АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА О ЕВРОПЕ


Европейская модель торжественно осуждена и отвергнута


На протяжении по крайней мере 20 лет «эффективную американскую модель» противопоставляли неэффективности и расточительности европейского социального государства, которое, как нам объясняли, подрывает стимулы к труду, тормозит инновации и вообще не может привести ни к чему хорошему.

Культурная сторона экономического неолиберализма состояла в дискредитации европейской традиции и прославлении американского опыта. Правда, оборотной стороной этой пропаганды стал беспрецедентный взрыв антиамериканских настроений по всему миру - от Индонезии до Канады и от России до Южной Африки. И дело тут не только в политических провалах Джорджа Буша-младшего, который втянул Соединённые Штаты сразу в две непопулярные заморские войны, ни одну из которых невозможно выиграть. Для людей за пределами США гораздо важнее было то, что отмена привычных для них социальных гарантий, постепенный демонтаж бесплатного образования и здравоохранения, рост цен на транспорт и прочие малоприятные вещи связывались с необходимостью подражать Америке.

Критика европейской социальной модели в последнее десятилетие ушедшего века в качестве господствующей идеологической мантры сменила на Западе потерявшую актуальность борьбу против «коммунистического тоталитаризма». То, что наиболее активно эти идеи были подхвачены именно в странах бывшего Восточного блока, - неудивительно. Стремление «жить как в Швеции», характерное для последних лет существования коммунистических режимов, быстро сменилось желанием «всё сделать как в Америке». Это стремление вполне соответствовало общей логике приватизации, а главное, освобождая государство от социальной ответственности, одновременно освобождало превращающихся в буржуа чиновников от ответственности моральной - отказывая людям в помощи, они не действовали ради их же блага!

«Мы не можем торговать, не ведя войны, точно так же как невозможна война без торговли». Эту циничную фразу отчеканил в XVII веке Ян Питерсон Коен, один из руководителей легендарной голландской Ост-Индской компании.

Наряду со ссылками на замечательный американский опыт, эта политика иллюстрировалась простенькими байками про бесплатный сыр, который бывает только в мышеловке, и рассказами про бедняка, которому дали вместо рыбы удочку, чтобы теперь он научился ловить рыбу сам. Более серьёзных и близких к реальной жизни аргументов не требовалось, хотя социолог Анна Очкина однажды ехидно заметила, что рассказы эти были явно не тем адресованы: «Сегодняшняя социальная политика для экономики России - это не рыба к столу и не удочка для рыбака. Это скорее удочка, которую протягивают оглушённой динамитом рыбе, предлагая ей выбраться на сушу».

Однако так или иначе, логика в происходящем была. Гораздо сложнее обстояло дело в самой Западной Европе, где правящие круги тоже прониклись мыслью о вредности европейской социальной модели. «Пережитками социализма» объясняли все проблемы - от высокой безработицы до кризиса пенсионной системы, не обращая внимания на то, что в странах, последовательно идущих по пути «американизации», да и в самих Соединённых Штатах, эти проблемы стоят не менее остро. Демонтаж европейской социальной модели стал главным приоритетом политики фактически во всех европейских странах. Эти же принципы были законодательно закреплены в Маастрихтском договоре и других договорах, переоформивших здание Европейского союза. Об этом писала пресса и ежедневно говорил телевизор. Эта цель стала консенсусом правых и левых. Причём последние в стремлении всё переделать по законам свободного рынка далеко превзошли правых - любовь социалистов к капитализму оказалась куда более горячей и искренней, чем у самих капиталистов, достигая градуса исступлённой страсти.

Все эти усилия, однако, не дали ожидаемого результата по очень простой причине: подавляющее большинство населения Западной Европы от своей социальной модели отказываться не желало и сопротивлялось как могло - иногда активно, устраивая забастовки, митинги и демонстрации, проваливая договоры и проекты реформ на референдумах, а иногда пассивно - игнорируя нововведения, не поддерживая их и не участвуя в них.

Поскольку ликвидация европейской социальной модели была тесно увязана с проектом межгосударственной интеграции, то Европейский союз, вначале вызывавший энтузиазм населения, начал стремительно терять поддержку. Простенькая пропагандистская ловушка (представить отказ от европейских традиций и образа жизни в качестве необходимого условия для объединения Европы), которая давала эффект на первых порах, перестала работать. Сам Евросоюз стал всё чаще восприниматься гражданами Запада как антиевропейский проект. Именно неприязнь к союзу и его институтам постепенно становится главным фактором, объединяющим и сплачивающим народы Старого континента.

Возникла тупиковая ситуация. Европейская модель торжественно осуждена и отвергнута, не осталось ни одного государства и правительства, ни одной серьёзной партии, выступающей за её сохранение, ни одной крупной газеты, отстаивающей её преимущества. А с другой стороны, уничтожить её не удаётся, ибо, несмотря на все усилия пропаганды, народ против. И не желает считаться ни с прессой, ни с политиками, ни с международными договорами, которые эти политики подписывают. Консенсус элит обернулся затяжным противостоянием с массами, которые этот консенсус не разделяли. Хуже того, доверие к демократическим институтам, никак не отражающим реальное состояние общественного мнения, стало падать. Попытки отказа от европейской социальной модели обернулись кризисом политической системы и постепенным осознанием элитами того факта, что европейская демократия тоже является препятствием, от которого надо избавиться (вспоминается знаменитая статья в Financial Times, где было очень убедительно доказано, что по-настоящему серьёзные политические и экономические вопросы недопустимо доверять народному голосованию). Демократия, как и социальные гарантии, является фактором снижения конкурентоспособности (и китайское Политбюро вкупе с другими азиатскими диктатурами доказало более чем наглядно).

В тот самый момент, когда вопрос о преодолении в Европе пережитков демократии уже вышел на первый план в дискуссиях реформаторов, разразился мировой экономический кризис. И начался он, как назло, именно в США, в стране, экономику которой объявили образцом эффективности, современности и динамизма. Хуже того, те самые финансовые схемы, что во время кризиса были провозглашены примерами жульничества, безответственности и близорукости, приведшими финансовую систему к краху, перед этим были представлены всему миру в качестве образцов американского инновационного подхода, динамизма и изобретательности. Канадские банки избежали краха вслед за своими американскими партнёрами только потому, что правительство под давлением «консервативного общественного мнения» отказалось пойти им навстречу и провести в финансовом секторе дерегулирование по образцу США. Аналогичным образом европейская банковская система устояла, избежав волны банкротств, подобной той, что поразила нью-йоркскую Уолл-стрит. Правительства и в Европе, и в США вынуждены были прибегать к национализации - единственная крупная страна, где подобные меры всё ещё являются табу, - это Россия, самая капиталистическая на сегодня из всех капиталистических стран.

Роли изменились. Американская экономия обернулась грандиозными затратами казённых и частных средств, направленных не на развитие производства, науки, культуры и социальной сферы, а просто на предотвращения краха (хотя крушение ряда ведущих мировых компаний всё равно предотвратить не удалось). Деньги, которые раньше не были потрачены на развитие, сегодня просто выбрасываются в топку кризиса - с минимальным эффектом. Скупой платит дважды.

Стремительный рост государственных расходов начался ещё при Джордже Буше, как сам экономический кризис. Сегодня администрация Барака Обамы обещает провести в США реформу здравоохранения, чтобы сделать «как в Европе», взяться за реформу банков на основе шведской модели.

Европа всё чаще становится образцом для переживающих не только экономический, но и морально-идеологический кризис американцев. Если обещание «перемен», с которым пришёл к власти Обама, вообще имело хоть какое-то значение, то сводилось оно к стремлению приблизить американское общество к европейским образцам социального государства. Беда лишь в том, что в самой Европе это социальное государство подорвано и дезорганизовано многолетними попытками сделать «как в Америке».

Что касается России, то у нас, несмотря на потоки демагогических заявлений о «социальной ответственности власти и бизнеса», ничто пока не меняет устойчивой ориентации на американскую модель - с русской, разумеется, спецификой, позволяющей удивительным образом сочетать анархию рынка с разгулом чиновничьего произвола.

Мы хотели жить как в Америке?

Вы и будете жить как в Америке. Ну почти как в Америке.

"Частный корреспондент"







 

Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх