Глава 5

Деградация системы власти и управления

Страна — как самолет, а власть и управление — его экипаж. От его квалификации, здоровья и совести зависит жизнь страны. За 90-е годы произошло изменение принципиальных установок и катастрофическое падение качественных характеристик власти и управления в целом. Власть не только не видит многих угроз для России или неспособна им противостоять, но и сама становится источником ряда фундаментальных угроз.

Это тем более важно, что государственная власть и госаппарат остаются, после кризиса 90-х годов, практически единственной организованной и организующей силой общенационального масштаба. Восстановление дееспособности власти и управления и повышение качества выполнения их функций стала чрезвычайной и срочной задачей, приоритетом высшего уровня в национальной повестке дня России.

Большие исследования, проведенные начиная с 2002 г., показали, что практически на всей территории России граждане одинаково видят структуру угроз и выделяют в ней три примерно одинаковые по значимости блока:

— кризис власти и правления (около 35 % опрошенных);

— потеря российским обществом смысловых координат своего развития (31 %);

— гегемонистская политика США и их стремление к мировому господству (30 %).

Но это и есть выражение кризиса государственности, мировоззрения и положения России в мире. Все остальное — следствия.

Уподобив государственную власть и управление экипажу самолета, мы можем развить эту метафору. Вспомним, что в аварийной ситуации экипаж обязан прежде всего обеспечить собственную безопасность — ради спасения самолета и его пассажиров. Если так, то первой обязанностью нынешнего российского государства является нейтрализация антигосударственных сил внутри самой России. Эту обязанность власть выполняет неудовлетворительно.


Государство и антигосударственные силы в России

Поэт Осип Мандельштам сказал: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». И эта вычурная метафора во время перестройки была принята нашей демократической интеллигенцией чуть ли не как откровение. Ее бубнили, как припев, в ходе антигосударственной кампании.

Что за люди! Сами побриться не способны, а руки брадобрея им отвратительны. Власть ненавидят, но так и льнут к ней, пытаются в нее пролезть, всегда ею недовольны — а попади во власть, ни одного простейшего вопроса не могут не то что решить, а и сформулировать. Все шиворот-навыворот, сплошные обиды и расколы, даже воровать толком не годятся, все на нервах, с надрывом.

Постсоветское государство России сформировалось в лоне антисоветского проекта и оказалось в исторической ловушке. Наследие политической философии, идеологии, структур и кадрового состава, полученное от режимов Горбачева и Ельцина, стало тяжелой гирей на ногах, отделаться от которой очень трудно.

Нынешний политический режим зачат в акте государственной измены, совершенной в 1991 г. Преемники «бригады Ельцина» у власти частично уже свободны от этого исторического груза, но в недостаточной степени. За их спиной стоит призрак беловежского сговора, который строго следит за тем, чтобы «преемники» не вздумали возродить державную государственность России. Они опутаны соглашениями, которые запрещают им выполнять важнейшие функции власти исходя из критериев именно такой государственности.

Важной частью программы демонтажа советского строя был подрыв авторитета государства. По замыслу “архитекторов”, государство не только должно было утратить в глазах человека всякий священный смысл — оно было превращено в коллективного “врага народа”. Проклятия в его адрес стали обязательным довеском к уверениям в лояльности демократии. Эта кампания была предельно антидемократичной, она подрывала культурные устои большинства населения.

В книге Ю. Левады “Есть мнение” на основании опросов 1989–1990 гг. сделан вывод, что “державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе (82–90 %) населения страны”, что это “комплекс, уходящий вглубь традиций Российской империи” [1].

С самого начала атаки на все подсистемы государства приобрели такой жесткий характер, что не вызывало сомнения — было задумано не реформирование, а слом. «Антисоветский марксист», профессор МГУ А.П. Бутенко критиковал реформы Хрущева за их половинчатость: «Антисталинизм — главная идея, мобилизационный стяг, использованный Хрущевым в борьбе с тоталитаризмом. Такой подход открывал определенный простор для борьбы против основ существующего социализма, против антидемократических структур тоталитарного типа, но его было совершенно недостаточно, чтобы разрушить все тоталитарные устои» [2]. Перестройка наконец-то направила свой пафос против «всех» государственных устоев.

Под огнем оказались буквально все элементы государства — от органов хозяйственного управления, ВПК, армии и милиции до школы и детских садов. Все это было представлено как элементы «административно-командной системы», войну против которой начал Г.Х. Попов.

Эта программа так сбила с толку людей, что они перестали трезво рассуждать. Государственные институты, обеспечивающие жизнь страны, имеют сложную структуру и выполняют сложную систему функций. Одни из этих функций очевидны, другие еле видны, а чтобы понять третьи, надо пошевелить мозгами. Люди как будто вдруг утратили способность мысленно увидеть структуру государства и те функции, которые призваны выполнять разные его элементы.

Видные деятели перестройки открыто выступали как враги своего государства. Писатель А. Адамович (депутат Верховного Совета СССР!) в марте 1989 г. на открытии в Москве международного научного клуба даже воззвал к иностранным ученым, прося у них помощи против советского государства. Он так описал его отношения с обществом: «Одни ведомства ведут химическую войну против собственного народа и природы. Другие — с помощью мощной мелиоративной техники, третьи — почти уже атомную (Чернобыль)… Вот почему и ученые наши, которые не продали душу ведомствам, и «зеленые» наши так рассчитывают опереться на вас, мировую науку, в борьбе с ведомственным Левиафаном» [3, с. 225].

А демократическая интеллигенция с какой-то наивной безответственностью одобряла разрушение сложнейших структур государства, являвшихся замечательным творением нашей цивилизации. Причем нередко речь шла о творениях уникальных, и нет уверенности, что эти структуры вообще удастся возродить после их гибели. Люди старшего поколения помнят, например, какому избиению в прессе и с трибун были подвергнуты в годы перестройки все правоохранительные органы, армия и особенно КГБ. Кто забыл, пусть полистает подшивки газет и журналов конца 80-х и начала 90-х годов, это чтение освежает голову.

Когда видишь, как сама власть разрушает несущие конструкции государства, в воздухе висит немой вопрос: «Глупость или измена?» Допустим, глупость, но небывалая. Ведь не могли не понимать, уничтожая систему госбезопасности, что она защищает страну от очень широкого спектра угроз, а вовсе не сосредоточена на диссидентах.

Во время перестройки подверглась разрушению политическая культура нашего общества — условие существования государства. Западные политологи выделяют именно это направление перестройки, которое несло в себе предпосылки национальной катастрофы. А. Браун (США) пишет, что важнейшей ценностью советской политической культуры являлся порядок. Страх перед беспорядком и хаосом, которые в первой половине ХХ века принесли народу тяжелые страдания, объединял все социальные группы — рабочих, крестьян, интеллигенцию, управленцев.

Что же совершила перестройка? Произвела именно подрыв порядка и искусственное создание хаоса — с взрывом массовой преступности, кровопролития в национальных конфликтах и терроризма. Советологи сравнивают Горбачева с “Мартином Лютером, который стремился разрушить или существенно ослабить косные институты правящей церкви”. Это большой комплимент, учитывая, что Реформация унесла в Германии 2/3 человеческих жизней [4].

Горбачев резко дестабилизировал состояние государства в целом. Тем самым он поставил крест и на самой возможности плодотворных реформ. Став президентом, он сделал именно то, что категорически противоречило главной ценности политической культуры нашего общества и историческому опыту народа. Видный американский советолог А. Брумберг признал: “Ни один советолог не предсказал, что могильщиком Советского Союза и коммунистической империи будет настоящий номенклатурный коммунист, генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев” [5].

Директор Института международных отношений Колумбийского университета (США) С. Бялер так определял суть действий верхушки КПСС: «Начиная перестройку, Горбачев и его помощники в руководстве инициировали процесс, который не поддается полному контролю и которым нельзя всесторонне управлять». При этом эксперты сходились в том, что подрыв государственности и искусственное создание хаоса приведут к взрыву массовой преступности, кровопролитию в национальных конфликтах и терроризму [4].

Динамика дестабилизации была предсказана экспертами довольно точно. И уже в марте 1991 г. французский обозреватель Клод Ле Борн писал в статье «Стратегический беспорядок» (журнал «Национальная безопасность»): «Что касается хаоса, то под него не подведешь рациональную основу. Можно, конечно, подобно антропологам, изучающим первобытные общества, считать его фактором обновления. Хотелось бы лишь, чтобы его всплески не слишком нас забрызгали, чтобы мы, капиталистические менторы, сумели сократить период этого испытания и чтобы, наконец, Советская Армия, которой мы так долго боялись, выполняла без чрезмерного ущерба внутри собственных границ ту впечатляющую функцию, которая выпадает на долю всех армий мира».

«Архитекторы перестройки» клеймили консерватизм и государственное чувство рассудительных граждан. М.С. Горбачев писал: “Когда ты десятилетия живешь в таком обществе, то возникают определенные стереотипы, привычки, создается своя особая культура (если это можно назвать культурой — может быть, это антикультура), свои правила и даже традиции. Участью общества была боязнь перемен. Для многих стала характерной неприязнь к новым формам жизни, к свободе” [6, с. 188–189].

А следовало бы задуматься — что же плохого в том, что «в обществе возникают привычки, культура, правила и даже традиции»? Разве существует где-нибудь общество без всего этого? Наоборот, это необходимые атрибуты любого общества и любого государства. Без всего этого люди превращаются в «человеческую пыль», они не способны быть гражданами. И разве “боязнь перемен” — какой-то небывалый дефект именно советского общества? Да это элементарное условие существования общества как сложной системы!

Вот рассуждение М.С. Горбачева о государстве — рассуждение не заговорщика где-то в подполье, а президента державы: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра» [6, с. 187–188].

Эта тирада полна ненависти к государству, но лишена смысла. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? А почему не монстр частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему, если собственность государственная, то человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного? В большинстве жизненно важных отношений оно для работников как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой.

Нагнетая ненависть к государству, Горбачев вытаскивает троцкистский тезис об «отчуждении» работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху. Эти приказы могли носить разный характер: план, решение совета, указание райкома и так далее — это не меняет сути дела. Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [6, с. 188].

Это — схоластика, заменяющая аргументы потоком слов. Почему же люди, имея надежное рабочее место на государственном предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? Вот, создается страшный образ «приказов сверху». А как же иначе может жить человек в цивилизованном обществе? Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей! А мы-то живем на этой земле, а для этого надо ценить ту иерархию, ту организацию общества, которая сложилась за тысячелетия — подправлять ее, но не подрезать под корень.

И как понять, что хотя «приказы могли носить разный характер», это не меняет сути дела? «План, решение совета, указание райкома, сигналы светофора и так далее» — все это разные способы координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему же им не надо подчиняться? Почему, если ты следуешь обдуманному плану действий, ты становишься «винтиком в этой страшной машине»? Все это — квазирелигиозное отрицание государственности. При полном параличе механизмов общественного диалога люди этого типа, заполнившие СМИ и высшую школу, представляют угрозу для любого государства.

Когда такие люди пришли к рычагам власти, сразу же стала подрываться одна из главных функций государства — оборона и обеспечение безопасности страны, причем методами, небывалыми для верховных правителей.

В 2005 г. А.Н. Яковлев дал «Независимой газете» интервью. Его спрашивают: «Не жалеете, что в свое время с Горбачевым силовиков не разогнали?» И этот заслуженный агент влияния отвечает: «Я думаю, это наша ошибка. Что касается монстра, я бы его ликвидировал… Кстати, по моей записке КГБ был разделен на несколько частей» [7].

И подобные ему разрушители при власти «силовиков и чекистов» ходили в уважаемых наставниках. Как ни владей собой, постоянно будешь в состоянии когнитивного диссонанса.

Поразившее весь мир заявление М.С. Горбачева 15 января 1986 г. о программе полного ядерного разоружения СССР было неожиданностью для военных. Тогда была создана межведомственная комиссия по разоружению (“большая пятерка”). В ней нарастала напряженность, дошедшая 10 марта 1990 г. до открытого конфликта из-за того, что договоренности с США по разоружению не только не согласовывались, но даже не доводились до сведения комиссии.

Начальник Генштаба М.А. Моисеев доложил, что в результате махинаций Э.А. Шеварднадзе США получили право иметь 11 тыс. боеголовок против 6 тыс. для СССР. Не удалось обнаружить никаких сведений о подготовке решения об уничтожении ракетного комплекса “Ока”, о котором открыто вообще не было речи на переговорах. После этого конфликта комиссия были ликвидирована.

Наконец, были сознательно запущены процессы, разрушающие «империю», ту сложную систему национальных отношений, которая была кропотливо создана за 200 лет. В 2005 г. в докладе Горбачев-фонда это оправдывают так: «Не секрет, что Советский Союз был построен на порочной сталинской идее автономизации, полностью подчиняющей национальные республики центру. Перестройка хотела покончить с такой национальной политикой» [8].

Какая безответственность! При чем здесь «порочная идея» 1920 года — ко времени перестройки СССР пережил несколько исторических эпох, прошел самые тяжелые испытания. Перестройка стравила народы! Ее «прораб» Нуйкин довольно вспоминает в связи с войной в Нагорном Карабахе: “Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину” [9]. Как это назвать? Понятно, что Горбачев представлял целое течение, усиливая его властью государства.

Идеологические кадры, которые вели подрыв легитимности государства во время перестройки, продолжили свою деятельность после ухода Ельцина — при первых же попытках В.В. Путина хоть в минимальной степени восстановить систему власти и управления. Средством новой кампании было разжигание ненависти и к власти, и к работникам госаппарата («бюрократии»). Сама же Российская Федерация после 2000 г. квалифицировалась как «полицейское государство».

В 2005 г. А.Н. Яковлев бросает В.В. Путину едва ли не главное обвинение: “Создается впечатление, что в то время, как уголовщина ленинско-сталинского режима уходит в прошлое, вой мотора корабля власти остается старым, советским” [7].

Вскользь он бросает и «черную метку» фашизма российскому государству «всех времен», независимо от политического режима: «Россия больна вождизмом. Это традиционно. Царистское государство, князья, генеральные секретари, председатели колхозов и так далее. Мы боимся свободы и не знаем, что с ней делать. Я понимаю, что тысячу лет жить в нищенстве и бесправии — другого менталитета не создашь. Отсюда и появляются у нас фашистские группировки. «Идущие вместе»… Завтрашние штурмовики» [7].

И наши силовики и штурмовики снимают шляпу перед этим мудрецом.

Эта волна вновь поднялась в связи с «покушением» на Чубайса. Вот, пишут обозреватели В. Измайлов и Ю. Латынина «Новой газеты» (21.03.05): «Первое, о чем я подумал [так в тексте] после сообщения СМИ: опять по делу о теракте проходит бывший офицер спецназа ГРУ… В последнее время мы все больше говорим об «оборотнях» в погонах — сотрудниках милиции. Но впору говорить об «оборотнях» из спецназа Минобороны, в том числе и ГРУ, принимавших участие в терактах, убийствах и иных тяжких преступлениях. По печально известному делу журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова проходили ныне оправданные офицеры-спецназовцы во главе с начальником разведки ВДВ полковником Павлом Поповских» [10].

Как это называется? «Ныне оправданных» офицеров-спецназовцев эти обозреватели называют «оборотнями из спецназа Минобороны, в том числе и ГРУ, принимавшими участие в терактах и убийствах»! Такое обращение с правом и есть одно из свойств фашизма, пока еще не пришедшего к власти.

Так же вскользь А.Н. Яковлев затрагивает и другой больной вопрос, в точности повторяя обвинение Запада: “Или чеченцы… Кто мы такие, чтобы судить-то их? Это они должны нас судить, а не мы. Это перевернутое имперское сознание! И виновата в этом власть. Власть как система, как феномен” [7].

Е. Ясин писал после ареста Ходорковского: «События вокруг ЮКОСа — это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству» [11]. Л. Баткин звал на революцию против «империи зла»: «Разумеется, речь идет о “бархатной” или “оранжевой” революции… Вызревавший при Ельцине режим российской бюрократии, гораздо откровеннее и наглее пролгавшийся при Путине, с 2004 года вступил в исторически новую фазу» [12].

Г.Х. Попов в 2005 г. видит возврат к сталинизму в том, что власть стала снова отмечать праздник Победы: «Оказавшись почти что у разбитых корыт в обещаниях увеличить ВВП и прочих начинаниях, не имея за душой ничего такого, что могло бы вдохновить всех нас, наши лидеры однопартийного разлива собираются ухватиться за шинель Сталина и даже влезть в его сапоги» [25].

Конечно, может показаться, что эти политические трупы сами по себе не представляют непосредственной угрозы государству. Но они не выступают «сами по себе», как не выступала «сама по себе» небольшая группа диссидентов в 70-80-е годы. За ними стоит Запад, с которым нынешний режим России не имеет ни возможности, ни желания вступать в конфликт.

Интеллектуалка из «Новой газеты» Юлия Латынина просто заходится: «Режим Путина в том виде, в котором он существует сейчас, обречен. Он даже в какой-то мере анекдотичен… Никакого классового мира между бизнесом и путинскими опричниками быть не может» [13].

Такие вещи в нынешних суверенных странах пишут, только имея хорошую «крышу» в Вашингтоне. Поразительно, что вскоре после инаугурации Президент Д.А. Медведев дал «Новой газете» интервью и заявил, что очень уважает эту газету — потому, что она «никогда никому ничего не лизала». Значит ли это, что он перестал уважать «путинских опричников»? Или «лизать у Вашингтона» — это совсем другое дело, что лизать «у всех остальных», и заслуживает уважения?

Как только в 2005 г. Москва проявила слабые попытки повлиять на ход «оранжевой» революции на Украине, директор программы Фонда Карнеги А. Аслунд, которого любят цитировать российские демократические СМИ прямо предупредил: “Нынешний режим [В.В. Путина] нежизнеспособен сам по себе. Анализ слабых мест путинского режима может существенно повлиять на политику США в отношении России. Во-первых, режим имеет все шансы скоро смениться… Снова Соединенным Штатам придется целенаправленно содействовать разрушению мягко-авторитарного режима, вооруженного ядерными ракетами” [14].

Что значит «целенаправленно содействовать разрушению режима, вооруженного ядерными ракетами», было наглядно показано во время перестройки. Этой угрозе власть могла бы противостоять, только опираясь на поддержку народа, но обратиться за такой поддержкой она не может или не хочет.

Установки «младореформаторов» 90-х годов лежат в русле той же антигосударственной программы и опираются на поддержку Запада. После «оранжевой» революции на Украине «Вашингтон пост» дал изложение интервью с Е. Гайдаром.

Газета его одобряет: «Российский экономист Егор Гайдар — бывший премьер-министр и один из самых трезвомыслящих людей в мире. Политику Путина он иногда осторожно поддерживает, иногда умеренно критикует. Однако во время своего последнего визита в Вашингтон он был особенно мрачен — не только из-за поражений, которые в его стране терпит демократия, но и исходя из того, что эти поражения чреваты вполне практическими последствиями… В России, считает Гайдар, поднимается национализм, который стал «серьезнейшей опасностью для России и всего мира» [15].

Этот симбиоз российского государства с антигосударственными силами продолжается. В недавней статье-манифесте Г.Х. Попов призывал к «муниципализации» государства, демонтажу связывающих территории центральных органов: «В организации государства главной ячейкой, как призывал еще Солженицын, должен стать не верх, а первичное звено — земство, община, уличный комитет, микрорайон. И их депутаты, их администраторы должны прежде всего работать в своих областях и уже затем — в структуре местной власти, как правило, без оплаты.

В государстве должны стать полностью независимыми финансово (за счет особых налогов) и организационно (самоуправляемые) суды, правоохранительные органы и средства массовой информации…

В связи с недостаточной эффективностью правительственных антикризисных мер я уже писал о необходимости смены правящей нами команды» [16].

Администраторы, работающие без оплаты (на «кормлении»?), «финансово независимые и самоуправляемые» суды и правоохранительные органы — это и есть антигосударственная утопия, импортируемая в Россию «пятой колонной». Заодно и напоминание «о необходимости смены правящей нами команды» — на кого? Огласите весь список ваших кадров…

Российское государство финансирует и те силы, которые подрывают государственность, действуя в сфере искусства. Например, большая часть фильмов, ведущих подрывную работу против государственности вообще и против советского и российского государства в особенности, были выпущены при поддержке госбюджета. Апеллируя к антигосударственному чувству обывателя и к голливудским стереотипам «благородного мстителя», эти фильмы хорошо принимаются нынешним массовым сознанием и продолжают его разрушение (примером служит успех фильма С. Говорухина «Ворошиловский стрелок»).

Главный редактор журнала «Искусство кино» Д.Б. Дондурей в докладе на международном симпозиуме отмечает важное качество российских фильмов 90-х годов — их крайнюю антигосударственность: «Почти во всех без исключения современных фильмах государственные институты в лице носителей их функций интерпретированы резко негативно» [17].

Таким образом, не имея возможности (а, вероятно, и желания) порвать пуповину, которая связывает нынешнюю власть России с антисоветским проектом «Горбачева-Ельцина», эта власть остается связана и с антигосударственными силами, выполнявшими этот проект. В результате власть раз за разом совершает такие ошибки, которые скорее похожи на диверсии. Россия переживает аномальную ситуацию — череду «частичных самосвержений» государственной власти в виде действий или решений, которыми власть сама подрывает собственную легитимность.

Более того, постмодернистский характер политических технологий, которые применялись при «демократизации» российского государства, привел к архаизации общественных процессов. Одним из таких проявлений стал политический луддизм, который наблюдался в ходе «оранжевой» революции на Украине. Наблюдатели отмечали: «В ходе событий в Тбилиси, Киеве и Бишкеке появились первые признаки того, что на политической повестке дня оказались уже не вопросы борьбы за власть, а борьбы с властью» [18].

Это — результат крайнего отчуждения от власти, которым пользуются «оранжевые» силы. Они мобилизуют толпу не на борьбу против конкретной политики власти, а отвергают ее как институт, образно говоря, разрушают машину государства. Ранее политический луддизм был присущ «слаборазвитым» странам, и трудно было ожидать, что он так органично впишется в политические технологии постсоветской страны с все еще высокообразованным населением (как говорят, постмодерн стирает саму грань между революцией и реакцией). Для этой формы пассивного протеста обстановка в Российской Федерации благоприятна, и он может представлять существенную угрозу для государства — бороться с ним непросто.[26]

Противоестественный симбиоз власти с антигосударственными силами, которые к тому же осознали себя как часть «глобальной элиты», — угроза для России.


Власть: кризис мышления

А. Бовин в книге-манифесте “Иного не дано” (1988) высказал, как комплимент перестройке, распространенную в то время мысль: “Бесспорны некоторые методологические характеристики нового политического мышления, которые с очевидностью выявляют его тождественность с научным мышлением” [23].

Но для мышления государственного деятеля «тождественность с научным мышлением» звучит как страшное обвинение. Научное мышление автономно по отношению к этическим ценностям, оно ищет истину, ответ на вопрос “что есть в действительности?” и не способно ответить на вопрос “как должно быть?” Напротив, мышление политика должно быть неразрывно связано с проблемой выбора между добром и злом. Он, в отличие от ученого-естественника, исходит из знания о человеке и чисто человеческих проблемах. Это такой объект, к которому нельзя (да и невозможно) подходить, отбросив этические ценности. Когда такие попытки делались и человек превращался для экспериментатора в вещь, этот экспериментатор творил иррациональные вещи.

Самым наглядным признаком сдвига к такому «рационализму» стало использование государственными деятелями странных понятий, работающих против государства. Целая рать экспертов, которая снабжает государственную власть России идеологическими метафорами, афоризмами и формулами, не может встроить их в реальный контекст и как будто просто не может додумать их.

Вот, некоторое время на всех уровнях власти, вплоть до президента, делалось ставшее почти официальным утверждение, будто «террористы не имеют национальности». Понятно, что оно вызвало замешательство — куда же у них делась национальность? Каким образом они от нее избавились? Это заявление было тем более странным, что вся российская и мировая пресса была полна выражениями типа «палестинские террористы» (баскские, чеченские и пр.). Какой эксперт предложил эту формулу, какие доводы при этом приводились, почему образованные люди на высоких постах ее приняли?

Предельно странной была и сама трактовка терроризма, которую давали российские политики. И это притом, что за последние два века явление терроризма было хорошо изучено, и вклад России в это знание весьма велик. На одном всемирном конгрессе в сентябре 2003 г. В.В. Путин заявил, что террор — это «подавление политических противников насильственными средствами» (это он якобы нашел в «отечественных и иностранных словарях»). Это определение терроризма вызвало удивление, ибо оно «позволяет считать террористами Кутузова, Матросова и вообще всех участников обеих Отечественных войн» [19, с. 43].

Признаком и в то же время фактором регресса в мышлении, применяемом в решении проблем власти, было ухудшение языка. П. Бурдье писал: «Социальный мир есть место борьбы за слова, которые обязаны своим весом — подчас своим насилием — факту, что слова в значительной мере делают вещи, и что изменить слова и, более обобщенно, представления… значит уже изменить вещи. Политика — это, в основном, дело слов» [36].

Политики во время реформы избегали использовать слова, смысл которых устоялся в общественном сознании. Это и позволяло словам верно выражать смысл обозначаемых ими явлений и поэтому служить инструментом для рационального мышления. Их заменяли эвфемизмами — благозвучными и непривычными терминами. Так, в официальных и даже пропагандистских документах никогда не употреблялось слово «капитализм». Нет, что вы, мы строим рыночную экономику. Беженцы из Чечни? Что вы, у нас нет беженцев, это «вынужденные переселенцы».

Особый новояз был создан во время приватизации. Приватизация — лишь малая часть в процессе изменения отношений собственности. Она — лишь наделение частной собственностью на предприятие. Но это предприятие было собственностью народа, и государство было лишь управляющим. Чтобы приватизировать завод, надо было сначала осуществить денационализацию. Это — самый главный и трудный этап, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца (нации). Это не сводится к экономическим отношениям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивались. Слово «денационализация» не встречается ни разу, оно было заменено специально придуманным словом «разгосударствление». Одним этим было блокировано движение большого мирового массива знания по проблеме приватизации. И госаппарат, и население были таким образом отрезаны от знания о сложном явлении приватизации.

В целом, за 90-е годы произошло изменение функции языка — его магическая функция стала доминировать над информационной. Это резко сузило каналы социодинамики знания власти. Речь ответственных людей в 90-е годы была настолько невнятной и бессвязной, словно эти люди или стремились речью замаскировать свои истинные мысли, или у них по каким-то причинам была утрачена способность вырабатывать связные мысли.

С 1989 г. началась быстрая и все более глубокая деградация культуры языка высшего слоя чиновников. Она не остановлена и поныне. Вот проект Государственной программы «Развитие сельского хозяйства… на 2008–2012 годы», обнародованный Министерством сельского хозяйства РФ в конце 2007 г. Каким языком он написан! Читаем, например, что предусмотрено «субсидирование маточного поголовья крупного рогатого скота мясных пород по системе технологии мясного скота «корова-теленок». В разделе «Целевые индикаторы» на 2009 г. поставлена такая задача: «Поголовье мясных коров, тыс. голов — 414, в том числе коров, тыс. гол. — 168». Это пишут эксперты Министерства, люди с высшим образованием не в первом поколении, это визируют начальники департаментов, это читает Министр. Язык не сказывается на качестве решений? Это ошибочное мнение, язык — инструмент мышления, его деградация есть симптом болезни.

Можно говорить об утрате управленческими структурами «системной памяти», необходимой для выработки хороших решений, порче инструментов рефлексивного мышления. Доктрина реформы прямо предполагала стирание коллективной исторической памяти и ее замену. Отключение «блока рефлексии» в сознании работников власти и управления в начале 90-х годов было массовым и поразительным по своей моментальности — как будто кто-то сверху щелкнул каким-то выключателем. Нарушение норм рациональности при утрате памяти и способности к рефлексии — большая общенациональная проблема, она сама должна стать предметом усиленной рефлексии, а затем и специальной культурной, образовательной и организационной программы. Пока что признаков осознания этой проблемы не видно.

Вот известный пример. В 2002 году в России собрали 86 млн. т зерна. Высшие должностные лица заявили, что в России достигнут рекордный урожай (говорилось даже, что «удалось добиться таких результатов, которых не было в советское время»). При этом реальные данные Госкомстата РФ о производстве зерна (в весе после доработки) публикуются регулярно и общедоступны.

Вот сбор зерна на территории нынешней России в годы высоких урожаев: 1970 — 107 млн. т; 1973 — 121,5; 1976 — 119; 1978 — 127,4; 1990 — 116,7; в 1992 — 107.

Мы видим, что 24 года назад было собрано зерна в полтора раза больше, чем в «рекордный» 2002 год. То есть, представления высших чиновников и их экспертов о зерновом хозяйстве России были ошибочны. Более того, урожай 1992 года, то есть уже во время реформы, был больше «рекорда» почти на треть. Урожай менее 100 млн. т в последние 20 лет на территории России (РСФСР или РФ) вообще был редкостью. Даже в среднем за пятилетку 1986–1990 гг. зерна собирали 104,3 млн. т в год.

Чиновники и служащие в правительстве и администрации президента эксперты-экономисты, конечно же, не хотели специально ввести общество в заблуждение. Они были неспособны «взглянуть назад», мыслить во временном контексте, «видеть» даже короткие временные ряды.

И это свойственно нынешней власти в целом. Поврежден важный механизм рационального мышления. Утверждение, будто 2002 год стал рекордным для территории РФ за всю ее историю, не является тривиальным и безобидным. Называя какое-то достижение рекордом (то есть «записанным на скрижалях» достижением), невозможно не взглянуть назад и не поинтересоваться, какими были достижения в прошлые годы. Тем более странно так поступать, когда сельское хозяйство страны переживает кризис. Как мог в такое время сенсационный рекорд не вызвать интереса и сомнения?

Похожий случай произошел в феврале 2008 г. Выступая в Новочеркасске Д.А. Медведев сказал: «В 2007 году были достигнуты лучшие показатели рождаемости за последние 25 лет, то есть даже за советский период, который мы считали относительно благополучным и хорошим». Это могли видеть и слышать телезрители программы «Вести недели» 3 февраля 2008 г. [26].

Понятно, что виноваты сотрудники Администрации президента, давшие в конспект выступления ошибочные сведения. Но как у них не возникло удивления, что в условиях демографической катастрофы, о которой говорится едва ли не каждый день, вдруг могли быть «достигнуты лучшие показатели рождаемости за последние 25 лет»! У человека, который хоть раз в жизни видел график показателя рождаемости в России, такая фраза сразу должна была бы включить бессознательный «сигнал тревоги». А тут еще был указан точный временной интервал — «за последние 25 лет». Взглянем на этот график (рис. 2):

Рис. 2. Рождаемость в России (РСФСР и РФ), на 1 тыс. населения. Источник: ЦСУ РСФСР, Росстат.


Эти случаи вызывали удивление и потому стали предметом обсуждения. Но за ними кроется малозаметный, но опасный для управления сдвиг — нарастающий разрыв между словом и вещью (реальностью). Это снижает качество решений и становится национальной проблемой России — фундаментальной угрозой.

Срывов в системе мышления власти произошло много. Тяжелым срывом стало освоение политиками уголовного мышления в его крайнем выражении «беспредела» — мышления с полным нарушением и смешением всех норм. Проявлением этого стало внедрение в русский язык уголовного жаргона — как в массовую культуру, так и особенно в язык политиков. Эта языковая новация оказала большое влияние на характер аргументации и на логику.

К этому были социальные предпосылки. Маховик слома советской государственности запустили две заинтересованные силы. Коррумпированная часть номенклатуры рассудила, что в стране уже накоплены большие богатства, которые она может выгодно продать на «мировом рынке» — месторождения разведаны и обустроены, нефте- и газопроводы проведены. Пора, коллеги, забирать это у «совков» и нести в «золотой миллиард» как вступительный взнос! С этим согласилась и организованная экономическая преступность, которая приготовилась стать «эффективным собственником».

Заключить на этой основе пакт с противником СССР в «холодной войне» было нетрудно — интересы совпадали. Нашу интеллигенцию, мечтавшую о «правах человека», использовали как духовное пушечное мясо. Когда она сделала свое дело, ее отправили в «челноки».

Еще предстоит исследовать процесс самоорганизации особого, небывалого союза уголовного мира и власти. Такой союз состоялся, и преступный мир является в нем самой активной и сплоченной силой. Речь идет не о личностях, а именно о крупной социальной силе, которая и пришла к власти.

Умудренный жизнью и своим редким по насыщенности опытом человек, прошедший к тому же через десятилетнее заключение в советских тюрьмах и лагерях — В.В. Шульгин — написал в своей книге-исповеди «Опыт Ленина» (1958) такие слова:

«Из своего тюремного опыта я вынес заключение, что «воры» (так бандиты сами себя называют) — это партия, не партия, но некий организованный союз, или даже сословие. Для них характерно, что они не только не стыдятся своего звания «воров», а очень им гордятся. И с презрением они смотрят на остальных людей, не воров… Это опасные люди; в некоторых смыслах они люди отборные. Не всякий может быть вором!

Существование этой силы, враждебной всякой власти и всякому созиданию, для меня несомненно. От меня ускользает ее удельный вес, но представляется она мне иногда грозной. Мне кажется, что где дрогнет, при каких-нибудь обстоятельствах, Аппарат принуждения, там сейчас же жизнью овладеют бандиты. Ведь они единственные, что объединены, остальные, как песок, разрознены. И можно себе представить, что наделают эти объединенные «воры», пока честные объединяются» [20].

Легко криминализовались и подконтрольные перестроечной номенклатуре СМИ. В прессе открыто констатируется такое положение: «СМИ с середины 90-х в соответствии с рыночной формулой, по которой спрос рождает предложение, стали продавать свои полосы и эфирное время под черный пиар. Расценки на эти неофициальные услуги периодически вывешиваются на сайте www.compromat.ru, и желающие могут ознакомиться с ними сами. К началу третьего тысячелетия в России не осталось СМИ как средств массовой информации, они практически поголовно превратились в шантажистские конторы по выколачиванию денег из бизнеса… Давно известно, что компромат в центральных СМИ сегодня можно публиковать по рекламным расценкам так же легко, как рекламу сникерсов и тампаксов» [21].[27]

Мы видим сговоры и многослойные интриги непонятной конфигурации при резком ослаблении государства. Едва ли не главным признаком этого ослабления является приватизация насилия — использование и морального, и физического насилия «неформальными» структурами (политическими и преступными).

Будут ли те изменения, которые сегодня можно предвидеть, пресечением пути России или ее обновлением — вопрос ценностей. Многие (и я в том числе) считаю, что в образе Ельцина поднялась со дна советского общества темная сила, которая стала организующим центром разрушения России. Более того, она вдохнула во всех нас волю к смерти — и мы движемся к ней в апатии. А другие, и их немало, видят в Ельцине светлое начало, которое уничтожило «империю зла» и освободило сильных, способных построить новую Россию — без слабых (люмпенов и иждивенцев). То есть, без уравниловки и порождаемой ею несправедливости к «сильным».

Эти две части России уже живут в разных мирах, с разной совестью. И эти части расходятся, хотя еще не осознали себя двумя несовместимыми расами, жизнь которых на одной земле невозможна.


Деградация «знания власти» и регресс в качестве решений

За последние 17 лет произошли повреждение и частичная деструкция структур мышления значительной части работников управления и органов власти России. Мы переживаем кризис когнитивной структуры управления — всей системы средств познания, объяснения и доказательства, которые применяются при выработке решений. Это не могло не вызвать и кризиса сообщества управленцев. Ведь оно, как и любое профессиональное сообщество, соединяется не административными узами, а общим инструментарием. Масштабы деформации когнитивной структуры таковы, что на деле надо констатировать распад сообщества. Разумеется, работники управления — умные и образованные люди, они часто произносят разумные речи, но эти «атомы разума» не соединяются в систему, что и говорит о распаде сообщества.

Глубокая деградация произошла в ходе реформы в системе тех информационных каналов, которые соединяют власть с обществом и граждан в нацию. Информационное пространство определяет эффективность «знания власти». Народы и сложились из племен благодаря тому, что государство организовало «сгустки» информационных связей. Позже для сплочения народов и наций огромное значение приобрело печатное слово. Оно создало матрицу для формирования гражданских наций — общенациональную печать. Эта роль не утрачена печатью и при господстве телевидения. Телевидение действует скорее как фактор, изолирующий людей, а чтение печатного текста обладает способностью порождать мысленный диалог.

Центральная газета, одновременно дающая во все уголки страны важные для всех сообщения, порождала ощущение национальной общности и тем самым глубинное горизонтальное чувство товарищества, которое и есть сопричастность народу. Газета задавала национальную повестку дня и потому стала одной из систем, которые непосредственно воспроизводят народ и общество. Организовать и держать такую систему может только государство с его почтовым ведомством.

В советское время десяток «центральных» газет одновременно задавал всему населению общий понятийный язык и канву для осмысления реальности. Выполнение этой функции советской печати страдало рядом недостатков, но несомненно, что все ее читатели соединялись полученной информацией.

В ходе реформы система печати была ликвидирована таким образом, что сразу была подавлена ее соединяющая функция. «Центральные» газеты перестали существовать. Появилось множество газет, в совокупности создающих хаос и подрывающих общую систему мировоззренческих координат. Но даже и такое печатное слово перестало достигать большинства граждан. В 1990 г. 1 тысяча жителей РСФСР ежедневно получала 700 экземпляров газет, а сейчас в РФ 117–120, то есть в 6 раз меньше. Общество резко разделено на две части — меньшинство, читающее газеты, и большинство, газет не читающее. Информационное пространство, покрываемое печатным словом, разорвано. Это — важное разделение. Многие категории сигналов власти не проходят в общество — ликвидированы необходимые для них каналы. Социодинамика знания власти деформирована.

Конечно, в 90-е годы государственная власть обрекла реформу на провал прежде всего из-за принципиального выбора такого вектора изменений, который кардинально противоречил базовым интересам и ценностям большинства населения страны. Однако немаловажным условием, усугубившим кризис, было и нарастающее незнание власти, последовательное «отключение» тех источников знания, которые предупреждали о недопустимости тех или иных шагов, предпринимаемых властью. Избежав такого глубокого разрыва с системой знания, режим Ельцина мог избежать ряда важных ошибок, которые не были необходимы даже для достижения целей, поставленных ошибочной доктриной.

Например, не был необходимым тот раскол общества, который произошел при перестройке административных норм в сфере недвижимости. Когда говорят об обеднении, обычно внимание концентрируется на расслоении народа по доходам и уровню потребления. Однако на деле социальный апартеид создается множеством разных способов. Так, в начале реформ в РФ была учреждена частная собственность и рынок недвижимости. Соответствующей правовой защиты имущественных прав создано не было, и возник хаос, от которого понесла ущерб значительная часть населения. Затем были созданы ведомства государственной регистрации недвижимости (строений и земельных участков) и введены новые, очень сложные правила регистрации. Возможность понять эти правила и действовать в соответствии с ними сразу стала фильтром, разделившим население примерно на две равные части — тех, кто получал доступ к легальной недвижимости, и тех, кто этого доступа лишался.

Проведенное в 2003 г. исследование привело к такому выводу: «Для почти половины населения новые имущественные отношения остаются закрытой сферой, о которой они не имеют представления (или имеют весьма смутное)… Большей частью населения система государственной регистрации имущественных прав воспринимается либо как совершенно чужая, не имеющая никакого отношения к их жизни, либо как враждебная, способная привести к новым жизненным трудностям… Выявленные тенденции ведут к сужению социальной базы этого нового для нашего общества института, соответственно, к снижению его легитимности. Институт, за пределами которого остается более половины населения, не может претендовать на легитимность» [37].

Власть неадекватно описывает состояние страны и неадекватно излагает главные вопросы «национальной повестки дня». Конечно, в ряде случаев власть, чтобы избежать дестабилизации и панических настроений, преуменьшает реальные угрозы. Но эта технология — вещь очень сложная. Очень часто правящая верхушка сама начинает верить успокоительным мифам, и это — большая угроза для любого государства.

Вплоть до конца 2008 г. (когда «Америка нас заразила кризисом»), высшие должностные лица говорили о быстром развитии российской экономики в последние годы. Из чего же это видно, как вяжутся эти слова с реальностью? Какие великие «стройки капитализма» завершили за эти годы? Если взять реальную экономику, то она растет медленнее, чем в 1985–1989 годы — а ведь тогда нас уговорили сломать нашу экономическую систему из-за «низкого темпа роста». В последние годы Россия получила подарок судьбы — нефтедоллары. Но где же восстановительная программа? Нет ее, а ведь разрушения в экономике за 90-е годы побольше, чем от Второй мировой войны. Эти разрушения явно не собираются ликвидировать. Деньги идут на ледяные дворцы в Сочи и возведение Москвы-сити, а в Архангельске теплосети уже не поддаются ремонту.

Говорят о ВВП (хотя и он никак не «удваивается»), но это показатель не развития экономики, а движения денег. Надо смотреть на натурные показатели. Посевные площади сократились на 43 млн. га, а поголовье крупного рогатого скота — в три раза. У нас его теперь намного меньше, чем в 1916 г.! Замечательно, что у нас был приоритетный национальный проект в животноводстве, но сравнима ли эта капля с масштабами провала 90-х годов? А сколько у нас тракторов осталось? А торговый флот, который сократился в 4 раза? А как стареет оборудование промышленности? А кто будет работать на заводах, когда умрут пенсионеры? В ПТУ теперь учатся на официантов.

Вот утверждение В.В. Путина в апреле 2009 г., которое удивило своим необоснованным оптимизмом: «Последние годы, благодаря инвестициям и внедрению инноваций, возможности реального сектора страны самым серьезным образом выросли. Наша задача — сохранить и развить накопленный промышленный и технологический потенциал».

Инвестиции после 2000 года шли в основном в торговлю, услуги и добычу нефти и газа, а не в «реальный сектор» жизнеобеспечения самой России. Да и размеры инвестиций были очень и очень скромными, они еще не достигли уровня 1990 года (см. рис. 3.). Их не хватало даже для скудного содержания «накопленного промышленного и технологического потенциала» — этот потенциал продолжал деградировать.

Рис. 3. Индекс капиталовложений в основные фонды, 1990 = 100.


Какой может быть «рост возможностей реального сектора», если на душу населения в России остается для собственного потребления 0,7 т нефти на душу населения — меньше трети того, что мы имели до реформы? Россия — энергетическая держава! Но это и есть эвфемизм, а реально эти слова означают «сырьевой придаток». Ведь нефть и газ не производятся, а извлекаются из кладовых России. Их «тащат из семьи».

Почему это важно для нашей темы? Потому, что без восстановления полноценного народного хозяйства население России не прокормится от Трубы. Значит, большую его часть так или иначе оттеснят в гетто, в «цивилизацию трущоб». Это и происходит 17 лет, а признаков отказа от этой доктрины не видно. Кто же будет держать страну, если именно работящая часть населения переселится в трущобы? Брокеры и дизайнеры? Да они бачок своего унитаза починить не могут.

Регресс в мышлении власти выражается в утрате того критического скептицизма, без которого многие утверждения воспринимаются как безответственные. Это стало общим явлением. Разрыв между реальностью и «знанием власти», то есть ее представлением о реальности, огромен. Поясним на нескольких примерах.

В сентябре 2005 года В.В. Путин сказал: «Проводимый курс обеспечил макроэкономическую стабильность». Это утверждение повторялось буквально до того дня, когда обрушились цены на нефть и российская биржа. Очевидно, что проводимый курс не обеспечил макроэкономическую стабильность, о чем и писали многие российские специалисты и указывали на опасный рост необеспеченных кредитов. Этих предупреждений не отрицали, их просто не замечали. Такое поведение неразумно, это следствие сбоя в мышлении.

В Послании 2004 г. В.В. Путин сказал: «Одной из самых актуальных задач считаю обеспечение граждан доступным жильем». Соответственно этому раздували пузырь ипотечных кредитов и цены на жилье, в чем далеко обогнали Западную Европу.

Но главное, тезис неверно передает суть реальной проблемы. Сейчас для большинства населения России главной проблемой является не приобретение жилья, а его содержание (можно даже сказать, удержание). Население с большим трудом выдерживает оплату жилищно-коммунальных услуг, но это мелочь по сравнению с деградацией основных фондов ЖКХ — зданий и инфраструктуры. Это неумолимый фактор, нужны большие ресурсы и чрезвычайныые усилия для восстановления ЖКХ. Но решением власти стало переложить эти расходы на плечи населения. Под разговоры о «доступном жилье» власть сбросила с себя заботу о ЖКХ, которое за двадцать лет сама и довела до краха. Новый Жилищный кодекс и закон о тарифах в ЖКХ предусматривают, что теперь сами жильцы обязаны нести все затраты по содержанию и ремонту жилья, в том числе капитальному.

Вот суждение В.В. Путина (в сокращении): «Новый Жилищный кодекс возложил полную ответственность за содержание жилых домов на собственников. Однако эта нагрузка для подавляющего большинства граждан оказалась абсолютно неподъемной. Из 3 млрд. кв. метров жилищного фонда России более половины нуждается в ремонте. Сегодня объем аварийного жилья — более 11 млн. кв. метров. Вопрос, который вообще не терпит никакого отлагательства — расселение аварийного жилья. Невнимание государства к этим проблемам считаю аморальным. Правительство в 2007 году запланировало на расселение ветхого и аварийного жилья всего 1 млрд. рублей».

Президент обращается к государству с упреком в аморальности — к государству, главой которого он является. Как это понять? И почему вопрос переводится в сферу морали, если проживание людей в ветхом и аварийном жилье запрещено законом? Государство по закону обязано расселить этих граждан, а угрызения совести — лирика.

Но главное в том, что в качестве доводов Президент приводит величины, которые несоизмеримы между собой. Они являются доводами только для утверждения, что государство отказывается решать проблему в ее реальных измерениях. Структурируем рассуждение В.В. Путина.

— государство обязано расселить людей из аварийных домов (забудем о ветхих).

— д этого требуется построить 11 млн. кв. м жилья.

— денег, выделенных государством для этой цели на 2007 год, достаточно, чтобы построить примерно 20 тыс. кв. м.

— это составляет 0,2 % от требуемой для расселения площади.

Вывод: если бы старение жилищного фонда с 2007 года чудесным образом прекратилось, граждане из аварийных жилищ были бы расселены, при сохранении нынешних темпов расселения, за 500 лет.

Я уж не говорю, что правительство исходит из данных о размере ветхого и аварийного фонда за 2001 г., хотя в 1999 г. темп износа жилья, оставленного без ремонта, вышел в экспоненциальный режим. Так, председатель Госстроя РФ Н. Кошман 8 апреля 2003 г. сообщил прессе, что в 2002 году «в состояние ветхого и аварийного жилья перешло 22 миллиона квадратных метров».

Президент констатирует, что население не может оплатить ремонт жилищного фонда («эта нагрузка для подавляющего большинства граждан оказалась абсолютно неподъемной»). Оказалась неподъемной, какой сюрприз. Но ведь признано, что оплата ремонта оказалась неподъемной. Не может население оплатить ремонт, хоть расстреляйте это население! Как же у Президента повернулась рука подписать закон, возлагающий на это население обязанность оплатить ремонт? Интересно было бы проникнуть в ход мысли людей, стоящих у руля государства, а также всей рати советников, экспертов и пропагандистов.

Типичным дефектом управленческих решений стало игнорирование системного контекста. Готовя решение, чиновники не предвидели и не «чувствовали», как оно скажется на разных сторонах общественной жизни. Такие случаи мы видим на каждом шагу. Вот, ввели куплю-продажу земли, изъяли ее у сельскохозяйственных предприятий и раздали в виде паев работникам — в надежде, что они продадут эти участки «эффективным собственникам». Но никто не продает и не покупает, потому что практически никто из владельцев этих паев не стал оформлять свои права собственности. До сих пор это сделали только 3 % владельцев. Решение наткнулось на пассивное сопротивление, которое следовало предвидеть и нейтрализовать соответствующими мерами.

Вот пример с более драматическими последствиями. За 15 лет реформы в России было подорвано донорство крови, число доноров сократилось вдвое. Кроме того, резко снизилось качество донорской крови — значительную часть ее сдают, за небольшую плату, отчаявшиеся люди, опустившиеся на социальное дно. Причина простая: изменяя социальную систему, в которой нормально работала донорская служба, власти не удосужились ввести нормы, которые бы компенсировали возникшие при этом неблагоприятные факторы. Это не было слишком сложно сделать, но об этом просто «не подумали».

В обзоре 2004 г. сказано: “Бесплатного донорства в нашей стране практически не существует. Оно кануло в Лету вместе с введением в России законов рыночной экономики… Попробуйте-ка прийти с выданной на пункте сдачи крови просьбой-справкой о предоставлении вам выходного дня к руководителю какого-нибудь ОАО” [27].

По мере угасания системного мышления чиновников их решения стали порождать все более серьезные угрозы. Не чувствуя пороговых явлений и цепных процессов, чиновники своими решениями выпустили из бутылки множество «джиннов» — наркоманию, коррупцию, организованную преступность, ускоренное старение ЖКХ. Все это нелинейные процессы с сильными кооперативными эффектами. Этих «джиннов» было сравнительно легко удерживать в допороговой фазе, не давая им «размножаться». Но сдерживающие их «бутылки» слабых системных воздействий были «разбиты», и теперь не хватает сил, чтобы остановить расширенное воспроизводство этих чудовищ.

Красноречивый материал дает произведенная государственной властью инверсия обратных связей в системе этнических отношений. Так была создана «этническая проблема».

В Российской империи сложилась уникальная, очень сложная конструкция межэтнического общежития (см. гл. 3). Для этого был выработан — совместными усилиями — изощренный механизм гашения конфликтов. В этнический реактор были введены «охлаждающие стержни». В СССР этот механизм был доработан, дополнился посредничеством обкомов, премиями и орденами, множеством невидимых инструментов. Что произошло, когда все эти «стержни» были внезапно выдернуты, и армейские гарнизоны стали, соблюдая нейтралитет и суверенитет, безучастно взирать на уничтожение детей и стариков? Целые области оказались выброшенными из цивилизации и поставлены на грань уничтожения. Дом, реально еще не разделенный, загорелся.

«Архитекторы перестройки» притворно удивлялись: как это все взорвалось? Говорили, что всему причина — межэтнические противоречия, а перестройка лишь освободила их из под гнета режима, и это хорошо! По этой логике, дом сгорает потому, что деревянный, а не потому, что какой-то негодяй плеснул керосина и подпалил. Поджигатель, мол, лишь освободил свойство дерева гореть.

Говорят, прежний режим «подавлял противоречия». Да, подавлял — и в мыслях ни у кого не было создать организацию для убийств по национальному признаку. Но для того существует власть, чтобы подавлять разрушительные импульсы поджигателей, которых всегда можно нанять в любом народе. Эту важнейшую функцию советский режим выполнял неплохо — он представлял собой систему с отрицательной обратной связью по отношению к межнациональным (и многим другим) конфликтам. Каждый конфликт (и даже случайная вспышка противоречий) запускал экономические, культурные и репрессивные механизмы, которые или конструктивно разрешали этот конфликт, или подавляли его острые проявления.

Что же мы имеем взамен? Демократия «раскрепостила» прежде всего именно поджигателей (так же, как в экономике — воров). Они провели серию пробных акций и поняли, что поджог разрешен, все блокирующие механизмы ликвидированы. В СССР была создана система с положительной обратной связью относительно конфликтов. Каждое противоречие, вырождающееся в конфликт, благодаря культурным, экономическим и репрессивным действиям системы стало автокаталитически разрастаться. Если прежняя система автоматически тормозила и гасила конфликты (независимо от личных качеств и ресурсов отдельных начальников), то нынешняя с такой же неуклонностью и автоматизмом конфликты разжигает. Не предусмотрели!

В результате восьми лет кропотливых совместных усилий поджигателей и «непредусмотрительных» чиновников (а не потому, что «дом был деревянный») народы оказались в разрушенной стране с разгорающимся пламенем межнациональных войн, потоки беженцев и массовые страдания.

Двадцатилетний процесс ухудшения качества управленческих решений в российском государстве стал уже предметом изучения историков. В этом процессе уже есть исторические вехи. Когда в 1988 г. Горбачев совершил первый погром кадров (как водится, под флагом борьбы с бюрократизмом), от начальников пошли бумаги, которые вызывали шок. Невозможно было понять, что произошло, трудно было поверить своим глазам. Они сошли с ума? Они зачем-то дурят людей? На высокие посты пришли люди, не имевшие представления о системах, которыми они должны были руководить, причем люди агрессивные.

С тех пор было еще несколько таких погромов — «чистка кадров». Отмечено уникальное и даже аномальное явление — в управлении экономикой стали приниматься решения, наихудшие из всех возможных (с точки зрения интересов страны). Из всех социальных групп именно у состава высшего эшелона управления произошло самое глубокое поражение рационального мышления. К тому же в безвыходный порочный круг госаппарат загнан коррупцией — начальники оказались «на крючке».

С каждой перетряской госаппарата происходило его качественное ухудшение. Каждая перетряска использовалась сплоченной коррумпированной частью для очистки рядов от честных (и, как правило, более компетентных) работников. Бессменный советник всех правительств России ельцинского периода В.А. Воронцов пишет: «После административной реформы 2004 г. департаментов [в Правительстве] осталось 12, число сотрудников сократилось на 25 %, зарплаты повысились в несколько раз при примерно таком же снижении эффективности работы Аппарата, поскольку из-за сокращения штатов здание на Краснопресненской набережной почему-то покинули, как и при предыдущих реорганизациях, наиболее квалифицированные и опытные сотрудники» [38].

В явном виде никто не утверждал, но все же считалось, что в России есть интеллектуальные сообщества, «обслуживающие» власть и следующие нормам рационального мышления. Последние годы показали, что сообществ нет, а отдельные личности с проблесками рациональной мысли и таланта не стягиваются в сообщества. А значит, не могут и задать никакого вектора. Ни в какую сторону! Сообщества собираются на платформе общей системы познавательных средств — общей «когнитивной структуры» (языка, значимых фактов, теоретических моделей, методов изучения реальности). А оказалось, что нет общей платформы. Более того, продолжается демонтаж той когнитивной матрицы, на которой было собрано макросообщество «русский народ».

Экспертное «сообщество» сложилось как конгломерат малых PR-предприятий, обслуживающих политику. Оно само подпало под диктат аутистического сознания, как это бывает с манипуляторами, которых слишком долго не заменяют на свежих. В целом, весь дискурс этих экспертов лишен какой бы то ни было системы координат. Они проявили поразительное умение уклоняться от любого вопроса, который стоит в национальной повестке дня, витающей в воздухе. Уклоняться совершенно искренне. Это отсутствие смысла и стало ядром когнитивной структуры интеллектуального обслуживания власти. Чего же ждать от политиков!

В 90-е годы прежняя номенклатура в основном перешла в крупный бизнес менеджерами (не говорим о тех, кого «назначили миллиардерами»). Взамен них в бюрократию была рекрутирована масса людей из советского «духовного дна» — социальной базы реформ. Рекрутировались те, кто «прошел школу бизнеса» начала 90-х годов. Цивилизованный социал-дарвинизм номенклатуры стал простым хамством (более человечным, но нестерпимым), коррупция из «инструмента прогресса», как ее лоббировал Г.Х. Попов, обернулась тупым воровством.

Вот — едва ли не главный вопрос национальной повестки дня России. Состояние системы управления в России ныне таково, что оно будит и актуализирует латентные опасности и выводит на уровень потенциально смертельных даже те опасности, которые могли бы контролироваться с ничтожными затратами. Мы обычно сводим дело к коррупции и некомпетентности, но еще большая беда состоит в том, что власти делают ошибку за ошибкой — и никаких признаков рефлексии и «обучаемости».

И надо взглянуть в лицо страшной правде — мышление не ремонтируется само собой, как и ржавые трубы или ветхие дома. Не складывается сама собой и система специфического знания власти. Тут нужны большие коллективные усилия, политическая воля и организационная база. Пока что их нет, и это — нарастающая угроза для России.


Утрата навыков структурно-функционального анализа

Общественные и государственные институты, которые обеспечивают жизнь страны, семьи и личности, выполняют сложную систему функций. Одни из этих функций очевидны, о них много говорят, другие еле видны, а чтобы понять третьи, надо пошевелить мозгами.

Например, всем ясно, что школа передает детям знания — и вот, исходя из этой функции, власти решают, как надо перестроить школу — эти, мол, знания нужные, а эти ненужные. Зачем современному юноше знать, как вычисляется cos 2x? Зачем ему знать про амфотерные окислы? Об этих окислах чиновники говорят как о чем-то очевидно смешном. Что школа является «генетическим аппаратом» национальной культуры, уже доходит туго. Что школа — важнейший механизм социализации детей и воспроизводит тип общества, — вообще не доходит.

В ходе перестройки и реформы господствующее меньшинство как будто вдруг утратило способность мысленно увидеть структуру мало-мальски больших систем и те функции, которые призваны выполнять разные их элементы. Вот, в журнале «Коммунист» было написано (и перепечатано в установочной книге): «В 1987 г. ремонтом тракторов и сельхозмашин был занят миллион работников с фондом заработной платы 2,3 млрд. руб… Видимо, лучше было бы направить эти средства на модернизацию и техническое переоснащение отрасли, на выпуск более качественных, прогрессивных машин» [30].

Вывод никак не следует из названного факта. Одна функция в хозяйстве — конструирование и производство сельскохозяйственной техники, и совсем другая функция — ее эксплуатация и ремонт. Как может придти кому-то в голову ликвидировать функцию ремонта и сэкономленные средства передать в машиностроение? Представьте себе, что какой-нибудь чиновник предложит сегодня ликвидировать все станции технического обслуживания автомобилей — мол, «видимо, лучше было бы направить эти средства на модернизацию и техническое переоснащение ВАЗа».

В последние два десятилетия много говорится о реформировании государственных и хозяйственных систем, но очень редко из официальных документов можно понять, как это реформирование сказывается именно на выполнении главных функций данной системы. Можно услышать, что система стала демократичнее, что в ней возникла конкурентная среда, что в ней сократилось число структурных подразделений, но составителей этих документов как будто не волнует то, ради чего и существует эта система.

Во время реформы власть с какой-то наивной безответственностью одобряла разрушение сложнейших структур, являвшихся замечательным творением нашей цивилизации. Процесс этого уничтожения сложных систем, которые создавались предыдущими поколениями (причем не только советскими), продолжается и сегодня. Это можно сказать и о школьной реформе, и о расчленении единой энергетической системы, и о многих других планах.

Два почти крайних случая — реформа КГБ (шире — службы государственной безопасности) и науки. Разные структуры, разные функции, разные причины ненависти реформаторов к этим системам, но удивительное сходство в типе рассуждений.

После интенсивной подготовки «общественного мнения» КГБ был многократно «реорганизован» и подвергнут серии кадровых чисток — так, что даже сеть работавших на нашу разведку зарубежных агентов выдали контрразведкам Запада. Ненависть к КГБ (НКВД, ГПУ, ВЧК) была сфокусирована на одной функции — политическом сыске и борьбе с политическими противниками государства. Но если разумный человек начинает ненавидеть какой-то государственный институт, он обязан проделать в уме структурно-функциональный анализ. Какие функции выполняет этот институт? Какая из них вызывает мою ненависть? Насколько она перевешивает все остальные и что общество потеряет если этот институт будет уничтожен?

Что же мы наблюдали в отношении к КГБ? Полное вырождение этой даже простейшей структуры анализа, сведение его к выводу-заклинанию: «госбезопасность — враг всего светлого и должна быть уничтожена».

Понятно, что у большинства людей вызывали отвращение методы, которые в 30-е годы использовали репрессивные органы — пытки и расправы с невиновными. Это отвращение было внеисторичным, иначе бы задумались — откуда все это взялось и как бы действовали они лично, служа в ГПУ, но не со своим нынешним сознанием, а как продукт того времени.[28] Для нас здесь важен тот факт, что отвращение к методу было явно перенесено на функцию (это называется «канализация стереотипа» — перенесение ненависти на другой объект). Преступной была объявлена сама эта функция.

Вспомним антиправовое и разрушительное для государственности решение об автоматической и поголовной реабилитации всех жертв политических репрессий. Это лишило легитимности всю предыдущую деятельность органов госбезопасности и идеологически обосновало их уничтожение. Более того, это, в общем, лишило легитимности и насилие государства при обеспечении своей безопасности.[29] Когда в дополнение к этому в право была введена категория «репрессированные народы», был запущен механизм кровавой войны на Кавказе — попробуйте теперь хотя бы остановить этот маховик.

В отношении к спецслужбам государства произошло, в лучшем случае, сужение сознания. Оно сконцентрировалось на одной идее-фикс: КГБ надо уничтожить, потому что он занимался политическим сыском, который был государству не нужен. Допустим, что не нужен. Тут явный разрыв логики. Разумный человек мог бы сказать: КГБ надо упразднить, поскольку все выполняемые им функции государству не нужны.

Но так сказать было бы очевидной глупостью. Что безопасность государства требует постоянной борьбы с очень большим спектром опасностей, в котором деятельность политических противников занимает свое ограниченное место, понятно без всяких специальных изысканий.[30]

Нарастание «неполитических» опасностей мы сегодня видим на каждом шагу, но могли работники госаппарата задуматься о них и раньше.

Вот, летом 2002 г. заговорили о появлении в России массовой социальной группы, беспризорных подростков. Прошли конференции, слушания, заявления В.В. Путина, и вот результат — поручение тогдашнему вице-премьеру В.Матвиенко «срочно разрешить эту проблему». Каково качество этого решения? Мало того, что установленный в России общественный строй непрерывно выбрасывал на улицу детей и подростков, так что никак Матвиенко устранить объективные причины явления не могла. Было еще и «техническое» препятствие — подорваны те государственные институты, которые только и могли справиться с задачей.

Сам язык выдает суть дела: если массовая беспризорность есть проблема государственной безопасности, то адекватными ей техническими средствами владеют именно органы государственной безопасности, а не вальяжные дамы. Как могли политики у власти забыть, что заниматься проблемой беспризорников после гражданской войны было поручено ВЧК и ГПУ? Ведь этот факт отражен во множестве книг, фильмов и мифов.

Спектр функций КГБ был чрезвычайно широк, о многих опасностях обыватели и не подозревали, потому что были от них защищены непрерывной кропотливой работой соответствующих структур. К возникновению этих опасностей люди были не готовы, они вызвали культурную травму.

Вот небольшой инцидент. В 1968 г. в Венесуэле был убит партизан с автоматом Калашникова. Возник международный скандал, обвинили Кубу в поставках оружия партизанам, а СССР — в поставках оружия на Кубу. В течение нескольких дней в ООН была представлена документально подтвержденная история этого конкретно автомата от момента его выпуска с завода. Путь его был таков: продажа Египту, вывоз в Израиль в числе трофейного оружия во время войны 1967 г., продажа автоматов с государственных складов израильской мафии, которая занималась контрабандой оружия. Именно в конторе этой мафии в Белизе венесуэльские партизаны и купили данный автомат.

Это — автомат, захваченный в джунглях Венесуэлы. А боевики Басаева восемь лет получали новенькое оружие, иногда даже опытные образцы, которых не было еще на вооружении российской армии — и проследить его путь оказалось невозможно. Вероятно, и заинтересованности в этом не было, но для подстраховки были ликвидированы и структуры, которые способны восстановить всю цепочку.

Сейчас много говорят об «организованной преступности». Она уже во многом определяет положение в стране и судьбу значительной доли населения. Конечно, главной предпосылкой для ее расцвета было изменение общественного строя, но подобные системы, возникнув и начав воспроизводиться, «освобождаются» от предпосылок, они уже сами создают условия для своего существования. Их можно искоренять и держать под контролем только с помощью активных структур, адекватно организованных и оснащенных. Именно такими структурами были в советское время ВЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ. Они не только искоренили бандитизм и другие виды организованной преступности после Гражданской и Отечественной войн, но и потом не позволяли им выйти на режим расширенного воспроизводства. Разве трудно было понять, что ликвидация структур КГБ будет означать и ликвидацию функции «замораживания» организованной преступности?

Надо было чиновникам российского государства на время утратить способность к рациональному мышлению, чтобы приложить руку к уничтожению одного из очень сложных продуктов нашей цивилизации — органов госбезопасности высшего класса. Но ведь и сегодня не видно никакого проблеска рефлексии, никакой попытки проанализировать тогдашние решения.

Одной из несущих конструкций советского государства была наука. По сути, ее предполагалось не реформировать, а подвергнуть революционной трансформации, как и другие институциональные матрицы советского строя (колхозную систему, армию, промышленность и т. д.). Вспомним те постулаты, которые были положены в основу доктрины этой трансформации, которая вырабатывалась в 1991 году.

В 1990–1991 гг. верхушка власти и ее советники исходили из утверждения, что смена политической системы и приватизация промышленности приведут к формированию гражданского общества, которое примет от государства многие из его функций. Декларировалось, что сразу произойдет самопроизвольное превращение науки государственной в науку гражданского общества (поверить в искренность этого странного предположения очень трудно). Исходя из этого главной стратегией управления наукой в 1992–1998 гг. стало невмешательство в процессы «самоорганизации» (разгосударствление).

Доктрина реформы, исходящая из идеи «разгосударствления» и передачи главных сфер деятельности государства под стихийный контроль рынка, оказалась несостоятельной в целом, но особенно в отношении науки и техники. Эти надежды были утопическими и противоречили всему тому, что было известно о природе научной деятельности, природе частного капитала и особенностях связи науки с государством в России. Ни отечественный, ни иностранный капитал в России не заменили государство как главный источник средств и главного «заказчика» НИОКР. Огромная и сложная научно-техническая система России, созданная за 300 лет, была оставлена почти без средств и без социальной поддержки.

Ассигнования на гражданскую науку за 1990–1995 гг. снизились в 4,4 раза. С учетом затрат на поддержание материально-технической инфраструктуры науки затраты на исследовательскую работу сократились примерно в 10 раз.

Еще больше снизились расходы на обновление основных фондов науки. Расходы на оборудование сократились в 15–20 раз. Коэффициент обновления основных фондов в 1998 г. составил лишь 1,7 % — падение в 6 раз по сравнению с 10,5 % в 1991 г. В 2002–2004 гг. этот коэффициент составлял 0,9–1%. А ведь и в 1991 году приборы и оборудование научных лабораторий России (СССР) относительно устаревали, их требовалось обновлять быстрее.

План государственных инвестиций на строительство объектов науки за годы реформы не был выполнен ни разу. Министерство науки возлагало надежды на помощь иностранных фондов, которые стали давать российским ученым гранты. Гранты были очень малы и, как отмечали многие, имели целью «скупить идеи по дешевке». Они побуждали к изменению тематики исследований, так что фронт работ не только сужался, но и видоизменялся в самых неожиданных направлениях, в основном, в сторону более мелких задач за счет принципиально новых и стратегических исследований. Уже в 1994 г. надежды на фонды иссякли.

Второй важнейший принцип реформы заключался в разделении фундаментальной и прикладной науки. Президент Ельцин неоднократно настойчиво подчеркивал, что государством будет финансироваться лишь фундаментальная наука.[31] Это решение исходило из постулата, что фундаментальная наука может выжить и при отсутствии остальных подсистем науки (прикладных исследований, разработок, содержания всей научной инфраструктуры). Этот постулат ошибочен в самой своей основе и противоречит знанию о научной деятельности. Несостоятельны и надежды провести селекцию научных исследований и отделить зерна фундаментальной науки от плевел «нефундаментальной».[32]

Председатель Комитета Конгресса США по науке и технологии Дж. Браун заявил на слушаниях 8 февраля 1992 г.: “Россия стоит перед угрозой неминуемого разрушения ее научно-технической инфраструктуры в Российской Академии наук, учреждениях высшего образования и военно-промышленном комплексе” [31].

Следующее принципиальное положение в доктрине реформирования науки сводилось к тому, чтобы поддерживать лишь блестящие и престижные научные школы. Предполагалось, что конкуренция сохранит и укрепит лишь те направления, в которых отечественные ученые работают «на мировом уровне». Таким образом, фронт работ резко сократится, и за счет высвобожденных средств можно будет финансировать реформу в науке. Эта установка была очень устойчива. В «Концепции реформирования российской науки на период 1998–2000 гг.» сказано: «Основная задача ближайших лет — обеспечение необходимых условий для сохранения и развития наиболее продуктивной части российской науки».

Само это представление о задачах науки ложно. Впервые в истории развития науки в России к власти пришел тип людей, которые абсолютно не понимали смысла науки и не чувствовали ее (мы отбрасываем предположение, что они были сознательными вредителями).

При чем здесь «мировой уровень»? Посредственная и даже невзрачная лаборатория, обеспечивающая какую-то жизненно необходимую для безопасности страны сферу деятельности (как, например, Гидрометеослужба), гораздо важнее престижной и даже блестящей лаборатории, не связанной непосредственно с критическими потребностями страны. Пожертвовать посредственными лабораториями, чтобы за счет их ресурсов укрепить блестящие, в ряде случаев действительно равноценно вредительству — тем более в условиях кризиса.

Особенно это касается прекращения недорогих, но регулярных работ, необходимых для поддержания больших национальных ценностей, создаваемых наукой. Многие из таких работ продолжаются десятки или даже свыше сотни лет, и их пресечение приводит к значительному обесцениванию всего прошлого труда и созданию огромных трудностей в будущем. Таковы, например, работы по поддержанию коллекций (семян, микроорганизмов и т. п.), архивов и библиотек. Таковы и некоторые виды экспедиционных работ и наблюдений, например, проведение регулярных гидрологических наблюдений (разрезов).[33]

На первом этапе реформы науки изложенные выше принципы не были реализованы. Произошло лишь съеживание и деградация научного потенциала. Такой результат в среде специалистов ожидался, с 1990 года и правительству, и лично Горбачеву подавались аналитические материалы с предупреждениями об ошибочности прогноза экономических изменений в стране, а следовательно, и выработанной на его основе стратегии реформы в науке.

Какие же процессы в научной системе запустила реформа? Советская наука была целостной системой, размещенной географически на всей территории СССР. Ликвидация Советского Союза кардинально нарушила эту целостность и оставила в республиках, в том числе и в России, ущербные, структурно неполные научные сообщества. Целостность нарушилась и в вертикальном разрезе, причем весьма радикально. Старый хозяйственный механизм был разрушен, министерства ликвидированы — и тем самым фактически ликвидированы условия существования отраслевой науки, которая составляла 70 % процентов «кадрового тела» всей системы.

Министерства как государственные организации, ответственные за конкретные отрасли производства, вкладывали крупные средства и в академические исследования, и в науку высшей школы. Многие «бюджетные» институты АН СССР в действительности давно уже на две трети финансировались министерствами, а питание вузовской науки на 90 % зависело от хоздоговоров с отраслями. Масса проблемных лабораторий в вузах быстро исчезла, и в каждом случае речь идет о крупном потрясении. В России происходило невидимое обществу, прямо не объявленное уничтожение научной системы. Наука ликвидировалась мимоходом, как щепка, отлетевшая при рубке леса.

Причина была вовсе не в отсутствии средств для сохранения науки. Разрушенная первой мировой войной и революцией Россия имела гораздо меньше средств, чем в 90-е годы, для поддержки науки. Но в 1918–1919 гг., в разгар гражданской войны было открыто 33 крупных научных института, ставших затем ядром советской научной системы. Самой главной утратой стала потеря большой части кадрового потенциала российской науки. К 1999 г. по сравнению с 1991 г. численность научных работников в РФ уменьшилась в 2,6 раза.[34]

Кризис научной системы сопровождался резким изменением статуса науки в обществе. В советское время наука была гордостью народа и пользовалась уважением в массовом сознании. В обществе не было ни антиинтеллектуальных, ни антинаучных настроений. Общий культурный кризис и подрыв рационального мышления разрушили систему координат, в которых люди оценивали отечественную науку. В 2002–2004 гг. в шкале престижности профессий в США наука занимала первое место («член Конгресса» — 7 место, «топ-менеджер» — 11, «юрист» — 12, «банкир» — 15 место). В Китае — второе место после врача. В России ученые занимали в те годы 8-е место после юристов, бизнесменов, политиков. В США 80 % опрошенных были бы рады, если сын или дочь захочет стать ученым, а в России рады были бы только 32 % [32].

В 90-е годы наука была фактически отстранена от просветительской деятельности, которая раньше позволяла ей поддерживать непрерывный контакт с большей частью населения и быть постоянно «на виду». Телевидение перестало производить и транслировать отечественные научно-популярные программы, закупая их за рубежом, ученые перестали появляться на экране в дебатах на общие темы (да и дебаты эти были прекращены или превращены в шоу). Резко сократился выпуск научно-популярной литературы, которая имела раньше массового и постоянного читателя.

Важным проявлением кризиса стала активизация в 90-е годы антинаучных течений. Тот факт, что государство встало на их сторону в столкновении с наукой, повергло научное сообщество в шок, от которого оно так и не смогло оправиться.

Главным инструментом обскурантизма стали СМИ, особенно телевидение. По сообщению агентства «Росбалт» (ноябрь 2006 г.), «Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился с письмом к гендиректору Первого канала К. Эрнсту с требованием «остановить производство телепередач, пропагандирующих оккультные антинаучные знания и методы оздоровления». В своем обращении священнослужитель выразил даже изумление: «Это просто невероятно! XXI век на дворе, и я, архиерей Русской Православной Церкви, не раз ложно обвиняемой в противлении научному прогрессу, встаю на защиту науки и просвещения, в то время как «прогрессивная элита» масс-медиа тиражирует на многомиллионную аудиторию лженаучные знания, средневековое мракобесие и суеверия».

Попытки ученых противостоять широкой пропаганде антинаучных взглядов через СМИ оказалась безуспешной, причем полностью, в принципе. В 1999 г. на заседании Президиума РАН председатель Комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований академик Э.П. Кругляков заявил: «С помощью СМИ и неконтролируемой книжной продукции значительная часть нашего народа систематически подвергается оболваниванию… Дело дошло до того, что астрологи, получившие доступ в высшие эшелоны власти, прогнозируют ухудшение экономического положения ряда областей страны не за счет тотального разворовывания ресурсов, но по причине неблагоприятного расположения звезд! Государственное телевидение (программа «Вести», 4 апреля 1995 г.) прямо-таки директивно навязывает населению мысль о том, что «астрология является прикладной наукой, а врачи, ученые и политики должны учитывать в своей деятельности предсказания астрологов» [33].

Последняя иллюстрация — пуск в начале сентября 2008 года большого ускорителя элементарных частиц (коллайдера) в ЦЕРНе. Перед этим почти целую неделю по российскому телевидению выражались опасения, как бы эксперимент на этом ускорителе не привел к возникновению черной дыры, которая поглотит планету. При этом никому из ученых не дали слова, чтобы спокойно и внятно разъяснить иррациональность этих страхов. Если кто-то из физиков, практически неизвестных широкой публике, все-таки появлялся на экране, они давали такие невнятные и бессвязные реплики, что было ясно: из их объяснений режиссеры телевидения вырезали и дали в эфир вырванные из контекста фразы.

Видимое непонимание смысла и роли науки в жизни общества никуда не ушло и после 2000 г. В 2004 г. снова стали реформировать Академию наук. Академик В.Л. Гинзбург сказал в интервью: «Недавно мы все с ужасом смотрели по телевидению, как министр экономического развития Герман Греф излагал свое понимание роли науки, ученых в рыночном «хозяйстве». Вернее — хроническое, неизлечимое непонимание. И вот в этом непонимании, демонстрируемом людьми, от которых зависит государственная политика, — в нем главная опасность и для академии, и для страны».

Теперь оговорки о «непонимании» уж совсем не кажутся убедительными. Министры — люди образованные, в советниках у них ученые, несколько аналитических служб давали свои заключения на всех этапах реформы. В этих заключениях было сказано, что принципиальные положения доктрины реформирования науки являются ложными, они противоречат знанию. В таких случаях министр просит разъяснений у консультантов, но этого не было ни разу за все годы реформ. Более того, акция по «реформированию» РАН готовилась настолько скрытно, что население РФ о ней практически ничего не знало!

В июне 2005 г. Фонд «Общественное мнение» провел в 44 регионах РФ опрос об отношении населения к плану реформирования науки, предложенному правительством. Был задан вопрос: «Знаете ли Вы, что-то слышали или слышите сейчас впервые о планах правительства провести реформу Российской Академии наук?» Только 5 % ответили на него: «Знаю». 67 % «слышали впервые», остальные «что-то слышали», но не знали сути дела.

Реформа длится уже 17 лет. Разрушается наука, одна из несущих опор государства и страны. И за все эти годы не состоялось ни одного совещания или слушания с обсуждением причинно-следственных связей между действиями правительства и разрушительными результатами. На фоне приватизации и разрушения промышленности попытка устранения РАН многим кажется мелочью. Вице-президент РАН академик А.Д. Некипелов, выступая в МГУ, сказал, что в 2005 г. РАН получила 19 млрд. рублей — меньше, чем в США выделяется одному университету. Вся Российская Академия наук, все ее 450 институтов, получила в год меньше денег, чем Абрамович истратил за два месяца на покупку «Челси» и яхт.

Осенью 2004 г. Министерство образования и науки представило «Концепцию» реформы РАН. К тому моменту в РАН было 454 научных института. Министерство предлагало государству прекратить финансирование большей их части, оставив к 2008 году «100–200 хорошо технически оснащенных, укомплектованных квалифицированными кадрами, достаточно крупных и финансово устойчивых научных организаций».

Критерии, по которым предполагалось вести селекцию научных институтов, обреченных на ликвидацию, не имеют никакого отношения к функциям науки. Все, что выдвинуло Министерство в качестве критериев, годится для предприятий бытового обслуживания — и то, если рынок уже насыщен их услугами.

Что такое Российская Академия наук? Это особая форма организации науки, изобретенная в России применительно к ее историческим условиям, с периодическими срывами в нестабильность и кризисы. Академия была построена как ковчег, в котором при очередном потопе спасалась часть научного сообщества с «сохраняемым вечно» фондом знаний и навыков — так, чтобы после бедствия можно было возродить российскую науку в ее структурной полноте и целостности.

Беда, что обществоведение не объяснило современному поколению, какую ценность построили для них деды и прадеды. Академия позволила России создать науку не просто мирового класса, а и со своим неповторимым стилем. Здесь, в Академии наук, хранился «генетический аппарат», воспроизводящий секреты этого стиля в университетах, НИИ и КБ. От этого отводят сегодня разговорами про «эффективность»!

Главная ценность Академии наук сегодня — это сохраняемые под ее крышей 50 тысяч российских ученых, представляющих собой всю структуру современной науки. Это колоссальный фонд знаний и навыков, хранящийся в седых головах этих людей. Их главная миссия сегодня, их священный долг перед Россией — выжить. Пережить это смутное время — и передать сжатый сгусток сохраненных знаний и умений тем молодым, которые придут возрождать российскую науку.

Во время Смуты 1917–1921 гг. большевики, следуя урокам царей, собрали, сколько могли, ученых в Академии наук. Влиятельные «пролеткультовцы» пытались тогда разгромить Академию абсолютно под теми же лозунгами, что и сегодня. Ленин пошел на конфликт с ними, строго запретив «озорничать около Академии наук», хотя она была не просто консервативной, но и монархической. И уже в 1918 г. Академия стала матрицей, на которой начала расти будущая советская отраслевая наука. Если бы в тот момент Академию наук не уберегли, нить развития русской науки была бы оборвана, и ни о какой индустриализации 30-х годов и победе в Отечественной войне не было бы и речи. Эту нить собирались оборвать в момент, когда казна лопалась от нефтедолларов.

Если бы это случилось, Россия осталась без интеллектуального сообщества, которого не заменить никакими иностранными экспертами. Нынешние 50 тысяч ученых РАН не могут сегодня блистать на международных симпозиумах, быть конкурентоспособными и эффективно «производить знания». Они стары, их приборы поломаны, а нищие лаборатории остались без реактивов.

Требовать от них «эффективности» — это все равно, что гнать на старт тяжело больного спортсмена. Но эти люди образуют коллектив, обладающий знанием и способный понимать, собирать и объяснять новое знание из мировой науки. Этот коллектив жизненно необходим стране и народу в нынешний период — гораздо больше, чем в спокойные времена.

Этот коллектив будет еще более необходим России завтра, когда молодежь начнет нащупывать дорогу из ямы кризиса. Тогда только отечественные ученые, обладающие опытом побед и бед России, владеющие русским научным стилем и, главное, любящие нашу землю и наш народ, смогут соединить здравый смысл с научным методом. Такой «зарубежной экспертизы» Россия не получит ни за какие деньги.

Пока что ситуация продолжает находиться в неустойчивом равновесии. Однако принципиальные установки правительства не изменились, не изменился и понятийный аппарат, с которым подходят к науке. 20 августа 2008 г. состоялось совещание у премьер-министра РФ В.В. Путина, посвященное программе развития науки. «Были намечены главные направления модернизации этого сектора», — сказал А. Фурсенко, план действий «должен быть подготовлен к осени 2008 г.» (!)

Министр А.А. Фурсенко так определил основные принципы модернизации: «Во-первых, это повышение эффективности деятельности существующих научных организаций, которые составляют государственный сектор науки… За счет повышения их эффективности, введения системы оценок их деятельности может и должен быть реструктурирован этот сектор. Наиболее эффективные организации должны получать большее финансирование, а неэффективные должны быть реорганизованы, а часть их — закрыта» [34].

Зная, какими индикаторами, измерительными инструментами и критериями для определения полезности науки пользуется руководимое А.А. Фурсенко министерство, приходится ожидать нового тяжелого удара по остаткам российской науки. В данном случае он прямо направлен на «государственный сектор», прежде всего, на Академию наук.

«Российская газета» 14.01.2009 г. взяла интервью у заместителя Министра образования и науки А. Хлунова [39]. Разговор зашел о том, что финансирование науки в России остается на низком уровне — 1,12 % ВВП, к тому же ВВП падает. Каковы перспективы науки? Он отвечает: «На самом деле картина несколько иная. Сегодня Россия с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран, скажем, Италии или Голландии. Но наш бюджет, к сожалению, несет на себе львиную долю от общего объема расходов — 63 %, а бизнес всего 37. Здесь и кроется причина, почему у нас «вес» науки в ВВП столь невелик».

В чем же «картина иная»? Что значит, что Россия «с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран»? Чиновника высшего ранга спрашивают о перспективах науки в России в реальных условиях — не «с точки зрения бюджета», а с точки зрения выживания науки как жизненно важной для страны сферы духовного производства. А в ответ — словоблудие поразительно низкого уровня.

«Вес науки в ВВП» определяется научной политикой государства, а не капризами Чичваркина или Дерипаски. Доктрину этой политики вырабатывает Министерство, где г-н Хлунов с 2005 г. служит директором Департамента научно-технической и инновационной политики. Один из важных параметров этой политики — определение величины расходов на науку, минимальных и оптимальных относительно критических потребностей страны. Это — параметр национального уровня, а не сословного, классового или корпоративного. Бюджет, ВВП, бизнес, гранты Сороса — все это технические детали. Г-н Хлунов и его начальство определили российской науке «пенсию» в 350 млрд. руб. или 12 млрд. долларов. Вот о чем речь, а не о Голландии.

Его спрашивают: на что вы расчитываете с таким финансированием? Может ли выжить наука? А он жалуется: «За рубежом ровно наоборот… Если, например, тот же «Шелл» вкладывает в исследования миллиарды, то наши ведущие российские сырьевые компании — мизерные суммы. Нам надо перевернуть эту пирамиду, ведь государство не может тянуть все на себе».

Причем здесь «за рубежом» и «Шелл»? Вы же зам. министра науки России! Если вы считаете что «российские сырьевые компании» должны вкладывать в науки миллиарды, — так и заставьте их, на то вы и Правительство. «Нам надо перевернуть эту пирамиду»! Почему же вы ее не переворачиваете? Похоже, вы сами считаете себя не правительством России, а службой «российских сырьевых компаний».

А если частный бизнес не обязан финансировать науку, то это вполне определенная установка научной политики государства Российская Федерация, и нечего кивать на «Шелл». Он вкладывает деньги в науку не из любознательности, а потому что это предусмотрено политикой тех государств, где он действует. Такие государство установило условия и такие правила, что нарушать их для «Шелл» невыгодно.

Г-н Хлунов, в общем, отвечает на вопросы теми же штампами, что и заместители других министров. Это — сложившийся в России «дискурс власти». Его спрашивают одно, а он — совсем о другом. И быстро переводит разговор на уникальность России, которую «умом не понять». Поэтому, мол, они, министры, и не могут ничего поделать, хотя и стараются. Он жалуется газете: «Россия — уникальная страна, здесь мировой опыт — не указ. Отдельные наши бизнесмены начинают экономить прежде всего с науки».

«Отдельные наши бизнесмены»! Эти бизнесмены — не кикиморы, которые вылезли из болота и поведение которых можно списать на странные свойства природы России. Они были созданы вполне конкретным правительством по известным «чертежам», и уникальность России тут не при чем. Бизнесмены и правительство — небольшая компактная, крепко спаянная взаимными интересами и зависимостями, очень «непрозрачная» система. Г-н Хлунов — выпускник МИФИ, а качество его демагогии никак не соответствует марке этого института. Он то и дело говорит вещи, которые логически ведут к убийственному для него самого выводу. Как будто язык с сознанием у него не связан.

Резкое снижение расходов России на науку он объясняет жадностью бизнесменов. На кого рассчитана эта «наивная» отговорка? Он делает вид, что не знает исходной доктрины реформирования науки в 90-е годы. Еще скажет, что и армия пришла в такое состояние потому, что бизнесмены и меценаты на нее денег не жертвуют. Но дальше он приводит просто нелепый довод: «Ведь государство не может тянуть всё на себе». А что оно вообще «тянет на себе»? Государство — организующий институт, а тягловая сила — народ, население. Но не будем так глубоко копать. О том, чтобы оно «тянуло всё», не было и речи. Говорили конкретно о науке. Надо понимать смысл слов г-на Хлунова так, что государство не может именно науку включить в число финансируемых им сфер.

Откуда это следует? Он, инженер-физик, не знает, что совсем недавно именно государство, в нашей же «уникальной России», полностью содержало отечественную науку? Не знает, что до 1917 года то же самое делало государство Российской империи? И никто в этом не видел ничего странного — этого даже не замечали как вещи тривиальной. Почему же вдруг «оно не может»? Это — политический выбор, конкретное решение. Как мы видим по его результатам, явно ошибочное (или, если угодно, вредительское).

Сам же он признает: «Если 15–20 лет назад по многим научным направлениям Россия стояла вровень с лидерами, то сейчас существенно отстает. Такой вывод сделали около 3500 авторитетных и независимых экспертов, которые готовили доклад». Но заместитель министра по науке вряд ли признает, что это отставание — результат вполне определенных решений и действий правительства, которое он представляет. Если спросить прямо, он, наверное, опять сошлется на уникальность России: как только к власти пришло хорошее правительство, наука в ней увяла. Ну что за страна-урод!

Здесь нет возможности разбирать частные вопросы, но рассуждения г-на Хлунова о науке показывают, что в МИФИ «этого не проходили», а после вуза читать книжки о том, что такое наука, у него не было времени. Заведовать научной политикой России — муторное дело, ни на что времени не остается.

Этот эпизод отражает совершенно типичную ситуацию, которая является нормой для нынешней системы управления. Это — частная, третьестепенная угроза для России, но уже и одна она может привести к катастрофе.

К несчастью, само научное сообщество России настолько утратило способность к рефлексии, что не может выделить группу авторитетных ученых, которые смогли бы без надрыва объяснить власти, в чем стратегическая необходимость для страны сохранить и восстановить отечественную науку, несмотря на ее нынешнюю неэффективность в терминах тупого рынка. В течение целого столетия российское научное сообщество могло эту свою обязательную функцию выполнять. Академики — монархисты и кадеты — могли объяснить это Ленину в обстоятельных личных беседах и докладах. Академики Иоффе, Капица и Курчатов могли в личных беседах и записках объяснить это Сталину. Академик Келдыш мог объяснить это Хрущеву, академик А.П. Александров — Черненко. Почему сегодня В.В. Путин говорит языком Фурсенко, совершенно неадекватным ни состоянию России, ни состоянию науки?

Главные ошибки в оценке полезности науки, особенно в период кризиса, порождены не отсутствием хороших методик «измерения эффективности», а структурными причинами — тем, что из поля зрения выпадают многие важные функции науки, которых просто не замечают, когда наука функционирует. Мы обычно не думаем о счастье дышать, а утопленники нам уже не могут растолковать.

Среди тех «продуктов науки», которые невозможно купить или позаимствовать за рубежом ни за какие деньги, есть и такие, что необходимы для обеспечения политической, культурной и экономической независимости страны. Но даже если не считать независимость существенной ценностью, то надо учесть, что Россия долгое время не сможет жить без своей науки даже как сателлит США. Она слишком велика и сложна.

Наука — не только одна из полезных отраслей хозяйства и духовной деятельности, это системообразующий фактор России, один из ее корней. Через многие воздействия, которые нельзя получить извне, отечественная наука участвует в создании, скреплении и развитии России и ее современного народа (нации). Вот главное значение той части науки, которая не может быть заменена импортом знания, технологий и экспертов.

Перечислим кратко те функции, через которые отечественная наука участвует в «воспроизводстве» России. На период кризиса, то есть когда под угрозу поставлено именно воспроизводство страны, эти функции и есть главный предмет оценки полезности науки.


— Наука через систему образования, средства массовой информации и личные контакты значительной прослойки ученых формирует рационально мыслящего человека с современным взглядом на мир, природу и общество.


Не располагая крупным научным сообществом, выросшим на почве национальной культуры, Россия не смогла бы произвести эту работу, т. к. для восприятия научного знания и метода и включения их в интеллектуальное оснащение народа необходимо, чтобы они были «переведены» на язык родной культуры. Исключительная устойчивость советского народа в войне 1941–1945 гг. и народа России в условиях тяжелого кризиса в 90-е годы — в большой степени результат длительного «воспитания наукой».

Воспитательная и просветительная функция науки выполнялась в советское время с опорой на исключительно широкую сеть каналов социодинамики знания. Это и общество «Знание», лекционная работа ученых и издание широкого круга научно-популярной литературы, постоянное присутствие ученых на телевидении. Однако в общество поступал и широкий поток продуктов культуры, созданных учеными, но прямо не относящихся к категории научно-популярных. Для его «производства» требовалось многочисленное научное сообщество. Вот пример — «Книга о вкусной и здоровой пище». Она издавалась с 1952 года почти ежегодно, каждое издание по 500–600 тыс. экземпляров, причем тираж расходился в кратчайшие сроки. В этой книге кулинарные рецепты сопровождаются комментариями ученых на тему рационального питания, состава и свойств продовольственных продуктов, процессов консервирования, лечебного питания и пр. Эти замечательные тексты были написаны ведущими учеными и врачами, они содержали очень широкий спектр важного знания. В сочетании с чисто практическими «бытовыми» рекомендациями они оказывали большое влияние на сознание массы людей.

Это воспитание обладает инерцией. Можно показать, что до настоящего времени существующая в России наука в достаточной для кризисных условий мере выполняет эту функцию, и срыва пока что не произошло. Но при сохранении нынешних тенденций культурный срыв в следующем поколении весьма вероятен, такие признаки есть.

При этом не произойдет «возвращения» людей к нормам доиндустриальной, крестьянской культуры. Дерационализация мышления городского населения порождает «цивилизацию трущоб» с массовым антиобщественным поведением, наркоманией и инфекционными заболеваниями. Экономический и социальный ущерб от «одичания» значительной части населения не идет ни в какое сравнение ни с затратами на науку, ни с выгодами от нескольких технологий, которые хотели бы из нее «выжать» реформаторы.

Выполнение научным сообществом функции рационализации массового сознания сегодня затруднено тем, что власть в России, имитируя западные порядки, использует в качестве средства господства не убеждение и принуждение, а внушение и соблазн (манипуляцию сознанием). Для успешной манипуляции необходима достаточно глубокая дерационализация мышления, снижение способности граждан к логическим умозаключениям. Именно этим, а не низким культурным уровнем руководства телевидением объясняется заполнение его программ низкопробной продукцией масс-культуры, фальшивой мистикой и «лабораторно созданными» суевериями — при почти полном устранении просветительского научного слова. Рационализирующая деятельность науки оказалась в оппозиции политике государства.

На восприятие просветительских сообщений ученых влияет их статус в обществе. Этот статус в последние десять лет демонстративно понижался. Например, целенаправленно создавалось мнение, что именно «имперская» наука, это наследие идеократического государства, стала никчемной и неподъемной нагрузкой на государственный бюджет РФ. Вся гласная научная политика строилась исходя из иррациональных утверждений о «неконкурентоспособности» нашей науки, что якобы оправдывало ее демонтаж.


— Наука, охватывая своими наблюдениями, экспедициями и лабораторными исследованиями все пространство страны, дает достоверное знание о той реальной (и изменяющейся) природной среде, в которую вписывается вся жизнь народа.


Этого знания не может заменить ни изучение иностранной литературы, ни приглашение иностранных экспертов. Слишком велик в исследовании био- и геосферы России вес неявного знания, хранящегося в памяти, навыках и личных архивах национального научного сообщества. Еще более сложной и широкой задачей является «объяснение» этого знания политикам и хозяйственникам, широким слоям народа. Это может сделать только авторитетное и достаточно крупное отечественное сообщество ученых и околонаучные культурные круги.

Этот тип знания также обладает значительной инерцией. Оно «работает» какое-то время даже после свертывания («замораживания») экспедиций и наблюдений — если в стране остались производившие это знание ученые, которые ведут обработку материалов и сообщают знание через множество каналов информации. Эта функция до сих пор выполняется российской наукой, и, с учетом ничтожности предоставленных ресурсов, выполняется весьма эффективно. Но по мере ухода из жизни носителей неявного знания и, одновременно, размывания научных оснований массового сознания, этот потенциал угасает.

Исчезло державное государство как главный субъект, заинтересованный в исследовании природной среды России ради получения достоверного знания, которое не может быть оценено рыночными критериями. Еще менее способны рыночные силы поддерживать исследования, результат которых вообще не выражается в терминах экономической эффективности, а подчиняются иным критериям, например, безопасности.

Примером служит катастрофа в Кармадонском ущелье (Северная Осетия) в сентябре 2002 г. Там при сходе пульсирующего ледника погибло более 130 человек. Гляциолог из Института географии РАН рассказывает: «После схода ледника в 1969 г. по заказу Совмина Северной Осетии на Колку отправили экспедицию из сотрудников Института географии РАН. Несколько лет в 70-х годах специалисты-гляциологи изучали ледник и его поведение. В частности, был вычислен объем ледника, его критическая масса… Как только масса превышает эту отметку, ледник не выдерживает своего веса и сходит вниз».

В начале реформы научные работы из-за прекращения финансирования были свернуты, ледник был оставлен без присмотра. В дальнейшем в ходе реформы наблюдения за ледниками прекратились в России практически повсеместно. Хижина двух гляциологов на леднике была неконкурентоспособна на переднем крае мировой науки — и ее российское государство ликвидировало. Но таких «ледников» в России множество, и они уже шевелятся.


— В тесной связи с изменяющейся природной, техногенной и социальной средой изменяются люди, их коллективные общности (народы и этносы), все общество. Процессы этно- и социогенеза, ускоряющиеся в условиях природных и социальных кризисов, в принципе не могут быть удовлетворительно изучены и объяснены без собственной национальной науки. Этнографическое исследование «извне» всегда будет, по методологическим причинам, «империалистическим», изложенным на чужом языке.


В конце ХХ века Россия втянулась в очередной пик бурного этногенеза и социальных преобразований. Оставить сегодня этот процесс без широкого научного сопровождения — значит заложить разрушительные заряды незнания и непонимания, которые взорвутся завтра.

Этно- и социогенез должны быть объектом комплексного изучения, а не только общественных наук, ибо речь идет о процессах, тесно связанных с изменениями в природной среде и техносфере. Активное участие в этих процессах (особенно если они приобретают форму конфликта) принимает сама национальная интеллигенция, что создает специфические методологические трудности для исследований. Поучительна история экологических движений, сыгравших важную роль в формировании «национального самосознания» на завершающей стадии перестройки или связь технологических решений с ростом межэтнической напряженности.

Пока что указанная функция науки в описании и анализе этнических процессов в какой-то мере обеспечена усилиями старших поколений научных и практических работников, обладающих неявным знанием и практическим опытом, но налицо опасность разрыва поколений, так что в обозримой перспективе может возникнуть провал. Активное внедрение в исследования указанных проблем иностранных ученых и фондов (особенно в постановку задач, выбор методологии и трактовку эмпирических данных) чревато важными деформациями и искажениями — втягиванием этих исследований в «империалистическую» парадигму.


— Создаваемая для хозяйства, обороны, всего жизнеобеспечения государства и общества техносфера гораздо сильнее, чем принято думать, связана с природной средой и культурой страны. Поэтому хотя многие ее элементы и целые блоки могут быть импортированы или созданы с помощью переноса знаний и технологий, техносфера страны в целом, как единая система, в большой степени зависит от усилий отечественной науки, причем усилий непрерывных.


В России уже создана огромная и специфическая техносфера, которую должно «вести» (не говоря уж о ее развитии) адекватное по масштабам и структуре отечественное научное сообщество. Для выполнения этой функции мощности нынешней российской науки явно недостаточны из-за ликвидации системы отраслевой науки.

В начале реформы было утверждено приоритетное развитие фундаментальных исследований. Оказалось, однако, что поддержка прикладных НИОКР через рыночные механизмы совершенно недостаточна, искусственно созданный «капитал» финансировать науку в достаточной мере не собирается, а в условиях кризиса приоритетными и срочными с точки зрения государства и общества становятся многие направления прикладных исследований (например, анализ причин техногенных аварий и катастроф и поиск подходов к их предотвращению).

Что же касается эффективности (то есть соотношения «эффект / затраты») остатков прикладной науки, то ее именно в выполнении указанной здесь функции следует считать аномально высокой. Эксперты уже к 1994–1995 гг. прогнозировали обвальное нарастание техногенных катастроф, которого пока что удается не допустить.


— Мир в целом втягивается в глубокий глобальный кризис («кризис индустриализма», «третья волна цивилизации». Его симптомами служат частичные кризисы — экологический, энергетический, культурный и др. Россия — первая крупная цивилизация, которая испытала на себе воздействие этого кризиса в его радикальной форме. Наука России уже накопила большое, хотя еще недостаточно оформленное, знание о поведении технологических, социальных и культурных систем на изломе, при крупномасштабных переходах «порядок — хаос». Развитие и формализация этого знания, которое совершенно по-новому ставит многие фундаментальные вопросы, важно для самой России, но не в меньшей степени — и для мирового сообщества.


Пока что функция систематизации, теоретической обработки и представления знаний о глубоком цивилизационном кризисе, который переживает Россия, выполняется неудовлетворительно. В результате общество и государство не получает тех знаний о кризисе, которые наука уже могла бы предоставить. А мировое сообщество (прежде всего научное) имеет весьма искаженное представление о происходящих в России процессах.

Россия живет в быстро изменяющемся мире, который к тому же создает огромный запас новых знаний о природе и человеке. Знания из этого мира и о нем, необходимые для развития и самого существования России, поступают в нее извне или в виде товаров, изготовленных иностранными фирмами исходя из их критериев, или в виде более широкого потока информации, перерабатываемой согласно «собственным» критериям. Только сильная и структурно полная отечественная наука может служить тем механизмом, который «втягивает» в страну нужное для нее знание из всей мировой цивилизации. Страны, не обладающие таким механизмом, получают отфильтрованное и ограниченное знание, утрачивают реальную независимость и вовлекаются главными мировыми державами в их орбиту в качестве «материала».

Пока что эта функция также выполняется недостаточно удовлетворительно — в основном по тем же причинам, что и предыдущая. Ученые России — социальная группа, проявившая исключительно высокую активность в перестройке и сама подпавшая под влияние созданных в это время идеологических мифов евроцентризма. В результате восприятие, осмысление и изложение знаний о процессах, происходящих в мире, носят сегодня заметную идеологическую окраску, искажающую информацию.


Указанные стороны бытия России отечественная наука обеспечивает в любые периоды — и стабильные, и переходные. В настоящее время Россия переживает период нестабильности, кризиса и переходных процессов. В это время на науку возлагаются совершенно особые задачи, которые в очень малой степени могут быть решены за счет зарубежной науки, а чаще всего в принципе не могут быть решены никем, кроме как отечественными учеными.

Например, в условиях кризиса и в социальной, и в технической сфере возникают напряженности, аварии и катастрофы. Обнаружить ранние симптомы рисков и опасностей, изучить причины и найти лучшие методы их предотвращения может лишь та наука, которая участвовала в формировании этих техно- и социальной сфер и «вела» их на стабильном этапе. Если мощность науки во время кризиса недостаточна, число техногенных и социальных катастроф будет нарастать, а расходы на устранение последствий будут расти в непредсказуемых масштабах.

В условиях острого кризиса возникает необходимость в том, чтобы значительная доля отечественной науки перешла к совершенно иным, чем обычно, критериям принятия решений и организации — стала деятельностью не ради «увеличения блага», а ради «сокращения ущерба». Это задает особое направление в оценке эффективности. Оценки по необходимости должны носить сценарный характер и отвечать на вопрос: «Что было бы, если бы мы не имели знания о данной системе или процессе?» Заменять такие оценки подсчетом выгод от создания и внедрения той или иной технологии (которую к тому же в нынешних условиях чаще бывает выгоднее импортировать) — это уводить внимание от главного.

Трудность перехода к иным критериям заключается в том, что полезность исследований, направленных на предотвращение ущерба, в принципе не только не определяется, но даже и не осознается именно тогда, когда данная функция выполняется наукой эффективно. Пока нет пожара, содержание пожарной команды многие склонны были бы рассматривать как ненужную роскошь — если бы не коллективная память. Наука, которая имеет дело с изменяющейся структурой рисков и опасностей, опереться на такую коллективную память не может.

Казалось бы, после травмирующего опыта 90-х годов эту ценность науки можно было бы понять. Но этого не произошло, критерии не изменились. В августе 2008 г. был представлен подготовленный Минобрнауки РФ проект постановления правительства “О проведении оценки результативности научных организаций государственного сектора”. В качестве главной цели создаваемой системы оценки провозглашено, как и прежде, “увеличение вклада науки в рост экономики и общественного благосостояния”. Авторы этого проекта связали основные понятия и факторы в картину, которая изображает не науку, а безобразного урода, почти антипода науки. Таково представление о науке у Министерства образования и науки РФ.

С точки зрения перечисленных выше функций отечественной науки имеющаяся сегодня в наличии система является недостаточной как по масштабам, так и по структуре. Тенденции изменения этой системы при продолжении происходящих в ней процессов являются в целом неблагоприятными.

Выполнение чрезвычайных функций науки в условиях кризиса (шире — переходного периода) резко затруднено отсутствием целеполагания со стороны государственной власти. Произошел разрыв между властью и наукой как двумя ключевыми элементами российского «общества знания». Как показал опыт, через самоорганизацию научных коллективов в кризисном состоянии не происходит их гармонизации с изменившейся структурой социальных проблем.

Угасание отечественной науки — фундаментальная угроза для России. Но и сам факт, что власть этого не желает видеть — угроза не менее тяжелая.


Качество жизни: структуры повседневности

Выступая 5 сентября 2005 г. в Большом Кремлевском дворце с программным заявлением перед всей «властной верхушкой», В.В. Путин сказал: «Основной целью нашей с вами деятельности, ключевым вопросом государственной политики является существенное повышение качества жизни граждан России. Я собрал вас сегодня для того, чтобы обсудить вопросы создания новых механизмов для решения именно этой задачи» [40].

Впервые за 15 лет была названа основная цель государства. Она была обозначена сложным понятием качества жизни. В принципе, это понятие настолько туманно и неоднозначно, что не годится для целеполагания государства. Принеси то, не знаю что! Каждый, услышав В.В. Путина, подумал: что государство берется повышать? Никаких разъяснений того, как власть понимает качество жизни не вообще, а конкретно в России первого десятилетия ХХI века, не последовало.

Вводя в политический оборот такое насыщенное философским смыслом понятие, власть должна была бы подойти к нему осторожно и беспристрастно — говорить о том, что есть, нейтрализуя страсть идеологических оценок. Эта страсть гонит нас от факта и меры к идеалам, к «битве призраков».

Литр молока, продолжительность жизни, число убийств, температура в доме — натурные показатели, поддающиеся однозначному толкованию — из этого и составится первый профиль качества жизни. Дальше можно было бы возводить надстройку душевных радостей и горестей, составлять другие профили.

Например, в 1989 г. молока и молочных продуктов в среднем по СССР потребляли 363 кг в год на человека, а в Армении даже по 480 кг. Это элемент первого профиля качества жизни. Но при этом 62 % армян были недовольны своим потреблением молока, им казалось, что они потребляют слишком мало (а в Испании, например, потребляли 145 кг и были довольны).

Можем ли мы сегодня применить этот подход, пытаясь «объективно» оценить качество нашей жизни в понятиях повседневности? Нет, важно восприятие жизни через призму тех или иных идеалов. В момент кризиса, а тем более во «время гибели богов», профиль повседневности столь сильно окрашен восприятием, что за ним реальность быта может быть вообще не видна человеку. Восприятие сильнее реальности, особенно если поблизости есть добрый честный Яго.

Взять тех же армян. Обычно разумные люди, они вдруг начали крушить СССР. Без СССР они бы стали пить больше молока и есть больше сыра! Ощущение нехватки молока в их рационе стало важным показателем качества жизни, хотя и противоречащим разуму. Но отношение армян к молоку и сыру — почти аллегория. Все мы были примерно в таком состоянии. «Долой повседневность! Так жить нельзя! Запрещается запрещать! Власть всем!» — вот лозунги расщепленного сознания постмодерна, когда почва модерна шатается.

Это и есть основа того «общественного договора», который открыл путь реформе. Власть устами В.В. Путина заявила, что этот курс меняться не будет. Но ведь он ведет государство в могилу. Введение понятия «качество жизни», с которым власть на этом пути не может справиться, — маленький шаг в том же направлении.

Мы стабильно скользим от советского модерна к архаике, но, утрачивая источники хлеба и тепла, обретаем притязания «элиты» (как мы их понимаем). Первоклассник идет в школу с мобильным телефоном. В депрессивном регионе, посреди безработицы, родители мечутся, чтобы своей дочери, худосочной от недоедания, купить свадебное платье за две тысячи долларов.

Это кризис не социальный, а экзистенциальный — люди утрачивают способность рационально тратить скудные средства. Такое наблюдалось в Африке на этапе колонизации, а сейчас наблюдается в бразильских фавелах. Так что, говоря о качестве жизни в терминах повседневности, мы должны схватить все планы — жесткую реальность в ее «натурных» показателях, восприятие этой реальности, предвидение будущего. В нем сталкиваются грёзы аутистического сознания, отвергающего реальность и ее рациональное восприятие, и примолкший здравый смысл, который вдруг может отодвинуть прочь эти грёзы.

На стыках этих трех миров, в которых мы обитаем, происходят острые душевные конфликты, они и задают общий фон качества нашей жизни сегодня. Этот фон — жизнь в постоянном тяжелом стрессе (75 % россиян) и жизнь в постоянном страхе (50 %). Медики говорят даже о массовом нарушении динамического стереотипа — способности ориентироваться в социальном пространстве и времени. Это приводит к физиологическим нарушениям (ослабление иммунитета), что выражается в аномально высокой заболеваемости и смертности.

Большинство граждан испытывают постоянные душевные муки, видя вокруг себя страдания своих соотечественников, выброшенных реформой на социальное дно — бездомных и нищих, проституток и беспризорников. Они стали важным элементом структуры нашей повседневности. Кто-то надевает маску равнодушия или цинизма, кто-то утешает свою совесть подаянием, но все это слабая анестезия.

Рассмотрим эти три мира, три «среза» качества жизни. Что произошло с благосостоянием людей, выраженным в объективных измеримых показателях? Этот вопрос изучен довольно хорошо для сравнительно однородного большинства — около 70 % общества. Крайние группы — очень богатые и очень бедные, почти непроницаемы для детального изучения. Богатых вообще мало (около 1 %), так что социологи даже считают их не социальной группой, а маргинальным явлением. Прослойка, аналогичная западному «среднему классу», невелика, 10–15 %. Надо говорить о самой массовой части общества и о самой страдающей.

По главным индикаторам благосостояние самой массовой группы за короткий срок резко снизилось, эта часть общества обеднела и скатилась вниз по лестнице социальных статусов. Люди стали намного хуже питаться и одеваться, меньше потреблять платных услуг и продуктов культуры, меньше ездить и отдыхать. У большинства ухудшились условия работы, труд стал менее содержательным и сложным, полученные ранее квалификация и творческие навыки не востребованы. Быстро сокращается и упрощается структура потребностей.

Таким образом, объективно структуры повседневности большинства населения России претерпевают регресс, причем темп его таков, что люди не успевают привыкнуть. Разрыв непрерывности вызывает культурную травму.

Как это влияет на субъективное ощущение качества жизни? Личные оценки снижаются вслед за объективными показателями с большим временным лагом, они запаздывают. Люди не желают трезво оценить ухудшение своего статуса, они психологически защищаются от реальности, завышая самооценку. Они преувеличивают устойчивость и ценность инерционных частей своего благосостояния (например, жилья, квалификации, социальных связей) и не желают видеть их эрозии. Между тем этот процесс имеет нелинейный характер.

Как уже говорилось, в 1999 г. была перейдена пороговая точка в динамике ветшания жилищного фонда России. Оставленное после 1991 г. без капитального ремонта, жилье «дозрело» до такого состояния, в котором темп старения качественно изменился — в огромных количествах реально идет переход жилья в категорию ветхого и аварийного.[35]

С городской инфраструктурой (теплосети, водопровод и канализация) положение не лучше. Большая часть их мощности выработала свой ресурс, но ни капитального ремонта, ни прокладки новых сетей практически не ведется. Проблема настолько запущена, что никто не желает за нее браться, расходы на то, чтобы закрыть пятнадцатилетний провал, неподъемны. Страна превращается в трущобу, и разрыв между объективными показателями качества жизни и его субъективной оценкой возрастает.

Эта ситуация чревата большими рисками. Ведь люди бодрятся во многом и потому, что оттягивают момент признания собственной ошибки. В начале 90-х годов меньшинство активно поддержало, а большинство приняло, пусть и пассивно, те изменения жизнеустройства, которые и привели к снижению качества жизни большинства. На всех лежит ответственность за этот поворот, поэтому люди считают себя обязанными терпеть ухудшение, пока не истечет негласно установленный срок, пока не будет истрачен кредит времени, отпущенный реформаторам. Беда в том, что ни общество, ни власть не обладают инструментами, чтобы измерять остаток этого кредита и скорость его иссякания. Западные инструменты непригодны, и «мы не знаем общества, в котором живем». Обвал может произойти в любой момент. А может, и дух человека зачахнет, хотя это менее вероятно.

По-иному обстоит дело со вторым блоком показателей качества жизни, выражающим безопасность людей. Чем больше угроз ощущает человек, тем выше сдвигаются эти показатели вверх по шкале приоритетов. За последние 15 лет они ползут вверх безостановочно, иногда скачкообразно. Структура угроз, перед которыми оказался житель России и его близкие, за годы реформ кардинально изменилась. На первый план вышли угрозы социальные, которые до реформы вообще не фигурировали в числе актуальных. Более того, все эти угрозы вошли именно в атмосферу повседневной жизни, их образ знаком большинству.

Массовым является страх перед бедностью, которая может свалиться на голову по независящим от личности причинам. Безработица, смерть или увечье кормильца, утрата сбережений, стихийное бедствие — все эти угрозы бродят рядом с нами, а привычные социальные системы защиты от них ликвидированы реформой. Более того, реформа парализовала производство, а никакая добыча не может его заменить как источник жизненных благ для большой страны. Тяготы по поддержанию изношенной техносферы власть решила возложить на население, и над всеми повис дамоклов меч немыслимых платежей (налог на недвижимость, исчисляемый по ее рыночной стоимости, обязательное страхование жилья, тарифы). Этот меч опускается постепенно, но опускается.

Другая угроза — преступное насилие. С ним за годы реформ столкнулась уже едва ли не каждая семья, и это оставляет рубец, который ноет постоянно. За год регистрируется около миллиона тяжких и особо тяжких преступлений. По общему мнению специалистов, это примерно треть их реального числа. Масштабы насилия поражают. Десятки тысяч человек пропадают за год без вести.

Разбой и грабеж с насилием стали обычным явлением. Появились новые виды преступного насилия, которые еще недавно не были даже предусмотрены уголовным кодексом — похищение людей, взятие заложников, убийства по найму, едва прикрытое рабовладение. В судебной практике многие из этих преступлений трактуются в рамках действующих статей Уголовного кодекса, что лишь маскирует угрозу, мешает осознать масштабы этой угрозы для государства и общества. А ведь речь идет о становлении в лоне России постмодернистской криминальной цивилизации. Она энергична, склонна к экспансии, является частью глобальной сети и активно врастает во власть. Скоро ее искоренение будет возможно только с большой кровью.

Никто в зрелом СССР до перестройки не боялся и насилия на национальной почве, а теперь оно у всех перед глазами. Каждый день ты можешь оказаться перед дилеммой — влезать или не влезать в драку, чтобы защитить какого-нибудь индуса, таджика или русского, на которого почему-то напали возбужденные иноплеменники.

Положение усугубляется тем, что государство и общественные организации, на которые граждане могли возлагать свои надежды в советское время, находятся в полуразобранном состоянии или вообще ликвидированы. В Москве 75 % жертв разбойных нападений не заявляют о них в правоохранительные органы — считают это бесполезным. Более того, для некоторых категорий граждан существенным стал риск стать жертвой насилия со стороны самих этих органов. Милиционер дядя Степа остался в советском прошлом, хотя и не умер.

Объективно, качество жизни в таких условиях является очень низким. От массового психоза страну выручает лишь исключительная культурная устойчивость населения и инерция советского мировоззрения и советского школьного образования. Люди перешли к совершенно иному, нежели в стабильное время, образу жизни и критериям оценки — к критериям военного времени. Трудно сказать, насколько вообще правомерно в такое время обычное понимание самого термина «качество жизни».

Восприятие опасностей, в общем, никогда не является адекватным. Какие-то страхи нагнетаются политиками и телевидением (например, страх перед терроризмом) и в восприятии людей преувеличены, к другим люди легко привыкают и их недооценивают. Видимо, в целом большинство населения считает опасности для личности в России неприемлемо высокими и мириться с таким положением не собирается.

Иными словами, в этот «переходный период» люди не ведут нормальную жизнь, а переживают его. А значит, сама постановка вопроса о качестве жизни становится очень условной.

Наконец, третий комплекс показателей качества жизни отражает возможности проектировать свою жизнь, строить планы на будущее и иметь доступ к ресурсам для реализации этих планов. Эти возможности определяются состоянием общества, всей его организацией. Здесь имеет место очевидный и бесспорный регресс.

Быстро снижается качество и доступность образования, ухудшается здоровье населения и сокращается доступ к сложной медицинской помощи, меняется тип того культурного воздействия, которое оказывали на человека СМИ, телевидение, кино. Эти общественные институты целенаправленно сокращают поток сообщений, созданных по типу «университетской» культуры, и заменяют их на продукты культуры «мозаичной» — формируется «человек массы», манипулируемый и с невысокими притязаниями.

Жизнь обедняется, личность принижается, и этот процесс идет с ускорением. Качество жизни снижается, хотя жертвы этого процесса все менее способны это чувствовать. То, что раньше было народом, разделяется на классы — сначала по отношению к собственности и гражданским правам, теперь и по типу культуры. При этом надо заметить, что и господствующее меньшинство («элита») оказывается вырожденным и неспособно быть носителем элитарной культуры.

Все эти группы показателей соединяются в сознании людей в интегральное ощущение фундаментального неблагополучия. Это выражается в том, что более половины населения отвечает, что «в жизни стало меньше счастья» и что «страна идет в неверном направлении». Проект реформ не принят большинством общества, он противоречит его разуму, здравому смыслу и совести. Значит, на этом пути улучшения качества жизни ожидать не приходится. И предпринимаемые именно для этого «национальные проекты» вызывают не энтузиазм и надежды, а тяжелое ощущение беспомощности. Они, предполагая некоторые денежные вливания, нисколько не касаются главных бед, которые пожирают саму нашу жизнь и жизнь нашей страны.

Более того, в апреле 2009 г., когда кризис уже ударил по миллионам трудящихся, В.В. Путин заявил Госдуме: «Качество жизни в России меняется в лучшую сторону, и это значит, что те средства, которые мы применяем для решения этой задачи, они правильные — мы целей достигаем».

Видимо, власть совершила ошибку, подняв проблему качества жизни. Но раз уж это сделано, надо пойти на серьезный откровенный разговор. Если этого не будет, власть активизирует развитие угрозы отчуждения общества от государства. Это — одна из фундаментальных угроз.


Власть и нациестроительство

Демонтаж советского народа велся с таким избытком мощности, что разрушил или повредил все типы связей, соединяющих население России в нацию. Этот процесс продолжался все 90-е годы и, по инерции, после 2000 года. Население России представляло собой «полуразобранную» общность, не обладающую свойствами нации (народа). На плечи государства легла чрезвычайная задача нациестроительства.

В ноябре 2006 г. В.Ю. Сурков говорит о задаче «ментально воссоединить расстроенную было нацию, собранную пока условно-административно» [28]. В начале 2007 года было объявлено, что «Единая Россия» делает главным пунктом своей программы «русский проект». 3 февраля 2007 г. заседал Центр социально-консервативной политики — «мозговой трест» партии «Единая Россия». Стенограмма заседания помещена на официальном Интернет-сайте Центра [29].

Председательствующий Ю.Е. Шувалов сказал: «У нас сегодня очень серьезный вопрос. Мы его назвали «Формирование российской нации». Предлагается несколько проектов. Главный — это проект И. Демидова «Русский проект партии «Единая Россия».

Действительно, серьезный вопрос. Важно само утверждение, что российскую нацию надо еще формировать. Важно также, из кого и как ее собирается формировать партия власти. «Единая Россия» господствует в парламенте, монопольно издает законы, по которым нам жить. Стенограмма этого заседания — важный документ. Он отражает ход мысли сильных мира сего в России.

Первое, что удивляет: множество видных околовластных интеллектуалов (профессора, деканы, издатели журналов) собрались формировать нацию, но не договорились, что они под этим понимают. Каждый выступавший фантазировал на эту тему — все по-разному. Один из ораторов (Шеляпин Н.В.) даже сказал: «По большому счету общеупотребительного понятия «нация» в современном пространстве не существует. Каждый это понимает так, как он желает. Есть и научные концепции, но в целом общество еще пока не воспринимает как что-то устойчивое и понятное».

Не знаю, что он понимает под «современным пространством», но в современной литературе (в том числе на русском языке) понятие «нация» представлено как вполне разработанное, изложенное в учебниках и словарях. Понятие это широкое, но в каждом случае их контекста ясно, о чем речь. Понятие «гражданская нация» задает одну плоскость рассуждений, «территориальная нация» — другую и т. д.

«Понимает так, как он желает» лишь человек, который эту литературу не читает, а мыслит, как и «в целом общество», понятиями обыденного сознания. Но такой человек и не берется за составление партийной программы «Формирование российской нации». Он просто эту нацию формирует ежедневно, сам того не замечая, на «молекулярном» уровне.

Другой оратор, Горяинов Л.В., наоборот, не видит никаких проблем с понятием: «Что такое русская нация? Это люди, которые и за границей чувствуют себя русскими».

Трудно придумать более нелепый критерий! А как быть с теми 95 % русских, которые за границей не бывали? И как согласуется это определение с положением русского в Латвии, который «чувствует себя русским», но волею судеб теперь принадлежит к латвийской нации? А главное, г-н Горяинов, взявшись за «формирование российской нации», меняет предмет формирования на «русскую нацию». Интересно, сам-то он замечает эту подмену? Для многонациональной России она вовсе не так уж безобидна. Неизвестно еще, как к ней отнесутся рядовые члены «Единой России» вроде Рамзана Кадырова.

Положение пытался поправить А.Л. Вассоевич: «Что такое «русская нация»? В принципе это нация всех коренных народов исторической России. Давайте вспомним о том, что при Петре Великом были и русские немцы, и русские татары и, по сути дела, сам этот термин вовсе не подразумевал дробления на этнические группы».

Такие экспромты вызывают уже не удивление, а изумление. Азербайджанцы у Вассоевича входят в «русскую нацию»? А эстонцы входят? Они — типичные «коренные народы исторической России». Они и оформились как народы уже в составе России. И что за «русские татары» были при Петре Великом? Этот термин, если таковой действительно применялся, как раз «подразумевал дробление на этнические группы». С его помощью человек объявлял, что он — татарин (это его этническая группа), подданный России (это его политическая нация).

А.В. Полосин тоже себя не затрудняет: «Русскими мы считаем тех, кто говорит, думает на русском языке. И отсюда вытекает прямо проект».

Какой проект? Откуда он вытекает и куда втекает? О чем речь? Язык — один из множества (порядка сотни) признаков этничности, а речь-то идет не об этносе, а о российской нации! Если татарин, забыв о предупреждении Полосина, вдруг что-то подумает на татарском языке, он что — выбывает из российской нации? А если он, учась в МГУ, говорит и думает по-русски, то он уже не татарин, а русский?

Была высказана и такая странная мысль: «Русской была немка Екатерина Вторая, русским был политический деятель Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин). Безусловно, любой человек, который относит себя к пространству русской культуры и русской политики, является русским».

Почему же «немка была русской»? Тут какая-то загадка, словам придается необычный смысл. Всегда считалось, что Иосиф Джугашвили, как зачем-то назван Сталин, был грузином и никогда не просил считать себя русским. А теперь «Единая Россия» его посмертно награждает званием русского? Зачем такие сложности? Что за критерий русскости — «относит себя к пространству русской политики»? И Кондолиза Райс по службе относила себя к этому пространству — она тогда была русской?

Заключает весь этот социально-консервативный симпозиум сам автор «Русского проекта» И.И. Демидов: «Есть же такой тезис, что народ — это все, и мертвые, и живые, и будущие. А нация — это актуальный народ, в актуальное время расположенный… Как ответственные люди мы должны доказать, что все, что мы сегодня говорили и что еще будем говорить и делать, действительно отвечает интересам нашей русской нации».

Откуда этот странный афоризм: «Нация — это актуальный народ, в актуальное время расположенный». Нет у нации ни прошлого, ни будущего? Она вся здесь и сейчас, — общность временщиков? Вот какую нацию из нас хотят «сформировать»! Французы будут каждодневно сплачиваться воспоминаниями и спорами о Жанне д’Арк и Вольтере, о Наполеоне и Пастере, французские дети будут изучать подвиги Верцингеторига, вождя восстания галлов против Рима в 52 г. до н. э., а «наша русская нация» под рукой «единороссов» — качать французам нефть по трубе и бороться против монетизации льгот? Какие, однако, странные мысли бродят в этом «Александер-хаусе», где обитает мозг партии.

Итог обсуждению подвел один из ведущих идеологов партии А.К. Исаев: «Я думаю, что мы можем сегодня осознать и сказать, что, безусловно, партия «Единая Россия» является партией русского народа и русской цивилизации».

Прекрасно, что участники заседания «могут осознать и сказать» такие вещи. Надо только дождаться, чтобы это осознали и сказали другие граждане России.

Все это заседание вызывает такую тревожную мысль. Государство тратит деньги на зарплату и обеспечение условий работы сотен ученых этнологов, издаются и обсуждаются их труды, созываются международные конференции. Почему интеллектуальная верхушка «партии власти», вместо того чтобы заниматься импровизациями на темы народов и наций, не пригласила двух специалистов, чтобы они сделали два сжатых доклада о современных концепциях по этим вопросам? Есть две концепции, обе их надо знать тем, кто берется за такие «проекты». Надо знать, а не изобретать плохие велосипеды. Трудно найти объяснения тому, как ставится в «партии власти» проблема нациестроительства. Невозможно придумать, чем бы современное знание могло повредить «Единой России».

Надо остановиться и на одной конкретной и очень рискованной мысли, которая прозвучала на заседании. Ее высказал А.К. Исаев: «Мы должны сказать о том, что идея права наций на самоопределение, вплоть до отделения, в свое время сформулированная большевиками, была сформулирована с вполне конкретной целью — разрушения государства. Мы можем признать право наций на самоопределение вплоть до отделения, если нации грозит геноцид… Поэтому мы выступаем за сохранение существующих государственных и цивилизационных пространств. И в силу этого мы, конечно же, должны принять программу разгосударствления национальных автономных формирований внутри России… Черты квазигосударств внутри страны должны быть сняты. Особенно с национальных образований. И мы должны сказать открыто, что мы по этому пути будем двигаться, никого не унижая и не обижая».

Это — совершенно новый поворот в национальной и международной политике «партии власти». Ссылкой на злодеев-большевиков тут не отделаться. Бесполезно обсуждать тезис Исаева по существу, в такой манере, какую он задал, этого делать просто нельзя. Я хочу сказать именно о форме постановки вопроса такого ранга.

Идеолог правящей партии отвергает Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам, принятую Генеральной Ассамблеей ООН в 1960 году (Резолюция ООН № 1514). Ее Статья 1 гласит: «Все народы имеют право на самоопределение; в силу этого права они свободны определять свой политический статус и свободны осуществлять свое экономическое, социальное и культурное развитие».

Идеолог «партии власти» отвергает норму международного права, на основании которой возникла сама Российская Федерация, принявшая в 1990 г. «Декларацию о суверенитете»! Допустим, ООН не указ «Единой России», и Российская Федерация в явочном порядке, без официального заявления отказывается быть правопреемником СССР. Но реальность такова, что на постсоветском пространстве идут болезненные процессы разборки тех дров, что наломали в 1991 г. Перед нами Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье. Кто уполномочил А.К. Исаева одним махом лишать их права на самоопределение от имени РФ? При чем здесь геноцид? Кто и где будет доказывать, что Грузия собирается устроить геноцид абхазов?

И что значит «сохранение существующих цивилизационных пространств»? Что это за понятие? Где кончается «цивилизационное пространство» России? В Константинополе? В Ханты-Мансийске? В Хасав-Юрте? Как можно в политике оперировать такими расплывчатыми сущностями? Ведь это говорится в контексте «формирования российской нации». Дело же нешуточное!

Но главное — практическое следствие из всего этого: «Мы должны принять программу разгосударствления национальных автономных формирований внутри России… Черты квазигосударств внутри страны должны быть сняты».

Скажите, когда, на каком референдуме было принято это революционное решение? Понимает ли г-н А.К. Исаев, что он сказал? Ведь речь тут идет не о смутных желаниях или мечтах, а прямо о «программе разгосударствления», вроде как о приватизации по Чубайсу. Объясните, что значит «разгосударствление Республики Татарстан»? Как снять с нее «черты квазигосударства»? Переименовать в «зону № 17»?

Ведь есть же какие-то наметки политических действий — или каждый говорит, что ему вдруг в голову придет, и тут же забывает? Исаев заявляет: «Мы должны сказать открыто, что мы по этому пути будем двигаться…». Если «должны сказать открыто», так и скажите. А не можете сказать, так не смущайте людей. Не лукавый ли нас водит? Мутно небо, ночь мутна…

Наконец, надо сказать об историческом открытии А.К. Исаева, будто «идея права наций на самоопределение в свое время сформулирована большевиками с целью разрушения государства». Историческая память — одна из важнейших сил, соединяющих людей в нацию. Это проектировщикам «российской нации» надо бы знать. Так вот, к их сведению, из популярных источников.

Принцип «каждая национальность должна быть вершителем своей судьбы» был выдвинут правительством Франции в 1851 г. (хотя Энгельс и считал, что это — изобретение злокозненной России). Понятие «права наций на самоопределение» было высказано в 1865 г., на Женевском конгрессе Интернационала. В глуши Симбирска тогда еще и не родился мальчик Ленин. В 1896 г. Международный конгресс рабочих партий и профсоюзов в Лондоне принял постановление, в котором сказано: «Конгресс объявляет, что он стоит за полное право самоопределения всех наций». Марксизм на Западе был тогда влиятельной идеологией, а социал-демократия — влиятельной политической силой. При чем здесь большевики? Их еще просто не было на свете, ведь это немаловажная деталь.

Российские социал-демократы в 1903 г., на своем по сути первом съезде, включили в программу право народов на самоопределение (п. 9 Программы). Иначе и быть не могло, раз они социал-демократы. К разделению на большевиков и меньшевиков это не имело никакого отношения.

Концепция самоопределения народов стала одной из главных идей ХХ века. В американском обзоре на эту тему сказано: «Во времена I мировой войны две личности, неожиданно получившие значительное глобальное влияние в области управления государством, В. Ленин и В. Вильсон, придали этому потенциальному разрушителю международного порядка новый нормативный статус».

Так надо же вникнуть в значение этой идеи, а не бросать ее походя в корзину со странными комментариями. В Сенате США президент Вильсон сказал: «Вы не знаете и не можете себе представить те переживания, которые я испытываю в результате того, что у многих миллионов человек мои слова пробудили надежды».

Право наций на самоопределение, декларированное из России и из США, позволило демонтировать мировую колониальную систему со сравнительно небольшими жертвами. А ведь могло и везде быть так, как в Алжире (1 миллион погибших при населении 8 млн. человек). Представим себе войну Индии за независимость в середине ХХ века!

А в России, когда начался либеральный развал империи, большевики провозгласили право наций на самоопределение как раз чтобы сохранить единство трудящихся всей Российской империи — и на этой основе произвести ее «пересборку» уже в виде Советского Союза. Без признания этого права было невозможно нейтрализовать националистические «элиты», которые после Февральской революции растащили империю. И эта программа «усмирения этнонационализма» признана в мировой науке блестящим достижением. Повторите-ка его сегодня!

И опыт подтвердил правильность того шага — неужели А.К. Исаев это забыл? Попытавшись подавить сепаратизм под флагом «единой и неделимой России», белые, по выражению их же историка, «напоролись на национализм и истекли кровью». Красные, напротив, собрали страну «снизу», как многонациональную «республику Советов», ради которой трудящиеся поддержали русскую Красную армию против своих «элит».

Право на самоопределение в СССР было отнесено к «нецелесообразным», и Сталин заявил в 1923 г.: «Следует иметь в виду, что, помимо права наций на самоопределение, существует также право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему право на самоопределение является подчиненным».

Из опыта мы знаем, что вплоть до «революции Горбачева» в СССР и в голову никому не приходило ставить вопрос об отделении. Это понятно — советское национально-государственное устройство было устойчивым именно при советском строе. А когда Ельцин стал всем приказывать «берите суверенитета, сколько проглотите», это и означало развал страны «сверху».

Но, в отличие от большевиков, никакого проекта сборки нации «Единая Россия», видимо, предложить не сможет.


Административный ресурс антироссийских акций

К концу 90-х годов центр тяжести антироссийских акций с участием чиновников высшего эшелона стал сдвигаться в сферу экономики. Разрушение советской политической системы перестало быть таким выгодным бизнесом, как в предыдущие десять лет. Здесь не будем говорить о больших операциях по перераспределению собственности или организации финансовых кризисов типа дефолта. Приведем рядовой пример явления, опасного именно тем, что оно практически не вызывало никакой реакции в государстве и обществе. Мол, такие мелочи на фоне больших событий вроде залоговых аукционов.

14 ноября 2001 г. в вечерних новостях телевидения прошел сюжет на тему фальсификации лекарств в российских аптеках. Ведущий даже привел точные количественные данные: «масштабы фальсификации лекарств достигают 60 %»! Затем ненавязчиво было сказано, что импортные поставщики лекарств в этом не замечены. Эта оговорка должна всплыть из подсознания покупателя, выбирающего в аптеке между аспирином отечественного производства и импортным.

Тут расчет на то, что телезритель, зачарованный цифрой, не обратит внимания на очевидный абсурд этого утверждения. Хотя бредовый характер этих «шестидесяти процентов» должен был бы насторожить разумного человека. Как понимать эти 60 %? Что в аптеке больше половины лекарств — полностью фальшивые? Или что во всех до одной таблетках, какие есть в аптеке, недоложено 40 % действующего вещества, а вместо него запрессован зубной порошок?

Но главное в этом сюжете то, что следом за абсурдным утверждением ведущего на экране появляется Министр здравоохранения РФ Ю. Шевченко. Он произносит что-то невнятное, но вроде бы подтверждающее страшную сказку, рассказанную ведущим. После этого лицо исчезает, и ведущий продолжает мысль Министра уже своими словами, заканчивая тираду глумливой шуткой: «Единственный способ избежать покупки фальсифицированных лекарств — это не болеть».

Этот сюжет является преступной акцией телевидения, диверсией против государства и всего общества. Смысл ее только в том, чтобы средствами манипуляции сознанием подорвать у людей доверие к отечественной фармацевтической промышленности и побудить их покупать импортные лекарства. Тот факт, что в этой акции, для прикрытия ее своим авторитетом, принял участие Министр, наводит на тяжелые мысли о том, какого уровня достигла в Российской федерации коррупция высших должностных лиц.

Давайте рассудим. Лекарства представляют собой сложные химические соединения очень высокой степени очистки. Их производство и упаковка осуществляются на промышленных предприятиях с современной технологией высокого уровня, процесс состоит из множества стадий, на каждой из них ведется точный инструментальный анализ. Немногие страны вообще в состоянии обладать такой промышленностью.

Процесс производства любого лекарства сопровождают специалисты высокой квалификации, большинство которых сохраняет и профессиональную этику, и обычную совесть. Чтобы «фальсифицировать» лекарство, нужно сделать сообщниками дикого и подлого преступления большое число людей. Это совершенно невозможно, даже если бы все они были отъявленными мерзавцами — такое преступление просто нельзя было бы скрыть. Это ведь не то что фальсифицировать водку — там один алкоголик черпаком из ванны разливает по бутылкам разбавленный древесный спирт, а другой, лизнув языком, приклеивает этикетки.

Мысль, что в России 60 % продукции фармацевтических предприятий является фальшивкой, — дикая и злонамеренная чушь, достойная Геббельса, если бы он дожил до эпохи российского телевидения.

Подойдем с другой стороны. Допустим, что где-то в подполье завелась мастерская, в которой убийцы в белых халатах лже-фармацевтов штампуют на станочке фальшивые таблетки, взбалтывают фальшивые микстуры и упаковывают всю эту дрянь в облатки и пузырьки с этикетками фармацевтических заводов. В этом случае диким бредом будет предположение, будто эти подпольные мастерские способны на 60 % заполнить своими поделками аптеки России, и это не вызвало бы беспокойства истинных предприятий, именем которых они действуют. Нелепое предположение.

Допустим теперь, что каким-то необъяснимым образом, но преступникам все же удается навязать запуганным аптекарям это огромное количество фальшивых лекарств, и об этом прекрасно известно и прокуратуре, и налоговой полиции, и телевидению, и самому Министру здравоохранения. Сразу же возникает естественный вопрос: где мы находимся? Что это за криминальное государство возникло на карте мира — Российская Федерация? Ведь ящики с фальшивыми лекарствами в аптеки не с неба падают. Их привозят на грузовичках, предъявляют накладные, аптеки переводят деньги на счет поставщика и т. д., и т. п. Приходит в аптеку инспектор или сам Министр здравоохранения, откусывает таблетку и сразу видит, что это не аспирин, а в лучшем случае зубной порошок. И что же он делает? Приклеивает слюной откушенный кусочек, запихивает обратно и делает вид, что все в порядке? Только предупреждает по телевидению граждан, чтобы покупали импортные лекарства.

Можно ли поверить в искренность телевидения? Обнаружить фальсификацию лекарства несравненно легче, чем подделку водки — состав его предписан стандартами с высокой точностью, методы анализа досконально известны. При обнаружении в аптеке негодного лекарства его поставщик выявляется моментально, скрыться он не может. Вызывай наряд милиции и езжай брать дирекцию преступной фирмы с поличным, а аптека опечатывается для тотальной ревизии. Это — естественный ход событий.

А что же мы слышим с экрана телевидения и почти из уст самого Министра? Что аптеки полны фальшивых лекарств, но с этим никто не борется, да и бороться нельзя — поэтому, дорогие россияне, будьте здоровы и не кашляйте. Если бы это было так, то это значило бы, что в стране орудует огромный преступный синдикат, включающий изготовителей фальсифицированных лекарств, директоров предприятий, предоставляющих им для прикрытия свою торговую марку, владельцев и служащих аптек, правоохранительные органы и самого Министра.

Отдавая себе полный отчет в масштабах поразившей Россию преступности и коррупции, надо все же сказать, что такая картина абсолютно нереальна. Нет в России такого гения организации, который мог бы создать банду с настолько сложной структурой.

Дело гораздо проще. Западные фармацевтические фирмы не жалеют денег на то, чтобы вытеснить с нашего рынка отечественные предприятия. Большинство наших лекарств в 90-е годы по качеству нисколько не уступало импортным, но стоили они примерно в десять раз дешевле. Как же их уничтожить? Если не скупиться на взятки, то можно найти и телевизионный канал, и покладистого ведущего, готовых состряпать фальшивку, порочащую одну из важнейших отраслей отечественного производства. И даже какого-нибудь министра пригласить, чтобы пробурчал два-три невразумительных слова — не нарушая Уголовного кодекса.

Эта фальсификация конечно, более безобидна, чем подделка лекарств, которая прямо ведет к смерти приболевших людей. Но не намного более безобидна. Она помогла уничтожить большую отрасль российской промышленности и лишила миллионы людей доступных лекарств нормального качества. Участие в таких акциях должностных лиц высшего ранга — угроза для России как целого.


Примечания:



2

Дискуссии о проекте плотины СШГЭС ведутся на языке специалистов. Широкой публике приходится полагаться на заключения экспертов. После аварии было проведено обследование состояние гидроузла и опубликован «Акт преддекларационного обследования СШГЭС и Майнского гидроузла. Хакасия, 20 сентября 2009 г.». В нем говорится: «Общий вывод о техническом состоянии ГТС и возможности их дальнейшей безопасной эксплуатации:

Гидротехнические сооружения Саяно-Шушенской ГЭС и Майнского гидроузла находятся в работоспособном состоянии… Гидротехнические сооружения и механическое оборудование ГЭС, за исключением конструкций здания ГЭС, перечисленных в п. 1.14, находятся в работоспособном состоянии. Надежность и безопасность их эксплуатации обеспечиваются» [21].



3

Эти материалы действительно содержали ценные наблюдения, касающиеся не только технических систем, но и антропологии, культурологии и социологии. Они не были систематизированы и введены в оборот потому, что резко противоречили всей доктрине начавшейся в СССР реформы.



26

В этом опыте «оранжевой» революции некоторые российские политтехнологи увидели многообещающую форму политического действия. Суть ее в «организационном оформлении широкого народного движения нового типа, которое будет видеть смысл и цель своего существования не в борьбе за власть, а в борьбе с властью. Отсюда, от этого полюса, будет постоянно исходить импульс атаки на любую власть, какой бы она ни была по персонально-качественному составу или идейно-политической ориентации. В случае возникновения и организационного оформления этого полюса в России может возникнуть инструмент эффективного, не отягощенного конформизмом посредников воздействия на власть» [18].



27

15 марта 2000 г. в статье «Сколько стоит компромат» сообщались расценки крупных изданий. в частности, было сказано: «Самое дорогое российское издание в плане размещения черного пиара — это «Аргументы и факты». Полоса этого многомиллионного еженедельника стоит более 18 000 долларов» [22].



28

По вопросу об отношении к пыткам полезно прочитать рассуждения Гринева в «Капитанской дочке» Пушкина. Нынешнее отношение к пыткам есть продукт развивающейся культуры (очень важно, кстати, его не утратить, тем более что поползновения к его изживанию есть, причем как раз среди идеологов реформы — вспомним крики демократического митинга в июне 1992 г.: «Даешь стадион! Даешь стадион!»).



29

Речь идет о государственности вообще, поскольку ни одно государство, оформленное как определенный «политический строй», не может не вести борьбы с политическими противниками, которые стремятся этот строй изменить. Но не могло же придти в голову умным людям, что безопасности советского государства не угрожали политические противники внутри страны — после тяжелой гражданской войны и острой межфракционной борьбы внутри правящей партии.



30

Даже в момент революции ВЧК создавалась вовсе не только для борьбы с политическими противниками. Ее важной функцией было пресечение спекуляции акциями российских предприятий — их продавали немцам, поскольку по условиям Брестского мира правительство обязано было выкупать принадлежащие немецким подданным акции, оплачивая их золотом. Эта функция была даже обозначена в названии ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.



31

Такое структурное разделение науки было предусмотрено, в более мягких выражениях, в «Федеральном законе о науке и государственной научно-технической политике» (ст. 11 Закона декларирует «гарантию приоритетного развития фундаментальных исследований»).



32

В действительности, и в отношении фундаментальной науки обещания Ельцина не были выполнены. После резкого повышения цен в январе 1992 г. деятельность всей экспериментальной науки была практически парализована. Всего за год до этого никто не поверил бы, что Президиум Академии наук будет вынужден принять постановление, которое обяжет все Отделения «до 1 ноября 1992 г. принять решения о реорганизации каждого научного учреждения, имея в виду сокращение особо приоритетных научных направлений, подразделений и научных школ, располагающих наиболее высоким научным потенциалом, и ликвидацию… остальных структурных единиц».



33

В 90-е годы были, например, прекращены гидрологические разрезы на Черном море, начатые еще в ХIХ веке и проводившиеся во время Великой отечественной войны даже при непосредственной опасности бомбежек и обстрелов гидрологических судов.



34

Журнал «Известия Американского математического общества», призывая американских математиков делать пожертвования для спасения советской математической школы, называл причину вполне однозначно: «Политическая смута последних лет в Восточной Европе поставила на грань катастрофы научные и математические исследования в бывшем Советском Союзе… Советский Союз обладал исключительно сильными традициями в математических науках, с блистательными научными достижениями и крупным вкладом в математическое образование. В настоящее время возникла угроза полной гибели этого сообщества…” [35].



35

Формальные показатели изменить нетрудно, и правительство сумело без усилий «остановить» процесс ветшания, но это отсрочило пробуждение лишь ненадолго.







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх