Глава 3

КУКЛОВОДЫ

Сиэтл был залит дождем. Самолет плюхнулся на взлетную полосу Логана,[5] вызвав бурную овацию пассажиров и учтивое бормотание капитана с пожеланиями всего наилучшего и «мы будем рады снова приветствовать вас на борту „Эйр Франс"» и так далее, и так далее. Меня, мягко говоря, немного беспокоило то, что я не знал, куда идти дальше после того, как пройду паспортный и таможенный контроль и формально окажусь на территории Соединенных Штатов. Однако что-то все же подсказывало мне, что те, кто заказал для меня авиабилеты, позаботились как о том, чтобы встретить меня, так и о приличной гостинице с завтраком.

И я не ошибся. Разумеется, я не ждал, что на выходе из аэропорта меня будут встречать с большой табличкой «Этьен Кассе» в руках или же, не дай бог, с надписью «Секта свободных менеджеров». Поэтому, проходя сквозь металлический турникет, я вертел головой во все стороны. Но до последнего момента так и не заметил полного, невысокого мужчину в светлой куртке и с огромным, «президентским» черным зонтом, пробиравшегося ко мне сквозь толпу встречающих. Мужчина тронул меня за рукав:

— Мистер… то есть, пардон, месье Кассе. Меня зовут Марк Саттон. Я… э-э-э… менеджер. Приятно познакомиться.

Я пожал протянутую мне пухлую руку. Все опасения, что меня заманили в Штаты, чтобы убить за мое излишнее любопытство и чересчур длинный нос, рассеялись окончательно.

— Зовите меня Марк, — очень по-американски добавил Саттон. Его глаза под бифокальными очками казались преувеличенно большими и потому очень доверчивыми.

Я представлял себе членов Секты свободных менеджеров этакими финансовыми воротилами в дорогих костюмах и с толпой секьюрити за спиной, но совершенно не предполагал, что они будут такими, как Саттон. Впрочем, меня это скорее порадовало, чем огорчило: судя по всему, на самом деле «менеджеры» были куда ближе к реальности, чем финансовые «акулы Уолл-стрит». Ведь кому как не платящему по счетам отцу семейства знать, что такое кризис и безработица?..

Саттон отвез меня в гостиницу, пообещав, что заедет за мной следующим утром, чтобы немного ввести меня в курс дела перед встречей со Вторым Магистром. Вечер я провел в номере, собирая воедино вопросы, которые хотел задать «менеджерам».

Утром приехавший Саттон объяснил мне некоторые правила. Секта свободных менеджеров организована строго иерархично: Второй Магистр общается только с узким кругом лиц, которые, в свою очередь, общаются с нижестоящими членами организации, а те — со своими подчиненными и так далее. Соблюдается строгая секретность. Имя Второго Магистра не разглашается, его не знает даже сам Саттон, хотя и состоит в секте более двадцати лет. Описывать кому-либо внешность Второго Магистра или раскрывать место встречи с ним он, Саттон, мне настоятельно не рекомендует.

— И что же, ваша профессия — менеджер? — спросил я. Наверное, получилось не очень-то учтиво.

— Ну, в какой-то мере, — ответил Саттон, ловко управляясь на узких улочках делового центра Сиэтла со своим огромным GMC.[6] — Хотя на самом деле я владелец автозаправки.

Второй Магистр оказался высоким худощавым человеком лет пятидесяти. На самом деле он был другим, но я обещал, что не скажу ни слова правды о его внешности и возрасте, так что вам, дорогой читатель, придется меня извинить и представлять себе Второго Магистра именно таким. В конце концов, это совершенно неважно. Ручаюсь только, что, скорее всего, вы никогда не видели и не знали этого человека. Лицо его и мне было незнакомо.

Магистр встретил меня в дверях своего кабинета и пожал руку. На дверях кабинета не было никакой таблички, а на массивном письменном столе — ни одной фотографии. Да и вообще, личных вещей в кабинете не было. Создавалось впечатление, что Второй Магистр, как и я, тоже гость в этой мрачной и неуютной комнате. Возможно, так оно и было, и кабинет был лишь местом встречи с такими случайными людьми, как я.

— Зовите меня Второй Магистр. Ну, если вам это почему-то неудобно, можете сами выдумать мне имя. Скажем, Рональд. Или Джером, — сказал он. Я заверил, что мне безразлично, и в ответ вежливо позволил называть себя Этьеном.

— Мы знаем о смерти Станковски, — продолжал Второй Магистр. — И скорбим. Профессор был умнейшим человеком, и притом известным. Он мог сослужить нам хорошую службу. Так же, как и вы.

— Я?

— Да, Этьен, вы. Вы также известны и не менее умны. Тем более странно, что ваша голова еще цела, — усмехнулся Магистр невесело. — Извините меня. Впрочем, я уверен, что вы примете это с присущим вам чувством юмора.

Признаться, я с таким нетерпением ждал, когда Магистр заговорит о вещах, напрямую интересовавших меня, что и не собирался отвлекаться на подобные замечания.

— Сначала расскажите мне, что заставило вас написать нам, — сказал Второй Магистр, когда мы расположились наконец в креслах, — затем я расскажу вам все, что может вас интересовать. А там вы и сами догадаетесь, что нам от вас нужно. И зададите свои вопросы, если захотите.

Я и не собирался спорить. В следующие полчаса я вкратце рассказал Магистру все, что со мной произошло с момента визита ко мне милейшего комиссара О`Брайена. Магистр слушал молча, изредка кивая головой. Особенно когда я говорил о том, к каким выводам пришел, исследуя кризис.

— Все, что я расскажу вам сейчас, — начал Магистр, — соответствует действительности и может быть доказано. Все это можно узнать и из открытых источников, если постараться. И если эти факты никому неизвестны, то это только потому, что очень многие хотели бы, чтобы никто их не знал. Устраивайтесь поудобнее, Кассе, и слушайте. Да, и нет нужды включать диктофон. Все эти материалы, отпечатанные на бумаге, честь по чести, я передам вам сам. Они ведь вам еще пригодятся, — он вдруг несколько зловеще улыбнулся.

Итак, семейство Бушей в США принадлежит к правящей элите приблизительно с начала XX века. Как известно, друзей и врагов не выбирают. Первейшими врагами США стали СССР и коммунизм. Нацизм в Германии стоял в оппозиции к коммунизму, поэтому его необходимо было поддержать. И его поддержали. Кроме политики это был и хороший бизнес — через сотрудничество с корпорацией Thyssen Corp., промышленной империей Гитлера. Прескотт Буш через группу Union Banking направил миллионы долларов на две цели — финансирование НСДАП и развитие промышленной мощи Германии. Да, именно дедушка Джорджа Буша — Прескотт — возглавлял совместное предприятие Vereinigte Stahlwerke, которое производило половину железа и стали. А также треть взрывчатки Германии. В 1938 году Прескотт Буш получил специальную медаль для иностранцев, внесших особый вклад в развитие НСДАП. Когда началась Вторая мировая война, такое сотрудничество стало опасным даже в США. Но Буш продолжал сотрудничать с немцами — даже тогда, когда выяснилось, что на производствах, принадлежащих Thyssen Corp. использовался труд заключенных концлагерей. Было создано совместное предприятие Brown Brothers. Одно из его подразделений — Consolidated Silesian Steel Corporation — находилось в Польше, в Освенциме и после войны было продано американской UBC. Теперь это Silesian American Corporation. Ею управляет не кто-нибудь, а Прескотт Буш. Прескотт Буш был человеком, который верил в свою особую миссию на земле и следовал ей. Разумеется, было прекрасно известно, что компания Brown Brothers была американским денежным каналом нацистской Германии, а также линией для перевода нацистских денег на банковские счета США. К сожалению, дело получило огласку. Вмешался Конгресс. Правительство было вынуждено арестовать акции UBC за торговлю с врагом. Казалось, Прескотт Буш окажется в тюрьме, а фирма будет закрыта. Но в дело вмешались те, кто знал, что это не просто бизнес, а часть служения великой цели, те, в чьих руках были сила и власть. Прескотт Буш не был наказан: в 1943 году ему разрешают вновь заняться бизнесом. Адвокатом Буша был некто Аллен Даллес — будущий шеф ЦРУ США. В 1951 году Буш даже получил свою часть прибыли компании — полтора миллиона долларов. Фактически это были деньги из концлагеря Освенцима. Конечно, это было не первое и не последнее проявление силы, которая оказывалась всегда выше любого закона.

Прескотту Бушу было бы очень трудно не стать триумфатором, поскольку он был одним из первых членов самого известного тайного общества Америки — братства Йельского университета «Череп и кости». Это тайное общество более сотни лет принимало в свои ряды самых достойных представителей лучших семей США. В США избранные университеты не просто популярны — при них уже многие десятилетия существуют тайные общества, главной задачей которых является отбор и последующее воспитание будущей правящей элиты. Правящей не только в США, но и по всему миру.

Тайное общество «Череп и кости» всегда было загадкой, самым престижным и закрытым клубом из всех подобных университетских клубов США. Его основали выходцы из богатых семейств США, в основном банкиров, в XIX веке, и с тех пор оно выпустило в свет не меньше трех президентов США и десятки магнатов с Уолл-стрит.

Известно, что президент США Джордж Буш-младший также являлся членом общества «Череп и кости». На одной из пресс-конференций один из журналистов задал Бушу-младшему вопрос о членстве того в «Черепе и костях». «А разве эта организация все еще существует? — ответил Буш. — Она ведь такая секретная, что я не уверен, что она все еще существует. Кстати, можете записать этот вопрос как самый необычный за всю мою карьеру». А вот Джордж Буш-старший в ответ на тот же вопрос отреагировал иначе. «Выгоните его», — велел он охране, указывая на задавшего вопрос журналиста.

Все члены общества клянутся защищать интересы друг друга и поддерживать других членов «Черепа и костей». Все бы ничего, но когда один из них становится президентом США, то возникает вопрос — о чем именно он станет заботиться: об интересах народа и человечества или о чем-то другом?

«Череп и кости» — только одно из нескольких секретных элитных обществ США. Причем даже не самое секретное. Но если даже оно имеет во власти целый клан, двое представителей которого были президентами США, то что говорить о других, еще более могущественных и тайных обществах?..

«Череп и кости» — это мощная неформальная организация высшей власти. Члены «Черепа и костей» считают себя лучше всех остальных. И это ощущение превосходства является преобладающим.

Все члена клуба считают себя посланцами добра в борьбе со злом. Настоящая элита в США всегда была и остается христианской. Подходящая для этого версия христианства была разработана проповедником Билли Грэмом, который фактически основал свою церковь. Он проповедовал на стадионах, по радио, вел свои телепередачи и давал политические советы не одному американскому президенту. Его сын Фрэнклин Грэм тоже стал евангелистом и духовником Джорджа Буша-младшего. И именно он внушил тогда еще будущему президенту США, что у того есть миссия: продолжить борьбу против сил зла. Именно с его подачи Джордж Буш-младший через несколько дней после начала войны в Ираке сказал: «…Неизвестно, какие испытания ждут нас в этой борьбе, но исход ее предрешен. Свобода и страх, справедливость и жестокость всегда воевали друг с другом, и мы знаем, что Бог никогда не взирал на эту войну безучастно».

Они считают, что у США и Запада есть евангельская миссия — из высших побуждений утвердить лидерство их системы ценностей и верований в мире.

Задумайтесь, месье Кассе. Любому, кто сегодня рискнет утверждать, что власть над миром или хотя бы часть ее находится в руках элиты, выходцев из тайных обществ со своими ритуалами, своей идеологией всемирного господства, своей верой в поход Добра против Зла, своей тайной армией, своими политиками и банкирами, никто не поверит. И это — одно из самых главных достижений скрытой от посторонних глаз элиты…

На самом же деле в этой элите есть свои идеологи — журналисты, писатели, ученые, развивающие идеологию и доносящие ее до народа США и других народов через СМИ. Эта идеология называется «неоконсерватизм». Есть командоры — политики разных уровней, проводящие идеологию в жизнь. По большей части они являются выпускниками тайных обществ. Есть исполнители разных уровней, посвященные и не посвященные в принципы идеологии неоконсерватизма. Эти люди верят, что спокойствие и мир на планете до сих пор сохраняются благодаря ненавязчивому присутствию на ней США в качестве главной силы. Разумеется, все они очень и очень опасные люди. И очень могущественные, — добавил Второй Магистр. — В противном случае им не удалось бы совершить убийство непокорного президента Кеннеди.

— Кеннеди? — переспросил я. — А что им сделал Кеннеди?..

— 22 ноября 1963 года в городе Даллас, США, спустя около получаса после полудня, был застрелен 35-й президент США Джон Фитцджеральд Кеннеди.

Согласно официальной версии, Кеннеди был застрелен из снайперской винтовки Манлихер — Каркано сумасшедшим киллером-одиночкой по имени Ли Харви Освальд. Но количество несовпадений и загадок в этой истории настолько велико, что, думаю, мало кто верит в официальные «сказки», рассказанные американскими властями.

Что вы думаете, например, о том, что уже через час после убийства полиция знала точные приметы и местонахождение убийцы Освальда, хотя тот стрелял не в упор и даже не из толпы, а спрятавшись в заброшенном книгохранилище неподалеку?

Что вы думаете, например, о том, что на любительской киносъемке, зафиксировавшей убийство Кеннеди, четко видно, как попавшая в президента пуля летела спереди, в то время как книгохранилище, из которого якобы стрелял Освальд, находилось аккурат за спиной президента?

Что вы думаете о том, что спустя два дня после убийства Кеннеди его «официальный» убийца Освальд был застрелен совершенно посторонним человеком буквально в упор? И это в стране с одной из самых жестких программ защиты свидетелей убийства и самих убийц?

Что вы скажете на то, что в течение следующих двух лет после убийства президента ушли из жизни более шестидесяти основных свидетелей по этому делу? Среди них таксист, который вез Освальда после убийства Кеннеди, проститутка, которая провела ночь с пьяным офицером ЦРУ и сообщила потом в полицию, что, по словам того, «через два дня Кеннеди будет убит».

Врач, проводивший вскрытие тела президента, — левша, застрелившийся в собственном доме из револьвера, который держал в правой руке. Несколько полицейских и журналист, осматривавшие дом Освальда сразу после того, как тот был задержан по обвинению в убийстве Кеннеди. И многие другие. Убийца убийцы Освальда, американец по имени Джек Рубинштейн, умер от скоропостижного рака в тюремной больнице.

Журналистка, которая брала у Рубинштейна интервью буквально накануне его смерти, умерла от передозировки наркотиков (которые никогда не употребляла), так и не опубликовав свои сенсационные материалы. Мозг самого Кеннеди, находившийся на хранении как материал уголовного дела, неожиданным образом пропал. Также пропали и пули, которыми был убит президент. Согласно официальному заключению полиции, пули «распались в теле Кеннеди» — как будто тот был не обычным смертным человеком, а роботом-терминатором. Достаточно для того, чтобы усомниться в шитой белыми нитками «официальной версии», а?..

— Главная улика в этом деле — полная некомпетентность расследования и суда, — продолжал Второй Магистр.

— Роберт Кеннеди, родной брат президента, был в то время генеральным прокурором США. Но и его власти оказалось недостаточно для того, чтобы дать делу нужный ход. О чем это говорит? Только о том, что убийцы Кеннеди были не простой группой заговорщиков или мафиози. О том, что они обладали чудовищной властью и заставили всех, расследовавших это дело, закрыть глаза на очевидные факты.

— ЦРУ или ФБР? — спросил я.

— Нет. Эти ребята не сами решают, кого казнить, а кого миловать. Есть тот, кто ими руководит. ЦРУ, ФБР и прочие — только руки. А командует ими голова… И когда Роберт Кеннеди решил баллотироваться на пост президента США и даже победил на предварительных выборах, он сам был убит. Убийца якобы сдался полиции сразу после того, как выстрелил в прокурора в упор. Голова дала команду рукам убрать и Роберта. После того, что сделал президент Кеннеди, ни один представитель этого клана, этой семьи до большой политики допущен не был и никогда не будет. Вы думаете, Кассе, можно серьезно говорить о том, что Кеннеди, дескать, не любил народ и поэтому его убили? Да никакой энтузиаст-одиночка не способен на такое серьезное покушение, тем более на покушение, которое увенчалось таким успехом. Народ очень неплохо относился к Кеннеди. Его ненавидела элита, очень серьезные ребята, те самые. И потому он был убит.

— Возникает вопрос: за что?

— За непослушание. Знаете, что сделал Кеннеди менее чем за полгода до своей гибели? Подписал президентский указ за номером 11 110. Роковой для него указ. В нем говорилось о том, что Министерство финансов США имеет право выпустить долларовые купюры под залог серебра, хранившегося в государственной казне. И такие банкноты были выпущены. На них было напечатано: «Банкнота Соединенных Штатов Америки». И никакой тебе Федеральной резервной системы. Сверхнаглость, не так ли?.. Такой вроде бы тихий и незаметный, но по существу государственный переворот. Кеннеди исправлял многолетнее нарушение Конституции, он возвращал возможность печатать деньги в руки самого государства. Он сделал то, чего больше всего боялись операторы печатной машинки, те, кто создал всемогущий Федеральный резерв. Кеннеди предал их одной-единственной своей подписью на бумажке. В дальнейшем Кеннеди планировал полностью отстранить ФРС от печатания денег, ведь основная ее функция — следить, чтобы не было кризисов, не так ли?.. Ну так вот и следила бы… А ведь злосчастный указ № 11 110, подписанный Кеннеди, так никто и не отменил, он действует и по сей день. Формально. В реальности никто из следующих президентов США не рискнул печатать доллары в обход Федерального резерва. Поэтому все и идет так, как идет…

— И что же тогда стало причиной кризиса?

— Мы очень много работали над этим вопросом, все мы. — Второй Магистр неопределенно обвел рукой вокруг себя. — Мы уверены, что причина у этого так называемого кризиса одна-единственная: его целенаправленно организовали, продумав механизм вплоть до мельчайших деталей. Да вы и сами уже это поняли. — Тогда зачем он нужен?

— Зачем нужен кризис? Для начала, чтобы скупить по дешевке полуобанкротившиеся фирмы и банки. Даже во времена Великой депрессии обанкротились не все банки. Причем остались стоять не самые сильные и самые крупные из них. Выжили только те, кто знал, когда начнется обвал, и приняли соответствующие меры заранее. И эти «чудом» выжившие банки принялись скупать своих обанкротившихся коллег-конкурентов. Это происходит и сейчас. Взгляните только на банк «Леман Бразерс» или на «Вир Стерне». Оба были куплены… банком «Джей Пи Морган».

— Да-да, Этьен, — кивнул Второй Магистр в ответ на мой молчаливый вопрос. — И сегодня у руля все те же воротилы, что и семьдесят лет назад. Когда банк «Вир Стерне» стал испытывать недостаток денег на счетах, то, как вы думаете, ФРС выделила ему кредит? Ничуть не бывало. Банку предложили «продаться» правильным людям. И «Джей Пи Морган» купил его акции по цене, в пятнадцать раз меньшей еще позавчерашней цены этих акций на бирже. А уже после продажи ФРС выдала «Вир Стерне» тридцатимиллиардный кредит. Именно после продажи, а не до нее! Так Федрезерв поддержал уже не старых владельцев банка, а новых, то есть своих. То есть сам себя.

Так они и делают. А если кто-то не соглашается продать свой почти уже обанкротившийся банк, то его сажают в тюрьму. За налоговые махинации. Или еще за что-нибудь этакое. Посмотрите на смелого президента страховой компании AIG Кристиана Милтона. Он отказался продать компанию банку из «Сити групп». А согласился бы — и по сей день играл бы в гольф на своем личном поле. Занимался ли он махинациями или нет, неизвестно. Думаю, да, как и все владельцы банков такого размера. От налогов уходят все или почти все. Но это было наказание за неповиновение сильным мира сего. И оно последовало очень быстро. Думаете, в свои 82 года Милтон был недостаточно опытен, чтобы скрыть свои делишки, и попросту прокололся, как вчерашний выпускник средней школы?.. В итоге AIG все равно была продана «кому надо». Зато ее показательно высекли. Чтобы всем остальным неповадно было сопротивляться.

Ведь вы же знаете, Этьен, что в нашем мире главное оружие против любого государства уже не напалм, а деньги. Экономическое оружие — страшная мощь. Вроде бы все прилично: в мире существуют сотни и тысячи банков. У каждого из них свои управляющие, своя политика, свои клерки, соответствующие своему корпоративному дресс-коду и носящие значки со своими корпоративными логотипами. Рынок. Конкуренция. Борьба за клиентов и вкладчиков. Свобода выбора. И вдруг все они одновременно начинают делать одно и то же. Например, в какой-то стране прошли выборы президента. И новый глава государства оказался неугоден «кому-то там наверху». И все банки дружно начинают «спасать» свои капиталы из этой страны.

— Поймите, Кассе, для того чтобы обрушить экономику целой страны и сделать государство банкротом, нужно не просто иметь возможность влиять на некоторые финансовые ручейки, впадающие в эту страну и вытекающие из нее. Нужно держать в руках все денежные речки, озера и моря. Нужно, чтобы независимо от логотипа банка и его названия им управляла все та же Федеральная резервная система. Чтобы банкиры-хозяева ФРС могли влиять на все решения, принимаемые всеми банками во всем мире. Кризис продолжается. И банки-лидеры — из тех, что якшаются с ФРС, — продолжают повально и за гроши скупать аутсайдеров.

— Однако есть и причины для оптимизма, — улыбнулся Магистр. — Вот совсем недавно маленький, но гордый банк «Ваковия» так и не сдался агрессивно давившему и пытавшемуся выкупить «Ваковию» по бросовой цене банку из «Сити групп». «Ваковия» успела благополучно и не задешево продаться своему банку-партнеру, партнер выделил «Ваковии» кредит, и банкротство не состоялось. А воротилам из «Сити групп» осталось только потрясать в воздухе заявлениями на судебные иски, которые они немедленно учинят непокорной «Ваковии». Но я уверен, что в этом случае уже поздно… Маленькую «Ваковию» им сцапать не удалось. Хотя «маленькую» — это, конечно, как посмотреть: маленькую только по меркам мировой экономики. А так «Ваковия» — один из крупнейших банков в США. И тем более приятно, что «Сити групп» не удалось его купить — ни за какие деньги. Тем более за те жалкие центы, которые он предлагал.

— Вы знаете, Этьен, что у США самый большой государственный долг в мире? — спросил Второй Магистр.

— Да, я слышал об этом.

— Так почему печатная машинка вся в долгах? Ведь у нее много денег, неограниченно много долларов. Зачем ей брать в долг? А США берут в долг свои же американские доллары у Японии, России и Китая. Государственный долг США превышает 10 триллионов долларов. Япония, Россия, Китай и другие страны дают доллары в долг в обмен на государственные долговые расписки США. И в довершение абсурда Штаты еще и платят держателям своих расписок проценты. Глупости? Нет. Расчет. Это огнетушитель. Пожарная лестница, запасный выход. Как ни странно это звучит, но чем больше государственный долг США, тем больше долларов печатает печатная машинка. И наоборот.

— Почему?

— Из-за инфляции. Чтобы бумажек-долларов было не слишком много. Все просто: страны — кредиторы США хранят свои резервы не в золоте, а в валюте, и не просто в долларах, а в государственных облигациях. Причем даже не в бумажных, а в виртуальных. Виртуальные цифирки — вот и все богатство современных государств. А необходимая часть выпущенных в оборот долларов обезврежена.

— А проценты?

— Ну, Кассе, это уже даже не смешно. Какая разница, сколько виртуальных нулей нарисовать? От печатной машинки не убудет, даже если она заплатит эти проценты дважды. И даже трижды. Помимо этого, есть еще отличный способ сжечь лишние доллары в экономике. Очень простой.

— Биржа?

— Точно. Вот представьте себе: в результате выгодной сделки вы получили большую прибыль. Что вы будете делать с деньгами? Построите завод и начнете производить продукцию? Или купите акции какого-нибудь уже существующего завода? Но ничего не делая, вы получите едва ли не больший доход… Большинство людей начнут играть на бирже. Пусть не сами, пусть через специалистов-брокеров. А в итоге в результате финансового кризиса эти люди своих денег лишатся. Вчера их акции стоили по 10 долларов за штуку. Сегодня — по 10 центов. Готово дело. Денег у владельца акций стало в 100 раз меньше. А куда эти деньги делись? А никуда, просто-напросто исчезли.

— Да, купил человек дом за пятьсот тысяч долларов, — продолжал Магистр, — вложил человек триста тысяч в акции. А тут — раз! — кризис. Дом подешевел. Акции подешевели. Дом стоит уже двести тысяч, а акции и вовсе двадцать. Так и «ликвидируются» десятки и сотни миллиардов долларов по всему миру. Почитайте газеты. Все вокруг несут убытки. Абсолютно все! Раньше больным пускали «дурную кровь», а теперь выпускают из экономики «дурные деньги». Кто сказал, что это будет не больно?

— Получается, что кризис происходит не из-за того, что доллары печатают с утра до ночи, а потому что их уничтожают и изымают из оборота? — спросил я.

— Уловили суть, Этьен, — невесело усмехнулся мой собеседник. — Именно так. И если бы это было все, что им нужно. Но у них есть еще и политические цели.

— Вы же наверняка обращали внимание, Этьен, на то, — продолжал Магистр, закуривая новую сигариллу, — что происходит с ценой на нефть в последние месяцы.

— Она упала почти в четыре раза.

— Совершенно верно. А почему?

— Наверное, потому, что в результате кризиса упал спрос на нефть и…

— Вы что, действительно верите, что в мировой экономике научились потреблять один баррель нефти там, где раньше потребляли четыре?

— Упало производство. Почему бы и нет?

— Потому что причина не может наступить раньше следствия, — возразил Магистр. — Падение цен на нефть началось еще до начала настоящего сокращения производства. Кризис просто еще не успел докатиться до промышленности, а нефть уже подешевела. Ценой на нефть манипулируют на сырьевых биржах — точно так же, как на стоковых биржах манипулируют ценами на акции фирм — при помощи грамотно подаваемой информации и денег. Весь 2008 год все кому не лень кричали, что цена на нефть будет расти страшными темпами. СМИ старались изо всех сил. Поэтому цена на нефть и начала расти. И росла до тех пор, пока ее также грамотно не обвалили. Все экономические (и не только) газеты и журналы стали вдруг безудержными пессимистами, рассказывая о катастрофическом обвале цен на нефть, брокеры рыдали в объектив, а биржевые сводки напоминали фронтовые: сплошные потери.

— То есть ценой на нефть буквально управляют биржевые спекулянты?

— Да. Потому что ценами на нефть управляют не реальные спрос и предложение, а результаты махинаций на сырьевой бирже — так виртуальный мир направляет реальный в нужную для него сторону. А эта сторона нынче очень политическая. Итак, третья причина, по которой организуют кризис и которая кажется самой страшной, — это стремление завладеть тем, без чего современная экономика не проживет и пяти минут, — нефтью. Кто является главным врагом для США сегодня?

— Ирак?

— Вы и сами знаете, что нет. Карта Ирака уже бита. Он уже в руках у США, и его нефть тоже. Да и все арабские страны из ОПЕК уже пляшут под дудку Штатов.

— Россия?

— Вовсе нет. Россия, с одной стороны, чересчур слаба, а с другой — чересчур сильна, поскольку у нее свои собственные нефть и газ. Россия — это отдельный разговор. Самым главным противником для США сегодня является Китай. У Китая своей нефти нет. Поэтому, если вся нефть будет принадлежать США, то Китай будет никем. И звать его будут никак. Ну, в лучшем случае он будет продолжать производить тапки и футболки за центы. Да и какая страна сможет вырастить сильную экономику, если ей в любой момент можно перекрыть нефтяной и долларовый «краны»?.. Вопрос риторический. Ответ, разумеется, один — никакая. А знаете, кого из своих ближайших соседей США не любят больше всего?

— Венесуэлу? — предположил я.

— Совершенно верно. Уго Чавес прилюдно пообещал, что Венесуэла будет поставлять Китаю нефть в огромных количествах на протяжении последующих двухсот лет. С чего бы теперь США любить Венесуэлу? Но есть и еще один момент: кроме того что Венесуэла с точки зрения Штатов — страна очень непослушная, в ней еще и нефть есть. А главная цель тех, кто владеет печатной машинкой и ФРС в Штатах, — владеть всеми нефтяными месторождениями в мире. Нефть — это главное сегодня. И завтра довольно долго она еще будет главным. Латинская Америка сегодня — одно из самых больных мест США, — Второй Магистр засмеялся. — И все благодаря таким людям, как Рамон.

— Рамон? Кто такой Рамон?

— Думаю, что вы скоро его увидите, — ответил Второй Магистр. — Он как его кот: ходит сам по себе там, где ему вздумается. Но к вам он обязательно придет, уверен, что о вас он слышал и ему уже рассказали о том, что вы здесь. Наверняка у него найдется к вам дело.

Так я впервые услышал о Рамоне Гонзалесе. А спустя несколько часов и увидел его. К сожалению, при обстоятельствах, которые мне совсем не понравились. Но это случилось не по его вине. Впрочем, не буду забегать вперед.

— Так когда же закончится кризис? — спросил я Второго Магистра.

— Когда его организаторы достигнут всех своих целей, — ответил мой собеседник.

— То есть когда сожгут все лишние доллары, купят все почти обанкротившиеся предприятия и завладеют всей нефтью на планете?.. То есть почти никогда?

— Ну почему же. Это произойдет не так уж и не скоро. Но не все же доллары сжигать. Надо и печатать.

— Правительства всех стран мира воюют с кризисом. Неужели даже этих усилий недостаточно, чтобы кризис окончился?

— Кто, например, так уж активно воюет? Уж не сами ли США, которые обещали выделить американским банкам кредитов на 800 миллиардов долларов? Вас впечатляет эта цифра, Этьен? Сотни миллиардов… Вот и большинство обывателей от экономики впечатляет. А на самом деле это в десятки раз меньше ежемесячных — вдумайтесь в это! — всего лишь только ежемесячных потерь банковского сектора в мире. Разве миллиарды кого-то спасут, когда убытки исчисляются триллионами долларов? Все это фарс. Штаты и не собираются делать что-либо для того, чтобы кризис закончился. Чтобы кризис закончился, надо «всего-то» ликвидировать Федеральную резервную систему! Поверьте мне, Этьен, одного этого будет уже достаточно. Но ликвидировать ФРС никто не собирается. Наоборот, она работает вовсю, и ее руководители предлагают все новые и новые планы — якобы по борьбе с кризисом. А значит, они не достигли еще всех своих целей. Значит, этот кризис закончится не скоро, и будут еще новые.

— США берет доллары в долг, — продолжал Магистр, — фактически продавая — за доллары — свои долговые расписки. Все очень просто: чем больше расписок США продаст, тем больше долларов США заберет себе, то есть выведет из экономики. Чтобы денег в экономике стало больше, государство должно выкупить свои долговые расписки. Пусть хотя бы даже за те доллары, которые только что были напечатаны. Тогда деньги попадут в экономику, и их недостаток ликвидируется сам собой. Но США этого не делают. Почему? Да потому что никто «оттуда» не хочет, чтобы кризис на самом деле- закончился.

Мы проговорили со Вторым Магистром несколько часов. Наконец он вежливо намекнул, что у него есть неотложные дела и мы сможем продолжить наш разговор завтра в то же время. Я распрощался и вышел из кабинета. За дверью меня ждал Саттон, который собирался отвезти меня обратно в гостиницу.

Мы вышли из бизнес-центра и под непрекращающимся моросящим дождем дошли до парковки. Я спросил у Саттона:

— А что, здесь всегда такая погода?

— Вовсе нет, — ответил тот, улыбаясь, — только весной и осенью. И немножко зимой. Но зимой еще бывает снег. А летом здесь очень неплохо, хотя привыкнуть довольно тяжело. Раньше я жил в Северной Дакоте. Там летом — лето, а зимой — зима. И потому индианки из Дакоты так сильны, верны и быстроноги, — улыбнулся он, видимо, цитируя какую-то книгу. — Дакота… — начал он и осекся. Мы подошли к его пикапу, который среди разноцветных малолитражек казался Кинг-Конгом. Дверца пикапа была открыта, а за рулем боком, свесив ноги над асфальтом, сидел смуглый черноволосый мужчина. На приборной панели по-хозяйски обосновался здоровенный черно-белый кот разбойничьего вида с оторванным ухом и смотрел на нас единственным уцелевшим глазом. Признаться, я и сам опешил от вида подобной компании.

— Снова ты не закрываешь машину как следует, Марк, — захохотал незнакомец, завидев физиономию Саттона. — Тут тебе не Северная Дакота.

— «Как следует» — это на три висячих замка и растяжку возле сиденья? — мрачно пробурчал Саттон, доставая из кармана огромную зажигалку. — Я обещал, что спалю твоему мерзавцу усы, если он снова будет трусить шерстью в моей машине. Да заодно и твою бандитскую рожу тоже, если ты еще раз взломаешь мою машину. Обещал?

— Да брось ты, Марк, — миролюбиво сказала «бандитская рожа». — Ты просто не запер дверь, посмотри сам.

Саттон, ворча, отдал несостоявшемуся угонщику ключи, обошел пикап с другой стороны и сел в пассажирское кресло. Через десять минут это будет стоить ему жизни. Если бы я это знал, то лег бы под колеса пыльного GMC и ни за что не выпустил его со стоянки. Но тогда мне не оставалось ничего другого, как втиснуться на тесный задний ряд сидений среди счетов за парковку, нескольких бархатных подушек и огромного количества разбросанных там музыкальных дисков в коробочках и без.

Незнакомец завел мотор. Кот неторопливо и царственно покинул приборную панель и, наступив по дороге задними лапами на колени Саттону, переместился на заднее сиденье рядом со мной, не удостоив, впрочем, никого из нас ни единым взглядом. Саттон повернулся ко мне:

— Извините, месье Кассе. Манеры этого дикаря оставляют желать лучшего. Этого непочтенного сеньора зовут Рамон Гонзалес, и он…

— Как? — засмеялся Рамон, выруливая со стоянки. — Толстая дакотская задница, ты еще до сих пор не рассказал компаньеро Кассе обо мне и о том, как ты мечтаешь, чтобы гринго прострелили мою тупую, бесполезную башку, когда я в очередной раз переползаю на собственном пузе эту дурацкую мексиканскую границу?

Засмеялся и Саттон:

— Вот еще, делать мне было больше нечего. Да и месье Кассе прилетел сюда не за этим.

— А зачем еще? — удивился Рамон, продолжая дурачиться. — Все равно сегодня ему больше нечего делать. Магистр отправил его восвояси. Поэтому мы с ним отлично прогуляемся и поговорим этим вечерком. А потом, может быть, накатим по стопочке текилы.

Пикап, качнувшись, остановился на красный свет светофора на одной из больших улиц. Справа остановилось желтое такси с горящим значком «свободно». Последующие события происходили с молниеносной быстротой. Тонированное заднее стекло такси опустилось, и из него высунулся ствол пистолета с глушителем. Ствол уставился на сидящего на пассажирском сиденье смеющегося Саттона, и прежде чем я успел издать хотя бы звук, раздался треск разлетевшегося в пикапе стекла, тело Саттона дернулось несколько раз, а затем из его головы в разные стороны брызнули клочки чего-то мягкого и красного.

— Пригнитесь, — заорал Рамон, нагибаясь к рулю. — Вот сукин сын!

Я съежился на заднем сиденье, а такси с визгом и вонью горелой резины рвануло с места и моментально скрылось за углом. Рамон выскочил из машины, обежал ее и открыл мою дверцу.

— Выходите, — закричал он, выволакивая меня из машины. — Быстро! Бежим!

Бросив пикап с телом Саттона прямо у светофора, мы побежали через дорогу, уворачиваясь от мчащихся нам наперерез автомобилей. Я изо всех сил бежал за Районом, но неумолимо отставал. Вдруг Рамон резко остановился и тут же исчез в узкой щели между домами. Я метнулся в тот же закуток. Рука Рамона схватила меня за шиворот и запихнула еще дальше, в затхлую и темную пустоту. Спустя секунду к нам метнулся кот и замер возле ног Рамона.

— Дышите тише, — прошептал Рамон мне прямо в ухо. — А если хотите жить, вообще не дышите.

Потянулись минуты. Я услышал, как невдалеке по улице промчались полицейские автомобили с включенными сиренами. Затем все стихло. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем мы выбрались из этой дыры.

— Отряхните пыль, — сказал Рамон как ни в чем не бывало. Кот вскочил ему на плечо и невозмутимо уселся там, презрительно щурясь на меня своим глазом. Второй глаз был аккуратно зашит и зарос шерстью. Драное ухо топорщилось в сторону.

— Ваши документы, деньги, все, что вам нужно, с вами? — спросил Рамон. Я пошарил по карманам. Давняя привычка носить авиабилеты, паспорт и кредитку с собой, когда я оказывался в чужой стране, не подвела меня и тем утром. Все было на месте.

— Да.

— Что осталось в вашем гостиничном номере?

— Ничего важного. Только чемодан с одеждой и кое-какие заметки. Еще пара книг.

— Ноутбук?

— Я не брал его с собой, — ответил я, вытаскивая из кармана смартфон. — Этого вполне достаточно.

— Это хорошо, что не таскаете с собой лишнего. Мне с вами повезло, — сказал Рамон, одобрительно оглядывая меня так, словно я был ребенком, с которым его оставили посидеть на выходные.

— Саттон… Он мертв? — спросил я.

— Да. Я проверил. Мертвее мертвых.

— Кто его убил? И зачем?

— Случайность, — сказал Рамон, беря меня за рукав и направляясь на одну из небольших улиц. Мы спокойно шли по городу, словно с нами ничего не произошло. Кот слез с плеча Рамона и следовал за нашими ногами.

— Ничего себе случайность, — удивился я. — Как это так, случайность? Целились в кого-то другого и промахнулись?

— Целились в вас, Кассе, — невозмутимо сказал Рамон. — Они думали, что Саттон сидит за рулем, а там сидел я. Они думали, что человек на месте пассажира — это вы. Насчет меня у них никаких инструкций не было. А вас на заднем диване они попросту не заметили. Задние стекла-то у пикапа тонированные. Вот и вышла ошибочка.

— Откуда вы все это знаете? — спросил я. — И зачем им убивать меня? И кому это вообще нужно?

— А это уж вы знаете лучше меня, — ответил Рамон, в очередной раз сворачивая на какую-то улицу. Я давно потерял направление и не пытался понять, где мы находимся.

— Но в любом случае, — продолжал он, — вам надо быстро убраться из этого города. Хотя бы на время. И мне вместе с вами тоже. Потому что вы, во-первых, один здесь не справитесь. А во-вторых, мне самому давно уже пора отсюда. И вы поедете со мной. В Мексику.

— В Мексику? — переспросил я.

— Да. По дороге что-нибудь решим. Других вариантов уберечь вашу жизнь я не вижу. Скоро они узнают, что промахнулись, и начнут охоту всерьез. И хотя Второй Магистр уже наверняка знает, что произошло, и скоро узнает, кто это сделал, но если и вас пристрелят, никому от этого легче не станет. И возвращаться в ваш номер я вам не советую. Наверняка там уже все перевернули вверх дном. Или сожгли. Или сидят в засаде. Или и то, и другое, и третье.

Спустя два часа мы с Рамоном ехали рядом с водителем в огромном американском грузовике. Грузовик направлялся на юг, в Аризону. Нам предстояло проехать всю страну с севера на юг. «Хорошо, что не за рулем», — только и мог порадоваться я. Фура шла по дороге быстро и ровно. Флажки и брелоки, висящие на лобовом стекле, колыхались на выбоинах. Фигурка мулатки в тростниковой юбке покачивала бедрами и руками на шарнирах. Время от времени Рамон переговаривался о чем-то с водителем по-испански. Водитель посматривал на меня с одобрением. Кот спал на приборной панели и смотрелся плюшевой игрушкой, которой дети оторвали ухо.

— Он почти не говорит по-английски, — сказал Рамон. — И я сказал ему, что вы из наших. Так что в его преданности можете быть уверены. Я этого парня десять лет знаю.

— Из «наших» — это из кого? — спросил я на всякий случай. Думаю, в данной ситуации я предпочитал быть «нашим». Хотя нервы у меня были напряжены, да и вообще все это несколько смахивало на похищение.

— Из компаньеро, — улыбнулся Рамон. При слове «компаньеро» водитель посмотрел на меня и показал оттопыренный вверх большой палец правой руки.

— Си, сеньор, — сказал он. — Сой компаньеро.[7]

— Вы делаете революцию на Кубе? — попытался пошутить я.

— И не только, — серьезно сказал Рамон. — Не только на Кубе. Во всей Латинской Америке. Собственно, это то, о чем я с вами хотел поговорить. И времени впереди у нас навалом.

Кот проснулся и, потянувшись, слез с приборной панели прямо мне на колени. Там он деловито потоптался и лег с таким видом, что я, наверное, должен был умереть от счастья, раз удостоился такой чести.

— Это Хорхе Луис Игнасио-старший, — кивнул на кота Рамон. — Настоящий мексиканский бойцовый кот. Породистый до жути, хотя я давно потерял все его документы и родословную. Мы с ним бродяжничаем вместе уже лет пятнадцать. Цены ему нет.

— Коту? — удивился я.

— А то! Однажды пол-Аргентины прошел за мной, когда меня там поймали и в тюрьму упекли. Лет шесть назад это было. Если бы не он, меня бы так там и удавили, в этой тюрьме.

Кот дернул своим целым ухом, как будто отмахиваясь: пустяки это были, дескать, не стоит благодарности.

— Так, а что вы делаете сейчас? — спросил я. — Предположим, революцию. А причем тут Второй Магистр и «менеджеры»?

— «Предположим, революцию», — беззлобно передразнил меня Рамон. — Все-таки вы, европейцы, никогда не поймете ни мексиканцев, ни кубинцев, ни даже аргентинцев. Даже французы, — кивнул он на меня, — хотя в свое время сами понаделали революций. И весь мир научили делать революции.

— У нас одно дело, — продолжал Рамон. — И у нас, и у «менеджеров». Лучше делать его вместе. Чем больше нас, тем хуже им. Они продают и покупают все и не знают самого банального. То есть они, конечно, слышали, но смеются над этим. Говорят, что продается и покупается все. Сегодня так и есть, но далеко не у всех. Мне сорок три года, компаньеро Кассе, — улыбнулся Рамон. Водитель снова одобрительно показал мне кулак с оттопыренным большим пальцем. — Я пешком и на попутках исколесил всю Мексику, Кубу, Бразилию, Аргентину, Чили и Штаты. Я убивал и еще буду убивать. Я не сентиментальный сопливый тинейджер, воспитанный на фильмах о равенстве, братстве и демократии. И не коммунистический активист, который брызжет слюной, крича с трибуны о единстве трудящихся всех стран. Я простой грязный солдат для черной работы. Сейчас двадцать первый век, но я видел собственными глазами тех людей, чьи дружба и верность не продаются ни за какие деньги. Они существуют, такие люди. Я их знаю. И до тех пор, пока они будут существовать, никаким денежным мешкам нас не одолеть.

— И где эти честные, замечательные люди? — спросил я с недоверием. — Уж, наверное, не в большой политике и наверняка не на тех постах, где они что-то могут сделать.

— Они повсюду. Команданте Чавес, например, — сказал Рамон.

— Президент Уго Чавес? — уточнил я.

— А для вас это недостаточно большая политика? — удивился Рамон. — Вы знаете, Кассе, что такое Венесуэла сегодня? Пороховая бочка. Горячая точка политики. Больное место Штатов.

Они проваливаются там раз за разом. Я двенадцать лет отдал тому, чтобы они проигрывали там снова и снова.

И пока мы проезжали ночной Портленд, и когда за нашей спиной остался огромный щит «Вы покинули штат Орегон. Добро пожаловать в Калифорнию», Рамон говорил и говорил. Он рассказывал о разных людях, о подлости и верности, о расстрелах и казнях. Я никогда не забуду те истории, но они не относятся к этой книге. Быть может, когда-нибудь я действительно запишу их все. Но, думаю, это будет еще не скоро. К этой книге имеет отношение только то, что Рамон говорил о Венесуэле. Факты, которые я тогда, к своему стыду, не знал, я уточнил потом, уже когда вернулся во Францию. Картина получалась такая.

Четырнадцатого декабря 1922 года в Венесуэле, возле Маракайбо, нашли нефть. Уже в 1930 году Венесуэла стала крупнейшим в мире экспортером нефти. Сначала все шло хорошо — страна начала богатеть, но прочно села на «нефтяную иглу», и к концу 1990-х годов доходы стали падать. В 1998 году президентом Венесуэлы был избран офицер-десантник Уго Чавес. Он стал проводить политику перераспределения доходов от нефти в пользу самой Венесуэлы, в особенности самых бедных слоев населения. Над нефтедобывающими компаниями был установлен жесткий государственный контроль. Государство стало создавать фактически с нуля работающую систему здравоохранения и образования, направляя на это деньги, полученные от продажи нефти. Чавес быстро завоевал поддержку большинства малообеспеченного населения и начал национализацию некоторых крупных предприятий в других отраслях промышленности. Спустя два года, в 2000 году, была принята новая Конституция Венесуэлы, в связи с чем Чавес был переизбран заново. Однако в 2002 году чуть было не произошел государственный переворот.

В Каракасе стали появляться большие организованные толпы «несогласных», которые организовывали стихийные митинги. Страсти кипели, а тем временем президент Уго Чавес, как сейчас любят говорить, «демократически избранный глава страны», был арестован группой военных, изменивших присяге. Во главе страны стал Пед-ро Кармона, который руководил ею ровно три дня. Педро Кармона возглавлял всю эту «революцию» и никакого права занимать пост главы государства не имел. Однако за это время он успел совершить ряд реформ: распустил парламент, отменил пост государственного прокурора, а также — под ту же лавочку — отменил принятые с подачи Чавеса законы, перераспределявшие «нефтяные» доходы в пользу неимущего населения страны. И все, на этом перемены к лучшему закончились. Кармона называл себя демократом, й США, решив, что предпринятые Кармоной «реформы» носят воистину демократический характер, тут же признали нового главу Венесуэлы и поддержали переворот, который, по словам госсекретаря США, был таким «благотворным для венесуэльской демократии».

«Независимые» мировые СМИ так комментировали эту ситуацию: «Президент Венесуэлы Уго Чавес ушел в отставку под военным давлением после массовой демонстрации оппозиции, завершившейся морем крови». Никто не говорил о военном перевороте, все называли это «добровольной отставкой руководства страны».

Через три дня десятки тысяч сторонников свергнутого президента Чавеса освободили его из заключения на армейской базе Фуэрте Тиуна в Каракасе. Педро Кармона бежал. Куда бы вы думали? Конечно, в США. Когда это произошло, ни одно зарубежное СМИ никак не отозвалось о том, что Чавес неожиданно «вышел» из отставки обратно.

После неудавшегося переворота в Венесуэле госсекретарь США Кондолиза Райе открыто дала совет Уго Чавесу извлечь урок из случившихся событий. Но, думаю, президент Чавес понял и без нее, что без серьезной поддержки со стороны ему не удержаться у власти в стране, под завязку полной нефти. Поэтому Венесуэла стала «дружить» с Китаем, которому так необходима нефть, и с Россией. Почему с Россией — тоже понятно. Потому что только совместные действия России и Венесуэлы могут хоть как-то влиять на настоящую цену нефти на нефтяном рынке, не давая ей снижаться. Да, цена нефти падает, но кто знает, какой бы она была, если бы США в 2002 году удалось свергнуть Чавеса руками Педро Кармоны.

— Команданте Чавес, — говорил Рамон, — ненавидит гринго, ненавидит их грязные руки и грязные методы. Но они борются не только, да и не столько с ним. Они борются за венесуэльскую нефть — за нее саму и за то, сколько она будет стоить.

И борьба идет с переменным успехом. В 1998 году Чавеса избрали президентом Венесуэлы — это один — ноль в пользу Венесуэлы и поддерживающих ее России и Китая. В 2000 году Чавеса переизбрали на этот пост: два — ноль. В 2002 году Чавеса свергли и арестовали: два — один. В том же году спустя три дня сторонники Чавеса вернули его к власти: три — один. В 2004 году оппозиция добилась того, чтобы провели референдум о доверии руководству страны. Более половины населения поддержали Чавеса, политические позиции которого стали только прочнее: четыре — один. Однако на этом референдуме оппозиция получила более трети голосов поддержки, что дает ей новые силы: четыре — два. В 2006 году Чавес был избран президентом Венесуэлы второй раз на шесть лет: пять — два. В конце 2007 года всенародный референдум не поддержал поправки к Конституции страны, которые позволяли бы президенту переизбираться на второй срок: пять — три. В ноябре 2008 года Чавес победил на местных политических выборах: шесть — три. И буквально на днях обнародовали результаты второго референдума: поправки к Конституции прошли. Теперь президент Венесуэлы может избираться подряд неограниченное число раз: семь — три. Но борьба на этом и не собирается заканчиваться.

Спустя сутки мы были в Сан-Бернардино.[8] Мы остановились в одном из мотелей, рядом с которым была огромная стоянка для дальнобойных грузовиков. Грузовики стояли группами: мексиканские брезентовые фуры — в одном углу, американские фуры-холодильники — в другом, автовозы — в третьем. Тягачи без прицепов стояли поодаль. Кто-то приезжал и уезжал, движение не замирало ни на секунду. Я вылез из грузовика. Рамон спрыгнул с подножки и потянулся. За ним последовал Хорхе Луис Игнасио-старший и тоже потянулся. Было чудовищно душно, грузовики поднимали столбы пыли. Рамон снял рубашку, и я даже присвистнул — от самой шеи и до пояса его тело было покрыто татуировками. При ближайшем рассмотрении они оказались отдельными картинками и надписями, но все вместе смотрелись как один узор, который украшал Рамона, как расписные восточные одежды. Рамон рассмеялся.

— Эти татуировки, — сказал он, — я собирал тридцать лет. Почти каждая их них — ключ в какие-то закрытые двери. Они означают, что я могу говорить с людьми, с которыми не могут говорить те, у кого таких картинок нет. Да, это, черт возьми, не украшение. Это по делу надо. Хотя я к ним уже привык, и мне они даже нравятся. А вы, компаньеро, чем здесь пыль глотать, шли бы лучше в мотель, выспались да помылись. Выдвигаемся вечером, а у меня тут кое-какие дела есть.

Я отправился в мотель, предоставив Рамону его «кое-какие дела», не спросив, когда он вернется, отлично понимая, что, если ему потребуется, он сам отыщет меня раньше, чем я даже успею об этом подумать. Хорхе Луис Игнасио-старший почему-то пошел за мной. Видимо, решил присмотреть, чтобы все было нормально. Девушка за стойкой портье — с дредами и в черной футболке с надписью: «Добро пожаловать в Калифорнию» — молча подала мне ключи от номера. Я добрел до узкой жесткой кровати и тут же повалился спать. Проснулся уже в темноте, Хорхе Луис Игнасио-старший сидел возле подушки и смотрел на меня в упор своим единственным глазом. Я постоял под прохладной водой в душе, оделся и спустился вниз. Кот шел за мной по пятам. Внизу, слева от стойки портье, было что-то вроде закусочной. В забегаловке горело несколько тусклых ламп, летали редкие мухи и сидело с десяток дальнобойщиков. Водители громко переговаривались по-испански и по-английски. Было накурено. Я заказал какой-то салат, бутерброд и чай. Взяв поднос, я направился к самому дальнему незанятому столику и сел. Я уже почти допил чай, когда кто-то окликнул меня: — Эй, мистер!

Возле моего столика стояла женщина. На вид ей было лет сорок, А может быть, и все шестьдесят понять было трудно. Она была одета, казалось, во все, что смогла утром стащить с чужой сушилки для белья: разноцветные носки, кроссовки, футболка с логотипом «Чикаго Булз»[9] и джинсовые шорты, напяленные поверх каких-то спортивных штанов. На голове у нее была мятая ковбойская шляпа, а на груди висел деревянный ящик. От нее пахло пивом и луковым соусом.

— Эй, мистер. Тебе просто необходимо купить мое предсказание.

— Какое предсказание? — спросил я осторожно. Ссориться не хотелось. Казалось, кроме меня, никто в зале не обращал внимания на эту странную женщину.

— Доллар, — сказала она, снимая с шеи и протягивая мне свой открытый ящик. Я заглянул в него. На дне лежала кучка свернутых в трубочку бумажек. — Доллар, дружок, и ты узнаешь все, что хочешь знать.

— Прямо-таки все? — переспросил я иронично. Я не люблю доморощенных гадалок, тем более пьяных. И добавил: — Мне нужно много что узнать. Гораздо больше, чем написано в этих твоих бумажках.

— Ты дурак, — заявила женщина разочарованно. — Я так и знала. Ты такой же дурак, как и все, кто тут ездит. Кроме них, — она кивнула на дальнобойщиков. — Они всегда знают, что хотят знать. Поучись у них. А ты думаешь, что шибко умный и им не чета.

Я подумал, что теперь она уйдет, однако ошибся. Женщина потрясла своим ящиком, перемешивая бумажки, и снова ткнула его мне под нос:

— За доллар можешь взять две штуки. Или штуку за полдоллара. И катись обратно в свой Париж.

Я вздрогнул. Откуда она могла знать? По-английски я говорил уж точно не хуже, чем эти водилы-мексиканцы. Без французского акцента. Женщина по-прежнему смотрела на меня, криво улыбаясь:

— Ну, давай, бери.

— Берите, Кассе, — раздался над моим ухом голос Рамона. — Нельзя отказываться. Санта-София никому ничего не предлагает, если не знает точно, что ему это нужно.

Я обернулся. Рамон стоял рядом с моим столиком, скрестив на груди руки, а кот сидел у него на плече. Санта-София протянула руку и погладила кота по голове. Тот зажмурился и потерся об ее пальцы носом. Мне не было жалко половины доллара. Просто эта ситуация была еще более странной, чем все остальное, и, кажется, с меня уже было достаточно. Я вытащил монеты из кармана и пересчитал, затем протянул их женщине. Она перестала ухмыляться и протянула мне ящик. Я опустил туда руку, пошарил среди бумажек и вытащил одну.

Санта-София проворно отдернула ящик и захлопнула его.

— Ну, валяй, дергунчик, — сказала она вдруг совсем пьяным голосом, запустила руку себе за ворот футболки и достала оттуда большой католический крест на грубой грязной бечевке. Она подняла крест к самым глазам и внимательно его рассмотрела. Затем спрятала обратно под футболку, отвернулась и, пошатываясь, отправилась к компании мексиканцев, пьющих пиво поодаль. Она подсела к ним и что-то сказала. Раздался громкий гогот, и один из дальнобойщиков обнял ее за талию.

Я сунул бумажку в карман и перевел взгляд на Рамона. Тот стоял как ни в чем не бывало.

— Вы доели, Кассе? — спросил он. — Тогда поехали.

Когда мы проехали щит «Добро пожаловать в Аризону», я спросил:

— А кто в Секте Первый Магистр?

Я чувствовал, что имею право на этот вопрос. Рамон посмотрел на меня и прищурился:

— Его нет.

— В смысле? — не понял я.

— В прямом. Я не вру вам из соображений секретности или чего-то там еще. Его нет. И не было никогда. Это простая и гениальная выдумка — назвать самого главного в Секте человека Вторым Магистром. Тогда, для того чтобы убрать, станут искать Первого Магистра. И никогда не найдут его. И это сделает жизнь Второго Магистра чуточку дольше и чуточку безопаснее. Разве не так?..

Спустя несколько часов мы миновали Феникс, а затем и Туксон.[10] Еще через два часа остановились на какой-то заправочной станции посреди голой пустыни. Там было пусто — ни одного автомобиля, если не считать припаркованный неподалеку старый огромный «плимут», накрытый — видимо, от солнца — желтыми газетами. На станции была только одна бензоколонка, думаю, только с одним видом бензина, если он вообще там был. Рядом с бензоколонкой стоял автомат с кока-колой. По расплавившемуся гудрону катились комки перекати-поля и летел ветер с песком. Рамон отправился к контейнеру с распахнутыми дверцами, в котором, видимо, находился хозяин заправки. Я снова подумал о Марке Саттоне. Через четверть часа Рамон вернулся.

— Я говорил со Вторым Магистром, — сказал он без предисловий. — Вам можно возвращаться обратно. Судя по всему, дело улажено. Тем более вам все равно через три дня лететь домой, а то у вас закончится виза, и придется, как мне, ползти на брюхе в Мексику. Там, в Сиэтле, была нехилая заварушка. Бандиты поняли, что лажанулись, и встали на уши. Но Магистр узнал, что они простые киллеры, которым кто-то заплатил. Причем киллеры мелкого пошиба и не очень-то опытные. Иначе вы бы от них не ушли, думаю, даже с моей помощью. «Менеджеры» прищучили их, и хотя те так и не выдали заказчика, но в ближайшее время им будет не до вас. Так что можете аккуратненько вернуться туда, сесть в самолет и улететь подобру-поздорову. А я вот возвращаться не буду. Мне туда, на юг, — Рамон махнул рукой влево от заходящего солнца.

К рассвету мы подъехали к границе с Мексикой. На удивление ее никто не охранял, кроме скорпионов и высоких кактусов. Граница заключалась в широкой полосе песка. Рамон показал на него рукой:

— Его ровняют каждый день. А потом проверяют, есть ли на нем следы, и если да, то откуда и куда. И сколько. Охранять ее бесполезно. Да гринго и сами этого не хотят. Если в Штатах не будет мексиканцев, кто будет петь, плясать, водить грузовики и убирать мусорные баки?

Мы попрощались с Рамоном, он повернулся и ушел. Я вернулся к ждущему меня в грузовике водителю. Тот показал мне большой палец и сказал: «Сой компаньеро». Я сказал: «Мучо грасиа».[11] На большее меня попросту не хватило.

В Портленде,[12] по дороге в Сиэтл, нас встретили люди Второго Магистра — двое невыразительных, молчаливых мужчин в черном, боксерского вида. Они усадили меня в черный «тахо»[13] и с невероятной скоростью доставили в Сиэтл. Там меня под чужим именем поселили в какой-то гостинице. А на следующий день я снова встретился со Вторым Магистром. Он расспросил меня обо всех подробностях событий того дня, когда убили Марка Саттона, и тех дней, что я провел с Рамоном, пылясь в грузовике по дорогам Калифорнии и Аризоны.

— Войны были и раньше, — говорил Второй Магистр, сняв очки и устало потирая глаза, — и войны эти велись за земли и золото. Теперь же главная война идет за то, кто будет печатать разноцветные бумажки — то, что нынче зовется деньгами. Все остальное можно купить: сначала то, что продается, а потом и то, что сопротивляется… Раньше территория империи заканчивалась там, куда успевали доехать ее танки. А теперь — там, где чтут ее валюту. Ведь в самом деле, если у вас есть печатный станок, то вы включаете его и печатаете деньги в любом количестве. Что вы делаете еще, когда уже купили все, что вам требуется? Видимо, даете в долг. Давая в долг, вы приобретаете над вашим должником власть. И в том случае, если он вам долг не возвращает, вы забираете себе его имущество. Или поступаете проще: заставляете делать то, что требуется вам. Именно так и делают США. И вот в нужной стране уже «готов» нужный политик, который дает согласие разместить у себя американские военные базы. Или продать США по дешевке сырьевые ресурсы своей страны…

— Мне стыдно, что я родился и живу в этой стране. Никогда в жизни мне еще ни за что не было так стыдно, — говорил Второй Магистр, закуривая одну от другой дешевые мексиканские сигариллы. Мы сидели в его неуютном темном кабинете и разговаривали. Это был мой последний вечер в Сиэтле, на следующий день я должен был вылетать домой.

Я сидел и думал о том, как много на свете людей с совершенно разными взглядами и целями в жизни. И как странно, что судьба сталкивает их друг с другом и заставляет делать одно общее дело. Я думал о Рамоне и о профессоре Станковски, о Втором Магистре с его дешевыми сигариллами и о владельце бензоколонки Марке Саттоне. Я думал обо всех людях, с которыми был рад идти бок о бок, делая наше общее дело, пусть и недолго. О людях, которые шли к своей цели, которые несли свою правду, боролись за нее, боролись за свободу, за свою веру в справедливость, да, в конце концов, за веру в свою собственную справедливость. И никто из них не боролся за то, чтобы иметь как можно больше денег. И все они были в плену у этих денег. И нельзя было никуда от них деться. Проиграли эти люди, связанные по рукам и ногам необходимостью зарабатывать и тратить деньги? Или же еще нет?..

Пожимая на прощание руку, Второй Магистр сказал:

— Вот так, Этьен, они и переделывают мир под себя. Бомбами и кока-колой, которую они меняют на живые ресурсы и на человеческие жизни…

…«Боинг» оторвался от мокрого асфальта взлетной полосы и стал набирать высоту. Внизу проплывали первые утренние огни Логана и укрытые моросью кольца автодорог весеннего, залитого дождем Сиэтла.

Я откинулся в тесном кресле аэробуса и закрыл глаза. Передо мной стояло лицо мертвого Марка Саттона с застывшими глазами под разбитыми бифокальными линзами. «Это война, война, война, Этьен, — повторял во мне кто-то голосом Рамона, — война, на которой мы теряем своих лучших солдат. Нам их не вернуть. Но надо сделать все, чтобы их гибель не была напрасной. Мы идем к победе по трупам своих собственных товарищей. Такова жестокая цена, которую мы платим десятилетиями». И я готов был вылезти из шкуры вон, чтобы Марк Саттон погиб не напрасно. Тем более что погиб он из-за меня, вернее, вместо меня, и я чувствовал в этом свою бесконечную вину.

Примечания:

1

Turkish Airlines — «Турецкие авиалинии», один из крупнейших авиаперевозчиков направления Европа — Азия. (Здесь и далее — примеч. перев.).

5

Логан — международный аэропорт в городе Сиэтл, США.

6

GMC — General Motors Company — американская автомобилестроительная компания, по большей части выпускавшая мощные пикапы-внедорожники, фургоны и микроавтобусы. Здесь: автомобиль этой компании.

7

«Да, сеньор. Я вам друг (товарищ)» (исп.).

8

Сан-Бернардино — город в Калифорнии, США

9

Одна из самых известных футбольных команд США, имеется в виду американский футбол.

10

Феникс, Туксон — города в штате Аризона, США.

11

«Большое спасибо» (исп.).

12

Город в штате Орегон, США.

13

Джип «тахо» (Tahoe) производства фирмы «Шевроле», США.