так и не поспевали создать собственную семью. Один из трех – к 35 годам. А дальше для общества уже не имеет значения. Для об­щества, но не для людей. Миллионы новых и новых трагедий одино­чества каждый год!

    Вы возразите: в чем тут трагедия? Подумаешь, в Стокгольме се­годня больше 2/3 домохозяйств с одним человеком – и ничего. В Стокгольме – да. В Москве – нет. А в среднем российском городе – тем более. Здесь еще не забыли, что холостяком звали совсем недав­но выхолощенного барана. Что «старая дева» – даже если она дав­но уже не девственница и по современным меркам не старая – совсем недавно рассматривалась как разновидность калеки. Здесь одиночество – это почти всегда чудовищный комплекс неполно­ценности и «сдвинутая» психика. А массовое одиночество – это самое настоящее цунами деморализации. Это абсолютно то же са­мое, что выкрасть молодого араба или индуса из его семьи и посе­лить на всю жизнь в Диснейленд. Худшей трагедии для человека не придумаешь.

    Затем обнаружилось, что еще труднее, чем создать, – сохра­нить созданную семью. На нее обрушились целых четыре джинна, свирепствовавшие и до этого, но державшиеся в определенных рам­ках вековыми традициями, нравами, обычаями. А теперь – словно выпущенных из бутылки.

    Первый джинн – стакан (0,2 литра) водки, выпитой залпом и делающей человека на 2—3—4 часа словно помешанным, часто буйно помешанным. Нам еще предстоит разобрать это социальное зло в особой лекции. Раньше этот джинн сдерживался ритуалами и появлялся преимущественно в знаменательные дни – на праздни­ки, свадьбы, похороны и т.п. Кроме того, пьяница боялся целой роты родственников, кидавшихся на него в атаку, как только он начинал безобразничать. Теперь он остался без ритуалов и родственников, один на один с женой. Раньше той некуда было деваться – развод строго осуждался общественным мнением, а из избы далеко не убе­жишь. Теперь жена стала подавать на развод: стакан водки сделался прямо или косвенно первопричиной более чем трети разводов, при­чем вообще 2/3 из них в любом случае возбуждались именно женой. Второй джинн – мать (реже отец) жены или мужа, в комнате или квартире которой живут супруги. Дело в том, что нормально в квар­тире (тем более в комнате) может жить только одна семья – если другая не наведалась к ней на время в гости, конечно. Патриархальная семья могла насчитывать до двадцати и более человек, в нее могли входить бедные родственники или даже не родственники, но это была одна семья, с единой иерархией подчинения младшего старшему, с единым хозяйством, с единым образом жизни. А здесь в одном по­мещении оказывается целых две, иногда даже три семьи (если двое взрослых детей привели в родительский дом своих супругов) – каж­дая вполне «суверенна», каждая со своим хозяйством (правда, млад­шие целиком зависят от старших, как Израиль от США), каждая со своим образом жизни, со своими взглядами на воспитание детей, на досуг, на то, что хорошо, а что плохо. И чаще всего при первом же серьезном конфликте начинается война родителей за любимое чадо против чужого «пришельца». А кончается, понятно, разводом. Так и называется: родители развели. Это тоже первопричина, по меньшей мере, четверти разводов.

    Третий джинн – анахронизм в распределении домашних обязанностей или, точнее, самый обычный бытовой паразитизм (в подавляющем большинстве случаев – мужа). Дело в том, что при традиционном сельском образе жизни домашние обязанности были строго разделены на мужские и женские. Мужчине было стыдно заниматься женскими, а женщине – мужскими. Но современный городской образ жизни почти напрочь уничтожил мужские домашние обязанности. А женщину вовлек в общественное производство наравне с мужчиной. Получился на одном полюсе 16-часо­вой совокупный рабочий день (1—1,5 часа утром на приготовление завтрака и уборку квартиры, 1 час езды на работу, 8 часов работы, 1 час езды с работы, 1 час обеденного перерыва, посвящаемый стоянию в очередях, 1—1,5 час стояния в очередях после работы, мини­мум 2 часа вечером приготовление ужина, стирка и другие домаш­ние дела), а на другом – 2—3 часа вечером перед телевизором или стояния с дружками у пивной. Ясно, что рано или поздно терпение лопается. Начинаются скандалы, и кончается разводом. Именно так развелась со своим мужем моя собственная дочь и миллионы дру­гих дочерей.

    Четвертый джинн – анахронизм в отношениях между супруга­ми или точнее, самое обычное бытовое хамство, т.е. неумение вы­ходить из конфликтных ситуаций иначе, как безобразным сканда­лом, часто переходящим в драку. Раньше такого умения не требова­лось и оно не воспитывалось с детства, потому что в авторитарной патриархальной семье жена должна была во всем подчиняться мужу (случалось и наоборот, но такое извращение служило предметом насмешек), младший – старшему. А муж хорошо знал пределы своего деспотизма, очерченные все теми же вековыми традициями, нравами, обычаями, и остерегался их переступать в страхе перед общественным мнением окружающих. Теперь в элитарной семье никаких иерархий, ритуалов и страхов не осталось. Теперь я со своими взрослыми детьми, внуками, правнуками образую народные массы, стоящие в оппозиции к самодержавию матриархата – и в глазах всех это самое обычное дело. А мой 10-летний внук разгова­ривает со мной «на равных», тем более что мы с ним в постоянном безнадежном заговоре против всесильной бабушки. Все зависит от культуры личных отношений. И когда она недостаточно высока – неизбежны война и конечный развод.

    Понятно, в суде разводящиеся чаще всего ссылаются на психологическую или физиологическую несовместимость, на «несход­ство характеров», на измену супруга и т.п. Но возникает вопрос, почему произошла измена, в чем «несходство характеров»? И тогда выясняется, что сравнительно редко, действительно, налицо несов­местимость или возникновение у одного из супругов серьезного чувства к кому-то третьему. А в подавляющем большинстве случаев мы так или иначе возвращаемся к одной из четырех первопричин (иногда – к нескольким, а то и ко всем сразу), о которых только что говорилось.

    Теоретически формированию и закреплению семьи вполне можно помочь и в новых условиях. Можно создать клубы по интересам, которые учитывали бы интересы желающих всту­пить в брак. Создать эффективную «службу знакомств», вклю­чая брачные консультации и объявления в газетах. Развернуть борьбу против пьянства. Начать массовое строительство квар­тир для молодоженов. Шире пропагандировать опыт счаст­ливых семей, где домашние обязанности делятся поровну, при­чем не на «мужские» и «женские», а у кого к чему больше склон­ностей и способностей. Шире пропагандировать опыт счаст­ливых семей, где должность патриарха или матриарха упраз­днена, а главой семьи – халифом на час – может стать вся­кий, в том числе сын или дочь, кто организует или проводит какое-то коллективное мероприятие. Все равно, какое: уборку квартиры, готовку обеда, общую прогулку, общую игру и т.д.

    Но практически для этого нужно преодолеть Гималаи со­циального пространства и времени. Представляете подросших Тома Сойера, Гека Финна, Бекки Тэчер и других героев Мар­ка Твена, которым надо стать у стенки «клуба знакомств» в ожи­дании «выберут – не выберут» или писать объявление в брачную газету? О том, что еще раз развернуть в России борьбу против пьян­ства намного труднее, чем второй раз ввести «сухой закон» в США, нам еще предстоит рассказать особо. Начать массовое строитель­ство квартир для молодоженов, когда миллионы людей по двадцать лет ждут очереди на такую квартиру и не имеют финансовых возможностей просто купить ее, – это все равно, что начать строитель­ство для каждой американской семьи своего собственного «Белого дома», роскошнее вашингтонского. А призывать к трудолюбию и ми­ролюбию – этим проповедники занимаются со времен Каина и Авеля, но без существенных результатов.

    Конечно, можно утешаться тем, что в России в 90-х гг. раз­воды не увеличились по сравнению с 80-ми гг. Но ведь и бра­ки (точнее «брачность») сократились: все больше людей брач­ного возраста предпочитают, несмотря на ужас одиночества, жить как в Стокгольме, хотя бы в матримониальном отношении. И хуже всего, что это тут же начинает катастрофически отражаться на процессе воспроизводства поколений.

    Раньше бездетность и даже малодетность рассматривались как нечто ущербное, порочащее женщину. К тому же люди понятия не имели о предохранительных средствах, да и осуж­далось это церковью, как сегодня – аборты. Правда, и смер­тность среди детей была ужасающая. Вот и получалось: «Бог дал – Бог взял». Случалось, доживал до своей свадьбы толь­ко один из двух, трех, четырех детей. В семье моего деда из одиннадцати детей остались в живых трое (у одного – один ребенок, у другого – двое, третья – бездетная, и это типич­но). В среднем каждая четвертая женщина погибала от родов – не от первых, так от пятых-десятых. Каждая вторая после од­них или нескольких родов становилась инвалидкой – теряла способность рожать. Такой чудовищной ценой обеспечивал­ся рост народонаселения при самых ужасных бедствиях, ког­да гибли миллионы и десятки миллионов человек. К тому же дети представляли собой не только престижную ценность. Подрастая, они становились важными помощниками по хо­зяйству. Подросши и уйдя в собственную семью, они станови­лись важными союзниками в житейских бурях. Наконец, под старость это была, так сказать, «живая пенсия», без которой предстояло умирать как бездомной собаке под забором.

    Ныне дети – не помощники, не союзники и тем более не «пенсия», а сплошная обуза. Воспитание ребенка до 18 лет обходилось семье в 80-х гг. примерно в 20 тыс. руб. – это при среднем доходе меньше 4 тыс. руб. в год на двух работающих супругов. Это означало, что мать на несколько лет выбива­лась из нормального ритма работы, должна была махнуть рукой на карьеру и проигрывала по всем статьям своей без­детной подруге. Кто-то из родителей должен ни свет, ни заря везти ребенка на автобусе в детсад, а вечером заезжать за ним по дороге с работы домой. Тем самым кошмарные «часы пик» в городском транспорте растягиваются для него почти вдвое. Почти напрочь исчезает возможность развлекаться по вече­рам и резко сужается – по выходным дням. Главное же – существенно падает уровень жизни, ибо все те же «средние» для 80-х гг. 150+150 руб. зарплаты в месяц обоих работающих родителей (в обрез – на питание и необходимую одежду, при мини­мальных расходах на жилье, транспорт, досуг) приходится делить не на двоих, а на троих-четверых. Первого ребенка большинство заводит просто по традиции: «так принято». Ну и конечно, по жалким остаткам материнского и отцовского инстинкта. Но от второго на­прочь зарекаются.

    Именно так поступили мои собственные дочь и сын, а так­же подавляющее большинство их сверстников. Все чаще мо­лодожены не решаются заводить и первого. Или не могут по состоянию здоровья (об этом тоже предстоит говорить осо­бо). Каковы последствия? Они неизбежны: началась депопу­ляция – в 1991 г. число умерших впервые в истории России превысило число родившихся, и процесс пошел по нарастаю­щей (это – при наличии нескольких крупных сельских, в том числе мусульманских, регионов, где рождаемость традицион­но выше «средней», так что можно себе представить, какая выморочность начинается в городах). Депопуляция – явление, хо­рошо известное на Западе. Многие не видят в нем ничего особенно­го. И совершенно напрасно. Депопуляция – это ведь не просто превышение смертности над рождаемостью. Это четыре последствия, одно прискорбнее другого.

    Во-первых, в однодетной семье (а она становится типичной) ребенок попадает в противоестественное вложение. У него нет братьев и сестер, ему не с кого брать пример, учиться заботе о младших. Семейная «пирамида» перевертывается: вместо десятка детей на двух родителей – мама и папа, две бабушки и двое дедушек, четверо прабабушек, четверо прадедушек, бездетные тетки, холостые дядья на одного малыша. Удивительно ли, что он вырастает «инфантилом», остается ребенком в 20 лет, а все чаще и в 30– 40. И не один и не двое: все более значительная часть одного поколе­ния за другим.

    Во-вторых, наступает «старение» населения: сокращается процентная доля детей – растет процентная доля стариков. В России на каждых двух работающих приходится в среднем один пенсионер. В Москве пенсионер – вообще каждый чет­вертый из жителей. Вы скажете: ну и что же? На Западе при­мерно та же картина. Но на Западе для этого подготовлена специальная инфраструктура, а в России к ней еще не присту­пали – было не до нее, сегодня тем более не до нее. Горько видеть миллионы одиноких беспомощных стариков, которым некому принести хлеба, подать стакан воды. И такая старость по мере нарастания депопуляции становится все более типичной.

    В-третьих, на производство с каждым годом приходит все мень­ше вчерашних школьников, уходит на пенсию все больше стариков. На Западе эту брешь закрывают миллионами гастарбайтеров. Отку­да их взять в нищую Россию? До недавних пор брали из деревень. Теперь этот источник вычерпан почти до дна. Если отток рабочей силы на селе не сменится притоком – массового голода не мино­вать. Попробовали завозить в качестве дешевой рабочей силы вьет­намцев. Но это порождает такие острые социальные проблемы (мас­совые драки нищих с нищими), что от такой перспективы в ужасе отшатываешься. Меж тем уровень комплексной механизации и ав­томатизации производства в России намного отстает от американс­кого. Требуются миллионы квалифицированных рабочих рук, кото­рые надо готовить с детства. А кого же готовить с детства при такой ситуации?

    В-четвертых, если каждых двух родителей, в среднем, сменяет только один будущий родитель, то уменьшение населения раньше или позже доведет его численность до нуля. Для России рассчитан­ный прогнозный срок такой траектории (при наметившихся тенден­циях) – около полутора тысяч лет. Конечно, 1500 лет – срок боль­шой, и можно пока не беспокоиться. Кроме того, ничего страшного: место выморочных русских (германцев, французов, англичан, аме­риканцев) займут более плодовитые народы, у которых каждых двух родителей, в среднем, сменяют четыре новых. Но представьте себе, что таким образом на земле останется только один народ. Что полу­чится? Обеднение мировой цивилизации. Мы ищем затонувшую Атлантиду и не видим, как на глазах уходит под воду наша собствен­ная… Если заранее обрекаем себя на исчезновение с карты земного шара, то зачем столько усилий и столько мучений в жизни?

    Есть еще одно последствие депопуляции – пострашнее преды­дущих четырех. Горький опыт минувших времен показал, что там, где кончается семья, там (как и в истории с рынком) начинается звериная стая. Поиграйте с вашим любимым котенком или кутен­ком и вышвырните его на улицу. Что случится? Чтобы выжить, он прибьется к дикой стае и будет жить по ее законам. Точно в такие же стаи сбиваются брошенные нами, предателями-родителями, наши собственные дети. А когда это дети из так называемых неблагопо­лучных семей – уже распавшихся или мучительно распадающихся с тяжелыми страданиями для малышей, – среди них повышенная процентная доля психически неуравновешенных, крайне ожесточенных, готовых на любое преступление. И таких детей к 1985 г. по СССР набиралось ежегодно до 700 тысяч. Сегодня брошенных на произвол судьбы детей и подростков – миллионы и миллионы. Не­благополучная семья – первый по значению социальный источник преступности… Это похуже Содома. И грозит еще более страшной Гоморрой.

    Что же делать?

    Теоретически программа ясна. Надо ослабить трудовую нагруз­ку на будущую мать и на женщину с малолетними детьми. Тем более что именно ее сегодня первой ждет массовая безработица (до 70—80% из миллионов российских безработных – женщины). Про­длить ее предродовой, полностью оплаченный отпуск до полугода и позаботиться о ее здоровье. Продлить ее послеродовой, полностью оплаченный отпуск до трех лет. После этого шире практиковать для нее половинную рабочую неделю с полной оплатой либо с поло­винной же оплатой и с весомым пособием на ребенка (оставляя вторую половину недели на педагогическую работу ассистента воспитателя в детском саду и учителя в школе). Постараться сделать ее жизнь содержательной, досуг – не хуже, чем у других, карьеру своего рода «приват-доцента» – высокопрестижной, а повышен­ную пенсию – гарантированной. Дать льготный долгосрочный кре­дит молодоженам на обзаведение жильем и всем необходимым с частичным и даже полным погашением при рождении двух и более детей. Поставить детей – будущих кормильцев всех стариков обще­ства – на полное общественное иждивение. Бесплатно (или по сим­волической цене) – питание, одежду, игрушки, книжки. Мы же не заставляем армейских офицеров платить за содержание солдат, от которых зависит безопасность страны!..

    А практически – что делать с правительством, которое, нако­нец, выучило аксиому о важности экономических наук (совсем не­давно не понимало и этого), но никак не соберется с силами выучить аксиому о такой же важности социологических, психологических, политических, демографических, педагогических, исторических и других наук? Четверть века назад в ЦК КПСС меня попросили выска­зать предложение о совершенствовании демографической полити­ки. Речь, в частности, шла о материальном поощрении многодетных семей. Я отвечал, что прежде всего надо констатировать наличие в СССР двух прямо противоположных проблемных демографических ситуаций: «демографического взрыва» в республиках Средней Азии и ряде регионов помельче (20% населения СССР при динамике «че­тыре родителя на смену двум предыдущим») – и «начинающейся депопуляции» в остальных регионах (80% населения при динамике «один родитель на смену двум предыдущим»). И соответственно дифференцировать демографическую политику. Мне ответили: со­ветский народ един, и всякая дифференциация подобного характера будет выглядеть дискриминацией. Тот же ответ получили професси­ональные советские демографы, которые начали бить тревогу с 60-х годов.

    Несколько раз меня вызывали в Верховный Совет России, затем в Госдуму на «слушания» по этому вопросу. Всегда при­сутствовало несколько депутатов, с интересом впервые слышавших про демографию. Ни одного ответственного представителя прави­тельства. Зато, как обычно, – куча воинствующих феминисток, кри­чащих, что женщина – это такой же мужчина, только вынужденный раз-другой в жизни проводить неделю в родильном доме, а посему ни в какой демографической политике не нуждающийся. То, что эти «слушания» не могут и не будут иметь никаких практических послед­ствий, я знал заранее. Так было на бесчисленных «слушаниях» на протяжения всех сорока с лишним лет моей научной карьеры.

    Читаю ложащиеся на мой рабочий стол оперативные донесения профессионалов-демографов об уже начавшейся глобальной катас­трофе – лавинообразном физическом вырождении тех народов Се­верной Америки, Европы и Евразии, у которых с переходом от сельс­кого к городскому образу жизни практически потеряна потребность в семье и детях. Читаю прогнозы о том, что к 2008 г. «цветные» и испано-язычные избиратели США составят большинство. Что в Лон­доне и Париже, Москве, Петербурге, других городах Европы в му­чительных судорогах складываются новые этносы – помеси при­шельцев из стран, где падение рождаемости только начинается (оно идет сегодня во всех крупных странах мира), с тающими на глазах остатками последних могикан-аборигенов. Что население России в обозримом будущем ближайших двух-трех десятилетий сократится, при наметившихся масштабах убыли до миллиона и более в год, со 145 млн. в 2000 г. (150 млн. в 1990 г.) до 120—130 и даже, при ухудше­нии тенденций, до 90—110 млн. к 2030 г. Что полуторамиллиардный Китай тихой сапой осваивает пустеющую на глазах Сибирь до Урала. Что за школьными партами у нас в крупных городах через 5 лет вместо каждых нынешних трех детишек останется всего два, из которых один – хронически больной. И далее со всеми остановками… Что кошмарная судьба Косово, при наметившихся тенденциях, ожи­дает Северную Америку, Европу и Евразию не позднее второй чет­верти XXI в.

    Читаю – и тревожно вглядываюсь в контуры грядущего. Мне не нужно для этого вертеть головой, как жене Лота. Я зримо вижу в обозримом будущем ближайших лет пылающие в депопуляционном пламени свои родные российские Содом и Гоморру – если не успеем заблаговременно повернуть штурвал оптимизационной демографической политики.

    Лекция 17

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ОБРАЗОВАНИЯ

    В 1995—2000 г. сектор социального прогнозирования Института социологии РАН реализовывал свой последний исследовательский проект «Ожидаемые и желаемые изменения в системе народного образования России» (отчетная монография под заглавием «Нужна ли школе реформа?» выпущена издательством Педагогического общества России в 2000 г.). Проект предусматривал трижды повто­ренный панельный опрос экспертов и разработки серии прогноз­ных сценариев на этой основе. В данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.

    В царской России до 1917г. большинство населения было негра­мотно. Из грамотных, в свою очередь, подавляющее большинство было малограмотно, т.е. умело с трудом читать и писать, но редко приходилось это делать. Дефицит грамотных был настолько велик, что малограмотных приходилось производить в офицеры и посвя­щать в священники. Если исключить эти две категории, да еще граж­данских чиновников, где в каждом случае счет шел на сотни тысяч, то учителей насчитывалось всего несколько десятков тысяч, а инже­неров и врачей – всего по нескольку тысяч, ученых-исследователей – всего несколько сот человек. Это – на всю огромную страну со 150 млн. чел. населения! Запомнилось одно сравнение: «белых ворот­ничков» в России было меньше, чем психически больных и калек.

    Особенно плохо обстояло дело с дипломированными специали­стами. И еще хуже – после Гражданской войны, когда многие из них были убиты, погибли от болезней или голода, бежали за границу. А университеты были совершенно дезорганизованы, и подготовка специалистов даже в прежних мизерных масштабах прервалась. В 20-х гг. дело дошло до того, что каждого пятого инженера из необхо­димых нескольких тысяч приходилось выписывать из Германии и США на золото, как самый дорогой импортный товар.

    Вот почему перед системой народного образования страны объективно встали две задачи:

    1. Сделать всех неграмотных и малограмотных по-настоящему грамотными.

    2. Полностью удовлетворить общественные потребности в дипломированных специалистах.

    Для решения первой задачи была создана всеобщая 7-летняя школа 1-й ступени (дети и подростки 8—15 лет). Для решения второй – 2-летняя, позже 3-летняя школа 2-й ступени (молодежь 16—18 лет). Однако решение той и другой задачи было сопряжено с огром­ными трудностями.

    Подавляющее большинство родителей – крестьяне и ра­бочие – по традиции продолжали считать, что школа—это только для детей, и забирали подростков после 2—3 лет учебы для помощи по хозяйству. Пришлось вводить обязательное (принудительное) все­общее обучение, и вплоть до 70-х гг. по домам ходили контролеры, которые проверяли, кто из подростков уклоняется от посещения школы. Задача всеобщего 7-летнего образования была полностью решена только в 50-х гг.

    Школу 2-й ступени в 1922 г. оканчивал только один из ста 18-летних. Поэтому ее учеников целиком ориентировали на подготовку в университет и соответствующим образом про­граммировали учебу. Кроме того, создали сильные стимулы. В 20-х гг. зарплата дипломированного специалиста вдесятеро превышала зарплату даже высококвалифицированного недипломированного. И даже в 50-х гг., когда дипломированным счет пошел не на тысячи, а на миллионы, – вдвое. Тем не менее 10-летнюю среднюю школу оканчивало в 1950 г. всего 5% 18-летних, что было совершенно недостаточно.

    Положение изменилось к концу 50-х гг., когда в город хлынули миллионы семей, и современный городской образ жизни стал тес­нить традиционный сельский. Родители, наконец, сообразили, что отправлять детей в школу гораздо выгодней, чем использовать их дома по хозяйству в ожидании свадьбы: ведь это единственный путь из рабочих и крестьян в служащие, с их «чистой» работой и вдвое большим доходом. И если в 1950 г. среднюю школу оканчивал каж­дый 20-й из 18-летних, то в I960 г. – каждый 2-й. Спустя еще 5 лет – два из трех. Спустя еще 5 лет – три из четырех. И вслед затем вскоре с большой помпой объявили о грядущем «всеобщем среднем обра­зовании».

    Вообще-то 10 лет учебы для молодежи не предел. Есть страны, где никого из молодых людей не выпускают в жизнь без минимум 12 лет учебы в школе. Но в СССР упустили из виду, что «школа 2-й ступени» (последние три года) была и осталась не просто школой, а своего рода «подготовительными курсами для поступления в уни­верситет». Почти все время там отдавали математике, поменьше – физике, химии, биологии, еще меньше – истории и литературе. На остальное времени просто не оставалось. Иными словами, там пре­подавали сугубо абстрактные дисциплины, в обыденной жизни не более полезные, чем латинский или древнегреческий язык. То есть учили не тому, что нужно в жизни, а тому, что необходимо для ус­пешной сдачи вступительных экзаменов в университет.

    Заодно многолетней целенаправленной пропагандой добились того, что поступившие в университет стали рассматриваться как «элита», как люди 1-го сорта, а непоступившие либо направленные в школы для подготовки рабочих или недипломированных служащих – как «отбросы», как люди 2-го сорта. Достаточно сказать, что к 1970 г., по данным социологических опросов, до 89% 16-летних собирались поступать в университеты и считали для себя величайшей жизнен­ной трагедией, если бы это не удалось. Между тем университеты, при самом быстром экстенсивном росте (за счет столь же быстрого снижения качества образования и требований к дипломированно­му специалисту), могли принять не больше 20% абитуриентов шко­лы. Конкурсы в высшие учебные заведения разом взлетели до десят­ка и более – в некоторых случаях до сотни и более – претендентов на одно студенческое место. Таким образом, миллионы людей стали ежегодно начинать «взрослую» жизнь с жестокого разочарования, с колоссального комплекса неполноценности. Они ожесточались, замыкались в себе и становились психологически готовыми на любое отклоняющееся поведение, не исключая преступного. В итоге, как это ни парадоксально, школа стала играть асоциальную роль – прино­сить больше вреда, чем пользы для общества.

    Это еще не все. Столь же быстро обнаружилось, что далеко не все молодые люди по своей психологии и интеллекту годятся для поступления в университет – даже если бы мест там хватило для всех. Помимо дебилов (клинических идиотов) и так называемых маргиналов, т.е. людей с ущербной психикой и отсталостью умствен­ного развития, «промежуточных» между сумасшедшими и нормаль­ными людьми, существуют вполне нормальные люди с разным со­отношением абстрактного и конкретного мышления. Одним легко дается математика и обобщение прочитанного, зато они хуже овла­девают машинами, аппаратами, механизмами, приборами, всеми видами ручного труда. У других – все наоборот. Это различие на­чинает проявляться уже в первых классах школы, а в последних – когда начинаются алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, хи­мия, биология, приходится писать довольно сложные сочинения и выступать у классной доски с небольшими докладами – оно сказы­вается в полную меру.

    При этом нельзя сказать, что одни школьники просто глу­пее других (хотя и это имеет место). Нет, одних природа наде­лила, образно говоря, талантом певца, а других – танцора. Что лучше – опера или балет? Смотря, какая опера и какой балет! Между тем столь же образно говоря, советских школь­ников всех поголовно, огулом стали готовить в оперу, объя­вив балет чем-то ущербным. Что получилось? Не менее чет­верти школьников уже в первых классах стали испытывать трудности с самыми элементарными формами абстрактного мышления (например сложение и вычитание дробей), посколь­ку обучение было рассчитано на более способных к нему. А по­давляющее большинство (до 2/3 и более школьников) оказа­лись неспособными в старших классах к высшим формам аб­страктного мышления (синусы-косинусы, закономерности истории общества, особенности художественного творчества и т.п.). И хотя при иной организации обучения они могли бы стать хорошими не­дипломированными специалистами, высококвалифицированными рабочими и служащими, в которых все острее нуждалась экономи­ка страны, их начинали третировать как умственно неполноценных. Естественно, они очень ожесточались, и школа очень быстро стала играть роль второго по значению – после неблагополучной семьи – социального источника преступности, выбрасывая на улицу еже­годно более миллиона молодых людей, психологически готовых «отомстить» отвергнувшему их обществу любыми доступными им сред­ствами самоутверждения.

    Но и это еще не все. Под напором родительской обществен­ности и молодежи правительство вынуждено было открыть свыше 800 высших учебных заведений (формально по запад­ным стандартам – университетов и колледжей), которые в боль­шинстве своем не были обеспечены в достатке квалифициро­ванным преподавательским составом – его просто не успели под­готовить – и другими условиями полноценной подготовки дипло­мированных специалистов. И если раньше в последних ощущался недостаток, то теперь стал наблюдаться явный избыток. Как уже го­ворилось, диплом на уровне университета или техникума успел по­лучить каждый четвертый, три с половиной десятка миллионов че­ловек, причем в большинстве они, понятно, оказались посредствен­ными, а то и вовсе плохими работниками.

    С другой стороны, на пенсию год за годом уходили хорошие недипломированные специалисты. Постепенно стал нарастать не­достаток недипломированных и избыток дипломированных специа­листов. Пришлось доплачивать за дефицитность профессии и как бы делить зарплату между несколькими работниками, где на одно пре­стижное рабочее место приходилось сажать двоих-троих. Дело дош­ло до неслыханных нигде в мире парадоксов: инженер управлял ра­бочими, зарплата которых была вдвое-втрое больше, чем у него; врач с зарплатой в 150 руб. ехал в машине «скорой помощи» с води­телем, которому приходилось платить 300 руб.

    И тогда началось массовое «дезертирство» дипломированных специалистов в ряды недипломированных, но с более высокой зарп­латой. Как уже говорилось, к 1985 г. «дезертировали» миллионы: примерно каждый пятый обладатель диплома. В результате система народного образования окончательно зашла в тупик. Мало того, что она совершенно дезориентировала молодых людей. Мало того, что она настроила их против общества. Она еще, образно говоря, стала готовить инженера, который тут же шел работать грузчиком или шофером. Система народного образования стала напоминать ту ска­зочную мельницу, которая испортилась и намолола столько соли, что вода в море стала соленой и непригодной для питья. Потребова­лась радикальная школьная реформа, которая сделала бы школу, ставшую социальным анахронизмом, более адекватной потребностям личности и общества.

    26—28 ноября 1974 г. в Академии педагогических наук СССР состоялся Всесоюзный семинар по теме «Прогнозирование развития школы и педагогической науки». Мне, как заведующему сектором социального прогнозирования Института социологических иссле­дований Академии наук СССР, было поручено подготовить для об­суждения на нем два доклада: «Предпрогнозная ориентация при прогнозировании развития системы народного образования» и «Про­гнозирование перспектив развития системы народного образова­ния». Это было начало пути, который привел меня к избранию в 1988 г. президентом Российского педагогического общества, а в 1992 г. – действительным членом Российской академии образования, членом бюро ее президиума и академиком-секретарем Отделения образования и культуры (после бесчисленных докладов и ряда книг на эту тему).

    Обсуждение на семинаре показало: если сохранятся наблюдае­мые тенденции, существующая система народного образовался нач­нет играть все более деструктивную роль в жизни общества, кале­чить миллионы человеческих жизней и в самом буквальном смысле подрывать экономику страны. Наметились и некоторые пути опти­мизации развития. Впрочем, для их более точного определения по­требовались годы и годы. Дискуссии на этот счет продолжаются и по сей день.

    Материалы семинара были опубликованы в том же году и вызвали большой общественный резонанс (см. «Прогнози­рование развития школы и педагогической науки», т. 1—2, издание Академии педагогических наук СССР, М., 1974). Спу­стя год они получили отклик на правительственном уровне, и в 1976 г. с трибуны XXIV съезда КПСС было признано самим Брежневым: «Наша общеобразовательная система нуждается в серьезном совершенствовании».

    Но в каком?

    Потребовалось несколько лет, чтобы вопрос из области теории перешел в 1983 г. в область практики. Но тут же заст­рял. Первоначально предполагалось разрубить этот гордиев узел мечом. А именно – из каждых четырех 15-летних одного отбирать по способностям для подготовки в университет, а трех других направлять в профессиональные училища для подго­товки рабочих. Однако это вызвало гневный протест обще­ственности; родители знали, что этот «четвертый» неизбежно будет отпрыском родителей из номенклатуры, так что их собствен­ные дети изначально обрекались на роль «синих воротничков», не­взирая ни на какие способности. И, понятно, возмущались.

    Дело заглохло еще на пять лет. Наконец, в 1988 г. собрался специальный Всесоюзный съезд работников народного образования, что­бы решить вопрос; что же делать со школьной реформой? Было постановлено: реформу начинать немедленно, иначе неизбежны последствия, катастрофические для общества. Но в 1989 г. зашата­лось положение правящих кругов, и социально-политическая об­становка в стране настолько осложнилась, что стало не до реформы. Тем не менее, создали несколько рабочих групп, которые начали прорабатывать практические аспекты реформы. После августа 1991 г. работники одной из этих групп, концепцию которой я разделял, были поставлены Ельциным во главе Министерства народного об­разования России. Казалось, теперь реформа должна была сдви­нуться с мертвой точки. Но шел год за годом, а положение суще­ственно не изменилось. Точнее, начало меняться стихийно и далеко не всегда в лучшую сторону.

    В чем же дело?

    Чтобы провести радикальную школьную реформу, необходима соответствующая база, т.е. огромные капиталовложения, сравнимые с военными расходами. Кроме того, необходимы кадры, которые могли бы поднять образование на качественно новую ступень. Ни того, ни другого не было ни в 1983 г., ни в 1988 г., нет сегодня и не предвидится в обозримом будущем. Достаточно сказать, что 2/3 всех школ нуждаются в капитальном ремонте. С учебниками всегда очень напряженно, а подготовка и написание новых автоматически удеся­терят расходы. Наконец, мизерная зарплата учителей (одна из самых низких в государстве) привела к тому, что в школьных классах 80% преподавателей составили женщины соответствующей квалифика­ции, которые не были способны перейти на более высокооплачива­емую работу. Они выполняли и выполняют свой долг, как умеют, – и большое спасибо им за это. Но они просто неспособны препода­вать иначе. А для качественно иного преподавания необходимы качественно иные люди с гораздо более высокой зарплатой. Для их подготовки требуются годы. И многие годы должны пройти, прежде чем профессия преподавателя вновь станет престижной для талант­ливых людей, педагогов по призванию. Без них – какая же реформа?

    И все же это не основание, чтобы сидеть сложа руки и ждать, пока обстоятельства изменятся. Необходима теоретическая концеп­ция реформы, чтобы наметить пути движения к ней. И необходи­мы первые практические шаги, которые показали бы степень реаль­ности вырабатываемых мер при наличных материальных возмож­ностях.

    И в том, и в другом отношении наметился значительный прогресс. Что необходимо сделать прежде всего?

    Как явствует из изложенного выше, преодолеть огульный подход к учащимся, наметить дифференциацию образования сооб­разно общественным потребностям и личным способностям каж­дого. К настоящему времени достаточно четко прояснилось, что общество нуждается в очень большом числе хороших недипломи­рованных специалистов и в гораздо меньшем числе дипломирован­ных специалистов, но обязательно тоже хороших, ни в коем случае не «избыточных масс» посредственных, тем более плохих. Следова­тельно, необходимо разъяснить учащимся и их родителям, что в сложившихся условиях тот, кто освоит профессию сообразно своим склонностям, способностям, призванию, станет более уважаемым человеком и получит вдесятеро больше дохода по сравнению с че­ловеком, который пополнит толпы искателей престижных должнос­тей без надлежащих данных, способных выдвинуть его в первые ряды. И необходимо предоставить возможно более широкий выбор программ еще в средней школе (дети и подростки 8—15 лет), а затем возможно более широкие возможности профессиональной подго­товки, которую целесообразно продлить на несколько лет после сред­ней школы, что окажется возможным только при переходе от всеоб­щей воинской повинности к профессиональной армии и при всеоб­щей военно-спортивной подготовке молодежи, достаточной, что­бы, в случае необходимости, стать достойным защитником Родины. И только потом часть абитуриентов пойдет в университеты, при­чем всем – и дипломированным, и недипломированным специа­листам – все равно придется всю жизнь постоянно повышать ква­лификацию и периодически проходить переподготовку, а также за­ниматься общим самообразованием взрослых.

    В идеале хорошо бы иметь с самого младшего класса шко­лы несколько программ, рассчитанных на разные типы уча­щихся: для более одаренных, которые особо интересуются данным предметом; для столь же одаренных, которые больше интересуются другими предметами; для менее одаренных, которым дан­ный предмет нужен только для общего образования и т.д. Но для начала были бы достаточны хотя бы две программы: стандартная и «продвинутая». Тогда не будет удара по чувству человеческого дос­тоинства школьника, просто он выберет программу, по которой со­бирается специализироваться, либо просто для ознакомления.

    В старших классах специализация должна быть все более стро­гой, причем учебные занятия должны чередоваться со все более основательной практикой, чтобы ученик приходил на производство не ребенком, а настоящим работником. Для этого необходима сеть школ (колледжей) самого разнообразного уровня и профиля, чтобы учащийся мог выбрать по склонности и способности.

    Такая же специализация должна быть продолжена на универси­тетском уровне. К тому же кто-то удовлетворится сертификатом об окончании колледжа. Кто-то потратит еще два года на диплом бака­лавра, кто-то еще два года – на диплом магистра, кто-то еще два года – на диплом доктора. В странах Запада все это давно обычная вещь, а в России только сегодня приходится пробивать с боем. Вто­рой важный аспект реформы – демократизация образования. Шко­ла-казарма, из которой выходят 17-летние инфантилы с психологией 10-летнего ребенка, должна уступить место школе-колледжу, из ко­торой выходят взрослые люди, не только добросовестные работники и добропорядочные граждане, но и энергичные предприниматели, способные делать свой бизнес (напомним еще раз: дух предприни­мательства задушен в советском народе почти начисто, с тяжелей­шими социальными последствиями, и его предстоит возрождать). Этого невозможно добиться, пока старшие школьники не научатся сами обсуждать и решать вопросы школьного бюджета, не научатся ценить заработанный рубль и не попробуют сами свои силы, подря­жаясь на разного рода работы, подобно студентам, – возможнос­тей для этого в России хоть отбавляй.

    Наконец, третий аспект реформы – «подтягивание» отстающих подсистем образования до уровня передовых. Это относится, в час­тности, к подсистеме всеобщего педагогического образования ро­дителей: известно ведь, что воспитание ребенка начинается с воспи­тания его родителей. Это относится далее к подсистеме дошкольно­го образования, чтобы перейти от «камер хранения детей» к «предшкольным университетам», где всем дошкольникам была бы обес­печена хорошая подготовка к школе, где они бы на своем уровне осваивали основы этики и эстетики (обязательно!), навыки физичес­кого и умственного труда, физической культуры, азы естествознания и обществознания, умения читать, считать и писать. Это относится также к учебному кино и ТВ, к комплексной компьютеризации школьного дела, которая практически все еще впереди.

    Пока идут разговоры о реформе – жизнь берет свое. Вместе с расслоением общества на богатых и бедных идет расслоение по тому же принципу учебных заведений. Как грибы после дождя, появля­ются частные школы и университеты, рассчитанные на состоятель­ных, а некоторые даже только на очень богатых родителей. Мой стар­ший внук заканчивал бесплатный государственный университет, а мой младший внук посещал детский сад, стоимость пребывания в котором по меньшей мере вдвое превышает зарплату старшего по окончании университета. Есть и намного более дорогие детсады, школы, колледжи, университеты.

    Возникает опасность, что некоторые способные молодые люди не смогут получить специальность, в которой их способность рас­крылась бы наиболее полно на благо общества просто потому, что у их родителей нет средств на оплату соответствующего учебного за­ведения. Как и в других странах, возникает проблема системы сти­пендий для поддержки одаренных детей, подростков, молодых лю­дей. Кроме того, возникает опасность, что не все частные школы добросовестно выполняют свои обязательства по части уровня об­разования, заявленного в их статусе и рекламе (в России такой обман наблюдается в массовых масштабах не только в торговле). Как и в других странах, возникает проблема возможно более строгого лицензирования и систематического инспектирования всех учебных заведений – и государственных, и частных.

    Именно эти проблемы решаются сегодня при переходе сис­темы народного образования России от тоталитаризма, «ка­зармы» – к демократии, «рынку».

    И примерно тот же процесс происходит в сфере науки.

    Лекция 18

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ

    У человека – шесть органов чувств (зрение, слух, вкус, обоня­ние, осязание, равновесие). Лишенный какого-то из них, он становится инвалидом. Лишенный важнейших (например, зрения и слу­ха), он может выжить только в качестве объекта научного экспери­мента.

    У человечества нет органов чувств. Вместо них у него есть семь форм общественного сознания: мировоззрение, наука, искусство, мораль, право, политика, вера. Человек без них – просто животное. Человек с ущербным развитием хотя бы одной из них – духовный инвалид. До недавних пор многие (и не только марксисты) считали, что главная, ведущая форма общественного сознания – наука. Что-то вроде зрения, на которое приходится до 80% информации, полу­чаемой человеком из окружающего мира. Однако постепенно об­наружилось, что нет «главных» и «вспомогательных» форм обще­ственного сознания. Все одинаково важны. Например, ученый с шатким мировоззрением, глухой к искусству, с ущербной моралью, правовой безграмотностью и нигилизмом, беспринципный полити­кан, не верящий ни во что, кроме возможности безнаказанно урвать что-либо лично для себя, – это вовсе не ученый, а просто разновид­ность представителей мафиозных структур. Любой тоталитаризм плодит таких псевдоученых тысячами, советский за годы своего су­ществования успел наплодить миллионы. Собственно только они и могли процветать в существовавших условиях. Остальные, кроме немногих «белых ворон» типа Сахарова, оставались в тени или сжи­вались со света.

    Реализация каждой из форм общественного сознания имеет свои особенности. Невозможно представить себе, например симфони­ческий оркестр, состоящий из одних первых скрипок, это будет совсемдругой оркестр. Невозможно представить себе выдающуюся певицу, которая одновременно была бы столь же выдающейся бале­риной, драматической актрисой, режиссером, художником, дири­жером, писателем и вдобавок еще архитектором собственного теат­ра. Невозможно представить себе и судью, который был бы одно­временно также прокурором, адвокатом и даже палачом. Тем не менее, именно такая авантюра была предпринята в сфере науки. Правда, она не имела ничего общего с собственно наукой.

    Наука – не только одна из форм общественного сознания. Это еще и особая отрасль общественного производства – производства новых знаний. Поэтому ключевая фигура в науке – генератор идей. Это очень редкий дар, который дается лишь одному из ста хороших, добросовестных, настоящих научных работников. При этом обладатель такого дара, как правило, способен генерировать новые идеи всего несколько лет (обычно на третьем десятке лет жизни), после чего столь же обычно почивает на заслуженных лаврах, очень рев­ниво относится к другим новым идеям и старается их придушить, т.е. играет крайне реакционную, негативную роль в развитии науки. Кроме того, он обычно выдает свои идеи в виде очень сырого полуфабриката, который требует значительных усилий, чтобы стать доброкачественной научной продукцией, готовой для формирова­ния теории и внедрения ее в практику.

    Вот почему генератору помогает очень много ученых совсем других, но отнюдь не маловажных способностей. Один из них – модератор – находит в работе генератора слабые места и подверга­ет их конструктивной критике. Другой – аниматор – открывает возможности развития сильных сторон. Третий – организатор – координирует деятельность научного коллектива и его связи с вне­шним миром. Четвертый – репродуктор – обладает даром донес­ти идеи генератора до общественности, правительства, студенчества и обеспечить им, таким образом, поддержку, развитие. Пятый (наи­более многочисленная разновидность научных работников) – разработчик, который доводит научную продукцию до нужных конди­ций. Шестой – вспомогательный научный работник, без которого все остальное просто повисает в воздухе. Седьмой – обслуживающий персонал, без которого «повисание в воздухе» остается, даже если остальные проблемы решены.

    Требуется оптимальная социальная организация этого на­учного «симфонического оркестра». Во всем цивилизованном мире эта задача решается следующим образом. Основу организа­ции науки составляет автономный университет, независимый от государства. В нем разделяются научная, учебная и хозяйствен­ная часть, администрация которых подотчетна иерархии научных советов. То же самое можно сказать о ректоре университета, дека­нах факультетов, сообразно профилю изучаемых наук и преподава­емых дисциплин, а также заведующих кафедрами – основными ячейками университетов. На кафедрах организуется учебная рабо­та и ведутся фундаментальные исследования. В лабораториях при них ведутся прикладные исследования и проводится студенческая практика. При университете, если необходимо, создаются институ­ты или центры, где ведутся комплексные фундаментально-приклад­ные исследования. Если необходимо, создаются также опытные заводы или другие предприятия. Основная форма привлечения пре­подавателей и исследователей – контракт. Это может быть контракт только на чтение лекций и руководство семинаром или только на определенную исследовательскую работу, скажем, с подготовкой по ее итогам научной монографии, или, в определенной пропорции на то и другое, по заранее оговоренным условиям.

    Никому не приходит в голову отрывать преподавательскую ра­боту от исследовательской. Ибо ученый без своей школы – науч­ный кастрат. А преподаватель без связи с наукой всего лишь плохой «репродуктор». Никому не приходит в голову и отрывать фунда­ментальные исследования от прикладных, а те, в свою очередь, – от опытно-практических разработок на их основе. Ибо в науке очень затруднителен формальный контроль за количеством и качеством научной продукции (можно нагромоздить ради отчета гору ненуж­ного или, как оказывается много позднее, гору вздорного). Важен только конечный результат в виде готовых знаний, имеющих хотя бы в перспективе практическое значение. Если же процесс разорвать, то фундаментальные исследования становятся бесплодной пожиз­ненной синекурой, прикладные сводятся к сплошному «научному прикрытию» политики начальства, обычно не имеющей ничего общего с наукой, а разработки и вовсе погрязают в рутине, оторванной от науки.

    В качестве почетного члена Всемирной федерации исследований будущего и со-президента комитета исследований будущего Международной социологической ассоциации я имел обширные научные контакты с коллегами многих стран мира, побывал у многих из них, десятки из них являются моими добрыми знакомыми, нескольких считаю давними друзьями. В беседах со мною ни один не оценил социальную организацию науки в своей стране как безупречную – у всех нашлись серьезные критические замечания. Точно так же ни один из них не является восторженным поклонником своего правительства – обычный скепсис каждого настоящего ученого. Но если бы эти люди узнали, что произошло с наукой в Советском Союзе, – они признали бы организацию науки в своей стране идеальной, а свое правительство – гениальным.

    Наука всегда была для всех фанатиков-авантюристов мира не формой общественного сознания и не производством новых знаний, а всего лишь инструментом для укрепления своего господства. Впрочем, это относится не только к науке – к любой другой форме общественного сознания. Не составляли исключения из это­го правила фанатики-авантюристы, пришедшие к власти в России, фашистской Германии и Италии, на Кубе, в Ираке, Северной Корее, других странах мира.

    Перед Сталиным, когда он к 1927 г. стал единоличным дик­татором, встали две задачи: 1) привлечь в науку, подорванную Гражданской войной и разрухой после нее, достаточное количе­ство людского персонала; 2) полностью подчинить ученых сво­ему диктату, сделать их слепыми орудиями укрепления его все­властия.

    Надо сказать, что обе задачи были решены блестяще, трагичес­кие последствия чего мы ощущаем до сих пор. Прежде всего, Ста­лин столкнулся с крайней скудостью кадрового потенциала, низким социальным престижем науки и нежеланием талантливой молоде­жи идти в науку.

    В царской России насчитывалось всего чуть более 14 тыс. уче­ных. Из них подавляющее большинство – простые «репродукто­ры» на лекциях и семинарах в университетах. Собственно исследо­вателей было всего несколько сот человек – мы знаем сегодня по­чти всех их по именам. В ходе Гражданской войны многие были убиты, погибли от голода или болезней, эмигрировали или были изгнаны из страны, другие полностью деморализованы и отошли от научной деятельности. Как обеспечить приток в науку свежих сил? Не забудем, что сравнительный престиж профессий выглядел тогда совершенно иначе, чем сегодня. Мы, школьники 30-х годов, почти поголовно бредили военными профессиями – для многих они были престижнее даже артистической карьеры. Карьера ученого занима­ла на этой «лестнице» одно из последних мест. Мы знали только двух из них – рассеянного географа Паганеля, героя популярного в те годы кинофильма «Дети капитана Гранта» (по Жюлю Верну), и ака­демика Шмидта, да и то не как ученого, а как героя полярной экспе­диции на пароходе «Челюскин».

    И не в 1930 г., а даже в 1950 г., когда я, выпускник самого престиж­ного в стране Института международных отношений, отчаявшись поступить офицером в армию (ее тогда как раз сокращали), посту­пил в аспирантуру Института истории АН СССР, на меня обрушился град презрительных насмешек. Наиболее удачливые пошли в дипло­матию, референтами в ЦК КПСС или в Совет Министров (для меня эта дорога была изначально закрыта, т.к. я был социально ущербен: мой отец и отец моей жены подвергались репрессиям, а это «черное пятно» автоматически означало дискриминацию). Наименее удач­ливые – корреспондентами в газеты и на радио. Но чтобы в науку? Это было хуже худшего.

    Сталин сделал гениальный (для себя лично) ход.

    Во-первых, он разгородил единую по своему характеру науку непроходимой стеной на академическую (самую пре­стижную и высокооплачиваемую), университетскую и отрас­левую (с наиболее многочисленным персоналом: при отдельных министерствах). В академиях были сосредоточены фундаменталь­ные, отчасти прикладные исследования и отчасти подготовка науч­ных кадров. В университетах наука была низведена на чисто вспомо­гательную роль дополнительного способа подготовки научных кад­ров: надо было готовить миллионы дипломированных специалис­тов, учебная и методическая нагрузка профессуры возросла до стольких часов в год, что собственно научная работа практически исключалась. Перед отраслевой наукой была поставлена задача воз­можно быстрее и дешевле доводить до массового производства опыт­ные образцы (обычно пиратски «заимствованные» из-за рубежа, поскольку авторитета патентов, лицензий, вообще авторского права советская практика, как известно, не признавала), так что собственно наукой тут тоже не пахло.

    Во-вторых, он установил иерархию научных чинов, полностью скопированную с военной. В науке появились свои сер­жанты – лаборанты трех разрядов, лейтенанты – младшие научные сотрудники без ученой степени тоже трех разрядов, капитаны – младшие научные сотрудники со степенью кан­дидата наук, майоры – старшие научные сотрудники с той же степенью, подполковник, полковник – доктор наук он же, но еще и со званием профессора, генерал-майоры – члены-корреспонденты так называемых «малых академий» (респуб­ликанских и отраслевых – медицинских, педагогических, сель­скохозяйственных наук и др.), генерал-лейтенанты – члены-корреспонденты «Большой академии» – Академии наук CCCP, генерал-полковники – действительные члены «малых Академий», наконец, четырехзвездные генералы армии – ака­демики «Большой академии».

    В Вооруженных Силах СССР, как и сегодня в России, положение младших офицеров (лейтенанты, капитаны) отличается от положения унтер-офицеров (сержанты) и тем более сол­дат, как небо от земли: все три категории питаются отдельно и, понятно, по-разному; одеваются тоже по-разному; наконец, солдаты обязаны безропотно прислуживать сержантам, а те – офицерам. В свою очередь, положение старших офицеров (май­оры, полковники) точно так же отличается от младших, а ге­нерал для остальных – вообще царь и бог, с практически без­наказанным диким произволом, вплоть до строительства себе дачи за казенный счет силами солдат.

    Такие же порядки со временем установились в науке. Зва­ние и должность младшего научного сотрудника даже без уче­ной степени автоматически давали зарплату, вдвое превышав­шую среднюю зарплату квалифицированного рабочего. Но за это он обязан безропотно выполнять все поручения «старше­го» – вплоть до писания текстов под фамилией последнего. Кандидатская степень автоматически удваивала зарплату, докторская – удваивала еще раз. Звание академика удваива­ло еще раз. При этом привилегии последнего уравнивались с генеральскими: ему автоматически предоставлялась огром­ная квартира, столь же огромная дача (практически то и дру­гое – в частную собственность с передачей по наследству), служебная автомашина с шофером, другая, похуже, – для жены, возможность приобретать продукты и одежду в «спец­магазине» по льготным ценам, наконец, верх почестей – обя­зательная статья в энциклопедии (с фотографией – для дей­ствительного члена «Большой академии», без – для члена-корреспондента) и гарантированное место на «спецкладбище» с похоронами за государственный счет.

    И все это – без малейшей связи с научной продуктивностью ученого, только в соответствии с его должностью и рангом. Удиви­тельно ли, что в науку хлынули привлеченные такими сказочными перспективами сначала тысячи, потом и сотни тысяч людей, напрочь лишенных, за редким исключением, способностей не только генера­тора, аниматора, модератора, организатора, репродуктора, но даже сколько-нибудь добросовестного разработчика или вспомогатель­ного работника? Численность одних только научных кадров быстро дошла до полутора миллионов человек (четверть всех научных ра­ботников мира!), со вспомогательным и обслуживающим персона­лом превысила 5 миллионов, сравнявшись с армией, милицией и КГБ, вместе взятыми. А по научной эффективности (если верить так называемому «цитатному индексу», показывающему, насколько заинтересовали мировую науку новые знания, добытые тем или иным автором) советская наука осталась на уровне стран, где науч­ных работников в десятки раз меньше.

    Это объяснялось третьим нововведением Сталина: порядком прохождения научной карьеры. Чтобы стать кандидатом и тем более доктором, требуется защитить диссертацию, на подготовку которой уходили годы и годы (в среднем, соответственно 3 и 10 лет) – самые продуктивные годы жизни ученого. Теоретически каждая диссерта­ция должна свидетельствовать о «генераторских» способностях дис­сертанта. Практически диссертант оказывается лицом к лицу с ученым советом, в котором преобладают люди, напрочь лишенные таких способностей и очень ревниво относящиеся к соперникам. Перед ним открывается дилемма: либо попытаться сказать какое-то новое слово в науке – и почти наверняка оказаться забаллотиро­ванным при тайном голосовании членами ученого совета, уязвленными своим комплексом неполноценности (на моих глазах жертвами такой наивности пали десятки коллег), – либо дать более или менее откровенную имитацию научной работы, задобрив членов ученого совета своей непритязательностью, разными подарками и обязательным банкетом после успешной и даже неуспешной, но могущей быть повторенной, защиты. Как вы думаете, какой вариант выбирали 99 из каждых 100 диссертантов? Кроме того, быстро на­шлись сообразительные люди, которые за три месяца готовы были написать любую кандидатскую диссертацию, а за шесть – докторс­кую. За плату, примерно равнозначную соответствующим количествам месячных зарплат будущего кандидата или доктора.

    После успешной защиты новоиспеченный кандидат или доктор мог до самой пенсии исправно получать зарплату, ровно ничего не делая (многие так и поступали), целиком перепоручая свои обязан­ности не имеющим ученой степени. Догадываетесь, какая огром­ная притягательная сила возникла для сотен тысяч абсолютно не способных к науке людей, рвавшихся в научные учреждения сквозь столь же огромные конкурсы? Догадываетесь, сколь катастрофи­чески это должно было отражаться на собственно науке?

    Но это еще не все. Те, кто достиг степени доктора и звания профессора, тоже делились на два негласных разряда: те, кто получал возможность выставить свою кандидатуру в члены-корреспонденты и далее в действительные члены академии, и те, кто такой воз­можности не имел. Судьба выдвижения решалась тайным голосова­нием все того же ученого совета, а судьба того, кто выдвигался, – тайным голосованием двух десятков членов соответствующего от­деления академии. Ни там, ни там вовсе не нужны яркие фигуры, оттеняющие серость голосующих. И там, и там, по русской послови­це, рыбак рыбака видит издалека. Естественно, в дело вступают про­текция, взятки, борьба научных кланов, стремящихся «протащить» своего кандидата, – все прелести теневой экономики. Удивительно ли, что наука отходит на задний план перед научным политикан­ством, целиком поглощающим время на протяжении многих лет, что пробиваются наверх, как правило, люди соответствующего мен­талитета и психологии, тут же начинающие подбирать приспешни­ков по своему образу и подобию, что Академию наук все чаще именуют «академмафией»?

    Добавьте к этому, что в организации науки господствует не проблемный, а дисциплинарный подход. Каждый институт монополизирует «свою» науку, каждый его отдел и сектор – «свою» отрасль и подотрасль науки. И свирепо душит каждо­го «аутсайдера», вздумавшего посягнуть на монополию, выд­вигая новые идеи. В. Ленин когда-то справедливо писал, что «всякая монополия есть неизбежное загнивание». Организа­ция советской науки блестяще подтвердила этот тезис.

    Добавьте к этому, что львиная доля расходов на науку была сосредоточена в военно-промышленном комплексе. Именно там были лучшие кадры и лучшее оборудование. Именно по­этому наивысший престиж имели физики, химики и биологи, за спинами которых маячили все более грозные виды оружия массового уничтожения. На «гражданскую» всегда оставались сравнительно жалкие крохи.

    Добавьте к этому, что все общественные науки вообще были превращены в квазирелигию и почти все, создававшееся там, сегодня напоминает записки из сумасшедшего дома. Но и в прежние времена заказчики и исполнители хорошо знали ис­тинную цену соответствующих произведений и нисколько не удивлялись, что за «железным занавесом» никто не интересу­ется ими, никто не дает за них ни Нобелевских, ни каких-либо других премий, означающих признание, мировой научной общественности.

    Хуже всего, что у советской общественности годами и десятиле­тиями вырабатывалось равнодушие к такой науке. А у власть имущих – вполне оправданное презрение к людям, которые пишут все, что им прикажут, выдавая написанное за науку, которые раболепно дают чин и должность «старшего» безо всякой ученой степени любому отставному сановнику, который пожелал быть сосланным не по­слом, а в научный институт. Которые столь же раболепно принима­ют к защите любой лепет, написанный сановником или его подчи­ненными. И, конечно, никто не осмеливается подать голос «против» – ни явно, ни тайно. Наконец, которые столь же раболепно вплоть до сего дня выбирают членами академии любого высшего государ­ственного деятеля, который не побрезгует таким раболепством (Ельцин и Гайдар – побрезговали, многие другие – нет). Лакеев прези­рают всюду. Лакеев в науке – тоже.

    И вот в конце 1991 г. произошел обвал: начался распад Советско­го Союза, резко ускорилось падение производства в советской экономике, стало все труднее сводить концы с концами даже при лавинообразном росте огромного бюджетного дефицита. Пришлось существенно урезать расходы даже на весьма респектабельную в глазах начальства армию. Как вы думаете, могла ли обойти эта беда стороной презренную в глазах начальства науку? Нет, конечно. И обрушилась на науку беспощадно. Значительную часть необходи­мого для научных исследований выписывали из-за границы на кон­вертируемую валюту. Ныне, в связи со все более острой нехваткой оной, это почти прекращено. Остались практически безоружными сотни научных коллективов. Очень важную роль играла зарубежная научная периодика и командировки научных работников за рубеж: ведь это единственный способ приобщения к мировой науке, чтобы держаться на уровне мировых стандартов. Теперь это тоже прекра­щено, за исключением присылаемого из-за рубежа даром или поез­док за счет приглашающей стороны. Полутора миллионам человек и втрое большему числу их обслуги осталась «видимость работы за видимость зарплаты». Как заведующий сектором академического института, я получаю сегодня меньше, чем как «средний» пенсио­нер за выслугу лет – вдесятеро меньше профессуры в негосудар­ственных платных университетах, в десятки раз меньше, чем в ком­мерческих структурах.

    Удивительно ли, что все наиболее конструктивное, все наиболее ценное в науке десятками тысяч побежало в коммерческие структуры и, ному повезло, в университеты любых стран, от США до Китая и Ирака включительно? По социологическим опросам, до 80—90% «активных» (т.е. сколько-нибудь ценных) ученых предпочли бы эмиг­рировать при первой к тому возможности. Там, где реально, – на­пример, в математике – 80% желающих так и сделали. Мировая общественность забеспокоилась только тогда, когда открылась воз­можность использовать труд советских физиков, химиков, биологов для создания оружия массового уничтожения тоталитарными ре­жимами в Африке и Азии. Мало кого волнует то обстоятельство, что когда из науки сбегут все способные к научной работе (вообще к эффективной работе) и останется лишь миллион с лишним «околонаучной» публики, фактически почетных пенсионеров государ­ства, – наука умрет, сколько бы рублей или долларов в нее ни по­спешили влить. И потребуются годы, может быть, даже десятилетия, прежде чем ее удастся возродить на качественно новой основе.

    Вы, может быть, думаете, что что-нибудь изменилось в сфере науки по сравнению с описанным выше? Вот отрывок из недавней статьи одного научного обозревателя в одном московском ежене­дельнике: «… Не одни экономические тяготы осложняют положение науки в постперестроечной России. За долгий период тоталитариз­ма наука обросла таким количеством тяжелых недугов, что, даже если бы на нее сегодня пролился золотой дождь финансирования, значительные результаты, видимо, остались бы недостижимой меч­той. И главное препятствие – обюрокрачивание научного сообще­ства. Власть захватили „генералы“ от науки, пробавляющиеся тру­дом зависимых от них талантливых ученых».

    Заметьте, обо всем этом пишется мельком, без нотки трагичнос­ти, как о чем-то само собой разумеющемся. Неужели нельзя ничего поделать? Нет, почему же. Ведь в данном отношении не надо изоб­ретать никаких велосипедов. Надо лишь последовательно, шаг за шагом идти от «казарменного социализма» в организации науки к мировым, проверенным стандартам, о которых упоминалось в на­чале лекции. К университетской автономии, в рамках которой оп­тимально сочетаются фундаментальные и прикладные исследова­ния, а также опытные разработки. К научным школам, позволяю­щим готовить научные кадры на действительных исследованиях, а не на чисто имитационных, псевдонаучных диссертациях. К акаде­миям наук, представляющим собой действительные научные обще­ства, а не квазимафиозные структуры бюрократизации науки. В Рос­сии для этого есть все потенциальные возможности.

    Лекция 19

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ МЕДИЦИНЫ

    На протяжении десятков тысячелетий жизни рода гомо сапиенс смертность людей (особенно детей) была очень высокой. Средняя продолжительность жизни не превышала 20—30 лет. Это означает, что подавляющее большинство умирало до достижения брачного возраста. Нередко двое из каждых четырех родившихся умирали в детстве, а еще один – подростком. Бывали случаи, когда от эпидемии погибало до 3/4 населения нескольких стран Европы. Все это имело место и в России.

    Но существовал и механизм, который позволял человечеству выживать в самых тяжелых условиях. Это был механизм естествен­ного отбора: из всех родившихся детей выживали и воспроизводили потомство только самые здоровые, которые передавали свои гены по наследству следующим поколениям. Кроме того, существовали традиции, обычаи здорового образа жизни. Наконец, существовала народная медицина и ее носители – народные лекари, знания кото­рых тоже передавались из поколения в поколение. В Советском Союзе, как уже говорилось, эта система продержалась до середины 50-х гг.

    Массовый переход от традиционного сельского образа жизни к современному городскому в конце 50-х – начале 60-х гг. окончательно разрушил эту систему. Люди оказались во власти государственной системы здравоохранения, которая была такой же экстенсивной и утопичной, как и все остальное в странах «казарменного социализ­ма». Предполагалось, что каждый заболевший может бесплатно получить консультацию врача, бесплатно лечиться в клинике или больнице, по символическим ценам покупать лекарства. Для этого подготовили вдвое больше врачей на каждую тысячу человек насе­ления, чем в США, построили больниц на примерно такое же количество коек. Однако при массовом выпуске большинство врачей оказались посредственными или даже вовсе никудышными. Их зарплата из скудного государственного бюджета не превышала мизер­ную зарплату учителя или инженера и совершенно не зависела от качества и результатов их труда. Поэтому они, как и все, часто лишь имитировали труд врача. Кроме того, в их распоряжении было мало медицинского оборудования и хороших лекарств. Поэтому вдвое большее число врачей «пролечивало» за год вдвое меньшее, чем в США, число больных. Хорошее медицинское обслуживание, как и любое другое обслуживание, сделалось дефицитным, с далеко иду­щими негативными социальными последствиями.

    Прежде всего, резко – во много раз – возросла заболеваемость. Точнее, обращения за медицинской помощью. Тому было сразу несколько причин.

    Во-первых, раньше многие просто не обращались к врачу – не имели такой возможности. Терпели. Умирали. Использо­вали народные средства. Подумать только, такие сравнитель­ные пустяки сегодня, как, скажем, аппендицит или воспаление лег­ких, вполне могли означать смертный приговор. Страшную зубную боль приходилось смягчать разными травами и ждать, пока прой­дет, либо рвать зуб подручным инструментом. Месяцами перено­сить непереносимую боль без всяких обезболивающих средств. В российской деревне это было типично вплоть до 50-х годов.

    Во-вторых, исчез эффект естественного отбора. Рожали уже не десяток, а двух-трех, все чаще одного. И выживал не самый здоро­вый, а тот, чьи родители оказывались ближе к лучшим медицинским учреждениям. И передавал свои далеко не лучшие гены потомству. Генетики сразу замечают в подобных случаях существенное ухуд­шение генофонда от поколения к поколению. Понятно, более хи­лое потомство чаще оказывается в очереди к врачу.

    В-третьих, ослабел спасительный щит вековых ритуалов, тради­ций, обычаев. Не стало массового продолжительного физического труда на воздухе – резко возросло количество заболеваний от сидя­чего образа жизни в помещении. Не стало религиозных ограниче­ний в пище (посты и пр.) – каждый второй стал набирать к своим тридцати годам «избыточный» вес, а вместе с ним – кучу болез­ней. Стало массовым курение (в СССР 80-х годов, как в США 20-х– 30-х гг., курит до трех четвертей мужчин и до трети молодых жен­щин) – пошли лавиной заболевания от прямых и генных послед­ствий курения. Стало повальным пьянство – еще одна лавина забо­леваний от него. Наконец, началось (только еще началось!) массовое потребление сильных наркотиков. В России 80-х гг. счет наркоманам шел на тысячи, а к середине 90-х их насчитывалось уже более полу­тора миллионов. Разумеется, еще одна лавина заболеваний.

    В-четвертых, массовая неблагополучная семья и школа-казарма, с ее постоянным массовым стрессом, усилили подрыв генофонда. К своим десяти-пятнадцати годам в ней половина детей становится невротиками, две трети – аллергиками, четыре пятых имеют серь­езные проблемы со зрением, позвоночником, ухом-горлом-носом. И все это, разумеется, сказывается на общих масштабах заболевае­мости, тоже передается потомству.

    В-пятых на людей с детского возраста обрушивается загрязне­ние окружающей среды. Они дышат едва ли не боевыми отравляю­щими веществами, пьют болезнетворную воду, едят напичканные нитратами продукты, их миллионами поражает радиация (один Чер­нобыль в этом отношении чего стоит!), разрушает организм чрез­мерный шум. И все это – по нарастающей, с тяжелейшими послед­ствиями для здоровья практически каждого человека.

    В-шестых, патриархальный образ сознания и поведения, натолкнувшийся на современный транспорт, современную промышлен­ность и современный электрифицированный быт, да еще усилен­ный повальным пьянством, дал поистине смертоубийственные ре­зультаты. В России вдесятеро меньше автомашин, чем в США, и ездят они по скверным дорогам втрое медленнее. А число убитых и раненых на автодорогах примерно одинаково (в немалой степени по вине пьяных водителей или пешеходов). А уж сколько падает (пья­ных) с балконов, замерзает в сугробах, тонет в реках и озерах, гиб­нет от пожаров (в том числе после стакана водки заснувшим с зажженой сигаретой в постели) – не сосчитать. И все, кто не гибнет, в большинстве своем оказываются в очереди у врача.

    В-седьмых, раз больному платят из того же государственного кармана фактически ту же зарплату, что и работающему, да еще безо всякого риска потерять рабочее место, почему же не симули­ровать болезнь и не отдохнуть неделю-другую или даже в месяц-другой за государственный счет? Многие так и делают. Конечно, не всякий врач поверит на слово и выпишет справку о болезни «просто так» Но, напомним, у врача – мизерная зарплата, и для него всякое даяние – благо. Стесняется брать деньгами – можно подарить ему скажем, вазу (у моих знакомых врачей десятками ваз уставле­на вся квартира) или просто бутылку дорогого вина – в России это разновидность конвертируемой валюты, которой можно оплатить практически любую услугу. Здесь нашлась «ахиллесова пята» бес­платной медицины. Именно здесь была потеряна коррупционная девственность врача, и взятки постепенно сделались системой, формально бесплатная медицина – фактически очень даже платной.

    Все это, вместе взятое, привело к типичной массовой кар­тине: несколько десятков человек по полдня сидят в очереди к врачу только для того, чтобы в течение буквально пяти-деся­ти минут, после самого беглого осмотра, получить справку о болезни, освобождающую от работы, и рецепт на лекарства, с которым еще час-другой надо стоять в очереди в аптеке. Если занемог серьезно – надо целый день ждать врача в постели, после чего повторяется та же процедура, только в очередь за лекарствами идут обычно родственники больного. Если по­ложение еще серьезнее, надо несколько дней, нередко несколько не­дель, а иногда и месяцев ждать освободившейся койки в перепол­ненной, как правило, больнице. И оказаться, в конце-концов, в воню­чей, стонущей, храпящей палате на десяток-другой больных. Но са­мое огорчительное, конечно, невнимательность и грубость врача, всего обслуживающего персонала, которую приходится преодоле­вать беспрерывными взятками. И, разумеется, отсутствие уверен­ности в правильном диагнозе и лечении, т.е. в качестве медицинско­го обслуживания. Их (уверенность и качество) тоже приходится по­купать крупными взятками, которые просто не по карману рядово­му рабочему или служащему.

    Понятно, все это никоим образом не может устроить власть иму­щего чиновника и тем более всевластного сановника из номенкла­туры, включая, само собой разумеется, его семью. Специально для этой категории населения была создана иерархия «спецполиклиник» и «спецбольниц». Как работает эта иерархия на самом нижнем, са­мом скромном уровне, можно показать на примере поликлиники и больницы моей родной Академии наук СССР, пациентом которых я являюсь более 50 лет.

    Пока я был рядовым научным сотрудником (даже канди­датом наук), я должен был обходиться «общей» поликлини­кой, «общей» палатой в больнице и «общей» аптекой моего ведомства. Конечно, везде были очереди, но несравнимые с обычной районной поликлиникой и больницей: сидеть к вра­чу надо было не полдня, а от силы час-другой, в аптеке – тоже, палата не на 24 человека, а всего на 4 – важное преиму­щество! Как только мне вручили аттестат доктора наук (их тогда на весь СССР насчитывалось всего несколько тысяч, в том числе Москве лишь часть из них, и далеко не все – в систе­ме Академии наук), меня автоматически перевели в «спецполиклинику» со «спецаптекой», где сидеть или стоять в очереди надо было намного меньше часа, а в больнице я получил право на одиночную «спецпалату», если место было свободным. А после лечения получал возможность отдохнуть в «спецсанатории» Академии наук. Кроме того, только начиная с этого уровня, для меня и членов моей семьи проводилось ежегодное бесплатное обследование практически всеми врачами (диспансеризация). Но если следом за мной приходила к врачу жена, мать или дочь члена-корреспондента, я обязан был уступить ей очередь, даже если умирал от боли. Но и ее без церемоний отстраняли, если следом подходил самолично какой-то другой член-корреспондент. В свою очередь, ему приходилось усту­пать дорогу члену семьи академика, а тому – какому-то академику собственной персоной. И только академики сохраняли право само­лично занимать одноместные палаты-апартаменты с прихожей, телефоном, персональной ванной и туалетом в «спецотделении» боль­ницы. Если в такую пустую палату помещали какого-то «члена се­мьи» – его беспощадно выбрасывали в общую палату, когда надо было освобождать место для «члена академии».

    Добавим, что вся эта трагикомическая система в полном объеме существует поныне. Добавим, что полностью аналогичная система существует по всем без исключения ведомствам сохранившейся иерархии чиновников. Вряд ли стоит добавлять, что в глазах людей она представляет огромную ценность, которую, при иных условиях, приходится покупать ценой колоссальных взяток, доступных только теневым и открыто мафиозным структурам. На самом верху этой иерархии возвышалось так называемое «4-е управление Министер­ства здравоохранения». Чем занимались первые три и следующие за 4-м управлением – не интересовался никто. Но все в стране знали, что в многочисленных клиниках, больницах и санаториях этих уп­равлений, рассчитанных всего на несколько тысяч высших сановни­ков государства, их секретариат и членов их семей, уровень меди­цинского обслуживания максимально приближен к западным стан­дартам. По всем параметрам – начиная с квалификации персонала и кончая питанием. Резкий контраст с убогостью всего остального вызвал к «4-му управлению» страстную ненависть населения всей страны. Пришлось его формально упразднить, но фактически эта система, конечно же, осталась, потому что невозможно вообразить не только Ельцина или его жену (даже опального и отставленного Горбачева), но и последнего из его секретарей, стоящих в очереди к врачу в «общую» поликлинику или лежащих в «общей» палате на 12 коек.

    Вот уже несколько лет, как вся система здравоохранения – подобно всем остальным отраслям общественного производ­ства – одновременно и находится в состоянии полного раз­вала, и сохраняется, как ни в чем не бывало, в прежнем состо­янии (такие чудеса случаются только с реализованными уто­пиями). С одной стороны, полностью сохранились старые по­рядки формально бесплатной, а фактически «полутеневой» государственной системы здравоохранения. С другой, как грибы после дождя, появляются медицинские «кооперативы» и «частники», кото­рые за большие деньги вполне легально предлагают услуги на уров­не «спецполиклиник» и «спецбольниц». Именно в них сосредотачи­ваются лучшие медицинские кадры, лучшая техника, создаются луч­шие условия лечения. И я, и мои коллеги, при всех наших «спецпри­вилегиях», обращаемся теперь именно сюда, когда возникает какая-то серьезная проблема со здоровьем. Но это может позволить себе только более или менее состоятельное меньшинство – при любых допущениях, не больше четверти, максимум трети населения. По­давляющее большинство даже помыслить о такой роскоши не мо­жет и обречено пользоваться только государственными медицинс­кими учреждениями, уровень обслуживания в которых становится все хуже по мере ухода из них лучшей части персонала, нарастаю­щих трудностей с оборудованием, с приобретением лекарств (значительная часть которых покупалась и покупается за рубежом), даже просто с питанием больных и ухода за ними. Меж тем общие рубе­жи, на которые должно выходить здравоохранение, предельно ясны, поскольку не выходят за рамки общепринятых мировых стандартов. Безусловно должна сохраниться сеть бесплатных или сравнитель­но дешевых медицинских учреждений – для малоимущих. Но пер­сонал там не должен получать мизерную зарплату и целиком зави­сеть от поборов со своих клиентов. Во всем мире эту подсистему поддерживает церковь, которой помогают другие благотворитель­ные организации или даже отдельные лица. В России разрушено дотла несколько сот монастырей. Почему бы не восстановить неко­торые из них в качестве бесплатных Госпиталей Милосердия или Домов Призрения для хронических больных и инвалидов? Уверен, в такой богоугодной акции помогли бы не только российские, но и зарубежные спонсоры. Пытался выступить с такой инициативой, но поддержки пока не получил.

    С другой стороны, должна получить возможно более ши­рокое распространение сеть платных медицинских учрежде­ний – от сравнительно недорогих до очень дорогих, на вкус и кошелек каждого. Дело в том, что человек вообще и советс­кий человек в особенности склонен полагать, что бесплатное, мягко говоря, – не синоним лучшего. И если есть средства, психологически предрасположен скорее заплатить за услугу с гарантией более высокого ее качества, чем воспользоваться аналогичной услугой без подобной гарантии. Правда, для оп­латы дорогостоящих медицинских услуг у него не всегда на­ходятся достаточные сбережения. Но это беда поправимая, средство от нее давно найдено: страховая медицина. Плати ежемесячно какие-то отчисления в страховой фонд – и сооб­разно их величине в случае необходимости получишь тот или иной уровень обслуживания. Совсем как при аварии автомо­биля, который многими сегодня ценится выше собственного здоровья и заботливо страхуется «на всякий случай».

    Кроме того, обязательно должен существовать семейный врач, который годами знаком с членами семьи, хорошо знает особенности состояния их здоровья, может дать дельные сове­ты по профилактике заболеваний, эффективно организовать их лечение, а в более сложных случаях – выступить незаме­нимым консультантом специалиста. Разумеется, его услуги нужно оплачивать тоже легально, а не посредством конфуз­ливых взяток, как нередко сейчас. Здесь тоже в поле зрения нет ничего более рационального, кроме соответствующих вып­лат из страхового фонда, плюс фиксированных небольших, пусть даже чисто символических, доплат наличными: это очень помогает нормализации отношений при современном мента­литете людей.

    Наконец, не забудем о культуре питания, одежды, жилья, физической культуре в самом широком смысле слова, о здоро­вом образе жизни, народной медицине и других резервах здра­воохранения, которые могут играть видную роль в скорейшей нормализации положения.

    Все это ясно. Неясно только одно: как конкретно переходить от существующего патологического положения к желательному, нормальному (и это относится, понятно, не только к сфере здравоохра­нения). Если оставлять все, как есть, – так и будет продолжаться погружение тонущего корабля реализованной утопии, на сей раз в сфере здравоохранения, в пучину полного развала и хаоса. Если разом перейти от патологии к норме – начнется хищничество пер­воначального накопления капиталов при условиях все более остро­го дефицита медицинских услуг, причем полностью за бортом сис­темы платного здравоохранения окажется подавляющее большин­ство населения страны: оно ведь до сих пор не вносило страховые взносы на эти цели, и за несколько лет не способно создать фонды, достаточные для независимости от государственных дотаций. Оста­ется, как и всюду, искать оптимум, стараться проплыть между Сциллой и Харибдой, не разрушая преждевременно ничего конструктив­ного из структур, пока не появится реальная возможность заменить их новыми, еще более конструктивными, последовательно созидая одну за другой такого рода структуры.

    Понятно, многое тут зависит от культуры людей, в том числе и от эффективности учреждений культуры.

    Лекция 20

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ

    В сентябре 1996 г. студентам и аспирантам Санкт-Петербургско­го гуманитарного университета профсоюзов мною был прочитан курс лекций «Перспективы развития культуры в проблематике со­циального прогнозирования», изданный по стенограмме тем же университетом в 1997 г. Ниже – разумеется, в сокращенном виде и с поправками на прошедшие годы – излагаются основные положения данного спецкурса.

    Термин «культура» имеет еще большее значений, чем «на­ука». Начиная от синонима «цивилизации» и кончая высшим уров­нем достижений в какой-нибудь области. Обычно этот термин упот­ребляют в России с эпитетами «физическая», «бытовая» и «художе­ственная». В первом случае речь идет о культуре здоровья, во вто­ром – о культуре питания, одежды, жилища, общения, иногда также знаний и труда, в третьем – о литературном, сценическом, музы­кальном, изобразительном и архитектурном искусстве. Когда нет эпитетов, обычно имеются в виду учреждения культуры – в отличие от учреждений сфер управления, обслуживания, образования, здравоохранения и др.: книжное, журнальное, газетное дело, телеви­дение и радио, кинематограф и театр, клуб, музей, общественная библиотека, парк культуры, спортивно-туристские учреждения и т.д. В этом круге понятий нам и предстоит разговор о кризисе культуры в России.

    До 1917 г. каждый из народов, населяющих Россию, имел соб­ственную тысячелетнюю культуру. Она восприняла многое из куль­туры племен, обитавших здесь издревле и растворившихся в суще­ствующих национальностях. Кроме того, славянские и угро-финс­кие народы России восприняли многое из культуры Византии, тюр­кские – из культуры Арабского халифата, буряты – из культуры Тибета и Монголии. Имело место, конечно, и другое сильное влия­ние извне, и взаимопроникновение культур. Кроме того, с XVII и особенно с XVIII века на Россию оказала сильное влияние западно­европейская культура (прежде всего, германская, затем французс­кая). Под этим влиянием, как и в других странах мира, сформирова­лась так называемая «высокая», или государственная, культура Рос­сии. Она существенно отличалась от «низкой» («народной», «фольклорной») даже у русских, украинцев, белорусов, не говоря уже о других народах, хотя, безусловно, имела сильные народные корни.

    Это относилось и к физической, и к бытовой, и к художественной культуре, и ко всем без исключения основным типам учреждений культуры.

    Так, существенно различались культурные стереотипы пи­тания, одежды, интерьеры жилища у высших классов обще­ства и у «простонародья». Литература и фольклор. Театр и на­родные увеселения. «Высокая» и «фольклорная» музыка. Жи­вопись и народное прикладное искусство. Городская (вклю­чая особняки помещиков) и крестьянская архитектура.

    Книги существовали, в основном, только для «высокой» культу­ры. В избе, хате, сакле для них просто не было места. На десятки миллионов российских семей даже к 1917 г. существовало всего не­сколько десятков тысяч, обладавших домашней библиотекой на ты­сячи книг, несколько сот тысяч – на сотни книг, несколько милли­онов – на десятки книг, в остальных (да и то не всегда) могло случай­но оказаться несколько книг или даже всего одна. В расчете на такую структуру аудитории строилась политика книгоиздательства: ти­раж в несколько тысяч экземпляров для «элитного» читателя, в несколько десятков тысяч – для «широкого», в сотню-другую тысяч – для самого «массового». Эта политика в полной мере сохранялась до качественного видоизменения издательского дела в 1991 г., хотя с 60-х гг. сделалась явным анахронизмом.

    Журналы тоже, за редкими исключениями, издавались в расчете на несколько тысяч подписчиков. С ними обращались как с книгами: переплетали, ставили в шкаф, перечитывали годами. И их тоже по­стигла судьба книг – только еще более трагичная.

    Газеты тоже издавались в расчете на «избранную» публику. По инерции они и до сих пор, как правило, появляются в виде обшир­ной «простыни», которую можно развернуть за утренним кофе и час-другой неторопливо читать. Отчасти именно поэтому судьбе их в круто изменившихся условиях трудно позавидовать.

    Радио по-настоящему стало в России средством массовой ин­формации только в 30-х годах, телевидение – в 50-х, кине­матограф был до 20-х гг. скорее развлекательным аттракционом. Зато театр представлял собой сугубо элитарное учреждение культуры, резко отличное от современного. В него съезжались завсегдатаи, составлявшие костяк зрительного зала, хорошо знавшие актеров и большей частью знакомые друг с другом. Съезжались к шести ве­чера, чтобы разъехаться за полночь и успеть посмотреть за это время пять актов театрального действа с четырьмя антрактами, в кото­рых можно было не спеша побеседовать в театральном буфете, да еще добавить такие же собеседования до зрелища и после. Ничего удивительного, что роль такого театра в культуре города была ог­ромной.

    В точности таким же элитарным учреждением культуры был клуб. Его главная функция состояла в гарантии содержатель­ного общения с людьми своего круга, напрочь исключая не­приемлемую для тебя публику. «Простонародье» в клубы не допус­калось (хотя стали появляться первые рабочие клубы). У него были свои собственные тысячелетние «клубы» по интересам, и нам еще предстоит вернуться к ним, потому что, возможно, именно им уго­тована роль спасителя гибнущих сегодня учреждений культуры.

    Музей большей частью представлял собой «кунсткамеру» с одной-единственной функцией – демонстрировать предметы худо­жественного или прикладного искусства либо разные диковинки былых времен. Там обычно бывало очень мало посетителей, и в этом смысле его тоже можно отнести к элитарным учреждениям культуры. Вряд ли намного больше посетителей бывало и в обще­ственных библиотеках.

    Пожалуй, единственным учреждением культуры, выходившим далеко за «элитарные» рамки, являлся городской парк, игравший в культуре практически каждого города огромную роль, несопоста­вимую с мизерной современной. Это был своего рода городской «клуб под открытым небом», где часто общались на прогулках – каждый в своем кругу – жители всех сословий. Что касается массового и тем более зрительского спорта, то он в те времена еще только зарождался. Хотя существовали некоторые аналоги сегодняшних футбола и хоккея, бокса и т.п., например, массовые драки «стенка на стенку» по определенным дням с тысячными толпами зрителей.

    За истекшее столетие каждое из перечисленных учреждений куль­туры сделало головокружительную «карьеру» и во второй полови­не XX века раньше или позже попало в кризисную ситуацию, кото­рая сменилась к 90-м гг. более или менее катастрофичной. Из нее надо искать и находить выход под страхом полной культурной дегра­дации общества.

    Книги постепенно стали повальной модой, наподобие кошек или собак. Каждый хотел, чтобы его квартира выглядела «интеллигентно», и стремился украсить полки корешками наи­более престижных изданий. Мода сделалась просто поветри­ем, когда семьи стали в массовом порядке получать отдельные квар­тиры и появилась современная мебель («стенки»), которая плохо смотрится без книжных корешков. Начался ажиотаж, невиданный нигде в мире. За сравнительно короткий срок советские семьи рас­тащили по своим квартирам свыше 35 млрд. томов (для сравнения: в общественных библиотеках, доступных каждому, собралось лишь около 5 млрд. томов). Тем не менее, книжный «голод» рос, и книготорговля быстро превратилась в одну из отраслей теневой экономи­ки со своей собственной мафией. И вот, наконец, в 1991 г. государ­ственная монополия на торговлю книгами рухнула. На улицах по­явились тысячи предпринимателей-лоточников. Книжный дефицит в мгновенье ока исчез. Стало возможным купить любую книгу, но за бешеные деньги, по ценам прежнего «черного» рынка. Кроме того, на рынок хлынуло легкое чтиво, круто сдобренное «романами ужасов», эротикой и откровенной порнографией. Торговля серьез­ной литературой оказалось полностью дезорганизованной и теперь медленно воссоздается по крупицам, но уже «снизу», на частной основе.

    Журналы в 20-х—80-х гг. набирали все большую популярность и достигли миллионных тиражей. Правда, их редко кто хранил дома, как в старые времена: стало негде и незачем. Выбрасываемые после прочтения, они превратились в «литературу одноразового пользо­вания», наподобие газет. Апогей их популярности пришелся на годы горбачевской перестройки (пик в 1988—1990 гг.), когда советские люди стали узнавать, что именно с ними произошло, происходит, будет происходить и должно бы происходить, из статей внезапно невесть откуда взявшихся безвестных прежде оракулов, главным об­разом, экономистов, отчасти историков и только что начавших тогда появляться самозванных политологов (самозванных, потому что их никто не готовил: политология, подобно социологии, футурологии и многим другим наукам, была полулегализована, т.е. уже не запре­щена, но еще академически не сформирована и в университетах не преподавалась). Эти несколько десятков авторов стали в одночасье – правда, в разной степени – более знаменитыми, чем самые попу­лярные кинозвезды. Но к 1991 г. их анализ прошлого надоел, их диаг­ноз настоящего во всех без исключения случаях скандально разо­шелся с действительностью, а их прогноз будущего – как ожидае­мого, так и особенно желаемого – устаревал и еще более скандально оказывался несостоятельным, уже когда читатель раскрывал журнал.

    Это был первый удар. Вторым явились растерянность и долгое замешательство ста тысяч официальных и неофициальных писателей, которые заполняли своей продукцией страницы художественной части журналов. Когда рухнула цензура, внезапно обнаружилось, что «на свободе» им не о чем писать, что они не умеют новаторски художественно осмысливать происходящее так, чтобы это было ин­тересно массовому читателю. Два-три года журналы еще держа­лись перепечаткой запрещенного ранее, изданного за рубежом. Когда этот источник оказался исчерпанным, обнаружился вакуум, не за­полненный до сего дня.

    Третий удар касался материальной базы журналов. В СССР существовало 300 тыс. общественных библиотек, которые в обязатель­ном порядке за государственный счет выписывали те или иные жур­налы и тем самым автоматически обеспечивали их существование независимо от популярности у читателей. Этот источник рухнул вместе с цензурой и дальнейшее существование стало целиком зависеть от подписки. Меж тем цена бумаги, типографские расходы и особенно стоимость доставки возросли. Настолько – точнее, во столько десятков раз, – что цена одного номера журнала оказалась сопоставимой с ценой довольно ценной книги на книжном рынке. Это окончательно доконало журнальное дело, отодвинуло жур­налы с переднего края далеко на периферию общественной жизни. И пока неясно, когда и как журналы вернутся хотя бы к статус-кво анте 1985 г.

    Не меньшую популярность в 1988—1990 гг. получили газе­ты. Но их подкосили три удара совершенно с другой стороны. Во-первых, появились сотни, если не тысячи, новых изданий, которые подорвали монополию прежних, а вместе с ней привычку массового потребителя выписывать или покупать «свою» газету, какой бы скучной она ни была. Во-вторых, цена выпуска газеты взметнулась до неба и оказалась психологически неприемлемой для массового читателя. В-третьих, как это ни странно для западного чита­теля, газету доконала конкуренция с радио и ТВ, точнее, бесконечные выходные и праздники.

    Дело в том, что советских людей с годами постепенно охватила эпидемия праздничного безделья. Больше всего на свете они ценят возможность часами и даже сутками пустословить за праздничным столом, каким бы скудным тот ни был. Достаточно сказать, что в условиях полного развала эконо­мики на рубеже 1992—1993 гг. они, при активном соучастии правительства, получили возможность беспробудно пьянство­вать почти целый месяц, начиная со среды 23 декабря (канун католического рождества) – через пятницу – воскресенье 25– 27 декабря – через «Новый год» (30 декабря – 1 января) – через субботу-воскресенье 2—3 января – через православное рождество с перенесенными выходными днями 6—9 января и кончая «Старым Новым Годом» (по православному кален­дарю) 13—14 января, за которыми следуют пятница-воскресенье 15—17 января и далее наступление «Года Петуха» 21 января с пятницей-воскресеньем 22—24 января.

    Журналисты тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Даже газеты, нахально именующие себя ежедневными, норовят в четверг подготовить разом два номера, чтобы их создатели имели возможность «погулять» три дня в неделю вместо положенных двух. А если газета к тому же вечерняя и за ней приходится отправляться на почту утром (в почтовом ящике дома непременно украдут), то последний номер за не­делю получаешь в субботу утром, да и то, как уже говорилось, с материалами, подготовленными в пятницу, а следующий уже во вторник утром.

    Получается вместо ежедневного издания нечто вроде невидан­ного нигде в мире «полуеженедельного», да к тому же нет гарантии, что газету выпустят, доставят и не украдут. Меж тем радио и ТВ не дремлют. Получив некоторую свободу действий, они организовали по целому ряду каналов едва ли не ежечасный обзор новостей и репортажи из разных «горячих» точек планеты. Достаточно при­способиться к этому режиму, когда завтракаешь утром, обедаешь днем и ужинаешь вечером – и привычная порция ежедневных но­востей поглощается безо всяких газет. Именно так поступил я, перешед­ший с 1993 г. только на чтение газет, в которых сотрудничаю. «Расста­ванье с газетами» было для меня мучительно тяжело: эта привычка за 60 лет (со времен «Пионерской правды» в 5 лет) стала посильнее наркотика. Думаю, что аналогичная процедура для десятков милли­онов моих соотечественников прошла гораздо менее болезненно.

    Когда и на какой основе могут возродиться газеты – пока тоже неизвестно, и мы специально коснемся этого вопроса чуть ниже.

    Время расцвета советского радио – 30—50-е годы, когда у него не было серьезных конкурентов. Радиоприемники имели счи­танные проценты советских семей, а подавляющее большинство пользовалось дешевыми громкоговорителями радиотрансляцион­ной проводной сети. Кстати, это автоматически гарантировало мо­нополию государственного радиовещания, иначе приходилось за­щищаться от «тлетворного влияния Запада» дорогостоящей систе­мой «глушилок». Пережитки былых времен вы можете и сегодня увидеть, точнее, услышать – во многих учреждениях, начиная с парикмахерской и кончая приемной министра, где жизнь протекает под привычный «шумовой фон» радиорепродуктора.

    Сегодня для многих моих соотечественников радио незаменимо, когда делаешь утреннюю зарядку и завтракаешь, а так же если работа­ешь в саду или пока едешь в автомашине (впрочем, последнее – для меньшинства: к сожалению, никто до тех пор не догадался устано­вить «тихие репродукторы» в салоне автобуса, троллейбуса, трам­вая, пригородной электрички – это средство передвижения для по­давляющего большинства граждан бывшего СССР). Увы, во всех остальных случаях оно не выдерживает конкуренции с ТВ. И не столько по содержанию передач, сколько по справедливости пословицы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать (пусть даже то же самое).

    Дело в том, что создатели каждой радиопрограммы упорно стре­мятся вещать «на всех» – пусть даже «на всех детей» или «на всю молодежь». Цель всюду одна – максимально расширить аудито­рию. А результат достигается противоположный. Меня, например, совершенно не интересуют спортивные новости, сводки погоды за пределами родного города, для меня не существует современного искусства ни в какой его разновидности, и я не терплю болтовни за пределами «чистой» информации. Любая реклама в стране, где по­давляющее большинство не в состоянии купить рекламируемое, при­водит в ярость. Другой, напротив, готов хоть час слушать, где, какая в мире погода, кто у кого, с каким счетом выиграл или проиграл, признает только рок-музыку. А московские программы, которые наиболее устойчиво принимаются отечественными радиоприем­никами, вещают разом на того и на другого – в результате мы оба дружно выключаем их. А иногородние и тем более зарубежные программы, во-первых, принимаются гораздо хуже, во-вторых, рас­считаны на иную аудиторию. И радио вот уже почти полвека нахо­дится на периферии общественной жизни.

    Первое место среди средств массовой информации и учрежде­ний культуры вот уже более сорока лет прочно занимает ТВ. На него, как на глаза в органах чувств человека, приходится до 90% получаемой советским человеком информации. Но если во всем мире изо всех видов искусств скучнейшим было и остается телеис­кусство (именно это обстоятельство сохраняет жизнь прессе, теат­ру, кинотеатру и прочим учреждениям культуры – иначе они дав­но погибли бы), то в СССР оно стало скучнейшим, так сказать, в квадрате. Причина: узость выбора и монополия каждого из имею­щейся полудюжины телеканалов, а в подавляющем большинстве на­селенных пунктов страны – всего двух-трех каналов. Всякая моно­полия, как мы уже говорили, означает загнивание, и ТВ не является исключением из этого правила.

    В 1992 г. советское ТВ, которое, как и все советское, никуда не делось с распадом СССР, казалось, нашло себя. Мексиканский сери­ал «Богатые тоже плачут» целый год почти каждый день приковывал к себе внимание почти всей сотнемиллионной телеаудитории быв­шего СССР. Люди бросали работу (впрочем, это не редкость), доярки бросали доить коров, матери оставляли временными сиротами своих грудных детей, республики забывали о военных действиях, политики – о своей грызне, главных героев фильма в лице приез­жавших исполнителей чествовали на уровне национальных героев. И все потому, что был найден «ключ» к телеискусству в расчете на определенную аудиторию: возможность сопереживания с героя­ми в понятных каждому житейских передрягах, да еще с чувством собственного превосходства (из-за непритязательности сюжета), да еще с изрядной долей сентиментальности, к чему всегда начальство и «деятели культуры» неоправданно относились свысока.

    Однако попытка бездумно эксплуатировать найденную «золо­тую жиду» в том или ином виде во многих других телепередачах, понятно, успеха не принесла. Говорят, повторение – мать учения, но явно – мачеха для всякого искусства. Нужны новые поиски, но результатов пока не видно, и ТВ по-прежнему остается для подавля­ющего большинства телезрителей простым «зрительным фоном» – наподобие артистов в ресторане, на который косятся, дожевывая ужин или переделывая домашние дела. Хотя, конечно, оно заслужи­вает большего.

    Театр на протяжении XX века пережил в моей стране фантасти­ческий взлет и падение. Стартовав в качестве элитарного учрежде­ния культуры для аудитории завсегдатаев, он стал постепенно практи­чески массовым: через него проходила с годами вся молодежь каждо­го крупного города, почти все взрослые до пенсионеров включи­тельно, чей уровень культуры хоть сколько-нибудь поднимался над низшим. В театр шли как на праздник, в нарядных платьях, с заранее приподнятым настроением. На сколько-нибудь интересный спектакль очередь в кассу занимали за сутки, иногда несколько ночей отмеча­лись в ней. Перед входом счастливчиков ожидала толпа спрашиваю­щих случайно оказавшегося лишним билета (в кассу театра возврат принципиально не допускается). Начиная с первой «оттепели», в середине 50-х. гг., театр превращается еще и в политическую трибуну. Его начинают теснить «оживший» после сталинского пресса кинема­тограф и начинающееся ТВ. Но то и другое в значительной мере оста­ются официозами. И только в театре реально возможен дух фронды.

    Помню, как в середине 50-х в московском театре «Современник» шла инсценировка известной сказки Андерсена «Новое платье ко­роля». По ходу спектакля четыре девицы в купальниках (тогдашний верх неприличия на советской сцене) изображали канкан и, приплясывая, напевали «Фу-ты, ну-ты, фу-ты, ну-ты, фу-ты, ну-ты – что за король!». И переполненный зал встает, разражаясь бурей оваций: все видят в этой незатейливой аллегории намек на культ личности Сталина, переходящий в культ личности Хрущева.

    Но кинематограф и ТВ постепенно брали свое, и театр пустел. Из 630 советских театров уже в 70-х гг. спрашивали «лишний билет» у входа только примерно в 30—50. В остальных залы пустовали, и их приходилось заполнять школьниками или солдатами (за государствен­ный счет). Такое положение сохранялось до 1988 г. Дальше театром стала сама жизнь, начиная с трагикомедии Съезда народных депута­тов в том же году, за ходом которого две недели, как за телесериалом, следила вся страна, и на ее подмостках разыгрывались спектакли, более захватывающие, чем на сцене. Да и публицистика стала давать больше ощущений, чем любая драматургия. Театр попытался спас­тись пикантностью сюжетов, раздеванием актрис на сцене догола и прочими трюками, растянувшими агонию западного театра более чем на двадцать лет. Советскому театру хватило для этого же самого всего двух лет. Сегодня он в сложном положении. Остались прекрас­ные актеры и режиссеры, время от время появляются блестящие но­вые спектакли. И в десятках театров по-прежнему аншлаг, но в прин­ципе «старый» театр обречен, если не придать ему какое-то «второе дыхание».

    Еще более замысловатую траекторию взлета и падения проделал кинематограф. Распространение в СССР звукового кино совпало с установлением личной диктатуры Сталина. Диктатор полностью взял на вооружение завет Ленина: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». И по-своему гениально организовал кинопроизвод­ство и кинопотребление целиком в рамках своей системы тотально­го, безостановочного «промывания мозгов».

    В год выпускалось на экраны не более 6—12 кинокартин перво­степенной важности плюс несколько второстепенных, как бы «оттенявших» первые, из них около половины отечественного производ­ства, остальные – «трофейные» (т.е. взятые силой оружия во время войны) либо импортные (преимущественно из «братских социалис­тических стран). Каждый фильм шел почти одновременно по меся­цу и более практически во всех кинотеатрах страны разом. И так как конкуренции не было, его смотрело все население страны. Многие – по нескольку раз. Некоторые – по нескольку десятков раз. Худо­жественный эффект этих фильмов – сложный и дискуссионный.

    Сегодня их можно смотреть только в качестве иллюстрации к лекци­ям по истории кинематографа. Но идеологический эффект был, бе­зусловно, огромным. И сказывается на старших поколениях до сих пор.

    В отличие от театральных залов, кинотеатры пустели медленнее. Им все чаще приходилось делать «инъекции» в виде импортных западных фильмов. А когда пал «железный занавес» и монополия отечественного кино оказалось подорванной, оно буквально скончалось в страшных судорогах на протяжении каких-нибудь двух-трех лет. Его добили два врага: видеофильмы насилия, эротики и ужасов, которые распространились по стране лавинообразно через сеть полулегальных и нелегальных малых залов (фактически притонов), поскольку видеомагнитофоны имеются только у нескольких процентов семей, плюс высокопрофессиональные и очень дорогие в постановке американские фильмы, с которыми отечествен­ный кинематограф не в состоянии конкурировать просто по относительной убогости своей материальной базы.

    Словом, произошло то же, что и во всех развивающихся странах мира (кроме огражденных «железным занавесом»): гроздья прито­нов с видеопорнофильмами плюс огромные пустые залы кинотеат­ров, в которых 10—15 зрителей смотрят американский боевик. В основном, это те, кто не может позволить себе добраться до видео­плейера у себя дома или у знакомых или кто стремится избавиться от общества родителей либо от собственного одиночества. И только популярные киноартисты, кинорежиссеры, появление время от вре­мени неплохих новых кинокартин напоминают о том, что кинема­тограф вполне может возродиться на новой основе.

    Собственно клубов английского типа в России по-настоящему никогда не было. Последние учреждения культуры, близкие к ним по своему характеру, исчезли в 1917 году. С тех пор термином «клуб» обозначался третьеразрядный кинотеатр (преимущественно сельс­кий), в зале которого можно было не только «крутить фильмы», но иногда и ставить спектакли, а также проводить собрания. В фойе уст­раивались танцы. В служебных комнатах за сценой работали круж­ки. Клубы более масштабные и принадлежащие, как правило, како­му-нибудь крупному предприятию или профессиональной органи­зации учителей, медиков, ученых и т.д., носили более высокий ранг «Дома культуры». Наконец, еще более масштабное и помпезное здание именовалось «Дворец культуры». Но суть во всех случаях оставалась одна и та же.

    Подавляющее большинство клубов влачило жалкое сосу­ществование. Кинотеатры и видеорынок отбирали у них одну часть клиентуры, рок-ансамбли – другую, дискотеки – тре­тью. Как только рухнуло государство – рухнула государствен­ная поддержка клубов – рухнули и клубы. Некоторые из них пытаются удержаться на плаву, сдавая часть своих помещений ком­мерческим структурам. Очень немногие находят собственную «эко­логическую нишу» (так, один из московских Дворцов культуры стал эзотерическим лекторием с собственной аудиторией). Но ни один пока не подозревает, что именно клубу суждено, видимо, стать мессией в спасении себя самого и всех прочих учреждений культуры от продолжающейся агонии и конечной смерти.

    Впрочем, об этом – чуть ниже.

    На музей обрушилась десятерная нагрузка. Из простой кунсткамеры он стал еще и особым школьным классом для всех школ города и его окрестностей (бесконечные экскурсии школьников – класс за классом), и особой художественной студией для художников города, и особым исследовательским центром, и центром передвижных выставок, и лекторием, и мно­гим другим (при прежних мизерных штатах и еще более ми­зерных ассигнованиях).

    В результате музеи страны разделились на два класса. Меньшинство, начиная с петербургского Эрмитажа и москов­ских картинных галерей, превратилось в проходные дворы для миллионных толп туристов, с утра до вечера галопом про­носящихся по совершенно неприспособленным для этого за­лам. Следствие – частые ремонты, нередко, как, например, в слу­чае со знаменитой московской Третьяковской галереей, рас­тянутые на десяток и более лет. Большинство, оставшееся в сто­роне от доходного туристского бизнеса, являет собой карти­ну крайней убогости, все чаще переходящей просто в мерзость запустения.

    Особенно сильно пострадали принципиально бесплатные общественные библиотеки. Разница между «официальной» и рыночной ценой хорошей книги сделалась настолько вели­ка, что стало выгодным взять книгу из библиотеки, не вер­нуть ее (т.е. украсть) и в худшем случае отделаться переставшим быть страшным десятерным штрафом. Так, например, украв том Достоевского или Толстого, Гомера или Шекспира номинальной стоимостью, скажем, 1,5 рубля, вы платили 15 руб­лей штрафа и тут же перепродавали его на «черном» рынке за 45, а то и за 150 рублей. Нетрудно представить себе, какие масш­табы приняло раскрадывание фондов общественных библиотек. Понятно, администрация резко ограничила выдачу сколько-нибудь ценных изданий узким кругом знакомых лиц. Но тогда обществен­ная библиотека теряет смысл своего существования.

    С другой стороны, скудость государственных дотаций на содер­жание общественных библиотек в условиях нараставшего книжного дефицита привела к нараставшему обеднению их фондов, а также к обветшанию помещений, на ремонт которых постоянно не хватало средств. Словно бы в порядке иллюстрации этой агонии стали разваливаться здания главной государственной библиотеки страны в Мос­кве, носящей, естественно, имя Ленина. К тому же библиотека ока­залась лишенной возможности закупать в прежнем объеме наибо­лее ценные отечественные и тем более зарубежные издания, вклю­чая периодику. Теперь вся надежда на отечественных и особенно на зарубежных спонсоров: государство в сложившейся ситуации бес­сильно помочь библиотечному горю.

    Пожалуй, в не меньшей степени деградировали парки культуры. Но у них была своя специфика: они рухнули перед подростковой и молодежной преступностью. Традиционный городской парк с его клубом-кинотеатром, танцплощадкой и аттракционами стал средото­чием молодежных и подростковых компаний, которые, как и во всем мире, быстро приобрели характер квазимафиозных структур. Но вряд ли еще где-нибудь в мире столь позорно бессильно проявила себя полиция, как и стоявшее за ней государство. Поэтому пошли по пути наименьшего сопротивления: вывели клуб и дискотеку за пре­делы парка, свели аттракционы к минимальному набору для малы­шей, срубили кусты – прикрытие пьяных компаний, проложили широкие асфальтовые аллеи и пустили по ним милицейские патру­ли. Рост преступности несколько снизился (хотя и не прекратился). Зато парк, как таковой, исчез. На его месте появился сквер для выгу­ла собак, младенцев и стариков. И называть его парком культуры можно только в порядке насмешки.

    За примерами недалеко ходить. В сотне метров от моего дома и в километре от «Белого дома» правительства России был парк культуры «Красная Пресня» на берегу Москвы-реки. С ним приключи­лась вышеописанная история и были проделаны все вышеперечис­ленные операции. Теперь это – всего лишь сквер, зажатый между двумя кварталами строящегося «Московского сити», с его отелями, выставками и небоскребами. Однако в отличие от лондонского сити, Манхэттена в Нью-Йорке и центра Помпиду в Париже, эти кварталы рассчитаны прежде всего на иностранных бизнесменов. Поэтому не будет ничего удивительного, если на воротах сквера между их кварталами появится надпись типа той, что красовалась на воротах европейских сеттльментов в Шанхае 30-х гг. (помните: «Со­бакам и китайцам вход запрещен!»). Только в данном случае это будут московские туземцы и их собаки.

    Думаю, что при наблюдаемых тенденциях аналогичная судьба раньше или позже в той или иной степени ждет и остальные городские парки страны.

    Из многосложной проблематики, связанной с туристско-спортивными учреждениями культуры, хотелось бы остано­виться только на трагической судьбе советского массового и профессионального спорта. В общем и целом она схожа с его судьбой в мировом масштабе, но отличается несравненно большей степенью гнусности. Начиналось все во второй по­ловине XIX в. со спортивных площадок аристократии (была, конечно, и многовековая предыстория), продолжилось в пер­вой половине XX в. бурным расцветом массового спорта со стоты­сячными стадионами, а закончилось во второй половине XX в. столь же бурной деградацией массового спорта, с развитием на его месте спорта профессионального, ориентированного на совершенно иные ценности.

    Дело в том, что любителю никогда не угнаться за профес­сионалом, если счет идет только на «голы, очки, секунды». Но и среди профессионалов побеждает тот, кто посвящает спорту всю жизнь без остатка и подчиняет погоне за медалями свое миро­воззрение, мораль, характер. Конечно, в результате получается не спортсмен, а гладиатор – с той лишь разницей, что античному гла­диатору вспарывали живот после нескольких недель или месяцев подготовки, а современному – ломают кости и жизнь примерно с 18 до 30 лет, иногда раньше, реже позже. После 30—40 лет это обыч­но просто мешок переломанных костей со «сдвинутой» психикой. Жуткая судьба! Понятно, гладиатор не имеет ничего общего с культурой. Скорее, это антикультура, контркультура, жертва, брошенная на потеху озверевшей толпе. Олимпийское движение попыталось уйти от этого противоречия, формально отмежевавшись от про­фессионального спорта. Но разве мало способов «притвориться» любителем и профессионально одолеть дилетантов? Получилось сплошное лицемерие…

    В цивилизованных странах ужасная судьба профессиональ­ного спортсмена компенсируется сверхвысокими гонорарами и большой страховкой на случай травм, так что он имеет воз­можность после нескольких лет нечеловеческих перегрузок уйти на покой в лучах славы и с мешком денег. В тоталитар­ных странах это относится только к элите – нескольким про­центам профессионалов, показавших наивысшие достижения в спорте. Остальные, подобно армейским офицерам в боевой обстановке, получают ордена и денежные премии в случае по­бед, жестокие нагоняи, доходящие до прямой травли в случае поражений. И, подобно военным инвалидам, обречены на ни­щенство, когда становятся ненужными.

    Как ни странно, такая система дает определенный эффект. При прочих равных условиях тоталитарная страна выставля­ет команду гладиаторов, более отчаянно сражающихся за «очки, голы, секунды», чем команда демократической стра­ны. Вспомните результаты спортсменов ГДР и ФРГ, Север­ной и Южной Кореи, СССР и США и т.д. Но сегодня положе­ние изменилось: лучших гладиаторов из тоталитарных стран, начиная с России, скупают поштучно западные спортивные клубы. В обозримом будущем нам предстоит увидеть резуль­таты такого «спортивного переселения народов» на междуна­родных соревнованиях.

    Не забудем, что в России, как и во всем мире, кризис всех 12 основных типов учреждений культуры развивается на фоне продолжающегося декаданса литературного, сценического, музы­кального, изобразительного и архитектурного искусства. Искусство конца XIX – начала XX века нередко именуется «серебряным ве­ком искусства» – в противоположность «золотому веку» классики предшествующих времен. Следуя той же логике, искусство после Первой мировой войны и до самых недавних времен можно было бы именовать «бронзовым веком»: оно по всем статьям настолько же уступало «серебряному», насколько тот – «золотому». Но на 296протяжении последних 10—15 лет ни в России, ни в любой другой республике бывшего СССР (добавим, ни в Америке, ни в Европе тоже) среди литераторов, артистов, музыкантов, художников, архи­текторов не появилось ни одного нового имени, способного сопер­ничать с корифеями хотя бы «бронзового века». Что это? Наступле­ние «железного века культуры» – последнего, в античной тради­ции, перед «концом света»? Во всяком случае, триумфальное ше­ствие антикультуры наводит на мысли именно об этом – ведь оно не может длиться бесконечно, поскольку антикультура, в противо­положность собственно культуре, носит быстро разрушающий об­щество характер.

    Сменится ли затянувшийся декаданс новым Ренессансом? Этот вопрос выходит за рамки российской проблематики и носит общеми­ровой характер. Мы специально рассматриваем его в монографии «Альтернативная цивилизация: почему и какая?» (1998). Здесь от­метим лишь, что продолжающийся декаданс искусства обостряет кризис культуры и ускоряет ее деградацию.

    Тот же характер носят аналогичные тенденции в культуре пита­ния, одежды, жилища, общения, знаний, труда. Всюду упадок заслу­живающих уважения вековых народных традиций – с одной сторо­ны, элитарных («интеллигентско-аристократических») – с другой. Всюду на первый план выпирают чисто животные инстинкты, стад­ность, пошлость, неспособность к общению без допинга в виде спир­тного или другого наркотика, бесстыдное невежество и столь же бесстыдная недобросовестность в труде. Все это придает видению культуры обозримого будущего прямо-таки апокалипсический ха­рактер.

    А виден ли свет в конце туннеля?

    Как уже говорилось, здесь вряд ли уместно рассматривать тенденции и перспективы развития культуры в общемировом масштабе. Что касается России и других посттоталитарных стран, то судьба культуры в них целиком зависит от того, на­сколько далеко уйдут эти страны от тоталитаризма. Это на­столько само собой разумеется, что вряд ли стоит развивать такую тему детальнее. Более интересен, на наш взгляд, другой вопрос: возможна ли, при прочих благоприятных условиях, такая социальная организация деятельности учреждений куль­туры, которая позволила бы им (повторяем: при благоприят­ных условиях!) скорее выйти из кризиса и, так сказать, нормализоваться? Мы склонны ответить на такой вопрос положительно и по­лагаем, что знаем, какая именно: она называется «сеть клубов по интересам».

    Два десятка лет назад в двух научных городках на разных концах СССР почти одновременно возникли два семейных клуба особого, примерно одинакового типа. Оба состояли из 20—30 секций. Одна – ведущая, в ней занимались практически все члены клуба (несколько сот семей, включая супругов и их детей). Дру­гие – факультативные, в которые приходили те или иные члены семьи. Ведущая секция (в одном случае это была стрельба из лука, в другом – туризм) сплачивала семьи в единый коллектив. Факульта­тивы обеспечивали широкий круг интересов и, вместе с тем, позволяли членам семьи обмениваться новостями, интересными для всех. Результат оказался поразительным: члены клуба по всем основным социальным показателям – начиная с пьянства, конфликтов, раз­водов и кончая удовлетворенностью жизнью – на целый порядок стояли выше «прочей» публики.

    Не будем здесь вдаваться в детали особенностей эволюции по­добного рода клубов. Это вывело бы нас далеко за рамки предпринятого изложения. Заметим лишь, что в таких клубах нам видите? «точка опоры», чтобы «повернуть» культуру от кризиса к более или менее нормальному состоянию.

    Можно представить себе, например, клуб подписчиков ка­кой-либо газеты, журнала, книжного издательства. Его члены обра­зуют как бы парламент, который избирает главного редактора и тре­бует с него отчета за действия его аппарата. Тогда газета, журнал, издательство обретают «костяк» читателей, на который опираются в финансовом отношении, на который ориентируются в своей работе и с позиций которого влияют на общество, расширяя круг подписчиков.

    Можно представить себе и «клуб друзей» какой-то определен­ной радио– или телепрограммы, с теми же результатами.

    Можно представить себе «клуб друзей» какого-то опреде­ленного театра, составляющих основной костяк зрителей, ко­торые участвуют в обсуждении репертуара и прошедших спек­таклей, помогают театру выжить материально и, главное; морально.

    Можно представить себе и кинотеатр одного из клубов по интересам, где показу кинокартины предшествует встреча (или хотя бы «киноролик») с создателями фильма, а после показа разгорается дискуссия, не менее интересная, чем сам фильм. Излишне гово­рить, насколько благотворно это должно сказаться на киноискусстве.

    Можно представить себе «клуб – общественную библиотеку», где собрание пайщиков нанимает подотчетную им администрацию и участвует в комплектовании фондов, заботится о сохранении книг. Трудно вообразить что-либо более эффективное для спасения биб­лиотек, отданных ныне на разграбление новоявленным варварам.

    Можно представить себе «клуб друзей» какого-то музея, парка культуры, стадиона, составляющий его опору, помогающий решать его проблемы – от финансирования до поддержания обществен­ного порядка включительно.

    Наконец, именно клуб по интересам, на наш взгляд, способен помочь в рациональном размежевании между любительским и про­фессиональным спортом. Пусть первый, со своими собственными спортивными сооружениями и своим собственным олимпийским движением, будет возможно более массовым. И пусть второй – со своим собственным, особым олимпийским чемпионатом – упо­добится, скажем, балету, где артист тоже кладет всю жизнь на искус­ство, но рано выходит на пенсию и доживает годы не в бедности – в почете.

    Что же касается нового Ренессанса искусства и изменений к луч­шему в бытовой культуре, то зачем понапрасну гадать об их буду­щем, не лучше ли делать все возможное для их скорейшего наступ­ления?..

    Лекция 21

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ РАССЕЛЕНИЯ

    Как известно, в начале XX века лишь каждый десятый житель Земли был горожанином. Но из каждых десяти горожан девять жили, как в деревне: в доме без всяких коммунальных удобств, со своим приусадебным участком, с домашней скотиной и т.д. И лишь один из ста жил (как сегодня в развитых странах большинство из нас с вами) в городской квартире со всеми коммунальными удобствами, – при­мерно столько же, сколько живут сегодня в собственных дворцах, с охраной, прислугой, личным шофером и пр.

    На протяжении первых десятилетий XX века в крупные города из деревни и из многодетных семей малых городов двинулись милли­оны, а затем десятки миллионов искателей лучшей жизни. Что дви­гало их? Прежде всего, «скрытая безработица», избыток рабочих рук на селе, особенно в связи с развертывавшейся механизацией сельского хозяйства. Но немалую роль играли и черты сельской жиз­ни, так сказать, симптомы, составляющие так называемый сельский синдром, прямо противоположный городскому. Вот несколько ос­новных составляющих сельского синдрома:

    1. Сравнительно низкая производительность труда и, как след­ствие, обязательность тяжелого, продолжительного физического труда, доходящего до предела человеческих возможностей, т.е. до 16 часов в сутки.

    2. Полное бытовое самообслуживание, органически входящее в вышеупомянутый труд и очень отягощающее его.

    3. Полное культурное самообслуживание, вызывающее не­обходимость жесткой регламентации, вплоть до ритуализации, не только труда и быта, но и досуга.

    4. Относительно высокая детская смертность и, как след­ствие, подчинение человека нуждам сложной многодетной се­мьи, с моральным осуждением или прямым жестким запретом всех видов предохранения от беременности, разводов, внебрачного сожительства и т.д.

    5. «Жизнь у всех на виду» с полным засильем общественно­го мнения окружающих и с жесточайшими санкциями за малейшее отклонение от установленных стереотипов поведения.

    6. Жесткая регламентация труда, одинаково запрещающая как смелое новаторство, так и леность, тем более уклонение от труда.

    7. Жесткая регламентация быта, запрещающая сколько-нибудь резкое проявление индивидуальных вкусов в выборе своего стиля жизни.

    8. Жесткая регламентация досуга, еще более сурово подав­ляющая всякую индивидуальность.

    9. Предопределенность круга общения, ограниченного по чисто техническим причинам преимущественно соседями по улице.

    10. Предопределенность выбора спутника жизни, ограниченно­го, как правило, двумя-тремя вариантами близко живущей «ровни» в социальном плане, т.е., по сути, одного и того же, только в несколь­ких лицах.

    11. Предопределенность профессии, обычно как бы передавае­мой по наследству.

    12. За редким исключением, полное отсутствие реальных возможностей социального продвижения в более престижные слои общества.

    13. Забитость, приниженность, привычка видеть в каждом при­ехавшем из города (если это не «свой брат» или не нищий) более высокопоставленную личность.

    Сравните все это с условиями жизни в крупном городе, и вы поймете, почему у десятков и сотен миллионов людей на Земле та­кая отчаянная тяга из деревни в город. Даже если туда не «выпихива­ет» открытая или скрытая безработица. А уж когда на «сельский синд­ром» накладывается безработица, поток мигрантов приобретает лавинообразный характер. Начинается процесс урбанизации – мас­сового переселения людей из деревень в города. А местами и вре­менами он перерастает в гиперурбанизацию – форсированное скучивание многомиллионных масс людей в крупных и сверхкруп­ных городах с образованием мегаполисов – гигантских городских агломераций, собирающих десятки, а в перспективе и сотни милли­онов человек на сравнительно небольших территориях. Именно та­кое перерастание и происходит сегодня в России, а также в ряде других республик бывшего СССР. Попытаемся разобраться основательнее в его причинах и следствиях.

    Урбанизация в той или иной мере характерна для всех или почти для всех развивающихся стран, кроме совсем уж слабо­развитых, «застойных» регионов. С этой точки зрения, Рос­сия, безусловно, относится к развивающимся странам (ее на­зывали «Индия с германской армией»). По мере перехода развива­ющейся страны в ранг развитой процесс постепенно замедляется и со временем переходит в прямо противоположный – дезурбанизацию: столь же массовый выезд большинства состоятельных семей в при­городы или даже «на лоно природы» (если машиной нетрудно доб­раться до города в психологически приемлемые сроки). Тем самым пытаются совместить преимущества сельского и городского образа жизни: чистый воздух, доступ к природе, тишина, возможность со­седского общения и т.п. – с одной стороны, бытовой комфорт и «городская» работа – с другой. В Советском Союзе этот процесс только начинался: жить с комфортом за городом, а работать приез­жать в город практически могла только верхушка деятелей политики, науки, искусства. Сегодня он продолжается (с той лишь разницей, что в него включается верхний слой легализованной буржуазии), но по масштабам и темпам его во много раз перекрывает инерцион­ный процесс урбанизации, переходящей в гиперурбанизацию.

    Каков социальный эффект? Напомним, что в Советском Союзе деревня была разорена и принижена самым варварским образом, сопоставимым с нашествием иноземных захватчиков. Начиная с правления Хрущева, этот гнет постепенно ослаблялся, но не до та­кой степени, чтобы положение жителей села уравнялось с положе­нием горожан. Несравненно хуже остались жилищно-бытовые ус­ловия, зарплата, уровень коммунально-бытового, торгового, куль­турного, медицинского обслуживания, а также возможности обра­зования детей. Добавьте сюда бездорожье, плохой общественный транспорт, полное засилье местных квазимафиозных («начальство») и открыто мафиозных («снабжение») структур, традиционное при­нижение сельского жителя любой высокопоставленной персоной. Помножьте на инерцию сложившегося устойчивого стереотипа в сознании молодого человека: чтобы «выбиться в люди», надо уез­жать в город. И вы поймете, почему маховик урбанизации продолжает раскручиваться с большой силой.

    Вообще-то, в деревне и не надо особенно много народа. Но толь­ко когда достигнут уровень комплексной механизации сельского хо­зяйства, переходящий на уровень комплексной автоматизации и ком­пьютеризации, когда одна фермерская семья способна прокормить себя и еще хотя бы полсотни городских. Но когда механизация еще далеко не комплексна и сельская семья, помимо себя, способна про­кормить (да и то, так сказать, частично, впроголодь) лишь полдесят­ка городских, на селе требуется несколько миллионов фермеров, а пока их всего несколько десятков тысяч (если считать только сравни­тельно высокорентабельные хозяйства), с постепенным переходом на порядок сотен тысяч. Что касается колхозов и совхозов (под раз­нообразными новыми названиями), то без них пока не обойтись, но ясно, что они держатся лишь на привычке к «трудовой повинности» старших и отчасти средних поколений. С молодежью этот номер не проходит, и на дальнюю перспективу такая форма организации сель­скохозяйственного труда, можно сказать, обречена на исчезнове­ние. Вот почему массовый отток из села в город наиболее активной части сельского населения означает при сложившихся условиях от­ставания комплексности механизации сельского хозяйства всего лишь дальнейшую деградацию села – ничего более.

    Но, может быть, этот приток идет на пользу городу, и дег­радация села компенсируется расцветом города? Ничего подобно­го! Дело в том, что «сельский синдром» имеет свой антипод – «го­родской синдром», с менее ощутимым для человека, но социаль­но столь же, и даже более, негативными чертами-симптомами:

    1. Соблазн тунеядства, реальная возможность прожить в городе (во всяком случае, в крупном городе), месяцами и годами (в прин­ципе даже всю жизнь) не занимаясь никаким трудом. Это ведет к прямому моральному разложению если не родителей, то наверняка их детей.

    2. Возможность бытового потребительства, т.е. полной ори­ентации во всех житейских мелочах только на сферу обслужи­вания. В результате появляются целые поколения инфантилов, не способных к элементарному самообслуживанию, с соответ­ствующими сдвигами в психике.

    3. Возможность культурного потребительства и появление целых толп киноманов, телеманов, разных «фэнов», не спо­собных занять себя без манипулирования их сознанием извне.

    4. Распространение крайне непрочной нуклеарной семьи, т.е. состоящей только из родителей и детей, а все чаще с одним ребен­ком или даже вовсе бездетной, а также множества разновидностей внебрачного сожительства, включая все мыслимые половые извра­щения, что ведет к выморочности общества и сильно развитой мас­совой деморализации населения, особенно молодежи.

    5. «Эффект отчуждения» человека от общества, когда человеку становится безразличным состояние общества, включая окружаю­щих, а обществу (включая окружающих) становится безразличен человек, даже если он гибнет на виду у всех.

    6. Погоня за легким, престижным трудом, а так как это до­ступно далеко не всем – массовая неудовлетворенность, фру­страция населения.

    7. Распространение богемного стиля жизни, массовая неупорядоченность быта, особенно у молодежи, с соответству­ющими негативными сдвигами в психике людей.

    8. Распространение асоциальных форм досуга (азартные игры, наркотики и пр.), разрушающих человеческую личность.

    9. Крайняя трудность найти подходящего спутника жизни, со­здать прочную семью, жить нормальной семейной жизнью.

    10. Трагедия одиночества, принимающая массовый харак­тер и особенно тяжкая под старость.

    11. Бьющая в глаза социальная иерархия и чудовищный комплекс неполноценности у большинства людей.

    12. Полный или почти полный отрыв от природы плюс кошмарные «часы пик», уносящие ежедневно 2—3 часа жизни горожанина.

    13. «Разрыв поколений», ставящий под вопрос преемственность культурных ценностей, стабильность общества вообще.

    Сравнивая городской и сельский «синдромы», нетрудно прийти к заключению, что минусы первого в глазах отдельного человека намного перевешивают минусы второго – отсюда соответствую­щий вектор социальных перемещений. Но минусы второго настоль­ко страшнее минусов первого для общества в целом, что это дает основание некоторым авторам уподоблять крупный город «черной дыре», в которую «засасывает», в которой «исчезает» человечество; дает основание многим авторам говорить о «противоестественнос­ти», «патологичности», «гибельности» для человечества современ­ного городского образа жизни. Здесь вряд ли уместно вдаваться в рассмотрение этого вопроса: он целиком относится к проблематике альтернативистики, которой мы, как уже упоминалось, посвящаем отдельную работу. Отметим лишь, что в условиях современной Рос­сии такая оценка урбанизации имеет некоторые основания. Мало того, сам процесс урбанизации приобретает специфические черты, слабее выраженные или вовсе отсутствующие в других странах мира (кроме, разумеется, других республик бывшего СССР).

    Постараемся показать это на примере Москвы – в других горо­дах процесс носит тот же характер, но в Москве выражен ярче и наиболее понятен.

    Москва – типичный город-крепость с радиальной планировкой улиц, диаметром, примерно, 8 км. – в среднем 4 км. в любую сторону от московского Кремля до бывшего Земляного Вала начала XVIII века, замененного позднее широким внешним бульварным коль­цом (имеется и внутреннее – на месте более старой крепостной стены, примерно в километре-полутора от Кремля). Город состоял, в основном, из особняков и был рассчитан приблизительно на 200– 300 тыс. жителей. Во второй половине XIX—начала XX в., с упраз­днением крепостничества в город хлынули сотни тысяч рабочих, 304ремесленников, торговцев, и его население к 1917 г. достигло 2 млн. чел., причем появились обширные районы городских трущоб и ра­бочих казарм-общежитий, в которых проживало подавляющее боль­шинство населения. Гражданская война заставила бежать из города около половины его жителей, и прошло много лет, прежде чем чис­ленность населения вновь достигла довоенного уровня. Но начав­шаяся индустриализация страны и трагедия «коллективизации сель­ского хозяйства» буквально «выпихнули» из деревни в город десят­ки миллионов людей, в результате чего население Москвы увеличи­лось до 4 млн. примерно на той же площади, что и прежде. Теснота сделалась ужасной: это были времена, когда в одной комнате неред­ко спали вповалку несколькими «ярусами» две-три семьи – около 1 кв.м. на каждого человека, а кухонный кран и унитаз приходились на 10—15 таких комнат с полусотней-сотней жильцов. Такой Москва встре­тила Вторую мировую войну. Такой вступила в послевоенные годы.

    А затем начал стихийно работать социальный механизм гиперурбанизации, никем не предусмотренный, с непредвиденными последствиями.

    Как столица огромной империи, столица сложнейшей, самой большой республики, входящей в ее состав (Российской Федера­ции), столица области величиной со Швецию (по численности насе­ления), столица самого города величиной со Швейцарию (по тому же критерию), да еще с несколькими десятками районных управле­ний, да еще с административно-командной системой, при которой на каждые 5—б работающих требуется командир-контролер, Моск­ва быстро стала городом чиновников, удельный вес которых со вре­менем достиг четверти всех работающих (из них лишь пятая часть относилась к государственному управлению, остальные управляли промышленными предприятиями, учреждениями сферы обслужи­вания, образования, здравоохранения, снабжения, другими органи­зациями).

    Во всякой тоталитарной стране наука, культура, искусство обыч­но концентрируются в столице: так легче их контролировать, пре­вращать в слепое орудие правящей верхушки. Москва не явилась исключением: в ней сосредоточилось большинство лучших иссле­довательских, проектных и учебных институтов, лучших театров и киностудий, лучших издательств, музеев, других учреждений куль­туры. В результате каждый четвертый из работающих относился к сфере науки, культуры, искусства.

    Третью четверть составили «синие воротнички» – работники промышленных предприятий города, которых бездумно продолжа­ли насаждать десятками и сотнями на «даровую» городскую инфра­структуру (в первую очередь, речь шла о высокотехнологичных пред­приятиях военно-промышленного комплекса).

    Добавьте к этому растущее число миллионов так называемых, «гостей столицы» – людей, приезжающих в Москву большей час­тью на сутки (из-за острого дефицита мест в гостиницах), чтобы сделать необходимые закупки в московских магазинах, с их более широким ассортиментом продовольственных и промышленных то­варов, либо провести отпуск в этой единственно доступной им «со­ветской Мекке», ночуя у родственников, знакомых или прямо на вок­зальных скамьях. К середине 80-х годов число «гостей» достигло 2 млн. человек в день зимой и 6 млн. летом (на 8 млн. населения). Добавьте к этому огромный гарнизон плюс сотни тысяч агентов явной и тай­ной полиции.

    Эту огромную армию людей надо было обслуживать. Вот поче­му каждый четвертый работающий москвич оказался в сфере обслу­живания (в широком смысле, включая не только торговлю и комму­нальные службы, но и транспорт, связь, народное образование, здра­воохранение и т.д.).

    И в такой ситуации стал сказываться «эффект старения» возрас­тной структуры населения при массовом распространении однодетной в среднем семьи, не способной обеспечивать нормальное воспроизводство населения, в том числе и работающего. «Синие воротнички» в промышленности и обслуживании, миллионными волнами накатившие на Москву в 30-х—40-х гг., начали массами выхо­дить на пенсию. А детей своих, как и все уважающие себя родители, через посредство общеобразовательной школы, о которой мы столько говорили, направляли на синекуры в сфере управления, науки, культу­ры – это было и остается одним из главных мотивов, по которым люди решаются на мучения, связанные с переездом в крупный город. Таким образом, образовалась «черная дыра» размером около 300 тыс. вакансий ежегодно на самых «горячих» участках производ­ства – за рулем, за станком, за прилавком, на стройке, в полицейс­ком участке, т.е. там, где городу без заполнения подобных вакансий (в отличие от синекур) просто не выжить.

    Кем и как заполнять вакансии?

    Кем – ясно: только жителями деревень и малых городов. Других желающих на такие рабочие места, в том числе среди москвичей, не имеется. Сложнее – как? 300 тыс. в год – это чересчур много. Ведь в таком же точно положении оказалась не одна Москва – Ленинг­рад, Киев, другие крупные города и целые регионы (например, Эстония, Латвия и Литва). Поэтому был установлен «лимит» – пре­дел, преступать который строго запрещалось. Для Москвы «лимит» был установлен сначала на уровне 100 тыс. чел. в год, постепенно его сокращали, но долгие годы Москва росла именно с такой скоро­стью (поскольку существовали многие способы приезда, например реальные или фиктивные браки с жителями Москвы, а естествен­ный прирост был сравнительно незначительным).

    Теперь прошу читателя понять положение «лимитчика». Внеш­не он похож на москвича – так же работает, так же стоит после работы в очереди за продуктами. Но в паспорте у него, в отличие от москвича, стоит штамп «временного вида на жительство». Это оз­начает, что ему разрешили поселиться в Москве только для той не­привлекательной и низкооплачиваемой работы, на которую его за­вербовали. Поселили его в общежитии, т.е. в комнате наподобие номера в дешевой гостинице на три-четыре кровати. Счастливчи­кам достается отдельная комната, но все равно без права выписывать свою семью – совершенно как самому низкому разряду «гастарбайтеров» на Западе. Не трудно понять, как он завидует москвичам, как ненавидит их, как безобразно относится к своим обязанностям по работе, насколько выше среди «лимитчиков» уровень пьянства, хулиганства, преступности. А главное – он при малейшей возмож­ности меняет место своей работы по контракту и старается влиться в ряды москвичей, имеющих право на бесплатную квартиру, на «труд» (т.е. на синекуру, если не для себя, то для своих детей, которых он, конечно же, тоже перетаскивает в Москву). А его рабочее место пустует. И приходится выписывать другого такого же «лимитчика», с теми же результатами.

    Таким образом, чтобы москвичи жили так, как они привыкли жить за последние десятилетия (жизнь древнеримских пролетариев, которые требуют «хлеба и зрелищ», а всю «черную работу» за них делают рабы-гастарбайтеры), надо было каждый год рядом с Моск­вой возводить целый город на 100 тыс. жителей. А если признать гастарбайтеров равноправными людьми и разрешить им выписывать свои семьи – то и на 300 тыс. жителей ежегодно. Казалось бы, нет ничего самоубийственнее подобной политики. Тем не менее, имен­но она последовательно проводилась в жизнь все последние десяти­летия. И Москва автоматически росла преимущественно за счет «гастарбайтеров» на 100 тыс. чел. в год, на 1 млн. – каждое десятиле­тие. К 1985 г. численность ее населения перевалила за 8 млн. Вскоре «импорт гастарбайтеров» категорически запретили. Но кто же бу­дет выполнять « черную работу» станочника и шофера, строителя и полицейского? И «импорт» продолжался нелегально, причем во все более значительных масштабах. К этому добавилось резкое ослабле­ние центральной власти, чем не замедлили воспользоваться самые различные любители переселиться в столицу: начиная с новых мини­стров и их заместителей из провинции, каждый из которых тянул за собой десятки человек своей «команды» (и каждому – квартира), начиная с новых депутатов, почти каждый из них требовал себе «по­стоянный вид на жительство» плюс квартиру в Москве, и кончая от­кровенно преступными элементами, которые сотнями тысяч тоже потянулись в Москву.

    И если раньше Москва росла со скоростью 1 млн. чел. каждое десятилетие, то 9-й миллион она набрала всего за 5 лет, и сейчас быстро набирает 10-й. К этим 10 миллионам надо добавить 4—5 млн. «гостей столицы», часть которых приезжает на сутки-двое и сменяется другими, а часть живет годами безо всякого постоянного и даже временного вида на жительство. Недавно представитель мос­ковской мэрии заявил, что необходимость сокращения числа сине­кур может привести к появлению только в пределах Москвы около 600 тыс. безработных. На это ему возразили, что в Москве были и остаются сотни тысяч незаполненных вакансий. Однако москвичи не собираются их занимать. Следовательно, вновь придется «им­портировать» сотни тысяч «гастарбайтеров».

    К чему это может привести?

    Специалисты подсчитали, что если продолжать такую практику, то к 2030 г. численность населения Москвы достигнет 25—27 млн. и его придется размещать на площади диаметром 165 км. вместо ны­нешних 40 км. Напомним, что советские граждане были лишены возможности выбирать место своего жительства – в том числе и поближе к месту своей работы. Это приводит к чудовищным пере­грузкам общественного транспорта, особенно в «часы пик». На­помним также, что Москва – это старинный город-крепость с лу­чевой планировкой транспортных магистралей, скрещивающихся в центре. Так вот, при населении в десятки миллионов человек и при расстояниях в сотни километров всю транспортную сеть Москвы – автомагистрали, метрополитен, трамваи, автобусы, троллейбусы, пригородные электрички – придется, по меньшей мере, удвоить, если не утроить. А это физически невозможно.

    Итак, процесс складывания московского мегаполиса заходит в явный тупик. Но так как все то же самое в большей или меньшей степени характерно для всех без исключения крупных городов Рос­сии, то можно констатировать: процессы урбанизации в России, переходящие в гиперурбанизацию, имеют тупиковую тенденцию и не позднее 1-й четверти XXI века неизбежно приведут к катастрофе, если их качественно не видоизменить. Но как?

    Первое, что приходит в голову, – резко сократить так называе­мую градообразующую нагрузку на крупные города – и админист­ративную, и промышленную, и торговую, и коммуникационную, и другую. Вот почему мы выступаем за перенос столицы России из Москвы в любое другое, более подходящее место, либо за строи­тельство новой столицы. То же самое относится ко всем остальным административным центрам до областных включительно.

    Категорическая необходимость не допустить перерастания урбанизации в гиперурбанизацию, возможно скорее и масштабнее перевести ее на рельсы дезурбанизации диктуется еще одним об­стоятельством: приближением тотальной экологической катастро­фы. Эта тема требует особого рассмотрения.

    Лекция 22

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

    Шесть поколений моих предков, которых я знаю, и много боль­ше, которых я не знаю, до самого начала XX века жили в одних и тех же условиях: хижина из бревен с земляным полом, соломенной кры­шей и каменным очагом, дым от которого уходил через дыру на крыше. В этой хижине ели и спали вповалку—зимой вместе с ново­рожденным теленком, жеребенком, ягнятами, которых, пока они не окрепнут, некоторое время нельзя было выпускать в неотапливае­мый хлев (морозы иногда достигали 40 градусов С). В самом начале XX века мой дед устроился обходчиком на железную дорогу в Сибири,

    309и спустя несколько лет на присланные им деньги наша семья одной из первых на селе соорудила современную избу, т.е. такую же бре­венчатую хижину, но уже с деревянным полом, железной крышей и печью вместо очага. Впрочем, новорожденные телята и ягнята про­должали зимовать вместе с людьми – я сам заботился о молодняке пятилетним ребенком в начале 30-х гг. За века и тысячелетия своего сосуществования эти люди выработали неписаные законы народ­ной мудрости, которые помогали им выжить в нечеловечески труд­ных условиях. В том числе те, которые регулировали их отношения с природой. Они сочинили пословицы вроде той, например, где гово­рилось: не плюй в колодец – пригодится воды напиться. Ибо знали, что без доступа к чистой воде любая популяция обречена на массо­вые заболевания. Они строго регулировали землепользование, ибо знали, что иначе земля перестанет кормить их. Они не менее строго регулировали и свое питание, ибо знали, что беспорядочное пита­ние, пусть даже обильное, – кратчайшая дорога на тот свет. Сло­вом, они знали многое.

    Но многого они не знали. Не могли знать, потому что не было соответствующего жизненного опыта. Так, они не зна­ли, что очень вредно, даже смертельно опасно дышать любым ды­мом – даже дымом от костра в очаге, поскольку это канцероген. Не знали, что нельзя вырубать лес сплошняком, ибо появятся овраги и начнут смывать плодородный слой почвы. Не знали, что шум может свести человека в могилу – такого шума просто не было. И по той же причине понятия не имели ни о радиации, ни пищевых химикалиях. И вот эти люди столкнулись сегодня нос к носу со сложнейшей экологической ситуацией. В «Индии с германской армией», образ­но говоря, «армия» застигла врасплох «индийцев». При этом вот уже более 80 лет этими людьми управляют «хозяева», столь же экологи­чески невежественные, сколь и они сами, но ведущие привилегиро­ванный образ жизни, который минимизирует негативные послед­ствия загрязнения окружающей среды. «Хозяевам» не приходится дышать загрязненным воздухом: большую часть времени они про­водят в своих обширных поместьях, далеко за городом, куда не до­пускаются «чужие» автомашины и строго запрещены всякие костры. А иногда и перегораживают улицу перед своим городским домом, чтобы автомашины не тревожили шумом и не загрязняли воздух выхлопами. Именно так поступал в свое время «хозяин» Киева, и, конечно же, не только в этом городе. «Хозяевам» не приходится пить опасную для здоровья воду: им доставляют бутылки с импорт­ной питьевой водой. Не приходится им и есть вредные для здоровья продукты: на их стол работают специальные «экологически чистые» совхозы плюс обильная импортная еда на любой вкус. Но этого невозможно обеспечить всем – поэтому население сознательно содержится в экологическом невежестве: цензура до самых недавних лет строжайше «отсекала» информацию об экологических про­блемах. Я, университетский профессор, только недавно узнал, ка­кую опасность для здоровья человека представляют дымовые выб­росы из заводских труб, химикалии в воде и продуктах, «бытовая радиация», шумовое и тепловое загрязнение окружающей природной среды. И то потому, что часто бывал в зарубежных командиров­ках, знакомился с зарубежной литературой. Что же говорить о сот­нях миллионов моих сограждан, до сих пор экологически совершен­но неграмотных?

    Кроме того, экологию в бывшем СССР напрочь запрещает эко­номика. В Москве вы можете увидеть тысячи автомашин с таким дымным шлейфом, который поверг бы в обморок любого нью-йор­кского полицейского. Но советские автомашины при бесчисленных ремонтах служат не 3 года, как в США, а 10, 20, 30 лет. И если штрафо­вать за «шлейф» – останешься вообще без машин. Да, завод отравляет атмосферу целого города дымом своих труб. Но нет средств на очистители, а если завод закрыть – останешься вообще без промышленной продукции. То же самое происходит с устаревшим оборудованием по очистке питьевой воды, с радиационным, шумовым и тепловым загрязнением окружающей среды, с химическими удобрениями и многим другим.

    Наконец, сказывается черта характера, свойственная всем наро­дам евразийской цивилизации (не только русским). Она выражается русским словом «авось», которое с трудом переводится на другие языки. В частности, по-английски требуется целое словосочетание типа «хэппи-голаки фэшн» или «венче эт рэндом» – и все равно ни один иностранец никогда не поймет, что это такое. На деле же это не что иное, как доведенный до логического конца (или, точнее, до абсурда принцип «кто не рискует, тот не выигрывает». Например, вы ведете автобус с полусотней пассажиров через железнодорожный переезд, видите мчащийся прямо на вас поезд, но, вместо того что бы притормозить, даете газу со словами (или мыслью) «авось, проскочу!» – через секунду вместо автобуса с пассажирами на рельсах оказывается кровавая каша из железа и человеческих тел. Или в каче­стве капитана грузового судна с теми же словами решаете «срезать нос» у идущего своим курсом пассажирского лайнера, чтобы было чем похвалиться потом за стаканом водки с друзьями. Р-раз! – и лайнер с несколькими сотнями пассажиров на борту через несколь­ко минут оказывается на дне морском. Или в качестве дежурного на атомной электростанции, с теми же словами грубо нарушаете эле­ментарные правила техники безопасности. Раз – сошло. Тут же два – опять сошло. Тут же три – на сей раз (кто бы мог подумать?), оказы­вается, не сошло, а случился Чернобыль – слово, понятное сегод­ня на всех языках мира и означающее радиацию эквивалентом в 400 хиросимских атомных бомб, которая сделала нежилыми плодород­ные земли площадью с Австрию или Венгрию, если не больше, плюс в той или иной степени нанесла поражение здоровью несколь­ких миллионов человек (включая тысячи уже погибших).

    Не существует такого евроазиата, который бы не знал, что «авось» – это очень плохо, это хуже водки и табака, вместе взятых. Все поголовно относятся к данному слову и к тому, что за ним скры­вается, с величайшим осуждением. Есть даже специальная послови­ца на сей счет: «авось да небось, а вышло хоть брось» (буду рад, если переводчику удастся хотя бы приблизительно передать ее смысл). Но не существует ни одного евроазиата, который не придерживался бы указанного выше принципа с той же неуклонностью, с какой он выпивает залпом бутылку теплого шампанского и выкуривает одну за другой две пачки самых отвратительных в мире сигарет. С послед­ствиями, поражающими воображение любого (только не его само­го). Так, например, в неравной борьбе автомобилей с пешеходами при упрямых попытках последних проскочить «на авось» поток ма­шин каждый день на каждом шоссе от Балтийского моря до Тихого океана гибнет вдесятеро больше людей, чем к западу и востоку от данного региона. И все же, несмотря на такую чудовищную цену, принцип «авось» продолжает каждодневно руководить поступками каждого – от управляющего машиной до управляющего заводом или государством.

    Напомним еще раз, что все эти люди в детстве жили в мире, где любое (сравнительно незначительное тогда) загрязнение окружаю­щей среды быстро очищалось самой природой. Задымил костер – подул ветер, и все прояснилось. Вылил помои в реку – через мину­ту вода снова питьевая. Поломал дерево или вытоптал траву – на следующий год выросли новые. Кричи, пока не надорвешься: от деревни до деревни десять верст. А о более страшных экологических бедах тогда и не слыхивали. И такую вот социальную психологию впитали с молоком матери, передали своим ныне взрослым детям по наследству. А правительство десятилетиями старательно замалчи­вает опасности экологического характера. А правительство десятиле­тиями категорически требует: «Продукцию, предусмотренную планом, – любой ценой!» И люди привыкли бездумно платить любую цену, в том числе экологическую.

    Что же удивительного, если и директор завода, и все рабо­чие, и все жители города равнодушно относятся к тому, что заводские трубы покрыли город сплошным облаком чуть ли не самых настоящих боевых отравляющих веществ? (В быв­шем Советском Союзе насчитываются десятки крупных горо­дов и сотни поселков, где концентрация загрязняющих воздух промышленных выбросов в сотни раз превысила предельно допустимые нормы, в связи с чем средняя продолжительность жизни значительно ниже, чем в окружающих регионах.) «Авось, обойдется!» – говорят и думают они: ведь план-то выпол­нять и зарплату за это получать надо? Любой ценой! В том числе ценой собственной жизни.

    Совершенно равнодушно воспринимает директор завода, его рабочие и жители города тот факт, что очистные сооружения устарели, работают неэффективно, без конца выходят из строя и грозят самой настоящей катастрофой в случае крупной аварии. «Авось, обойдется!» И очень огорчаются, когда такая катастрофа, наконец, происходит (это случается несколько раз в год то на одном конце страны, то на другом). В результате такого квазистоицизма практически все реки страны превратились в сточные канавы, а пруды и озера – в разновидность отстойников нечистот. С каждым годом все более сужается площадь водозабора для водопроводов, чтобы вода оказалась хотя бы «близкой к норме» для питья после стандартных очистных процедур. Каждый год все труднее с чистой питьевой водой и даже с водой, пригодной для промышленных технологий.

    Поражают цифры земельных площадей, выпадающих из сельскохозяйственного землепользования по вине людей (эрозия, овраги, засоление, «подтопление», «подсушение» и т.д.). Счет пошел уже не на тысячи – на миллионы гектаров. В общем, каждый год по пло­щади превращается в пустыню едва ли не целый Люксембург. Сколько можно разместить на территории России таких «люксембургов», памятуя, что большая часть страны – в зоне вечной мерзлоты? А восстановительные работы составляют считанные проценты от за­губленного. Особенно варварски уничтожают леса – вырубая сплошняком наиболее ценные деревья, сплавляя их по рекам (боль­шая часть тонет, загрязняя реки), сжигая все остальное, оставляя после себя ландшафт нового типа: «лесостепная пустыня». Вновь и вновь – на миллионы гектаров! Леса вырубают даже по берегам рек, а в их верховьях осушают болота. И в результате реки почти повсеместно мелеют, превращаются в сточные канавы уже не иносказательно, а в самом буквальном смысле. Куда ни посмотришь из окна поезда или автомашины – везде, где раньше были цветущие поля, луга, рощи, мерзость запустения.

    Продовольственных продуктов всегда и везде не хватает. Они сто­ят сравнительно дорого и дорожают с каждым днем (на питание всегда тратилось больше половины средней зарплаты, а сегодня тра­тится до 80—90%). Понятно, отсюда задача каждого производителя – собрать возможно больший урожай! Любой ценой! И тем более что конкуренции – никакой, а потребители не имеют ровно никаких понятий ни о нитратах, ни о канцерогенности, ни о связи здоровья со здоровой пищей. А если кто имеет, то все равно нет никаких приборов для определения, какая морковь или какое мясо съедобно, а какое – нет. Когда же прибор находится, он показывает такое, от чего волосы встают дыбом. Удивительно ли, что сотрудники американского и западноевропейских посольств в Москве предпочитают возить про­дукты и питьевую воду автомашинами и самолетами из-за рубежа? К сожалению, жители Москвы и тем более всей России такой воз­можности не имеют.

    Хуже всего евроазиаты понимают смысл словосочетания «тепловое загрязнение окружающей среды». Ну, теплая вода в от­стойнике теплоцентрали или электростанции. Ну, незамерзающая всю зиму река, которая раньше исправно замерзала. Ну, температу­ра в центре крупного города всегда почти на 1—2 градуса С выше, чем на окраинах и на 3—4 градуса С выше, чем за городом. Ну, какие-то непонятные капризы погоды. Например, весь декабрь 1992 г. – ян­варь 1993г. в Москве вместо привычных – 10—15 градусов С почти каждый день 0+3 градусов С, чего не помнит ни один старожил. Прямо как на Черноморском побережье в это время, на полторы тысячи километров южнее. Что же тут такого? Разве что плохо для лыжников и конькобежцев. Мало кому приходит в голову, что это природа корчится в судорогах от наносимых ей человеком ударов и может ответить неурожаем (т.е. голодом), эпидемиями, стихийны­ми бедствиями.

    Более раздражает, конечно, шум. Но и он не представляется смертельно опасным. К нему тоже можно приспособиться. И можно только поражаться, насколько приспособляются. Мимо окон каж­дые несколько минут громыхают тяжеловесные железнодорожные составы, прямо над головой с ревом взлетают и садятся самолеты, все 24 часа в сутки ревут несущиеся сплошным потоком автомаши­ны, на полную мощь вещает диспетчерский динамик, с утра до вече­ра под громкий крик шоферов и громыханье ящиков идет погрузка автомашин, в подвале воют вентиляторы, оглушающе шумят стан­ки, дом сотрясается от вибрации, а люди спят как ни в чем не бывало, и проснувшись, включают на полную мощность рок-музыку, кото­рая перекрывает работающие кофемолку и пылесос. Ни о каких шумозащитных устройствах никто никогда здесь не слыхивал. И только данные специальных медицинских обследований убедительно пока­зывают, насколько сокращает жизнь и делает мучительной смерть миллионов людей столь привычный для них шум! Но отчеты о таких исследованиях не читает никто – ни «человек с улицы», ни министр.

    Правда, все это бледнеет по сравнению с масштабами радиаци­онного загрязнения. Весь мир в 1986 г. узнал о трагедии Чернобыля на стыке Украины, России и Белоруссии. А затем Россия с изумле­нием узнала, что на Урале был свой «Чернобыль» на много лет раньше. И о нем не догадывался никто – даже местные жители, которые тысячами умирали от непонятной хвори. А затем с не мень­шим изумлением узнали, что с конца 40-х гг. по конец 80-х на просто­рах бывшего СССР имели место десятки «микро-чернобылей» не таких больших масштабов, но все же от них пострадали в каждом случае тысячи и тысячи человек. Общее впечатление такое, как если бы враги все эти полвека каждый год сбрасывали то на один советс­кий город, то на другой по хиросимской атомной бомбе. И обо всем этом бывшие советские люди узнают только сейчас!

    Когда смотришь на экологическую карту России, впечатление такое, будто это Луна с ее «морями». Черными пятнами обозначе­ны «зоны экологического бедствия», где загрязнение окружающей среды приближается к рубежам необратимости, т.е. полной катаст­рофы. Кое-где они простираются на тысячи километров. В частно­сти, это относится к тундре на побережье Северного океана, которую распахали гусеницами тракторов и завалили металлоломом, другим мусором так, словно превратили в гигантскую свалку от Финляндии до Аляски. И «черные дыры» не уменьшаются – на­против, скорее растут, сливаются друг с другом, сигнализируя о над­вигающейся тотальной экологической катастрофе. Такими же пят­нами покрыта даже секретная карта Москвы за занавесом в кабине­те главного архитектора города. Поразительнее всего, что самые большие «черные дыры» – в центре города, где под Кремлем сооружен целый подземный город для номенклатуры на случай ядер­ной войны (в точности, как у Саддама Хусейна) и где для жизне­обеспечения до сих пор действуют несколько атомных реакторов.

    Можно ли избежать надвигающейся экологической катастрофы? Теоретически – да. Для этого достаточно взять жесткий курс на «безотходное» производство и потребление, последовательно ути­лизируя или сводя к минимуму промышленные выбросы и быто­вые отходы. Практически – очень затруднительно. Ведь для этого необходимо изыскать неизвестно откуда сотни миллиардов на хоро­шие очистные сооружения, на своевременное обновление машин­ного парка, на рациональное землепользование, на развитие эколо­гически чистой энергетики. Необходимо за считанные годы суще­ственно повысить экологическую культуру населения, находящую­ся сегодня почти на нулевой отметке. Побудить людей проявлять такую же заботу о чистоте воздуха и воды, о сохранности почвы и ландшафтов, о «естественном радиационном фоне» и о тишине, о нормальности погоды и климата, об экологически чистой пище, – какую они проявляют сегодня только о своем кошельке.

    Это очень трудно, но не безнадежно. Особенно если начинать хоть что-то делать в данном направлении сегодня, сейчас.

    Лекция 23

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ ПРЕСТУПНОСТИ

    В моем родном селе Лада на севере Пензенщины, типичном русском селе, где я родился и временами гостил у бабушки с дедуш­кой, – до 1920-х гг. не знали замков. Это было такое же дорогое удовольствие для крестьянина, как сегодня, скажем, личная охрана. Да и в 20-х гг. замками запирали только сундуки с одеждой и амбары с зерном. Дом «запирался» обычно на засов или на щеколду. Счита­лось, что секрет, как открыть засов извне, знает только хозяин (для этого надо было просунуть руку в специальный паз). Практически же сделать это можно было каждому. Можно, но не нужно. Потому что украсть было просто нечего. А если бы все же кто-то что-то и украл, то что делать с украденным? Ведь жизнь каждого у всех на виду. Тут же заметят, даже если жуешь чужой кусок, не говоря уже о присвоении чужой вещи. Поэтому простор для преступности был очень небольшой.

    Самым страшным преступлением было конокрадство. Украсть у крестьянина лошадь и угнать ее за сотни верст, чтобы продать в другой области, – это было пострашнее, чем сегодня угон маши­ны: ведь крестьянин лишался основного средства производства и разом опускался из середняков в бедняки, поэтому и кара за такое преступление была страшная, государству не доверявшаяся: само­суд и забивание насмерть. Все остальные преступления – от пья­ной драки до потравы посевов скотом – судились на сельском схо­де, где судьей был сельский староста, а присяжными – все главы семей села (таким старостой был мой прапрадед, у меня в столе до сих пор хранится его «шерифский знак»), и заканчивались обычно жестокой поркой провинившегося.

    Да, Лада дважды всем селом совершала тягчайшее преступление. Государственное. Она дважды восставала против государства. Первый раз в 1856 г., пытаясь ускорить отмену рабства. Второй раз в 1920 г., пытаясь спасти собранный хлеб от реквизиции. Но в обоих случаях, как издавна повелось на Руси, не потребовалось никакого суда. В том и другом случае оказалось достаточно роты солдат. В 1856 г. безо всякого суда и следствия перепороли мужиков, изнаси­ловали баб и опустошили погреба со съестным. В 1920 г. вместо порки расстреляли «зачинщиков», в том числе одного из моих род­ственников. Это был, так сказать, государственный самосуд.

    Мы хотим сказать, что в деревнях существовало некое равнове­сие между силами, нарушающими и охраняющими общественный порядок. 99% всех нарушений карались на уровне семьи или, в край­них случаях, сельского схода. Вот почему было достаточно одного судьи с секретарем и полицейским на целый округ (волость) с насе­лением в несколько десятков тысяч человек – правда, половина из них приходилась на детей, стариков и инвалидов, а из оставшейся половины, в свою очередь, половина – на женщин, в те времена самых законопослушных существ на свете.

    Примерно такое же положение было в малых городах и по окра­инам крупных городов. И только в центрах крупных городов (не­сколько процентов населения) существовал уголовный мир, более или менее похожий на Лондон или Нью-Йорк второй половины про­шлого века. Но и там между этим миром и полицией тоже сложи­лось определенное равновесие, не допускавшее ни полного исчез­новения преступности, ни выхода ее за определенные рамки. Каж­дый опытный полицейский досконально знал свою «клиентуру», обычно быстро догадывался, кто именно мог совершить то или иное преступление, и реагировал сообразно обстоятельством. Как и лю­бых типичных евроазиатов (не говоря уже об азиатах без «евро»), полицейского и судью нетрудно было подкупить. Кроме того, очень большую роль играли личные отношения (родственные или знакомство). Но в общем и целом порядок соблюдался, в положен­ных случаях следовали арест, суд и тюрьма, так что особого разгула преступности не наблюдалось.

    И вот с такими авторитарно-патриархальными традициями вся бывшая Российская империя, переименованная в Советский Союз, «въехала» в 60-е годы XX века (всего каких-нибудь 40 лет назад!). Прав­да, традиции дважды прерывались – и оба раза в связи с мировыми войнами – Первой и Второй. После Первой мировой и последовав­шей за ней Гражданской войны осталось несколько миллионов со­вершенно деклассированных элементов, плюс еще несколько мил­лионов беспризорных сирот – детей и подростков, и почти все они были психологически готовы на преступление. Естественно, пос­ледовал гигантский «всплеск» преступности и потребовалось около десятилетия, прежде чем это «половодье» снова начало входить в обыч­ные «берега». Но тут грянула «коллективизация сельского хозяй­ства» – и в города было выброшено еще несколько миллионов кри­миногенных люмпенов. Впрочем, они вскоре попали под пресс мас­сового террора, поэтому преступность не смогла разрастись вновь – ее, можно сказать, затоптали походя.

    Второй раз цунами преступности обрушилось на города и села сразу после Второй мировой войны. Но, как известно, одна из харак­терных черт любого тоталитарного режима – быстрая расправа с любыми нарушителями общественного порядка, политическими или уголовными безразлично (кстати сказать, это одна из причин нос­тальгии значительной части евроазиатов по сталинским временам). Сталин или Гитлер, Муссолини или Мао Цзэдун, Франко или Ким Ир Сен – не имеет значения: всюду уголовники попадают под об­щий каток массового террора и удерживаются в определенных пре­делах. То же произошло и в СССР 2-й половины 40-х гг.: за несколько лет тюрьмы и расстрелы «перемололи» основной костяк уголовни­ков, и установилось былое равновесие – правда, далекое от «идиллии» минувших времен, в связи с резким усилением миграции населения, в том числе и уголовных элементов.

    Положение стало меняться в 60-х гг., в связи с массовым перехо­дом от традиционного сельского к современному городскому обра­зу жизни и появлением социальных проблем, свойственных после­днему, в том числе касающихся преступности. Органы охраны об­щественного порядка оказались застигнутыми врасплох лавинооб­разными переменами, продолжали действовать по старинке, и, по­нятно, упоминавшееся выше равновесие стало быстро смещаться в пользу уголовного мира.

    Исчез былой патриархальный авторитет полицейского, переименованного в Советской России в милиционера. Служба в милиции до сих пор относится к разряду не особенно престижных. Поэтому кадры милиции заполняются, в основном, гастарбайтерами-лимитчиками. Они сравнительно ненадежны, легко могут пойти на зло­употребление своим служебным положением, поэтому многим из них, несмотря на звание «милиционер», не доверяют даже пистоле­та. А кому доверяют – должен несколько раз выстрелить в воздух для предупреждения и только потом стрелять в убегающего или на­падающего преступника. В борьбе с хулиганами или мелкими во­ришками этого всегда оказывалось достаточным. Но перед лицом организованной преступности, с ее отлично вооруженными боеви­ками, на мощных автомашинах, с импортными портативными сред­ствами связи такой «милиционер» совершенно беспомощен и вы­нужден прибегать к сложным маневрам «сосуществования» с пре­ступным миром, чтобы не быть устраненным физически. Понятно, его эффективность очень низка, и попытка заменить качество коли­чеством (десяток неэффективных советских милиционеров вместо одного эффективного полицейского) оказалась изначально обреченной на провал.

    Исчез и былой авторитет всесильного в минувшие времена общественного мнения окружающих. Этот традиционный авторитет «выплескивался» на улицы крупных городов в виде сравнительно высокой активности населения, когда люди сталкивались с фактом нарушения общественного порядка. Достаточно было полицейско­му (а затем милиционеру) дать оглушительную трель своего свистка – и к нему на помощь бросались не только полдюжины коллег с соседних постов, но и несколько прохожих мужчин побойчее. Так что преступникам приходилось несладко.

    Эксплуатируя эти общие пережитки квазигражданственности, советское правительство создало в 20-х годах «Общество содействия милиции» (с годами, правда, захиревшее), а затем добровольные народные дружины силою в 14 млн. чел., что эквивалентно всей Со­ветской Армии в период мировой войны. В одной Москве было до полумиллиона дружинников – по одному на каждые 16 человек населения, включая младенцев. Теоретически с такой силой можно было искоренить всех преступников до последнего человека. Прак­тически и это начинание было профанировано и, в конце концов, выродилось в имитацию поочередного дежурства пары безоруж­ных старых леди за дополнительные три дня отпуска в году. Конечно же, к борьбе с преступностью это не могло иметь никакого отношения.

    Вместе с тем, по мере массовой деморализации советского об­щества нарастала пассивность людей в отношении нарушителей общественного порядка. Любое вмешательство могло привести к крупным неприятностям как по части бюрократической волокиты в милиции, так и в смысле безнаказанной мести со стороны уголов­ного элемента. Постепенно сложилась невиданная прежде ситуа­ция: если нападение на женщину, на ребенка, на старика все еще по инерции вызывает вмешательство окружающих, да и то все реже), то избиение мужчины мужчинами, не говоря уже об открытом во­ровстве, оставляет прохожих полностью равнодушными. Мало ли кто на кого напал, кто чего уносит! Вмешаться – потащат свиде­телем в милицию, потеряешь полдня, да еще заподозрят в соучас­тии. А твое имя и адрес, безусловно, станут известны преступникам: государство выдаст им тебя, что называется, головой и не вступится, когда тебя самого изобьют или обокрадут…

    Ровно месяц назад я шел на работу по переулку в центре Моск­вы. Внезапно впереди засигналила припаркованная машина, и из нее выскочили двое здоровенных молодых людей с какими-то веща­ми, выкраденными из машины. Типичная сегодня для Москвы кар­тина, повторяющаяся до сотни раз в день. Бросились бежать мимо меня. В прежние времена обязательно поднял бы крик и попытался задержать хотя бы одного в полной уверенности, что на помощь бросятся все идущие по улице. Но сегодня все идут, как будто ничего не случилось. Зачем же мне нарываться на удар ножом и лежать, когда все будут проходить, перешагивая через тебя, столь же равно­душно, как сейчас идут мимо обокраденной машины? «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня?»

    А ведь такая пассивность окружающих при низкой эффек­тивности полиции – самый питательный бульон для преступ­ности. Это означает, что общество опустило руки и сдалось на ми­лость преступника в надежде, что сегодня пострадаю не я, а кто-то другой. Совсем как женщина, безропотно отдающаяся насильнику, в надежде, что он сохранит ей жизнь.

    Ну, и наконец – пенитенциарная система устрашения пре­ступника наказанием. Даже трудно поверить, что столько взрослых людей, далеко не дебилов по своим клиническим дан­ным, могли наворотить здесь такую гору благоглупостей, гра­ничащих с фактическим покрывательством преступника, с фактичес­ким соучастием в его преступлениях. И не только наворотили, но и продолжают наворачивать…

    Сначала объявили полицию и каторгу прошлого – «проклятым прошлым» (хотя ныне это кажется розовой идиллией по сравнению с тем изуверским бесчеловечием, которое пришло им на смену). Как уже говорилось, полиция была заменена «милицией», а каторга– «исправительно-трудовыми лагерями». Под это была подведена чисто умозрительная теория, согласно которой преступность – это свойство и наследие капитализма, при социализме для нее не остает­ся места: достаточно предельно гуманно отнестись к преступнику и «исправить» его участием в созидательном труде.

    Что получилось?

    В «исправительно-трудовые лагеря» при Сталине загоня­ли до 13 млн. чел. – это была просто рабская, даровая рабочая сила на страх другим. При Брежневе это число сократилось примерно до 4 млн. Из них три четверти составляли вовсе не преступники, а пере­продавцы дефицитных товаров и мелкие жулики, которым, в отличие от десятков миллионов точно таких же, оставшихся на свободе, по разным причинам просто не повезло. В свою очередь, из оставше­гося миллиона три четверти составляли мелкие воришки, случайно польстившиеся на чужое и попавшиеся в первый раз.

    Но остальная четверть миллиона – закоренелые преступники-рецидивисты: «тюремная аристократия», спаянная в единую корпорацию железной дисциплиной и держащая в полном повиновении всех остальных, угрожая им страшной участью изгоев – «опущен­ных». В конечном итоге, тюрьма, т.е. «исправительно-трудовой ла­герь», превращается в самую настоящую академию (напомним, что в этих тюрьмах, в отличие от западных, в каждой камере сидят по нескольку десятков заключенных). Уголовные «профессора» настав­ляют начинающих уголовников или вовсе даже неуголовников на путь далеко не истинный, прочно повязывают их уголовными связя­ми при выходе из тюрьмы – и пожалуйста: каждый третий вышед­ший из тюрьмы пополняет ряды рецидивистов! И после этого нахо­дятся люди, которые имеют наивность утверждать, будто глупость человеческая может иметь какие-то пределы!

    Подобного рода информация, постепенно накапливаясь, привела меня к 80-м годам в состояние полного отчаяния. Сна­чала я в знак протеста принципиально перестал читать жур­нальные и газетные статьи из раздела криминальной хрони­ки, где бесконечно описывалось, как милиционер А. сделал шесть предупредительных выстрелов в воздух, после чего ему проломили голову и отобрали пистолет; как милиционер В. повис на подножке угнанного грузовика и был сброшен угонщиком; как рецидивист С., вырезавший три семьи, в третий раз бежал из «исправительно-тру­дового лагеря» и безнаказанно вырезал четвертую, Пятую, шестую… Когда увидел, что это не помогло, сам написал несколько статей, где – в пределах дозволенного цензурой – попытался указать на, мягко говоря, несообразность со здравым смыслом, а потому неэффек­тивность борьбы с преступностью существующей системы. А так­же, интегрируя накопленный опыт, внес несколько конкретных пред­ложений, из которых выделяются по важности три:

    1. Заменить низкооплачиваемых, низкоавторитетных и низкоэф­фективных квартальных надзирателей, названных «участковыми уполномоченными» (из лимитчиков-гастарбайтеров) высокоопла­чиваемыми, высокоавторитетными и высокоэффективными комис­сарами полиции со штатом помощников, со служебной квартирой, узлом связи, с хорошей служебной автомашиной и пистолетом, ко­торый такому доверенному лицу разрешалось бы разрядить в пре­ступника безо всяких «предупредительных выстрелов». На мой взгляд, это должен бы быть своего рода «министр внутренних дел» городского микрорайона или села с чрезвычайными полномочия­ми (учитывая обстановку) посильнее, чем у американского шерифа. Ему на помощь в любой момент, наподобие пожарной команды, могла бы быть вызвана «команда быстрого реагирования», спо­собная принудить к сдаче или уничтожить любую вооруженную банду преступников.

    2. Заменить абсолютно неэффективные «добровольные на­родные дружины» высокоэффективной национальной гварди­ей по типу американской, с той разницей, что ей чаще, чем американской, пришлось бы патрулировать в криминогенных зонах и принимать участие в боевых действиях против круп­ных вооруженных банд (с соответствующими поправками от­носительно организации, материального и морального стимулирования гвардейцев).

    3. Заменить «уголовные академии» под вывеской « испра­вительных лагерей» эффективными пенитенциарными учреждени­ями, четко дифференцированными не по тяжести преступления (как было и есть), а по категории преступника. Случайно попавшихся перекупщиков и прочих «непреступников» вообще перестать са­жать в тюрьмы (что и произошло позднее), а карать разорительны­ми штрафами (чего не произошло до сих пор). Мелких начинающих воришек строжайше отделять от закоренелых преступников. Что ка­сается последних, то тем из них, кто не поднял руку на человека, сохранять жизнь, ограничивая наказание тюрьмой и ссылкой, но так, чтобы они не могли вернуться в нормальное человеческое об­щество без чьей-то поруки, что не вернутся к уголовщине. А для всех, кто посягнул на жизнь человека – смерть, на страх таким же извергам, боящимся только такого наказания и воспринимающим тюрьму как своего рода санаторий между двумя убийствами (хотя для каждого нормального человека советская тюрьма намного страшнее смертной казни). Конечно, при смягчающих обстоятель­ствах, смертная казнь может быть заменена тюремным заключени­ем, но возвращение в человеческое общество для убийцы при любых обстоятельствах должно быть запрещено. И это должен знать каждый, поднимающий руку на человека.

    Как только была опубликована эта серия статей, меня тут же по­тащили в полицию. Причем на самый верх, в круг заместителей и ближайших помощников министра внутренних дел страны. Но не в качестве арестованного, а в качестве почетного гостя. Там я увидел хороших, опытных профессионалов, которые очень нелестно ото­звались об «этих кретинах в Кремле, мешающих им работать» (дело было еще при Брежневе, но не думаю, что здесь есть ограничения во времени). Они подробно рассказывали мне, на какие моменты целесообразно обратить больше внимания в печати для формиро­вания общественного мнения в духе лучшего понимания особенно­стей работы советской милиции и ее проблем, но очень сомнева­лись, что это даст какие-то практические результаты, поскольку, по их словам (к которым я полностью присоединяюсь), «у нас никогда не было и никогда не будет правительства, которое хоть немного подумало бы о том, каково народу».

    В то время (два десятка лет назад) мне казалось, что ничего хуже по части криминальной ситуации и ничего позорнее в смысле бес­помощности правительства и по этой части в принципе быть не может. Однако 80-е годы, при всех творимых в то время безобрази­ях, кажутся сущей Швейцарией по сравнению с тем половодьем преступности, которое затопило страну в последующие годы и сде­лалось поистине безбрежным океаном в 90-х годах. Впечатление такое, будто страну оккупировала иноземная армия, солдаты кото­рой безнаказанно грабят и убивают ее граждан, насилуют женщин, обкладывают данью каждое предприятие, учреждение, организацию. Впечатление такое, будто к власти пришла мафия.

    Слово «мафия» сделалось одним из наиболее расхожих в русском языке. Когда двое русских произносят его без каких-либо уточнений, всем ясно, что речь идет о «начальстве» – от местного до верховно­го, смотря по контексту. Когда два сотрудника Российской академии наук говорят «академмафия», обоим ясно, что подразумеваются маразматики, захватившие власть в этом учреждении и погубившие советскую науку. Когда это слово звучит в устах офицеров, ясно, что подразумеваются генералы. И каждый раз не без оснований, пото­му что имеется в виду вопиющее своекорыстие, откровенный гра­беж и неразборчивость в средствах, когда надо устранить противни­ка. Но наше общество устроено так, что подобное поведение не считается уголовным. И поэтому слово «мафия» является во всех перечисленных и им подобных случаях скорее образным, нежели юридическим определением. В данном же случае речь идет о самой настоящей, уголовной мафии. О той где не генералы, министры и академики, а воры и убийцы.

    Каждому, приехавшему сегодня в Россию или любую другую республику бывшего СССР, бросается в глаза картина, обычная для стран Востока: бесконечная череда палаток на улицах, торгующих импортным спиртом, шоколадом, галантереей (гарантированная прибыль – до 500 —700% на вложенный капитал); еще более много­численные торговцы «с рук» между ними и сплошной поток толпы праздношатающихся – потенциальных покупателей. В крупных го­родах (например в Москве) количество палаток исчисляется десят­ками тысяч, торговцев – сотнями тысяч (миллионами в Москве), праздношатающихся – тоже миллионами.

    Единственное, пожалуй, отличие от других стран мира – здесь гораздо чаще слышатся крики о помощи. У кого-то сорвали с голо­вы дорогую меховую шапку (целая месячная зарплата!). У кого-то вырвали из рук сумку. У кого-то вытащили кошелек. А кого-то, при­ставив нож, заставили отойти за угол и сняли куртку, часы и т.д. Впрочем, обо всем-этом можно прочитать в любом историческом романе, описывающем уличные сцены Нью-Йорка или Лондона 1890-х годов.

    Но ведь то, что бросается в глаза – сравнительно сущие пустяки. Так, нечто вроде пены на гребнях волн бушующего океана преступности. Под ними – менее видимые невоору­женному глазу сами «волны», а под ними, в свою очередь, не­проглядные глубины мафиозных структур, тесно переплетаю­щихся с коррумпированным государственным аппаратом.

    Проходя по улице, то и дело видишь, как к палатке подхо­дят двое-трое молодых людей, словно сошедших с экрана из фильма о чикагских гангстерах 30-х гг. Обмен парой слов с продавцом – и в их руки переходит пачка денежных купюр. После этого молодые люди обходят ряды уличных торговцев, и наи­более солидные из последних (исключая стариков и пропойц с жал­ким тряпьем на руках) молча передают им денежные купюры. Это – рэкет в его наиболее примитивном виде. Есть виды посложнее, где оговоренная сумма передается в условленном месте или перечис­ляется со счета на счет по благовидной статье «накладных» расхо­дов. Жаловаться в милицию бесполезно: сожгут палатку (несколько таких пожаров каждый день), изобьют, убьют. Поэтому к помощи милиции прибегают лишь в исключительных случаях: когда рэкетир требует непомерно большую часть прибыли. Словом, все, как у сутенеров с проститутками. Говорят, что не существует предпринимателя, который бы не платил дани рэкетирам в обмен на обязательство охранять от шантажа других рэкетиров. Во всяком случае, каждый из нескольких десятков лично знакомых мне предпринимателей– от уличного торговца до владельца предприятия с миллиардным оборотом – признает, что платит рэкетирам от 10 до 30% своей прибыли.

    Ясно, что при перспективе столь быстрой, легкой и огром­ной наживы, позволяющей сколачивать миллиардные состоя­ния и без затруднений «отмывать» их, не может не возникать организованная преступность. И, действительно, в газетах мы каждый день читаем о подвигах чеченской мафии, люберец­кой мафии, азербайджанской мафии, свердловской мафии, ле­нинградской мафии, грузинской мафии, вьетнамской мафии, армян­ской мафии и т.д. (обилие преступных групп с Кавказа объясняется не национальными особенности тамошних жителей, а жесточай­шей клановой дисциплиной в условиях сравнительно сильных пере­житков патриархальщины – это позволяет легко одолевать вечно грызущихся между собой русских, украинцев, прибалтов и т.д.).

    Мафия занимается не только рэкетом, сутенерством, игорными домами, но и прямым грабежом. Так, в Москве ежедневно подвер­гается ограблению от 50 до 100 квартир. В некоторых случаях дей­ствуют одиночки-аутсайдеры, но, как правило, дело поставлено на поток: работают осведомители-наводчики, специальные бригады взломщиков, их прикрытие – охрана, автомашины – наготове и пр. Ясно, что для этого требуется организация на уровне предприятия. Грабежи случаются так часто, что многие (в том числе автор этих строк) стараются психологически подготовить себя к ним, не приоб­ретают дорогих вещей, способных привлечь внимание грабителей, держат у родственников или знакомых чемодан с вещами первой необходимости, если вернешься в совершенно разоренную квартиру.

    Мафия занимается и так называемыми «убийствами по заказу» (за определенную плату) – они за последнее время происходят все чаще. Кроме того, то и дело происходит «передел» сфер влияния. Тогда гремят выстрелы, льется кровь, остаются трупы – см. все те же гангстерские фильмы 30-х годов.

    Чтобы не выглядело преувеличением, открываю первую попав­шуюся газету за сегодняшнее число, когда пишутся эти строки (в принципе может быть любое число любого года):

    «Сотрудники милиции провели операцию, вызволив из плена у чеченской мафии члена комиссии ООН по здравоохранению д-ра Н. Жизнь доктора чеченцы оценили в 1 млн. долларов. Благодаря слу­чайно найденной записке с адресом преступников арестованы че­тыре члена банды».

    «20 января в 17 ч. 20 мин. в Большом Тишинском переулке Мос­квы в офисе фирмы „Исток“ расстреляны в упор четыре человека. Нападавшие скрылись. Предположительно, это дело рук чеченской мафии».

    И такое – почти каждый день, по всем крупным городам страны. Но и это еще не все. Под «волнами» начинаются «глу­бины». То и дело по страницам газет проходят сообщения о том, что в таком-то ресторане прошло совещание – банкет главарей такой-то мафии, что на одном из таких совещаний его уча­стники были арестованы, но тут же отпущены по приказу «свыше», что у ворот такого-то кладбища собрались сотни роскошных авто­машин: торжественно хоронили одного из главарей мафии; что ма­фия полностью контролирует «великие торговые пути» Берлин-Варшава-Москва и Стамбул-София-Москва, облагая данью современ­ные караваны купцов, причем бандиты снимают целые этажи в луч­ших отелях Москвы, Варшавы, Берлина, Софии, Стамбула; что мас­штабы действий русской, чеченской и других мафий начинают тре­вожить правительства США, ФРГ, Польши, Болгарии. Высшие чины российской милиции говорили мне, что имена главарей мафии хоро­шо известны и их носителей не трудно арестовать в любую минуту.

    Почему же этого не делают? За ответом на этот вопрос придется спуститься в «глубины» еще глубже.

    Страницы газет облетели несколько сенсационных сообщений о крупных банковских аферах, когда по подложным документам переводились на подставные счета до сотни миллиардов рублей. (Для пояснения: это равнозначно годовому бюджету «средней» респуб­лики бывшего СССР.) Такое невозможно проделать без участия коррумпированных чиновников. В Москве огромное здание оценоч­ной стоимостью 30 млн. руб. продается за 3 млн. – и сразу же начинается обсуждение, сколько рублей ушло на взятки продажным чиновникам. Конечно, не все чиновники продажные. Но в России широко распространено убеждение, что в каждом случае вопрос только в величине и форме взятки. Во всяком случае, все без исклю­чения мои знакомые убеждены в этом и не предпринимают ни од­ного шага в контактах с любым государственным учреждением без взятки – начиная с букета цветов или шоколадки секретарше чинов­ника и кончая весомым конвертом с купюрами ему самому. А когда в Москве во главе милиции попытались поставить профессионала, известного своим негативным отношением к взяткам, в дело вмеша­лись высокие инстанции и «неудобную» кандидатуру заменили другой, более покладистой. Несколько ранее два следователя, которые, расследуя дело о много миллиардных хищениях в Средней Азии, вышли на ближайшее окружение Горбачева, их тут же уволили и попытались отдать под суд, так что им пришлось бежать под защиту армянского парламента (один из следователей, по счастью для обо­их, оказался армянином). А всех, замешанных в хищениях, тут же освободили.

    Российские газеты усвоили себе глумливо-игривый тон при опи­сании мелких преступлений, но никогда ни строчкой не обмолви­лись о крупных, опасных для жизни редактора газеты. И, разумеется, за последние годы не было ни одного судебного дела ни против главарей мафии, ни против высших сановников государства, заме­шанных в коррупции.

    Короче, дело дошло до того, когда перестаешь различать черту, отделяющую уголовную мафию от коррумпированного государ­ственного аппарата. Есть такие русские пословицы: рыбак рыбака видит издалека; рука руку моет; ворон ворону глаз не выклюет. Не знаю, удастся ли переводчику адекватно перевести их смысл на анг­лийский язык. Но знаю, что такие стервятники ускоряют катастро­фические процессы и затрудняют выход из них.

    Время от времени с высоких трибун раздаются призывы очнуть­ся от криминальной летаргии и развернуть, наконец, крупномасш­табную борьбу с преступностью. Не сомневаюсь, что такая кампа­ния рано или поздно будет начата: уж очень удобное это поле для популистских маневров, отвлекающих внимание народа от катаст­рофического положения в экономике и от полной неконструктивно­сти в политике. Но ведь «отвлекающая кампания», конечно же, не по­кончит с преступностью, а сделает ее еще более организованной, изощ­ренной, эффективной. А ведь не секрет, что никакая преступность ни­когда еще не содействовала восстановлению разрушенной экономики, разрушенного государства. Скорее, наоборот, – словно червь, усили­вала мучения заживо разлагающегося организма

    По общему мнению, русская мафия сегодня представляет собой наиболее грозный отряд преступного мира, являющий смертель­ную угрозу не только для России, но и для других стран, не исключая США, ФРГ и др. Эта угроза может оказаться серьезнее, чем все предыдущие, исходившие из СССР. Такая «рука Москвы» может прихлопнуть Западную Европу и США посильнее 60 тыс. советских танков и атомных подводных лодок, вместе взятых. Поэтому считаю, что вопрос о борьбе с преступностью в бывшем СССР должен лечь в повестку дня Совета Безопасности ООН.

    Как известно, последние римские императоры укрылись в Ра­венне, окруженной со всех сторон непроходимыми болотами, и бросили Первый Рим на произвол судьбы, на разграбление варвара­ми. Похоже, наши последние императоры, укрывшиеся под псевдо­нимами президентов, проделали то же самое с Третьим Римом – Москвой, укрывшись на своих подмосковных дачах под надежную охрану и бросив население целой страны на произвол отъявленных разбойников. Пока что не видно света в конце этого туннеля. И если не будет видно еще несколько лет – стране конец даже при самых удачных экономических в политических решениях.

    Я никогда не решился бы говорить об этом, если бы мне не было 75 лет (советские мужчины, по статистике, живут в среднем 57) и не было бы безразлично, умру ли я собственной смертью, или меня убьют в моей родной стране, в этом проклятом Богом и людьми государстве.

    Что же касается пустословия насчет «искоренения преступности» (на практике – введение «половодья преступности» в ее обычные берега), то социологу – и не только социологу – положено знать, что искоренять надо не столько преступников, сколь­ко так называемые социальные источники преступности, ту пита­тельную среду, которая порождает преступников каждодневно, еже­часно, сколько их ни сажай, ни расстреливай. Иначе борьба с пре­ступностью напоминает попытку осушить гнилой пруд ведрами, когда в него потоком льются со всех сторон грязные помои.

    В первом приближении таких социальных источников преступ­ности насчитывается более полутора десятков, и способы их «пере­крытия» как раз и составляют суть нормативных прогнозов в этой отрасли социологии. Перечислим их в самом кратком виде:

    – неблагополучная семья;

    – школа-казарма с ее репрессивной педагогикой;

    – теневая экономика, немыслимая без правонарушений;

    пьянство и наркомания (об этом специально в следующей лекции);

    – приезжая низко квалифицированная и низкооплачиваемая рабочая сила, поставленная в дискриминационные условия (лимитчики-гастарбайтеры);

    – открытая и скрытая безработица;

    – коррупция;

    – рэкет;

    – тюрьмы как «уголовные академии»;

    – клановые структуры стран ближнего и дальнего зарубежья, а также из отдельных национальных районов РФ;

    – бесконтрольная организованная преступность стран Запада;

    – социально-опасная психопатия;

    – «дедовщина» всех уровней и разновидностей;

    –отечественная организованная преступность («российская ма­фия») – самовоспроизводящаяся система;

    – антикультура с ее культами насилия, похоти, наркокайфа, воспитывающая потенциальных преступников.

    Этот перечень можно продолжить, и каждый пункт заслу­живает специальной лекции.

    Лекция 24

    ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИАЛЬНОГО НАРКОТИЗМА (АЛКОГОЛИЗАЦИЯ И ДЕЗАЛКОГОЛИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВА)

    В 1976—1980 гг., по заданию Отдела науки ЦК КПСС, мне при­шлось участвовать в выработке рекомендаций по части того, как быть с нарастанием в стране пьянства и алкоголизма. По ходу рабо­ты пришлось изучить гору литературы, которая открыла лично мне много сенсационного – нового, позволив существенно оптимизи­ровать отношения с алкоголем, почти полностью сведя к минимуму неприятные последствия общения с ним. А главное – понять при­чины нашего дикого пьянства и реальные пути минимизации этого бедствия. К сожалению, начальство не прислушалось к конструктив­ным рекомендациям ученых и предпочло «антиалкогольную аван­тюру», которая, как известно, кончилась крахом, и сегодня положе­ние дел на этом фронте еще катастрофичнее, чем прежде.

    Собранные материалы, в конечном счете, вылились в книгу, з­казанную одним из тогдашних издательств. Но рукопись имела не­счастную судьбу. Издательство-заказчик реорганизовали, а в двух других издательствах она дважды нарывалась на алкоголиков. В одном случае – на зав. редакцией. В другом – на зам. главного редактора (с понятной похмельной реакцией обоих персонажей). И только в 1999 г. издательство «Физкультура, образование и наука», где по счастливому стечению обстоятельств на тот момент не оказалось ни одного алкоголика, выпустило книгу под названием «Пьян­ство как социальная проблема». (Ниже кратко излагаются основные положения этого труда – естественно, с серьезными поправками на прошедшие годы).

    Эта лекция является завершающей только потому, что о ней спрашивают с самого начала спецкурса, с нетерпением ждут ее каждый год вот уже 20 лет, и наполняемость аудитории резко возрастает по сравнению с предшествующими, так что возникает опасение – по­ставь ее раньше, и слушатели, удовлетворив свое любопытство, по­теряют всякий интерес к прогнозированию.

    Особое место в этом ряду занимает пьянство – не только по­вальное, но одновременно еще и особого вида, резко отличающееся от того, какое имеет место в США и других странах мира (за исклю­чением разве что Финляндии). Без его преодоления нечего и думать справиться с преступностью: подавляющее число агрессивных пре­ступлений совершается либо в состоянии сильного опьянения, либо в состоянии горького похмелья – наркотической «ломки», когда ради стакана спиртного наркоман-алкоголик готов на любое преступление, либо в погоне за вожделенной выпивкой – с той же готовностью на любые средства для этого.

    Но повальное пьянство не только источник преступности. В его русском (украинском, белорусском и прибалтийском) варианте оно постепенно превратилось в «холеру XX века», действующую напо­добие СПИДА. Если его не преодолеть – Россия, Украина, Белоруссия обречены на гибель не позднее первой половины XXI века, даже если экономика этих стран будет полностью восстановлена на рыночной основе и тоталитаризм окончательно сменится демократией. По той же причине, по какой сегодня обречены на гибель малые народы Севера России, не успевшие выработать социальные меха­низмы защиты от губительного действия алкоголя.

    Такие механизмы давно выработаны у народов, приобщивших­ся к потреблению алкоголя тысячелетия назад. Посмотрите, как они действуют у народов Восточно-Азиатской цивилизации (Китай, Ин­докитай, Корея, Япония), с их ритуальным потреблением неболь­ших доз рисовой водки по торжественным случаям, с заботливым ограждением от нее будущих отцов и матерей. У кочевых народов Средней Азии, с их ритуальным потреблением кислого конского молока (эквивалентного слабому пиву). У народов Северной Евро­пы (от Шотландии до России), с их ритуальным потреблением различных сортов пива – до появления крепких спиртных напитков после изобретения арабами в XVI веке способов их производства. Наконец, у народов Средиземноморья – от Испании и Франции до Грузии и Армении, позднее включая обе Америки, с их культурой ритуальных доз коктейля, аперитива, столового и десертного вина (обычно разбавленного водой), микродоз ликера, водки, коньяка на сытый желудок после обеда.

    В этой связи представляет интерес многотысячелетний опыт средиземноморской алкогольной цивилизации, выявивший оптималь­ные дозы приема алкоголя по семи его конструктивным функциям:

    • Пиво и некоторые сорта сухого вина для обострения наслажде­ния при утолении жажды (разжигаемой, если надо, разными соле­ньями). Маленькими глотками на протяжении часа-полутора доза­ми 0,5 л. на мужчину и 0,3 л. на женщину.

    • Коктейль для оживления длительной беседы (маленькими глот­ками 20—40 г. на протяжении одного-двух часов).

    • Аперитив для обострения аппетита перед едой (15 г. залпом).

    • Столовое вино для запивания еды за обедом и ужином (100– 150г.). При любых тостах бокал только пригубливается.

    • Десертное вино для запивания фруктов (включая шампанское). Та же доза и та же процедура при тостах.

    • Водка, коньяк или ликер по выбору (только одно что-нибудь!) для оживления беседы на сытый желудок за чаем после обеда или ужина. Доза – 15 г. маленькими глотками на полчаса-час.

    • Лечебное вино (кагор выздоравливающему, водка с перцем озябшему и т.п.). Доза 30—50 г. Вино – мелкими глотками, водку – залпом.

    Следует уточнить, что чуда не произойдет. Алкоголь свое черное дело сделает. Напомним, что во Франции – 5 млн. алкоголиков на 50 млн. населения, и каждый из них – отнюдь не подарок. Но это – не столь буйные алкоголики, как наши туземные. Главное же, перечис­ленные процедуры позволяют полностью получать все, что вы ожи­даете от алкоголя, но в десятки раз дешевле и без тех ужасающих последствий, когда дозы удесятеряются, а похмелье – ужасающе.

    Народы России в данном отношении, как уже говорилось, сна­чала шли в общем русле «алкогольной цивилизации» Северной Ев­ропы, а затем, после появления в XVI в. крепких спиртных напитков, пути разошлись: германцы, от англичан до шведов, постепенно «перебежали» в романский лагерь, а восточные славяне и угро-финны (исключая Венгрию, но включая Финляндию) пошли своим путем. Польша в данном отношении составила как бы «буферное простран­ство» с элементами той и другой культуры, преимущественно пос­ледней.

    Это не могло объясняться экономическими причинами (в Финляндии и России разная экономика, а пьют одинаково). Не могло объясняться и расовыми причинами (финны и венгры – одного племени, а пьют различно). Кроме того, те же финны и русские, эмигрировав, ска­жем, в США, минимум во втором поколении, если не в первом, пьют не как финны и русские, а как все американцы. Значит, дело в социальных особенностях. Рассмотрим их внимательнее.

    На просторах Северо-Восточной Европы невозможно было раз­вить ресторанную культуру Средиземноморья. Люди жили, в ос­новном, хуторами или малыми деревнями по полдюжине изб в каж­дой (правда, напоминаем, что в каждой избе размещалось до полу­тора-двух десятков людей, из них половина – дети). К тому же почти ни у кого не было денег: сплошное рабство. К тому же от деревни до деревни – многие версты плюс сплошное бездорожье, плюс моро­зы под 40 градусов С. А выпить хочется. И мои предки нашли гени­альное решение проблемы, чему я самолично был свидетелем в детстве, поскольку многовековые питейные традиции сохранились в моем родном селе до начала 30-х гг., пока их не уничтожила «коллек­тивизация сельского хозяйства» и последующая урбанизация.

    Потребление спиртного, согласно этим традициям, приурочива­лось только к ритуалам свадьбы, похорон, церковных праздников и т.п. Застолье собиралось обычно в одной избе, куда приглашалось много гостей из соседних изб и даже из соседних деревень. «Поса­дочных мест» – максимум два-три десятка, а приглашенных – в несколько раз больше. Как быть? Сначала сажали за стол «патриар­хов» – глав патриархальных семейств (кстати, после 30—35 лет за­вершивших свой детопроизводный цикл: их жены к тому времени становились бабушками и в большинстве своем теряли способность рожать после пятых или десятых родов – заметим это особо). На их долю приходилась львиная доля спиртного. Но особенно засижи­ваться за столом было нельзя: своей очереди ждали другие. Поэто­му оставалось выпить залпом большую «чарку» крепкого спиртного, быстро заесть выпитое, повторить эту процедуру еще один-два раза и отойти поболтать в стороне, освободив место следующему.

    Следующими были «матриархи» – почтенные матери семейств, которым традиция предписывала самое умеренное потребление спиртного, грозя осуждением за излишество. И только потом насту­пал черед молодежи, на долю которой обычно оставались жалкие, символичные остатки спиртного, причем «добрачная» публика на­прочь исключалась из этой процедуры, все особы женского пола, а также женихи строжайше обязывались только «пригубливать», т.е. имитировать прием спиртного, не принимая внутрь ни капли – тоже под страхом осуждения всесильным тогда общественным мне­нием окружающих.

    Так минимизировалось алкогольное зло. При массовом перехо­де от традиционного сельского к современному городскому образу жизни вековые ритуалы исчезли, а связанные с ними стереотипы потребления алкоголя остались. Вот почему русский человек счита­ет элементарным качеством настоящего мужчины опрокинуть в себя залпом стакан любого спиртного – от крепчайшего спирта до теп­лого шампанского, затем, если возможно, повторить эту процедуру второй и третий раз, а заодно с презрением отозваться о «бабе-немце», который часами смакует едва ли десятую долю дозы водки, приличествующей каждому уважающему себя мужчине.

    При массовом распространении подобного стереотипа практически на каждодневное потребление крепкого алкого­ля последствия оказались сходными с эпидемией чумы или холеры. Не секрет, что стакан (0,2 литра) 40-градусной водки делает почти каждого человека явно сумасшедшим – нередко просто буйно по­мешанным – на срок от двух до четырех часов. А два-три стакана – тем более. Теперь представьте себе, что должно произойти, если стакан водки принимает рабочий за станком, шофер за рулем, про­фессор на кафедре и даже министр на совещании. А это – в поряд­ке вещей у десятков миллионов людей каждый день.

    Во-первых, начинается массовая гибель людей – напрямую от алкоголя (отравление, несчастный случай) или косвенно (ослабле­ние организма). Подсчитано, что прямо или косвенно за счет зло­употребления алкоголем можно отнести почти каждую третью смерть. Алкоголики вообще редко живут более 50 лет, но в России миллионами мрут от пьянства 30—40-летние. При прочих равных условиях смертность в России значительно выше, чем за рубежом (причем мужчины умирают в среднем на 10 лет раньше женщин), – и прежде всего по вине стакана водки.

    Во-вторых, начинается разорение страны, сопоставимое по мас­штабам с войной или землетрясением. Государственная монополия на продажу спиртного давала казне в 70-х гг. до 58 млрд. руб. ежегод­но – без этого невозможно было свести концы с концами в 400-миллиардном бюджете. Но затем проклятый стакан водки уносил из национального бюджета до 120 млрд. руб. в год. После стакана водки поезд словно сам собой врезается в другой состав, теплоход – в другой теплоход, автомашина таранит в лоб другую автомашину – десяток убитых, опрокидывается в кювет автобус с полусотней пас­сажиров, врезается в стену трактор, ломается дорогостоящий ста­нок, сотни пожаров каждый день в самом буквальном смысле раз­веивают в дым миллиарды рублей – а причиной почти каждого пожара был и остается пустой стакан водки и непогашенная сигаре­та в руках задремавшего после такой дозы спиртного человека. Дос­таточно сказать, что десятилетиями в сельское хозяйство каждый год бесплатно направляли чуть ли не миллион тракторов – и каждый год получали соответствующую груду металлолома, а количество тракторов росло незначительно. Как вы думаете, в трезвом виде можно угробить такую армаду?

    В-третьих, алкоголь, как известно, – такой же наркотик, как и никотин, только слабее кокаина или морфия. Все государства мира, объявляющие преступлением продажу наркотиков, жульнически исключают из их списка алкоголь и никотин, потому что иначе неяс­но, почему за одни наркотики грозит тюрьма, а другие продаются свободно, в том числе самим государством. В этом отношении наши государственные мужи напоминают того средневекового монаха, который перекрестил поросенка в карася, чтобы с аппетитом съесть его во время поста. Но ведь природу не обманешь. И если сотню, даже полсотни лет назад алкоголиков в России было в десятки раз меньше, чем, скажем, во Франции, то теперь СССР с его более чем полудюжиной миллионов алкоголиков обогнал Францию. К этому надо прибавить вдвое большее число неалкоголиков, но «сильно пьющих» (не менее стакана – двух водки каждый день) и поэтому как бы кандидатов в алкоголики. Огромная армия тяжело больных людей, сопоставимая по масштабам со всеми остальными больны­ми, вместе взятыми. Их надо лечить, а средств не хватает даже на «нормальных больных». Поэтому часть особо опасных алкоголиков загоняли, как сумасшедших (каковыми они, по сути, и являются), в «диспансеры» – своего рода тюрьмы. А остальных предоставляли произволу судьбы – на великое горе их близким и на великую ра­дость начинающим пьяницам, для которых они играют роль автори­тетных учителей. Ныне сеть диспансеров в развале, и миллионы ал­коголиков брошены на произвол судьбы – к ужасу окружающих.

    В-четвертых, к стакану водки стали все чаще прикладываться женщины, молодежь, даже подростки. Сравнительно недавно на сто мужчин-алкоголиков в России приходилась лишь одна женщина-алкоголичка, сегодня соотношение 10:1, и дело быстро идет к запад­ным стандартам, по которым соотношение близко 1:1. Но в России положение особое, здесь женщина всегда была главным оплотом борьбы против пьянства. И вот теперь рушится последний оплот… Что касается молодежи и подростков, то их вовлечение в повальное пьянство означает, во-первых, лавинообразное разрастание после­днего, а во-вторых, окончательный подрыв генофонда народа, пото­му что резко увеличивается процент зачатий в состоянии опьянения и соответственно ускоряется процесс олигофренизации населения (есть сельские районы, где процент дебилов и маргиналов намного превысил 10% и приближается к 25%, число таких районов растет).

    Все это еще в начале 70-х гг. позволило квалифицировать алко­гольную проблемную ситуацию в СССР как остро критическую, с тенденцией перерастания в катастрофическую. По распоряжению правительства было образовано несколько исследовательских групп (в одну из них входил автор этих строк), которые с 1976 по 1980 г. независимо друг от друга изучали проблему и к 1981 г. представили свои рекомендации в Сводный отдел Госплана СССР. Рекомендации оказались поразительно единодушными, различаясь лишь в незначи­тельных деталях. В самых общих чертах они сводились к следующему:

    • Сделать бюджет возможно менее зависимым от «алкогольных инъекций» (переход от «пьяного бюджета» к «трезвому бюджету»). Без этого любая борьба против пьянства изначально разбивалась об экономику, упиралась в «экономический фронт». С такой целью было предложено около двадцати программ расширения производ­ства товаров народного потребления, от сборных коттеджей и авто­машин до модной одежды и коллекционных книг. Реализация давала доход, намного превышавший доход от государственной монополии на спиртное.

    • Развить «индустрию досуга», уровень которой в стране до сих пор близок к нулевому. Миллионы людей принимают стакан водки только для своего рода «самоубийства на четыре часа», так как психика человека не выдерживает тоски «ничегонеделания». А занять себя не умеют: старые традиции исчезли, новые не появились, обра­довался опасный «досуговый вакуум», заполнить который, по ми­ровому опыту, могут только игровые автоматы и другие аттракционы (лучше в комплексе «лунапарков») плюс клубы по интересам, о которых уже шла речь.

    • Организовать эффективное лечение миллионов алкоголиков на специальных сельскохозяйственных фермах по принципу самообеспечения себя продуктами при личном трудовом участии пациентов (все остальные варианты, ввиду нехватки продуктов, были и остаются нереальными). Кстати, имелось несколько конкретных многообещающих проектов на сей счет, детально разработанных и опробо­ванных на практике. Разумеется, параллельно должна развертываться широкомасштабная профилактическая работа по предупреждению ал­коголизма.

    • Нейтрализовать «теневую» экономику (подпольное час­тное производство спиртного в подрыв государственной мо­нополии), которая одна способна свести на нет любые усилия по борьбе с пьянством. Для этого приблизить цены на спирт­ное к реально-рыночным (они были занижены, что открывало ши­рокий простор для перепродажи с целью наживы), применять разо­рительные штрафы для крупных подпольных производителей спир­тного – на страх миллионам мелких, затяжная борьба с которыми не давала и не могла давать заметных результатов.

    • Ввести жесткие санкции за появление в общественных местах пьяным (в одной только Москве милиция подбирает ежедневно до 4 тыс. буянящих пьяных хулиганов или валяющихся без сознания мер­твецки пьяных) – вплоть до лишения «вида на жительство», состав­ляющего главную ценность (выше денег!) в глазах каждого советско­го человека, и ссылки для принудительного лечения в специальные трудовые колонии.

    • Широко пропагандировать более высокую культуру потребле­ния спиртного, разъяснять анахронизм традиций – пережитков про­шлого, возбуждать чувство стыда у людей за скотское пьянство, за неумение потреблять спиртное без потери чувства человеческого достоинства.

    • Создать массовое общество борьбы за трезвый образ жизни, заимствовать ценный зарубежный опыт (особенный интерес представлял опыт организации «Анонимные алкоголики», сделать пьян­ство в глазах людей предосудительным.

    • Широко развернуть мелкое предпринимательство (ремесла, торговля, садово-огородные участки и т.д.), памятуя, что миллионы людей приобщились к спиртному от отчаяния безысходности, от невозможности найти применение своей инициативе в условиях тоталитаризма.

    При этом подчеркивалось, что рекомендации носят принципи­ально комплексный характер, могут дать эффект только в совокуп­ности. Достаточно провала на любом из восьми перечисленных «фронтов», чтобы все начинание оказалось обреченным на неудачу.

    Как повелось в СССР, рекомендации были положены под сукно. О них надолго забыли. А напомнить как следует было некому. Пото­му что – тоже как повелось в СССР – специалисты по проблемам алкогольной ситуации разделились на два смертельно враждующих лагеря: сторонники немедленного введения «сухого закона» («алкофобы» или «алконавты», по прозвищам, данным им противниками и сторонники постепенного распространения более высокой культуры потребления спиртного, по западным стандартам («алкофилы», или «бормотологи», по ответным прозвищам со стороны их противников; последнее трудно переводимо на иностранные языки и происходит от фольклорного термина «бормотуха», которым обо­значаются самые низкие и вредные сорта спиртного). Я не принад­лежал ни к одному из них, и поэтому мне жестоко доставалось от обоих. Горький опыт «сухого закона» в России, США и Финляндии в 20-х гг. наглядно показывал, что любая авантюра подобного рода изначально обречена на провал и лишь обогатит «теневую» эконо­мику, т.е. стоящую за ней мафию. С другой стороны, любая попытка за несколько лет приобщить скифскую алкогольную цивилизацию к стандартам средиземноморской (для чего странам Северо-Запад­ной Европы понадобилось, для примера, несколько веков) напоми­нает попытку за тот же срок перевести Россию с русского языка (или США – с английского), скажем, на эсперанто. То есть в обоих случа­ях заведомо гибельная утопия.

    Тем не менее, именно борьба новоявленных «остроконечников» и «тупоконечников» (помните лилипутов Свифта?) составила все содержание попыток решения алкогольной проблемы на протяже­нии первой половины 80-х гг. К середине 80-х гг. верх одержали сто­ронники «сухого закона», печатно пригвоздившие своих оппонентов к позорному столбу. Вот почему, когда правительство Горбачева в поисках первых, возможно более эффективных шагов начинав­шейся «перестройки» решило одним махом преодолеть действи­тельно серьезную алкогольную проблемную ситуацию, оно выбра­ло «сухой вариант» – при этом самый глупый из всех возможных.

    Упор был сделан на постепенное ограничение потребления спир­тного административными мерами. Были установлены «зоны трез­вости» – целые районы, где перестали продавать спиртное. И «вре­мя трезвости», резко ограничившее часы и пункты торговли спирт­ным. Результат нетрудно было предугадать. По оценкам специалис­тов, взрослое население СССР (за исключением мусульманских рес­публик) в отношении потребления алкоголя делилось в пропорции 20:60:20. В первую составляющую входили трезвенники (соотношение мужчин и женщин 10:90), во вторую – «символически», «мало» и «умеренно» пьющие («символически» – рюмка по праздникам, «мало»– несколько рюмок по праздникам, «умеренно» до полу­стакана, т.е. до 100 граммов не обязательно каждый день; соотноше­ние мужчин и женщин 50:50); в третью – «сильно» пьющие (стакан более крепкого спиртного почти ежедневно) и алкоголики (соот­ношение тех и других 3:1, соотношение мужчин и женщин 90:10). Таким образом, кампания оказалась направленной против 80% взрослого населения, не представляющего себе ни одного сколько-нибудь значительного события в жизни без застолья со спиртным. Миллионы людей немедленно выстроились в километровые очере­ди. И тогда начала действовать мафия.

    Поражение правительства Горбачева оказалось сокрушитель­ным. За какой-нибудь год подпольное производство спиртного срав­нялось по своим масштабам с государственной монополией. По­требление алкоголя осталось на том же уровне, а государство стало терять ежегодно десятки миллиардов рублей – контрибуция по­беждающей мафии. Сначала попытались дать ей бой, но когда выяс­нилось, что придется арестовывать ежегодно миллионы человек (именно таково оказалось количество мелких подпольных производителей спиртного), правительство капитулировало полностью. Начатая в 1986 г. кампания уже к 1988 г. бесславно провалилась. Еще несколько лет шли «арьергардные бои»: правительство сдавало одну позицию за другой. Все кончилось осенью 1991 г., после провала августовского путча и распада Советской империи. По сути, прави­тельство отказалось от государственной монополии на продажу спир­тного, и города России оказались заваленными спиртным (наполовину – отечественным, наполовину – импортным), дающим ко­лоссальные прибыли частным торговцам и мафии.

    Тем самым оказался вновь включенным часовой механизм «ад­ской машины», рассчитанный, как уже говорилось, на 30—50 лет, после чего народы Восточной Европы должна постичь судьба тех племен Вест-Индии и Океании, которые были стерты с лица земли алкогольным половодьем.

    Положение усугубляется тем, что алкогольная проблемная си­туация перерастает через критическую в катастрофическую на фоне очень высокого потребления никотина, очень плохого состояния окружающей среды и очень плохого состояния здравоохранения. Оно усугубляется также тем, что Россия оказывается совершенно беззащитной перед лицом надвигающегося цунами сильных нарко­тиков. До сих пор СССР не представлял для мировой наркомафии никакой ценности: охотиться за неконвертируемой валютой может только сумасшедший. Но теперь российская валюта стала факти­чески конвертируемой (правда, по совершенно безумному ажио­тажному курсу, в несколько раз превышающему реальное соотно­шение покупательной способности рубля и доллара). При этом наркомафия, как известно, не платит налогов и пошлин, поэтому для нее может оказаться выгодным освоение даже российских рынков сбы­та. И тогда России, не имеющей опыта борьбы с наркотиками, – конец, если не помогут ООН, ВОЗ, Интерпол и другие международ­ные организации.

    Лекция 25 (заключительная)

    НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПРОГНОСТИКИ

    Все предыдущие лекции читались в МГУ и других университетах более 30 лет (с 1967 года). Разумеется, содержание обновлялось, но проблематика, в общем и целом, оставалась той же. Заключитель­ная лекция посвящена прогнозам, которые только еще вырабатыва­ются и осмысливаются в лабораториях ведущих футурологов мира. О них еще понятия не имеют чиновники ни одного правительства, ни одной международной организации, никто из экономических и политических деятелей, даже почти никто из ученого мира (за ис­ключением нескольких сот профессиональных футурологов, которые начинают обсуждать эти проблемы на своих конференциях). Разумеется, о них понятия не имеет мировая общественность, в це­лом – включая студенчество. Да и затруднительно знакомить с та­кими сюжетами просто «человека с улицы»: «эффект футурофобии», о котором мы столько говорили в первых лекциях, вырабаты­вает здесь полную меру.

    Однако курс лекций по прогнозированию – тем более социаль­ному – не может считаться завершенным, если студент не будет знать, над чем сегодня работает прогностика, что происходит, так сказать, на переднем крае этого фронта научных исследований. На­деемся, из прогнозного курса слушатель понял, что в технологичес­ком прогнозировании не дается никаких предсказаний. Только выяв­ление назревающих проблем и путей их решения. Из наиболее важ­ных социальных прогнозов последних лет мы выбираем четыре:

    – Технологический прогноз выхода из проблемной ситуации, связанной с начавшимся физическим вырождением человечества.

    – Технологический прогноз преодоления проблемной ситуа­ции, связанной с превращением общества в «коллективного нарко­мана».

    – Технологический прогноз предотвращения назревающей чет­вертой мировой войны (считая третьей «холодную войну» 1946– 1989гг.).

    – Технологический прогноз оптимизации начавшегося процес­са превращения человека в кибернетический организм (киборгизация личности).

    1. Начавшееся физическое вырождение человечества и пути его предотвращения.

    До самых последних лет никому не приходило в голову, что массовый переход от традиционного сельского к совре­менному городскому образу жизни (он полностью завершится в глобальных масштабах на протяжении первой половины XXI века – в значительной мере, на протяжении ближайших двух-трех деся­тилетий) влечет за собой, помимо многих других, одно поистине катастрофическое последствие: в городе человек полностью теряет потребность в семье, в детях, мало того – становится как бы «социально импотентным», неспособным к нормальному воспроизвод­ству поколений, чем, как нетрудно понять, подписывает себе смерт­ный приговор в качестве разновидности земной фауны.

    Как мы уже говорили в лекции по социологии семьи, в деревне ребенок с малых лет – помощник по хозяйству, подросток – «заменитель» отца и матери в важных трудовых операциях, молодожен – надежный союзник родителей на всю жизнь, их «живая пенсия» на старости лет. При этом высокая детская смертность заставляла наи­более здоровых женщин рожать до 10—20 раз, чтобы, в конечном счете, выжило трое-четверо самых жизнеспособных, передающих затем свои гены по наследству. Так обеспечивалось выживание рода гомо сапиенс на протяжении 40000 лет (по некоторым данным, даже больше).

    В городе ребенок – всегда обуза, ломающая карьеру матери и очень осложняющая жизнь отцу. Подростки, у которых в городе – своя жизнь, отдельная от родителей, сбиваются в дикие звериные стаи и становятся чужими, все чаще враждебными отцу и матери. Молодежь, создавая свои семьи (точнее, в подавляющем большин­стве своем, долгое время или даже всю жизнь пребывал в беспоря­дочном сожительстве – конкубинате) и вовсе полностью отчуж­дался от родителей – вплоть до полного «разрыва поколений».

    Естественная реакция на это людей – возможно более долгое воздержание от обзаведения семьей и нарастающая лавина разво­дов. В конечном счете, двух родителей начинают сменять не трое-четверо, как прежде, а всего один. Что, как нетрудно понять, обрека­ет на вымирание любую популяцию. До самых недавних пор пола­гали, что этот процесс займет столетия, если не тысячелетия, так что есть время исправить положение и вернуться к нормальному вос­производству поколений. Более глубокое изучение наметившихся тенденций показывает, что времени осталось не так уж много: всего несколько десятилетий XXI века – и чем дальше, тем труднее будет приостановить перерастание назревающей критической (уже не про­сто проблемы!) ситуации в катастрофическую.

    Дело в том, что процесс физического вырождения человечества сказывается, идет не просто в форме нарастающего преобладания смертности над рождаемостью и соответствующей постепенной убыли населения (депопуляция), а как бы «уступами», «обвалами», «лавиной».

    Развал семьи, массовый конкубинат, потеря потребности в детях на практике ведет к подавляющему преобладанию однодетной, в среднем, семьи. В ней ребенку не о ком заботиться с малых лет, и он все чаще вырастает инфантилом – «сущим ребенком» на всю жизнь, с соответствующим отношением к социальной ответ­ственности, к семье, к классовым отношениям, к наркотикам и т.д.

    При этом он не обязательно обладает наилучшей наследственнос­тью. Мало того, как мы уже говорили, идиотизм современной шко­лы расшатывает его нервную систему, подрывает иммунитет (ал­лергия), искривляет позвоночник, портит зрение, а все чаще и систе­му «ухо-горло-нос», не говоря уж об урологии и гинекологии. И вся эта генная ущербность как бы автоматически передается по наслед­ству. С данной точки зрения, один ребенок в семье (а это сегодня в городе скорее норма, чем исключение) – это почти то же самое, что потомство от кровосмешения: неизбежная физическая и психи­ческая деградация от поколения к поколению.

    Это еще не все дикие звериные стаи подростков о которых мы упоминали выше, начинают беспорядочную половую жизнь с 14—15 лет, а то и раньше. При этом средства массовой ин­формации обрушивают на них шквал полностью легализованых по­ловых извращений – от мужеложства и женоложства до онанизма и скотоложства. Результат: лавина венерических заболеваний (от СПИДа до массового подросткового трихомоназа), нарастающие урологические и гинекологические осложнения, сильнейшие ослож­нения, сильнейшие осложнения при родах, ущербное потомство, импотентность и бесплодие. Словом, у подростков и молодежи ис­кусственно создаются условия, неотличимые физически и психи­чески от жизни обычной проститутки. Как известно, физиология и психология такой женщины исключает потомство, даже если не пре­дохраняться. Мужчины в этом плане выглядят не лучше.

    Чтобы сказанное не показалось излишним «нагнетением ужасов», приведем данные медицинского осмотра 15-летних девушек-восьмикласниц одной из элитных московских школ, где родите­ли уделяют должное внимание детям (иными словами, в остальных школах положение еще хуже). Из 72 обследованных девушек только четырем (!) врачи гарантировали нормальные роды и здоровое по­томство. Остальные делятся на две части. Одни еще девственницы, не пьют, не курят, не приобщаются к более сильным наркотикам. Но наследственность и состояние здоровья таковы, что осложнений при родах не избежать, а потомство почти наверняка будет в чем-то еще более ущербным. Другие уже начали беспорядочную половую жизнь. Многие подхватили, как минимум, трихоматоз. Многие – уже заядлые курильщицы и систематически находятся в состоянии довольно сильного опьянения. Некоторые уже начали приобщаться к еще более сильнодействующим наркотикам. Здесь шансы на здоровое потомство – не больше, чем у самой последней вокзальной проститутки.

    Через пять лет в России ожидается падение числа детей и подро­стков школьного возраста на целую треть (с 21 млн. до 14 млн.). Как вы думаете, при только что обрисованном состоянии подрастающе­го поколения эти 14 млн. снова превратятся в 21 млн. или, скорее, падение продолжится лавинообразно, до нуля включительно?

    Во избежание недоразумений, сделаем три существенных уточ­нения:

    • Во-первых, падение рождаемости – тенденция глобальная, наблюдается, за незначительными исключениями, во всем мире. Оно связано с урбанизацией – массовым переселением людей в горо­да. А в городе человек ведет себя примерно одинаково, безразлично зулус он или папуас, буддист или мусульманин. Поэтому, какой бы отметки ни достигло человечество во 2-й четверти XXI века – 8, 9, 10 миллиардов, дальше каждые 20 лет начнется «уполовинивание» мо­лодежи, а затем взрослых работоспособного возраста. Правда, еще какое-то время останется растущее по инерции число стариков-пен­сионеров. Но их судьбе в условиях «разрыва поколений» трудно будет позавидовать. Не исключено, что их начнут сразу выпихивать и на пенсии, и в краткосрочные хосписы одновременно. И это было бы справедливым воздаянием за их греховные деяния, за их богомерзкое («секс», «кабор» и т.п.) поведение во второй половине XX – первой четверти XXI в., и действительно, с какой стати одному работающему кормить десяток совершенно чужих ему людей?

    • Во-вторых, падение рождаемости происходит неравномерно, разными темпами и масштабами в разных странах мира. Где-то с трех-четырех детей в «средней» семье до одного-двух. А где-то с пяти-десяти до трех-четырех (но в более отдаленной перспективе – все равно до двух-одного и далее). Этот разрыв неизбежно порожда­ет растущее число вакантных мест – с одной стороны; растущих экспанентно выходцев из «трудоизбыточных» регионов мира – с другой. Наряду с растущим разрывом в уровне и качестве жизни той и другой стороны, он является первопричиной назревания чет­вертой мировой войны, чему будет специально посвящен один из следующих разделов лекции.

    • В-третьих, мы абстрагируемся от научных открытий, которые почти наверняка произойдут в первой четверти XXI века и могут существенно видоизменить проблемную ситуацию. Например, с года на год ожидаемое произвольное определение пола будущего ребенка. Не подлежит сомнению, что в патриархальном обществе, которое никуда не делось вот уже несколько тысяч лет, это будет автоматически означать девять (если не девяносто девять) мальчи­ков на одну девочку. На воспроизводстве следующих поколений это скажется абсолютно так же, как если бы человечество поголовно перешло к гомосексуализму. Конечно, затем последуют судорож­ные попытки сбалансировать систему. Либо коммерческие («сто­имость» девушки на брачном рынке взлетит до небес), либо фашис­тские (пол ребенка – по разнарядке). Но то, что произойдет «боль­шой скачок» к нулевой отметке численности мирового народонаселения – неоспоримо.

    Ситуация может измениться и с началом клонирования челове­ческих особей. Но это будет уже не человечество, а качественно иная разновидность земной фауны. Мы специально остановимся на этом аспекте в последнем разделе лекции.

    Возможно ли преодоление кризиса и возращение ситуации из критической в нормальную проблемную, каковая всегда существовала на всем протяжении истории рода людского?

    Теоретически – да. Для этого надо всего лишь осознать, что смысл жизни любой разновидности земной флоры и фау­ны, не исключая человека, ошибочно считающего себя разум­ным, – не в каком бы то ни было «катаре», а всего лишь в воспроизведении потомства. И сделать из этого соответствующие выводы под страхом исчезновения взбесившейся популяции – мик­робов ли, человека ли, обезьян ли, все едино – с лица Земли. Это означает, что высший класс общества – и по уровню жизни, и по почету – должны составлять вовсе не аристократия, не номенкла­тура, не олигархи, а Отцы и Матери семейств. Разумеется, не абы какие, а способные воспроизводить здоровое потомство (таких все­гда меньшинство). Создав условия для того, чтобы в каждой такой семье было три-четыре ребенка, – это и значит стабилизировать положение, создать основу, на которой общество может нормально развиваться до любых параметров, признанных оптимальными.

    Практически – нет. Потому, что все еще нет осознания важно­сти семьи для выживания человечества. Потому, что семья и дети только снижают уровень и качество жизни. Потому, что видимо, нам не избежать предреченного в Апокалипсисе.

    2. Начавшееся превращение общества в «коллективного наркомана» и пути преодоления этой проблемной ситуации.

    Человек, как и машина, время от времени «перегревается» на работе. Кроме того, если его безмерно огорчать – это все равно, что сыпать песок в шестеренки: вот-вот сломается. В обоих случаях требуется отдых, от­дых, разрядка-релаксация. И человек с древнейших времен научился делать себе такую разрядку: смена занятий, приобщение к творче­ству (в принципе безразлично – какому), катарсис – «возвышение духа» при встрече с подлинным искусством, антикатарсис – «заг­рязнение духа» при скандале, драке или хотя бы зрелище оных. Назо­вем все это ясности ради «наркотическим эффектом» мысленного перенесения себя на какое-то время в «мир иной» для отдохновения от трудов и огорчений «мира сего».

    Много тысяч лет назад было сделано открытие: если пожевать, вдохнуть или глотнуть какую-нибудь гадость – «наркотический эф­фект» удесятеряется. Однако до второй половины XX века заядлые курильщики, пьяницы-алкоголики и наркоманы составляли ничтож­ный процент населения, «величину, которой можно пренебречь».

    Положение изменилось с массовым переходом к городскому образу жизни, с превращением подростков и молодежи из ближай­ших сотрудников своих родителей в дикие звериные стаи со своими собственными законами, с массовой деморализацией людей.

    В любой стае есть авторитетный вожак и есть приниженные, над которыми издеваются все остальные. Так и только так поддерживается стайная дисциплина, достигается выживание стаи. И если вожак курит, опрокидывает в себя стакан водки, сидит на «игле» и живет от случки к случке – то всем остальным приходится делать то же под страхом попасть в «приниженные». А так как удельный вес подоб­ных случаев в молодежной среде городов исчисляется растущими десятками процентов, нетрудно сообразить, как это сказывается на молодежи и на всем обществе в целом.

    Типичный вожак ведет себя не как вздумается, а сообразно господствующей моде, в том числе подростковой и молодежной. Между тем не секрет, что существует хорошо отлаженная «индуст­рия моды», в рамках которой не самые бескорыстные люди на земле наживают сотни миллиардов долларов на простой инстинктивной стадности человека, особенно сильной именно у молодежи. И если сигарета на рекламном щите (пусть даже с издевательской надпи­сью «Минздрав предупреждает…») отождествляется со стилем жиз­ни, достойном подражания, – не сомневайтесь, молодой человек потянется к ней, даже если его поначалу вывернет наизнанку. Если изображение бутылки спиртного на каждом фонарном столбе – не сомневайтесь, она обязательно появится на столе в любой моло­дежной и даже подростковой компании. Чтобы «все как у взрос­лых». Если на сцене и на экране самые симпатичные герои – закон­ченные наркоманы, то стоит ли продолжать?

    Уточним, что речь идет не только об «индустрии моды». Суще­ствуют табачные монополии, вино-водочные синдикаты, наркобиз­нес. У каждого – свои методы завоевывания рынка. Вплоть до «иглы» насильно, несколько раз, пока не потянет самого (саму), как с девочкой, которую сутенер кулаками превращает в безразличную ко всему шлюху. Вплоть до хорошо отлаженной системы спаивания, сживания с лица Земли наркотиками целых народов земного шара, начиная с русского.

    Что получается в конечном итоге? Общество, перешедшее к городскому образу жизни, год за годом постепенно превра­щается как бы в «коллективного наркомана» – с соответству­ющими «кайфом», «ломкой» и неизбежным концом.

    И при этом на горизонте – лавина синтетических нарко­тиков, которые можно готовить дома, как стакан чая, и с ко­торыми невозможна борьба традиционными способами.

    Бесстрашная статистика свидетельствует:

    • Начинаешь в 16—18 лет с пачки сигарет в день – в 85 случаях из 100 умираешь до 60 лет (при изначальном потенциале в 90). И дети твои, зачатые после нескольких лет курева, обязательно будут в чем-то ущербны, только до сих пор практически никого не интересовало, в чем именно.

    • Начинаешь в 16—18 лет со стакана водки в день – в 85 случаях из 100 умираешь до 50 лет (т.е. почти наполовину сокращаешь себе жизнь). И дети твои, зачатые после нескольких лет пьянства, в большин­стве своем будут уродами и дебилами.

    • Садишься в 16—18 лет на «иглу» – в 85 случаях из 100 умираешь до 30 лет. Детей обычно в этой короткой жизни не бывает, а если и случается – монстры из фильма ужасов.

    Теперь помножьте всю эту картину на растущие десятки процентов подростков и молодежи. Может ли быть у такого общества будущее за пределами не то что XXI века, а скорее даже первой половины оного?

    Остановить это коллективное сумасшествие, коллективное самоубийство невозможно ни убеждением, ни принуждением. Для это­го требуются такие же годы и годы, какие потребовались для рас­крутки смертоубийственного механизма наркотизации общества. Путем замены его столь же эффективным механизмом денаркотизации.

    В самых общих чертах этот последний механизм включает в себя следующие элементы:

    1. Отказ от гнусного общемирового социального лицемерия и признание, что никотин и алкоголь – такие же наркотики, как и сильнодействующие, только, в отличие от последних, легализованные.

    2. Запрет на любую рекламу любых наркотиков – как прямую, так и косвенную (в литературном, сценическом, экранном, изобра­зительном искусстве). Приравнивание такой рекламы к растлению людей (с самым суровым уголовным преследованием).

    3. Широкое просветительство по части механизма и последствий наркотизации, с упором на то, с чего начинается и чем кончается действие никотина, алкоголя, вообще наркотиков. Мобилизация на это дело всей рекламной индустрии, всего потенциала искусства.

    4. Суровая дискриминация потребителей никотина и алкоголя. Создание условий, при которых такое потребление приравнивается к справлению постыдной нужды в специально отведенном для этого месте. Создание условий, при которых «человек с вредными при­вычками» рассматривается как заведомо «низшая раса», неконку­рентоспособная сравнительно с лицом, таких привычек не имею­щим, когда речь идет о вакансии, распределении любого дефицита, вообще в любой соревновательной ситуации.

    5. Создание моды на отказ от любых наркотиков (определенные успехи в этой области есть в США).

    3. Назревание четвертой мировой войны и пути ее предотвращения.

    Все три мировые войны XX века были войнами за мировое господство. Во всех трех США шаг за шагом приближались к ми­ровому господству и, наконец, достигла его. Но на этом сходство кончается. Вторая мировая была не похожа на первую. А Третья намного сильнее отличалась от Второй. Есть основания предпола­гать, что Четвертая будет не похожа ни на одну из предыдущих. Не­которые ее контуры проглядывают сквозь «Бурю в пустыне», где вооруженные силы Третьей мировой (натовские) безнаказанно гро­мили армию Второй мировой (иракскую – копию советской). Или сквозь столь же безнаказанные «точечные бомбардировки» Сер­бии по ее жизненным центрам. Или сквозь финансовые потрясения в конце 90-х гг. целых стран (в том числе и России), спровоцирован­ные кучкой хакеров, которые оказались способными дезорганизо­вать экономику государства не хуже налета армады бомбардиров­щиков.

    Три «критические массы» накапливаются сегодня. Как только они сольются друг с другом – начало Четвертой мировой неизбежно.

    Первый фактор – рост новых и новых сотен миллионов полнос­тью или частично безработных в странах Африки, Азии, Латинской Америки. Сегодня это число приближается к миллиарду или уже перевалило за него. Колоссальная безработица в отдельных странах мира была веками и была привычной. Неграмотные люди не знали иной жизни и мирились со своей судьбой. Сегодня они получили, по меньшей мере, начальное образование, знают о «иной жизни в ином мире». Рвутся к ней (правда, дорываются считанные процен­ты) и, безусловно, не остановятся ни перед чем, чтобы «работать как в Азии, а жить как в Европе» (еще раз напомним нашу несбыточную мечту «работать как в СНГ, жить как в США»).

    Второй фактор – наличие тоталитарных, изуверских и мафиозных структур, которые способны повести эти сотни миллионов на новые «кувейты». Собственно, и не перестают вести, потому что ничего другого народу предложить не могут, а без балансирова­ния на грани войны попросту теряют смысл существования. Иллю­страции: Израиль, Ливан (с трудом замиренный), Балканы, Чечня, Афганистан и весь среднеазиатский «пояс напряженности».

    Третий фактор – оружие массового поражения, из года в год прямо-таки «плывущее в руки только что перечисленных структур и полностью уравнивающее шансы сторон при новой „Буре в пустыне“.

    Менее вероятно – ядерное, потому что сопряжено с трудностя­ми изготовления и доставки. Однако разработка все более портатив­ных образцов делает вполне реальной доставку «чемоданчика» с бомбой куда-нибудь поближе к Статуе Свободы, Мавзолею Ленина, Трафальгарской колонне или Эйфелевой башне. Мощность бомбы не имеет значения, поскольку паника неизбежно доберет необходи­мые миллионы жертв.

    Более вероятно – химическое, поскольку здесь изготовле­ние и доставка – проще простого. Правда, действенность этого вида оружия ограничена, но, как показывает токийский опыт, если его умело применить на пересадочных узлах метро в «часы пик» – паника окажется сопоставимой с ядерной бомбардировкой.

    Еще более вероятно – бактериологическое, перед которым все страны мира совершенно беззащитны. Здесь число жертв может исчисляться миллионами еще до паники, а изготовление и доставка – еще проще, чем в случае с химическим оружием.

    Наконец, наиболее вероятно – компьютерное. Представляете, никто никому не объявляет никакой войны, а воздушный, железно­дорожный, трубопроводный, городской общественный транспорт (включая лифты) парализован, финансы в глубоком обмороке, пред­приятия, учреждения, организации одни за другими приостанавли­вают свою деятельность, снабжение и торговля закрываются, выст­раиваются очереди, назревает социальный взрыв…

    Теперь представьте себе любую серьезную конфликтную ситуа­цию в любой стране мира (от скандала какой-нибудь Моники с ка­ким-нибудь Биллом до противостояния какого-нибудь президента с каким-нибудь парламентом). И сразу – провокация с применени­ем любого из перечисленных выводов оружия массового пораже­ния. Меж тем, соотношение сил на мировой арене постоянно меня­ется. Запад год за годом клонится к закату. Восток год за годом разго­рается все ярче. Словом, все как в Ливане или Косово, только в миро­вом масштабе.

    Как развести руками такую беду?

    В глобальном плане выход только один – мировое правитель­ство с вооруженными силами, способными обезвредить любого агрессора еще до того, как он совершит агрессию. Не американское, не натовское, а действительно мировое, опирающееся на эффектив­ное развитие органов ООН, с участием Китая, Индии, Японии, Рос­сии, Бразилии, Мексики – всех крупных держав мира, способных внести решающий вклад в борьбу с потенциальным агрессором. Правительство, целиком нацеленное на решение глобальных про­блем современности (о которых столько говорилось в этом курсе лекций), нацеленное на переход к альтернативной цивилизации, ис­ключающей все и всяческие войны.

    В региональном плане (касательно нашей родной страны) вывод тоже только один. Поскольку в Четвертой мировой, как и в Третьей, не будет никаких фронтов, никаких различий между «военными» и «гражданскими» лицами – к войне должны быть готовы все пого­ловно, невзирая на пол и возраст. Лучше всего это сделать в рамках средних учебных заведений, для молодежи 14—20 лет – день в неде­лю, месяц в лето, а затем краткосрочные курсы переподготовки каж­дый год до пенсионного возраста. Возможно, в форме националь­ной (гражданской) гвардии. Возможно, просто в форме периоди­ческих сборов резервистов. Главное, чтобы в «час икс» не было никакого замешательства, чтобы каждый знал, где и что ему делать, и умел это делать, как на пожаре.

    Что же касается собственно вооруженных сил, то опыт Третьей мировой не оставляет выбора. В современных условиях оказывают­ся полностью неспособными армии, основанные на рекрутчине. Пусть вдесятеро меньше, пусть всего полмиллиона вместо пяти миллионов – зато каждый контрактник-профессионал стоит сотни насильно забритых инфантилов. Правда, для этого должна существо­вать система стимулов, при которой конкурс в армию превосходил бы конкурс в Академию наук или в ГИТИС. Но это уже из области экономики…

    4. Киборгизация личности – оптимизация процесса.

    Ныне толь­ко пенсионеры помнят компьютеры первого поколения. Нечто вро­де камеры хранения – огромная комната, заставленная до истока ящиками-ячейками, которые, непрестанно жужжа, выдавали через несколько суток что-то вроде 2x2=4. Вот уже лет двадцать перед нами компьютер нового поколения, и такое впечатление, будто он пребу­дет вечно. Но впечатление обманчивое, потому что на него уже совершено два покушения и теперь совершается третье, наверняка удачное.

    Первое покушение – ноутбук габаритами с кейс десяток лет назад. К концу XX века он вышел из моды, так и не вытеснив своего предшественника – привычный стационарный компьютер, имев­ший перед соперником весомые преимущества. Второе покушение – тот же ноутбук, но уже с габаритами видеокамеры. Он существу­ет до сих пор, но – параллельно со стационарным. Ибо тот и другой имеют специфику, исключающую взаимозаменяемость.

    Наконец, третье покушение нам продемонстрировал летом 2000 года журнал «Футурист», поместив на обложке симпатичную япон­ку с черным квадратом 5x5 см, прикрепленным к дужке очков сверху наискосок от правого глаза. И со странными громоздкими перстнями на всех десяти пальцах обеих рук, перевитыми сложной сетью каких-то проволочек.

    При ближайшем рассмотрении квадрат оказался монитором на жидких кристаллах, который дает такое же изображение, как и при­вычный стационарный (как – остается только догадываться). А пер­стни – это, оказывается, видоизмененный кейборд. А где де сам компьютер? Он торчит в нагрудном кармане, как телефон-мобильник (с пояснением, что есть еще один вариант – в виде довольно больших наручных часов).

    Скорее всего, этот опытный образец – как паровой автомобиль XVIII века. Но это именно уже автомобиль, а не еще карета. Через несколько лет мы получим первые серийные образцы компьютера еще одного поколения. И как бы они ни выглядели, они обязательно должны будут отвечать следующим требованиям:

    1. Предельно портативно – на уровне карманных или наручных часов с таким монитором, на котором все – как на телеэкране, и таким кейбордом можно пользоваться походя.

    2. Все до единой функции стационарного компьютера, плюс те­левизор, плюс радиовидеотелефон. Полный «эффект присутствия» на любом зрелище в любом городе мира. Доступ к любой информа­ции любой библиотеки мира, не говоря уже о текущей арене. Воз­можность визуального общения с любым лицом в любой части зем­ного шара, включая телеконференции и виртуальный роман с лю­бимым человеком.

    3. Опора на все информационное богатство Интернета или сис­тем того же типа. Пока что все это – в состоянии первозданного хаоса. Но пройдет совсем немного лет – и здесь все будет, как в хорошей библиотеке. Что-то бесплатно. Что-то за плату. Что-то для ограниченного круга пользователей. Но во всех случаях – полная возможность приобщения ко всей информационной сокровищни­це человечества.

    Заметим, что эта машина способна легко решать любые задачи на оптимум – от расписания дел на день с минимумом расходов времени и средств, с максимумом эффекта по заранее заданным критериям до алгоритма оптимальной подготовки диссертации или стратегии отношений с любыми, чтобы выбираться в депутаты, ми­нистры, академики (правда, когда такие машины у всех – такого рода стратегии будут неизбежно «наезжать» друг на друга). Она способ­на помочь любой творческой работе – содействовать уточнению изобретения или рационализаторского предложения, скомпоновать роман или повесть, подобрать рифмы, сочинить музыку, выдать оригинальную графику и т.д. Она способна взять на себя любую разновидность рутинной канцелярской работы – проследить, просчитать, считать, сравнить, скопировать и пр.

    Ясно, что человек во всеоружии подобной машины и совсем без оной – как летчик в кабине современного истребителя против голого троглодита с палицей. Поэтому в быстром и совместном распростра­нении аппарата сомневаться не приходится.

    Это еще не все.

    На второе десятилетие XXI века инженеры-электронщики обе­щают нам, что эта штука будет встроена в человеческий организм наподобие протеза, а еще спустя десяток лет – наподобие железы типа щитовидной или предстательной. В обоих случаях организм практически ставится под контроль машины. Но с превеликой радо­стью! Ведь машина оптимально программирует идеальные, зара­нее заданные рост, вес, габариты, состояние всех до единого орга­нов человеческого организма, легко одолевает любые заболевания, поддерживает высокой тонус, хорошее настроение, отличную фи­зическую и умственную работоспособность. А в более отдаленной перспективе открываются возможности практически безбрежного повышения эффективности интеллекта, психологии, физиологии – ведь хорошо известно, что во всех этих отношениях потенции нашего орга­низма используются всего на несколько процентов.

    Стоп! А по каким программам работает эта машина? Кто их разработал? Господь Бог или ты сам? Не открывается ли здесь возмож­ность безбрежного манипулирования психикой и интеллектом че­ловека?

    Да полно – человек ли это уже перед нами? Скорее, кибернети­ческий организм, работающий на оптимизм, которому, в отличие от человека, не свойственно ошибаться, предаваться эмоциям, любить, страдать, мучиться сомнениями, радоваться достижениям, которо­му все человеческое чуждо.

    Ну, а как же само сомнение? Напомним, что все вышесказанное ожидается не через тысячу, а через десять-двадцать-тридцать лет, при вашей жизни, дорогие мои юные слушатели.

    Возможно, киборг окажется по каким-то критериям настолько же «эффективнее» человека, насколько тот – «эффективнее» обе­зьяны. Но может быть, все же оставить на всякий случай нас с вами – скажем, в виде «контрольной группы», если с киборгами пойдет что-то не так?

    Этот вопрос (в качестве заключения) представляю на ваше ус­мотрение.

    Алфавитный указатель русских терминов

    Основные рекомендуемые термины даны полужирным шриф­том; параллельные (кроме кратких форм, представляющих собой простое усечение, не включенных в указатель), не рекомендуемые и термины, приведенные в примечаниях, светлым.

    Числа обозначают номера терминов.

    Номера не рекомендуемых терминов заключены в скобки.

    Термины, имеющие в своем составе прилагательные, рас­положены по алфавиту своих главных слов (имен существи­тельных в именительном падеже). В этом случае запятая, сто­ящая после какого-либо слова в термине, указывает на то, что при использовании данного термина (в соответствии с напи­санием, принятым в настоящим сборнике) словам, находящим­ся до запятой. Например, термин «верификация, инверсная» следует читать «инверсная верификация».

    А

    Анализ адекватности прогнозной модели 81

    Анализ динамики объекта прогнозирования 81

    Анализ, морфологический 115

    Анализ объекта прогнозирования, пост прогнозный 84

    Анализ объекта прогнозирования, предпрогнозный 83

    Анализ прогнозного горизонта объекта прогнозирования 85

    Анализ прогнозного фона объекта прогнозирования 86

    Анализ структуры объекта прогнозирования 79

    В

    Вариант прогноза 14

    Вариант, прогнозный 14

    Верификация, дублирующая (120)

    Верификация, инверсная 119

    Верификация, консеквентная 120

    Верификация, косвенная 118

    Верификация оппонентом 122

    Верификация повторным опросом 121

    Верификация посредством «адвоката дьявола» (122)

    Верификация прогноза 48

    Верификация, прямая 117

    Верификация учетом ошибок 123

    Верификация экспертом 124

    Время основания (37)

    Время прогнозирования (35)

    Время упреждения (35)

    Г

    Горизонт, прогнозный (35), 36

    «Граф-модель» объекта прогнозирования 6

    Группа, экспертная 73

    Д

    Дальность прогнозирования 46

    Дисконтирование информации об объекте прогнозирования 69

    Достоверность прогноза 39

    З

    Задание на прогноз 44

    Значение переменной объекта прогнозирования, базисное 56

    И

    Интерполяция, прогнозная 90

    Источник ошибки прогноза 42

    Источник фактографической информации объекте прогнозирования 64

    Источник экспертной информации объекта прогнозирования 65

    Информативность переменной объекта прогнозирования 68

    К

    Компетентность эксперта 72

    Компетентность экспертной группы 74

    Конференция идей (110)

    Корректировка прогноза 49

    Коэффициент компетентность экспертов 72

    М

    Матрица, морфологическая 116

    Мерность объекта прогнозирования 62

    Метод анализа публикаций 103

    Метод, дельфийский 111

    Метод деструктивной отнесенной оценки 110

    Метод гармонических весов 93

    Метод группового учета аргументов 97

    Методика прогнозирования 9

    Метод индивидуальной экспертной оценки 106

    Метод интервью 107

    Метод исторической аналогии 99

    Метод коллективной инерции идей 110

    Метод коллективной экспертной оценки 108

    Метод математической аналогии 100

    Метод «мозговой атаки» 110

    Метод опережающей информации 101

    Метод отнесенной оценки 110

    Метод построения прогнозного сценария 114

    Метод прогнозирования 8

    Метод прогнозирования, авторегрессионый 95

    Метод прогнозирования, матричный 112

    Метод прогнозирования, морфологический 115

    Метод прогнозирования, патентный 102

    Метод прогнозирования по опережающей информации 101

    Метод прогнозирования, публикационный 103

    Метод прогнозирования, регрессионный 94

    Метод прогнозирования статистический 38

    Метод прогнозирования, фактографический 87

    Метод прогнозирования, факторный 96

    Метод прогнозирования, цитатно-индексный 104

    Метод прогнозирования, экспертный 105

    Метод стимулированного наблюдения 110

    Метод сценария 114

    Метод управляемой генерации идей 110

    Метод цепей Маркова 98

    Метод эвристического прогнозирования 113

    Метод экспертный комиссий 109

    Метод экспоненциального сглаживания 92

    Модель, прогнозная 6

    Модель, прогностическая (2)

    Н

    Надежность прогноза (39)

    О

    Обоснованность прогноза 40

    Объект прогнозирования 5

    Ориентация, предпрогнозная 43

    Оценка, индивидуальная экспертная 75

    Оценка, коллективная экспертная 75

    Оценка, прогнозная 75

    Оценка экспертная 75

    Ошибка прогноза41

    П

    Параметр объекта прогнозирования 55

    Переменная объекта прогнозирования 51

    Переменная объекта прогнозирования, значащая 52

    Переменная объекта прогнозирования экзогенная 54

    Переменная объекта прогнозирования эндогенная 53

    Период основания прогноза 37

    Период упреждения прогноза 35

    Предположение (2)

    Предсказание (2)

    Прием прогнозирования 10

    Признак (51), 50

    Принцип вариантности прогнозирования 17

    Принцип верифицируемости прогнозирования 19

    Принцип непрерывности анализа объекта прогнозирования 78

    Принцип непрерывности прогнозирования 18

    Принцип оптимизация 77

    Принцип рентабельности прогнозирования 20

    Принцип системности прогнозирования 15

    Принцип согласованности прогнозирования 16

    Принцип специфичности объекта прогнозирования 76

    Показатель 51

    Полнота исходной информации67

    Потребитель прогноза 12

    Прогноз 2

    Прогноз, генетический (21)

    Прогноз, глобальный 33

    Прогноз, дальнесрочный 30

    Прогноз долгосрочный 29

    Прогноз, изыскательский (21)

    Прогноз, интервальный 24

    Прогнозирование 3

    Прогнозирование, нормативное 3*

    Прогнозирование, оперативное 3*

    Прогнозирование, поисковое 3*

    Прогнозирование по функции с гибкой структурой 91

    Прогноз, исследовательский (21)

    Прогноз, качественный 23*

    Прогноз, количественный 23*

    Прогноз, комплексный 23*

    Прогноз, краткосрочный 27

    Прогноз, локальный 34

    Прогноз, межгосударственный 34

    Прогноз, межотраслевой 34

    Прогноз, межрегиональный 34

    Прогноз, многомерный31

    Прогноз, мультиплетный (31)

    Прогноз, нормативный 22

    Прогноз, общегосударственный 34

    Прогноз, одномерный 32

    Прогнозология (1)

    Прогнозомия (1)

    Прогноз, оперативный 26

    Прогноз, отраслевой 34

    Прогноз, поисковый 21

    Прогноз, программный (22)

    Прогноз, региональный 34

    Прогноз, сингулярный (32)

    Прогноз, системный 23

    Прогноз, среднесрочный 28

    Прогноз, территориально-производственный 34

    Прогноз, точечный 25

    Прогностика 1

    Проспектика, прогнозная 47

    Р

    Ретроспекция, прогнозная 45

    Ряд, динамический 57

    С

    Синтез прогнозов 50

    Система прогнозирования 7

    Система, прогнозирующая (7)

    Сложность объекта прогнозирования 61

    Составляющая динамического ряда, регулярная 58

    Составляющая динамического ряда, случайная 59

    Срок прогнозирования (35)

    Структура объекта прогнозирования 63

    Субъект анализа объекта прогнозирования 82

    Субъект прогнозирования 4

    Т

    Таблица, определительная генеральная 60

    Точность прогноза 38

    Ф

    Фон, прогнозный 11

    Футурология (1)

    Х

    Характеристика, качественная 51

    Характеристика, количественная 51

    Характеристика объекта прогнозирования 51

    Э

    Эксперт 71

    Экстраполяция, прогнозная 89

    Этап прогнозирования 13


    Терминология

    I. Общие понятия1. Основные понятия
    1

    Прогностика Нрк футурология;

    Прогнозономия;

    прогнозология

    D Prognostik

    Е Prognostics; future studies

    F Prospective

    Научная дисциплина о закономер­ностях разработки прогнозов.

    2

    Прогноз Нрк Предсказа­ние;

    предположение; прогностическая модель

    D prognose

    Т Forecaste

    F Une prevision;

    une prospective

    Научно обоснованное суждение о возможных состояниях объекта в будущем и (или) об альтернатив­ных путях и сроках их достижения.

    3

    Прогнозирование

    D Prognostizierung

    Е Erecasting

    F La prevision; la pro­spective

    Процесс разработки прогнозов.

    Примечание. В зависимости от вида прогноза различают норма­тивное и поисковое прогнозирование, оперативное прогнозирование и т.п.

    4

    Субъект прогнозирования

    D Prognostizierungssubjekt;

    subject der Prognose

    E Forecast subject

    F Previsionniste

    Организация, предприятие, учреждение или отдельное лицо, осуществляющее разработку прогноза

    5

    Объект прогнозирования

    Процессы, явления и события, на которые направлена познавательная и практическая деятельность субъекта прогнозирования.

    Примечание. В зависимости от природы объекта различают: социальные, научно-технические, экономические, экологические и другие объекты прогнозирования; в зависимости от возможности воздействия на него субъекта прогнозирования – управляемые и неуправляемые объекты.

    6

    Прогнозная модель

    D Prognosemodell

    Е Prognostic (future) model

    F Modele prognostique

    Модель объекта прогнозирования, исследование которой позволяет получить информацию о возмож­ных состояниях объекта в буду­щем и (или) путях и сроках их осуществления.

    Примечание. Прогнозная модель в виде графа называется «граф-модель объекта прогнозирования», или «граф-модель».

    7

    Система прогнозирова­ния

    Нрк Прогнозирующая система

    D Prohnosesystem

    Т Forecasting system

    F Systeme de prevision (de la prospective)

    Система методов прогнозирования и средств их реализации, функ­ционирующая в соответствии с основными принципами прогно­зирования.

    Примечание. 1. Средствами реали­зации являются экспертная груп­па, организационные мероприя­тия, технические средства и т.д. 2. Системы прогнозирования могут быть автоматизированными и неавтоматизированными и разра­батываться на различных уровнях управления. 3. В настоящее время известны системы прогнозирова­ния ИНПРОГС, ПАТТЕРН, ПРОФАЙЛ и др.

    8

    Метод прогнозирования

    D Prognosemethode

    Е Method of forecasting Forecasting technic

    F Methode de prevision (de la prospective)

    Способ исследования объекта прогнозирования, направленный на разработку прогноза.

    Примечание. Методы прогнозиро­вания являются основанием для методик прогнозирования

    9

    Методика прогнозиро­вания

    D Prohnosemethodik

    Е Methodics of forecast­ing

    F Methodique de prevision (de la prospective )

    Совокупность методов и правил разработки прогнозов конкретных объектов.

    10

    Прием прогнозирования

    D Prognoseverfaghren

    Е Form of forecasting

    F Forme de previsikn (de la prospective)

    Одна или несколько математиче­ских или логических и других операций, направленных на полу­чение конкретного результата в процессе разработки прогноза.

    Примечание. В качестве примера могут выступать: вычисление средневзвешенного значения оценок экспертов, определение компетентности эксперта, сглаживание и выравнивание динамического ряда и т.д.

    11

    Прогнозный фон

    D Prohnosehintergnund

    Е Beckground (environ­ment) of forecasting

    F Fond prognostique

    Совокупность внешних по отно­шению к объекту прогнозирова­ния условий (факторов), сущест­венных для решения задачи про­гноза.

    12

    Потребитель прогноза

    D Prognosenbedarfstrager; Bedarfstrager der Prognose

    E Forecast user

    F Utilisateur de la previ­sion (de la prospective);

    usager de la prevision

    Организация, предприятие, учре­ждение или отдельное лицо, ис­пользующее результаты прогно­зов, а также в ряде случаев формулирующее задание на прогноз.

    13

    Этап прогнозирования

    D Prognostizierungstappe

    E Stage of forecasting

    F Etape de prevision (de la prospective)

    Часть процесса разработки про­гнозов, характеризующаяся свои­ми задачами, методами и резуль­татами.

    Примечание. 1. Деление на этапы связано со спецификой построе­ния систематизированного описа­ния объекта прогнозирования, сбором данных прогнозного фона. С построением поисковой и нор­мативной моделей, верификацией прогноза.

    2. Особое место занимает предпрогнозная ориентация, предше­ствующая операциям собственно прогнозирования, а также разработка рекомендаций для целеполагання, планирования, програм­мирования, проектирования, т.е. для управления на основе данных, полученных в результате прогнозирования.

    14

    Вариант прогноза

    Прогнозный вариант

    D Prognosevariante

    E Prognostic variant

    F Variante prognostique

    Один из прогнозов, составляющих группу возможных прогнозов объ­екта прогнозирования.

    2. Принципы прогнозирования15

    Принцип системности прогнозирования

    Принцип системности

    D Systemprinzip

    Е System-approach prin­ciple; system concept of forecasting

    F Principe des systemes

    Принцип прогнозирования, тре­бующий взаимоувязанности и соподчиненности прогнозов объ­екта прогнозирования и прогнозного фона и их элементов с уче­том обратных связей.

    16

    Принцип согласованно­сти прогнозирования

    Принцип согласованности

    D Prinzip der Abgestimmtheit

    E Concordance principle

    F Principe de coordination (de conformite)

    Принцип прогнозирования, тре­бующий согласования норматив­ных и поисковых прогнозов раз­личной природы и различного периода упреждения.

    17

    Принцип вариантности прогнозирования

    Принцип вариантности

    D Variationsprinzip

    Е Principle of variance

    F Principe de variantes

    Принцип прогнозирования, тре­бующий разработки вариантов прогноза, исходя из особенностей рабочей гипотезы, постановки цели (в нормативном прогнозиро­вании) и вариантов прогнозного фона.

    18

    Принцип непрерывности прогнозирования

    Принцип непрерывности

    D Kontinuitatsprinzip

    Е Principle of continuity

    F Principle de continuite

    Принцип прогнозирования, тре­бующий корректировки прогнозов по мере необходимости при по­ступлении новых данных об объ­екте прогнозирования.

    19

    Принцип верифицируе­мости прогнозирования

    Принцип верифицируе­мости

    D Prinzip der Virifizirbarkeit

    E Principle of yrofttability

    E Principle of veriiabiliti

    F Principle de verification

    Принцип прогнозирования, тре­бующий определения достоверно­сти, точности и обоснованности прогнозов.

    20

    Принцип рентабельно­сти прогнозирования

    Принцип рентабельно­сти

    D Prinzip der Wirtschaftichkeit

    E Principle of yrofitability

    F Principle de rentabilite

    Принцип прогнозирования, тре­бующий превышения экономиче­ского эффекта от использования прогноза над затратами на его разработку.

    3. Виды прогнозов21

    Поисковый прогноз Нрк

    Исследовательский про­гноз;

    изыскательский прогноз;

    генетический прогноз

    D Forschungsprognose

    Е Research (genetic) forecat

    F Prevision (procpective) exploratiore

    Прогноз, содержанием которого является определение возможных состояний объекта прогнозирова­ния в будущем.

    22

    Нормативный прогноз

    Нрк Программный про­гноз

    D Normative Prognose

    Е Normative forecast

    F Prevision (prospective) normative

    Прогноз, содержанием которого является определение путей и сроков достижений (принимаемых в качестве заданных) объекта про­гнозирования в будущем.

    23

    Комплексный прогноз

    D Komplezprognpse

    E Complex forecast

    F Prevision complexe

    Прогноз, содержащий элементы поискового и нормативного про­гнозов.

    Примечание. Нормативные, поис­ковые и комплексные прогнозы могут быть по характеру отражае­мых свойств или качественными, или количественными прогноза­ми; если прогноз использует системное представление объекта прогнозирования, он именуется системным прогнозом.

    24

    Интервальный прогноз

    D Intervallprognose

    E Inteval forecast

    F Prevision (prospective) au intervaales

    Прогноз, результат которого пред­ставлен в виде доверительного интервала характеристики объекта прогнозирования для заданной вероятности осуществления про­гноза.

    25

    Точечный прогноз

    D Punktprognose

    E Point (exact) forecast

    F Prevision (prospective) exacle

    Прогноз, результат которого пред­ставлен в виде единственного значения характеристики объекта прогнозирования без указания доверительного интервала.

    26

    Оперативный прогноз

    D Operative Prognose

    E Operative forecast

    F Prevision (prospective) conjonclurelle

    Прогноз с периодом упреждения для объектов прогнозирования до 1-го месяца.

    27

    Краткосрочный прогноз

    D Kurzfristige Prognose

    E Short-term (shoitrange) forecast

    F Prevision a court term (prospective)

    Прогноз с периодом упреждения для объектов прогнозирования от 1-го месяца до 1-го года.

    28

    Среднесрочный прогноз

    D Mittelfristige Prognose

    E Middle-term (middle-range) forecast

    F Prevision (prospective) au terme moyen

    Прогноз с периодом упреждения для объектов прогнозирования от 1 года до 5 лет.

    29

    Долгосрочный прогноз

    D Langfristige Prognose

    E Long-term (longrange) forecast

    F Prevision (prospective) a long terme

    Прогноз с периодом упреждения для объектов прогнозирования от 5 до 1 5 лет.

    30

    Дальнесрочный прогноз

    D Extrem-langfristige Prognose

    E Superlong-term (far-range) forecast

    F Provision (prospective) a tres long lerme

    Прогноз с периодом упреждения для объектов прогнозирования свыше I5 лет.

    31

    Многомерный прогноз Нрк

    Мультиплетный прогноз

    D Mehrdimensionale Prognose

    E Multiple forecast

    F Prevision multidimentionelle

    Прогноз, содержащий несколько качественных или количествен­ных характеристик объекта про­гнозирования.

    32

    Одномерный прогноз

    Нрк Сингулярный про­гноз

    D Eindimensionale Prog­nose

    E Monofaclor forecast

    F Prevision unidimensionnelle

    Прогноз, содержащий одну каче­ственную или количественную характеристику объекта прогнози­рования.

    33

    Глобальный прогноз

    D Globalprognose

    Ј Global forecast

    F Prevision planetaire (a 1'echelle mondiale)

    Прогноз, относящийся к Земле и Человечеству в целом.

    34

    Общегосударственный прогноз

    D Gesamtstaatliche Prognose

    E Nationwide forecast

    F Prevision a lechelle d'Etat

    Прогноз, относящийся к государ­ству в целом.

    Примечание. В зависимости от того, к нескольким ли государст­вам или к части государства отно­сятся прогнозы, различают: меж­государственные, региональные, межрегиональные, локальные прогнозы; в зависимости от харак­тера структуры народного хозяй­ства различают также: отраслевые, межотраслевые, территориально-производственные и тому подоб­ные прогнозы.

    4. Параметры прогнозов35

    Период упреждения прогноза Нрк

    Время упреждения;

    время прогнозирования;

    прогнозный горизонт;

    срок про­гнозирования;

    дальность прогнозирования

    D Prognosezeitraum

    E Range (time) of forecast

    F Period de projection (de la prospective)

    Промежуток времени от настоя­щего в будущее, на который раз­рабатывается прогноз.

    36

    Прогнозный горизонт

    D Prognosezeithorizont

    E Prognostic (future) Ho­rizon

    F Urriite de prevision (de la prospective)

    Максимально возможный период упреждения прогноза.

    37

    Период основания про­гноза Нрк

    Время осно­вания

    D Zeitbasis der Prognose

    E Time base of forecast

    F Periode de base de pre­vision (de la prospective)

    Промежуток времени, на базе которого строится ретроспекция.

    38

    Точность прогноза

    D Genauigkeit der Prognose

    E Forecast accuracy

    F Exactitude de prevision

    (de la prospective)

    Оценка доверительного интервала прогноза для заданной вероятно­сти его осуществления.

    39

    Достоверность прогноза

    Нрк Надежность прогно­за

    D Richtigkeil der Prognose

    E Forecast reliability

    F Justisse de prevision (de la prospective)

    Оценка вероятности осуществле­ния прогноза для заданного дове­рительного интервала

    40

    Обоснованность прогно­за

    D Begrundetheit der Prognose

    E Forecast feasability

    F Bienfonde (correlation) de la prevision

    Степень соответствия методов и исходной информации объекту, целям и задачам прогнозирования

    41

    Ошибка прогноза

    D Prosnosefehler

    E Forecast error

    F Erreur de prevision (de la prospective)

    Апостериорная величина отклоне­ния прогноза от действительного состояния объекта или путей и сроков его осуществления.

    42

    Источник ошибки про­гноза

    D Prognosefehlerkelle

    E Source of error in fore­casting

    F Source d'erreur de pre­vision de prevision (de la prospective)

    Фактор, обусловливающий появ­ление ошибки прогноза

    5. Этапы прогнозирования43

    Предпрогнозная ориен­тация

    D Prognosenorientierung

    E Forecast orientation

    F Mise au point de previ­sion (de prospective)

    Совокупность работ, предшест­вующих разработке задания на прогноз и включающих определе­ние объекта, цели и задач прогнозирования, а также периода осно­вания и периода упреждения про­гноза.

    44

    Задание на прогноз

    D Prognoseauflrag

    Е Task for forecast

    F Taches concretes pour une prevision (une pro­spective)

    Документ, определяющий цели и задачи прогноза и регламенти­рующий порядок его разработки.

    45

    Прогнозная ретроспек­ция

    D Prognostische Retrospektive

    E Retrospection

    F Retrospection pronostique

    Этап протезирования, на кото­ром исследуется история развития объекта прогнозирования и про­гнозного фона с целью получения их систематизированного описа­ния.

    46

    Прогнозный диагноз

    Диагноз

    D Prognostische Diagnose

    Е Diagnosis

    F Diagnose pronostique

    Этап прогнозирования, на кото­ром исследуется систематизиро­ванное описание объекта прогно­зирования и прогнозного фона с целью выявления тенденции их развития и выбора (разработки) моделей и методов протезирова­ния.

    47

    Прогнозная проспекция

    D Prognostische Prospektivfi

    E Prospecden; future re­search

    F Prospection pronostique

    Этап прогнозирования, на кото­ром прогноз разрабатывается по результатам прогнозного диагно­за.

    48

    Верификация прогноза

    D Verifikation der Prognose

    E Forecast verification

    F Verification de previ­sion (de la prospective)

    Этап прогнозирования, на кото­ром осуществляется оценка досто­верности и точности или проверка обоснованности прогноза.

    49

    Корректировка прогноза

    D Korrektur de Prognose

    E Forecast correction

    F Correction de prevision (de la prospective)

    Этап прогнозирования, на кото­ром осуществляется уточнение прогноза на основании его вери­фикации и (или) дополнительных данных.

    50

    Синтез прогнозов

    D Prognosesymhese

    E Forecasts synthesis

    F Synthee de prevision (de la prospective)

    Этап прогнозирования, на кото­ром осуществляется разработка системного прогноза.

    II. Объект прогнозирования1. Характеристики объекта прогнозирования51

    Характеристика объекта прогнозирования Нрк

    Признак

    D Charakteristik des Prognoseobjektes

    Е Characteristic of fore­cast pdject

    F Caracteristique de lўobject de provision (de la prospective)

    Качественное или количественное отражение какого-либо свойства объекта прогнозирования.

    Примечание. Соответственно при­роде и степени формализации представления исследуемого свойства характеристики являются либо качественными (Нрк при­знак), либо количественными ха­рактеристиками; последние, если они изменяются в течение периода основания и (или) периода упреждения прогноза (или при­нимаются за таковые), именуются переменными объекта прогнози­рования (иногда – показателями).

    52

    Значащая переменная объекта прогнозирова­ния

    Значащая переменная

    D Signifikante Variable des Prognoseobjektes

    E Relevant variable

    F Variables essentielles de prevision (de la prospec­tive)

    Переменная объекта прогнозиро­вания, принимаемая как сущест­венная для описания объекта в соответствии с задачей прогнозирования.

    53

    Эндогенная переменная объекта прогнозирова­ния

    Эндогенная переменная

    D Endogene Variable

    Е Endogenic variadle

    F Variable endogenes

    Значащая переменная объекта прогнозирования, отражающая его собственные свойства.

    54

    Экзогенная переменная объекта прогнозирова­ния

    Экзогенная переменная

    D Exogene Variable

    Е Exogenic variable

    F Variables exogenes

    Значащая переменная объекта прогнозирования, обусловленная влиянием некоторой совокупности внешних переменных.

    55

    Параметр объекта прогнозирования

    D Parameter des Prognoseobjeltes

    Е Parameter of forecasting object

    F Parametre de prevision (de la prospective)

    Количественная характеристика объекта прогнозирования, которая является или принимается за по­стоянную в течение периода осно­вания и периода упреждения про­гноза.

    56

    Базисное значение переменной объекта прогнозирования

    D Prognosebasiswert der Variablen

    E Basic state of variable

    F Point de depart des variadles

    Значение переменной объекта прогнозирования на этапе диагно­за, разделяющее период основания прогноза от периода упреждения.

    57

    Динамический ряд

    D Dynamiche Reine

    E Dynamic series

    F Serie dynamique

    Временная последовательность ретроспективных и перспектив­ных значений переменной объекта прогнозирования.

    58

    Регулярная составляю­щая динамического ряда

    D Regulare Komponente der Dynamikreine

    E Regular component

    F Composante regulierc de la serie dynamique

    Плавно изменяющаяся последова­тельность ретроспективных и пер­спективных значений переменной, представленной динамическим рядом, отражающая основную тенденцию ее развития.

    59

    Случайная составляющая динамического ряда

    D Zufallskomponente der Dynamikreine

    E Randon component

    F Composante fortuite de la serie dynamique

    Составляющая динамического ряда, отражающая влияние на него случайных воздействия и ошибок измерения.

    60

    Генеральная определительная таблица

    D Generalle Bestim Mungstafel

    E General indentification matriz

    F Table generate d'indication

    Иерархическая система взвешен­ных характеристик объекта про­гнозирования и их значений, по­зволяющая преобразовывать его качественное описание в обоб­щенную количественную оценку.

    61

    Сложность объекта прогнозирования

    D Compliziertheit des Prognoseobjektes

    Е Complexity of object

    F Comhlexite de 1'objet de prevision (de la prospec­tive)

    Характеристика объекта прогно­зирования, определяющая разно­образие его элементов, свойств, отношений.

    62

    Мерность объекта прогнозирования

    D Ma stabfaktor des Prognoseobjektes

    Е Metris of object

    F Quantitfe des variables de hrevision (de la pro­spective)

    Число значащих переменных объ­екта прогнозирования в его опи­сании.

    63

    Структура объекта прогнозирования

    D Struktur des Piognosenobjektes

    E Structure

    F Structure de 1'objet de prevision (de la prospec­tive)

    Способ внутренней организации и связей элементов объекта прогно­зирования

    2. Исходная информация об объекте прогнозирования64

    Источник фактографи­ческой информации об объекте прогнозирова­ния

    Источник фактографи­ческой информации

    D Faktographische Infonnationsquelle

    Е Source of factographical information

    F Source de information factographique

    Источник информации об объекте прогнозирования, содержащий фактические данные, необходи­мые для решения задачи прогноза.

    65

    Источник экспертной информации об объекте прогнозирования

    Источ­ник экспертной информации

    D Experten Infonnationsquelle

    Е Soumrce of expert information

    F Source de 1'infonnation d'expert

    Источник информации об объекте прогнозирования, содержащий экспертные оценки.

    66

    Информационный массив прогнозирования

    D Informationsfondus

    E Information file; data array

    F Masse de information

    Совокупность данных об объекте прогнозирования, организованных в систему в соответствии с целью и методами прогнозирования.

    67

    Полнота исходной информации

    D Vollstandigkeit der Ausgangsinformation

    E Fulness of basic information

    F Plenitude (caractere exhaustif) de information debase

    Степень обеспеченности задач прогноза достоверной исходной информацией

    68

    Информативность переменной объекта прогнозирования

    D Informationsgehalt einer Variablen des Prognoseobjektes

    E Infonnativeness of variable

    F Niveau de 1 'information des variables

    Количество информации об объ­екте прогнозирования, содержа­щейся в значениях переменной с точки зрения задачи прогноза. Примечание. Под количеством информации понимается мера уменьшения неопределенности ситуации, вследствие того, что становится известным исход дру­гой ситуации.

    69

    Дисконтирование информации об объекте прогнозирования

    Дисконтирование

    D Discontieren der Information

    E Information discontinuing

    F Discontance de 1'infonnation

    Уменьшение информативности ретроспективных значений пере­менных объекта прогнозирования по мере удаления моментов их измерения в прошлое.

    70

    Опережающая информация

    D Zuvorkommende Inormation

    Е Advance Information

    F Information sur l'objel dacaleen avant

    Научная и техническая информация, опережающая реализацию новшеств в вещественной практи­ке.

    Примечание. В прогнозировании под опережающей информацией понимаются заявки на изобрете­ния и открытия, авторские свиде­тельства, патенты и т.д.

    71

    Эксперт

    D Expert

    E Expert

    F Expert

    Квалифицированный специалист, привлекаемый для формирования оценок относительно объекта про­гнозирования.

    72

    Компетентность экспер­та

    D Kompetenz des Experten

    E Competence of expert

    F Competence d'expert

    Способность эксперта создавать на базе профессиональных знаний, интуиции и опыта достоверные оценки относительно объекта про­гнозирования.

    Примечание. Количественная мера компетентности эксперта называ­ется коэффициентом компетент­ности.

    73

    Экспертная группа

    D Expertengruppe

    E Expert team (group)

    F Groupe des experts

    Коллектив экспертов, сформиро­ванный по определенным прави­лам.

    74

    Компетентность экс­пертной группы

    D Kompetenz der Expertengruppe

    E Competence of expert group F Competence du groupe des experts

    Способность экспертной группы создавать достоверные оценки относительно объекта прогнози­рования, адекватные мнению генеральной совокупности экспер­тов.

    Примечание. Количественная мера компетентности экспертной груп­пы определяется на основе обоб­щения коэффициентов компетент­ности экспертов.

    75

    Экспертная оценка

    D Experteneinschatzung

    E Expert evaluation (opinion) F Avis des experts

    Суждение эксперта или эксперт­ной группы относительно постав­ленной задачи прогноза. Примечание. В первом случае используется термин «индивиду­альная экспертная оценка», во втором – «коллективная эксперт­ная оценка»; иногда термин «экспертная оценка» заменяют на тер­мин «прогнозная оценка».

    3. Анализ объекта прогнозирования76

    Принцип специфичности объекта прогнозирова­ния

    D Spezifitatsprinzip des Prognosenobjektes

    Е Principle of specificity

    F Principe de particularite у roper a 1'objet de previ­sion

    Необходимость учета специфики природы объекта прогнозирования в процессе его анализа.

    77

    Принцип оптимизации объекта прогнозирова­ния

    D Optimierungsprinzip des Prognosenobjektes

    E Principle of optimisa­tion de robjet de prevision

    Необходимость оптимизации при описании с точки зрения размер­ности или шкал измерения харак­теристик объекта прогнозирова­ния в соответствии с заданием на прогноз.

    78

    Принцип непрерывности анализа объекта прогнозирования

    D Kontinuitatsprinzip der Analyse des Prognosenobj ektes

    E Principle of continuity of analysis

    F Principe de conlinuitfc d' analyse yurant la previ­sion

    Необходимость проведения ана­литических исследований на всех этапах разработки прогноза.

    79

    Анализ структуры объ­екта прогнозирования

    D Strukluranalyse des Prognoseobjektes

    E Analysis of structure

    F Analyse de la structure de l'objet de prevision

    Исследование, проводимое с це­лью выявления состава и взаимо­связей элементов объекта прогно­зирования в соответствии с зада­нием на прогноз.

    80

    Анализ динамики объек­та прогнозирования

    D Dynamik analyse des Prognosenobjektes

    Ј Analysis of dynamic

    F Etablissement de la dynamique de 1'objet de prevision

    Выявление и оценка характери­стики динамики развития объекта прогнозирования.

    81

    Анализ адекватности прогнозной модели

    D Adaquanzanatyse des Prognosemodells

    Ј Analysis of adequacy

    F Confonnitfe du modele de prevision

    Исследование степени соответст­вия прогнозной модели объекту прогнозирования по достоверно­сти и точности.

    82

    Субъект анализа объекта прогнозирования

    D Analysesubjekt des Prognosenobj ektes

    E Subject of analysis

    F Analyse de l'objel de provision

    Организация, исследовательская группа или специалист, осуществ­ляющие анализ объекта прогнози­рования.

    83

    Предпрогнозныи анализ объекта прогнозирова­ния

    D Prognosenanalyse des Prognosenobj ektes

    E Preforecast analysis

    F Analyse preliminaire de 1'objet de prevision

    Анализ объекта прогнозирования, осуществляемый в процессе раз­работки задания на прогноз.

    84

    Постпрогнозный анализ объекта прогнозирова­ния

    D Postprognosenanalyse des Prognosenobjektes

    E Postforecast analysis

    F Analyse posterieure de l'objet de prevision

    Сопоставление прогнозных значе­ний объекта прогнозирования с его фактическим состоянием по истечении периода упреждения.

    85

    Анализ прогнозного горизонта объекта прогнозирования

    D Analyse des Prognosenhorizontes

    F Precision de la periode de projection

    Определение предельных значе­ний периода упреждения прогно­зов объекта для заданной досто­верности и точности прогнозов.

    86

    Анализ прогнозного фона объекта прогнози­рования

    D Analyse des Prognosenhmtergrundes

    F Analyse du fonde pronosdque (de prevision)

    Анализ совокупности внешних объектов и воздействий, влияю­щих на развитие объекта прогно­зирования и условия осуществле­ния прогнозов.

    III. Аппарат прогнозирования1. Фактографические методы87

    Фактографический ме­тод прогнозирования

    D Faktographiche Methode der Prognostizierung

    E Factographic method of forecasting

    F Methode factographique de prfevision (de la pro­spective)

    Метод прогнозирования, бази­рующийся на фактографической информации.

    88

    Статический метод прогнозирования

    D Statistische Methode der Prognostisiening

    E Statistical method of forecasting

    F Method statistique de prevision (de la prospec­tive)

    Метод прогнозирования, основан­ный на построении и анализе ди­намических рядов характеристик объекта прогнозирования и их статистических взаимосвязей.

    89

    Прогнозная экстраполя­ция

    D Prognostische Extrapolation

    E Forecasting extrapola­tion

    F Extrapolation pronostique

    Метод прогнозирования, основан­ный на математической экстрапо­ляции, при котором выбор ап­проксимирующей функции осуществляется с учетом условий и ограничений развития объекта прогнозирования.

    90

    Прогнозная интерполя­ция

    D Prognostische Interpo­lation

    E Forecasting interpola­tion

    F Interpolation pronostique

    Метод прогнозирования, основан­ный на математической интерпо­ляции, при котором выбор интер­полирующей функции осуществляется с учетом условий и ограничений развития объекта прогнозирования.

    91

    Прогнозирование по функции с гибкой структурой

    D Prognostizierung nach der Funktion mil flexibler Struktur

    Е Forecasting using the function of flexible struc­ture

    F Prevision d'apres la fonction a structure souple

    Метод прогнозирования, основан­ный на использовании экстрапо­лирующей функции, вид и пара­метры которой подбираются в процессе ретроспективного анали­за исходного динамического ряда из некоторого множества возмож­ных функций.

    92

    Метод экспоненциаль­ного сглаживания

    D Exponentialaus-gleichsverfahren

    E Method of exponential smoothing

    F Precede d'extrapolation a fonction exponentlelle decroissante

    Метод прогнозирования, основан­ный на построении экстраполи­рующей функции с использовани­ем экспоненциального убывания весов ее коэффициентов.

    93

    Метод гармонических весов

    D Verfahren von harmonischen Gewichten

    E Method of harmonic scales

    F Methode de balance garmonique

    Метод прогнозирования, основан­ный на экстраполяции скользяще­го тренда, аппроксимируемого отрезками линии с взвешиванием точек этой линии при помощи гармонических весов.

    94

    Регрессионный метод прогнозирования

    D Regressionmethode der Prognostizjerung

    E Regressional method

    F Methode dc prevision

    Метод прогнозирования, основан­ный на анализе и использовании устойчивых статистических свя­зей между совокупностью пере­менных-аргументов и прогнози­руемой переменной ѕ функцией.

    95

    Авторегресснонный метод прогнозирования

    D Autoregressionsverfah ren der Prognostizierung

    E Autoregressional method

    F Methode de prevision 1, autore-gression

    Метод прогнозирования стацио­нарных случайных процессов, основанный на анализе и исполь­зовании корреляций значений динамического ряда с фиксированными временными интервала­ми между ними.

    96

    Факторный метод прогнозирования

    Метод прогнозирования, основан­ный на обработке многомерных массивов информации об объекте в динамике с использованием ап­парата факторного статистическо­го анализа или его разновидностей.

    97

    Метод группового учета аргументов

    D Methode der Arguentgruppenerfass ung

    Е The method of group consideration of argu­ments

    F Methode d'estimation des arguments en groups

    Метод прогнозирования, основан­ный на кусочной аппроксимации исходного динамического ряда с оптимизацией вида и параметров прогнозирующей функции

    98

    Метод цепей Маркова

    D Melhodeder Markowschen Ketten

    E Forecasting on the basis of Markov chains

    F Melhode de chaines marcoiennes

    Метод прогнозирования, основан­ный на анализе и использовании вероятностей перехода объекта прогнозирования из одного со­стояния в другое.

    99

    Метод исторической аналогии

    D Melhode der historischen Analogic

    E Method of historical analogy

    F Methode de lў analogic histonque

    Метод прогнозирования, основан­ный на установлении и использо­вании аналогии объекта прогнози­рования с одинаковым по природе объектом, опережающим первый в своем развитии.

    100

    Метод математической аналогии

    D Methode der mathematischen Analogic

    E Method of mathematical analogy

    F Methode de 1 'analogic malhematique

    Метод прогнозирования, основан­ный на установлении аналогии математических описании процес­сов развития различных по приро­де объектов с последующим использованием более изученного математического описания одного из них для разработки прогнозов другого.

    101

    Метод прогнозирования по опережающей ин­формации

    Метод опережающей информации

    D Vorausseilende Melhode der Prognostizierung

    E Overcoming method of forecasting

    F Methode de devancement

    Метод прогнозирования, основан­ный на использовании свойства научно-технической информации опережать реализацию научно-технических достижений в обще­ственной практике.

    102

    Патентный метод прогнозирования

    D Prognostizierung auf der Grundlage von Patentauswenung

    E Forecasting patent method

    F Methode de brevet

    Метод прогнозирования, основан­ный на оценке (по принятой сис­теме критериев) изобретений и открытий и исследовании их ди­намики.

    103

    Метод анализа публика­ций

    D Prognostizierung auf der Grundlage von Publikalionauswertund

    E Forecasting publication method

    F Methode de publication de la prospective

    Метод прогнозирования, основан­ный на оценке публикаций об объекте прогнозирования (по при­нятой системе критериев) и иссле­довании динамики их публикова­ния.

    104

    Цитатно-индексный метод прогнозирования

    D Zitatenindex-Methode

    E Forecasting index-quotation method

    F Methode de citation et des indexes

    Метод прогнозирования, основан­ный на оценке (по принятой сис­теме критериев) и анализе дина­мики цитирования авторов публикаций об объекте прогнозирова­ния.

    2. Экспертные методы105

    Экспертный метод прогнозирования

    D Methode auf der Grundlage von Exper-teneinschatzugen

    E Method of expert fore­casting

    F Methode d'expert de prevision (de la prospec­tive}

    Метод прогнозирования, бази­рующийся на экспертной инфор­мации.

    106

    Метод индивидуальной экспертной оценки

    D Methode der individuellen Expertenein-schatzung

    E Method of individual expert evaluation (estima­tion)

    F Methode d'evalution (lў appreciation) individu elle par les experts

    Метод прогнозирования, основан­ный на использовании в качестве источника информации оценки одного эксперта.

    107

    Метод интервью

    D Methode des Interviews

    Е Method of interview

    F Methode d'interview

    Метод индивидуальной эксперт­ной оценки, основанный на беседе прогнозиста с экспертом по схеме «вопрос-ответ».

    108

    Метод коллективной экспертной оценки

    D Method der kollecktiven Experteneinsch Stzung

    E Method of collective expert evaluation (estima­tion)

    F M6thode d'evalution (1'appreciation) collective par les experts

    Метод прогнозирования, основан­ный на выявлении обобщенной оценки экспертной группы путем обработки индивидуальных неза­висимых оценок, вынесенных экспертами, входящими в группу.

    109

    Метод экспертных ко­миссий

    D Methode der Experten-Kommissionen

    E Expert-commission method

    F Mclhode des commis­sions desexperts

    Метод экспертной оценки, осно­ванный на объединении в единый документ экспертных оценок про­гнозов отдельных аспектов объек­та, разработанных соответствую­щими экспертными группами.

    110

    Метод коллективной генерации идей

    Метод отнесенной оцен­ки

    Метод «мозговой атаки» Нрк

    Конферен­ция идей

    D Melhode der koliekliven Ideenschopfung

    E Method of collective generation of ideas

    Метод экспертной оценки, осно­ванный на стимулировании твор­ческой деятельности экспертов путем совместного обсуждения конкретной проблемы, регламен­тированного определенными пра­вилами: запрещением оценки вы­двигаемых идеи, ограничением времени одного выступления с допущением многократных вы­ступлений одного участника, при­оритетом выступления эксперта, развивающего предыдущую идею оценкой выдвинутых идей на по­следующих этапах, фиксацией всех выдвинутых идей. Примечание. На основе метода коллективной генерации идей разработаны методы управляемой генерации идей, деструктивной отнесенной оценки, стимулиро­ванного наблюдения и др.

    111

    Дельфийский метод

    D Delphi-methode

    Е DELPHI; Delphi tech­nique

    F Methode «technique Delphi»

    Метод экспертной оценки, осно­ванный на выявлении согласован­ной оценки экспертной группы путем независимого анонимного опроса экспертов в несколько туров, предусматривающего со­общение экспертам результатов предыдущего тура.

    112

    Матричный метод прогнозирования

    D Matrizenverfahen fur die Prognostizierung

    E Matrix method

    F Melhode des matrices

    Метод прогнозирования, основан­ный на матричной интерпретации экспертных оценок связей отдель­ных аспектов.

    113

    Метод эвристического прогнозирования

    D Methods der heuristischen Prognostizierung

    E Heuristic forecasting method

    F Methode de prevision (de la prospective) euristique

    Метод прогнозирования, основан­ный на построении и последую­щем усечении дерева поиска экс­пертной оценки с использованием эвристических приемов и логиче­ского анализа прогнозной модели.

    114

    Метод построения прогнозного сценария

    Ме­тод сценария

    D Szenarien-Melhod

    E Scenario-writing

    F Methode des scenerii

    Метод прогнозирования, основан­ный на установлении последова­тельностей состояний объекта прогнозирования при различных прогнозах фона.

    115

    Морфологический метод прогнозирования Морфологический ана­лиз

    D Morphologische Ana­lyse

    E Morphological analysis

    F Analyse morphologique

    Метод прогнозирования, основан­ный на выявлении структуры объ­екта прогнозирования и оценке возможных значений ее элементов с последующим перебором и оценкой вариантов сочетаний этих значений.

    116

    Морфологическая мат­рица

    D Morphologische Tabelle

    E Morphological matrix

    F Matrice morphologique

    Матричный метод прогнозирова­ния, использующий морфологиче­ский метод.

    3. Методы верификации117

    Прямая верификация

    D Direkt verifikation

    Е Direct verification

    F Verification directe

    Верификация прогноза путем его повторной разработки другим методом.

    118

    Косвенная верификация

    D Indirekte Verifikation

    E Indirect verification

    F Verification indirect

    Верификация прогноза путем его сопоставления с прогнозами, по­лученными другими разработчи­ками.

    119

    Инверсная верификация

    D Inverse Verifikation

    E Inverse Verification

    F Verification inverse

    Верификация прогноза путем про­верки адекватности прогнозной модели на периоде прогнозной ретроспекции.

    120

    Консеквентная верифи­кация Нрк

    Дублирующая верификация

    D Sequenzverifikation

    E Consequent (duplicat­ing) verification

    F Verification consequente

    Верификация прогноза путем ана­литического или логического вы­ведения прогноза из ранее полу­ченных прогнозов.

    121

    Верификация повтор­ным опросом

    D Iterative Verifikation

    E Duplicate iterative verification

    F Verification repeiive

    Верификация прогноза путем ис­пользования дополнительного опроса экспертов.

    122

    Верификация оппонен­том Нрк

    Верификация посредством «адвоката дьявола»

    D Verifikation dureh einen Opponentcn

    E «Devil's advocate» verification

    F Verification par dec critiques

    Верификация прогноза путем оп­ровержения критических замеча­ний оппонента по прогнозу.

    123

    Верификация учетом ошибок

    D Verifikation durch Berucksichtigung der Fehler

    E Verification with allow­ance for errors

    F Verification par calcul des erreurs

    Верификация прогноза путем вы­явления и учета источников регу­лярных ошибок прогноза.

    124

    Верификация экспертом

    D Verifikation durch einen kompeienten Exреrten

    E Verification by an ex­pert

    F Verification par les experts competent

    Верификация прогноза путем сравнения с оценкой наиболее компетентного эксперта.

    Термины автоматизации прогнозирования, примыкающие к системе нормативных терминов

    1

    Автоматизиро­ванная система прогнозирова­ния

    Система прогнозирования, использующая принципы и элементы автоматизированных систем для повышения эффективности разработок прогнозов

    2

    Обеспечиваю­щее средство автоматизированной систе­мы прогнозирования обеспечивающее средство

    Любое средство, обеспечивающее нормальное функционирование автоматизированной системы прогнозирования.

    3

    Подсистема оперативного прогнозирова­ния

    Подсистема автоматизированной системы прогнозирования реализующая функцию оперативного прогнозирования объекта. Примечание. Аналогично определяются подсистемы краткосрочного, среднесрочного, долгосрочного и дальнесрочного прогнозирования.

    4

    Блок модели­руемого объек­та автоматизированной системы прогно­зирования Блок модели­руемого объек­та

    Совокупность элементов программного и информационного обеспечения (обеспечивающих средств) автоматизированной систе­мы прогнозирования, представляющих объ­ект прогнозирования и дающих возможность с помощью моделирования получать прогнозную информацию в соответствии с целя­ми и задачами прогнозирования.

    5

    Блок модели­руемого фона автоматизиро­ванной систе­мы прогнозирования

    Блок моделируемого фона

    Совокупность элементов программного и информационного обеспечения (обеспечивающих средств) автоматизированной систе­мы прогнозирования, представляющих прогнозный фон и дающих возможность с помо­щью моделирования получать прогнозную информацию о нем в соответствии с целями и задачами прогнозирования.

    6

    Блок генерации и оценки целей автоматизированной систе­мы прогнозирования.

    Блок генерации и оценки целей.

    Совокупность экспертных коллективов, опросных анкет, правил организации опроса, методов обобщения результатов, позволяющая получить совокупность целей развития объекта прогнозирования и их оценки. Сово­купность экспертных коллективов, опросных анкет, правил организации опроса, методов обобщения результатов, позволяющая полу­чить совокупность целей развития объекта прогнозирования и их оценки.


    Литература

    Учебные пособия

    1. Теория прогнозирования и принятия решений / Под ред. С.А. Саркисяна. М.: Высшая школа, 1977.

    2. Рабочая книга по прогнозированию / Отв. ред. И.В. Бес­тужев-Лада. М.: Мысль, 1982.

    3. Основы экономического и социального прогнозирова­ния / Под ред. В.Н. Мосина, Д.М. Крука. М.: Высшая школа, 1985.

    4. Бестужев-Лада И.В., Наместникова Г.А. Технология про­гнозных разработок социальных процессов. М.: Поиск, 1992.

    5. Впереди XXI век: перспективы, прогнозы, футурологи. Антология современной классической прогностики 1952—1999. Редактор-составитель И.В. Бестужев-Лада. М.: Academia, 2000.

    Монографии И.В. Бестужева-Лады, на которых построены его лекции данного курса

    1. Поисковое социальное прогнозирование. М.: Наука, 1984.

    2. Нормативное социальное прогнозирование. М.: Наука, 1987.

    3. Прогнозное обоснование социальных нововведений. М.: Наука, 1993.

    4. Семья вчера, сегодня, завтра. М.: Знание, 1979.

    5. Ступени к семейному счастью. М.: Мысль, 1988.

    6. В преддверии Страшного Суда. М.: Фон, 1996.

    7. Россия накануне XXI века. 1904—2004. М.: Российское педагогическое агентство, 1997.

    8. Перспективы развития культуры в проблематике соци­ального прогнозирования СПб ГУП, 1997.

    9. Альтернативная цивилизация. М.: Владос, 1998.

    10. Перспективы трансформации России. М.: ЦОН МГУ, 1998.

    11. Пьянство как социальная проблема. М.: Фон, 1999.

    12. В лабиринтах эмансипации. Женщина как социальная проблема (в соавторстве с О.В. Захаровой). М.: Academia, 2000.

    13. Нужна ли школе реформа? Ожидаемые и желаемые из­менения народного образования в России. М.: Педагогичес­кое общество России, 2000.


    Коллективные монографии (отв. редактор и ведущий автор)

    1. Прогнозирование в социологических исследованиях. М.: Мысль, 1978.

    2. Прогнозирование социальных потребностей молодежи. М.: Наука, 1978.

    3. Социальные показатели образа жизни советского общества. М.: Наука, 1980.







     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх