СТАЛИНГРАДСКИЕ УНИВЕРСИТЕТЫ

Начало оборонительного периода Сталинградской битвы принято отсчитывать с 17 июля 1942 года, когда передовые части 6-й немецкой армии генерала Паулюса вошли в соприкосновение с войсками 62-й армии генерал-майора В.Я. Колпакчи на рубеже реки Чир.

Советскому командованию к середине июля наконец стало ясно, что противник не собирается поворачивать свои силы на север и северо-восток, а стремится прорваться к Волге в районе Сталинграда, захватить этот важный стратегический пункт и крупнейший промышленный район и перерезать коммуникации, связывающие центр страны с Кавказом. Разбитые и отступающие войска Юго–Западного и Южного фронтов были не в состоянии остановить врага.

На сталинградское направление Ставка выдвинула из своего резерва 62-ю, 63-ю и 64-ю армии. Они вошли в Сталинградский фронт, созданный 12 июля на базе управления ЮЗФ. В состав фронта вошли также 21-я общевойсковая и 8-я воздушная армии. Командующим фронтом утвердили Тимошенко, членом Военного совета — Хрущева, начальником штаба — Бодина. Сюда же влились вышедшие из окружения части 28-й и 38-й армий. В оперативное подчинение фронта была передана Волжская военная флотилия. Всего к 20 июля Сталинградский фронт располагал 38 стрелковыми и тремя кавалерийскими дивизиями, восемью стрелковыми бригадами. Из них 18 дивизий были свежими и полностью укомплектованными личным составом и артиллерией (в трех новых армиях имелось 3710 орудий и минометов), шесть дивизий имели от 2500 до 4000 человек, а 14, прошедших путь от Донца и Оскола, насчитывали от 300 до 1000 человек и были совершенно небоеспособными.

В составе Сталинградского фронта действовали также 13-й, 22-й, 23-й и 28-й танковые корпуса, 3-й кавалерийский корпус, 14 отдельных танковых бригад и девять отдельных танковых батальонов.

В 8-й воздушной армии имелось 454 самолета. Кроме того, здесь действовало 210 бомбардировщиков дальней авиации и 60 истребителей 102-й авиадивизии ПВО. С 20 июля по 17 августа прибыло еще 23 авиаполка общей численностью около 450 самолетов.

Таким образом, к началу оборонительной операции в распоряжении Тимошенко имелось 540 тысяч человек, свыше 1000 танков, 734 самолета. Кроме того, в резерв штаба фронта в это же время передавались еще восемь стрелковых дивизий, переброшенных с Дальнего Востока, и вновь сформированная 57-я армия под командованием генерал-майора Д.Н. Никишева. 22 июля было принято решение о создании в составе фронта 1-й и 4-й танковой армий смешанного состава на базе управлений и тылов 38-й и 28-й армий, четырех танковых корпусов и прибывших стрелковых соединений.

Можно сделать вывод о том, что никакого количественного превосходства и в данном случае наступавшая сторона не имела. А главное, как указывал А. Самсонов в своей брошюре, посвященной 10-летию Сталинградской битвы: «Верховный Главнокомандующий советскими Вооруженными Силами товарищ Сталин с прозорливостью великого полководца своевременно разгадал планы немецко-фашистского командования. И.В. Сталин противопоставил авантюристическим замыслам врага свой стратегический план разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом, разработанный с учетом реальных возможностей и конкретных условий обстановки. В основе этого гениального плана лежала идея активной обороны с последующим переходом в контрнаступление. Для практического осуществления сталинского плана необходимо было в затяжных оборонительных боях обескровить противника и любой ценой удержать Сталинград, чтобы создать благоприятные условия для перехода к успешному контрнаступлению».

В 1941 году Сталин заманил вермахт под Москву и там «загубил» лучшие его войска, в 1942 году столь же гениально Верховный заманивал немцев к Волге. Так что все идет по плану — быть и товарищу Самсонову академиком.

Перед Сталинградским фронтом стояла задача, обороняясь в полосе шириной 520 км — от Павловска по левому берегу Дона до Клетской и далее на юг через Суровикино к Верхне–Курмоярской, — остановить дальнейшее продвижение противника. На подступах к Сталинграду возобновилось начатое осенью 1941 года и заброшенное было после зимних побед Красной Армии строительство оборонительных рубежей. Руками 225 тысяч сталинградцев сооружались четыре оборонительных обвода: внешний, средний, внутренний и городской. Формировались отряды народного ополчения, истребительные батальоны и группы противовоздушной обороны.

Непосредственно в большой излучине занимали оборону 62-я и 64-я армии, имея 10 стрелковых дивизий, две морских стрелковых и три танковых бригады, восемь курсантских полков, шесть отдельных танковых батальонов — 160 тысяч человек, 2200 орудий и минометов, около 400 танков. Передовые отряды были выброшены на рубеж рек Чир и Цымла, основные силы размещались на правом берегу Дона по линии Клетская, Суровикино, Верхне–Курмоярская.

Что касается оценки противника, то, стремясь одновременно продемонстрировать и советскую мощь, и «могутность» врага, наши исторические корифеи, жилины и сам-соновы, совсем запутались. Фундаментальный труд «История Второй мировой войны» на стр.155 пятого тома сообщает, что: «Немецко-фашистское командование настолько было уверено в быстром и легком захвате Сталинграда, что сочло даже возможным взять из наступавшей на сталинградском направлении 6-й армии несколько соединений и передать их в состав армий, действовавших на других направлениях, и вывести в резерв. В итоге состав этой армии к 17 июля сократился по сравнению с началом месяца с 20 до 13 дивизий. Из подвижных соединений в ней осталась только одна моторизованная дивизия».

Ровно через три страницы коллектив авторов ошарашивает совершенно другими данными: «К 17 июля на сталинградском направлении наступало 14 (?) дивизий 6-й немецкой армии, в которых насчитывалось около 270 тыс. человек, 3 тыс. орудий и минометов (калибром 75 мм и крупнее) и около 500 танков». Непонятно, это в «только одной мотодивизии» — 500 танков? Ну и конечно, здесь же весь 4-й воздушный флот — «всего до 1200 самолетов», и снова «немецко-фашистские войска превосходили советские…» в столько-то раз.

Так вот, если быть совсем точным, к 17 июля на сталинградском направлении наступали три пехотные дивизии 8-го армейского корпуса генерала Гейтца.

19 июля германские войска смяли советские заслоны и начали втягиваться в большую излучину Дона. Паулюс рассчитывал дойти до Сталинграда и захватить город с ходу к 25 июля:

«Для немцев вопрос занятия Сталинграда и выхода к Волге казался решенным. Срок определялся просто: надо было только разделить длину оставшегося пути на среднюю величину суточного продвижения. Произведя эту нехитрую выкладку, Гитлер объявил миру день занятия Сталинграда».

С интересом приглядывался к обстановке прибывший на фронт заместитель командующего 64-й армией генерал В.И. Чуйков. До 1942 года он находился в Китае в советниках у Чан Кайши, по сталинскому выражению, «дергал за хвост японского тигра руками китайских товарищей». На этой новой для него войне генерал еще новичок и поэтому старательно вспоминает, чему его учили в Военной академии: «По всем нашим уставам и наставлениям, обороняющийся должен, прежде всего, оценить противника и местность, на которой он решает принять бой или сражение, и разместить свои силы в наивыгоднейшем положении. Для обороняющихся местность всегда должна быть союзником, она должна ему дать тактические выгоды для контратак, для использования всех огневых средств, для маскировки.

В то же время местность должна по возможности затормозить движение и маневр наступающего, а при инженерном обеспечении — сделать ее недоступной для танков, чтобы наступающий не имел скрытых подступов и как можно дольше находился под огнем обороняющегося».

В общем, в теории Чуйков все очень верно излагает. Но то ли он учился в какой-то другой академии, чем его начальники, то ли он про все эти тонкости уже после войны разузнал, однако: «Оборонительная линия для 62-й армии выбиралась без учета этих требований. Мы не успели использовать естественные преграды — реки, речушки и овраги, которые можно было легко усилить инженерными сооружениями и сделать их труднодоступными для наступающего; позиции были размещены в голой степи, открыты для наблюдения и просмотра их как с земли, так и с воздуха. Много получилось разрывов между обороняющимися подразделениями и частями, особенно на правом фланге, которые давали возможность противнику охватывать позиции обороны и выходить ей в тыл».

Все время одни и те же грабли: как обороняться — не успели приготовиться, как наступать — не успели сосредоточиться. Маршал Тимошенко «академиев не кончал», провел ногтем по карте — тут тебе и «стоять насмерть», а где там реки, где овраги, какая разница? (На самом деле все это делалось в соответствии с Полевым уставом РККА, который работу на местности возлагал на командиров стрелковых полков и батальонов. Для вышестоящих командиров и штабов работа на местности при организации обороны не предусматривалась.) Само собой, не имелось инженерных средств заграждения, остро не хватало мин и взрывчатки. Вместо траншей и ходов сообщения отрывались отдельные стрелковые окопы, что в условиях открытой местности делало смертельным номером маневр живой силой и огневыми средствами во время боя. Противотанковые средства 62-й и 64-й армий — 944 орудия и 3660 противотанковых ружей — были равномерно распределены по всему фронту вместо сосредоточения их на танкоопасных направлениях. Очень слабым было обеспечение зенитной артиллерией.

Не менее интересно расположил войска на указанных ему позициях и принявший командование 64-й армией генерал Гордов. Почти целая дивизия из состава первого эшелона была выделена в передовые отряды на удалении от главных сил на 40–50 км, ни имея ни артиллерийской, ни авиационной поддержки. Основную полосу обороны на западном берегу Дона от Суровикино до Верхне–Курмоярской заняли четыре стрелковые дивизии, 154-я морская стрелковая и 121-я танковая бригада. Остальные свои силы Гордов оставил на восточном берегу Дона и реки Мышковка, лишив армию второго эшелона и резервов.

В дополнение к этому противник непрерывно фиксировал все передвижения советских войск, его разведывательные самолеты подолгу кружили над позициями, а «…мы не могли вести с ними борьбу, потому что в армии не было зенитной артиллерии, а истребители воздушной армии фронта были заняты на другом участке фронта». Если взглянуть на сложившуюся диспозицию с высоты птичьего полета, то невольно хочется спросить: а какие такие важные участки имелись еще на Сталинградском фронте, где так сильно были заняты истребители воздушной армии генерала Т.Т. Хрюкина?

Штаб фронта, как раз совсем наоборот, о противнике не имел ни малейшего представления — разведывательная авиация, по-видимому, тоже действовала «на другом участке». Свидетельством этому служит хотя бы приказ, полученный Гордовым и Чуйковым 22 июля: направить по правому берегу Дону к станице Цимлянской 66-ю морскую и 137-ю танковые бригады и нанести удар по переправляющейся Там «группе войск противника». При сосредоточении сил и переправе через реку экспериментальным путем выяснилось, что мост у Нижне–Чирской (но какова рекогносцировка!) не выдерживает веса тяжелых и средних танков. В итоге ушла в ночь бригада моряков и мотострелковый батальон в сопровождении 15 танков Т-60 с задачей «ударом во фланг и тыл уничтожить» ни много ни мало… 4-ю танковую армию Гота.

В этот же день произошла смена командующих Сталинградским фронтом. На место загубившего все дело Тимошенко Сталин назначил генерал-лейтенанта Гордова. Качество управления и руководства боевыми действиями от этого ничего не выиграло. По мнению подчиненных Гордова, он «не обладал тогда опытом крупного военачальника. К сожалению, это представление подтвердилось в дальнейшем… Гордов, конечно, старался делать все, что мог. Но задача была ему не по силам». Генерал к тому же отличался крайне неуживчивым характером и тоже, как и многие другие советские генералы, был «горячий человек». Н.С. Хрущев так охарактеризовал нового командующего: «…недостаток его заключался в грубости. Он дрался с людьми. Сам очень щупленький человечек, но бьет своих офицеров». Впрочем, в глазах Сталина рукоприкладство как раз являлось не недостатком, а свидетельством «твердости руководства» и поощрялось Верховным.

Маршал же Тимошенко еще долго и плодотворно служил на благо Отечества. Новых званий ему уже не полагалось, но свою долю полководческих орденов он получил. Однако звезду Героя за Отечественную войну Сталин ему не дал, не счел необходимым.

Согласно постановлению ЦИК СССР от 16 апреля 1934 года Золотая Звезда Героя Советского Союза являлась высшей степенью отличия и присваивалась «за личные и коллективные заслуги перед государством, связанные с совершением геройского подвига». Первыми Героями стали семь летчиков, участвовавших в спасении челюскинцев. Вскоре высокого звания удостоились знаменитые на всю страну летчики-испытатели и участники дальних перелетов — М.М. Громов, В.П. Чкалов, Г.Ф. Байдуков, A.B. Беляков; первые женщины-летчицы — B.C. Гризодубова, П.Д. Осипенко, М.М. Раскова. Это были подвиги мирных дней. Затем были Хасан, Испания, Халхин–Гол и Зимняя война, за которую получил свою Звезду и Тимошенко. Основу первого потока Героев Советской страны составляли, как правило, летчики, танкисты, пехотинцы, офицеры младшего и среднего звена, одним словом — люди поля боя. В послевоенное время в СССР главными «героями» стали космонавты и генералитет.

18 февраля 1965 года маршал Тимошенко получил-таки свою вторую Золотую Звезду. Какой же «геройский подвиг» совершил 70-летний инспектор Министерства обороны? Да просто у него юбилей, вот дожил, в отличие от миллионов своих подчиненных, вот и достойная награда с формулировкой «за заслуги перед Родиной и Вооруженными Силами СССР».

Идея получать Звезду Героя «за заслуги» понравилась нашим полководцам. Со временем она стала «штатной» в комплекте наград советских маршалов. Сталин умер. Бывшие сталинские «соколы», «боги войны», «цари полей» перековались в верных хрущевцев и объявили на весь мир, что Верховный, оказывается, воевал по глобусу. Разве мог он оценить по достоинству их стратегические таланты и безмерные заслуги? И вообще, одна Золотая Звезда на целом маршале — как-то даже несолидно смотрится. И вот, заняв высшие посты в государстве и армии, бросились наверстывать упущенное, не понимая своим начальственным умишком, что выглядят смешно и стыдно.

Вторую Звезду «за заслуги перед Родиной» получили маршал Малиновский и маршал Москаленко.

Генерал Гречко за время войны геройского звания «по ошибке» не удостоился. Но вот в 1955 году он стал маршалом — и пожалте: в 1958 году награда нашла героя, а в 1973-м — вторая. А как красиво звучит: «советский партийный, государственный и военный деятель, полководец, Министр обороны СССР, Маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза, Гречко Андрей Антонович».

Не имел среди своих многочисленных орденов Золотой Звезды и генерал Ротмистров, но стоило ему стать главным маршалом бронетанковых войск — и дело в шляпе.

Не проявил Сталин справедливости и по отношению к самым первым, самым «народным маршалам» образца 1935 года. Пришлось, похоронив Великого Пахана, наверстывать упущенное: Ворошилов стал дважды Героем Советского Союза, а Буденный — трижды. Последний свой «геройский подвиг» Семен Михайлович совершил в 85-летнем возрасте.

Маршалы Конев, Крылов, Рокоссовский, Катуков, Якубовский, Чуйков, Кошевой свои две Звезды заработали во время войны. Больше им «по штату» было не положено.

В самом начале этого чудного периода еще в силе был самый-самый выдающийся из маршалов — Г.К. Жуков. Ему и звезд полагалось больше, чем остальным. В 1956 году Георгий Константинович, трижды герой, стал Героем Советского Союза в четвертый раз — «За выдающиеся заслуги перед КПСС и советским народом». Впрочем, заслуги действительно были. Не каждый решится сбросить атомную бомбу на собственную армию.

Апофеозом этой комедии самонаграждений стало вручение в мирное время четырех геройских Звезд (высшая степень отличия), ордена «Победа» (высшая полководческая награда, ввиду отсутствия наличия, пришлось позаимствовать орден покойного Василевского), именного Золотого оружия (высшая награда Гражданской войны) маршалу Л.И. Брежневу — вот величайший полководец XX века!

В совокупности 35 советских маршалов, не считая маршалов родов войск и генералов армий, стали Героями 56 раз, из них «за войну» — 30 раз, остальное — «за заслуги».

22 июля 1942 года сменилось командование Сталинградского фронта.

На следующий день началось наступление 6-й немецкой армии, которая ввиду возросшего сопротивления советских войск была значительно усилена. 19 июля в нее был включен 14-й танковый корпус под командованием генерала фон Виттерсгейма. 20 июля в армию был возвращен 51-й армейский корпус генерала фон Зейдлица. 22 июля в распоряжение командования 6-й армии была передана из резерва одна охранная дивизия, а действовавшая на левом фланге 75-я пехотная дивизия передана во 2-ю венгерскую армию. После всех перегруппировок в 6-й армии насчитывалось 18 дивизий, в том числе одна танковая и две моторизованные — по советским данным, около 250 тысяч человек, 7500 орудий и минометов, 740 танков. Бог знает, откуда взялось столько танков? По-нашему, их должно быть не более 300. Непосредственно на сталинградском направлении против советских 62-й и 64-й армий первоначально действовали девять дивизий, а с 25 июля — двенадцать плюс еще 150 танков.

Нет сомнений, что если бы сразу после разгрома Юго–Западного и Южного фронтов германское командование, как это первоначально планировалось директивой № 41, двинуло на Сталинград хотя бы 4-ю танковую армию, к концу июля город был бы взят. На деле дивизии Гота и Клейста в середине июля были ориентированы фюрером на организацию «ростовского котла», а 6-й полевой армии предстояло вести фронтальное наступление на сталинградском направлении при значительно менее благоприятной оперативной обстановке.

Паулюс образовал две ударные группировки: северную — 14-й танковый и 8-й армейский корпуса (позднее в ее состав вошел и 17-й армейский корпус, которым командовал генерал Голлидт); южную — 51-й армейский и 24-й танковый генерала фон Кнобельсдорфа (последний был «реквизирован» у Гота, переброшен из района нижнего течения Донца и переподчинен армии 24 июля).

Обе эти группировки имели своей задачей продвинуться вдоль берега Дона внутри его большой излучины до Калача и, окружив основные силы противника в этом районе, соединиться для форсирования Дона и наступления на Сталинград.

23 июля северная группа четырьмя дивизиями Виттерсгейма нанесла удар по правому флангу 62-й армии, который обороняли 33-я гвардейская, 192-я и 184-я стрелковые дивизии, и с боями продвинулась на глубину 20 км. Чтобы не допустить прорыва неприятельской группировки, генерал Гордов решил временно передать 13-й танковый корпус в подчинение генерала Колпакчи. Последний в 5 часов утра 24 июля отдал приказ танковому корпусу и 33-й гвардейской дивизии с батальоном танков нанести контрудар с тем, чтобы восстановить положение на своем правом фланге. На подготовку удара отводилось пять часов. Однако с утра 24 июля германские «клещи» сомкнулись в районе Верхне–Бузиновки, где разгромили штабы 184-й и 192-й дивизий; при этом погиб комдив-192 полковник А.Ф. Захарченко и пропал без вести комдив-184 полковник Т.С. Койда.

13-й танковый корпус, который возглавил полковник Т.Н. Танасчишин, был заново укомплектован, имел в своем составе три танковых, одну мотострелковую бригады и 123 танка. В составе бригад не было противотанковой и зенитной артиллерии. Боевые возможности корпуса сильно снижала низкая обученность подразделений. В 10 часов он перешел в наступление в направлении Манойлина, но этот наспех организованный маневр, не поддержанный не успевшей выйти на рубеж развертывания пехотой, не дал ощутимого результата и был отбит. Только от ударов авиации противника танкисты потеряли 21 машину.

К исходу дня 3-я и 60-я немецкие мотодивизии прорвались к Дону в районе станиц Голубинской и Каменской, завершив окружение трех советских стрелковых дивизий, 40-й танковой бригады, 644-го танкового батальона и трех артполков РГК. Германские части вышли к правому берегу Дона в районе Каменской, правый фланг 62-й армии был глубоко охвачен с севера.

25 июля из района Обливской перешла в наступление южная группировка Паулюса. Главный удар по правому флангу 64-й армии, временное командование которой принял Чуйков, наносил одной танковой и двумя пехотными дивизиями 24-й танковый корпус Кнобельсдорфа. Ровно сутки спустя и здесь оборона была прорвана и немецкие подвижные соединения устремились к реке Чир, выходя в стык советских армий. Резервов, по милости Гордова, у Чуйкова на правом берегу не имелось. К тому же в тылах армии пронесся слух, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах от переправ, и началась паника. Многие устремились к переправе. Чтобы остановить людей и повозки, Чуйков послал на переправу офицеров штаба. Но все было напрасно. Авиация противника, заметив большое скопление людей и транспорта, начала их бомбить. Во время этой бомбежки были убиты начальник артиллерии армии, начальник оперативного отдела, начальник инженерной службы и другие командиры. Лишь к вечеру 27 июля войскам 64-й армии удалось закрепиться на восточном берегу рек Чир и Дон и остановить противника.

Однако положение на правом фланге оставалось нестабильным. Севернее Калача немцы глубоким охватом прорвались к переправам через Дон и угрожали выходом в тыл всем советским войскам, находившимся в большой излучине. Для ликвидации обозначившейся опасности необходимо было принять срочные меры. Сталин потребовал не только остановить продвижение противника, но отбросить его за реку Чир. Из резерва Ставки начали прибывать 126, 204, 205, 321, 399, 422-я стрелковые дивизии и другие соединения. Приехавший в штаб Сталинградского фронта генерал Василевский приказал нанести контрудары силами 1-й и 4-й танковых и частью сил 64-й и 62-й общевойсковых армий. Одновременно из района Серафимовичей в южном направлении, в тыл группировке противника, предстояло наступать дивизиям 21-й армии генерал-майора А.И. Данилова.

Две танковые армии — это сила, это около 40 000 бойцов, почти 1000 орудий и минометов и более 700 единиц бронетехники. Правда, маршал Еременко кручинится о том, что они «почти не были укомплектованы танками», но это он просто бьет на жалость. В состав 1-й танковой армии под командованием уже «многому научившегося» генерала К.С. Москаленко входили 13-й и 28-й танковые корпуса, 158-я тяжелая танковая бригада, 79-й полк гвардейских минометов, 131-я стрелковая дивизия, два артполка ПВО и один полк противотанковой артиллерии. В корпусах имелся ровно 301 танк (общий недокомплект 31 машина), в том числе 162 «тридцатьчетверки». Тяжелая бригада получила эшелон новеньких КВ. В 4-ю танковую армию генерала В.Д. Крюченкина входили 22-й и 23-й танковые корпуса, 51-й полк «катюш», 133-я танковая бригада, 18-я стрелковая дивизия, артиллерийские полки ПТО и ПВО.

Загвоздка была в другом — в организации. Самих армий, как единого боевого организма, на практике не существовало. Так, генерал Москаленко приказ о формировании 1-й танковой получил 22 июля, утром следующего дня его штаб приступил к исполнению обязанностей, в этот же день последовало указание о готовности к нанесению контрудара утром 25-го числа. К этому времени соединения и части нового объединения были разбросаны на значительном пространстве, а 13-й танковый корпус уже готовился вступить в бой в составе 62-й армии. Все эти корпуса, бригады, дивизии не имели связи между собой, не были готовы к слаженным боевым действиям, у вновь испеченных командармов не было времени даже познакомиться с собственными войсками, не говоря об отработке взаимодействия и управления.

Согласно плану операции, 1-й танковой армии предписывалось переправиться через Дон в районе Калача и наступать в направлении населенного пункта Майоров-ского. Ближайшая задача — уничтожить прорвавшегося врага и к исходу дня овладеть рубежом Верхне–Бузиновская–Манойлин. В дальнейшем предстояло развивать наступление на Перелазовский и там соединиться с 4-й танковой армией. Войска Крюченкина не успевали сосредоточиться на исходных позициях в указанный срок, поэтому они должны были начать боевые действия 27 июля, продвигаясь из района Трехостровской на Перелазовский. Сказанное означает, что контрудар наносился неодновременно, причем силами армий, не закончивших формирование и не получивших всех положенных средств усиления. На подготовку фронтовой наступательной операции отводились одни сутки! Маршал Москаленко уверяет, что «неготовность к контрудару была хорошо известна и принимавшим решение, и выполнявшим его», но, мол, другого выхода просто не было — «обстановка требовала быстрого нанесения удара».

Так ли, нет ли, но в ночь на 25 июля назначенные войска в основном сосредоточились на восточном берегу Дона. 28-му танковому корпусу (178 танков) полковника Г.С. Родина предписывалось с утра перейти в решительное наступление, разгромить противника, а затем преследовать его до Ново–Григорьевской и Логовского. 13-му танковому корпусу предстояло наступать в направлении Верхне–Бузиновская, Клетская. Во втором эшелоне армии за корпусом Родина следовали 158-я танковая бригада и 131-я стрелковая дивизия. Левее корпуса Танасчишина частью своих сил должна была нанести удар 62-я армия.

С рассветом 1-я танковая армия приступила к нанесению контрудара по противнику, который тоже возобновил наступление с целью захватить переправы у Калача. Завязалось встречное сражение 14-го танкового корпуса Виттерсгейма с бригадами Москаленко. Несмотря на превосходство в силах, советские войска с самого начала оказались в крайне невыгодных условиях. В первую очередь в результате нерешительных действий танковых бригад, отсутствия данных о противнике и абсолютного германского господства в воздухе.

«Вражеская авиация, — вспоминает маршал, — действовала группами по два-три десятка самолетов, появлявшихся над нами каждые 20–25 минут. Им, к сожалению, ничего не противопоставила наша 8-я воздушная армия, занятая, видимо, на других (?) направлениях… Войска 28-го танкового корпуса отбросили в упорных боях неприятеля на 6–8 км от Калача. Ночью мы произвели перегруппировку и пополнили боеприпасы. Утром 26 июля 28-й танковый корпус возобновил наступление. Атака началась на рассвете, в 3 часа, до появления авиации противника (на свою надежды нет никакой. — Авт.). Мы рассчитывали, что удар будет не только стремительным, но и внезапным.

Однако оказалось (!), что к его отражению вражеские войска готовились всю ночь. Они заняли выгодные рубежи, зарыли в землю танки, подтянули противотанковую артиллерию. Применили против наших танков 88-мм зенитные пушки (поскольку никакая германская противотанковая артиллерия наши средние и тяжелые танки не брала. — Авт.).

Атака, проведенная на рассвете частями 28-го танкового корпуса, успеха не имела. Вторая атака, предпринятая в 15 часов, также была отражена противником. Мы понесли чувствительные потери. Например, в 1-м батальоне 55-й танковой бригады на ходу осталось 9 танков… Наша атака территориальной цели не достигла. Однако противник был остановлен, почувствовал силу нашего удара…»

Вот вам разница в организации боевого управления и, в конечном счете, профессионализме. Немцы, вступив в бой с ходу, за каких-нибудь шесть часов ночного времени успели и закопаться в землю, и создать опорные пункты, и «напрячь все силы для удержания достигнутого рубежа». Словом, в кратчайший срок создать оборону, непреодолимую для наших ударных соединений, которые, кстати, бездумно пытаются пробить ее лобовыми атаками в одном и том же направлении. А советскую оборону германские танки легко прорывают в тот же день, когда получают горючее для своих топливных баков.

Эти бои только утвердили немцев во мнении, что «самым слабым местом Красной Армии по-прежнему оставалась ее убогая тактика. Русские танкисты совершенно не использовали преимущества рельефа местности и, похоже, не знали принципов стрельбы и маневра». По признанию Москаленко, в ходе боевых действий «все время давали себя знать и пробелы в обучении войск», поэтому после ожесточенных дневных боев, длившихся по 17–18 часов, приходилось проводить ночные учебные сборы выживших механиков-водителей танков, чтобы с рассветом бросить их в новую атаку.

Если все знали о неготовности к контрудару, то, может, не стоило его затевать? Может, надо было самим занять выгодные рубежи, использовать водную преграду, закопаться в землю, создать опорные пункты и прочее? А если контрудар был так необходим, как уверяет маршал Василевский, то, может быть, стоило хотя бы по-хозяйски распорядиться имеющимися немалыми силами. Складывается впечатление, что вся реальная подготовка состояла из написания боевых распоряжений. Например, поражает тот факт, что под Калачом решается судьба фронта, а никто не в курсе, чем занимается 8-я воздушная армия, или сама она не знает, чем ей заниматься.

Рядовой 389-й пехотной дивизии генерала Магнуса писал домой: «Ей-богу, мы в полной безопасности, ведь в небе наши асы. Кстати, русских самолетов я вообще не видел». (Правда, наши авиаторы утверждают, что они «всеми имеющимися силами днем и ночью… уничтожали танки и моторизованные войска противника».)

В эти же дни левее наступал 13-й танковый корпус. Но, оказавшись в двойном подчинении, он продолжал выполнять прежнюю задачу: наносил удар на Манойлин вместо того, чтобы повернуть на Верхне–Бузиновку и Клетскую. Связи с полковником Танасчишиным генерал Москаленко не имел. В результате ударные группировки 1-й танковой армии били по расходящимся направлениям. Пришлось специально послать в 13-й корпус генерала Е.Г. Пушкина, который лишь 28 июля поставил ему новые задачи и повернул бригады с северо-западного и западного направления на север.

Воспользовавшись тем, что 1-я танковая армия в течение первых дней наступления сражалась, по существу, одна, противник сосредоточил против нее большую часть огневой мощи своей артиллерии и крупные силы авиации. Штаб генерала Москаленко с нетерпением ждал, когда сможет включиться в операцию 4-я танковая армия Крюченкина, чтобы совместными с ней действиями сломить сопротивление врага. Но ожидания не оправдались. Даже к 16 часам 27 июля из состава 4-й танковой на западный берег Дона переправились только 17 танков одной из бригад 22-го корпуса.

4-я танковая армия запаздывала с началом наступления, а 13-й танковый корпус по-прежнему вел бои в районе Манойлина. Поэтому удар на Верхне–Бузиновку 1-я танковая армия наносила лишь силами 28-го танкового корпуса. 131-я стрелковая дивизия наступала на север вдоль правого берега Днепра, а 158-й тяжелой танковой бригаде было приказано очистить от противника высоты западного берега Дона. Армия «ехала» в разные стороны и ни на одном направлении не могла прорвать немецкую оборону.

Лишь 13-му танковому корпусу удалось к 28 июля соединиться в районе Майоровского с частями 184-й и 192-й стрелковых дивизий и 40-й танковой бригады, объединенных под общим командованием полковника К.А. Журавлева. Однако это не было разгромом противника. Немцы просто пропустили танки и вновь замкнули кольцо окружения. Танковые бригады были отрезаны от штаба корпуса и от своих тылов без достаточных запасов горючего и боеприпасов, длительного боя они вести не могли. Командир корпуса, находившийся вместе с бригадами, оказался отрезан от штаба и не имел средств управления.

Германское командование поспешило принять меры для парирования удара. На правом фланге у Москаленко появилась еще одна пехотная дивизия 8-го армейского корпуса. На левом — одна танковая и две пехотные дивизии 24-го танкового корпуса форсировали реку Чир, разорвали смежные фланги 62-й и 64-й армий и создали угрозу удара на Калач с юго-запада, отрезая 1-ю танковую армию от переправ через Дон. Для ликвидации этой опасности Москаленко пришлось направить в район Суровикино резервную 163-ю танковую бригаду из состава 13-го корпуса и вновь прибывшие 204-ю и 321-ю стрелковые дивизии. Сюда же перебрасывался 23-й танковый корпус. Введенные в бой на стыке 62-й и 64-й армий, эти соединения сыграли решающую роль в отражении удара противника на Калач. Немецкие дивизии были разбиты и отброшены за реку Чир.

В последние июльские дни 1-я танковая армия, таким образом, действовала на двух противоположных направлениях: северо— и юго-западном, причем последнее требовало соответственного внимания со стороны командования и штаба армии. Командующему армией пришлось обзавестись двумя наблюдательными пунктами и мотаться с одного на другой, чтобы руководить действиями войск на обоих направлениях. Направив все подкрепления на юго-запад, Москаленко не смог нарастить усилия на направлении главного удара.

4-я танковая армия смогла переправиться на правый берег Дона лишь к вечеру 28 июля и поэтому перешла в наступление только утром следующего дня силами всего лишь двух танковых бригад 22-го корпуса. За три дня они продвинулись до рубежа Верхне–Голубинский, Евлампиевский, Малонабатовский, где были остановлены противником. 31 июля ударом через Верхне–Бузиновку вышла из окружения в расположение 4-й танковой армии группа Журавлева. Вместе с частями 13-го танкового корпуса в группе насчитывалось менее 5000 человек и 66 танков.

30–31 июля боевые действия против северной группировки Паулюса достигли наивысшего напряжения. В 4 часа утра, сковав немцев с фронта, правофланговые соединения 1-й танковой армии — 28-й танковый корпус, 131-я стрелковая дивизия и 158-я тяжелая танковая бригада вновь перешли в наступление. Стремясь обойти противника с запада, они медленно продвигались вперед. На этот раз советскому командованию удалось достичь и наращивания сил армии, действовавших с юга. Как только 23-й танковый корпус выполнил задачу по разгрому врага в районе устья реки Чир, он был перенацелен для действий в северном направлении. В это же время 13-й танковый корпус, переданный в состав 4-й танковой армии, совместно с частями 22-го танкового корпуса начал наступление на Осиновский, в тыл немецкой группировке. Над германскими 3-й и 60-й мотодивизиями нависла угроза окружения. Однако реализовать ее русским не удалось.

Немецкая пехота создала систему плотного противотанкового огня, генерал Паулюс четко маневрировал своими силами, просчитывая маневры противника, а немецкая авиация господствовала в воздухе, беспрерывно атакуя советские части и нанося им чувствительный урон. Например, в корпусе Танасчишина осталось 27 танков, и он, по существу, потерял боеспособность. Вплоть до 5 августа продолжались в этом районе кровопролитные бои. В течение двенадцати дней советские войска непрерывно атаковали, пока окончательно не выдохлись, после чего сами перешли к обороне.

Тем более что пополнения к ним больше не поступали: центр тяжести боев в начале августа переместился на котельниковское направление.

Как мы помним, одновременно с «разгромом» северной группировки противника 64-я армия, которую возглавил генерал М.С. Шумилов, и 62-я армия, которую принял генерал-лейтенант А.И. Лопатин, должны были нанести удар по южной группировке Паулюса, прорвавшейся к Суровикино и Нижне–Чирской. Маршал Чуйков оставил подробное описание исполнения этой части советского плана, к которому просто нечего добавить:

«В это же время была получена директива фронта за подписью начальника штаба генерал-майора Д.Н. Никишева. Директива предписывала одновременным ударом двух армий (62-й и 64-й) уничтожить обе группировки противника в районе Верхне–Бузиновки и на реке Чир. 64-я армия усиливалась 204-й стрелковой дивизией и 23-м танковым корпусом.

Распоряжение было получено в 14 часов 28 июля, а начало операции назначалось на 2 часа ночи 29-го, то есть через 12 часов.

Нам надлежало с М.С. Шумиловым немедленно найти (?) 204-ю дивизию и 23-й танковый корпус. Мы об их местонахождении ничего не знали. Запросили по телефону штаб фронта. Нам ответили:

— Ищите эти части между Доном и рекой Лиска.

Всю ночь мы колесили по степи в поисках приданных 64-й армии частей (самое подходящее занятие для командарма и его заместителя. — Авт.). Проискали все утро и только к полудню 29 июля в районе Жирков нашли одну танковую бригаду 23-го корпуса. Командир бригады ничего не знал и к наступлению не готовился (а в штабе фронта уже десять часов рисуют стрелы? — Авт.).

Разыскивая штаб 23-го корпуса в совхозе «Победа Октября», мы по пути заехали в хутор Володинский, где расположился командный пункт 62-й армии.

Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал А.И. Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и объявил нам, что 62-я армия не может выполнить распоряжение начальника штаба фронта, так как части не готовы, боеприпасы не подвезены и Военный совет фронта это распоряжение не подтвердил.

А.И. Лопатин высказал свои предположения, почему Военный совет фронта не подтвердил директивы штаба фронта. Наши 1-я и 4-я танковые армии под командованием генералов К.С. Москаленко и В.Д. Крюченкина предприняли контрудары по наступающему противнику. Контрудар наших же 62-й и 64-й армий должен был наноситься в развитие ударов танковых армий

Но ни 1-я, ни 4-я танковые армии не смогли остановить наступление противника и разбить его части… Одновременного контрудара не получилось.

Я прекратил поиски 204-й дивизии и 23-го танкового корпуса. Надо было возвращаться в штаб армии».

Что касается 21-й армии, которой надлежало силами трех-четырех дивизий нанести удар с севера в направлении Клетской и отрезать немцам пути отхода, то генерал А.И.Данилов сумел выделить для решения задачи только один полк (?!). Соответствующим был и результат этого «наступления».

Плохо организованные удары пяти советских армий на время остановили продвижение противника, не позволили ему форсировать Дон, но заявленных решительных целей не достигли. Одновременного, концентрического контрнаступления всеми силами не получилось ни в масштабах фронта, ни в масштабах армий. Танковые корпуса действовали изолированно друг от друга, без поддержки пехоты и авиации и понесли существенные потери.

Оценивая достигнутые результаты, наши полководцы поставили себе в заслугу, что в этом сражении они «сорвали замыслы противника с ходу прорваться к Волге», задержали продвижение 6-й армии и в значительной мере «охладили ее наступательный пыл». Никаких других способов «задержать продвижение» они придумать не могли.

Советские военачальники, рассказывая нам об этом, полны оптимизма. Ну не разгромили врага, как обещали, зато остановили; не остановили — так «обескровили», в крайнем случае — «сорвали замысел противника». Какой ценой — не важно, зато «враг почувствовал силу наших ударов».

Рокоссовский, не имевший отношения к этим ударам, оценивал их более критично: «Ставка излишне часто вмешивалась в деятельность командования фронта по оперативным и даже тактическим вопросам. Она необоснованно торопила командование фронта с подготовкой и нанесением контрударов, использованием на тех или иных направлениях частей и соединений, несмотря на то, что в конкретных условиях обстановки командование фронта могло более своевременно решать такие вопросы… Открытый характер местности давал обороняющимся войскам большие преимущества в ведении меткого прицельного огня. Поэтому Верховное Главнокомандование должно было проявить выдержку и большое предвидение. Оно не должно было толкать командование фронта и армией на преждевременный переход в наступление, так как советские войска в то время не были к нему подготовлены и несли неоправданные потери в бесплодных контрударах… Вследствие этого все наспех подготовленные контрудары не дали положительных результатов и привели к большим потерям в людях и технике».

Тем не менее войти в Сталинград парадным маршем немцам не удалось.

Неожиданное появление крупных сил Красной Армии на сталинградском направлении, втянувших войска Паулюса в затяжные бои на правом берегу Дона, вынудило Гитлера срочно усилить действовавшую здесь германскую группировку. Фюрер приказал повернуть нацеливавшуюся ранее на Кавказ 4-ю танковую армию и нанести удар по Сталинграду с юга. Таким образом, немецкое командование вновь вернулось к идее двухстороннего охвата советских войск под Сталинградом, хотя и много меньшими силами, чем предусматривалось директивой № 41. Ослабление же заходящего крыла группы армий «А», вызванное уходом армии Гота, привело к тому, что сил на окружение войск Южного фронта южнее и юго-восточнее Ростова у этой группы армий не хватило.

Новый план действий группы армий «Б» был прост: обе ее армии — 4-я танковая южнее, а 6-я армия севернее Сталинграда — наносили удар в направлении Волги, у реки поворачивали соответственно налево и направо и брали в клещи весь район Сталинграда с оборонявшимися в нем войсками.

4-я танковая армия Гота в конце июля переправилась через Дон в нижнем течении и занимала плацдарм южнее Цимлянской. Мощь ее значительно снизилась после того, как из ее состава были изъяты два танковых корпуса и дивизия «Великая Германия». В распоряжении генерала Гота остались 48-й танковый и 4-й армейский корпуса, имевшие в своем составе 14-ю танковую, 29-ю моторизованную, две немецкие и две румынские пехотные дивизии. В пути находился 6-й румынский корпус из четырех пехотных дивизий. Войска Гота должны были нанести главный удар танковым корпусом восточнее железной дороги Сальск–Сталинград на северо-восток и выйти к Волге в районе Красноармейска. 4-й армейский корпус должен был обеспечивать восточный фланг армии, а 6-й румынский корпус — западный фланг в районе между железной дорогой и Доном.

1 августа 4-я танковая армия перешла в наступление. Характерно, что перед этим немцы простояли на плацдарме десять суток и, едва начав движение, с легкостью прорвали оборону 51-й советской армии (буквально накануне переданной в состав Сталинградского фронта), разрезав ее на части. Армия, которая находилась за Доном с середины июня, имела полтора месяца времени и единственную задачу — создать на этом рубеже прочную оборону, прекратила свое существование в один день.

По сведениям Советской военной энциклопедии, она в августе вроде бы с кем-то воюет, но ею никто не командует. Штаб армии потерял связь с соединениями и не имел достоверных сведений о сложившейся к юго-востоку от Цимлянской обстановке. Последний приказ, полученный, к примеру, 138-й стрелковой дивизией, гласил: «Действовать самостоятельно в зависимости от обстановки». Разрозненные остатки советских дивизий частью отходили на восток, к Сталинграду, частью — на Элисту.

Германская 14-я танковая дивизия уже 2 августа овладела Котельниково, разгромив на станции четыре эшелона с прибывающими войсками 208-й стрелковой дивизии (еще несколько эшелонов этой же дивизии были разбиты ударами немецкой авиации ввиду того, что штаб фронта не озаботился прикрыть с воздуха район выгрузки прибывающих резервов), вечером 3 августа вышла к реке Аксай, а утром 4-го продолжала движение на Плодовитое. Для защиты этого направления из левофланговых соединений 64-й армии спешно создавалась оперативная группа Под командованием генерала Чуйкова из 29-й (11 000 человек) и 208-й (10 000 человек) стрелковых дивизий, 154-й бригады морской пехоты и 6-й гвардейской танковой бригады, двух полков реактивной артиллерии. Кроме того, в состав группы передавались отошедшие сюда 138-я (4200 человек) и 157-я (1500 человек) стрелковые дивизии разбитой 51-й армии. Чуйкову категорически предписывалось любыми средствами удержать позиции на реке Ак-сай. Дополнительные силы, в том числе семь гвардейских минометных полков, перебрасывались в район станции Абганерово и Тингута.

6 августа главные силы 48-го танкового корпуса генерала Гейма — 14-я танковая и 29-моторизованная дивизии — сосредоточились у реки Аксай и, осуществив прорыв левого фланга 64-й армии, достигли внешнего оборонительного обвода на участке Абганерово, Плодовитое. 7–8 августа немцы продвинулись к станции Тингута. Создавалась прямая угроза прорыва к Сталинграду с юго-запада.

Командование фронта перебросило сюда все имевшиеся под рукой силы и средства. Двум дивизиям Гейма, оторвавшимся от своей пехоты, противостояли 29, 126, 204, 426, 38-я стрелковые дивизии, 133-я танковая бригада с 43 тяжелыми КВ. Сюда же прибыло управление 13-го танкового корпуса Танасчишина, принявшее под свое командование 6-ю гвардейскую, 13-ю, 254-ю танковые, 38-ю мотострелковую бригады, в которых насчитывалось 132 танка, в том числе 114 «тридцатьчетверок». И тем не менее, «в районе прорыва противник располагал силами, в четыре раза большими, чем советские войска(?!)».

9 августа группа Чуйкова при поддержке приданного ей 13-го танкового корпуса попыталась нанести контрудар во фланг корпусу Гейма, но была отбита двумя румынскими пехотными дивизиями. Но на короткое время положение на этом направлении было стабилизировано, войска 64-й армии к исходу 11 августа снова вышли на внешний оборонительный обвод. Корпус Танасчишина за это время потерял 96 танков, получил 40 машин пополнения и занял оборону в боевых порядках общевойсковых соединений. Танки использовались на переднем крае как неподвижные огневые точки; были закопаны в землю по башни и замаскированы.

В дальнейшем в связи с ухудшением обстановки в районе Калача 64-я армия вынуждена были отойти за реку Мышковка.

Дело в том, что Паулюс тоже не сидел на правом берегу Дона сложа руки. Войска 6-й армии, перегруппировав силы, с утра 7 августа возобновили наступление в полосе 62-й советской армии, оборонявшей выступ в малой излучине. Связь штаба армии с большинством соединений в этот день была потеряна. Вечером 8 августа 16-я и 24-я танковые дивизии, прорвавшиеся с севера и юга, сомкнули «клещи» западнее Калача, окружив шесть дивизий и части усиления 62-й армии. Остатки войска генерала Лопатина откатывались на восток. Их отступление прикрывал 23-й танковый корпус, от которого осталось 20 танков, 30 орудий и минометов и около 200 стрелков. До 10 августа он в составе сводного отряда удерживал правый берег Дона южнее Калача, обеспечивая переправу остатков разбитой 62-й армии. Мелкими группами и поодиночке пробивались к своим окруженцы. Так, командир 33-й гвардейской стрелковой дивизии полковник А.И. Утвенко вывел из окружения 120 человек. Практически вся артиллерия армии досталась немцам.

Именно в этот период Сталин, раздраженный донесениями со Сталинградского фронта, приказал передать генералу Гордову: «Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта. Жду от вас сообщений о ликвидации тревожного положения на вашем фронте».

Ничем порадовать Верховного Главнокомандующего генерал Гордов не мог. К 10 августа советские войска отошли на левый берег Дона и заняли оборону на внешнем обводе Сталинграда. Закончилась недолгая карьера 1-й и танковой армий и первой тысячи танков фронта. То есть 4-я танковая армия еще фигурировала некоторое время, но «танкового» в ней ничего не осталось, теперь это было чисто общевойсковое объединение, получившее шуточное прозвище «четырехтанковая». Управления танковых корпусов были выведены в тыл на переформирование и доукомплектование.

По словам маршала Василевского: «Ставка и Генеральный штаб все более и более убеждались, что командование этим фронтом явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск (то, что Гордов не справлялся даже с одной армией, было видно еще в ходе Харьковской и Воронежской операций, зачем же было ему фронт давать, да еще столь ответственный? — Авт.), вынужденных к тому же вести бои на двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с теми мероприятиями, которые по заданию ГКО и требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города».

Общая протяженность фронта достигла 810 км.

Ставка приняла решение о разделении Сталинградского фронта на два. 5 августа из его состава был выделен новый, Юго–Восточный фронт, на который возлагалась задача обороны юго-западных подступов к городу. В состав фронта вошли войска левого крыла — 64-я, 57-я, 51-я и 8-я воздушная армии, 13-й танковый корпус, части 118-го укрепрайона. Для него же из резерва перебрасывалась 1-я гвардейская армия. Командующим был назначен генерал-полковник А.И. Еременко. В подчинении генерала Гордова оставались 63-я, 21-я, 62-я общевойсковые, 4-я танковая, вновь формируемая 16-я воздушная армии, 28-й танковый корпус. 1-я танковая армия расформировывалась.

По странному капризу Сталина линия разделения между двумя фронтами проходила через центр города, разделяя соответственно и ответственность за его удержание между двумя «горячими» командующими. Впрочем, такое положение просуществовало недолго. Быстро выяснилось, что разделение фронтов еще более усложнило решение важнейших вопросов, например массированного применения авиации, которая и так постоянно решала задачи на каких-то «других участках», руководства противовоздушной обороной. Или эвакуация из города промышленных предприятий и населения. Легко можно представить, как два командующих спасают каждый «свою» половину Сталинграда.

Уже 9 августа Ставка, по предложению Василевского, приняла новое решение, согласно которому Сталинградский фронт подчинялся командующему Юго–Восточным фронтом. В итоге все это бюрократическое творчество обернулось банальной сменой командующих, генерал Гордое стал заместителем Еременко. Но при этом — случай уникальный — сохранилось два фронтовых управления.

Как вспоминает сам Еременко: «…руководить приходилось через два параллельно действовавших штаба. Не говоря уже ни о чем другом, даже для технического осуществления функций руководства войсками требовалось вдвое больше времени. Приказы, директивы, распоряжения, как правило, издавались в двух вариантах, будучи подготовлены двумя разными штабами. Приходилось заслушивать двух начальников штабов, двух начальников разведывательных отделов, двух артиллеристов, двух танкистов, двух командующих ВВС, двух заместителей по тылу. Одних только заместителей по двум фронтам набиралось до двенадцати человек. А ведь нам нужно было не только выслушать каждого, а и дать указания, проконтролировать их исполнение». Здесь же постоянно клубились представители Ставки, Генерального штаба, ГКО, направленны и порученцы…

Какой борщ, когда такие дела на кухне!

Свой первый фронтовой опыт обобщил и генерал Чуйков. Размышляя об итогах оборонительных боев, он пришел к выводу, что ничего нового в тактике немцев не было: «Будь у нас в это время более глубокое построение обороны, да еще противотанковые резервы, можно было бы не только сдержать наступление, но и нанести большой урон противнику».

Действительно, ничего нового для красных командиров в немецкой тактике и быть не было. Просто немцы тактику досконально изучали и грамотно применяли, а русским учиться недосуг, они все постигали опытным путем, долго и кроваво. Полтора года учились строить эту самую глубокую оборону, пользоваться радиосвязью, другим премудростям. Два года накапливали опыт правильного использования авиации. А вот искусство маневра так и не успели освоить — война закончилась.

«…Немецкие танки не шли в атаку без пехоты и без поддержки авиации. На поле боя не заметно было доблести немецких танкистов, их смелости и быстроты действий, о которых писали зарубежные газеты». По Чуйкову, если немецкие танкисты не ввязываются в безнадежный бой без поддержки пехоты и авиации, то это признак трусости. Вот если фронт теряет за две недели тысячу танков — вот это «доблесть». А какая «быстрота действий»! К слову, какие зарубежные газеты читал товарищ Чуйков, окончивший два класса сельской школы?

«Немецкая пехота была сильна своим автоматическим огнем, но быстрого продвижения на поле боя я не видел. Наступая, немецкие пехотинцы не жалели патронов, но стреляли часто попусту… Передний край гитлеровцев, в особенности ночью, был прекрасно виден, он обозначался трассирующими пулями и ракетами всех цветов. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без стрельбы». А еще немецкая пехота была сильна своей великолепной подготовкой, способностью мгновенно освоить любой захваченный рубеж, умением маневрировать в наступлении и стойкостью в обороне.

…Наиболее четко работала в бою авиация противника. Связь и взаимодействие авиации с наземными войсками у противника были отработаны. Чувствовалась, что фашистским летчикам знакома тактика своих и наших наземных войск». Ну, хоть что-то оценил по достоинству.

«…Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, — писал домой советский пехотинец, — хоть зарывайся на 100–1000 метров, а достанет. Наших самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то творят с наземными войсками… Ведь до чего дошло, что летчик из нагана бьет по пехоте, насколько они не боятся и как низко приземляются. Как ни замаскируй окоп — все видит… Ой, сколько сегодня на нашем направлении было самолетов, это ужас, и главное то, что одна партия уходит, а другая приходит. Ну где наши самолеты, почему они нам не помогают?»

Основные потери немцы в это время несли не от воздействия противника, не от наших поспешных контратак, а от болезней, тепловых ударов и физического истощения личного состава.

Тем не менее бои под Калачом показали, что «русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию».

Для продолжения наступления группе армий «Б» пришлось в очередной раз произвести перегруппировку сил. Войскам Гота противостояли 64-я и свежая 57-я армии, стало ясно, что без дополнительных сил 4-я танковая армия не сможет продвигаться дальше. Поэтому Паулюсу пришлось вернуть в нее 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Усиленной таким образом 4-й танковой армии предписывалось выйти на берег Волги в районе Красноармейска.

Основные силы 6-й армии — восемь дивизий — перебрасывались на северный фланг и сосредоточивались для форсирования реки в самой восточной части излучины Дона у Вертячего. Задача армии состояла в захвате плацдарма и прорыве неприятельской обороны с выходом подвижными соединениями к Волге севернее Сталинграда. На острие удара находился 14-й танковый корпус, его северный фланг обеспечивался 8-м армейским корпусом, южный — 51-м корпусом Зейдлица. На правом фланге армии 24-й танковый корпус должен был занять плацдарм по обе стороны от Калача и с этого плацдарма силами одной 71-й пехотной дивизии наступать в восточном направлении.

8-й авиакорпус генерала Фибинга — 126 самолетов, в том числе 30 истребителей и 59 бомбардировщиков — главными силами должен был сначала поддерживать действия Зейдлица по захвату переправ, а затем — прорыв танкового корпуса Виттерсгейма.

На усиление 6-й армии из резерва ОКХ передавался 11-й армейский корпус генерала Штрекера. Чтобы обеспечить прикрытие разрыва между группами армий «Б» и «А», достигшего 300 км, главное командование сухопутных войск выделило на астраханское направление 52-й армейский корпус генерала Отта, который должен был, используя сеть опорных пунктов, контролировать участок Садовое, Элиста, река Маныч.

По мнению генерала Ганса Дёрра, эти постоянные перемещения объяснялись тем, что у немцев не было резервов, Гитлер стремился успеть везде: «Верховный Главнокомандующий не понимал, какую роль они (резервы) призваны играть; он не мог допустить, чтобы какое-либо соединение не имело боевой задачи… Это жонглирование силами фронта, которым виртуозно владели все инстанции, было изобретено Главным командованием и превратилось в нездоровую систему, призванную заменить отсутствие резервов».

В течение августа выдвинулась к Дону 8-я итальянская армия под командованием генерала Гарибольди в составе шести пехотных и одной кавалерийской дивизий. Итальянцы заняли участок от Павловска до устья реки Хопер. Однако это не привело к усилению группировки Паулюса, поскольку, не слишком веря в боеспособность своих союзников, германское командование не сняло занимавшие этот рубеж дивизии 29-го армейского корпуса, а включило их в состав итальянской и располагавшейся выше по течению реки 2-й венгерской армии.

Зато Сталин понимал толк в резервах. Он умел их создавать, накапливать, и в нужный момент у него всегда под рукой находились дивизии, корпуса и армии. Ставка

ВГК систематически усиливала войска на сталинградском направлении. С 1 по 20 августа сюда было направлено 15 стрелковых дивизий, новые 2-й, 4-й, 7-й, 16-й танковые корпуса, пополнялись техникой и людьми 22-й, 23-й и 28-й. (Производимое только сталинградскими заводами вооружение позволяло ежедневно формировать противотанковый артполк с 20 орудиями и танковую роту в составе 10 машин. В августе, согласно решению об удвоении производства, СТЗ выпустил 390 «тридцатьчетверок», до последнего дня находился на заводе нарком танковой промышленности и представитель ГКО В.А. Малышев. Город давал фронту минометы, автоматы, бронепоезда, бронебойные и крупнокалиберные снаряды, мины, тягачи, бронекатера, броню, реактивные установки, обувь, воинское обмундирование и многое другое.) К 25 августа в войсках имелось 19 полков и 17 отдельных дивизионов РС, в том числе 16 — тяжелых М-30.

В состав Сталинградского фронта вошла 1-я гвардейская армия, на подходе были 66-я и трижды погибшая, сформированная в четвертый раз 24-я армия. Это еще 16 дивизий и пять танковых бригад.

Так что и генерал Еременко получил свои 1000 танков. Одновременно укреплялась оборона на подступах к городу, производилась перегруппировка артиллерии, часть войск заняла средний обвод. Поддерживающие сухопутные войска 8-я и 16-я воздушные армии и 102-я истребительная дивизия ПВО имели 738 самолетов. Кроме того, на сталинградском направлении систематически использовались 150–200 бомбардировщиков АДД.

Для оказания помощи командованию фронта Ставка направила в этот район в первой половине августа генерала Василевского, а в конце месяца — генерала Жукова.

С середины августа германские войска планомерно расшатывали советскую оборону.

13 августа две пехотные дивизии 6-й армии (корпус Штрекера) повели наступление на правом фланге 4-й танковой армии Крюченкина, состоявшей теперь из шести стрелковых дивизий (343, 192, 205, 18, 321, 184-й), в направлении на Перекопку. Оборонявшаяся здесь 321-я стрелковая дивизия, не выдержав натиска противника, начала отходить на северо-восток. Для усиления обороны на этом участке генерал Крюченкин в тот же день перебросил с центрального участка армейской полосы истребительную бригаду и противотанковый артполк. Командующий фронтом, в свою очередь, передал в распоряжение командующего 4-й танковой армией 193-ю танковую бригаду, два отдельных танковых батальона, 22-ю истребительно-противотанковую артбригаду, два артполка и гвардейский минометный полк. В ходе двухдневных боев немцы были остановлены, но в боевые действия в полосе 321-й дивизии была втянута немалая часть резервов армии и фронта.

Утром 15 августа после двухчасовой артиллерийской и авиационной подготовки Паулюс нанес одновременно два удара по войскам Крюченкина: главный — на Сироткинскую, вспомогательный — на Трехостровскую. За первый день немцам удалось продвинуться на 12–20 км. Их танки прорвались к командному пункту 4-й танковой армии; с этого момента штаб Крюченкина уже ничем не управлял. В полном окружении оказались 192, 205-я и 184-я стрелковые дивизии. В трех других осталось по 700–800 бойцов. Разбив советские войска в малой излучине, немцы форсировали Дон и овладели плацдармом на левом берегу в районе Песковатки, Вертячего.

Оценив обстановку, командующий фронтом решил ввести в бой войска прибывающей 1-й гвардейской армии, которой командовал генерал Москаленко. И не просто ввести, а, конечно же, нанести контрудар, «уничтожить и восстановить положение» — стандартные задачи, задаваемые любой свежей части, стоило ей только прибыть на любой из советских фронтов.

Новая армия имела в своем составе пять гвардейских стрелковых дивизий. Дивизии эти формировались на основе оставшихся без работы по специальности воздушно-десантных корпусов. Их личный состав был подобран из настоящих бойцов, прошедших хорошую подготовку, поэтому звание «гвардейцев» им было присвоено авансом. Однако, во-первых, бывшие парашютисты в большинстве не имели боевого опыта и, в силу специфики своей профессии, плохо знали материальную часть тяжелого пехотного вооружения — минометов и станковых пулеметов, во-вторых, сама армия только-только выгрузилась, сосредоточение не закончила и из-за неэффективной работы тыловых учреждений не могла выпросить у штаба фронта, который сам же собирался бросить ее прямо с колес в контрнаступление, боеприпасов и прочего снабжения.

«Ударять» по врагу традиционно нужно было очень срочно, на подготовку так же традиционно отводилась одна ночь, ибо: «Суровая, грозная обстановка на подступах к Сталинграду вынуждала командующего фронтом использовать все имеющиеся силы». Другой вопрос — насколько умело они использовались. И вполне понятно, почему у командующего хронически отсутствуют резервы: все прибывающие соединения «в связи с напряженной обстановкой» вводились в бой поспешно, без ориентировки, без подготовки к бою, а порою, как видим, и без боеприпасов. Уже 16 августа 1-я гвардейская армия вступила в сражение тремя своими дивизиями. На некоторое время фронт здесь был стабилизирован. 4-я танковая армия, получив две свежие гвардейские дивизии, заняла оборону по восточному берегу Дона от Вертячего до устья реки Иловля.

В это время на юге, после перегруппировки сил, 17 августа продолжил наступление генерал Гот. Он перенес направление главного удара вправо и нанес удар в стык 64-й и 57-й советских армий. Три дня спустя 48-й танковый корпус Кнобельсдорфа вышел к высотам восточнее станции Тундутово; до Волги оставалось всего 20 км. Чтобы усилить свой левый фланг, генерал Еременко снял с фронта обороны 62-й и 4-й танковой армий четыре истребительно-противотанковых артполка, четыре полка гвардейских минометов, отдельную танковую бригаду и перебросил на угрожаемый участок 57-й армии южнее Сталинграда. Эти части помогли остановить продвижение Гота, но все резервы фронта оказались растащены по флангам, а оборона в центре была ослаблена.

Тогда нанес свой главный удар Паулюс. 21 августа 6-я армия форсировала Дон по обе стороны от Вертячего и 23 августа прорвала оборону 62-й армии, расчистив путь 14-му танковому корпусу. В образовавшийся прорыв ринулись одна танковая, две моторизованные и две пехотные дивизии.

О том, что большая группа немецких танков и мотопехоты к середине дня уже достигла среднего оборонительного обвода, штаб Лопатина, потеряв связь с войсками, не имел понятия. Штаб фронта узнал об этом первым из донесения воздушной разведки, но докладу летчика, основанному на визуальных наблюдениях, вначале не поверили: столь глубокий прорыв врага казался невероятным.

К 16 часам, «переехав» пешие колонны выдвигавшейся к передовой из резерва 87-й стрелковой дивизии, передовые батальоны 16-й танковой дивизии генерала Хубе пересекли междуречье и вышли к Волге в районе поселков Рынок, Латошинка севернее Сталинграда. Фронт оказался расчлененным на две части. Подходившие к городу с севера и северо-запада железнодорожные линии были перерезаны, нарушен был и водный путь по Волге. «Мы смотрели на простиравшуюся за Волгой степь, — записал в дневнике немецкий капитан. — Отсюда лежал путь в Азию, и я был потрясен».

В этот день авиация Рихтгофена — весь 4-й воздушный флот — неоднократно бомбила город с воздуха, совершив за сутки до 2000 самолето-вылетов, сбросив 1000 тонн бомб. Сталинград пылал как гигантский костер. Были разрушены промышленные предприятия, жилые кварталы. На деревянные дома юго-западной окраины обрушился град зажигательных бомб, здесь все выгорело дотла. Коробки многоэтажек устояли, но перекрытия рухнули. Был уничтожен городской водопровод. Массированные бомбардировки не прекращались до наступления темноты.

В предместьях северной части города удар прорвавшихся немецких «панцеров» приняла 10-я стрелковая дивизия НКВД полковника A.A. Сараева, поддержанная огнем батарей 1077-го зенитного артиллерийского полка подполковника В.Е. Гетмана. На линии Городище, Гумрак, Садовая заняли оборону танковые бригады 23-го корпуса генерала Хасина. К Тракторному заводу были брошены курсанты военно-политического училища, части ПВО, противотанковый артполк, сводный отряд моряков Волжской флотилии. Городской Комитет обороны направил к месту прорыва отряды народного ополчения, истребительные батальоны и 99-ю танковую бригаду (50 танков), сформированную из двух учебных батальонов СТЗ. Из всех этих сил был образован северный боевой участок. Войска его отразили удары передовых частей 14-го танкового корпуса.

10-й дивизии была также придана 1-я рота 28-го отдельного отряда собак-истребителей танков под командованием старшего лейтенанта П.Г. Брагоренко. Впервые собак в «противотанковом» варианте применили осенью 1941 года под Москвой, якобы в связи с отчаянным положением на подступах к столице. Но затем упоминания о них встречаются в описаниях обороны Оскола и Сталинграда в 1942 году и в ходе наступления Донского фронта в 1943-м. И позже эти «отдельные отряды» не оставались без работы. Собак обучали три месяца. Секрет дрессировки самый простой: их кормили только под движущимся танком. В итоге у животных вырабатывался рефлекс при виде танка бросаться под его днище. Тут и срабатывала штырьковая мина, закрепленная на спине собаки. По свидетельству Сараева, именно собаки-камикадзе «первыми открыли счет подбитым танкам врага» в боях за Сталинград, и «это не осталось незамеченным гитлеровцами. Впоследствии в прифронтовой зоне немцы перестреляли всех собак и кошек».

Вскоре в район Тракторного с других участков Сталинградского фронта прибыли еще три стрелковые бригады. Утром 29 августа войска северного участка перешли в наступление. Противник был выбит из населенного пункта Рынок и отброшен к северу на 8 км.

Немалое изумление у немецких танкистов вызвало то обстоятельство, что орудийные расчеты развернутых на прямую наводку зениток состояли из юных девушек (а всего в 9-м Сталинградском корпусе ПВО было более 8000 женщин). Стрелять по наземным целям их никто не учил, но дрались они поразительно бесстрашно: «Русские женщины — это настоящие солдаты в юбках. Они готовы сражаться по-настоящему и в ратном деле могут заткнуть за пояс многих мужчин».

Немцам это было непонятно и дико, поскольку вермахт два с половиной года участвовал в мировой войне без помощи женщин, если не считать передвижных публичных домов. Лишь в январе 1942 года, в связи с острой нехваткой людских ресурсов, в немецкой армии была создана организация «штабных помощниц» для того, чтобы высвободить солдат-мужчин в штабах в Германии и на оккупированных территориях. И это все, что можно сказать о немецких женщинах в этой войне. Ни одна из них не служила в действующей армии. Никто не видел фотографий, запечатлевших немецкую санитарку, выволакивающую на себе раненого из-под огня, тем паче какую-нибудь Гретхен, отражающую натиск большевистских орд, припав девичьей грудью к пулемету. Гитлер не додумался даже до такой простой мысли, как использование труда матерей и жен своих солдат на военных предприятиях, в то время как в СССР десятки тысяч «тружениц тыла» варили сталь, стояли у токарных станков или собирали танки. Гнусный нацистский режим не позволял женщине в полной мере выразить себя.

Зато в самой свободной Советской стране «война в полном смысле слова перестала быть уделом мужчин» и «женщины, как равноправные члены социалистического государства, стали и равноправными его защитниками (!)». Как видим, хотя с людскими ресурсами было все нормально, здесь — дело в принципе.

Чтобы советские женщины могли спать спокойно, завоеванное равноправие закрепили законодательно, приняв 1 сентября 1939 года Закон «О всеобщей воинской обязанности». С этого момента воинская служба в СССР стала почетной обязанностью каждого гражданина, независимо от пола. В статье 13 Закона говорилось о том, что Народным комиссариатам обороны и Военно-морского флота предоставляется право брать на учет и принимать на службу в армию и флот женщин, а также привлекать их на учебные сборы. От имени всех советских женщин благодарила на исторической IV сессии Верховного Совета любимую Коммунистическую партию и Советское правительство депутат Е.М. Кожушина: «Все мы, молодые патриотки, готовы выступить на защиту нашей прекрасной Родины. Мы, женщины, гордимся тем, что нам дано право защищать ее наравне с мужчинами».

Очень скоро война позволила в полной мере реализовать это право — «защищать наравне».

«У нас в дивизии было немало женщин, — вспоминает генерал Провалов, — санинструкторы, телефонистки, врачи, медицинские сестры, прачки, хлебопеки. То ли мы уже просто привыкли к тому, что женщины повседневно делали тяжелую работу, то ли не было времени замечать, как им несладко на фронте, но женский фронт на войне лично у меня не вызывал каких-то особых вопросов».

Лично у меня вопросы есть. Первый и самый простой из них: сколько же их было?

Значит, в одной 383-й стрелковой дивизии женщин «было немало» — примерно около ста. Численность таких дивизий в 1942 году пошла на пятую сотню. Были еще кавалерийские и авиационные дивизии, стрелковые, мотострелковые, танковые, морские бригады, артиллерийские, саперные, разведывательные батальоны, подразделения связи и ПВО, медслужбы, управления корпусов, армий, фронтов, тылов и т.д. Везде служили женщины, сотни тысяч женщин. Официально — более 800 тысяч. Но вот неутомимая исследовательница данной темы В. Муромцева сообщает: «В годы Великой Отечественной войны более миллиона советских женщин с оружием в руках защищали Родину». А без оружия — со скальпелем, гаечным ключом, телефонной трубкой, регулировочными флажками или солдатскими портками?

30 июня 1941 года, «учитывая большое стремление советских женщин принять непосредственное участие в вооруженной борьбе против фашизма», ГКО принял ряд постановлений о мобилизации женщин и девушек для несения службы в войсках противовоздушной обороны, связи, внутренней охраны, на военно-автомобильных дорогах и т.д.

Было проведено также несколько специальных комсомольских мобилизаций девушек в Красную Армию. В 1942 году ЦК ВЛКСМ принял решение о мобилизации комсомолок для службы в Военно-морском флоте.

В войска ПВО по мобилизации ЦК ВЛКСМ было направлено 106 тысяч женщин. Наиболее крупная комсомольская мобилизация «женской молодежи» в войска ПВО была проведена по постановлению ЦК ВЛКСМ, принятому 28 марта 1942 года. Постановление обязывало обкомы, крайкомы в течение двух недель — до 10 апреля — совместно с военкоматами призвать 100 тысяч девушек-комсомолок в возрасте от 19 до 25 лет. Осенью 1942 года была проведена новая мобилизация женщин на службу в войска ПВО, наличие комсомольского билета и «стремления» роли уже не играло. В войсках Ленинградской армии ПВО их было свыше 9000. Более 17 тысяч женщин насчитывалось в подразделениях МПВО Ленинграда. В Особой Московской армии служило 20 тысяч женщин и девушек и 40 тысяч бойцов МПВО. К концу войны женщины составляли 24% контингента войск ПВО — около 300 тысяч. В отдельных полках и дивизиях их было до 80–100%.

Только по комсомольским мобилизациям на службу попало примерно 550 тысяч девушек, причем 70% их служили в действующей армии. С конца 1942 года каждый седьмой комсомолец в РККА был женского пола! Немало было и «несоюзной женской молодежи». Добавим 186 тысяч членов КПСС.

Среди фронтовых врачей женщины составляли 41%, среди военных хирургов — 43, фельдшеров — 43, медицинских сестер — 100, санинструкторов и санитарок — 40%. За годы войны было подготовлено 300 тысяч медсестер и свыше 900 тысяч сандружинниц и санинструкторов.

В составе каждой армии 1-го Белорусского фронта (шесть армий) служило до 3000 девушек и женщин. В начале 1945 года в составе 2-го Белорусского фронта служило свыше 20 тысяч женщин. Кроме того, большое количество их было в специальных и тыловых частях фронтового подчинения. На этом же фронте 9656 женщин работали по вольному найму.

Женщины были не только прачками, поварами, телефонистками и санинструкторами. А также — шоферами, слесарями, артиллеристами, пулеметчиками, автоматчиками, снайперами, матросами, танкистами, летчиками, морскими пехотинцами, разведчиками, политруками, командирами батальонов.

В системе всеобуча Наркомата обороны СССР было подготовлено 222 тысячи женщин «бойцов-специалистов»: минометчиц, станковых и ручных пулеметчиц (пробовал кто-нибудь из вас потаскать станковый пулемет или минометную плиту?), автоматчиц, снайперов, связисток, специалистов дорожно-эксплуатационных частей. Рязанское пехотное училище только за 1943 год подготовило 1388 женщин-командиров, которые затем командовали взводами, ротами, батальонами, пулеметными и минометными подразделениями. Так, в 383-й стрелковой дивизии — командир пулеметного взвода Октябрина Борисенко. Левина Анна — командир огневого взвода 4-й батареи 169-го минометного полка 3-й артдивизии прорыва.

В соответствии с постановлением ГКО в ноябре 1942 года при Московском военном округе был сформирован 1-й отдельный женский запасной стрелковый полк. Только за первый год своего существования полк подготовил для фронта 5175 солдат и сержантов, в том числе 489 стрелков, 217 минометчиц и 266 пулеметчиц.

В снайперских школах и курсах, входивших во всеобуч, было подготовлено 2484 женщины-снайпера. Центральная женская школа снайперской подготовки дала фронту 1061 снайпера и 407 инструкторов. Выпускницы последней «отстреляли» почти дивизию противника — 11 280 человек. Снайпер Лия Молдагулова уничтожила 91 солдата и офицера, Тамара Костырина — 120, Людмила Павлюченко — 309!!!

Осенью 1941 года по инициативе М.М. Расковой началось формирование трех женских авиаполков — истребительного, бомбардировочного и ночных бомбардировщиков.

586-й истребительный полк, оснащенный машинами Як-1, приступил к боевой работе в апреле 1942 года в системе ПВО Саратова. Женщины-истребители прикрывали от немецких бомбардировщиков промышленные центры и железнодорожные узлы Саратова, Воронежа, Касторной. В период с сентября по ноябрь 1-я эскадрилья полка участвовала в Сталинградской битве. Полк прошел от Волги до Вены, летчицы провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника, а Екатерина Зеленко совершила единственный в истории «женский» воздушный таран.

Знаменитый 588-й полк «небесных тихоходов» — 20 экипажей — под командованием Е.Д. Бершанской прибыл на Южный фронт в конце мая 1942 года в состав 218-й ночной ближнебомбардировочной авиадивизии 4-й воздушной армии. На его вооружении находился самолет У-2, «переоборудованный для бомбометания». Переоборудование поначалу заключалось в наличии по бортам двух корзин, в которые укладывались минометные мины и гранаты, сбрасываемые вручную. «Ночные ведьмы» участвовали в боях за Донбасс, Кавказ, Севастополь, Могилев, Варшаву, Данциг, совершили 23 672 боевых вылета. Полк стал именоваться 46-й Таманский орденов Красного Знамени и Суворова гвардейский женский авиаполк.

Боевая деятельность 587-го бомбардировочного полка началась в декабре 1942 года под Сталинградом в составе 270-й авиадивизии 8-й воздушной армии. Вначале летчицы учились на самолеты Су-2, но потом пересели на Пе-2. При выросшем штате экипажа и технического персонала женщин-специалистов уже не хватило, и полк получился смешанного состава. Он дошел до берегов Балтийского моря и получил звание 125-го гвардейского Борисовского орденов Суворова и Кутузова авиаполка дневных бомбардировщиков имени М. Расковой, его летчицы совершили 4419 боевых вылетов.

Кстати, летом 1942 года американцы тоже приняли программу по подготовке женщин-военных летчиков. Однако первые 25 молодых женщин, прошедших отбор (здоровье, высшее образование, американское гражданство, возраст 21–25 лет), были призваны на службу в ВВС лишь в августе 1943 года. В составе экспериментальной женской эскадрильи они осваивали, и довольно успешно, истребители и бомбардировщики Б-17. Даже неофициальное прозвище подразделения звучало очень похоже — «Летающие ведьмы». Однако к участию в боевых действиях их не допустили, решили, что для таких дел у Америки достаточно мужчин. В декабре 1944 года программа была закрыта.

Британский подход к вопросу был еще консервативнее. «Преисполненный изумления, — пишет М. Мур-кок, — смотрел я на то, как довольно много женщин выполняют здесь работы, которые в Англии не то чтобы даже считались подходящими для женщин; в Англии никому бы даже идея в голову не взбрела, что женщина вообще в состоянии приняться за такое». На самом деле, в тяжелое для Острова время отдельные английские энтузиастки добровольно прошли обучение на курсах зенитчиц, но ни одного выстрела они так и не сделали».

Как о чем-то уникальном поведал в свое время писатель С.С. Смирнов историю Марии Лагуновой — механика-водителя танка. На самом деле это был вовсе не единичный случай. Бывший командир 91-й танковой бригады маршал Якубовский вспоминает о Екатерине Петлюк и ее танке Т-70 с именем «Малютка». Можно вспомнить Марию Октябрьскую и ее «Боевую подругу», а также Ирину Левченко, закончившую не только танковое училище, но и Военную академию бронетанковых и механизированных войск. Список можно продолжить: механиками-водителями служили Валентина Бархатова, Вера Безрукова, Валентина Богданова, Александра Бурлакова, Валентина Грибалева, Зинаида Климентьева, Ольга Поршонок, Вера Смирнова, Тамара Охрименко; командирами танков были А. Бойко, В.Орлова, Таисия Потанина, А. Калинюк, а Е. Кострикова, Ирина Левченко и А. Самусенко командовали танковыми подразделениями.

Были и совсем экзотические девушки. В 38-й армии воевала 18-летняя Дуся Сытник — командир сабельного эскадрона (!) 18-го гвардейского кавалерийского полка, в 4-м кавкорпусе — снайперский взвод (45 человек) кубанских казачек. Колесова Елена командовала диверсионной группой отряда специального назначения, а Екатерина Михайлова прошла через самые жестокие бои в составе штурмового батальона морской пехоты.

Только за боевые заслуги орденами и медалями было награждено 150 тысяч советских женщин, а 86 из них удостоены звания Героя Советского Союза.

Они внесли свой вклад в Победу, и низкий им за то поклон.

«Едва ли найдется хоть одна военная специальность, — восхищается маршал Еременко, — с которой не справились бы наши отважные женщины так же хорошо, как их братья, мужья и отцы».

Но возникает другой вопрос: мужики — братья, мужья и отцы, — вам это и правда было нужно?

А как быть с этим:

…Летчик Милютина, тяжело раненная в живот, 4 раза теряла сознание во время полета. Напрягая последние силы и волю, она довела самолет до своей территории и благополучно посадила его…

…Командир эскадрильи 125-го гвардейского полка К.Я. Фомичева в боях с врагом дважды горела в воздухе, получила ранение правой ноги, перелом шести ребер и дважды — ожоги второй степени…

…Радистка 2-го батальона 216-го полка 76-й стрелковой дивизии Елена Стемпковская «…легла за пулемет и открыла огонь по фашистам. Но силы были слишком неравные. Гитлеровцы захватили девушку в плен, подвергли ее нечеловеческим истязаниям и пыткам. Лена предпочла мученическую смерть, но не выдала врагу военной тайны. Тогда ей не было и 21 года…»

…Член разведгруппы фронта Аня Морозова: «…при выполнении очередного задания группу наших разведчиков окружили эсэсовцы. Аня, раненная в руку, укрылась в болоте, но ее выследили с помощью собак. Не желая сдаваться в плен, она бросила под себя фанату…»

…19-летняя Валерия Гнаровская, санинструктор 907-го стрелкового полка 244-й дивизии, защищая раненых, уничтожила свыше 20 солдат и офицеров противника, со связкой фанат бросилась под танк и подорвала его…

Сколько их — сестер, жен и матерей — было убито, ранено, искалечено, прошло через плен — никто не знает. Но из 86 женщин–Героев Советского Союза 47 получили это звание посмертно.

Наконец, еще одна сторона проблемы, старательно забытая. Из материалов проверки вольнонаемных лиц в частях и органах тыла 5-й армии Западного фронта от 4 декабря 1941 года:

«…3., по национальности полька, работала машинисткой армвоенторга. 13/XI-41 года привезена из г. Москвы без всяких ее характеризующих документов. В половом отношении развращена и вокруг себя группировала командный состав…

…П., 1922 года рождения. В течение последних 2 лет работала парихмахершей в г. Москве. 20/XI-41 года была привезена из Москвы и назначена на должность машинистки. П. своей половой распущенностью создала сборище с участием нач. состава…

…К., 1915 года рождения, работала официанткой в столовой № 2. Развращена в половом отношении и своим поведением вносила элементы бытового разложения в окружающую ее среду…

…В госпиталях процветает сожительство, причем в этом сожительстве активное участие принимают начальники госпиталей и комиссары (470, 105 и др. госпитали)…

…В 105 госпитале нач. АХО Я., беспартийный, полтора месяца тому назад сошелся с медсестрой В. — членом ВЛКСМ. Через некоторое время Я. прекратил связь с В. и сошелся с медсестрой И. На почве этого В. покончила жизнь самоубийством…

…Начальник 105 госпиталя военврач 2 ранга К. и комиссар того же госпиталя батальонный комиссар С, кроме основной квартиры, имели вторую нелегальную квартиру, в которой весело проводили время с женщинами-врачами своего же госпиталя…».

Из докладной записки начальника 00 НКВД Волховского фронта «О морально-бытовом разложении комполсостава частей и соединений 59-й армии» от 10 марта 1942 года:

«За последнее время в частях 59-й армии со стороны отдельных военнослужащих участились случаи морально-бытового разложения. Зачастую, используя свое служебное положение, командиры склоняют женский персонал к половому разврату, здесь же, в присутствии посторонних, решают боевые задачи. Отдельные командиры и комиссары частей, увлекаясь женщинами, систематически пьянствуют. В ходе боевых операций, вместо руководства боем, отлеживаются в блиндажах…

Начальник санслужбы 942 артиллерийского полка 374 стрелковой дивизии военврач 3-го ранга Белоглазое в нетрезвом состоянии зашел в операционную палатку, вызвал к себе санинструктора Уланову, где и пытался ее использовать. Когда Уланова оттолкнула его от себя, последний с возмущением выхватил пистолет и произвел несколько выстрелов в землю…

Командир 378 стрелковой дивизии полковник Дорофеев и комиссар дивизии Корнышев систематически пьянствуют и сожительствуют с женщинами.

8 января Дорофеев и Корнышев пригласили к себе зубного врача и медфельдшера Леванову. Указанные женщины пьянствовали и ночевали с ними двое суток. Будучи выпивши, Дорофеев заявлял командирам: «…Здешние женщины проститутки, их нужно использовать, а вы, командиры, не теряйте этого случая…»

5 февраля, во время наступления дивизии, на командный пункт выехал начальник штаба и комиссар дивизии. Дорофеев же вызвал к себе в блиндаж девушку военфельдшера и пропьянствовал с ней четверо суток. Свой невыезд на командный пункт мотивировал болезнью…

Комначсостав в беседах между собой говорит: «Ну, как там наше пьяное начальство, что решило?…» В момент выполнения боевой задачи частями дивизии по овладении д. Остров Дорофеев, Корнышев и начальник штаба Аксельрод на протяжении трех суток пьянствовали, не выходя из блиндажей.

Подобные факты морально-бытового разложения ком-начсостава в частях 59-й армии не единичны. По нашей информации, командиры и комиссары частей и соединений мер к устранению подобных явлений не принимают, так как сами являются виновниками этого».

Весело отцам-командирам в своих блиндажах, пока красноармейцы «проявляют героизм» и что-то там штурмуют! Даже не верится, что все это происходит прямо на передовой в ходе боевых действий. Можно представить, как такие картинки поднимали моральный дух подчиненных. Кстати, 59-я армия (можно ли назвать ее армией?) — одна из двух, наносивших главный удар в Любанской операции 1942 года; чем дело обернулось — известно: Мясным Бором.

Походно-полевыми женами, порой не одной, обзаводились комдивы и политруки, командармы и начальники политотделов, члены военных советов и военачальники самых высоких рангов — генералы Власов, Черняховский, Маркиан Попов, Еременко, Катуков, незабвенный Леонид Ильич Брежнев и железный Жуков. За их «моральным обликом» приходилось надзирать уже лично Верховному Главнокомандующему.

Одним словом: «Война показала, какими неисчерпаемыми силами обладает свободная и равноправная женщина Страны Советов, как выросли за годы Советской власти ее способности, расцвел талант, сколь многогранной стала ее деятельность». Разные, прямо скажем, раскрывались «грани» в условиях, когда ничего не стоили жизни, ломались судьбы и под лозунгом «Война все спишет» рушились моральные принципы. Была, конечно, и любовь, и свадьбы, и дети, семейные пулеметные расчеты и даже супружеский экипаж самоходного орудия, но вот вопрос: насколько это повысило боеспособность Красной Армии?

Может быть, если бы было на фронте меньше женщин (и водки), мужчин скорее бы домой потянуло, полководцы бы не так сильно «отвлекались». (Вот, к примеру, записка Жукова от 1 февраля 1945 года: «Я имею доклады… о том, что т. Катуков проявляет полнейшую бездеятельность, армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе. — Самому Жукову «походная жена», конечно, не мешает… — Требую: Немедля отправить от Катукова женщину… Катукову заняться делом…»)

Глядишь, войну бы раньше закончили?

Советское командование вновь было вынуждено принимать «пожарные» меры к уничтожению прорвавшейся к Волге группировки. Не ожидая полного сосредоточения резервов, в районе Котлубани создавалась ударная группа. В ее состав вошли 28-й танковый корпус, 169-я танковая бригада, 35-я, 27-я гвардейские и 298-я стрелковая дивизии. На подходе были 4-й и 16-й танковые корпуса и стрелковые соединения из резерва Ставки. Эта группа, возглавляемая заместителем командующего Сталинградским фронтом генерал-майором К.А. Коваленко, должна была нанести удар на юго-запад, закрыть прорыв у Котлубани и Большой Россошки и выходом к Дону восстановить положение. Еще одна группа в составе свежего 2-го и 23-го танковых корпусов под общим командованием начальника автобронетанковых сил войск фронта генерал-лейтенанта А.Д. Штевнева нацеливалась из района Орловки в общем направлении на Ерзовку. Корпус генерала Хасина к этому времени был пополнен техникой, людьми и имел 195 танков Т-34.

Одновременно 62-я армия получила задачу правым флангом нанести удар в северном направлении на Вертячий и соединиться там с левым флангом 4-й танковой армии, наносящим удар в южном направлении.

Таким образом, бросив в бой 650 танков, планировалось искромсать втянувшуюся в узкий коридор ударную группировку противника и восстановить фронт по левому берегу Дона.

Танковый корпус Виттерсгейма имел в своем составе 16-ю танковую, 3-ю и 60-ю мотодивизии. Следовавшие за ним пехотные части 8-го корпуса растянулись в образовавшемся 60-километровом коридоре от Вертячего до Волги. Фланги прорыва удерживали заслоны 384-й и 295-й пехотных дивизий.

Группа генерала Коваленко, не дожидаясь подхода танковых корпусов, перешла в наступление в 18 часов 23 августа, через пять часов после получения приказа. Две ее дивизии, встретив упорное огневое противодействие, продвинуться не смогли. Третья дивизия совместно с 169-й танковой бригадой, которой командовал полковник А.П. Коденец, разгромила противостоявшего им противника и соединились с войсками 62-й армии, отрезав германский танковый корпус от основных сил. Однако развить успех не удалось, немцы вскоре восстановили сообщение по коридору. Группа генерала Штевнева перешла в наступление 24 августа. Она продвинулась на 6 км и завязла в немецкой обороне севернее Орловки.

26 августа Коваленко ввел в сражение 4-й и 16-й танковые корпуса, свежие 24, 84, 315-ю стрелковые дивизии, однако их наступление велось на широком фронте, без ярко выраженного направления главного удара и оказалось безуспешным.

В последующие дни 2-й, 4-й, 16-й, 23-й и 28-й танковые корпуса совместно со стрелковыми дивизиями почти непрерывно штурмовали вражеские позиции, но полностью изолировать и разгромить прорвавшуюся группировку не смогли, хотя ширина коридора в районе Котлубань сократилась до 4 км. Немцы, заняв круговую оборону, стояли насмерть, организовав эффективную систему огня и на полную мощь задействовав свою авиацию. Немецкие самолеты методически бомбили и обстреливали советские войска еще на марше, не давая возможности в течение светлого времени организованно подготовиться и вступить в бой.

До начала сентября три дивизии 14-го танкового корпуса находились в критической обстановке на берегу Волги, отбивая советские атаки, получая снабжение по воздуху и от небольших групп, пробивавшихся к нему ночью. Генерал Виттерсгейм хотел даже оставить свои позиции, но Паулюс запретил отход. Дискуссия закончилась смещением с должности засомневавшегося в успехе Виттерсгейма; корпус возглавил однорукий «папа Хубе».

Встречные контрудары левофланговых сил армии Крюченкина и правофланговых частей армии Лопатина с целью выхода на левый берег Дона на участке Песковатка, Вертячий также не имели успеха. Лишь войскам 63-й и 21-й армий, осуществлявших вспомогательный удар на правом крыле Сталинградского фронта, в результате упорных боев удалось захватить юго-западнее Серафимовича плацдарм в 50 км по фронту и до 25 км в глубину.

Об организации боевых действий 4-й танковой армии рассказывает докладная записка Особого отдела:

В ходе операций, проводимых 4-й танковой армией по уничтожению прорвавшегося на восточный берег р. Дон противника, имеют место серьезные недочеты в руководстве операциями со стороны командования частей и соединений армии.

Штаб армии частями и соединениями руководит неоперативно; отмечены неоднократные случаи, когда издаваемые штабом армии приказы в течение одного дня несколько раз отменяются и заменяются новыми…

Плохо организовано взаимодействие между частями и родами войск… Имеются факты бомбардировки частей своей авиацией…

Штаб армии и действующие части не занимаются постоянной разведкой сил противника, в результате чего не знают, какие части им противостоят, количество частей, не знают, какую задачу ставит противник, вообще не имеют о противнике никаких сведений.

Характерно заявление по этому поводу командующего 4 танковой армией генерал-майора Крюченкина: «Черт его знает, что там делает противник, ничего абсолютно не известно: какое положение в «рукаве» прорыва, что делает 62 армия, где находятся наши части в соприкосновении с противником».

Части совершенно не уделяют внимания разведке. Например, 24 августа с.г., перед наступлением, командование 114 Гв. СП выслало разведку всего на 100 м от своего переднего края.

В 780 СП — взвод пешей разведки на протяжении с 30.8–42 г. по 5.9–42 г. ни одной боевой задачи по разведке не выполнил, в полку к разведке не готовятся, задача на разведку до разведчиков не доводится, не изучаются пути движения разведчиков, в результате разведка не знает маршрутов и возвращается обратно, не выполнив задачу.

Отмечены случаи потери связи штаба армии с соединениями. Так, 24 августа с.г. армии была подчинена 35 Гв.СД, с которой штаб армии в течение суток связи не имел и ничего не знал о ее боевых действиях.

За время боевых действий отмечен целый ряд фактов проявления трусости со стороны командно-начальствующего, а также рядового состава.

Например:

1) 23 августа с.г. противник под прикрытием авиации прорвал линию обороны 4 и 166 СП, которые в беспорядке стали отходить.

Командир 4 полка майор Яров и военком батальонный комиссар Сергеев, вместо организации планомерного отхода, бросив полк, бежали с поля боя.

Командир 116 СП майор Козин, военком батальонный комиссар Беликов и нач. штаба полка капитан Тищенко бежали с поля боя, причем на КП полка оставили сов. секретные документы и кассу полка.

2) 15-го августа с.г. огневые позиции артполка 22-й истребительной бригады подверглись бомбардировке авиацией противника.

Командир полка майор Чирков и военком Петров, проявив трусость, бежали с поля боя. Полком никто не руководил…

Красноармеец 1 дивизиона ЛП 78 СД Щербинин в разговоре с бойцами заявил:

«…Немецкая армия сильнее Красной Армии. Немцы скоро нас окружат и уничтожат. Наши командиры о бойцах не заботятся, плохо кормят. Наших командиров нужно перестрелять, а самим пойти в плен к немцам».

Основная причина неуспеха советских войск была все та же — слабая организация и неудовлетворительная подготовка. Войска, не закончив сосредоточения, бросались в бой без разведки местности и противника, при слабом артиллерийском и авиационном обеспечении, причем авиаторы бомбили без разбора и чужих и своих, а танкисты зачастую обстреливали собственную пехоту. Времени для подготовки контрударов, для отработки взаимодействия, организации управления «не хватало».

Наспех формируемые из различных соединений группы не имели в своем составе специальных органов управления и служб связи, что означает отсутствие в ходе боя как первого, так и второго. По свидетельству Чуйкова: «Связь и на второй год войны была у нас слабым местом. Гитлеровцы во всех звеньях использовали рации. У нас превалировала проводная связь. Она постоянно выходила из строя. Приходилось рассылать офицеров, что крайне затрудняло руководство войсками, разбросанными на степных просторах». Поэтому сведения об изменении обстановки и принимаемые решения запаздывали.

В штабах по-прежнему «рисовали стрелы», не имея достоверной информации не только о противнике, но и о своих войсках: «Приказы со словечком «немедленно» частенько приходили в часть, когда уже были оставлены поименованные в приказах населенные пункты, а иной раз переставала существовать как боевая единица и та часть, которой надлежало выполнить приказ».

Более того, из района Калача 25 августа вполне успешно начала наступать усиленная танками 71-я немецкая дивизия. А 29-го армия Гота нанесла еще один удар — из района Абганерово. На этот раз она взломала оборону 64-й армии и к исходу дня вышла к Гавриловке, то есть в тыл войскам Шумилова и Лопатина. 62-я и 64-я армии оказались глубоко охвачены противником с севера и с юга. Командармы Лопатин и Шумилов просили командование фронта отвести войска из оперативного мешка на заранее подготовленный рубеж обороны, но Еременко разрешения на это не дал. Он планировал очередной контрудар. Однако наносить его было нечем, к тому же в советские планы постоянно «вносил коррективы» противник.

29 августа армия Гота, раздавив 126-ю стрелковую дивизию и разгромив ее штаб, проломила оборону в центре 64-й армии. 30 августа советское командование вынуждено было принять запоздалое решение об отводе обеих армий на средний оборонительный обвод. Но и там они не смогли закрепиться и к исходу 2 сентября отошли к внутреннему обводу.

62-я армия заняла оборону на участке Рынок, Орловка, Гумрак, Песчанка, а 64-я армия — на участке от Песчанки до Ивановки. На левом фланге находилась 57-я армия, командование которой принял генерал Толбухин.

Немецкие самолеты днем и ночью бомбили Сталинград и переправы. Зарево пожаров не угасало. Полыхали нефтехранилища и нефтеналивные суда. Нефть, керосин потоками стекали в Волгу и горели на ее поверхности. В городе не хватало воды, не было электричества. Население укрывалось в оврагах и подвалах. К концу августа в городе числилось свыше 400 тысяч жителей. Но поскольку он был забит беженцами из западных областей, точной цифры никто не знает. По некоторым данным, она достигала 600 тысяч человек. До 20 августа было эвакуировано 100 тысяч, из них сталинградцев не более 35–40 тысяч человек. Офицеры Генштаба, изучавшие по заданию Ставки обстановку в Сталинграде, докладывали:

«Город перенаселен. Дошло даже до того, что люди живут под заборами, в садах, на берегу р. Волги, в лодках и т.д. Эвакуация города проходит слишком медленно из-за отсутствия достаточного количества средств передвижения и плохой работы эвакобюро… Все школы и клубы переполнены ранеными. Госпитали продолжают оставаться в городе. Светомаскировка плохая…»

Эвакуация мирного населения, дабы избежать распространения паники, запрещалась до 23 августа, когда, наконец, было принято соответствующее постановление.

С 24 августа по 14 сентября за Волгу было вывезено около 300 тысяч человек. Если учесть, что в это количество входят раненые солдаты, персонал госпиталей, тыловые учреждения, беженцы из других областей и около 60 тысяч сталинградцев-призывников в возрасте до 50 лет, которые очень скоро вернутся обратно, то станет ясно: почти половина жителей оставалась в Сталинграде — женщины, дети, старики, рабочие оборонных предприятий. От бомбардировок и артобстрелов с августа по октябрь, по неполным данным, погибло почти 43 тысячи человек гражданского населения, десятки тысяч получили ранения.

Мужское население города в основном было уже на фронте.

«Солдаты сидят в окопах, солдаты читают письма»:

Гор. Сталинград, пос. Ворошилова, Жилстрой №-22, школа ФЗО М-14, Перельман М.Т.: «…Не знаю, придется ли тебе писать письмо или нет. Положение наше ужасное. Мы погибаем. Вырваться отсюда нельзя, пути отрезаны. На Волгу немец сбросил мину и 2 пассажирских парохода потоплены, сегодня сгорела баржа с нефтью. В общем, с жизнью надо распрощаться. Жалко детишек, они веселы и беспечны и совершенно не готовы принять смерть. Не умрем от бомб, то умрем от мерзких рук местного населения. Они не люди, а звери».

…Ростовская обл., Дубовский район, Ильинский с/с, к-хоз «Лен.Путь», Лапко Н.Р.: «…Милый, мне кажется, что приходит конец моей жизни. Я живу в таком месте, что от врага не убежишь, не на чем, а от нас он не так далеко. Если не смогу уехать и придет кровавый палач, то я не останусь на поругание, возьму детей и пойду в реку. Все, что от меня зависело, я сделала. Районные начальники уже своих жен отправили на машинах. Так было и у нас, когда мы еще и не думали, то начальство, т.е. верхушки, отправили своих жен не торопясь, обеспечив продуктами и хорошим транспортом, а нас уговаривали не делать паники, и когда враг наступал на пятки, то нас всех выпихнули. На переправе скопление народа, а там гад бомбит. Так точно было в Больше–Каменском районе, начальство отправило свои семьи на автомашинах, а нам как пришлось. Так и здесь райработники, т.е. верхушки, жен своих уже отправили машинами, а нас отправят на быках, да и то если будет возможность. Мы «догоним» их…

…Левая сторона Дона, Степное Поле, Нельга Клавдия Васильевна: «…11.7.42 г. произошла эвакуация нашего населения, все выехали, начальство — военком Микульского райвоенкомата выехал за 2 дня до эвакуации. Нам не сообщил ничего, а оставшийся зам. — интендант тов. Павлов, казак, нагрузил машину и срываться. Я к нему обратилась, так он ответил — идите на переправу, там есть лодки и вас перевезут. Я и мама стали плакать — как же идти без ничего. Он с криком — «я не потащу вас на своем горбу», а на машину погрузили ценности военкомата: лампы, ведра, балалайки, гитары, а ребенка и жену командира оставили на съедение немцам».

А чем озабочено высоколобое начальство? 25 августа на заседании Военного совета фронта начальник Генерального штаба (!) Василевский и представитель ГКО Маленков с пристрастием допрашивали секретаря обкома партии A.C. Чуянова, почему в городе перестала выходить газета «Сталинградская правда»? На доклад о том, что здание редакции и типографии разрушено до основания немецкой авиацией, последовал приказ — восстановить типографскую базу в течение суток, ибо: «Есть газета — есть партийное руководство в городе, есть Советская власть».

В эти же дни в штаб Паулюса прибыл генерал-майор Леннинг, назначенный комендантом Сталинграда.

1 сентября правый фланг 6-й немецкой армии соединился с левым флангом 4-й танковой армии в районе Старый Рогачик. С этого времени главные силы Паулюса и Гота были нацелены в основном на центральную часть города, вдоль железных дорог Калач–Сталинград и Сталинград–Котельниково. Утром 3 сентября немцы повели наступление по всему фронту. К полудню на левом фланге 64-й армии им удалось переправиться через реку Червленую и прорвать оборону у поселков Цыбино и Нариман. На участке 62-й армии, преодолев советские позиции на реке Россошка, противник вышел на линию разъезда Басаргино. Советские войска с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к Сталинграду. Армии понесли большие потери, в некоторых дивизиях оставалось по 500–1000 человек, в десяти танковых бригадах, действовавших в полосе 62-й и 64-й армий, имелось всего 146 танков.

3–4 сентября руководство фронта и многочисленные московские контролеры тихо и незаметно переправились на восточный берег Волги, даже не поставив об этом в известность городской комитет обороны. Самым большим воинским начальником в Сталинграде остался комендант гарнизона полковник A.A. Сараев. Как вспоминает Чуянов:

«Утром 5 сентября позвонил Н.С. Хрущев. Глухим, вкрадчивым голосом он сообщил, что Военный совет и штаб фронта передислоцировались за Волгу в район хутора Ямы Краснослободского района.

— Когда это произошло? — спросил я, недоумевая.

— Вы можете стать хорошей добычей для фашистов, если промедлите, — сказал Хрущев, оставив мой вопрос без ответа. — Не задерживайтесь, переходите на свой запасной командный пункт.

— Это приказ или пожелание? — снова спросил я.

— Рекомендация, но вы не подумайте, пожалуйста, что мы бросаем вас в городе и сами «утекаем» за Волгу…

И мне стало ясно, что он сделал этот звонок для страховки, поставив меня перед совершившимся фактом, дескать, смотри, я тебя предупредил».

«Чтобы ослабить нажим врага» на Сталинград, Ставкой спешно готовился новый контрудар. Для его организации из Москвы прибыл назначенный 26 августа на должность заместителя Верховного Главнокомандующего генерал армии Жуков. Этот контрудар, по мнению маршала Москаленко, «являлся в те дни жизненной необходимостью. Следовательно, нужно было нанести его хотя бы теми силами, который имелись под рукой».

Под рукой у Жукова и Еременко кое-что было.

К этому времени севернее города сосредоточивались три армии: 24-я армия генерал-майора Д.Т. Козлова, в составе пяти стрелковых дивизий и одной танковой бригады; 66-я армия под командованием генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского — шесть стрелковых дивизий и четыре танковые бригады; заканчивалась перегруппировка и укомплектование 1-й гвардейской армии, теперь в ней имелось восемь стрелковых дивизий. В состав Сталинградского фронта включалась вновь созданная 16-я воздушная армия генерал-майора С.И. Руденко. Кроме упомянутых сил, к операции привлекались левофланговые части 4-й танковой армии. Всей авиации — более 900 самолетов — предписывалось прикрыть группировки войск фронта и ударами по живой силе и боевой технике врага обеспечить наступление войск.

Поскольку Сталин торопил, а войска Козлова и Малиновского могли занять исходный рубеж не ранее 5 сентября, было принято волевое решение начать наступление силами 1-й гвардейской армии. Подготовка этой операции страдала все теми же, ставшими хроническими, недостатками. Так, решение о нанесении удара правым флангом Сталинградского фронта, если верить Жукову, было принято не позднее 27 августа, а приказ о передислокации в район Лозное генерал Москаленко получил только 30 августа. Боевую задачу до него довел лично Жуков 1 сентября, а приступить к «уничтожению» противника предписывалось с утра следующего дня. Дефицит времени, отсутствие развединформации, средств усиления, зениток, взаимодействия с авиацией никого не смущали. Только отсутствие горючего заставило отложить начало операции на сутки.

В подчинение Москаленко передавались изрядно потрепанные войска из расформированной группы генерала Коваленко, в том числе 4-й и 16-й танковые корпуса. Из последних удалось укомплектовать лишь две полнокровные танковые бригады. Кроме того, в состав армии вошел 7-й танковый корпус генерала Ротмистрова, имевший 191 танк. Корпус совершил 200-км марш от станции Серебряково и сосредоточился северо-западнее Сталинграда 2 сентября, то есть в бой фактически вводился с ходу, даже не зная, где находится передний край, не говоря уже о расположении противотанковых средств неприятеля. В общем, армия к наступлению была не готова, но «жестокая действительность диктовала, как и не раз прежде, неизбежную необходимость идти на врага теми силами, какие имелись в данный момент».

3 сентября 1-я гвардейская перешла в наступление. Она начала его без достаточной артиллерийской и авиационной подготовки и поддержки, не успев подтянуть к исходным позициям всех своих сил. Паулюс, в отличие от Жукова и Гордова, обладал всей полнотой информации и заблаговременно укреплял свой левый фланг, создавая здесь мощную огневую систему и эшелонированную оборону. Германское командование отслеживало сосредоточение советских войск, знало не только о направлении планируемых ударов, но и о времени их начала.

Перед самым началом советской атаки немцы нанесли артиллерийский удар по сосредоточившимся на рубежах атаки дивизиям, нанеся им большие потери, а с переходом русских в наступление бросили против них авиацию. В результате, продвинувшись на 5–6 км, армия Москаленко была остановлена противником. На следующий день советские войска, введя в бой второй эшелон, продолжали атаковать на тех же направлениях и с тем же результатом. Снова в момент начала атаки заговорила германская артиллерия и полтора часа гвоздила рубежи сосредоточения, и вновь в воздухе господствовала германская авиация.

Директивой от 3 сентября Ставка потребовала от Жукова решительных действий: «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам… Промедление теперь равносильно преступлению».

5 сентября Жуков ввел в бой 24-ю и 66-ю армии — справа и слева от 1-й гвардейской. Цель: мощным фланговым ударом разгромить продвинувшуюся к Волге вражескую группировку, соединиться с войсками 62-й армии и восстановить общую с Юго–Восточным фронтом линию обороны. Выполнить эти задачи не удалось. Войска вступали в сражение прямо с 50-километрового марша, разведка не выявила группировку и огневую систему противника, артиллерия не смогла ее подавить, поэтому сбить немцев с позиций не получилось. Например, командир 221-й стрелковой дивизии не только не имел информации о местонахождении и силах противника, но даже не знал, к какой армии относится его дивизия.

За день советские части продвинулись всего лишь на 2–4 км, 24-я армия вернулась на исходные позиции. Германская авиация господствовала в воздухе днем, советская работала в основном по ночам. Еще десять дней четыре советские армии топтались на месте, обильно орошая землю кровью своих солдат. Потери были огромны, результаты — мизерны. Так, в 7-м танковом корпусе Ротмистрова в строю осталось 15 боевых машин; корпус пришлось вывести в тыл на доукомплектование.

Ушлые немецкие генералы применили еще вот какую «хитрость» — они непрерывно вели разведку, точно прогнозировали направление и силу жуковских ударов, принимали адекватные меры: «Так как немецко-фашистскому командованию… стали известны силы атакующих и места нанесения ударов, то на соответствующих направлениях оно заблаговременно создало опорные пункты. Туда же были нацелены действия всей вражеской авиации, подтянуты резервы пехоты, танков, артиллерии, минометов». Вот так, генералу Москаленко дали всего три дня на перегруппировку армии и подготовку к наступлению, а противник уже «заблаговременно создал опорные пункты».

Как отмечал маршал Рокоссовский: «В последующие дни в наступавших армиях были уплотнены боевые порядки дивизий первого эшелона, сужены полосы наступления, произведено с помощью топографов ориентирование на местности и организовано взаимодействие и управление. Однако командующий фронтом и командующие армиями, видоизменяя задачи, направления ударов и состав соединений, наступательные действия проводили по прежней схеме. В результате войска в течение 12 суток упрямо, прямолинейно и неумело направлялись для ударов в лоб, вели бои в неизменной группировке». Германская пехота оборонялась умело, используя особенности местности, свои и советские оборонительные сооружения, средства заграждения и подбитые танки в качестве бронированных огневых точек.

12 сентября «непобедимый» Жуков доложил Сталину, что ничего у него не вышло:

«Москва, тов. Сталину.

…2. Начатое наступление 1,24 и 66-й армий мы не прекращаем и проводим его настойчиво. В проводимом наступлении, как об этом мы Вам доносили, участвуют все наличные силы и средства.

Соединение со сталинградцами не удалось осуществить потому, что мы оказались слабее противника в артиллерийском и авиационном отношении. Наша 1-я гв. армия, начавшая наступление первой, не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка НТО ни ПВО.

Обстановка под Сталинградом заставила нас ввести в дело 24-ю и 66-ю армии 5.9, не ожидая их полного сосредоточения и подхода артиллерии усиления…

Такое вступление в бой армий по частям и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение Сталинграда, который без этого удара был бы взят противником».

Особый отдел Сталинградского фронта в этот день тоже отправил в столицу свое донесение. В нем сообщалось:

«В последние 3 дня, несмотря на издание штабом фронта ряда приказов о наступлении, прорыве линии обороны противника и соединении обеих группировок, руководящие работники штаба не верят в реальность своих же приказов и считают, что войска при теперешнем их состоянии не смогут прорвать оборону противника.

Так, заместитель начальника Оперативного отдела штаба фронта подполковник КРАМАР заявил: «Я не верю в реальность приказа».

В дивизиях 1 Гвардейской армии насчитываются большие потери».

«Облегчив положение», Жуков укатил обратно в Москву. Между тем Паулюс не только успешно отбивал натиск четырех советских армий на своем левом фланге, но на следующий день после жуковского доклада начал штурм Сталинграда.

Тяжелые бои на участке Самофаловка, Ерзовка продолжались до конца октября. Наши войска атаковали непрерывно, но единственное, чего им удалось добиться, это вынудить Паулюса повернуть фронтом на север часть своих сил.

Свою неудачу наши полководцы объяснили, как водится, численным превосходством врага. Главный маршал бронетанковых войск Ротмистров сообщает, что «немецко-фашистское командование сняло некоторые танковые и моторизованные дивизии со сталинградского направления и бросило их навстречу нам». Трудно спорить с маршалом и доктором военных наук, вот только у Паулюса здесь была всего одна танковая и две моторизованные дивизии, и все они входили в корпус генерала Хубе, который и держал полукруговую оборону на северном фланге 6-й армии.

По воспоминаниям маршала Москаленко, уже в первые же часы боя он выяснил, что у противника «огромное превосходство в силах и средствах, в особенности в артиллерии, танках и авиации». А как же при таком соотношении сил они собирались его «отсекать» и «уничтожать»? Можно задать и такой вопрос: каким образом три немецкие дивизии, полтора месяца не выходящие из боев, при 200 танках умудрились иметь «огромное превосходство» над двадцатью свежими советскими дивизиями, поддержанными 500 танками? Не задумываясь над этим парадоксом, маршал Москаленко объявил, что советское наступление было не просто успешным, но и является «одной из самых блестящих страниц (!!!) эпопеи города на Волге».

Подводя итоги первого этапа Сталинградской битвы, можно с уверенностью сказать, что советские военное руководство бездарно его проиграло. В течение двух месяцев Паулюс и Гот вели успешное наступление, имея в своем распоряжении 18 немецких и четыре румынские дивизии, в том числе три танковые и три моторизованные. Генералы Гордов и Еременко, Василевский и Жуков за эти же два месяца, заботами товарища Сталина, смогли ввести в сражение в районе Сталинграда более 60 стрелковых дивизий, восемь танковых корпусов, 12 отдельных танковых бригад, несколько отдельных танковых батальонов, около 2500 танков! Один только 13-й танковый корпус за три месяца боев четырежды комплектовался до штатной численности, получил за это время и снова потерял 550 боевых машин.

И вот враг стоит на берегах Волги, а украшенные большими звездами и килограммами орденов полководцы рассказывают нам сказки о четырех-шестикратном превосходстве противника и о том, что «в ожесточенных боях на подступах к Сталинграду… советские военачальники многое усвоили в трудной школе современной войны».

С одной стороны, товарищу Сталину можно посочувствовать, с другой — он сам растил эти кадры.

12 сентября Паулюс и Вейхс прибыли в Ставку Гитлера под Винницей. На совещании фюрер потребовал скорейшего захвата Сталинграда и под занавес заявил: «Русские на грани истощения своих сил. Сопротивление под Сталинградом следует оценивать лишь как местного значения. К ответным действиям стратегического характера которые могли бы быть для нас опасными, они больше не способны. Кроме того, северный фланг на Дону получит значительное подкрепление со стороны союзников. При этих обстоятельствах не вижу серьезной опасности для северного фланга. В остальном надо заботиться о том, чтобы скорее взять город в свои руки, а не допускать его превращения во всепожирающий фокус на длительное время». Командующий 6-й армией попросил дополнительно три дивизии и пообещал управиться за десять дней.

С военной точки зрения в этом не было никакой необходимости, поскольку основная стратегическая цель — обеспечение северо-восточного фланга при наступлении на Кавказ — была достигнута. Немецкие войска вышли к Волге, и она не могла больше использоваться как водная магистраль, а Сталинград перестал быть узлом коммуникаций. Его промышленные предприятия частью были эвакуированы, частью разрушены. Овладение самим городом ничего не меняло.

Задача, поставленная Паулюсу, носила, таким образом, тактический характер, но имела огромное пропагандистское значение: «До тех пор, пока русские сражались западнее Волги, Сталин мог утверждать о героической обороне своего города. Гитлер не хотел успокаиваться, пока его войска не захватили последний клочок земли, называвшейся Сталинградом. Политика, пропаганда и чувства взяли верх над трезвой оценкой полководца». Правда, высшее германское командование считало, что операция не займет много времени.

К исходу 12 сентября немецкие войска стояли почти у стен Тракторного завода и в 3–4 км от центра города. Паулюс решил начать штурм Сталинграда с захвата его северного и центрального районов. Для этого планировалось нанести одновременно два мощных удара и прорваться к Волге. С этой целью сосредоточивались две группировки: одна — в составе 295, 71, 94-й пехотных и 24-й танковой дивизий — в районе восточнее поселка Гумрак, другая — из 14-й танковой, 29-й моторизованной и 20-й пехотной румынской дивизий — в районе Верхней Ельшанки. Задача казалась несложной: пройти с боем 5–10 км и сбросить русских в реку.

К этому моменту германские войска вышли к Волге в районе Купоросное и полностью изолировали 62-ю армию. Ее фронт обороны протяженностью 25 км проходил от правого берега Волги у поселка Рынок, через Орловку, восточнее Городища и Разгуляевки, Садовая, Купоросная. Максимальное расстояние от берега Волги у Орловки составляло 10 км. На армию легла вся тяжесть задачи по защите центральной части Сталинграда и заводских районов. 5 сентября от должности был отстранен генерал Лопатин, предложивший отвести войска за Волгу.

Новым командующим 62-й армии назначили генерала Чуйкова. В подчиненных ему войсках насчитывалось двенадцать стрелковых дивизий (33-я и 35-я гвардейские, 87, 98, 112, 131, 196, 229, 244, 315, 399-я и 10-я стрелковая дивизия НКВД), семь стрелковых (10, 38, 42, 115, 124, 129, 145-я) и пять танковых бригад, 20-я истребительная бригада, двенадцать артиллерийских и минометных полков. Однако многие дивизии по численности были меньше батальона — 250–1000 штыков, общая численность 35-й гвардейской вместе с приданными подразделениями составляла 664 человека, 23-й танковый корпус имел 40–50 танков, из которых 30% использовались как неподвижные огневые точки. Более-менее укомплектованными были 10-я дивизия НКВД (7500 человек) да три отдельные стрелковые бригады. Всего 62-я армия имела к середине сентября около 54 тысяч человек, 900 орудий и минометов, 110 танков. Локтевой связи с соседями не было, фланги армии упирались в Волгу. Немцы прочно удерживали господство в воздухе.

Силы 6-й армии Паулюса в этой полосе советскими источниками оцениваются в 100 тысяч солдат и офицеров, около 2000 орудий и минометов, 500 танков и штурмовых орудий. По мнению же бывших генералов вермахта: «Немецкие армии начали эту борьбу настолько ослабленными, что в обычных условиях о них можно было бы сказать, что они «измотаны боями». Роты редко насчитывали более 60 человек, танковые дивизии — только 60— 80 исправных танков. Но и силы 62-й армии русских в начале сентября были настолько истощены, что во всем районе города не было резервов».

13 сентября немцы начали штурм. Основной удар они наносили в направлении Мамаева кургана силами 295-й пехотной дивизии и железнодорожного вокзала — 76-я и 71-я дивизии. В первый день им удалось лишь несколько потеснить советские части. Вечером командующий фронтом приказал Чуйкову выбить противника с занятых участков и восстановить положение. В 3.30 14 сентября части 62-й армии перешли в контратаку, которая успеха не принесла. К 12 часам немцы сосредоточили пять дивизий на узком участке фронта и нанесли сильнейший удар. С воздуха их поддерживали сотни самолетов. Боевые действия разгорелись на улицах города. Этот день был одним из наиболее тяжелых для защитников Сталинграда. В описании Чуйкова, повторяющем неизменные штампы наших мемуаристов, солдаты вермахта выглядели как сборище опереточных злодеев:

«Несмотря на громадные потери, захватчики лезли напролом. Колонны пехоты на машинах и танках врывались в город. По-видимому, гитлеровцы считали, что участь его решена, и каждый из них стремился как можно скорее достичь Волги, центра города и там поживиться трофеями. Наши бойцы… видели, как пьяные гитлеровцы соскакивали с машин, играли на губных гармошках и плясали на тротуарах. Фашисты погибали сотнями, но свежие волны резервов все больше наводняли улицы».

С левого берега Волги обороняющихся поддерживали 250 орудий и тяжелых минометов фронтовой артиллерийской группы — шесть артиллерийских и минометных полков, артиллерия 2-го танкового корпуса, зенитная артиллерия Сталинградского корпусного района ПВО, четыре полка реактивной артиллерии. По прорвавшимся в город войскам противника из своих 50 орудий вели огонь корабли Волжской военной флотилии.

К исходу дня «пьяные гитлеровцы» овладели вокзалом, выбив оттуда трезвых сталинцев, и заняли Мамаев курган, который господствовал над всем Сталинградом и левым берегом Волги. Бой шел в 800 метрах от командного пункта 62-й армии, расположенного в балке реки Царица у ее устья. Возникла угроза выхода противника к центральной переправе. Войск в центре у Чуйкова почти не осталось — в районе вокзала оборону держал заградотряд 62-й армии. Ожесточенные бои развернулись и на левом фланге, в районе пригорода Минина, который атаковали дивизии Гота.

Положение спасла прибывшая с левобережья в ночь на 15 сентября 13-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А.И. Родимцева, имевшая 10 тысяч бойцов. Она с ходу вступила в бой и выбила врага из центра города. К полудню 16 сентября ударом 39-го гвардейского полка немцы были сброшены и с Мамаева кургана. Атака, по описанию командира 1-го батальона И.И. Исакова, была, можно сказать, психическая: «Пошли цепью. Наша атака со стороны выглядела ненастоящей. Ей не предшествовали ни артиллерийская подготовка, ни удар авиации. Не поддерживали нас и танки. Никто не перебегал, не ложился — бойцы шли и шли… Противник открыл ружейно-пулеметный огонь. Видно было, как в цепях падали люди, некоторые поднимались и снова двигались вперед… Курган перешел в наши руки… Правда, за сравнительно короткое время атаки — а она продолжалась часа полтора-два — мы понесли весьма ощутимые потери. Убитых и раненых могло быть значительно меньше, если бы нас поддерживала артиллерия. Вооружены мы были лишь винтовками, автоматами, пулеметами и минометами». До вечера гвардейцы отбили двенадцать контратак. Большие потери понесла и 295-я пехотная дивизия вермахта.

Первые дни обороны были для Чуйкова особенно трудными не только ввиду превосходства противника, но из-за отсутствия всякой организации. В то время как начальники всех степеней, в том числе и командиры отдельных соединений, спешно убыли на левый берег Волги, Чуйкова за день до вражеского штурма кинули на правый берег принимать разбитую, разрозненную, незнакомую ему армию на незнакомой позиции и вместе с этой армией выполнять приказ вождя: «Сталинград не сдавать!».

Хотя в Кремле, так же как и в Берлине, мало кто сомневался, что дни Сталинграда сочтены, для Чуйкова и всех оставшихся в городе войск сталинский приказ означал, что места за Волгой для них не было. Оставалось драться до последнего человека, выигрывая драгоценное время, а «время — это кровь», как выразился впоследствии сам Василий Иванович. В таком духе и была проведена разъяснительная работа с подчиненными.

При этом заблаговременно город к обороне подготовлен не был: укрепления, заграждения, огневые точки отсутствовали, наспех сложенные на улицах баррикады выглядели несерьезно, реальным препятствием для наступающих немцев стали городские развалины. И чем больше стараниями германской артиллерии и авиации становилось в Сталинграде развалин, тем больше укрытий находили обороняющиеся. Склады боеприпасов, медикаментов, продовольствия из города вывезли (?!). По этой причине уже через сутки боя дивизия Родимцева, потерявшая 30% личного состава, оказалась без патронов. Боеприпасы и продовольствие теперь приходилось доставлять обратно через единственную работающую переправу и только в ночное время. Позаботиться о раненых было некогда и некому, транспортные средства для их переправки на левый берег не выделялись. Легко раненные бойцы делали плоты, грузили на них тяжело раненных и самостоятельно переплывали через Волгу. Течением плоты относило вниз по реке, где раненые разбредались по селам в поисках помощи.

«Боевые потери, отходы, недостаток боеприпасов и продовольствия, трудности с пополнением людьми и техникой — все это отрицательно влияло на моральное состояние войск. У некоторых возникло желание уйти поскорее за Волгу, вырваться из пекла», — вспоминает Чуйков.

Поэтому отряды НКВД осматривали все отходившие плавсредства и патрулировали город, задерживая подозрительных лиц. Так, с 13 по 15 сентября заградотрядом Особого отдела армии было задержано 1218 военнослужащих. Достаточно многочисленными были и случаи перехода на сторону противника.

На двух фронтах сталинградского направления действовал 41 заградотряд, которые с 1 августа по 15 октября задержали 51 758 военнослужащих, сбежавших с передовой.

Ожесточение обеих сторон непрерывно росло, сражение принимало не виданный прежде почти апокалиптический характер. Выжившие единодушно назвали это «сталинградским адом»: «Гром стрельбы, вой мин, снарядов и бомб, свист пуль и рев двигателей сделались настолько обычными под Сталинградом и в самом городе, что, казалось, — иначе и быть не может. Этот адский гром постоянно давил на уши и пригибал тебя к земле. Но ночью, однако, все стихало. Передохнуть требовалось и нам и противнику, подготовиться под покровом темноты к новым, еще более жестоким баталиям. Ночью на нашей и на вражеской стороне кормили личный состав, подвозили боеприпасы, оказывали помощь раненым, по возможности эвакуировали поврежденную технику. Гитлеровцы были совсем рядом, ведь ничейная полоса ничтожно узка. Слышались стоны раненых там и тут. Позвякивали лопаты похоронных команд у них и у нас». Но скоро не станет ни тихих ночей, ни похоронных команд — лишь круглосуточная беспощадная схватка.

На южной окраине Сталинграда с 17 по 20 сентября шли бои за самое высокое в этой части города здание элеватора, который защищал батальон гвардейцев 35-й дивизии. Не только элеватор в целом, но и отдельные его этажи и хранилища по несколько раз переходили из рук в руки. Полковник Дубянский докладывал по телефону генералу Чуйкову: «Обстановка изменилась. Раньше мы находились наверху элеватора, а немцы внизу. Сейчас мы выбили немцев снизу, но зато они проникли наверх, и там, в верхней части элеватора, идет бой».

Таких упорно оборонявшихся объектов в городе были десятки и сотни; внутри них с переменным успехом неделями шла борьба за каждую комнату, за каждый выступ, за каждый марш лестничной клетки. До 27 сентября яростная схватка шла за вокзал. 13 раз он переходил из рук в руки, каждый его штурм стоил обеим сторонам сотен жизней. Немцы, понесшие в первых лихих атаках существенные потери, начали менять тактику. Атаки теперь велись на небольших участках, в пределах одного-двух кварталов, силами полка или батальона при поддержке 3–5 танков. Улицы и площади стали ареной кровопролитных боев, которые уже не затихали до конца битвы.

«Это была поистине титаническая борьба человека против человека. — пишет генерал фон Бутлар, — в которой немецкие гренадеры и саперы, располагавшие всеми современными боевыми средствами, медленно прокладывали себе в уличных боях путь через город. Такие крупные заводы, как завод им. Дзержинского, «Красные баррикады» и «Красный Октябрь», приходилось штурмовать порознь и в течение нескольких дней. Город превратился в море огня, дыма, пыли и развалин. Он поглощал потоки немецкой и русской крови, постепенно превращаясь в Верден Второй мировой войны… русские сражались с фанатическим упорством… Потери с обеих сторон были огромны».

В ночь на 18 сентября командный пункт Чуйкова передислоцировался на берег Волги у центральной переправы. Для этого пришлось переправиться на восточный берег, подняться выше по течению реки и вернуться на западный берег. Во время этого переезда НКВД успело «изъять» заместителя начальника артиллерии армии полковника Белякова «за антисоветскую агитацию» и «шпионаж» (?).

В районе центральной переправы, как и повсюду в Сталинграде, творился ад. На песчаных отмелях громоздились станки, моторы и другое заводское оборудование, которое не успели эвакуировать. У кромки берега стояли полуразбитые баржи. С утра до темноты над Волгой кружила авиация противника, а ночью открывала огонь артиллерия. Причалы и подходы к ним круглыми сутками находились под огнем орудий и шестиствольных минометов. Доставка войск и грузов для 62-й армии осложнялась до предела. Подразделения, успевавшие за ночь переправиться, нужно было немедленно развести и поставить на позиции, а грузы раздать войскам, иначе утром они уничтожались бомбежкой. Днем на берег сползались раненые и ждали вечера; врачей не было, и люди умирали сотнями без медицинской помощи. Трупы не убирались, по ним ездили на машинах.

Здесь же, в назидание вновь прибывшим пополнениям, расстреливали шпионов, трусов, «самострелов» и дезертиров, невзирая на звания, вплоть до командиров и комиссаров полков. 19–20 сентября заградотрядом Особого отдела армии было задержано 184 человека, из них 21 расстрелян, 40 арестовано, остальные отправлены на передовую. Всего за сентябрь по приговорам Особых отделов в 62-й армии было расстреляно 195 военнослужащих, а кроме того, «в отдельных случаях правильно инструктированная агентура сама расправлялась с трусами и паникерами на месте».

В состав армии влились в эти дни 95-я и 284-я стрелковые дивизии, 137-я танковая и 92-я бригада морской пехоты. Штабы полностью «израсходованных» полков по очереди отводились за Волгу, получали пополнение и вновь возвращались на позиции.

По свидетельству маршала Ф.И. Голикова: «В сентябре новые резервы Ставки стали поступать интенсивно. Бригада за бригадой, дивизия за дивизией. Всего за сентябрь 62-я армия получила семь свежих полнокровных дивизий и пять отдельных стрелковых бригад… в течение сентября из состава 62-й армии было выведено на восстановление девять обескровленных дивизий… Резко возросла оснащенность армии вооружением».

Первая неделя боев показала советскому командованию, что в городе обороняющиеся войска могут наносить значительно большие потери противнику, чем контрудары войск, наступающих по открытой степной местности. Тем не менее для оказания помощи сталинградцам Ставка решила нанести новый контрудар с севера и восстановить единый фронт с 62-й армией. Для его организации в помощь Гордову вновь прибыл генерал Жуков. Новое наступление планировалось провести силами 1-й гвардейской и 24-й армий, но на другом участке — южнее станции Котлубань. 1 -я гвардейская фактически формировалась заново: передав свою полосу соседям, штаб Москаленко передислоцировался в стык 4-й танковой и 24-й армий, где получил в свое подчинение восемь новых дивизий, сосредоточенных на 12-километровом фронте. Армия была усилена артиллерией РГК, 4-м, 7-м, 16-м танковыми корпусами, пополнившими свою материальную часть, и тремя отдельными танковыми бригадами и имела задачу нанести удар из района Котлубани в общем направлении на Гумрак, уничтожить противостоящего противника и соединиться с войсками Чуйкова.

В первом эшелоне с задачей непосредственной поддержки пехоты наступали 3-я, 12-я и 143-я танковые бригады, а также соединения 7-го танкового корпуса Ротмистрова. 4-й и 16-й танковые корпуса составляли подвижную группу армии, имея задачей развить успех первого эшелона. При этом 16-й корпус генерала А.Г. Маслова должен был вводиться вслед за 4-м корпусом, которым командовал генерал А.Г. Кравченко.

Противник южнее Котлубани располагал удобными для обороны позициями и к тому же успел их сильно укрепить. Передний край обороны проходил по гребням господствующих высот. Ими прикрывались огневые позиции артиллерии и все передвижения в глубине обороны. Окружающая местность с этих высот просматривалась на многие километры. Оборону здесь держали немецкие 60-я и 3-я моторизованные, 79-я пехотная дивизии. Советским войскам вновь предстояла лобовая атака по голой степи.

Наступление началось утром 18 сентября. Но сначала, как и в начале сентября, первой заговорила германская артиллерия, открыв огонь по местам сосредоточения советских войск — немцы были готовы к встрече. Затем полуторачасовую артподготовку провела армия Москаленко, и советские танковые бригады атаковали передний край обороны противника. Преодолевая упорное сопротивление, они продвинулись на 1–1,5 км и сумели подняться на гребни высот. Но взломать оборону на всю ее глубину не удалось.

Чтобы нарастить силу удара, в 14 часов командарм ввел в сражение 4-й танковый корпус и две дивизии второго эшелона. Однако они запоздали с выходом на «Большой гребень». В 18 часов немецкая пехота, усиленная 50 танками, предприняла контратаку и сбросила с высот поредевшие и не закрепившиеся части 308-й и 316-й стрелковых дивизий. К этому времени советские танки были выбиты, артиллерия сопровождения отстала еще утром, штабы потеряли управление.

Дневник капитана Лорингофена: «Русские атаковали с холма, наши же части находились на склоне. Два дня они следовали одним и тем же маршрутом. Прекрасные цели! Тогда мы сожгли не меньше сотни танков».

В течение следующих четырех дней советские дивизии беспрерывно гнались на штурм высот, но снова овладеть гребнем не удалось. 23 сентября в наступление перешел 16-й танковый корпус. Однако и его соединения не смогли достичь цели, атакуя противника в лоб на тех же участках и направлениях, где в течение нескольких дней пытались прорвать оборону 4-й и 7-й корпуса.

В эти дни Рокоссовский находился на КП рядом с Горловым, наблюдая работу командующего фронтом, и «убедился, что он отличался большой горячностью и стремился нагнать побольше страха на подчиненных. Это явствовало из телефонных переговоров, которые Гордов вел с командармами… Не случайно командный состав фронта, о чем мне впоследствии довелось слышать, окрестил его управление «матерным».

К концу месяца наступление выдохлось. Войска понесли большие потери, но прорвать оборону противника нигде не смогли. Неунывающий Москаленко сообщает, что и на этот раз он кого-то «сковал» и сильно «обескровил».

1-я гвардейская армия была расформирована, а то, что от нее осталось, передали в 24-ю армию. Потерявший за три месяца три комплекта боевой техники генерал Ротмистров «глубоко задумался» о том, что «пора нам, прежде всего старшим командирам, научиться воевать грамотно, со знанием дела… Малоуспешное проведение… контрудара при наличии большой массы танков свидетельствовало о слабом умении применять крупные танковые соединения…

…Даже имея данные о противнике, основные потери мы несли не во время прорыва переднего края вражеской обороны, а при бое в ее глубине, когда нарушалось взаимодействие танков с артиллерией и пехотой и отсутствовала авиационная поддержка. Беда здесь состояла прежде всего в том, что наши артиллеристы из-за неудовлетворительно налаженной разведки или недостатка тяжелых пушек в период короткой огневой подготовки атаки полностью не подавляли противотанковые средства гитлеровцев. Не оказывали в этом им помощи и авиаторы. Прорвав вражескую оборону, танки сразу же наталкивались на мощный огонь артиллерии и танков противника из глубины его обороны (а вот немецкие танки, судя по ходу военных действий в 1942 году, легко прорывали нашу оборону и ни на что не наталкивались. — Авт.), при этом оставались в одиночестве, поскольку гитлеровцы отсекали нашу пехоту пулеметным и минометным огнем, прижимали ее к земле непрерывной бомбежкой.

Но надо признать, что в отсутствии надежной артиллерийской поддержки была доля вины и танкистов. Готовясь к бою, они («они» — это как раз сам Ротмистров. — Авт.) лишь информировали артиллеристов о своих задачах, а не согласовывали взаимодействие по рубежам, пристрелянным артиллерией, не устанавливали сигналов вызова артиллерийского огня (!), не поддерживали постоянной связи с командными и наблюдательными пунктами артиллеристов».

Поразительно: генерал уже год воюет, до этого два года преподавал тактику бронетанковых войск, защитил диссертацию и стал доцентом, участвовал в Финской войне, в создании первых механизированных корпусов и вот, наконец, «задумался». Полагаю, не в последнюю очередь Ротмистрова заставил задуматься доклад комиссара госбезопасности Абакумова в ГКО и Генштаб, в котором прямо указывалось, что в больших потерях 7-го танкового корпуса виноват его командир.

Командование 62-й армии также получило приказ: одновременно с войсками Сталинградского фронта нанести удар в направлении на северо-западную окраину города и уничтожить противника в этом районе. Начатое Чуйковым 19 сентября наступление вылилось в трехдневные встречные бои в районе Мамаева кургана и поселка Рынок. Эти контратаки не дали никаких результатов и поглотили все и без того мизерные резервы армии.

Кстати, маршал Крылов, не давая никакой оценки действиям Малиновского, отмечает, что, с точки зрения осажденных, «предположение, что действия советских войск севернее города вынудят противника оттягивать какие-то силы из-под Сталинграда (а в штабе фронта одно время почему-то были уверены, что это уже происходит), в тот раз, к сожалению, не оправдалось… наша армия получила лишь небольшую передышку на несколько часов от бомбежек с воздуха, да и то не полную: фашистские самолеты не исчезали совсем, их только поубавилось. А натиск наземных сил противника не ослабевал. Скоро стало ясно, что он никуда не перебросил ни одной действовавшей перед фронтом 62-й армии пехотной или танковой части». То есть с оперативно-тактической точки зрения результатом наступления 1-й гвардейской армии был нуль. Не вызывает сомнений и ответ на вопрос: кто кого обескровил?

21 сентября на фронте от Мамаева кургана до зацарицынской части города немцы перешли в наступление силами пяти дивизий. К полудню из-за обрыва линий связи Чуйков потерял управление своим левым флангом, посылаемые туда офицеры связи не возвращались. Сутки спустя 22 сентября 62-я армия была разрублена на две части: на участке буквально растаявшей дивизии Родимцева (так, от 1-го батальона 42-го гвардейского полка, оборонявшего вокзал, в живых остались шесть человек) немцы вышли к центральной переправе севернее реки Царица. Отсюда они имели возможность просматривать почти весь тыл армии и вести наступление вдоль берега, отрезая советские части от реки. Генерал Родимцев вспоминает:

«Боевые действия, развернувшиеся ранним утром 22 сентября на участке дивизии, по напряженности, ожесточению и потерям превзошли все предыдущие бои, которые пришлось вести гвардейцам в городе. Среди пламени и дыма, под непрерывным огнем пулеметов, артиллерии и танков, под бомбовыми ударами авиации неприятеля гвардейцы бились насмерть, отстаивая каждую улицу, каждый дом. Повсюду то и дело вспыхивали яростные рукопашные схватки. Это поистине был ад. Я побывал не в одном сражении, но в такой схватке мне довелось участвовать впервые».

Чтобы восстановить положение, Чуйков на следующий день бросил в контратаку вновь прибывшую 284-ю дивизию подполковника Н.Ф. Батюка (10 тысяч человек). В ходе двухдневных ожесточенных боев было приостановлено наступление противника из района центральной пристани на север. Но соединиться с 42-й и 92-й стрелковыми бригадами, действовавшими за рекой Царица, не удалось. Их остатки отступили за Волгу, причем первыми, бросив войска, бежали с поля боя штабы. Впоследствии командиров и комиссаров обеих бригад трибунал приговорил к высшей мере наказания.

Развязав себе руки на южном фланге, немцы начали перебрасывать оттуда части к Мамаеву кургану и севернее.

Для восстановления снабжения «чуйковцев» срочно организовывались новые пристани и водные коммуникации: первая — в районе Верхняя Ахтуба, вторая — в районе Скурди, третья — в районе Тумак. Отсюда на кораблях и судах Волжской флотилии и на лодках грузы переправлялись к пристаням у завода «Красный Октябрь» и у поселка Спартановка. От завода «Баррикады» на остров Зайцевский был наведен пешеходный мост на железных бочках, а между островом и левым берегом Волги действовала лодочная переправа. Стрелковые бригады, действовавшие у реки Царица, снабжались самостоятельно через остров Голодный. Всего за время обороны на правый берег было перевезено около 100 тысяч солдат и офицеров, 11 429 тонн грузов, 1975 ящиков с минами, 404 автомашины и др.

К вечеру 24 сентября бои в центре города стали стихать, первый кризис был 62-й армией преодолен.

«Начавшийся в середине сентября период боев за Сталинградский Промышленный район, — пишет Ганс Дерр, — можно назвать позиционной, или «крепостной», войной. Время для проведения крупных операций миновало, из просторов степей война перешла на изрезанные оврагами приволжские высоты с перелесками и балками, в фабричный район Сталинграда, расположенный на неровной, изрытой, пересеченной местности, застроенной зданиями из железа, бетона и камня. Километр, как мера длины, был заменен метром, карта Генерального штаба — планом города.

За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба, которая не имела себе равных даже в период Первой мировой войны с ее гигантским расходом боеприпасов. Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из района ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в баррикадных боях за отдельные дома; они заняли прочную оборону… позиционная война нагрянула неожиданно для немецких войск, потери в людях и технике были несоизмеримы с успехами, которые исчислялись квадратными метрами захваченной местности».

Насчет опыта немецкий генерал загнул, откуда у Красной Армии мог взяться опыт баррикадных боев? Мы и окопы-то рыть не умели и города до этого момента никогда не обороняли.

Городские постройки дробили боевые порядки наступавших германских дивизий и направляли их силы вдоль улиц. Советские подразделения удерживали особо прочные здания, создавали в них опорные пункты с немногочисленными гарнизонами, способными в случае окружения вести круговую оборону. Во время артиллерийской и авиационной подготовки противника «чуйковцы» вплотную подбирались к его позициям, сознательно идя на самый ближний бой. Защитники города первыми в Красной Армии освоили методы оборонительных действий: научились пропускать над собой немецкие танки — под огонь противотанковой артиллерии и бронебойщиков, отсекать огнем пехоту, укреплять рубежи, использовать инженерные заграждения, массово применять снайперов, маскироваться, скрытно маневрировать и внезапно контратаковать. По наблюдению Исакова: «Здесь впервые за войну бойцы стали надевать каски: при обстреле кирпичи, падавшие с верхних этажей, наносили тяжелые увечья, а то и убивали».

Обстановка в Сталинграде сложилась так, что красноармейцы получили своеобразную, не виданную ранее свободу, оставшись без «видных полководцев», которые укатили за Волгу. Самым большим начальником был комбат, который сражался и умирал рядом. Были еще настоящие фронтовые комдивы, которым приходилось ежеминутно самим рисковать жизнью и принимать самостоятельные решения. Солдаты понимали обстановку и верили своим командирам — это очень важно!

Генерал Еременко в обороне Сталинграда, по большому счету, играл роль начальника тыла, обеспечивавшего снабжение 62-й армии, и делал это хорошо. Сражение вел Чуйков и «чуйковцы». Командарм, правда, как и большинство сталинских выдвиженцев, по воспоминаниям генерала Ласкина, был крут, ценил «настоящих вояк» и недолюбливал «штабных», в отношении своих офицеров «бывал несправедлив». Этот дипломатический язык переводится просто: Чуйков мог запросто под горячую руку выбить зубы начальнику штаба какой-нибудь дивизии за не понравившийся ему доклад. И, конечно, «он был беспощаден с паникерами и трусами».

Севернее города Жуков, Гордов, Москаленко, Малиновский бессмысленным необученным стадом (новобранцы проходили 12-дневную подготовку!) гнали на бойню десятки тысяч солдат и не продвинулись ни на шаг. В Сталинграде в условиях уличных боев, ежедневных схваток небольших групп, индивидуальных поединков значение приобрели индивидуальные качества каждого бойца, его желание выжить и победить. Причем даже в этих невероятно трудных условиях шансов выжить и смысла было больше, чем в жуковских атаках. Вот тогда и проявились настоящие природные качества русского солдата, а не только бесконечная терпеливость и способность «стойко переносить все тяготы и лишения военной службы».

«Требовалось постоянно придумывать что-то новое, — вспоминает Крылов. — И этим занимались в армии увлеченно, даже с азартом, множество людей — от старших командиров и штабистов до рядовых солдат. У людей обострялось чувство личной ответственности за результат боя, развивалась инициатива, способность дерзать, бойцы научились мыслить по-командирски». Об этом же пишет полковник Исаков: «Каждая атака требовала своего решения и мало чем походила на предыдущие. Естественно, в таких своеобразных условиях неизмеримо возросла роль командиров отделений, командиров взводов и рот. Нередко им приходилось действовать самостоятельно, иногда даже в отрыве от других подразделений. Поэтому все большее значение приобретали инициатива, сообразительность и находчивость». Широкое распространение получило снайперское движение. Такие «знатные стрелки», как Зайцев, Чехов, Ильин, Пассар, стали в Сталинграде «культовыми фигурами».

Думается, что сержант Я.Ф. Павлов, старший лейтенант И.И. Наумов или командир 3-го батальона 42-го гвардейского стрелкового полка капитан А.Е. Жуков нанесли войскам Паулюса куда больший ущерб, чем сановный однофамилец последнего, при гораздо меньших «затратах».

О буквально преображении бойцов в сталинградских условиях вспоминает и Виктор Некрасов: «Подкрепления бывали порой просто жалкими. Через реку переправляли — с большим трудом, — скажем, двадцать новых солдат. Это были либо пожилые люди лет 50–55, либо 18- или 19-летние юнцы. Они стояли на берегу, дрожа от холода и страха. Им выдавали теплую одежду и отправляли на передовую. К тому времени, когда новички туда добирались, немецкие снаряды успевали уничтожить пятерых или десятерых из двадцати — ведь над Волгой и над нашими позициями постоянно висели немецкие осветительные ракеты, так что полной темноты никогда не было. Но что поразительно — те из новобранцев, которые все же добирались до передовой, очень быстро становились на редкость закаленными солдатами — настоящими фронтовиками!…битва за Сталинград была торжеством и величайшей славой русской пехоты».

Рождалась тактика ведения современного уличного боя: наряду со взводами и отделениями появились новые тактические единицы — малые по численности, но мобильные и мощные штурмовые группы, вооруженные автоматическим оружием, ножами, гранатами, толовыми зарядами, огнеметами и ампулометами. За ними следовали группы закрепления со станковыми пулеметами, легкими минометами, минами и противотанковыми ружьями: «Никаких штатных штурмовых подразделений мы не создавали. Вопрос был поставлен так: уметь штурмовать должен каждый!» (Справедливости ради уточним: немцы первыми начали действовать небольшими штурмовыми группами, ведь они же их и придумали еще в 1918 году.)

Недаром два с половиной года спустя, во время штурма Берлина, на острие главного удара 1-го Белорусского фронта находились гвардейцы Чуйкова.

К сожалению, еще через сорок лет, в 1996 году, этот опыт оказался забыт. Полководцы новой генерации вновь предпочли учиться «методом тыка», оплачивая образование кровью российского солдата. И некому было, планируя взятие Грозного, заставить маршала Грачева хотя бы книжку почитать.

С 16 сентября по приказу командования группы армий «Б» Паулюс стал отвечать за весь ход операций в Сталинграде. 48-й танковый корпус, входивший в состав танковой армии Гота, был переподчинен 6-й армии. В район западнее Орловки перебрасывались 24-я танковая дивизия генерала фон Ленски и снятая с северного участка 389-я пехотная генерала Магнуса. В центре была перегруппирована из района севернее Городища 295-я пехотная дивизия генерала Кортеса. Перегруппировка войск производилась с таким расчетом, чтобы основные их усилия направить для действия против центра и северной части города.

С 27 сентября по 4 октября активные боевые действия велись на северных окраинах за поселки заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады», а с 4 октября за эти заводы. Одновременно немцы вели наступление в центре на Мамаев курган и на крайний правый фланг 62-й армии в районе Орловки.

К вечеру 27 сентября пал Мамаев курган. Крайне трудное положение сложилось в районе устья реки Царицы, где оборонялись 42-я, 95-я стрелковые бригады и полк 10-й дивизии. Понеся большие потери, испытывая острый недостаток в боеприпасах и продовольствии, потеряв управление, они не выдержали натиска противника и разрозненными группами стали переправляться на левый берег Волги.

К 30 сентября встречными ударами Паулюсу удалось ликвидировать орловский выступ.

62-я армия отвечала контратаками вновь прибывших 39-й гвардейской, 193-й и 308-й стрелковых дивизий. Чуйкову регулярно подвозили подкрепления, но они стремительно таяли. 193-я дивизия генерала Ф.Н. Смехотворова за шесть дней боев потеряла ⁴/₅ своего состава, от 13-й и 35-й гвардейских, 10-й дивизии НКВД, провоевавших в городе две недели, остались только штабы. Численность большинства немецких дивизий упала до уровня полка.

28 сентября Ставка образовала новый фронт — Донской. В его состав вошли почти все армии Сталинградского фронта, кроме 62-й. Фронт занимал рубеж по реке Дон от Павловска до Качалинской и далее до Ерзовки на Волге. Командующим был назначен генерал К.К. Рокоссовский; генерал Гордов отправился принимать 33-ю армию, фронтами он больше не командовал. Тогда же из состава Юго–Восточного фронта, войска которого сражались в городе и южнее, был образован Сталинградский фронт под командованием генерала А.И. Еременко. Каждый фронт подчинялся непосредственно Ставке.

В первые дни октября армия Чуйкова оборонялась на фронте протяженностью 25 км и глубиной от 200 м до 2,5 км. На этой узкой прибрежной полосе, целиком простреливаемой противником, передвижение частей и подразделений могло осуществляться лишь ночью. Маневр из глубины был практически невозможен из-за отсутствия постоянных переправ через Волгу. Когда немцы заняли районы города к югу от реки Царица до Купоросное, севернее вышли на вершину Мамаева кургана, они стали просматривать и простреливать всю территорию, удерживаемую защитниками Сталинграда, а также переправы через Волгу. В «чертовых куполах» — водонапорных баках на вершине кургана — надолго поселились немецкие наблюдатели и корректировщики артиллерийского огня.

С этого момента направлением главного удара стал район Тракторного завода. С севера и северо-запада его обороняла группа полковника С.Ф. Горохова в составе 124-й, 149-й стрелковой бригад и полка 10-й дивизии. С запада подступы к заводу защищала 112-я стрелковая дивизия. В районе поселка Баррикады держалась 308-я стрелковая дивизия полковника Л.Н. Гуртьева. 193-я стрелковая сражалась за поселок Красный Октябрь. 39-я гвардейская дивизия под командованием генерал-майора С.С. Гурьева продолжала отбивать атаки противника на завод «Красный Октябрь». Ожесточение борьбы нарастало. Паулюс наращивал силы в этом районе. Чуйков 5 октября бросил к Тракторному свежие пополнения — 37-ю гвардейскую дивизию генерал-майора В.Т. Желудева и 84-ю танковую бригаду (49 танков) полковника Д.Н. Белова. С левого берега непрерывно вели огонь орудия фронтовой артиллерийской группы, на отдельных участках обороны 62-й армии плотность артиллерии была доведена до 110 стволов на километр фронта.

Войска Чуйкова продолжали удерживать рубеж Рынок, поселок Тракторного завода, заводы «Баррикады» и «Красный Октябрь», северо-восточные скаты Мамаева кургана, вокзал. Потери 6-й армии принимали катастрофические размеры: в 94-й пехотной дивизии осталось 535 человек, 76-я дивизия была выбита практически полностью. Немцы полностью увязли в тяжелых боях на улицах Сталинграда и прилегающих к нему районах. К исходу первой декады октября их атаки стали ослабевать.

В превращенном в руины городе оставалось более 200 тысяч жителей. В захваченных районах немцы организовали две комендатуры и приступили к массовому выселению гражданских лиц из Сталинграда в Калач, Гумрак и станицу Нижне–Чирскую. Около 60 тысяч, по советским данным, были вывезены на принудительные работы в рейх и на Украину, более 3 тысяч расстреляны и казнены. Примерно 12–15 тысяч человек были оставлены на оккупированной территории для обслуживания нужд германской армии.

Кроме того, тысячи женщин и детей прятались в развалинах домов, подвалах, в системе канализации, в пещерах, выкопанных на волжских склонах (в подвалах знаменитого «дома Павлова» проживало около 35 местных жителей, которые помогали гарнизону «рыть ходы сообщения, а иногда брали в руки автомат или винтовку»). Добыть еду и питьевую воду было практически невозможно. По ночам дети, ставшие основными кормильцами, пробирались к реке за водой или к сожженным зернохранилищам, где можно было разжиться обгоревшим зерном. Многие из них стали жертвами немецких часовых или советских снайперов. «Основной пищей ограбленного до предела населения в этот период было мясо и кожа убитых и павших животных, — говорится в докладной записке на имя Л.П. Берии, — что привело к массовым смертным случаям, заболеваниям и опуханию на почве голода и истощения».

Люди, естественно, погибали и умирали сотнями. Поразительно другое — около 8 тысяч выживших после пяти месяцев Сталинградской битвы.

14 октября 1942 года Гитлер отдал приказ своим войскам о переходе к стратегической обороне на всем советско-германском фронте, кроме сталинградского направления, а также в районах Нальчика и Туапсе. Тем самым фюрер признал крах всех своих стратегических планов. Война была уже проиграна, и с военной точки зрения было неважно, кому достанутся развалины города на Волге. Но это был город, названный именем Сталина, и взятие его стало первостепенной задачей вермахта.

В середине октября Паулюс готовился к решающему штурму. Он сосредоточил в районе заводов на пятикилометровом участке три пехотных и две танковые дивизии, здесь он решил нанести новый удар. Со всех концов фронта, с флангов стягивались подкрепления, инженерные и противотанковые части. Из Германии по воздуху прибыли пять саперных батальонов. Перед фронтом 62-й армии пополнялись и готовились к боям восемь немецких дивизий, насчитывавших 90 тысяч солдат и офицеров, при 2300 орудиях и 300 танках. 14-я танковая и 29-я моторизованная дивизии выводились в резерв. Штурм должен был поддерживать 8-й авиакорпус в полном составе.

Чуйков имел в это время 55 тысяч человек, 1400 орудий и минометов, 80 танков. 8-я воздушная армия насчитывала 188 исправных боевых самолетов.

Наступали дни небывалых даже для Сталинграда по жестокости боев.

В 8 утра 14 октября, после мощных налетов германской авиации и артподготовки, которые длились два с половиной часа, перешли в наступление наземные войска, их основные силы — три пехотные и две танковые дивизии — рвались к Волге на 4-километровом участке между Сталинградским тракторным и «Баррикадами», стремясь расчленить 62-ю армию и уничтожить ее. В воздухе не было ни одного советского самолета. Чуйков сумел дозвониться до командующего 8-й воздушной армией и «попросил немного угомонить фашистских стервятников. Генерал Хрюкин сказал откровенно, что сейчас помочь нечем. Противник плотно блокировал аэродромы армии. Пробиться нашей авиации к Сталинграду пока невозможно… В тот день мы не видели солнца». Буквально все пишут о беспомощности советской авиации, а между тем на сталинградском направлении было задействовано 36 авиационных дивизий! Толку-то, если у немцев зеленый летчик-истребитель прибывал во фронтовую часть, имея 440 часов налета, из них 240 на боевой машине, а Хрюкин получал пополнение пилотами, налетавшими всего 42 часа, из них лишь 12 часов (и это в лучшем случае, зачастую — только 2 часа!) непосредственно на истребителе.

Главный удар пришелся по 112-й, 308-й стрелковым и 37-й гвардейской дивизиям. К 16 часам эти дивизии, расчлененные и обойденные танками противника, вели бои в окружении.

«Сведения от войск поступали противоречивые, — вспоминает Чуйков, — уточнять их становилось все труднее и труднее. Командные и наблюдательные пункты полков и дивизий разбивались снарядами и бомбами. Многие командиры погибли. На командном пункте армии погибло 30 человек. Охрана штаба армии не успевала откапывать людей из разбитых блиндажей…»

Начальник штаба армии генерал Крылов считал, что «таким тяжелым положение армии не было никогда», она была очень близка к полному уничтожению.

15 октября немцам удалось овладеть Тракторным заводом и прорваться к Волге, разрубив 62-ю армию пополам. Советские соединения, действовавшие севернее завода, оказались отрезанными от основных сил. Они были объединены в группу, насчитывавшую около 7000 бойцов, под командованием полковника С.Ф. Горохова. Заняв круговую оборону в районе Рынок, Спартановка, группа, снабжаемая боеприпасами по воздуху, отбивала атаки противника до конца битвы.

О себе Чуйков неоднократно и скромно повторяет, что у него никогда, даже в самой тяжелой ситуации, не возникало мысли о переправе на левый берег Волги: «Я лично не думал об отходе на противоположный берег, считал невозможным даже отход на один из островов… Однажды К.А. Гуров сказал мне, что у него в запасе несколько лодок для Военного совета армии. Я ему ответил, что это меня не касается, на левый берег я не попаду, если буду в полном сознании».

Этой версии придерживается и Крылов: «Вопрос о перенесении командного пункта той ночью и не возникал… Вопрос о перенесении командного пункта по-прежнему не поднимался… Ясным оставалось одно: отходить нельзя и некуда».

Но лавры сталинградских героев многим не давали покоя. А полководцы наши ревнивы к славе, аки женщины. Поэтому маршал Москаленко с сочувствием (вот, мол, как Чуйкову было трудно), ссылаясь на архивы Министерства обороны, привел в мемуарах «переписку» коман-дарма-62 со штабом фронта:

«Военному совету фронта

14.10.42 г. 21.40

Армия разрезана на две части.

Штаб армии находится 800 м от противника.

Управление идет только по радио через радиоузел на левом берегу реки. Телефон все время рвется.

Прошу разрешить перейти на запасной КП на левом берегу сегодня ночью, иначе управлять невозможно.

(Чуйков Гуров Лебедев Крылов»)

Резолюция начальника штаба фронта:

«Опер. отд.

Ком. фронта приказал КП 62А оставаться на западном (правом) берегу р. Волги.

(Захаров»)

«Т.т. Еременко, Хрущеву

15.10.1942

Противник, введя новые силы пехоты и танков, наступает на северную группу Горохова. Одновременно развивает удар на юг, подошел Минусинск.

37-я и 95 сд, всего 200 человек, не могут задержать противника, двигающегося на юг и выходящего на КП штарма и тылы 308 сд.

Положение осложнилось. Оставаться дальше на КП невозможно. Разрешите переход КП на левый берег, другого места нет.

(Чуйков Гуров Крылов»»)

Резолюция командующего фронтом:

«Т. Чуйкову

Оставаться КП в Сталинграде. Принять меры переправы в ночь с 15 на 16 138-й сд на правый берег р. Волги.

(Еременко».»)

Так что были, были моменты, когда и у золотозубого командарма в белых перчатках возникало порой желание «вырваться из пекла». Интересно, что запись Крылова — «отходить нельзя и некуда» относится к 16 октября и совпадает с резолюцией командующего фронтом.

В этот день командный пункт 62-й армии посетил генерал Еременко. В связи е этим маршал Василевский рассказал Симонову следующую историю:

«По словам моего собеседника, Еременко, в частности, в тяжелые для Сталинграда дни, когда у Чуйкова все висело на волоске и когда Сталин потребовал через Василевского, чтобы Еременко выехал туда, на правый берег Волги, к Чуйкову и помог ему, — именно такое выражение употребил Василевский и, очевидно, это было выражение Сталина, — Еременко два дня откручивался от этого и поехал только на третий день… Он умел выкручиваться и вместе с тем имел большие способности к подхалимажу. Вылезать наружу из блиндажа или подземелья он не любил».

Косвенным подтверждением служит рассказ Крылова об этом историческом посещении командующего фронтом: «Андрея Ивановича Еременко я не видел с тех пор, как два месяца назад представлялся ему, прилетев в Сталинград с Кавказа. Командующий фронтом и теперь держался без особой официальности, но был хмурым. Оно и понятно: прибыл в армию, которая за последние дни — в тяжелейших, неравных боях, но все-таки потеряла — важные для фронта позиции… Однако о Тракторном Еременко не спросил.

— Пришел поглядеть, как вы тут живы, — сказал он, входя в штольню. И добавил с прямотой и откровенностью, немного меня удивившими: — Товарищ Сталин приказал самому у вас побывать и доложить, что здесь творится».

Надо сказать, что в течение короткого срока, командуя Брянским фронтом и 4-й ударной армией, генерал Еременко получил два тяжелых болезненных ранения, руководство обороной Сталинграда он принял будучи еще на костылях — поневоле оценишь удобства блиндажа. При всем том Сталин высоко оценивал действия Еременко на подступах к Сталинграду, называя его «генералом обороны».

После захвата Тракторного завода немцы поставили цель разгромить основные силы 62-й армии. 16 октября они повернули свой ударный кулак на юг и повели наступление вдоль берега Волги. К этому времени соединения Чуйкова очень ослабли. В некоторых дивизиях, например в 37-й гвардейской, 95-й и других, оставалось всего по несколько десятков бойцов, от оборонявшего завод «Баррикады» рабочего отряда — пять человек, 112-я стрелковая дивизия насчитывала 598 человек. Собственные резервы армия израсходовала, ее необходимо было усилить. 17 октября в состав армии прибыла 138-я дивизия полковника И.И. Людникова. Ее переправили на правый беpeг корабли Волжской флотилии. Части дивизии с ходу вступили в бой. С 18 октября таран Паулюса стал заметно терять свою силу.

Эти бои описал и историограф 14-й танковой дивизии Р. Грамс: «Это была жуткая, изнуряющая борьба на земле и под землей, в развалинах и подвалах, в канавах большого города, в его индустриальных кварталах… Танки карабкались через горы мусора и обломки, скрежеща, пробираясь через чудовищно разрушенные заводские цеха, стреляя с ближних дистанций вдоль заваленных улиц и тесных заводских дворов. Иной бронированный колосс вдруг сотрясался и разваливался на части под грохот детонирующей вражеской мины. Но это все можно было вынести. Дальше же был глубокий, как бездонное ущелье, круто обрывающийся к реке волжский берег, здесь разгорались самые ожесточенные схватки… А на противоположном низменном лесистом берегу реки нельзя было увидеть врага, но он был там, он вел оттуда артиллерийский огонь, и каждую ночь сотни его лодок перевозили подкрепления через широкий поток в руины Сталинграда, и все начиналась сначала: ураганный огонь, пикирующие бомбардировщики, дым и чад, часами заслоняющие солнце. Но положение почти не изменялось, а боеспособность наших войск таяла, как масло на солнце».

Ожесточенное сопротивление 62-й армии истощало противника физически и морально, сковывая маневр его резервов, и облегчало тем самым условия для действий советских войск северо-западнее и южнее Сталинграда.

Чтобы облегчить положение 62-й армии, 19 октября из района севернее города перешли в наступление войска Донского фронта. Правда, сначала генералу Рокоссовскому ставились гораздо более решительные задачи: прорвать оборону противника, соединиться с войсками Сталинградского фронта, «истребить вражескую группировку, прорвавшуюся к реке Волге». Главный удар наносила 66-я армия генерала Жадова. Для обеспечения выполнения боевой задачи армии, кроме входивших в ее состав пяти стрелковых дивизий, были приданы четыре дивизии из 24-й армии и четыре полностью укомплектованные стрелковые дивизии из резерва Ставки, а также 23 артполка РГК, 12 полков реактивной артиллерии, несколько танковых бригад. На каждый километр линии фронта у Жадова приходилось 74 орудия, не считая минометов и реактивных установок. Авиация фронта работала на участке армии, выполняя задачи по штурмовке противника и прикрытию своих частей с воздуха.

За период с 20 по 26 октября 66-я армия, непрерывно атакуя, продвинулась всего на 3 км и поставленную задачу не выполнила. Потери при этом составили около 18 тысяч человек.

Докладывая о причинах неудачи, Рокоссовский и Жадов заявили, что пехота, особенно вновь прибывшие дивизии, плохо обучена, и предложили прекратить наступательные действия: «…Люди не обучены и совершенно не подготовлены, многие совершенно не умеют владеть винтовкой. Прежде чем воевать, надо новую дивизию хотя бы месяц (!) обучать и подготовить. Командный состав, как средний, так и старший, тактически безграмотный, не может ориентироваться на местности и теряет управление подразделениями в бою… При наличии большого артогня и массированных налетов нашей авиации части продвигаются очень медленно… Авиация противника активности не проявляла. Силы противника перед фронтом 66-й армии незначительные, противник собрал солдат из тылов…» С целью придания своей пехоте «бодрости» Рокоссовский настаивал на том, чтобы заградотряды шли следом за пехотными частями и «силой оружия заставляли бойцов подниматься в атаку».

Особый отдел Донского фронта в докладной своему начальству отметил, в первую очередь, бездарное и неумелое руководство со стороны командиров полков, дивизий и самого генерала Жадова. Артиллерия открывала огонь либо задолго до выхода стрелковых частей на исходный рубеж для атаки, либо лупила по своим, поскольку артиллерийские командиры «не организовали наблюдения за результатами стрельбы, их наблюдательные пункты находились далеко в тылу» (?). Отдельные артполки не получили боеприпасы и огня вообще не вели. Авиация «поддерживала» артиллерию в этом вопросе, периодически атакуя передний край своих же войск. Вершиной чудной организации явилось то обстоятельство, что «командиры частей не были предупреждены, когда начать атаку»!

Но и это не все. В 66-й армии бойцы умирали от голода: «Вследствие плохого питания и истощения бойцов, в 587 и 692 СП, 212 СД зарегистрировано 23 смертных случая. В 62 СД отмечено 9 смертных случаев. Врачебными комиссиями установлено, что смерть последовала от истощения и переутомления организма». И Рокоссовский хотел, чтобы эти «хефтлинги» бодренько бежали на пулеметы? А кормить он их не пробовал? «Несмотря на наличие сигналов, ни командование армии, ни командование фронтом не приняли должных мер через учреждения тыла для организации нормального снабжения». Армия Жадова не являлась исключением; так, воевавший в соседней армии М. Абдулин делится в «Солдатском дневнике» рецептом приготовления киселя из комбикорма.

После войны маршал М.И. Казаков по поводу этой операции сообщил кратенько: «Причин этой неудачи много (действительно). На мой взгляд, главное заключалось в том, что не хватало средств для осуществления операции».

А самое грустное заключалось в том, что с немецкой стороны, без поддержки танков и авиации, оборону держали измотанные части одной-единственной 3-й мотодивизии генерала Шлемера, в которой оставалось по 27 бойцов на роту.

Южнее Сталинграда 22 октября ударная группа 64-й армии — 422-я и 126-я стрелковые дивизии, 93, 96-я и 97-я стрелковая бригады 7-го корпуса, 13, 50, 90-я и 155-я танковые бригады — нанесли удар в районе Купоросное, Зеленая Поляна на стыке с 62-й армией. Советские части продвинулись на северо-запад на 3 км, но на следующий день были отброшены на исходные позиции. 25 октября армия Шумилова вновь повела наступление в том же направлении. Упорные бои продолжались до 1 ноября. Войска продвинулись на 3–4 км и овладели южной частью Купоросного.

В эти дни боец 422-й стрелковой дивизии В.И. Коваленко в письме матери сообщал: «…Я жив, а через секунду, может быть, убьют, потому что здесь жизнь секундная. Хотя вы и пишете не думать о смерти, но я не думаю, чтобы остался жив, потому что очень сильные бои, много народу перебито, трупы лежат на земле, жутко смотреть, и немцы и наши лежат, бедняки, гниют и никому не нужны, хотя бы похоронили, а то валяются как снопы. Танки ездят по людям, как по дровам. Танк весь в крови, жутко смотреть. Со мной такие товарищи, которые с первого боя ранены, есть такие, которые не успевают увидеть немца, как его убьют или ранят. Я считаю человека, которого ранили в руку или ногу счастливым, а то ведь большинство убивают…».

Территориальный успех фланговых контрударов был незначителен, но они задержали («время-кровь») предпринятую Паулюсом перегруппировку.

К 30 октября наступление 6-й армии затормозилось, хотя на участке между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь» до Волги оставалось пройти не более 400 м. В первых числах ноября напряжение боев несколько спало. Немцы действовали лишь мелкими группами и закрепляли захваченные позиции.

Однако Гитлеру непременно хотелось победно «завершить сражение за Сталинград», и Паулюсу пришлось готовить новый штурм.

Безусловно, в ноябре уже не доминировали военные соображения, по которым немецким войскам имело бы смысл продолжать штурм Сталинграда. Их полностью заменили соображения политического характера.

«Эта битва стала действительно символом борьбы двух враждебных миров, — пишет Типпельскирх. — Немецкие войска напрягали свои последние силы, считая, что для достижения решащего исхода войны они должны любой ценой выполнить поставленную перед ними задачу. Фанатическое стремление Гитлера во что бы то ни стало захватить у своего противника в Москве этот город, носивший его имя, брало верх над всякими трезвыми соображениями о том, стоило ли вообще вести такую битву ради преимуществ, которые мог принести в военном или политическом отношении захват этого города. В это время у Гитлера, конечно, были глубокие сомнения относительно правильности своих стратегических планов. Поэтому он все сильнее старался убедить себя и других в удачном и планомерном ходе операции за два года войны, а также в будущих успехах… Утверждение Гитлера, что остается взять Сталинград, чтобы перерезать последнюю и крупнейшую транспортную артерию противника — Волгу, было неубедительным — ведь немецкие войска стояли уже у самой Волги… А какую пользу могло принести теперь овладение городом, если его захват в рамках общей обстановки потерял интерес, а его удержание стало опасным?»

Тем не менее 8 ноября 1942 года на партийном съезде Гитлер объявил «испытанным борцам»: «Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта… Случайно этот город носит имя самого Сталина. Но я стремился туда не по этой причине… Я шел туда потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тонн нефти. Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север. Туда доставлялась марганцевая руда… Именно я хотел его взять, и — вы знаете, нам много не надо, — мы его взяли! Остались незанятыми только несколько точек. Некоторые спрашивают: а почему же вы не берете их побыстрее? Потому что я не хочу там второго Вердена. Я добьюсь этого с помощью небольших ударных групп».

Сталин, в свою очередь, намекнул днем раньше: «Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!»

11 ноября немцы предприняли еще одну попытку овладеть городом. В операции приняли участие пять пехотных (389, 79, 305, 100 и 295-я) и две танковые (24-я и 14-я) дивизии, усиленные четырьмя свежими саперными батальонами. Новое наступление совпало с началом мощного ледохода на Волге, что сильно ухудшало положение чуйковцев, лишенных снабжения. Суда Волжской флотилии не могли пробиться к правому берегу.

На узком участке 500–600 м у завода «Баррикады» немецким солдатам удалось преодолеть оборону 95-й стрелковой дивизии и выйти к Волге. «Пьяные или обезумевшие фашисты лезли напролом», — вспоминал Чуйков. А в другом полушарии «Нью–Йорк геральд трибюн» писала: «Такие бои не поддаются стратегическому расчету. Они ведутся со жгучей ненавистью, со страстью…»

62-я армия в третий раз оказалась разрубленной, а 138-я стрелковая дивизия была отрезана от главных сил. Бойцы дивизии продолжали удерживать лишь небольшой участок около 700 м по фронту и 400 м в глубину. Комдив-138 приводит письмо немецкого офицера, убитого в боях за «остров Людникова»:

«Нам надо дойти до Волги. Мы ее видим — до нее меньше километра. Нас постоянно поддерживает авиация и артиллерия. Мы сражаемся как одержимые, а к реке пробиться не можем. Вся война во Франции продолжалась меньше, чем за один приволжский завод. Мы брали крупные города и теряли при этом меньше людей, чем на этом богом проклятом клочке земли. Против нас, вероятно, сражаются смертники. Они не получают подкреплений, так как мы контролируем переправу. Они просто решили сражаться до последнего солдата. А сколько их там осталось — последних? И когда этому аду настанет конец?»

Это был последний успех 6-й армии. На остальных участках фронта войска Чуйкова своих позиций не сдали. Даже берлинские газеты признавали: «Впервые в истории современный город удерживается войсками до разрушения последней стены… этот противник не жалеет собственный город. Наше наступление, несмотря на численное превосходство, не ведет к успеху».

Сражение как бы по инерции продолжалось на отдельных участках до 20 ноября. К концу оборонительного периода Сталинградской битвы 62-я армия удерживала район севернее Тракторного завода, завод «Баррикады» и северо-восточные кварталы центра города. 64-я армия обороняла подступы к его южной части. Ценой крови Чуйков выиграл время. Общие потери Красной Армии в Сталинградской оборонительной операции составили 643 842 человека, 1426 танков, 12 137 орудий и минометов, 2063 самолета.

Наступление немецких войск на сталинградском направлении было окончательно остановлено. Крупная группировка вермахта оказалась втянутой в затяжные изнуряющие бои и была лишена возможности маневрировать. Сталинград, как и опасался Гитлер, превратился «во всепожирающий фокус». В сражении между Волгой и Доном вермахт, по советским данным, потерял за июль-ноябрь до 700 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, более 1000 танков, свыше 2000 орудий и минометов, более 1400 самолетов. Если разделить эти цифры примерно на три, можно получить результат, близкий к истинному.

Таким образом, хотя оба наступательных крыла группы «Юг» в летней кампании 1942 года действовали успешно, в октябре они уже находились на пределе своих возможностей, к тому им же не хватало горючего для подвижных соединений. Вместо того, чтобы пожертвовать либо Кавказом, либо Сталинградом, дабы выстоять зимой, заняв укороченную линию фронта, Гитлер и дальше настаивал на овладении и удержании обеих позиций, хотя сам же считал далеко выдвинутую дугу германского фронта на Дону и Волге опасной. К тому же своей собственной пропагандой, возвестившей 8 ноября: «Сталинград у нас в руках», фюрер лишил себя какой бы то ни было оперативной свободы и свободы принятия решений. Теперь уйти из города означало признать свое поражение.

На сталинградском направлении в 860-км полосе от Павловска до Халхута действовали войска 8-й итальянской, 3-й румынской, 6-й и 4-й танковой немецких армий. Сюда же выдвигалось управление 4-й румынской армии. На 1 октября на этом направлении немцы и их союзники имели 53,5 расчетной дивизии, в том числе 9 танковых и моторизованных. Причем основные силы и средства сгрудились непосредственно в районе Сталинграда, где продолжали вести активные боевые действия вместо того, чтобы перейти к стратегической обороне.

Войска этой группировки были расположены в невыгодных условиях на огромной дуге с вершиной у Сталинграда в междуречье Волги и Дона. Ее фланги северо-западнее и южнее Сталинграда прикрывались менее боеспособными румынскими и итальянскими соединениями. На сталинградском направлении вермахт не располагал крупными оперативными резервами. На 1 октября в резерве командования группы армий «Б» имелось всего три дивизии: 298-я пехотная и две танковые — 22-я немецкая, насчитывавшая около 45 машин, и 1-я румынская, имевшая на вооружении 40 легких танков чешского производства. Оперативное построение немецких группировок, наступавших на Сталинград и Кавказ, было растянутым. Наступательные возможности исчерпались, и они вынуждены были перейти к обороне со слабо прикрытыми флангами сталинградской группировки, не располагая достаточными резервами. Коммуникации оказались растянутыми на тысячи километров и были уязвимы на огромных пространствах. Все это создавало благоприятные условия для решительного контрнаступления советских войск на южном направлении.

По мнению маршала Рокоссовского, «при объективной оценке создавшегося положения и в предвидении надвигавшейся зимы у врага оставался только один выход — немедленный отход на возможно большее расстояние. (Начальник германского Генерального штаба генерал Гальдер ясно видел опасность и предлагал такое же решение — отвести войска от Сталинграда и за счет высвободившихся дивизий создать прочный фронт по линии Дона; Гитлер предпочел заменить начальника Генштаба. — Авт.) Но, недооценивая возможности Советского Союза, противник решил удерживать захваченное им пространство, и это в сложившейся обстановке своевременно использовало наше Верховное Главнокомандование. Наступал для нас долгожданный момент». В конце сентября советское командование приступило к разработке плана и непосредственной подготовке контрнаступления на сталинградском направлении.

После войны у Сталинградской наступательной операции, как у любой победы, появилось много отцов. Так, Жуков поведал об «остром слухе» вождя и о том, как они вдвоем со свояком Василевским 13 сентября предложили Сталину план большого контрнаступления, нацеленного на фланги Паулюса, прикрытые румынскими войсками. Хрущев утверждал, что вместе с Еременко представил в Ставку в конце сентября план будущего контрнаступления. Сам Еременко рассказал в мемуарах, что он выдвинул идею о сталинградских контрударах прямо в день своего назначения командующим фронтом.

Можно сказать, что во второй половине сентября идея контрнаступления носилась в воздухе. Однако еще Наполеон выразился в том смысле, что полководец — не тот, кто придумал план сражения, а тот, кто взял на себя ответственность за его реализацию.

С этой точки зрения совершенно прав адмирал Н.Г. Кузнецов, единственный из всех вспомнивший настоящего «автора»: «Нужно прямо сказать, что при огромном, а иногда и решающем значении роли полководцев, проводивших планы операции в жизнь, зарождение идеи в Ставке и воля Верховного Главнокомандующего определили успех сражения».

На этот раз Сталин не торопил своих полководцев, операция готовилась тщательно, грамотно, в строжайшей тайне. В ходе ее прежде всего намечалось окружить 6-ю армию Паулюса; затем, нанеся удар на среднем Дону, развивать успех к Ростову, разбить немецкие войска на Северном Кавказе, развернуть наступление в Донбасс, на курском, брянском, харьковском направлениях. Главный удар предполагалось нанести на юго-восточном направлении с плацдармов в районе Серафимовича и Клетской в полосе 3-й румынской армии с выходом на тылы 11-го армейского корпуса Штрекера. Этот район степи был настолько удален от Сталинграда, что немецкие танковые и механизированные части, сосредоточенные вокруг города, все равно не успевали спасти положение в случае прорыва. Другая группировка должна была наступать южнее Сталинграда из района Сарпинских озер в полосе 4-й румынской армии, замыкая кольцо окружения в районе Калача.

Советскому командованию, широко применившему методы маскировки и дезинформации, на этот раз удалось ввести противника в заблуждение относительно места, времени удара и сил, которыми он был нанесен (только для того чтобы обмануть немецкую авиаразведку, в различных местах через Дон построили семнадцать мостов, но лишь пять из них предполагалось реально использовать). Штаб ОКХ, к примеру, считал наиболее вероятным наступление русских против северного фланга группы армий «Б» с выходом к Ростову и Азовскому морю. Обсуждалась также возможность зимнего наступления против Ржевского выступа. Гитлер полагал, что главный удар русскими будет нанесен по позициям, занимаемым итальянцами. Командование 6-й армии и группы армий «Б» отслеживали концентрацию советских сил на плацдармах у Клетской и Серафимовича, прогнозировали скорое наступление противника в своей полосе, но недооценивали его масштабы. Большинство штабных генералов сходились во мнении, что у русских нет сил для нанесения достаточно мощных ударов, и в этом они очень крупно ошибались. В итоге «Верховное командование вермахта не смогло в решающий момент сосредоточить свои усилия именно там, где определялась судьба всей борьбы».

Упрямство Гитлера, стремившегося любой ценой удержать Сталинград, конечно, усугубляло ситуацию, но на самом деле проблема была глубже. Даже если бы не случилось окружения армии Паулюса, немцам пришлось бы отдать все, завоеванное в летней кампании, для удержания огромного фронта у них попросту не было сил. К осени 1942 года Советский Союз полностью восстановил военное производство, а Красная Армия значительно превосходила истощенный вермахт в материальных и людских ресурсах. И если нам говорят, что на пике военных усилий в составе группы армий «Б», наступавшей на Сталинград, действовало более 80 дивизий Германии и сателлитов, то с советской стороны в битве принимали участие: 105 стрелковых, 9 кавалерийских, 36 авиационных, 7 тяжелых артиллерийских, 6 зенитно-артиллерийских и 2 гвардейских минометных дивизии, 22 отдельных стрелковых, 3 мотострелковых, 8 истребительных, 39 танковых бригад, 23 отдельных танковых полка, 14 танковых и 5 механизированных корпусов и многое другое.

19 ноября 1942 года начался «сталинский праздник» — операция «Уран». Советские войска осуществили прорыв на обоих флангах — на Дону и южнее Сталинграда, и начали охват немецких армий.

«Все попытки противника помешать окружению оказались запоздалыми, — пишет Рокоссовский. — Соединения гитлеровцев, танковые и моторизованные, перебрасываемые из района Сталинграда к месту образовавшегося прорыва, вводились в бой по частям и, попадая под удары наших превосходящих сил, терпели поражение. С ними получалась та же картина, что и с частями Красной Армии в боях в большой излучине Дона. Не приняв вовремя кардинального решения на отход, немецко-фашистское командование, как в свое время и наше, пыталось наложить мелкие «заплатки» на все расширяющуюся огромную брешь на сталинградском направлении».

23 ноября подвижные соединения Юго–Западного и Сталинградского фронтов соединились восточнее Калача. В кольце оказались 20 немецких и две румынские дивизии, а также многочисленные части усиления, в которых насчитывалось в общей сложности около 270 тысяч солдат и офицеров. Несмотря на все усилия Эриха фон Манштейна деблокировать окруженную группировку, 2 февраля 1943 года все было кончено — Паулюс капитулировал. Шестимесячная сталинградская эпопея закончилась для вермахта катастрофой, ставшей символом перелома в ходе войны.

После Сталинграда война повернула на Запад.