• Станет ли Китай корпоративным государством?
  • Китай: от величия к прозябанию
  • От разрухи — к сверхдержаве
  • Китайцы как экономические деятели
  • Тайвань и его «экономическое чудо»
  • Что принесёт Китаю Тайвань?
  • Ещё два «маленьких Тайваня» — Сянган и Аомынь
  • Российско-китайские отношения
  • Глава 8

    Китай и его «Азиатские тигры»

    Станет ли Китай корпоративным государством?


    По идее Китай не следовало бы рассматривать в настоящей работе. Да, Китай — самая населённая страна в мире, на его долю приходится 22 процента всех жителей планеты. К тому же Китай поражает весь мир быстрыми темпами экономического роста и на наших глазах превращается в могущественную державу, готовящуюся, как считают многие, бросить вызов нынешней единственной сверхдержаве — США и вступить с ней в борьбу за доминирование на планете. Но Китай на протяжении тысячелетия был централизованным бюрократическим государством с хорошо отлаженной системой подготовки и расстановки кадров чиновников. После победы коммунистов в 1949 году он становился полутоталитарным, бюрократическо-идеологическим государством по советскому образцу, хотя и «с китайской спецификой». Поэтому для него превращение в корпоративное государство было бы шагом назад.

    Однако два соображения заставляют рассмотреть эту страну с позиций корпоративизма.

    Во-первых, в последние годы в Китае развиваются рыночные отношения, и в экономической политике всё более отчётливо проявляются либеральные тенденции. Одни исследователи полагают, что именно это и позволяет Китаю развиваться столь быстрыми темпами, другие, напротив, видят в этом угрозу самому существованию страны. В любом случае переход Китая от бюрократически-идеологического государства к стране с рыночной экономикой (а страна вступила на этот путь и вряд ли с него свернёт) возможен лишь через промежуточную стадию — через корпоративное государство (причём возможно, что процесс на этой стадии и остановится).

    Во-вторых, Китай не ограничивается теми пределами, какими мы знали их после окончания второй мировой войны. Существует ещё «Большой Китай», включающий территории, населённые китайцами, но не входящие (или не входившие до недавнего времени) в состав Китайской Народной Республики (КНР). А эти страны или регионы — Тайвань, Сянган (Гонконг) и Аомынь (Макао) также показывают примеры быстрого экономического роста (хотя и на другой политической и идеологической основе) и потому стали известны в мире под названием «азиатских тигров». Там преобладали клановые и корпоративные отношения. После включения Сянгана, Аомыня и (в будущем) Тайваня в состав Китая те отношения, которые в них сложились, непременно окажут сильное влияние на весь политический и экономический облик Китая, усиливая, по моему мнению, в нём корпоративные черты.

    Вот почему есть смысл рассмотреть Китай в свете происходящих изменений в его экономике и политике вместе с населёнными китайцами странами — «азиатскими тиграми». Но для начала придётся хотя бы кратко напомнить основные события истории Китая, в особенности в XX веке.

    Китай: от величия к прозябанию

    Китайская цивилизация — одна из самых древних цивилизаций на Земле. Она настолько своеобразна, что редко кто из людей европейского воспитания в состоянии адекватно оценивать происходящее в этой стране.

    Традиции государственности прослеживаются в Китае на протяжении более четырёх тысяч лет, и почти всё это время он по уровню развития культуры намного превосходил окружающие страны. Уже в глубокой древности там разводили шелковичного червя и вырабатывали натуральный шёлк, пользовавшийся спросом у элит тогдашнего мира, изобрели компас и порох.

    История с порохом интересна с мировоззренческой точки зрения. Порох использовался китайцами для устройства фейерверков. Известный публицист Кавад Раш писал, что в древнем Китае несколько раз открывали секрет военного использования пороха. Но властители казнили изобретателей, приходивших к ним с такими предложениями. Высшая элита Китая считала, что появление огнестрельного оружия, стирая у личности и общества противоположность между трусостью и мужеством, доблестью и подлостью, рано или поздно должно было породить мир невиданной безнравственности, ведущей к деградации и катастрофе… Но в конце концов португальцы украли секрет пороха и вывезли его в Европу. Вот тогда и началась уже другая история.

    От эпох династий Цинь, Сунн, Тан и Мин до нас дошли великолепные памятники культуры и искусства.

    Не удивительно, что у китайцев исторически выработался устойчивый взгляд на соседей как на варваров и вассалов. А свою страну китайцы называли (и до сих пор называют) Чжун го, то есть Срединная, Поднебесная империя, центр мира, а себя именовали сынами Неба.

    На становление идеологии правящих кругов и народа Китая большое влияние оказал великий мыслитель Конфуций (Кун-цзы, то есть «учитель Кун») (около 551–479 гг. до н. э.). Созданное им этико-политическое учение — конфуцианство объявляло власть государя священной, ниспосланной небом, а разделение людей на «благородных мужей» и «мелких людишек» — всеобщим законом справедливости. Но власть государя — это дар, которого он может быть лишён, если исполняет свои обязанности не надлежащим образом. В основу социального устройства конфуцианство ставило нравственное самоусовершенствование и соблюдение норм этикета. Впоследствии оно было наполнено философскими идеями и учением о космосе и в этом виде служило официальной государственной идеологией со II века до н. э. вплоть до революции 1911 года. Впрочем, временами власть в Китае оказывалась в руках противников конфуцианства, и император Цинь Шихуанди (III век до н. э.), которому удалось после жестокой борьбы объединить весь Китай, повелел сжечь конфуцианские книги и казнить учёных — приверженцев Конфуция, учение которого больше отвечало интересам наследственной аристократии, чем единоличной верховной власти. При нём господствовала философская «школа законников», учение которой было направлено на укрепление власти императора и создание централизованного деспотического государства.

    Целое тысячелетие, с VI по XVI века, Китай был самой экономически развитой державой планеты. Более того, он уже в XV веке пытался осуществить «глобализацию с китайской спецификой».

    Бывший мэр Москвы Гавриил Попов, время от времени выступающий как публицист, поместил любопытную статью под названием «Китай отказался от глобализации» («Московский комсомолец», 13.11.2006), где изложил, со своими комментариями, содержание книги Гевена Мензиса «1421 — год, когда Китай открыл мир». В книге Мензиса рассказывается, что задолго до европейцев китайские адмиралы уже открыли Северную и Южную Америку, Австралию и Новую Зеландию, пересекли Тихий океан, открыли Антарктиду и Гренландию, обошли Сибирь морским путём. Составленные ими карты попали в Европу, где хранились под страшным секретом, они-то и послужили путеводителями для Колумба, Васко да Гама, Магеллана, Кука… Но почему Китай, эта сверхдержава того времени, открыв мир, который он опередил на сотни лет, отказался от планов его освоения и избрал путь изоляционизма?

    Первоначально император Джу Ди поставил перед громадным флотом, посланным им для освоения мира, следующую задачу:

    «Плыть до края Земли», «дабы включить в орбиту гармоничного мира, управляемого согласно законам Конфуция», «все варварские страны, которые встретятся на пути». Это была чётко сформулированная задача глобализации.

    Вернулась из похода лишь одна десятая часть флота. Выяснилось, что во всех вновь открытых странах (кроме империи инков) уровень производства не приносил никаких особых доходов. А земли были хуже китайских, и смысл создавать колонии терялся, огромные затраты на строительство флота не оправдывались. Китай посылал экспедиции не для того, чтобы воспользоваться ресурсами других стран, а для гармонизации мира в китайском (конфуцианском) духе. Но на подъём экономики других государств никаких ресурсов Китая не хватило бы. Китайское крестьянство вполне могло прокормить себя и государство. Для этого надобности в колониях не было. К этому времени в Китае сменилась власть, и было решено отказаться от глобализации и встать на путь изоляционизма, а все материалы экспедиций уничтожить. Любые поездки китайцев за рубеж запрещались. В Китае наступил застой, за который он впоследствии дорого заплатил, превратившись в колонию шагнувших вперёд в промышленном развитии стран Запада.

    Вывод Гавриила Попова из этой истории таков: глобализация неизбежна, но необходимы её цивилизованные, прогрессивные формы. Китай в XV веке предлагал гуманную глобализацию, тогда как страны Запада захватывали колонии, уничтожая или порабощая местное население.

    Сейчас трудно сказать, насколько достоверны сведения, приводимые в книге Мензиса. Но о том, что великий китайский флотоводец адмирал Чжен Хе по приказу императора Чжу Ди за 30 лет совершил 7 путешествий, пройдя в общем путь в 40 тысяч километров, сохранились некоторые свидетельства. Если открытие Америки китайцами или плавание их по Северному морскому пути следует отнести к области легенд, то факты достижения ими берегов нынешних Цейлона, Аравии и Кении можно считать доказанными (российский телевизионный канал «Культура» показал 23.12.2007 фильм об этих беспрецедентных морских путешествиях).

    Государства, возникавшие на территории Китая, не один раз объединялись в громадную империю, которая снова распадалась на отдельные царства. В стране многократно поднимались восстания крестьян против жестокой эксплуатации их правящими династиями. Китай попадал под власть иноземных захватчиков — кочевников-чжурчжэней, затем монголов, но народ, поднявшись на борьбу с оккупантами, восстанавливал свободу своей страны. Однако крестьянская война 1628–1645 годов приобрела такой размах и такую мощь, что для подавления восстания китайские феодалы призвали маньчжурских правителей. Маньчжуры пришли, восстание подавили, но не ушли, а установили в Китае свою власть. Маньчжурская династия Цин правила в Китае почти триста лет — с 1644 по 1911 год, элита завоевателей считала китайцев людьми второго сорта и всячески их унижала (в частности, китайским мужчинам в знак покорности было предписано носить маньчжурскую причёску — косы на бритых головах).

    В середине XIX века Китай подвергся агрессии со стороны капиталистических стран Запада, к встрече с которыми он оказался совсем не готов. Только в это время в правящих кругах Китая «поняли, что иерархические отношения между «Срединной империей» и «варварами четырёх сторон»… не укладываются в европейские отношения суверенных наций-государств». Обнаружилась пропасть между «китайским мировым порядком» и «вестфальской системой». Китаецентризм, затухавший в периоды упадка страны и вновь расцветавший при её подъёме, основывающийся на идеях исключительности и превосходстве всего китайского, приобщения варваров к цивилизации и «китаизации всего мира», показал свою несостоятельность». (Подробнее см.: «Тайвань на рубеже веков». М., 2001.)

    Страны Запада, используя военную силу, навязали Китаю ряд неравноправных и даже кабальных договоров. В 1840 году Англия, развязав «первую опиумную войну» против Китая, добилась права ввозить в эту страну опиум, а главное — продукцию своей промышленности, что привело к массовому разорению китайских ремесленников. В 1856 году Англия и Франция совместно развязали «вторую опиумную войну» против Китая, а затем вместе с США помогли китайскому императору подавить крестьянскую войну 1850–1864 годов. В итоге империалисты Запада разделили Китай на сферы влияния, в чём им помогли появившиеся китайские пособники иностранных империалистов — компрадоры, торговавшие национальным достоянием. В 1899–1901 годах Китай охватило антиимпериалистическое («боксёрское») восстание. Для его подавления объединились войска Германии, Японии, Англии, США, Франции, Австро-Венгрии, к которым, к сожалению, присоединились и отряды армии царской России. В итоге в начале XX века Китай превратился в полуколонию.

    Однако китайский народ не смирился с такой участью. В стране развернулось революционное движение под руководством Сунь Ятсена (1866–1925). Революция 1911–1913 годов свергла Цинскую династию. Став первым (временным — с 1 января по 1 апреля 1912 года)) президентом Китая, Сунь Ятсен в 1912 году основал партию Гоминьдан (ГМД — «национальную партию»).

    Но революционное движение было недостаточно сильным, чтобы удержать власть, и на место бывшей империи пришли милитаристы, режимы которых были ещё более деспотическими. После Сунь Ятсена президентом Китая в 1912 году стал бывший главнокомандующий войсками Цинской империи, лидер бейянских милитаристов генерал Юань Шикай (1859–1916), установивший режим военной диктатуры. Он выдвинул идею лидерства Китая в неком «Национальном Интернационале» «всех угнетённых наций и государств», «слабых и малых народов», «жёлтых и цветных» во всемирном противостоянии социально-этических ценностей Востока «грубому материализму» Запада. В создании антиимпериалистического фронта Юань Шикай видел историческую миссию Китая. Это была идеология паназиатизма, но не в «скомпрометированном» японцами виде, а основанная на идее «Великого единения»: Азия должна была объединиться под эгидой Китая. Но этот замысел тогда провалился.

    После смерти Юань Шикая развернулась борьба за власть между генералами — главарями многочисленных милитаристских клик. Они разделили Китай на свои вотчины и непрерывно воевали друг с другом за сферы влияния, опираясь на поддержку иностранных империалистических держав.

    Антифеодальные и антиимпериалистические движения в Китае ещё более усилились под влиянием Октябрьской революции в России. В 1921 году возникла Коммунистическая партия Китая (КПК). После долгой борьбы, полной интриг, завершившейся полным изгнанием сторонников Коминтерна, руководителем КПК стал Мао Цзэдун (1893–1976).

    Советское правительство заявило о расторжении всех неравноправных договоров, заключённых царской Россией, и об отказе от привилегий, полученных нашей страной в Китае. Это стало началом нового этапа в планах мировой революции. Сначала большевики рассчитывали на поддержку восставшего пролетариата в странах Запада, но когда эти расчёты не оправдались, они устремили свои взоры на Восток, с тем чтобы поднять восстания в азиатских колониях западных стран и тем подорвать основы их могущества.

    В 1924 году реорганизованный Сунь Ятсеном ГМД и КПК объединили свои усилия и создали Народно-республиканскую армию. Но единство продержалось недолго. После смерти Сунь Ятсена в стане Гоминьдана развернулась борьба за власть. Начавшаяся в Китае в 1925 году национальная революция вылилась в гражданскую войну между правителями провинций и окончилась в 1927 году поражением демократических сил и установлением власти ГМД, точнее, его реакционного крыла. Главой гоминьдановской администрации стал Чан Кайши (Цзян Цзеши, 1887–1975), который превратил ГМД в партию, выражавшую интересы помещиков и буржуазии. Остатки революционных войск отступили в глухие сельские районы, где под руководством КПК были созданы революционные опорные базы.

    В 1931 году Япония начала агрессию против Китая, захватив его северо-восточные провинции и создав там марионеточное государство Маньчжоу-го. А в 1937 году она развязала войну за полное подчинение страны.

    СССР оказывал не только моральную, но и военную поддержку Китаю в его борьбе за свободу. Но в самом Китае шла гражданская война, и правительственные войска, руководимые ГМД, боролись не столько с японскими захватчиками, сколько с коммунистами, создавшими Народно-освободительную армию Китая (НОАК).

    Во время Великой Отечественной войны Сталин просил китайских коммунистов начать боевые действия против японцев, чтобы сковать войска Японии, сосредоточенные вблизи советской границы и готовые к нападению на СССР, но руководство КПК отказалось помочь нам.

    От разрухи — к сверхдержаве

    Победа СССР в Великой Отечественной войне коренным образом изменила обстановку в мире, в том числе и на Дальнем Востоке.

    В 1945 году Советская Армия разгромила японскую воинскую группировку в северо-восточном Китае (численностью в миллион человек). СССР обещал Чан Кайши, что не будет вмешиваться в гражданскую войну в Китае и помогать коммунистам, если ГМД откажется от помощи США. Но Чан Кайши предпочёл союз с Америкой. Тогда СССР передал большую часть трофеев, в том числе множество современного вооружения, НОАК, что во многом предопределило победу коммунистов в гражданской войне. Остатки разбитой армии ГМД укрылись на острове Тайвань, где их взяли под свою защиту США. 1 октября 1949 года была провозглашена Китайская Народная Республика, взявшая курс на построение социализма с китайской спецификой. Возглавил КНР вождь КПК Мао Цзэдун.

    СССР сразу же признал коммунистическое правительство в Пекине, которое действительно овладело материковым Китаем. А США продолжали считать законным правительством Китая кабинет Чан Кайши — своего (и советского) союзника в недавно окончившейся второй мировой войне. Представитель крохотного Тайваня ещё много лет якобы выражал мнение гигантского Китая в ООН, но в конце концов здравый смысл взял верх, и КНР заняла своё законное место в этом органе мирового сообщества.

    Китай сразу после освобождения от японских оккупантов и гоминьдановцев представлял собой страну — воплощение разрухи, нищеты и бесправия.

    СССР, сам ещё не оправившийся после разрушительной войны, оказал Китаю большую помощь в становлении его экономики. Здесь я позволю себе небольшое отступление личного характера, читатель затем убедится, что это нужно для понимания происходившего в Китае конца 40 — начала 50-х годов.

    Как я указывал во введении, мне довелось много лет работать с бывшим личным представителем Сталина при Мао Цзэдуне и руководителем всех советских специалистов в Китае генералом И.В.Ковалёвым. Я помогал Ивану Владимировичу писать книгу воспоминаний о его миссии в Китае, к сожалению, так и не увидевшую света. Несколько глав, написанных по его рассказам, мне удалось напечатать в одной мало кем читаемой газете.

    Ковалёв встретил Великую Отечественную войну в должности заместителя наркома государственного контроля СССР по транспорту, вскоре был назначен начальником Центрального управления военных сообщений наркомата обороны и в этом качестве постоянно, порой по несколько раз в день, встречался со Сталиным. На заключительном этапе войны он стал наркомом (с 1946 года — министром) путей сообщения СССР. Однажды, после очередного доклада Сталину, вождь протянул ему телеграмму Мао Цзэдуна примерно следующего содержания.

    «Мы успешно боролись с японцами и гоминьдановцами, в основном в сельской местности. А теперь мы должны занять большие города со сложным хозяйством, которого никто из нас не знает. Нам нужно восстановить разрушенные войной железные дороги и мосты, а у нас нет соответствующих специалистов. Просим нам помочь».

    Сталин сказал, что Китаю нужно обязательно помочь. Ведь это было время, когда у США уже было атомное оружие, а у СССР его не было. В этих условиях можно было ожидать, что в правящих кругах США возобладают горячие головы, которые развяжут войну против нашей страны. И нам очень нужны были союзники. Если, полагал Сталин, СССР и новый Китай будут вместе, им не страшен будет никакой союз империалистов. И Сталин попросил Ковалёва продумать, каких специалистов нам нужно послать к Мао, прежде всего восстановителей железных дорог и мостов. А следствием разговора в кабинете Сталина стало то, что Ковалёв и оказался руководителем советской миссии помощи новому Китаю.

    Сложность проблемы заключалась в том, что СССР ещё поддерживал дипломатические отношения с режимом Чан Кайши, и любая информация о нашей помощи лидерам китайских коммунистов, находившихся в горах, в пещерах Яньани, вызвала бы большой дипломатический скандал. Поэтому первая поездка Ковалёва и представлявшего его китайскому руководству члена Политбюро ЦК ВКП(б) А.И.Микояна была нелегальной, для неё Сталин выделил свой личный самолёт, пилотируемый лётчиком высшей квалификации. С приключениями (их едва не обнаружила гоминьдановская авиация) они добрались до Яньани. (Для описания последовавшего банкета в пещерной резиденции ЦК КПК, полного уморительных сцен, и хода переговоров здесь просто нет места.)

    Советские специалисты проделали в Китае громадную работу. В то время отношения между нашими странами и народами были тесными и дружественными, хотя Ковалёв регулярно сообщал Сталину (переписка была зашифрована и велась без посредников) о некоторых настораживающих моментах в поведении китайских руководителей, среди которых были сторонники ориентации Китая на США.

    Ковалёв рассказывал, как он составлял схемы построения аппарата управления Китаем, положив в основу соответствующие советские структуры, и рекомендовал их Мао Цзэдуну.

    Естественно, что и на местах, на предприятиях КПК устанавливала социалистические порядки, руководители предприятий и рядовые работники образовывали единые трудовые коллективы, в которых складывалось некоторое подобие корпоративных отношений, и можно было ожидать, что со временем весь строй жизни китайского общества станет в основном похожим на советский — бюрократический и идеократический. Но он находился в русле и китайской бюрократической традиции.

    Всё изменилось после смерти Сталина. После того как в СССР был разоблачён «культ личности Сталина», отношения между нашими странами стали ухудшаться. КПК обвинила КПСС в предательстве идеи мировой революции и заявила претензии на своё руководство мировым коммунистическим движением.

    Тут сыграло свою роль то, что руководитель КПК Мао Цзэдун по натуре был романтик, а по своим взглядам — скорее троцкист. Только для него самым прогрессивным человеческим типом был не европейский пролетарий, а китайский крестьянин. Многие в мире содрогнулись от страха и ужаса, когда Мао в 1957 году, выступая в Москве на торжествах по случаю 40-летия Октябрьской революции в России, заявил:

    «Не надо бояться ядерной войны, ведь в огне сгорит только одна треть, в худшем случае — половина человечества. Зато империализм будет стёрт с лица Земли, и весь мир станет социалистическим».

    Так троцкистская идея «мировой революции» была «конкретизирована» Мао Цзэдуном применительно к условиям ядерной эпохи. И на встрече с Хрущёвым в Пекине Мао предлагал совместно ударить по Америке.

    А вскоре Китай получил атомную бомбу и тем самым подтвердил своё место в клубе великих держав.

    Созданный Мао «китаизированный марксизм» также содержал элементы китаецентризма.

    Дистанцируясь от КПСС, руководство Китая провозгласило принцип «равноудалённости» от глобальных центров силы, от СССР и от США, и использования выгод «блестящей изоляции». В период наибольшего охлаждения отношений между СССР и КНР дело даже доходило до вооружённых столкновений на советско-китайской границе (из которых наиболее памятны бои за остров Даманский). В этот период наметилось сближение Китая и США для совместного противостояния «советской угрозе». В дальнейшем отношения между СССР и Китаем нормализовались, тогда как в США всё чаще высказывается мнение о том, что именно Китай представляет главную угрозу их мировому лидерству.

    В начале 1950-х годов Китай был самой бедной страной, и не только СССР в целом, но и Российская Федерация во много раз превосходили его по уровню развития экономики. Экономическое развитие Китая, когда оно опиралось на помощь СССР, шло быстрыми темпами. Но затем Мао, рассчитывая ещё более ускорить развитие страны, провёл несколько кампаний в масштабе всего Китая.

    В период «большого скачка» (1958–1960 годы) по его призыву по всей стране строили доменные печи, и рабочие и даже крестьяне пытались на этих примитивных устройствах выплавлять чугун. Затея эта, естественно, кончилась неудачей.

    Убедившись в том, что СССР, как полагал Мао, «отошёл от единственно верной революционной линии», он начал так называемую «культурную революцию» (1966–1976 годы), в ходе которой пытался избавиться от советской модели государственности Китая и подверг критике «буржуазную идеологию», которую внедряли в СССР «ревизионисты» из руководства КПСС. Он поставил задачу борьбы с привилегиями руководящих работников и другими пережитками капитализма. По его призыву отряды молодёжи из движения хунвэйбинов («красных охранников»), откликнувшись на призыв Мао «огонь по штабам!», расправлялись с политическими и общественными деятелями, недостаточно лояльными в отношении вождя. После того, как цели Мао были достигнуты, хунвэйбины были убраны с политической арены, многие из них сами попали в лагеря трудового перевоспитания.

    Но если Сталина можно действительно считать термидорианцем и в последние годы жизни ощущавшим себя самодержцем, то Мао оставался харизматическим лидером (вроде аятоллы Хомейни или Че Гевары). Он не только не стал маршалом или генералиссимусом (на что имел больше прав, чем Чан Кайши), но и вообще отменил всякие звания, а элиту одел в некое подобие робы (хотя, конечно, номенклатура на деле жила не как крестьяне).

    Как уже говорилось, с точки зрения Мао, самый высший тип человека — не сознательный пролетарий, а китайский крестьянин. И в итоге у него сложилась теория некоего утопического крестьянско-коммунистического царства. То, что в этой теории, по сути, было покончено с химерой коммунизма и подчёркнут национальный момент, можно считать плюсом. Но разрушение структур управления и его последствия обусловили раздвоенность сознания китайской элиты, до сих пор стоящей перед выбором — возвращаться ли к китайской бюрократической традиции или идти по рыночному пути.

    В результате всех этих экспериментов Мао развитие Китая резко замедлилось, во многих районах наступил настоящий голод. После смерти Мао в поисках выхода из кризиса руководство Китая в 1978 году взяло курс на «социалистическую модернизацию», в рамках которого с 1979 года начались экономические реформы. Идеолог реформ Дэн Сяопин провозгласил лозунг «Обогащайтесь!», как бы повторяя платформу Бухарина, последнего апологета нэпа в СССР. Китай взял курс на «открытость миру», то сеть странам Запада, откуда он стремится получить инвестиции и новейшие технологии. Это потребовало признания частной собственности, гарантий неприкосновенности частных капиталов, развития рыночных отношений.

    Итоги реформ в Китае и в постсоветской России оказались весьма разными. В России объём производства и технологический уровень катастрофически упали, большинство населения впало в нищету, страна увязла во внешних долгах и во многом потеряла свою самостоятельность. Китай, напротив, развивал свою экономику весьма высокими темпами — до 10 процентов в год. Таких темпов развития на протяжении 20 с лишним лет не знала ни одна страна в мире. В итоге Китай входит в тройку лидеров мировой экономики (наряду с США и Японией), а Россия находится на 6-м месте. Китай смог обеспечить всё население (численность которого превысила 1 300 миллионов человек) продовольствием, что в его многотысячелетней истории случалось не часто. Он вышел на мировой рынок, доля экспорта выросла с 5 до 20 процентов ВВП, и в нём растёт доля высокотехнологичной продукции. В последние годы Китай открыто заявляет о себе как о потенциальном мировом лидере XXI века. В Китае грамотность населения достигла 80 процентов, быстро развиваются наука и культура, молодёжь не потребляет спиртного и не курит, а с энтузиазмом овладевает знаниями, стремясь обеспечить себе лучшую жизнь, тогда как в России эти области жизни приходят в упадок.

    Особенно наглядно различие в итогах реформ проявляется при сопоставлении динамики процессов, происходящих по обе стороны российско-китайской границы. Хотя и в советское время наши города в Приморье и Приамурье не процветали, но всё же они были значительно более развиты, чем редкие и бедные поселения на китайской стороне. С того времени наши города пришли в упадок и обезлюдели, а китайские поселения превратились в города с населением в десятки и сотни тысяч человек, с развитой промышленностью, гостиницами, ресторанами и торговыми центрами. И возникли они на переработке того сырья, которое российские бизнесмены во всё более возрастающих количествах вывозят (в значительной части контрабандно) в Китай. А поток китайских продовольственных и потребительских промышленных товаров завоёвывает всё большую долю российского внутреннего рынка, что способствует удушению нашей отечественной промышленности.

    Причина столь разных итогов реформ в двух странах — в том, что в России произошла буржуазная контрреволюция. Капитализма в стране не возникло — и не могло возникнуть, а буржуазия появилась. Главной задачей новой буржуазии было разрушение социалистической системы, и экономические реформы преследовали политическую цель — создание нового класса, класса собственников. Собственники оказались неэффективные, потому что они получили собственность не в результате своего труда, а воровским путём, грабежом народного достояния. В Китае компартия, как считало её руководство, сохранила власть в своих руках, а реформы преследовали чисто экономические цели — рост народного хозяйства, повышение его эффективности и жизненного уровня народа. В частности, упразднение народных коммун, в которые были объединены крестьяне в первые годы социалистического строительства, развязало инициативу этого самого многочисленного социального слоя китайского общества, что привело к росту урожайности, но в то же время и к усилению расслоения на богатых и бедных. В промышленности также развивались рыночные отношения, доля которых в экономике повысилась с 3 до 75 процентов. В России обнищание большинства населения сузило внутренний рынок, и экономика лишилась главного своего двигателя — платёжеспособного спроса. В Китае, напротив, рост жизненного уровня народа даёт всё новые толчки экономике. После того как в середине 1980-х годов были удовлетворены потребности населения в пище и одежде, оно стало активно приобретать бытовые электротовары и другую промышленную продукцию, автомобили (хотя пока в городах преобладают велосипеды), квартиры, тратят деньги на современное медицинское обслуживание и пр. Не удивительно, что при таком большом и растущем спросе, да к тому же ещё постоянных или даже снижающихся ценах на товары происходит быстрый экономический рост. После дефолта в России в 1998 году, когда жизненный уровень нашего населения резко снизился, китайцы (в среднем) впервые за много столетий стали жить лучше, чем россияне.

    Китай ощущает себя как единственное крупное государство, сохранившее, как считает руководство КПК, приверженность социализму и, следовательно, находящееся в капиталистическом окружении. И его руководство неохотно публикует данные об уровне развития экономики страны, а когда публикует, то, как считают эксперты, обычно их занижает. По данным американской разведки, недавно официально подтверждённым Пекином, Китай по размерам ВВП (во всяком случае — материальной его составляющей) уже превзошёл США» («Завтра», 2006,? 4).

    Косвенно это подтверждается тем, что Китай обгоняет США по производству зерна, мяса, цемента (а этот показатель говорит о размахе строительства в стране). И это понятно: переход в США от индустриальной экономики к постиндустриальной (информационной, или экономике знаний), по сути, означает деиндустриализацию страны, в частности, вывод многих промышленных предприятий за рубеж. А Китай ещё продолжает развивать индустрию (и одновременно овладевает постиндустриальными технологиями). Ныне Китай располагает не только мощной экономикой (хотя технологически уступающей странам Запада), но и развитой сферой интеллектуального производства. Это позволило ему выйти в космос (мир уже видел полёты китайских тайконавтов, а Китай объявил планы строительства обитаемой станции на Луне) и оснастить свои вооружённые силы ракетно-ядерным оружием. Высокопоставленный китайский генерал даже предупредил однажды, что Китай может нанести ядерный удар по США.

    В то время как руководство России отказалось от планирования социально-экономического развития страны, в Китае плановое хозяйство ведётся с 1957 года. 15-летним планом на 1995–2010 год предусмотрено дальнейшее быстрое развитие экономики, что позволит увеличить ВВП страны в 3 (по другим данным — в 4) раза. Если до сих пор развивались преимущественно приморские районы и территории вдоль крупных рек, то теперь намечено освоение западных районов страны. Китай станет «мировым заводом» (как Англия была в своё время «мастерской мира»).

    Существует даже «китайский проект», который предусматривает постановку целей развития страны на 5, 10, 15, 20 и 60 лет.

    Китай принял стратегию экономического развития, основывающуюся на принципе «идти вовне», то есть развивать производство товаров на экспорт, захватывать внешние рынки, опираясь на высокое качество и дешевизну своих товаров. И его достижения на этом пути впечатляют мир.

    Но для дальнейшего развития по такому пути страна не располагает необходимыми природными ресурсами.

    У Китая пока слаба энергетическая и сырьевая база, в особенности ощущается нехватка нефти и газа. Нефть он получает из стран Юго-Восточной Азии (Индонезии, Малайзии, Брунея) и Ближнего Востока. Но, во-первых, импортная нефть стоит дорого (некоторые эксперты вообще считают, что рост мировых цен на нефть продиктован стремлением США затормозить всестороннее развитие Китая), а он будет потреблять ресурсов больше чем США. Во-вторых, пути подвоза нефти очень уязвимы в случае конфликта с США. Правда, территория Китая ещё слабо изучена, и возможно открытие новых месторождений нужных ему полезных ископаемых Но пока Китай может рассчитывать на поставки нефти и газа из России, Казахстана и Ирана. Эти страны как бы образуют его стратегический тыл, и он заинтересован либо в надёжных связях с ними, либо в установлении контроля над ними.

    Но Китаю не хватает вообще «жизненного пространства», пресной воды, земли, зерна, леса (вырубка которого там запрещена, и потому там так ценится воровски вывозимый лес из России). Поэтому там всё чаще высказывается мысль о «несправедливом» распределении между странами природных ресурсов, которые должны принадлежать всему человечеству. Признавая незыблемость политических или географических границ Китая с соседними странами, китайские руководители постоянно имеют в виду его «стратегические границы», предусматривающие владение многими районами вне нынешнего Китая, в том числе и частью Сибири и российского Дальнего Востока.

    Хотя в китайской экономике действуют законы товарно-денежных отношений, в стране сохраняется мощный государственный сектор. Земля в Китае принадлежит государству, как и почти все предприятия, добывающие сырьё и производящие полуфабрикаты. Экспорт и все финансовые потоки также находятся под контролем государства. Поэтому Китаю незнакомы «бегство капитала за рубеж», китайская элита не имеет счётов в зарубежных банках, свободное хождение доллара или иной иностранной валюты в стране не допускается.

    Китай успешно привлекает иностранные инвестиции в сотни миллиардов долларов, причём не спекулятивные, а прямые — капиталовложения в строительство предприятий с новейшей технологией. Для этого выделены специальные экономические зоны, главным образом в приморских провинциях, где предприятия с иностранным капиталом освобождаются от налогов и получают иные экономические льготы. Благодаря этому Китай получает доступ к новейшим технологическим достижениям Запада. Большая часть иностранных инвестиций — это вложения «хуацяо», как называют китайцев, проживающих за границей, а таких в мире насчитывается 50 миллионов человек. Во многом опираясь на свою диаспору, Китай создаёт зону свободной торговли, охватывающую всю Юго-Восточную Азию, где он станет безусловным лидером, отодвинув Японию на второй план. Предполагается, что в середине XXI века Дальний Восток во главе с Китаем станет центром мировой экономики. Китай, негласно проводя политику сплочения «передовой Азии» перед лицом угрозы со стороны «гнилого Запада», выступает за ведение единой азиатской валюты, что стало бы своего рода «кассой взаимопомощи» для стран региона в противостоянии диктату доллара.

    Такой взлёт Китая стал полной неожиданностью для большинства политиков и аналитиков мира. Ещё в начале 1960-х годов известный американский футуролог Г.Кан предсказывал, что XXI век станет веком Японии, в крайнем случае — СССР, но уж никак не Китая. Но китайцы посрамили всех любителей заглянуть в будущее.

    Иностранцев, приезжающих в Китай, поражает размах ведущегося там строительства, причём нередко крупные объёкты возводятся такими, чтобы стать мировыми рекордсменами. Если строится международный аэропорт, то такой, чтобы в нём уместились бы 15 московских аэропортов Шереметьево-2, если возводится небоскрёб — то в 130 этажей. Пусть сейчас не нужны такие сооружения — они возводятся «на вырост», с учётом будущих потребностей. Китай накопил золотовалютные резервы в 600 миллиардов долларов (вторые по величине после Японии, у которой они превышают триллион долларов).

    И всё же экономические реформы в либеральном духе породили в Китае острые противоречия. Значительно возросло имущественное неравенство, пропасть между богатыми и бедными в Китае сейчас — самая большая в мире. Нарастает неравенство и между богатыми приморскими и бедными внутренними регионами. А значит, и растут преступность, наркомания и коррупция (хотя за тяжкие экономические преступления в Китае до недавнего времени расстреливали). Сотни миллионов городских пролетариев ещё получают нищенскую зарплату (дешевизной рабочей силы объясняется и конкурентоспособность многих китайских товаров). В стране насчитываются 150 миллионов безработных (не считая ста миллионов «лишних людей» в деревне). Особенно тяжело воспринимается политика «оздоровления», приватизации и модернизации ныне убыточных государственных предприятий, которая отменяет прежде незыблемые права рабочих на пожизненную занятость и разные социальные блага. Предоставление руководству предприятий права увольнять лишних работников ради повышения экономической эффективности может ещё более увеличить эту армию излишних людей, ищущих хоть каких-нибудь занятий (подробнее см.: «China today», London, 2004). Это толкает их на стихийную миграцию, в том числе и на российские земли (и идут к нам отнюдь не «сливки общества»).

    Ежегодно отмечаются многие тысячи бунтов крестьян, сгоняемых с земли, которая отводится под строительство новых предприятий. (Описанию разного рода выступлений протеста посвящена книга «Chinese society», London, 2003.)

    На селе пенсий нет, да и в городах они небольшие, их чаще выплачивает не государство, а предприятие. Руководство страны считает лишним платить деньги старикам, средства нужно вкладывать в то, что служит развитию страны. На 1000 жителей Китая приходится лишь три персональных компьютера (тогда как в США компьютер есть почти в каждой семье), зато по количеству мобильных телефонов он обогнал Америку. Залитая светом тысяч фонарей многорядная полупустая автострада, ведущая в полупустой аэропорт, и темнота по обеим её сторонам, где чернеют силуэты крестьянских хижин, наблюдатели считают символом современного Китая: блистательные островки процветания, высоких технологий и больших денег, а вокруг — тёмный океан бедности и отсталости.

    США очень опасаются Китая как своего наиболее вероятного главного конкурента в недалёком будущем, и делают всё, чтобы его ослабить. (Одно время они мечтали о возникновении войны между Китаем и нашей страной.) А исторический опыт показывает, что Китай может существовать лишь как сильное централизованное государство с авторитарным правлением, в противном случае в нём могут разразиться хаос и гражданская война.

    Сам Дэн Сяопин говорил противникам Китая: вы должны молить Бога о том, чтобы КПК правила в Китае тысячу лет. Ведь если она уйдёт, в Китае начнётся хаос, из него потекут потоки беженцев — 5 миллионов в Монголию, 10 миллионов в Японию и 150 миллионов в Россию. А такая экспансия действительно возможна, потому что альтернатива ей — голодная смерть для сотен миллионов китайцев. Китайцы вообще считают, что вершина военного искусства — умение выиграть войну, не прибегая к оружию, и расширение Китая происходило не путём захвата соседних стран, а сначала мирным проникновением китайцев на эти земли.

    Запад заинтересован в том, чтобы в Китае с ростом уровня жизни населения усиливались настроения индивидуализма, потребительства и приобретательства, усилилась роль денег, которые разлагают традиционные общества, что неминуемо приведёт к падению остатков социалистического строя. Этому способствует нарастание в Китае традиционной погони за счастьем и «религии желудка», получения максимума удовольствия в земной жизни, стремления хорошо и вкусно поесть (вполне понятной после веков голодной жизни), власть лишь следит за тем, чтобы подобные устремления не угрожали стабильности государства.

    Впрочем, многие российские и зарубежные исследователи полагают, что социализм в Китае уже пал. «Социально-экономический строй нынешнего Китая имеет мало общего с тем, что в течение десятилетий понимали под социализмом идеологи марксизма». Там вырос мощный частный сектор, получающий всестороннюю помощь от государства (дешёвое сырьё, электроэнергию, кредиты и пр.). А отказ от марксизма руководство КПК преподносит как его «творческое развитие». Власть, правда, ещё принадлежит элите — руководству КПК, но эта элита уже не коммунистическая в общепринятом смысле.

    Идеологом нынешнего Китая является не Мао Цзэдун, а Дэн Сяопин, осмысливший опыт модернизации Тайваня (о котором речь пойдёт ниже). Если Мао критиковал КПСС за отступление от социализма и от идеи классовой борьбы, то Дэн положил в основу идеологии КПК не борьбу классов, а мирное развитие производительных сил. В его концепции «социализма с китайской спецификой» нет ничего чисто социалистического, подобная идеология вполне может служить основой программы модернизации любой отсталой развивающейся страны. Китай — не социалистическая страна в общепринятом смысле. Но этот строй адекватен нынешним социокультурным условиям Китая. В случае быстрой политической демократизации материкового Китая его ожидают хаос, дезинтеграция и даже гражданская война и развал.

    Но, — говорят те же исследователи, — надо иметь в виду что деление стран на социалистические и капиталистические, особенно применительно к странам Азии, вообще неприемлемо.

    К тому же, как отмечают А.И.Салицкий и В.И.Фисюков в своей книге «Китайские кризисы 90-х годов» (М., 1999), мы вообще плохо представляем себе истинный смысл процессов, происходящих в Китае, смысл которых можно постигнуть, лишь учитывая особенности мировоззрения китайцев:

    «Подъём Китая не вписывается в общепринятые схемы либерального толка, тем более, что именно последние при воплощении их в социально-экономическую действительность явились одной из причин глубокого кризиса так называемых переходных экономик. Есть все основания полагать, что экономические успехи Китая говорят о господстве в этой стране более глубокого и целостного взгляда на хозяйство и внешние экономические связи, чем доктрины западного происхождения, которые в Азии всё чаще называют ортодоксальными…

    Современные хозяйственные и внешнеэкономические успехи КНР следует отнести на счёт её исторически преемственной стратегии и политики, господства народнохозяйственного подхода в теории и на практике, а также критического отношения к современному либерализму, особенно в сфере экономических связей с зарубежными странами».

    Эти исследователи отмечают, что традиционной китайской культуре свойствен принцип целостности, который проявляется и в экономике, и в политике, и в военном деле, и в искусстве. Это и определяет особенности «конфуцианского капитализма (социализма)» или «разумного национального коммунизма». Принцип опоры страны на собственные силы, которого в СССР придерживался Сталин, — это в Китае стратегическая установка. Хозяйство Китая — это естественный центр, а внешнеэкономические связи — это область соприкосновения с противником (пусть условным), с ближними и дальними варварами. Преимущество очень крупного национального хозяйства заключается в возможности полного самообеспечения, особенно это касается сельского хозяйства. Поэтому в Китае поставлена задача достижения деревней городского уровня потребления бытовых товаров, для чего проводится электрификация сельских районов и развитие там инфраструктуры. И тут может оказаться, что крестьяне — люди более современные, чем горожане. В Китае царит не либерализм и не коммунизм, а китаизм, который нередко принимает вид великоханьского имперского национализма.

    Впрочем, возможно, «китаизм», якобы «царящий» в Китае, это глупая выдумка. С одной стороны, она является трюизмом, поскольку в подсознании практически любого народа (даже не столь великого) «царит» такой же «китаизм», представление о себе как о центре мира. С другой стороны, до сих пор это «китаизм» находит выражение в совершенно неадекватных формах коммунистического интернационализма, который продолжает во многом определять политику Китая на официальном уровне.

    И всё же Китай при развитии рыночных отношений не застрахован от серьёзных потрясений.

    Подчинить себе Китай силой не сможет никто, развалить свою страну могут только сами китайцы, подобно тому, как это сделали руководители СССР при молчаливом согласии жителей. Поэтому от китайского руководства требуется взвешенная политика, которая позволила бы стране выйти на передовые позиции в мире и избежать при этом социального взрыва.

    Китайцы как экономические деятели

    Китайцев отличают исключительное трудолюбие и изобретательность, а за долгие века упадка страны они привыкли к скромному образу жизни. В дореволюционном Китае нередко люди трудились за миску риса в день. Сейчас их жизненный уровень вырос, те из них, кто имеет приличную работу, хорошо питаются. Китайцы мобильны, и если безработному предлагают работу, он готов ехать куда угодно. За пределами страны, в частности, в России они, нанимаясь на работу, хорошо трудятся, довольствуются скромной зарплатой и неприхотливы в быту.

    Принято считать, что китайцы по своему складу прагматики, но, возможно, китайский «прагматизм» — такой же нелепый стереотип, как и «китаецентризм» и многие другие. Достаточно посмотреть, с каким азартом китайцы включились в освоение плодов современного «общества потребления», «достижений» (часто сомнительных) моды и пр., чтобы понять это. И всё же китайцы вообще склонны к финансовым и торговым операциям, а когда в стране развернулись рыночные реформы, всеобщее увлечение коммерцией, торговля и предпринимательство стали, можно сказать, отличительной чертой нации.

    Предприниматели там традиционно пользуются уважением. После ликвидации народных коммун предпринимательство получило широкое распространение и на селе. Достаточно сказать, что в Китае действуют 145 миллионов малых предприятий (власть поощряла их создание, потому что они поглощали избыток рабочей силы).

    Китайцев отличают этноцентризм (убеждённость в том, что «Китай — центр мира») и клановость. Китаец, приезжая в чужую страну, где уже есть община его соотечественников, обычно быстро выбивается в люди. Но он понимает при этом, что это не его заслуга, а следствие помощи со стороны общины, и сам затем вносит вклад в её процветание. Китайская диаспора в странах Юго-Восточной Азии заняла ключевые позиции в торговле, банковском и финансовом деле, местное население им завидует и видит в них (часто не без оснований) эксплуататоров и возможную «пятую колонну» (из-за этого китайцы в период народных волнений в этих странах нередко становятся жертвами погромов). Китайская диаспора, отбросив ради экономической выгоды и процветания страны политические разногласия, создала сеть умелого менеджмента и торговли, постепенно охватывающую весь мир. В США китайцы подчас занимают важное место и в элите страны. (Вообще отношение американцев к Китаю прежде было преимущественно благожелательным, хотя и там были слышны предупреждения о «жёлтой угрозе», а китайцы испытывают к США сложную гамму чувств — от любви до ненависти). Ныне девиз Китая: «Близок день, когда Китай будет руководить миром!».

    Теперь нам придётся ненадолго отвлечься от общекитайских проблем и посмотреть на один регион Китая, не признающий власти центрального правительства.

    Тайвань и его «экономическое чудо»

    Тайвань — остров, с XIII века входивший в состав Китая, но в 1949 году объявленный сторонниками свергнутого на материке гоминьдана «Китайской республикой» (КР). В XVI веке его открыли португальцы, давшие ему название «Формоза» («Прекрасный»). Затем островом владели голландцы и испанцы, но в 1661 году Китай изгнал захватчиков. Однако в результате китайско-японской войны 1894–1895 годов остров перешёл под власть Японии.

    Стремясь превратить Тайвань в источник продовольствия для себя, Япония осуществила довольно широкую программу развития экономики острова, прежде всего сельскохозяйственного сектора, — выращивания риса, сахарного тростника, овощей и фруктов. Программа включала строительство ирригационных сетей, автомобильных и железных (по большей части узкоколейных) дорог, морских портов и аэропортов, консервных заводов и пр., а также школ и больниц, электрификацию производства и населённых пунктов. Велись также добыча каменного угля, производство алюминия, развивалась химическая промышленность.

    После капитуляции Японии в 1945 году на остров прибыл губернатор, назначенный правительством Чан Кайши. Местная элита полагала, что она, благодаря достаточно высокому уровню образования и знанию местных условий, займёт подобающее место в органах местной власти. Однако её надежды не оправдались, а поднятое ею восстание было подавлено гоминьдановцами. При этом погибло более 20 тысяч человек. (См.: Lai Tse-han, Ramon H. Myers, Wei Wou. A Tragic Beginning. Stanford, 1991.)

    С того момента, когда на остров бежало правительство Чан Кайши и остатки его армии, там была установлена жестокая диктатура, основанная на «Временном законе о чрезвычайном положении на период коммунистического сопротивления» (отменённом только в 1987 году). Всякие связи с «коммунистическим Китаем» были запрещены.

    Как пишет В.Г.Буров в своей книге «Модернизация тайваньского общества» (М., 1998), для Чан Кайши интересы государства были превыше всего, ибо только при условии процветания государства и нации можно обеспечить прогресс и развитие отдельного человека. Поэтому каждый гражданин должен отдавать все силы делу государственного строительства. Ради этого предлагалось жертвовать своими личными интересами во имя общих интересов всего народа, культивировался дух самопожертвования. Гоминьдан считался партией, выражавшей национальные интересы, а КПК представлялась как сила, руководствующаяся заимствованной на Западе теорией и действующая в иностранных интересах. Коммунизм объявлялся политической и идеологической системой, чуждой китайскому национальному духу, многовековым историческим традициям китайцев. Антикоммунизм был важнейшим мировоззренческим принципом партии. Вся её деятельность велась под лозунгом борьбы с мировым коммунизмом. Гоминьдан стал орудием авторитарного режима, созданного на Тайване «во имя возрождения китайской нации» и создания современного общества.

    Поставив революционные цели, гоминьдан принял как основу своей организации принцип демократического централизма. На практике это вылилось в сращивание партии и государства, проникновение партии в различные сферы общественной жизни, контроль над армией и органами государственной безопасности.

    Формально из 20 миллионов тогдашнего населения острова 2,5 миллиона были членами гоминьдана. Но в действительности уже в 50-е годы лишь узкий слой ортодоксов гоминьдана скорее напоминал секту «верующих в Чан Кайши», чем политическую партию. В нём господствовал дух абсолютного подчинения вождю, который представлял как бы голову партии, а партийцы — руки и ноги, служащие для исполнения указаний вождя. Стало заметно внешнее сходство гоминьдана и КПК, культ Чан Кайши был столь же всеобщим (в границах Тайваня), как и культы Сталина в СССР или Мао в КНР. А широкие слои гоминьдановцев числились в партии, но не были её бойцами.

    После смерти Чан Кайши президентом «Китайской Республики» стал Янь Цзягань, которого сменил сын Чан Кайши Цзян Цзинго, воспитывавшийся в СССР. Все три первых президента были выходцами с материка Четвёртый президент Ли Дэнхуэй по рождению был тайванец, но учился в США. (О режимах Цзян Цзинго и Ли Дэнхуэя см.: Александр Ларин. Два президента, или путь Тайваня к демократии. М., 2000). В целом правление Гоминьдана продолжалось с 1949 по 2000 год. И только президент Чэнь Шуйбянь, избранный в марте 2000 года не от Гоминьдана, а от оппозиционной Демократической прогрессивной партии и переизбранный на второй срок в 2004 году, — коренной тайванец, сын бедного крестьянина, и для него Тайвань — главное в жизни, а материковый Китай — как бы дальний родственник. Он — сторонник плюралистической демократии, осуждает «белый террор» Гоминьдана, но благодарен этой партии за защиту острова от коммунистов с материка. Его девиз — «За тайванизацию Китая» (о том, что это означает, будет сказано чуть ниже).

    Чэнь всё время провоцировал Пекин, угрожая объявить независимость Тайваня и поставить вопрос о приёме страны в ООН. Это порождало дополнительную напряжённость в отношениях между Тайванем и материковым Китаем, что не нравилось США, которым пришлось бы выбирать между Пекином и Тайбэем в случае вооружённого конфликта в Тайваньском проливе. Ещё более не нравилось это тем тайваньским предпринимателям, которые хотели бы получить свою долю прибыли от инвестиций в экономику материкового Китая, куда так охотно и с большой выгодой вкладывали капиталы компании Запада. Ведь у тайваньских предпринимателей есть такие преимущества перед запанными конкурентами, как общий с другими китайцами язык, культурные и исторические традиции. Но из-за излишней строптивости президента тайваньцы вынуждены летать в КНР через Гонконг, как, например, и индонезийцы. Облегчения транспортного сообщения с КНР желали бы многие тайваньцы. Поэтому на президентских выборах в марте 2008 года 58 процентов избирателей проголосовали за кандидата от Гоминьдана Ма Инцзю. Новый президент обещал не ставить вопрос о независимости Тайваня, но и не начинать мирных переговоров с КНР, пока она не уберёт ракеты, нацеленные на остров. В любом случае смена власти будет способствовать укреплению экономических, транспортных и туристических связей между островом и континентальным Китаем.

    Стартовые условия для развития экономики Тайваня в конце 40-х годов нельзя назвать благоприятными. Ощущалась нехватка сырья и материальных ресурсов, высокая инфляция, дефицит свободно конвертируемой валюты. Но постепенно экономика налаживалась. Начинать тайваньцам пришлось с развития лёгкой и пищевой промышленности, чтобы уменьшить зависимость от импорта и увеличить свой экспорт. Тайвань стал экспортировать продовольствие (муку, консервы, грибы, спаржу). Затем на экспорт пошла промышленная продукция (текстильные изделия, цемент, стекло, фанеру), пользующаяся спросом в странах, разрушенных войной и приступивших к восстановлению своего хозяйства. Полученную валюту вкладывали в развитие новых производств.

    Тайвань, бедный природными ресурсами, мог процветать, только превратившись в «ремесленную мастерскую» (как Англия в своё время стала «мастерской мира»). Сначала промышленные товары на экспорт производили по лицензиям и заказам зарубежных потребителей, потом начали воплощать собственные разработки, которые можно было продавать кому угодно. И уже в 60-е годы в экспорте Тайваня важное место заняли транзитные радиоприёмники, стиральные и швейные машины, телевизоры и холодильники. А в 90-е годы, кроме бытовой электроники и полупроводниковой техники, экспортировалась продукция точного машиностроения, информационных и аэрокосмических технологий, средства защиты окружающей среды.

    Настоящий прорыв был совершён в производстве персональных компьютеров — по их выпуску Тайвань вышел на третье место в мире после США и Японии. На Тайване были построены атомные электростанции. При этом темпы роста производства были исключительно высокими — на протяжении более 40 лет ВВП рос в среднем по 8,4 процента в год при стабильности в обществе. Если в 50-е годы большая часть ВВП создавалась в сельском хозяйстве, то в 60 — 70-е — в обрабатывающей промышленности. В 80-е годы основой экономики стало производство техноёмкой продукции с высокой долей добавленной стоимости. А в 90-е — обрабатывающая промышленность и высокие технологии.

    Хотя аграрная реформа была навязана тайваньцам американцами, она была проведена под лозунгом «Земля — землепашцу», но так, чтобы ликвидировать несправедливость в распределении земли и в то же время не вызвать социальных потрясений. Сначала была снижена арендная плата. Затем крестьянам была продана земля, принадлежавшая государству. А земля, отобранная у помещиков и подлежавшая распределению между крестьянами, была обменена на акции государственных предприятий. Волки стали сыты, овцы остались целы. В отличие от Южной Кореи и отчасти Японии, Тайвань не принёс своё сельское хозяйство в жертву индустриализации. И хотя его удельный вес в ВВП существенно понизился, оно играет большую роль в экономике.

    Профессор В.Г.Гельбрас показал различия в проведении земельной реформы в материковом Китае и на Тайване. Изъятие земли у помещиков на острове производилось путём выкупа, на материке — конфискацией. Эта земля распределялась среди крестьян на острове путём продажи, на материке передавалась безвозмездно. На острове реформа проводилась при согласовании интересов землевладельцев, арендаторов и государства и растянулась на несколько лет, на материке — через разжигание классовой борьбы неимущей части деревенского общества против имущей и как разовая акция. Экономическое бремя земледельцев на острове было облегчено, на материке — усилено. Главным социально-экономическим итогом реформы на острове стало постепенное формирование слоя самостоятельных трудовых крестьянских хозяйств, и бывшие помещики были вовлечены в активную хозяйственную деятельность. На материке реформа стала подготовкой крестьян к последующему процессу огосударствления, а основная масса зажиточной части деревенского населения в поднадзорную, дискриминируемую рабочую силу. Хотя материковый Китай создал мощную индустрию, но он заплатил за это слишком дорогую цену.

    О том, как развивалась КР, хорошо написал Владимир Михеев в своей книге «Хождение на Тайвань» (М., 2000). Разве не удивителен такой факт: ВВП на душу населения вырос со 100 долларов США в 1950 году до 12 тысяч долларов в 2000-м. Для сравнения можно указать: на Филиппинах за тот же период этот показатель вырос с 400 до 600 долларов. Тайвань, с территорией в 36 тысяч кв. км и населением 23 миллиона человек, стал 14-ой торговой нацией мира и накопил золотовалютные резервы в сумме более 100 миллиардов долларов. Не удивительно, что в мире его причисляют к «азиатским тиграм».

    В чём же главные секреты этих удивительных успехов?

    Обычно отвечают: их два. Первый — правильная политика правительства, заботящегося о благосостоянии страны. Второй — опора на китайские народные традиции трудолюбия, предприимчивости и тесных семейных и клановых связей. В действительности же здесь действовал третий фактор, о котором я скажу ниже.

    Да, весь тайваньский бизнес держится на круговой поруке. Почти 99 процентов тайваньских компаний — это семейные фирмы, на их долю приходится около 80 процентов всех занятых. «Семейные кланы, как феодальные кланы Японии, переросшие в сегодняшние корпорации, составляют жёсткую внутреннюю структуру экономики, социальный каркас монолитного обществаВопреки марксистской теории, мелкий производитель не был вытеснен с рынка трестами и монополиями даже в индустриальных державах».

    Государство оказывает мелким и средним компаниям финансовую и консультативную помощь, предоставляет различные льготы, особенно при выходе на внешние рынки, подсказывает, где искать перспективных покупателей. Оно поощряет дух партнёрства, налаживание горизонтальных связей, сотрудничества с крупными корпорациями, следит за выполнением закона, по которому банки обязаны 60 процентов кредитов предоставлять мелким компаниям. Льготный заём выдаётся товариществу из нескольких компаний, объединившихся для приобретения общей собственности. При этом государство не форсирует слияния компаний, для него не обременительно иметь дело с миллионом мелких фирм. Зато каждый при деле — при своём деле.

    При спаде экономики многие мелкие фирмы распадаются, без особого ущерба для каждого звена, а при подъёме так же быстро возрождаются. Именно благодаря такой «кластерной экономике», представляющей собой содружество мелких и средних компаний, Тайвань пережил финансовое цунами, которое больно ударило по промышленным монстрам Южной Кореи и частично Японии.

    Для создания компании требуется лишь подать заявку и справку о наличии средств. А если речь идёт о фирме человека, готовящего еду и продающего её со своей тележки, то не требуется и этого.

    В общем, как говорят наблюдатели, на Тайване создан рай для инвесторов и производителей продукции, а не для перекупщиков.

    На Тайване принято считать, что после того, как человек достиг определённого уровня сытости, важнейшим мотивом к труду становится не погоня за наживой, а самоутверждение и хорошая репутация. Но всё же это рыночная экономика, и жизнь проходит в обстановке острой конкуренции, а потому — не зевай, напрягай все силы! В итоге складывается общество, где совпадают иерархии талантов, служения и общественного положения.

    На Тайване нет кричащих социальных контрастов, распределение ВВП относительно справедливое, государство тратит большие средства на ликвидацию бедности, на образование и здравоохранение.

    Число крупных компаний на Тайване невелико, но они составляют костяк экономики. По большей части они находятся в собственности государства. Монополия государства установлена на производство алкоголя, топливно-энергетический сектор и военно-промышленный комплекс.

    Модель государственного устройства Тайваня (как и Сингапура, и Южной Кореи) сочетает экономическую свободу и «смирительную рубашку» на гражданские свободы. И лишь постепенно, по мере укрепления экономики, государство «сверху» раскрепощает общественные отношения.

    И государство, и бизнес Тайваня действуют осмотрительно, не идут на рискованные инвестиции и редко берут в долг. У Тайваня, располагающего большими золотовалютными резервами, практически отсутствует внешний долг.

    Государственные служащие на Тайване преданы делу всестороннего подъёма страны, хотя там по КЗОТу им предоставляется двухнедельный отпуск один раз в три года. Откуда же взялись такие честные и ревностные слуги народа, если в Китае коррупция имела давние корни?

    Всё дело в третьем факторе, о котором я обещал сказать. Когда гоминьдановцы оказались на острове, бедном ресурсами, перед ними встала дилемма: либо они сплотятся и подчинят свою жизнь созданию жизнеспособного государства, либо погибнут. Отступать некуда, за спиной — только океан. Вот и сейчас, когда Тайваню нужно искать новые пути развития, там звучит призыв: быть сплочёнными и едиными, как если б речь шла о выживании нации. Надо быть старательными и прилежными, как отпрыски аристократов в Англии, работать методично и последовательно, как далёкие предки строили Великую Китайскую стену.

    При президенте Цзян Цзинго особенно ярко проявилось стремление соединить преимущества рыночной экономики с плановым началом, которое он хорошо усвоил во время пребывания в СССР. Централизованное планирование необходимо, чтобы удерживать рыночную стихию в цивилизованных рамках. Тут правящая партия должна выступать как «орден меченосцев». Сначала государство контролировало все сферы жизни страны, затем под его контролем осторожно передавались частникам отдельные государственные предприятия. И всё это происходило без появления криминальной экономики, без резкого расслоения общества на богатых и бедных, без финансовых пирамид. Государство установило алгоритм действий и распределило роли, чтобы все в законопослушном и иерархическом обществе знали, за что браться в первую очередь и что делать дальше.

    Уже в 50-е годы стали составлять четырёхлетние планы экономического развития страны. А через 20 лет была разработана программа строительства мощной инфраструктуры, созданы первые технопарки для стимулирования научно-технических разработок и образования. Постепенно осуществлялась либерализация импорта, допускали чужаков в некоторые ниши внутреннего рынка. В конце 80-х годов стало не опасно отпустить государственную узду на банковско-финансовой сфере и отменить регулирование валютных обменных операций, раскрепостить торговые связи с материковым Китаем и странами Восточной Европы.

    Начало экономического подъёма лежит в китайской семье, ставшей ячейкой экономического роста благодаря имманентно присущей ей склонности к предпринимательской авантюре (в хорошем смысле). Тут особенно ярко проявляется различие между Западом и Востоком. Американцы говорят: «Не занимайся бизнесом с друзьями и родственниками, если не хочешь потерять всё». А на Тайване в 1945–1952 годах любая мелкая компания представляла собой группу близких родственников, средняя численность её персонала составляла 4,4 человека. Благодаря опеке государства к 1952 году эта численность возросла до 13,5 человек.

    Как протестантизм, соединивший уважение к труду с нравственностью, стал залогом процветания англосаксов, так неоконфуцианство, возвышающее трудолюбие, послушание, дисциплину, упорство и целеустремлённость, помогает добиться подъёма китайцам. Тайваньцы сравнивают их методы государственного регулирования экономики с акупунтурой (иглоукалыванием) в медицине, когда воздействием на определённые чувствительные точки организма высвобождается внутренняя энергия и достигается его оздоровление.

    Новым этапом в развитии Тайваня должно было стать превращение острова в операционный финансовый центр по примеру Гонконга (см. ниже), способный конкурировать с ним и заменить этот регион после его вхождения в КНР. Но затем возобладала программа создания центра компьютерных и информационных технологий — «Зелёного силиконового острова» по примеру Силиконовой долины в США, которая успешно выполняется. Курс взят на построение «экономики знаний», которая одна только может обеспечить процветание стран в XXI веке. Возникнет новая сфера хозяйства — отрасль индивидуальных работников (вроде современных писателей).

    Революционным шагом стал перевод работы правительства в режим on-line, тут Тайвань выступает пионером в преобразовании отношений общества и государства, преодолении их извечного противоречия.

    Настоящий гимн Тайваню пропел французский исследователь Рене Дюмон, давно ищущий образец социально благоустроенного государства и не нашедший его ни в СССР, ни в материковом Китае, ни на Кубе. Совместно с Шарлоттой Пакэ он посетил Тайвань и написал книгу-отчёт «Тайвань: цена успеха» (Rene Dumont. Taiwan: le prix de la reussite. Paris, 1987).

    Дюмон не считает экономический рост при капитализме прогрессом, потому что с увеличением богатства общества нарастает неравенство как между развитыми и развивающимися странами, так и внутри развитых стран. Значит, это тупиковый путь.

    А на Тайване он увидел настоящее развитие, где экономический прогресс действительно идёт на благо всем. При этом ему разрешали посещать любые предприятия по его выбору. В отличие от других стран, начинавших после войны с такого же стартового уровня, на Тайване очевиден расцвет всех сторон жизни народа.

    Аграрная реформа привела к благоденствию крестьян, к «деревням с полными амбарами», и работают исследовательские и опытные станции, где ищут пути дальнейшего совершенствования интенсивной агрикультуры. Крестьяне почти поголовно объединены в ассоциации и кооперативы и оснащены сельскохозяйственной минитехникой. Начинали все с выращивания риса, чтобы только прокормиться, а теперь, кроме риса, выращивают овощи и фрукты, цветы и чай, разводят свиней и птицу. В приморских районах развито рыболовство.

    Электричество есть во всех деревнях, сами деревни превращаются в малые города, с перерабатывающей промышленностью. Охраняется даже образ жизни коренных тайваньских племён, хотя они составляют всего два процента населения.

    Поразило Дюмона и то, что на Тайване уже стало привычным всеобщее среднее образование, улучшение состояния здоровья народа, практически отсутствует безработица и — уникальное явление — снижение неравенства доходов богатых и бедных: в 1950 году оно составляло 15:1, а к 1985 году снизилось до 5:1. Это — первый в мире опыт правильно поставленной экономики, «экономики без ошибок».

    Дюмон считает политический режим Тайваня «мягким фашизмом», но не тоталитарным, в противовес коммунистическому Китаю. Но будущее Тайваня не представляется ему безоблачным, в особенности потому, что эта страна слишком тесно включена в мировую экономику, которая стоит накануне глубокого кризиса. Из внутренних факторов наиболее опасным он считает загрязнение окружающей среды. Повторить опыт Тайваня, по мнению Дюмона, в других странах невозможно, ибо его успехи связаны с национальным характером тайваньцев, но извлечь уроки, использовать элементы этого опыта для многих было бы полезно.

    Но сегодня старые пути уже не обеспечат Тайваню процветания. Окрепший тайваньский доллар и выросшая стоимость рабочей силы делают Тайвань менее привлекательным для иностранных компаний, привыкших рассматривать эту страну как один гигантский сборочный цех. Сами руководители Тайваня признают, что им предстоит решить десять основных противоречий, в том числе между низкой себестоимостью производства и высокими социальными издержками, между сравнительно небольшим (в абсолютном выражении) ВВП и чрезвычайной дороговизной жизни и др. Поставлена также задача «превратить Тайвань в сокровищницу китайской культуры».

    Перемены диктуются также тем, что развитие рыночных отношений подрывает основы неоконфуцианской морали и самого образа жизни. При рынке уже не может быть безусловного почитания старших, а место прежнего аскетизма занимает стремление наслаждаться заработанными благами жизни.

    Тайвань стремился вступить в ВТО и добился этого. Но для этого острова последствия данного шага оказались, как говорится, неоднозначными. Тайвань отменил пошлины на ввоз риса. В итоге на остров хлынул поток импортного риса, и цена на рис упала в четыре раза. А итог налицо: заброшенные рисовые поля, приходящие в упадок деревни, которыми так восхищался Дюмон. Один тайваньский крестьянин в знак протеста изготовил и установил возле правительственных учреждений несколько небольших бомб (с письмом), две из которых взорвались, не причинив, правда, никому особого вреда. Злоумышленника нашли и осудили на приличный срок заключения, на что крестьянство ответило массовыми акциями протеста. Так что перспективы Тайваня вряд ли можно считать блестящими.

    14 апреля 2008 года на китайском острове Хайнань состоялась встреча председателя КНР и вице-президента Тайваня. Их рукопожатие журналисты назвали «историческим», потому что его весь Китай ждал 60 лет. Стороны договорились о всестороннем развитии отношений и связей между двумя частями Китая, высказывались даже предположения о возможности открытия границ. Конечно, сближение Тайваня и КНР будет проходить не без осложнений, тем более, что либеральная оппозиция на Тайване уже обвинила новую администрацию победителей на президентских выборах в государственной измене и в государственном перевороте. Однако взаимный интерес элит Тайваня и КНР, видимо, всё же возьмёт верх над сопротивлением либералов, и Тайвань всё же воссоединится с «матерью-родиной» на вполне приемлемых для правящих кругов острова условиях.

    Что принесёт Китаю Тайвань?

    Вот уже 60 лет КНР требует возвращения Тайваня в лоно матери-родины. А на Тайване есть сторонники объявления независимости КР (хотя КНР пригрозила ответить на это объявлением войны), есть и приверженцы «воссоединения двух Китаев». Последние лишь требуют гарантий самоуправления и сохранения высокого уровня жизни жителей острова, иначе «китайский дракон» удушит «тайваньского тигра» в своих объятиях. Тайваньцы — не сепаратисты, они тоже в большинстве своём за «единый и неделимый» Китай. Если руководители КНР хотят «китаизировать Тайвань», то лидеры КР выдвинули лозунг «тайванизации Китая».

    В политическом плане вопрос об объединении Тайваня с материковым Китаем не решён, но экономические связи между этими двумя частями Китая неуклонно развиваются. При этом деловые люди Тайваня ставят себе в заслугу то, что они вносят вклад в развитие экономики матери-родины. Насколько справедливы эти утверждения?

    Да, тайваньцы вкладывают капитал в экономику материкового Китая. Но почему и как они это делают?

    Привлекает их Китай как огромный рынок сбыта и источник дешёвого сырья и низкооплачиваемой рабочей силы.

    По словам известного китаеведа А.В.Островского, тайваньцы переносят на материк прежде всего вредные, технологически отсталые, трудоёмкие и материалоёмкие производства, а также производство комплектующих изделий. Создают они там и конвейерные линии и сборочные цеха, предприятия, выпускающие конечную продукцию, но важнейшие её компоненты производят у себя «дома», на Тайване, чтобы уберечь секреты технологии и тем самым сохранить за собой лидирующие позиции.

    Вот и оказывается, что «тайванизация Китая» — не пустые слова, и относятся они не только к политической надстройке, но и к экономике. По сути, Тайвань ведёт себя по отношению к материковому Китаю так же, как ведут себя развитые страны Запада по отношению к бывшим колониям. И если быть точным, то «тайванизация Китая» выливается в колонизацию Китая Тайванем. Великий Китай, освободившийся от колониального гнёта со стороны Запада, рискует оказаться колонией маленького, но цепкого Тайваня, умеющего эксплуатировать экономически более слабых.

    Вообще-то этого следовало ожидать. Тайвань перенял западные технологии, за которыми стоит западная идеология, целый западный образ жизни. Эти технологии более эффективны, чем те, которыми располагает материковый Китай. А в условиях рынка технологии, экономически более эффективные, неминуемо победят в конкурентной борьбе технологии отсталые.

    А что, лидеры КНР не видят этого очевидного факта? Видят, конечно. Почему же они допускают такую эксплуатацию своей страны Тайванем?

    Многие эксперты объясняют такую терпимость китайских коммунистов к тайваньским эксплуататорам сходством экономических интересов «верхов» обеих частей Китая.

    Ещё недавно руководители Тайваня клялись в верности принципам либерализма в экономике (в сочетании с авторитаризмом в политике). Теперь они говорят: «Мы воздаём должное рыночной экономике, которой обязаны нашим экономическим успехом. Демократия и свободный рынок идут рука об руку. Их нельзя разъединить». Но…

    «Нельзя быть идеологически зашоренными в наш прагматический век. Нужно уметь находить общий язык и с коммунистами в Пекине. В конце концов, мы принадлежим к одной нации». А секрет экономического взлёта Тайваня во многом заключается в «сохранении культурно-исторических традиций китайского народа».

    И в правящей элите КНР тоже есть круги, заинтересованные в «тайванизации Китая», в либерализации, приватизации, а говоря короче — в личном обогащении. Вот что пишет по этому поводу А.В.Островский:

    «КПК — коллективная элита, аккумулирующая ренту со всей страны в виде властных полномочий и проецируемых от них льгот, никогда от неё добровольно не откажется. Это не произойдёт, по крайней мере, до тех пор, пока эта «рента» не легализуется и не материализуется в конкретных дивидендах от приватизации крупных предприятий и пакетов акций естественных монополий, и пока полученные дивиденды не будут защищены юридически, политически и в ином виде.

    Есть все основания считать, что этот процесс ещё далёк от завершения. Поэтому война с Тайванем на данном этапе противоречит интересам влиятельных групп правящего истеблишмента КНР. Напротив, эти социальные группы крайне заинтересованы в сохранении статус-кво и расширении экономического сотрудничества с Тайванем, которое помогает решать означенные задачи. А коль скоро расширяется поле общих интересов в бизнесе, в том числе осуществляемом с участием высших слоёв элиты, то можно на полном основании вести речь о параллельном процессе «легитимизации» властно-материальных интересов материковой и тайваньской элит».

    Как говорится, «что и требовалось доказать!»

    Но тут есть и свои опасности, — продолжает Островский:

    «Тенденция к «федерализации» Тайваня и Китая вооружит дополнительными аргументами сепаратистские силы в окраинных районах КНР, а также способствует укреплению «местных» позиций развитых приморских провинций (Гуандуна, Фуцзяни). А это объективно ограничивает возможности правящего класса КНР по строительству унитарной сверхдержавы.

    Несомненно, правящая ныне в КНР политическая элита (особенно её «системообразующая» часть, представленная северянами) является в целом носительницей центростремительной (в том числе с имперским оттенком) идеи. Однако эта идея — как исторически, так и сейчас — не обязательно имеет универсальный, всекитайский характер. В составе правящей элиты КНР растущий вес приобретают представители региональных «кланов», прежде всего из приморских провинций юга, а также «космополитического» по своему культурно-историческому и экономическому профилю Шанхая. А это есть те «центры процветания», элиты которых вовсе не заинтересованы жертвовать своим благополучием ради сомнительных дивидендов от попыток насильственного расширения КНР».

    Приходится учитывать, — отмечает Островский, — и военный аспект «тайваньской проблемы»:

    Китай сейчас находится в окружении Кореи, Японии, Тайваня, Малайзии. «Для превращения Китая в перворазрядную мировую державу, считают китайские стратеги, ему необходимо «прорвать это окружение и выйти на океанские просторы» (иначе при войне с США китайские военно-морские силы будут блокированы, а стратегический потенциал ядерных подводных лодок вообще окажется нейтрализованным)».

    Вот что такое возвращение Тайваня с военно-стратегической точки зрения.

    В.Михеев в своём докладе на научной конференции в Москве, опубликованном на английском языке (видимо, чтобы поменьше российских читателей узнали его содержание) попытался разобраться в том, что представляет собой идеология КПК — «социализм с китайской спецификой» (или «капиталистический коммунизм»?) — на современном этапе. Вывод его таков: эта идеология полностью выдохлась и ныне означает лишь намерение лидеров Китая развивать рыночную экономику, интегрировать её в экономическую глобализацию и регионализацию, используя мировые технологические достижения и в то же время удерживая политическую власть КПК. Они используют опыт Южной Кореи или Сингапура — экономического роста без политических реформ. Но проблема в том, что азиатские процветающие военные или бюрократически-авторитарные режимы отличаются от китайской модели одним — отношением к частной собственности. В противоположность «азиатским тиграм», Китай, до последних лет, считал частную собственность менее важной, менее легитимной и менее эффективной, чем государственная.

    Но чтобы следовать восточноазиатским, рыночным автократиям, Китай должен будет уничтожить эту разницу. Это случилось с внесением поправок в Конституцию в пользу легитимизации частной собственности в 1999 году. Это гипотетически создаёт более благоприятную легальную базу для ускорения рыночных реформ в экономике. Но — даст ли этот толчок поведению частного бизнеса и его отношениям с бюрократическим авторитаризмом? И может ли это вызвать эрозию монополии КПК в экономической и политической жизни?»

    Если лидеры КПК всё меньше говорят о социализме и всё больше о глобализации, постиндустриальном обществе и «экономике знания», то ведь найдётся немало сторонников буржуазии, которые на эти темы могут рассуждать с гораздо большим успехом, чем коммунисты.

    Добавим к этому, что недавние решения КПК о возможности приёма в партию частных предпринимателей, капиталистов означает: теперь и хозяин, и работник — это уже не классовые враги, а товарищи, которых объединяет стремление к процветанию Родины.

    Таковы они в партии, таковыми должны стать и на предприятии. А это уже — корпоративный социализм, весьма напоминающий режим Муссолини в Италии.

    Есть и другое объяснение этого процесса: не капиталисты стремятся в Коммунистическую партию, а местные организации КПК каждого предпринимателя, чей оборот превысил определённую сумму, принуждают вступить в партию, чтобы поставить его деятельность под партийный контроль. До сих пор в вопросах развития экономики на метах решающее слово не за администрацией региона, а за первым секретарём комитета КПК. Но даже если дело обстоит так, вопрос о контроле, как писал ещё Ленин, сводится к тому, кто кого контролирует. И удержит ли КПК в своих руках контроль над бизнесом, когда тот приобретёт огромную силу?

    До недавнего времени КПК боролась против коррупции, злостных взяточников и расхитителей социалистической собственности пачками приговаривали к расстрелу, и приговоры приводились в исполнение. А сейчас в Китае развёрнута мощная кампания с требованием отмены смертной казни за преступления, не связанные с насилием. В случае принятия этого требования именно пойманным с поличным коррупционерам будет гарантировано сохранение жизни.

    Китай уже идёт по пути к корпоративному государству. Включение Тайваня в состав КНР может существенно ускорить этот процесс.

    Ещё два «маленьких Тайваня» — Сянган и Аомынь

    Сянган — район Китая (1 тысяча кв. км, около 7 миллионов жителей), с 1842 года находившийся под властью Англии (и называвшийся тогда Гонконгом) и возвращённый Китаю в 1997 году — это крупный торгово-промышленный, финансовый и транспортный центр Восточной Азии, основу экономики которого составляли внешнеторговые (в том числе реэкспортные) и валютно-финансовые операции. На этом пятачке разместились предприятия многих отраслей обрабатывающей промышленности (от производства игрушек до судостроения.), работающей на экспорт, и разные отрасли сельского хозяйства и рыболовство, а также — крупный морской порт и международный аэропорт.

    Сянган ведёт внешнюю торговлю (в основном экспорт и реэкспорт) почти со всем светом. Это также центр международного туризма.

    Но подлинное значение Сянгана не в этом.

    Во время гражданской войны в Китае в Сянган бежали многие крупные капиталисты, располагавшие большими средствами. Это и стало основой развития экономики района.

    Пока Гонконг оставался английской колонией, на него не распространялись ограничения, налагавшиеся странами Запада на торговлю с Китаем. Через Гонконг осуществлялись многие тайные операции, позволявшие Китаю получать западные технологии и укреплять свои позиции на мировых рынках.

    Когда Сянган включали снова в состав Китая, китайское правительство гарантировало, что в течение 50 лет там останутся прежние порядки, будет охраняться частная собственность. И Сянган стал вкладывать свои капиталы в соседние провинции Китая, в особенности в Гуандун. По разлагающему действию на порядки, существующие в материковом Китае, Сянган можно приравнять к воздействию Тайваня.

    Аомынь (Аомэнь) — район Китая (18 кв. км, 450 тысяч жителей), с 1680 года находившийся под властью Португалии (и называвшийся тогда Макао) и возвращённый Китаю в 1999 году, морской курорт. Основа экономики этого района — туризм, рыболовство, а также промышленность, работающая на экспорт. Через этот район осуществлялись международные посреднические торгово-финансовые операции. Но особенно славился район своими игорными домами. Внешнеторговые связи Аомыня осуществлялись главным образом с Сянганом и Китаем. Теперь его капиталы также вкладываются в экономику материкового Китая (с теми же результатами, что и капиталы Тайваня и Сянгана).

    Российско-китайские отношения

    Для России отношения с Китаем чрезвычайно важны: это наш сосед, причём протяжение сухопутной границы между нашими странами составляет 4300 километров.

    Хотя о Китае в России знали с давних пор, непосредственно русские землепроходцы, осваивавшие Дальний Восток, вступили в соприкосновение с китайцами в XVII веке. Когда они пришли на левый (северный) берег Амура, на правом берегу китайских поселений не было, и вообще территория нынешнего северо-восточного Китая практически не была заселена. И жили там в редких поселениях не китайцы, а маньчжуры. Но китайские промысловики — охотники и собиратели лекарственных растений заходили на земли, ныне входящие в состав России, — в районы Сибири и Дальнего Востока, и потому китайские власти считали эту территорию китайской. Порой между русскими и китайцами возникали вооружённые конфликты, один из них пришёлся на правление в России царевны Софьи Алексеевны. Тогда Россия готовилась к войне с Османской империей, а потому правительство не сочло нужным посылать войска на Дальний Восток и предпочло подписать договор, по которому бассейны рек Амура и Уссури признавались китайскими владениями. Впоследствии Россия добилась закрепления за собой этих земель, но повод для китайских притязаний на них был дан. Конец конфликтам на длительное время был положен договором о границе. В дальнейшем отношения между нашими странами омрачались в связи с экспансией царской России на Дальнем Востоке и её участием вместе с другими империалистическими державами в подавлении народного восстания в Китае в 1899–1901 годах.

    Однако и советско-китайские отношения не были безоблачными. После гражданской войны в России в Китае нашли прибежище остатки белогвардейских войск, бежавшие туда после разгрома белых Красной Армией. Прояпонская клика китайских милитаристов устраивала провокации на Китайско-Восточной железной дороге, построенной царским правительством на территории Маньчжурии и ведущей к прежней российской военно-морской базе в Порт-Артуре, а позднее находившейся в совместном управлении СССР и Китая. СССР поддерживал дипломатические отношения с гоминьдановским правительством Китая, оказывал ему военную помощь в борьбе против японской агрессии и в то же время тайно помогал Народно-освободительной армии, воевавшей и против японцев, и против буржуазного гоминьдановского правительства. Когда советское руководство убедилось, что мировой революции скоро ждать не приходится, деятельность всех зарубежных коммунистических партий, входивших в Коминтерн, была подчинена задаче защиты СССР — первого в мире социалистического государства от угрозы нашествия империалистов. Лидеры КПК не согласились с такой постановкой вопроса, они считали главной своей задачей отпор японской агрессии и свержение власти гоминьдана, точнее — установление собственной власти.

    Даже после образования КНР в руководстве КПК оставалась влиятельная группа, которая считала, что новый Китай должен ориентироваться не на СССР, а на США. Принимая помощь от СССР, руководители Китая смотрели на союз с ним как на временный. Здесь сказался и присущий почти всем китайцам традиционный «китаецентризм» (о котором можно говорить лишь с сделанными выше оговорками), ощущение своей страны как центра вселенной. В период охлаждения отношений двух стран в Китае издавались географические карты, на которых значительная часть территории Сибири и советского Дальнего Востока обозначалась как принадлежащая Китаю, но временно захваченная Россией. А китайцы чрезвычайно неуступчивы в территориальных вопросах. Когда СССР ввёл войска в Афганистан, Китай всеми силами поддерживал афганских моджахедов, воевавших против нас, а позднее помогал талибам. Создав ракетно-ядерное оружие, Китай тогда нацелил его на нашу страну.

    С приходом к власти в России либеральных реформаторов отношения с Китаем снова обострились. Либералы пребывали в эйфории, равняясь во всём на Запад и ожидая скорой такой же богатой жизни в России, как в странах Запада. С их точки зрения, Китай — это отсталая азиатская страна с коммунистическим режимом, дни которого сочтены. Поскольку США, защищающие Тайвань и не дающие Китаю воссоединить этот остров с остальной Родиной, рассматривались китайцами как враг, то и Россия — американская союзница не внушала им доверия. Поэтому время от времени снова всплывали спорные территориальные вопросы. Лишь в последние годы была достигнута договорённость о закреплении ныне существующей границы между нашими странами, однако вопросы «стратегических границ» Китая просто пока не поднимаются. Важной вехой стало подписание Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве сроком на 20 лет.

    На протяжении трёх четвертей XX века Китай был в экономическом и военном отношении гораздо слабее, чем Россия, а затем СССР. Однако после распада Советского Союза Россия переживает экономическую и социальную катастрофу невиданного масштаба. В то время как в России экономика разрушается, в Китае она с начала реформ, то есть с 1979 года, развивается быстрыми темпами. Ныне Китай по величине ВВП значительно обогнал Россию. Восточные районы России всё больше отдаляются от Центра страны и ориентируются на торгово-экономические связи с Китаем. Серьёзной проблемой стало проникновение китайских поселенцев (точное число которых никто не знает) на территорию Сибири и российского Дальнего Востока. Они вытесняют русское население, среди которого не находятся готовые работать по 17 часов в сутки за мизерную плату. А, укрепившись, китайцы нанимают русских работников, нещадно их эксплуатируя. Русское население уезжает оттуда из-за невыносимых условий жизни, а китайцы скупают там всё, что можно, прямо или на подставных лиц, стремясь выжать максимум возможного из слабеющей России.

    Помню, в начале 50-х годов Благовещенск был небольшим чистым городом, население которого было занято на промышленных предприятиях и в учреждениях. На противоположном берегу Амура можно было видеть китайскую деревню, а в бинокль — рассмотреть, что она не блистала благоустройством. Сейчас Благовещенск — город, переживающий упадок и страдающий от безработицы. А на месте китайской деревни вырос город Хэйхэ с многомиллионным населением. И вырос он за счёт леса и металла, вывозимых — легально и нелегально — из России, с Дальнего Востока. Точно так же бывший китайский посёлок Маньчжурия — теперь город с 150-тысячным населением, а наш Забайкальск остался посёлком с прежними 17 тысячами жителей, только ещё больше обветшал.

    Обезлюдевший и спившийся Дальний Восток можно будет взять голыми руками, а китайская экспансия там не принимает форму прямых военных захватов, она носит «ползущий» характер. Россия всё более превращается в сырьевой придаток не только Запада, но и Китая. И Китай, в связи со вступлением России в ВТО, требует от неё свободного доступа его рабочей силы на российский рынок.

    В настоящее время ситуация на Дальнем Востоке, да и в мире в целом во многом определяется состоянием отношений между тремя великими державами — США, Россией и Китаем. США в основном решили задачу сокрушения СССР и России как своего недавнего конкурента и должны будут с неизбежностью пытаться уничтожить Китай как своего возможного соперника в XXI веке. Есть даже мнения, что США должны спешить с войной против Китая, пока он не превратился в несокрушимого гиганта. Вряд ли США допустят захвата богатств восточных регионов России Китаем, но полюбовный их раздел между двумя гигантами не исключён.

    Особенно усилилась угроза Китаю со стороны США после того, как американские войска разместились в Афганистане и бывших советских республиках Средней Азии, непосредственно вблизи китайских границ, в частности, рядом с Синьцзяном — западным районом Китая, среди мусульманского населения которого отмечаются сепаратистские настроения. Это заставляет Китай искать союзника в лице России, особенно до тех пор, пока он не освободит Тайвань, находящийся под защитой США. Однако и к России у него есть претензии, а портить отношения с Америкой он также не хочет, потому что нуждается в её инвестициях, рынке сбыта и передовых технологиях. Россия, в которой утвердились бы либеральные ценности, представляла бы угрозу для Китая, пока он декларирует свою приверженность идеям социализма. Сложности возникли бы и при появлении националистической России (такой вариант тоже рассматривается аналитиками разных стран). Поэтому можно утверждать, что прочные добрососедские отношения с Китаем возможны только у сознающей свои национальные интересы, сильной России, которая сможет дать ему те технологии, которые он ныне ищет по другую сторону Тихого Океана. Слабая Россия не сможет удержать свои восточные земли, и тогда развитие наших отношений станет непредсказуемым.

    Торгово-экономические отношения между Россией и Китаем развиваются, но их уровень явно недостаточен количественно и не удовлетворительны по качеству.

    В настоящее время подписаны соглашения о строительстве нефте- и газопроводов, по которым энергоносители будут поставляться из России в Китай, Японию и другие страны Юго-Восточной Азии.

    Россия может сохраниться как великая держава лишь в том случае, если она станет полноправным участником развития нового центра мировой экономики — Азиатско-Тихоокеанского региона. А это в немалой степени зависит от правильной её политики в отношении Китая.








     

    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх