Глава 5

Муки безвластия

К осени 1992 года завершилась политическая эволюция Руслана Имрановича Хасбулатова, этого, безусловно, талантливого, но по-восточному коварного политика. Известно, что толчок его политической карьере дал сам Б. Н. Ельцин, предложив вместо себя на пост спикера Верховного Совета. Сделал он это, кстати, по совету Сергея Красавченко. Никто не мог предположить, что этот человек, занимавший на первых порах своей деятельности реформистские позиции, окажется в конце концов в жесточайшей конфронтации с президентом, сторонником консервации «власти советов».

Надо сказать, что Борису Николаевичу в отношении соратников не везло. По сути дела, два ближайших к нему человека, в которых он вложил огромный политический капитал, предали его: Хасбулатов и Руцкой. Для меня это до сих пор остается загадкой, поскольку Ельцин — человек проницательный и осторожный. Думаю, что здесь сказалась специфика дней, когда формировалась команда «первопроходцев». В условиях ранней, романтической демократии совершенно невозможно было черпать из старого номенклатурного котла. Приходилось полагаться на новобранцев, чьи политические и моральные качества были мало кому известны. Лишь позднее стало очевидно, что в лице Хасбулатова президентская команда обрела хитрого и коварного противника. Опасность, однако, заключалась не в самом Хасбулатове, а в том, что в силу обстоятельств он получил в союзники прокоммунистические Верховный Совет и Съезд народных депутатов. Это был союз огромной разрушительной силы.

Я не был близко знаком с Р. Хасбулатовым. Наши встречи носили случайный характер. Время от времени я имел возможность наблюдать его, когда он приезжал в правительственный аэропорт Внуково-2 на проводы президента при заграничных поездках. Внешне он представлял собой удивительный контраст с А. Руцким. Руцкой всегда был прекрасно одет — в дорогие пальто и костюмы, с тщательно подобранным галстуком. Его усы, прическа, вальяжные манеры, которые он очень быстро усвоил, выдавали в нем склонность к барству. Хасбулатов на его фоне смотрелся более чем скромно. На первых порах это вызывало сочувствие. Казалось неким признаком профессорского демократизма. Вечно изжеванный плащ, сбившийся набок галстук унылого цвета, растрепанная шевелюра. Походочка — что-то среднее между шкиперской и кавалерийской. Но более всего удивляли ботинки. Грязно-желтого цвета, нечищеные. Да и лицо было под стать одежде — какое-то помятое, сероватого цвета.

Появлялся он всегда в последнюю минуту и стоял в стороне, поджидая приезда президента. Я не помню, чтобы он с кем-то разговаривал. Видно было, что он чувствует себя в президентском окружении чужим. По мере того как в его руках все более концентрировалась власть над Верховным Советом и он, очевидно, уже предвкушал победу, Хасбулатов становился все более и более агрессивным. Помню, во время проводов президента в Китай во Внуковском аэропорту Руслан Имранович, проходя мимо меня, проговорил зловеще (это было после очередного заявления пресс-секретаря): «Я тебя уничтожу». Сказано это было в окружении целой группы людей и без всякой опаски. До такой степени Хасбулатов того времени чувствовал себя безнаказанным. Помнится, я рассказал Борису Николаевичу об этом эпизоде уже в Китае. Его оценка была краткой, но ясной: «Все-таки он дурак». Интересно то, что впоследствии большинство из тех, кто слышал эту угрозу, сделали вид, что ничего не знают. Нужно отдать должное Александру Шохину — он не спрятался в кусты, а подтвердил достоверность эпизода.

Примерно в это время я познакомился с конфиденциальной запиской, подготовленной для президента, где говорилось о «феномене Хасбулатова».

Речь в ней шла о том, что Хасбулатов сумел создать редкое, может быть, уникальное в мировой практике явление — парламентскую диктатуру, при которой ценности парламентаризма громко провозглашались на словах, а на деле это было полное его отрицание и уничтожение. В основе парламентаризма по-хасбулатовски лежало полное забвение не только политической, но и вообще всякой морали. Сочетая тактику кнута и пряника, восточное коварство и флорентийскую хитрость, Хасбулатов сумел полностью монополизировать власть в законодательном органе, довел почти до совершенства механизмы манипулирования депутатами. Несмотря на все разнообразие оппозиционных президенту фракций в парламенте, он сумел стать несомненным лидером оппозиции в целом. Жажда власти привела его к тому, что из признанного демократического деятеля он стал одним из центров прокоммунистической оппозиции. Стратегия Хасбулатова состояла в том, чтобы после фактического захвата Верховного Совета шаг за шагом подмять под себя другие структуры власти. Известны его нескончаемые попытки взять под контроль «четвертую власть» — прессу и телевидение. Но здесь он потерпел неудачу. А его резкие выступления в адрес журналистов восстановили почти всю прессу против него

Неудачная попытка установить контроль над прессой и телевидением не обескуражила Хасбулатова Его отступление было временным. Следующей жертвой должно было стать правительство. И из упомянутой выше записки следовало, что «люди Хасбулатова» уже подготовили для этого базу в правительстве. В президентских структурах «троянским конем» Хасбулатова был, несомненно, вице-президент Руцкой. И не случайно в октябрьские дни 1993 года он оказался в Белом доме.

Как политический игрок, Хасбулатов, несомненно, на голову выше Руцкого. Но сила Хасбулатова была не в его способностях, а в том, что он очень ловко сумел воспользоваться ситуацией перехода от тоталитаризма к демократии.

В его руки попали и Верховный Совет, и Съезд народных депутатов, которые продолжали оставаться мощными, а главное — хорошо организованными структурами. Президент только начинал задумываться о создании института своих представителей и структур президентской власти на местах (все это находится в зародыше и поныне), а в руки Хасбулатова попала фактически недемонтированная структура КПСС в регионах, в городах, на селе.

Сложность борьбы с Хасбулатовым состояла в том, что президент стремился в отношениях с Верховным Советом играть по правилам демократии. А раз он действовал по правилам, то его действия были предсказуемы и заранее просчитывались противником. Хасбулатов же, как и Джохар Дудаев в Чеченском конфликте, действовал «партизанскими» методами, не связывая себя никакими правилами и приличиями. В результате президентская команда постоянно попадала в засады и ловушки, вынуждена была импровизировать в условиях цейтнота.

Политическая борьба велась в очень узком, главным образом московском, кругу политиков. Политика была крайне персонифицирована. Борьба воспринималась как схватка людей Хасбулатова и людей президента. Причем ставки в этой борьбе были чрезвычайно высоки: ведь, по сути дела, от победы Ельцина или Хасбулатова в условиях растущей пассивности народа зависела судьба самой политической системы. Хасбулатов понимал, что время работает против Верховного Совета и против него. Прямые трансляции заседаний парламента и Съездов народных депутатов дискредитировали их в глазах населения. Поэтому он постоянно шел на обострение игры.

Но и для Ельцина ситуация была трудной. В условиях экономического кризиса доверие к правительству менее чем за год упало вдвое. Понятие «демократия» в глазах населения становилось почти ругательством. Этим умело пользовались коммунисты. В целом ряде крупных московских институтов, в том числе в Московском университете, стали фактически в открытую воссоздаваться ячейки коммунистической партии.

В одной из записок той поры президенту я писал: «Хотелось бы привлечь Ваше внимание к возможным политическим последствиям коррозии демократического потенциала столицы. Одна из опасностей состоит в том, что Москва является центром информационной жизни России. Импульсы недовольства москвичей, постоянно отражаясь в средствах массовой информации, растекаются по всей стране…»

Оппозиция не замедлила воспользоваться этим ростом недовольства.

1 октября оргкомитет Фронта национального спасения выступил с «Обращением к гражданам России», в котором потребовал немедленной отставки президента и создания правительства Национального спасения.

От Обращения веяло духом большевистского переворота осени 1917 года.

«Соотечественники! Наша Родина подвергается невиданному разгрому и поруганию. Великий и трудолюбивый народ ограблен. Большинство населения доведено до нищеты и полуголодного существования… Предательство нельзя „скорректировать“, за него надо отвечать по всей строгости закона. Президент Ельцин и его правительство должны немедленно уйти в отставку… Пришло время действовать…»

Это был откровенный призыв к захвату власти и свертыванию реформ. Среди подписавших Обращение преобладали народные депутаты, крупные должностные лица Верховного Совета, лидеры ряда фракций. Среди подписавших был и нынешний руководитель российской компартии Г. А. Зюганов.

Настораживало то, что в опубликованном Обращении давались контактные телефоны Фронта национального спасения, которые при проверке оказались телефонами Верховного Совета. Было очевидным, что ФНС свободно действовал под крылом и защитой Р. Хасбулатова. Возникла взрывоопасная «смычка» между легальной законодательной властью и самозваным Фронтом. Иными словами, государственный переворот, если бы он удался, мог бы быть незамедлительно легализирован Верховным Советом.

У меня не было сомнения, что речь шла о проработанном сценарии. Видит ли это президент?

Я позвонил первому помощнику президента В. В. Илюшину и с удивлением узнал, что ему ничего не ведомо даже о самом Обращении. Даже когда я рассказал о своем видении опасности, он, как мне показалось, не придал значения этой информации. Возможно, тут сказалась некоторая привычка к неприятностям: ведь разного рода антиправительственные заявления, оскорбления президента, призывы к гражданскому неповиновению появлялись в оппозиционной прессе чуть ли не каждый день. Происходила «банализация» антиправительственных заявлений и акций. К ним стали привыкать, как к застарелой боли.

Я счел необходимым проинформировать Бориса Николаевича.

Дело было уже к вечеру. Президент уехал в Барвиху. Звонить туда я не стал, так как по опыту уже знал, что вне своего кремлевского рабочего кабинета президент сам не подходил к телефону. Разговаривать с «прикрепленным» было бессмысленно.

Пришлось писать записку и срочно отсылать ее с фельдъегерской связью. Ответа от президента я не ждал, моя задача была проинформировать его. Отправив конверт, поехал домой. Улицы Москвы были по-осеннему темны и пустынны. И это увеличивало чувство тревоги. Приехав домой, я наскоро поужинал и лег спать.

С начала моей работы в Кремле прошло уже пять месяцев, а я все никак не мог привыкнуть к нагрузке. Часам к пяти начинала сильно болеть переносица, а до конца рабочего дня оставалось еще часа три-четыре. Единственным лекарством был сон. Но и с ним начались проблемы. Все чаще приходилось принимать снотворное.

Где-то уже за полночь разбудил телефон. Из приемной Ельцина звонил дежурный Валентин Мамакин. Сказал, что со мной хочет переговорить президент.

Однако разговор не состоялся.

У меня на квартире (что оказалось неожиданным для дежурных) не было спецсвязи, а по открытой линии Борис Николаевич по деликатному вопросу разговаривать не стал. Трубку взял «прикрепленный» и со слов президента сказал мне, что Борис Николаевич мою записку прочитал и сразу же после этого говорил с министром безопасности В. Баранниковым. Велел мне поддерживать с ним связь. Я с удивлением понял, что, кроме меня, об Обращении Фронта национального спасения президента никто не проинформировал.

На следующий день с утра я «поймал» Баранникова в машине и, сославшись на указание Бориса Николаевича, расспросил его о «принятых мерах». Меры, как всегда, были вялыми: министр уклончиво говорил о том, что готовится заключение юристов по правовой оценке Обращения, вместе с Генеральным прокурором будет рассмотрена возможность возбуждения уголовного дела, готовится письмо за подписью А. Руцкого в Верховный Совет с просьбой «разобраться в фактах» и «занять позицию».

Пока В. Баранников и Генеральный прокурор «готовили заключение» и «изучали возможность», непримиримая оппозиция готовила свой конгресс. Он открылся при огромном стечении прессы в Парламентском центре Верховного Совета на Цветном бульваре 24 октября. Прошел почти месяц со дня Обращения, а власть ничего не сделала, чтобы защитить себя от волны политического экстремизма. Газеты открыто писали о «муках безвластия».

За три года, что я провел в Кремле, у меня возникало немало трудных вопросов, на которые я не находил ответа. Даже при широком доступе помощников президента к конфиденциальной информации вне поля их зрения оставались сугубо секретные сведения, которые ложились на стол президента в единственном экземпляре. Какую-то часть информации от спецслужб президент получал в ходе личных устных докладов руководителей соответствующих ведомств — в то время Баранникова, Грачева, Ерина, Примакова.

Тем более мне казалось поразительным: президент часто будто «не видел» того, что видел самый простой человек на улице. В Москве пышным цветом расцвела открытая антиправительственная и антипрезидентская пропаганда. Почти возле каждой станции метро, в центре столицы, рядом с Красной площадью молодые люди и «тетки-энтузиастки» со значками Сталина или Ленина на груди распространяли откровенно профашистские газеты и листовки с призывами свергнуть власть «иуды Ельцина». Все это происходило в двух шагах от Лубянки, от Министерства безопасности. Баранников обязан был знать об этом по долгу службы. Был обязан, но далеко не всегда знал… или не хотел знать. Мне не раз приходилось разговаривать с ним по телефону после какой-нибудь очередной антипрезидентской провокации в Москве, и выяснялось, что он был «не в курсе», обещал навести справки.

Странно и то, что президент неоднократно давал указания прекратить крайности, закрыть откровенно фашистские издания. Но после его указаний ничего не менялось. Когда я спрашивал об этом Баранникова, он отвечал, что нет необходимой юридической базы. Нужно, наверное, быть совершенно наивным человеком, чтобы не понимать, что у любого государства, кроме «юридической базы», должны быть и имеются иные методы для того, чтобы защитить граждан, Конституцию, демократию. Мне много лет пришлось прожить во Франции, и я своими глазами видел, как жестко и мгновенно действуют французская полиция и спецслужбы, когда речь вдет об интересах Франции или защите конституционного порядка. И меня просто поражало бездействие органов МВД и МБ. Понимал ли Борис Николаевич, что все его грозные окрики зависали в воздухе, что все «межведомственные комиссии» по борьбе с преступностью и Совет безопасности реально ничего не сделали, чтобы прекратить разгул и политического, и чисто воровского экстремизма?

Думаю, даже уверен, что понимал. Но сделать ничего не мог. Его строгие поручения силовым министрам или заявления от имени президента, которые делал пресс-секретарь, только сотрясали воздух. Так было и в случае налета на редакцию «Московского комсомольца», когда боевики общества «Память» учинили в газете погром, а приехавшая через сорок минут милиция «ничего серьезного в инциденте не усмотрела».

Это была самая тяжелая пора безвластия, усугублявшаяся каким-то упорным параличом, а может быть, даже саботажем правоохранительных органов. Похоже, что «на всякий случай», возможно, с приглядом на скорую смену власти, их руководство попросту ничего не делало. Органы правопорядка были дезориентированы. Кому служить? Ельцину, который «еще» находится в Кремле, или членам ГКЧП, которые при политической поддержке Верховного Совета, не исключено, скоро выйдут из тюрьмы «Матросская тишина» и займут кремлевские кабинеты?

В этот период, видимо, в связи с тем, что мне нередко приходилось выступать по телевидению и по радио, я получал большую почту. Писали простые люди, пенсионеры, женщины, военные в отставке, которые у нас по советской традиции (в которой нет ничего дурного) всегда политически наиболее активны. Большинство писем еще были доброжелательными, хотя все чаще попадались и крайне злые письма ненавистников Ельцина с прямыми угрозами — «вот мы придем, тогда посмотрите…»

Часто в письмах звучал и прямой упрек мне: почему, дескать, не говорите президенту правду? У простых людей, как и во времена Сталина, было стойкое убеждение, что «президента обманывают», что помощники не говорят ему правды, что «если бы наш Борис-то Николаевич узнал всю правду», то уж он навел бы порядок. Это было наивно, но трогательно.

Буквально за два дня до открытия в Москве конгресса Фронта национального спасения я получил одно из таких писем. Писала М. И. Колоскова, жительница Москвы.

«… И все же многие считают, что Вы не все, что творится, даже у нас в столице, сообщаете президенту или президент на Вашу информацию не обращает внимания. А между тем очень стыдно и больно смотреть на то, что творится вокруг нас, — то, что у нас в столице настоящий фашизм уже в действии. Если Вы настоящий помощник, то дайте ему почитать газеты. Хотела бы я посмотреть в лицо президенту, что бы он ответил. Посмотрите, на Тверском бульваре, в переходах метро — эти страшные лица молодчиков во всем черном, в сапогах. Настоящий СС — дайте автомат и начнется бойня. Почему не принимаются меры? Вы тот человек, который должен сказать Борису Николаевичу всю правду. А как оскорбляют президента? Стыд и позор! Вы же прекрасно знаете, откуда все эти идеи, и не привлекаете к суду этих подонков. Почему? Впечатление, что Вы сами их боитесь. А ведь если это начнется, Вы будете прятаться за стенами Кремля и за охрану. Такое положение просто заставляет уезжать порядочных и честных людей. Вам лично не мешало бы пройти по улицам, пойти на митинг фашистов, и Вы сами-то что-то увидели бы и сообщили президенту. Странно, чего Вы ждете? Когда начнут убивать, будет поздно. Я русская женщина, и мне больно на все это смотреть. Жалко, что уезжают евреи, особенно ученые, врачи, учителя. Пока государство не примет зам кон о запрете всех газет типа „День“, „Пульс Тушина“, „Черносотенная“ и др., до тех пор у нас будет произвол. Принимайте срочные меры. У стадиона „Динамо“, остановка автобуса 105, напротив стоит большой серый дом и там метровыми буквами всякие гадости краской написаны. Гадости о Б. Н. Ельцине. Народ стоит, ждет автобуса, и эти лозунги написаны на доме. Сто раз стыдно. Надо заставить МВД, МБ, Министерство юстиции заняться этими очень насущными вопросами, а то мы все время опаздываем. Как бы опять не опоздать — и навсегда. Прошу Вас, если Вы смелый человек, покажите мое письмо Борису Николаевичу. Я его уважаю. Пусть знает правду. Будьте здоровы и говорите Президенту только правду, если она даже горькая.

Колоскова».

Непримиримая оппозиция тем временем писала президенту свои «открытые письма». 21 октября «Правда» опубликовала письмо группы народных депутатов президенту: «Если Вам дорога Россия — уйдите в отставку». Это была часть пропагандистской подготовки к Конгрессу Фронта национального спасения. Борис Николаевич слал «поручения» Баранникову с требованием «навести порядок», а тень «нового порядка» все тяжелее нависала над Москвой. Министр обороны Грачев заверял президента, что армия полностью под контролем и поддерживает президента, а в зале и холлах Парламентского центра, где собрался Конгресс, не скрывая своей принадлежности к армии, в военной форме спокойно расхаживали старшие и младшие офицеры. Значительная часть офицерства, присутствовавшего на Конгрессе, была в штатском. Видимо, участие офицеров МО и МБ в Конгрессе было таким же сюрпризом для Баранникова и Грачева, как и создание Фронта национального спасения. По сути дела, тревогу по-настоящему била только демократическая пресса.

А между тем это не была какая-то мелкая «тусовка». В Конгрессе приняло участие более двух тысяч делегатов из 103 городов России. Это был настоящий смотр боевых сил перед решающим политическим наступлением. Достаточно солидно выглядел Г. А. Зюганов, хотя и его, несмотря на свойственную ему осторожность, охватил лозунговый азарт. В зале явно чувствовалось опьянение от близкой — так казалось — победы.

Крайне встревожил доклад генерала Макашова, который заявил, что «Советская Армия жива», а заявления министра обороны Грачева, что «армия с президентом», нельзя воспринимать всерьез.

Прямая политическая и организационная связь Конгресса Фронта национального спасения и возглавляемого Хасбулатовым Верховного Совета стала очевидной, когда один из идеологов Фронта в своем выступлении прямо сказал, что «надо выходить на подготовку внеочередного съезда, на котором должен обсуждаться лишь один вопрос — об отставке президента».

Эти слова были встречены бурными аплодисментами. Вообще, надо сказать, что в отличие от демократических «тусовок», которые проходили при полной организационной неразберихе и в вечных спорах, Конгресс ФНС продемонстрировал, как это умела делать в былые времена КПСС, полное единство взглядов. Все решения были приняты единогласно. При этом весь зал встал и стоя исполнил известную песню начала Великой Отечественной войны «Вставай, страна огромная. Вставай на смертный бой». Оппозиция, действительно, была готова к бою.

Нужно честно признать: несмотря на то что волны готовящегося государственного переворота плескались у самых стен Кремля, собственно кремлевская команда президента не ощущала всей глубины опасности. Причина была все та же — это была скорее административная, канцелярская группа, обслуживавшая административную жизнь президента и не имевшая тесных связей с общественностью. Не могу судить, насколько полезны для президента были, например, Галина Старовойтова или Геннадий Бурбулис, но то, что под них произвели подкоп и выдавили из команды президента в один из самых тяжелых моментов его схватки с непримиримой оппозицией, мне не кажется случайным. Было впечатление, что кто-то весьма целенаправленно обрезал нити, которые связывали Б. Ельцина с демократами первого призыва. Взамен ему постоянно подсовывали Ю. Скокова, человека, который, так же как и Руцкой, вскоре отстранился от Ельцина.

Если проанализировать расписание президента в эти месяцы, становится понятно, каким образом Ельцина «отводили» от принятия решительных мер. Его точно убаюкивали массой второстепенных встреч и мероприятий. В это время президент действительно еще работал с огромной нагрузкой — его рабочие дни с утра до позднего вечера были разбиты по минутам. Но это был калейдоскоп встреч и мероприятий, которые больше свидетельствовали о случайности и хаотичности, а не о масштабе политической работы. Иногда президент мне казался похожим на медведя, которого обложили ватой. Наверное, чтобы сделать ему удобно…

Случайными были многие поездки президента по стране. Большинство из них проходило по канонам «партхозактива». Как правило, решались какие-то частные проблемы местного характера. Почти никакого политического эффекта в масштабе страны они не давали. Это не только мое ощущение. Об этом постоянно говорили сопровождавшие президента журналисты. Высказывались откровенно: ездить с Ельциным стало неинтересно — случайные встречи, случайные выступления.

Между тем кое-кто из ближайшего окружения президента упрекал меня в том, что я не обеспечиваю «широкого отклика» поездок Б. Н. Ельцина по стране. Но руководители телевидения, с которыми я беседовал на эти темы, говорили откровенно: рады бы сделать хорошие репортажи, целые передачи, ужасно нуждаемся в них… но нет материала, с трудом хватает «мяса» на короткие репортажи. И не удивительно: ведь поездки планировались не исходя из императивов политической работы, а по принципу — «в этом месте президент еще не был». Нередко в поездку в тот или иной регион или город президента зазывали «личные друзья» в регионах. Он был, к сожалению, очень отзывчив на это. Поддавался уговорам, лести. Конечно, под каждую поездку подводилась «база», она «солидно» аргументировалась. К сожалению, президент далеко не всегда видел изъяны этой аргументации.

Несомненно, у Ельцина была внутренняя потребность видеть Россию, ему хотелось заглянуть в ее дальние углы. Он, безусловно, и русский человек, и русский патриот. Конечно же, в поездках бывали и минуты долгожданного отдыха и просто нормального человеческого расслабления. Из этой потребности в «свидании с Россией» в конце концов сделали совершенно ненужный и вредный миф, в который поверил и сам президент. Считалось, что в поездках он узнает много нового и интересного, слышит голос правды и голос России. Но это была совершеннейшая чепуха. При хорошей постановке информационной работы, в том числе и по каналам спецслужб, президент мог бы все слышать много лучше в Москве. Я не думаю, чтобы Франсуа Миттеран, Гельмут Коль или Маргарет Тэтчер, которые крайне редко ездили по стране, были плохо информированы о положении дел или настроениях населения. Эта расточительность президентского времени неизменно приводила всех к политическому авралу, когда действительно приходилось «свистать всех наверх», чтобы спасти запушенную ситуацию.

В результате время от времени демократы вынуждены были идти на нарочитый политический эпатаж, чтобы привлечь внимание к остроте ситуации. Безусловно, задачу «разбудить» кремлевскую команду и самого президента ставили организаторы нашумевшей пресс-конференции для иностранных журналистов 16 октября 1992 года. В ней участвовали Г. Бурбулис, М. Полторанин, А. Чубайс и А. Козырев. В достаточно жестких выражениях они рассказали о возможности государственного переворота, о реальной опасности, нависшей над демократией и рыночными реформами. Необычность состояла в том, что известные государственные деятели фактически вынуждены были обратиться за помощью к зарубежным газетам и телевидению, чтобы их лучше услышали на самом верху. Видимо, у них тоже было ощущение, что в Кремле президенту умело затыкали уши ватой.

В один из этих дней я встретился с Михаилом Никифоровичем Полтораниным и спросил, зачем они устроили такой шумный «спектакль» с иностранными журналистами.

— Вы там все дрыхнете вместе с мухами в Кремле, а нам приходится за вас отдуваться, — со свойственной ему грубоватой прямотой сказал Михаил Никифорович. — Если вы так будете работать, вас возьмут голыми руками и вытряхнут из Кремля. Надо же пилить дрова, а не сидеть на заваленке. Вы газеты хотя бы читаете?

Слушать это было стыдно, тем более что немалая доля правды в словах Полторанина была. Хотя газеты мы читали, и, естественно, не только газеты.

Несколькими днями ранее я получил из службы изучения общественного мнения профессора Б. А Грушина результаты проведенного под его руководством обширного опроса по теме «Образ президента». Опрос проводился в сентябре 1992 г. Профессор Грушин был членом Консультативного президентского совета. Это прямой и немногословный человек высочайшей профессиональной честности. К власти и лично к президенту он относился без всякого «придыхания», никогда не стремился, как это иногда бывает у ловких царедворцев, «угадать дуновение мысли» высокого лица. Он выступал редко, коротко, всегда опираясь исключительно на социологические выкладки. Своих личных оценок и суждений он обычно «не подавал». Это придавало его мнению особую ценность.

Присланное исследование представляло для нас особый интерес, поскольку речь шла не просто о политике, а о политике в связи с личностью президента.

Результаты были малоприятными.

«Полученные данные свидетельствуют о том, — говорилось в документе, полученном от Б Грушина, — что за время, прошедшее после августа 1991 года, имидж Президента РФ претерпел существенные изменения, сменив свой положительный знак в основном на противоположный…

Сильное воздействие на образ главы государства оказывает негативное впечатление от его публичных выступлений. На это указывают 60 % респондентов. Позитивную реакцию отметили, к сожалению, лишь 24 % участников опроса…

Не вполне благоприятный имидж Б. Н. Ельцина складывается и под влиянием сложного и противоречивого чувства, которое он вызывает как человек. Преимущественно симпатию к нему испытывает каждый четвертый житель столицы, а антипатию — каждый третий. Но больше всего тех, кому Б. Н. Ельцин вообще безразличен, — 29 %…

В целом результаты исследования говорят о важной перемене в общественном мнении: многие москвичи уже не расценивают Б. Н. Ельцина только как харизматического лидера, пользующегося большим влиянием за счет человеческого обаяния и выдающихся личных качеств».

Конечно, размывание позитивного имиджа Б. Н. Ельцина было связано не только с теми или иными политическими решениями и действиями президента, но, в еще большей степени, с общим кризисом государственной власти в России, дальнейшим снижением доверия населения к правящей элите и власти, олицетворением которой служила фигура Ельцина.

Однако это было лишь частичным успокоением. В целом же предостережение прозвучало вовремя, ибо именно в это время в кремлевских коридорах весьма активно стали обсуждать идею введения президентского правления. В группе помощников, без всякого, впрочем, формального поручения со стороны президента, тщательно взвешивались все «за» и «против».

Данные, представленные социологической службой профессора Грушина, призывали к крайней осторожности.

«Вместе с тем существует ряд отрицательных аспектов введения президентского правления, — писал я в записке на имя Бориса Николаевича от 22 октября. — Президентское правление при необходимости можно было бы вводить, но в момент, когда уже наметилась и проявилась стабилизация и хотя бы минимальный экономический подъем. Если ввести президентскую форму правления, а производство и уровень жизни населения будут продолжать падать еще в течение года или полутора лет, то вся полнота ответственности ляжет на плечи президента. В этом случае у президента существенно сократится возможность для политического маневра…»

Усилия демократов предупредить президента об опасности, видимо, не пропали даром. В последующие дни, недели и месяцы Ельцин развил потрясающую политическую активность. Он работал как вулкан, заряжая энергией всех нас.

Потребовались (на войне, как на войне) и военные хитрости.

22 октября пресс-служба президента сделала утечку информации о реакции Б. Ельцина на действия Верховного Совета и Фронта национального спасения. Привожу ее по сохранившемуся у меня тексту с правкой Бориса Николаевича.

«…в окружении Президента полагают, что нежелание прислушаться к предложению Президента (Президент просил отложить проведение Съезда народных депутатов), которое было единодушно поддержано Советом руководителей республик, расценивается как неуважение к мнению не только Президента, но и россиян. Другой источник, близкий к Президенту, не исключает, что такая позиция может закончиться введением в конечном счете той или иной формы президентского правления. Есть свидетельства тому, что Президент уже совещался с рядом ключевых фигур Совета Безопасности. Не исключено, что речь шла о возможных вариантах мягкого „демонтажа“ Верховного Совета, ставшего политически опасным для демократических реформ и целостности России».

В этот же день «из источников, близких к правительству» была дана еще одна информация. Речь шла о целом пакете жестких и решительных поручений, которыми президент «выстрелил» по министерствам.

«…Характер поручений свидетельствует о том, что Б. Н. Ельцин не потерпит никакого отката назад к командно-административной системе и к государственной монополии на собственность… Создается впечатление, что серией этих поручений он открывает этап интенсивной подготовки к предстоящему съезду».

Мы позаботились и о том, чтобы текст этой утечки был незамедлительно отправлен представителям президента на местах. И это было не случайно. У нас имелись сведения, что перед лицом массированного наступления коммунистической и национал-патриотической оппозиции ряды демократов в провинции дрогнули, а поощряемая Верховным Советом из Москвы бывшая коммунистическая номенклатура подняла голову и пошла в наступление.

Это был первый сигнал в адрес московских и петербургских демократов: президент снова встает во весь рост, пора мобилизовывать силы.

Через несколько дней, 28 октября, Б. Н. Ельцин Указом «О мерах по защите конституционного строя Российской Федерации» распустил оргкомитет Фронта национального спасения. В Указе была предусмотрена и еще одна важная мера, о которой пресса писала меньше, но которая свидетельствовала о предусмотрительности президента. В пункте 3 Указа говорилось: «МВД Российской Федерации совместно с прокуратурой в месячный срок провести проверку фактов создания не предусмотренных действующим законодательством военизированных формирований, в том числе охранных структур партий, организаций, движений, и наличия у них оружия и принять меры к пресечению подобной деятельности». Острие этого пункта Указа было направлено против Р. Хасбулатова, который под видом независимой охраны Верховного Совета активно формировал подвластные лично ему вооруженные структуры. Последующие события октября 1993 года показали, насколько своевременным был этот Указ

Демократическая общественность вздохнула с облегчением. Реакция прессы (за исключением, разумеется, «Правды» и «Советской России») была позитивной. Суть первых оценок: президент перешел в наступление.

Спокойно реагировали и за рубежом. Характеризуя Указ Ельцина, пресса США отмечала, что «в последних действиях Президента проявился прежний Ельцин времен августа 1991 года».

В лагере демократов воцарилась некая эйфория. Мы, точно в праздник, перезванивались друг с другом, поздравляя с победой. Увы, до настоящей победы было еще очень далеко. И мы убедились в этом буквально на следующий день. 29 октября в Парламентском центре на Цветном бульваре Фронт национального спасения созвал шумную пресс-конференцию. Я узнал об этом от журналистов накануне вечером и успел написать коротенькую записку президенту:

«Борис Николаевич!

Нет ли возможности на основании Указа о роспуске Фронта национального спасения воспрепятствовать проведению этой пресс-конференции в самом центре Москвы? Это по сути дела акт неповиновения».

Тем не менее пресс-конференция ФНС состоялась, Фронт продолжал действовать. В ближайшем Подмосковье под видом спортивных клубов тренировались боевики экстремистских организаций. Об этом писала пресса, телевидение снимало репортажи. Министерство внутренних дел, Министерство безопасности точно ослепли. Несмотря на то что в Указе президента им прямо вменялось в обязанность воспрепятствовать деятельности Фронта национального спасения и других экстремистских организаций, они проявляли удивительное попустительство. «Выстрел» президента оказался холостым. Непримиримая оппозиция очень быстро это поняла. Муки безвластия продолжались.